Желание

Глава 21. Мне тошно от того, что ты сделал с этим местом

Джексон: Мне не хватает моего сердца.

Джексон: И всех остальных органов?

Я тыкаю в телефон, спеша поскорее разблокировать его, хотя понимаю, что спешить глупо. Джексон заставил меня ждать больше часа, но это не важно. Важно только то, что он ответил мне. Может быть, он все-таки не испытывает ко мне ненависти.

Я: Нет, мумия начала письмо со слов: «я совсем замотался».

Я думаю, что он не ответит мне еще час – если ответит вообще. Но оказывается, что я ошибалась – он отвечает сразу, пока я застегиваю молнию на рюкзаке.

Он не очень-то приветлив, но и не игнорирует меня. Приняв это за добрый знак, я решаю рискнуть.

Проходит несколько томительных секунд, прежде чем я наконец получаю его ответ.

В этом ответе не чувствуется особого энтузиазма, но это больше того, на что я надеялась, так что я расцениваю это как победу. И почти бегу к двери, торопливо сообщая ему, что скоро буду.

Перескакивая через ступеньки, я взбегаю по лестнице, ведущей в башню. Из-за этого, добравшись до верха, я задыхаюсь, но это пустяки. Наверняка есть какой-то способ наладить отношения с Джексоном и сделать это так, чтобы не ранить Хадсона. Он должен существовать, и я уверена, что все здесь сводится к тому, чтобы задать Кровопускательнице несколько важных вопросов и потребовать ответов.

Я трачу пару секунд на то, чтобы отдышаться, прежде чем войти в гостиную. И останавливаюсь как вкопанная, когда вижу ее. Она стала совсем другой.

Раньше тут стояла удобная мебель, множество книжных полок, свечи и мелкие безделушки. На стенах висели картины, на полу высились стопки книг и стоял шкаф, полный батончиков мюсли, печенья и шоколадок для меня.

Это была моя любимая комната во всем замке, где я могла устроиться в кресле с книгой, лакомством и парнем, которого люблю. Что еще нужно девушке?

Но комната, которую я так любила, исчезла. Теперь здесь все дышит безнадегой, причем до такой степени, что ничего подобного я не наблюдала с тех самых пор, когда Лия попыталась принести меня в жертву.

Книги исчезли, мебель тоже, а в единственной оставшейся картине – подлинном холсте Моне – прямо посередине зияет огромная дыра. Место мебели заняли тренажеры. Куча тренажеров. Середина комнаты занята скамейкой для жима лежа с кучей блинов на штанге. В углу установлена огромная боксерская груша, которую Джексон вовсю использует, судя по осыпающимся стенам с обеих сторон. У стены стоит беговая дорожка, а у окна велотренажер.

Эта комната совсем не похожа на Джексона – и все внутри меня в ужасе дрожит, когда я оглядываю новую обстановку.

Дело не в том, что тренажеры – это так уж плохо, хотя обычно Джексону хватает той физической нагрузки, которую он получает во время своих длительных пробежек по здешней глуши. А в том, что эта комната, которая всегда казалась мне окном в душу Джексона, теперь выпотрошена. Здесь ничего не осталось от того парня, которого я люблю, ничего не осталось от того, что он собой представляет и что важно для него. И от этого мне тошно.

Мне тошно. Мне тошно Мне тошно.

Должно быть, я издаю какой-то звук, а может быть, Джексон просто догадывается, что к этому времени я уже должна была появиться – так или иначе, дверь его спальни распахивается. На мгновение я вижу ее, прежде чем он закрывает дверь, и она выглядит такой же пустой, как эта гостиная. Ни ударной установки в углу, ни стопок книг. Ничего, кроме его кровати с черным стеганым пуховым одеялом и черным бельем.

Я хочу спросить его, что здесь произошло, но тут вижу в его руке большую спортивную сумку, и все остальное вылетает из моей головы.

– Куда ты идешь? – резко спрашиваю я.

Услышав нотки воинственности в моем тоне, он поднимает бровь, но не отвечает. А просто ставит свою черную – ну, конечно – сумку на пол на лестничной площадке и спрашивает:

– О чем ты хотела со мной поговорить?

– Ты не ответил на мой вопрос.

Теперь поднимаются уже обе его брови, и он складывает руки на груди.

– А ты не ответила на мой.

Я не отвечаю, мой взгляд прикован к сумке, стоящей на полу. Может быть, это наивно, если учесть, что мы сделали перерыв в отношениях, но я все равно не могу поверить, что Джексон собирался покинуть Кэтмир, чтобы отправиться один бог знает куда – и притом с сумкой, – и даже не планировал сообщить об этом мне.

– Я что, должна была завтра проснуться и обнаружить, что ты исчез? – спрашиваю я, и мне становится тошно от того, каким слабым голосом я это говорю.

– Не драматизируй, Грейс. – Его тон холоден как лед. – Я же уезжаю не навсегда.

– А откуда я могла это узнать? – Я раскидываю руки, словно желая охватить эту комнату, и медленно кружусь на месте. – Как я вообще могу что-то знать о тебе теперь?

– Не знаю. – В его глазах вспыхивает гнев. – Возможно, если бы ты проводила меньше времени с Хадсоном, ты бы понимала, что происходит с кем-то еще.

У меня перехватывает дыхание.

– Это несправедливо. Я пытаюсь наверстать упущенное, чтобы закончить школу. И ты это знаешь.

– Ты права. Я это знаю. – Он закрывает глаза, и, когда открывает их, в них уже нет гнева, но нет и никаких других эмоций. Я невольно думаю, что это похоже на первый момент нашего знакомства, когда его глаза тоже ничего не выражали. – Прости.

Он жестом приглашает меня сесть, и я вижу, как до него доходит, что теперь здесь негде сесть. У него делается усталый вид, затем он запускает пальцы в свои волосы и тихо спрашивает:

– Что тебе было нужно?

– Завтра я встречаюсь с Кровопускательницей…

– С Кровопускательницей? – В его голосе слышится тревога. – Зачем?

– Мы с Хадсоном надеемся, что она сможет разорвать узы нашего сопряжения. Мы хотим, чтобы ты отправился с нами.

Он бросает на меня скептический взгляд.

– Хадсон хочет, чтобы я отправился с вами?

– Я хочу, чтобы ты отправился с нами. Мне нет дела до того, чего хочет Хадсон.

Джексон пристально смотрит на меня, ища что-то в моем лице. Но, когда я начинаю думать, что убедила его, что он согласится отправиться с нами, он говорит:

– Ты должна просто забить на это, Грейс. Забить на меня.

– Я не могу. – Мне нечего сказать, поэтому я жду. И надеюсь, он чувствует себя так же.

Но он только качает головой.

– У меня уже есть планы.

– Планы. – Я смотрю на его сумку.

Он вздыхает.

– Эти выходные я должен провести при Дворе вампиров.

– При Дворе вампиров? – Вот уж чего я совершенно не ожидала, особенно после всего, что произошло во время турнира Лударес.

– Надо приглядывать за Сайрусом после того, что отмочил Хадсон. Пусть мой отец и не воспитывал меня, но я достаточно хорошо его знаю, чтобы понимать, что он не собирается просто забыть то, что произошло на той арене.

– Мы все это понимаем. Но при чем тут это? Как это вообще связано с твоим визитом домой?

– Я беру с собой весь Орден. Мы надеемся, что общими усилиями нам удастся выяснить, что он затевает.

– Я думала, что он планирует развязать войну, – говорю я. – Об этом говорят все.

– Ты же не думаешь, что Сайрус просто возьмет и явится в сопровождении армии своих верных человековолков и обращенных вампиров?

Я думаю обо всем, что слышала после турнира – не только от Джексона и Хадсона, но и от дяди Финна, и Мэйси, и Флинта… в общем, от всех.

– Мне казалось, что именно к этому мы и готовимся.

– Так оно и есть. Но он не станет атаковать в лоб. Пока нет. Ведь тогда ему пришлось бы иметь дело с Хадсоном, тобой и мной, а также со множеством других сильных сверхъестественных существ.

– Тогда что же он, по-твоему, задумал? – спрашиваю я, хотя я не уверена, что мне хочется знать ответ.

– Он попытается одним выстрелом убить двух зайцев. – От выражения его лица у меня по коже бегут мурашки. – Если ты думаешь, что он собирается забить на то, что Хадсон сотворил с ним на арене, то ты явно не понимаешь, насколько огромно его эго. А каков лучший способ прищучить Хадсона и, возможно, уравнять шансы на победу в предстоящей войне? Правильно – уничтожить его пару.

– Меня? – верещу я. – Ты думаешь, он хочет добраться до меня?

– Не думаю, а знаю, – говорит он, и его голос звучит так убийственно, что я невольно отступаю назад, хотя и знаю, что Джексон никогда не причинит мне вреда. – Но я этого не допущу.

На этот раз, когда наши взгляды встречаются, в его глазах есть нечто такое, чего в них не было прежде. Что-то необузданное, настоящее и мощное. И я понимаю, что я все еще ему дорога. Хотя бы немного.

Возможно, он и не хочет этого, но так оно и есть. Более того, он полон решимости позаботиться обо мне – позаботиться по-своему, – а это означает, что он собирается самоустраниться, чтобы мы с Хадсоном могли быть вместе, и в то же время защитить меня от этого социопата, своего отца.

У меня болит сердце за него, за нас – за то, что было и что не сбылось. За то, что все еще может сбыться, если мы все сумеем разыграть наши карты правильно.

И, поскольку я знаю, что мне его не отговорить, я обнимаю его и шепчу:

– Будь осторожен.

Он обнимает меня, пока я вдыхаю и выдыхаю: один раз, два, три, затем отстраняется.

– Мне пора. Меня ждет Орден.

Взяв свою спортивную сумку, он спускается по лестнице. Я следую за ним. Мне нужно столько всего ему сказать. И есть столько всего, что я больше не вправе ему говорить. Все это жжет мне язык, но в конце концов я решаю сказать только одно:

– Пожалуйста, Джексон, не делай глупостей.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и в этот миг я вижу в его глазах все: любовь, ненависть, горе, радость. И боль. Всю его боль. И все же он улыбается мне своей кривой улыбкой, в которую я влюбилась много месяцев назад. И шепчет:

– Я уверен, что я их уже сделал.

Я закрываю глаза, чувствуя, как у меня снова разрывается сердце, а когда открываю их, его уже нет.

Я спускаюсь по лестнице, иду в мою комнату, и мне кажется, что это был последний раз, когда Джексон посмотрел на меня, будто я что-то для него значу. Как и все вообще.