Желания

Глава 14

От Корнелла Тренди вернулся озадаченный. Профессор успокоил его, но не так, как он надеялся. Тренди готов был услышать, что длительное, уединенное изучение рыбьих костей подвигло его разгоряченное воображение на самый неистовый вымысел. Но какая же путаница бы у него в голове, если он любой ценой пытался спроектировать ее на окружающую действительность? Какая целаканта скрывалась в нем, чтобы так тешить себя иллюзиями? Юдит? Это была простая история, любовь в разлуке. Анна Лувуа? Еше проще: лишенный дочери Рут, он бросился к первой встречной, к тому же она сама его провоцировала. Как Юдит. Как, возможно, и Крузенбург, когда пристально смотрела на него серыми глазами. Но почему эти соблазнительницы накинулись на него? И почему Корнелл сказал «бедная Анна» с несвойственной ему жалостью?

Ночь была темной. Тренди решил возвращаться через пляж. Миновав первую же бухточку он пожалел об этом. Ему почудилось, что длинные нити водорослей, поднятые приливом, кишат неведомой живностью, готовой вылезти на песок, а затем и на землю. Тренди постарался сбросить с себя это наваждение: он великолепно знает море, многие годы провел в лабораториях и на морских станциях — глупо поддаваться впечатлению от легенд Корнелла, рассказывающих о том, во что он никогда не верил. Но чем больше Тренди себя увещевал, тем больше понимал старого профессора. Он тоже испытывал в душе необъяснимый голод. Увлекшись своими скелетами, карточками, микроскопом, он утратил воображение, фантазию, способность совершать необоснованные поступки. Поэтому, несмотря на укоры Дрогона, он и продолжал жить среди безумств квартала Лез-Алль. И не понимал упорной борьбы Корнелла с идеей о конце света. Разве мир не идет навстречу своей гибели? Все больше деформируются позвоночники хрящевых, бесчелюстных, плокодерм. Вот и Юдит уехала…

Вернется ли она, размышлял Тренди, отыскивая дорогу. Он согласен на все, даже на ее «фантазмы», как назвал это Корнелл, он Покорится ее странным требованиям. Но, вынося эти мудрые решения, он все еще находился под впечатлением от картины. Она волновала его даже больше, чем неверность Юдит. Юдит не принадлежала ему, но она не принадлежала и самой себе, вот что порождало ревность. Во время их единственного свидания Тренди уже подозревал это. Украдкой он проводил рукой по ее глазам, дотрагивался до кончика носа, до отягощенного мечтами лба. Юдит не дрожала, не протестовала — она отсутствовала. Затем, очень быстро, она встряхивала головой, рассыпая волосы по покрывалу. Все в ней было изменчивым, как вода в озере, как перекатывающаяся волнами галька. Что скрывал ее профиль, какая тайна пряталась в глазах под опущенными веками? Тренди никогда бы не подумал, что существует это Благовещение, шпага, ангел в костюме. А каковы другие картины, которых он еще не видел?..

Он шел все быстрее и, в конце концов, отыскал дорогу. Он свернул в сторону «Дезирады», когда его вдруг осенила нелепая идея: только материнство могло бы вернуть Юдит из страны химер. Ребенок удержит ее, как сама Юдит удержала Рут. Но, возможно, тогда она утратит вдохновение и окажется навсегда для него потерянной. В любом случае, эта мысль абсурдна — теперь юные женщины не хотят детей. Это тоже безумие нашего времени. Тренди с горечью размышлял об этом. Он быстро миновал «Дезираду», но не удержался и взглянул на нее. Ворота были закрыты, лимузины разъехались. Только два окна были освещены, похоже, обычным, электрическим светом. Ему даже показалось, что в глубине виллы слышны вокализы Крузенбург. Тренди ускорил шаг. Взошла луна. За деревьями и оградой «Дезирады» он увидел «Светозарную». Этаж Юдит был ярко освещен. Тренди побежал.

Вбежав в дом, он тут же попятился. Он ожидал увидеть Юдит, а налетел на Рут, присевшую на корточках на каменном полу у входа. На ней было домашнее платье в разводах, и она собирала осколки дельфтской тарелки. Она вздрогнула от неожиданности и поднялась, расправляя складки платья.

— Все из-за меня, — сказала Рут и добавила: — Это не важно.

Она покраснела и снова присела над кусочками фаянса, которые аккуратно складывала в листок бумаги, стараясь не пропустить даже самых маленьких осколков. Тренди узнал разбившийся предмет: это было одно из старинных блюд, висевшее на входной стене. Оно могло разбиться только от удара. Рут прервала его размышления:

— Командор приглашает нас к себе. Завтра. На ужин.

— Еще один праздник?

— Ужин в тесном кругу, как он сказал. Еще кое-что. Юдит вернулась.

Рут вздохнула, вложив в этот вздох и приезд Юдит, и неожиданное приглашение Командора, и спор между матерью и дочерью, и разбитое блюдо, если только его не расколотила сама Юдит, решившая внезапно вернуться, узнав о празднике на «Дезираде». Тренди разозлился. Пока на «Светозарной» происходили такие важные события, он философствовал с Корнеллом. Рут и сама, похоже, была застигнута врасплох. Она выглядела подавленной, даже не поднимала головы. Кропотливо и осторожно она собирала в бумагу кусочки фаянса. Наконец встала и досадливо тряхнула головой, отчего прическа ее рассыпалась и сдерживаемый шпильками пучок раскрутился, волосы упали на лицо. Тренди захотелось утешить ее, но как? Он не знал, что сказать. Рут пожала плечами, затем, как и всякий раз, когда пыталась овладеть собой, медленно провела рукой по медному краю камина, словно сметая невидимую пыль.

— Слышите? — наконец проговорила она, кивнув на лестницу.

Тренди прислушался и уловил какой-то странный звук.

— Она шьет платье! — воскликнула Рут и усмехнулась сквозь слезы.

Теперь вздохнул Тренди. Звук этот действительно издавала старая швейная машинка.

— Она переживает трудный возраст, — пробормотал он.

Фраза прозвучала нелепо. Он понял это и пытался как-то исправиться. Однако Рут не обратила на это внимания, занятая прической.

— Вы пойдете с нами? — спросила она.

Ее голос больше не дрожал, остались только слезы в глазах. Они поужинали. Корнелл в этот вечер не пришел — он предупредил, что займется своими книгами. Рут и Тренди разговаривали, играли в свою обычную игру ложного равнодушия, комедию безразличия. Ни разу не упомянув ни «Дезираду», ни Юдит. Ночью Тренди спал плохо, до самого рассвета прислушиваясь к звукам швейной машинки.

Командор предупредил через Сириуса, что ужин будет ранний, в узком кругу. Констанция фон Крузенбург отдыхает и петь не намерена. К тому же она запретила говорить о музыке. Корнелл же воспользовался этим, чтобы отклонить приглашение.

— Думаю, дело в том, что Малколму просто не понравился Командор. Их ночи… как бы сказать, ночи делают их врагами. Малколм любит уединение, наш сосед предпочитает праздники… — говорила Рут Тренди, когда они сидели в гостиной у камина, ожидая Юдит.

Однако Тренди слушал ее вполуха. Рут сказала, что на ужине будет Анна Лувуа. Как уживутся вместе эти четыре женщины — Рут, Анна, Юдит и Крузенбург? — размышлял он. Каждая из них по-своему привлекательна. Разумеется, он предпочел бы Юдит, но она так непредсказуема, да и хочет ли она его еще? Но больше всего Тренди боялся оказаться лицом к лицу с инквизиторским взглядом Сириуса и не менее безжалостным взором Командора, который мог спросить, почему он так неожиданно исчез тем вечером вместе с Анной. Что ему ответить? Благоразумие подсказывало Тренди не ходить на «Дезираду». Но там будет Юдит. Ему хотелось увидеть ее, следовать за ней, участвовать в тех же приключениях, что и она, даже если ему придется выслушать уйму оскорблений.

Она все не выходила. Тренди поминутно прислушивался, ожидая, что вот-вот она появится на лестнице. Наконец ему это надоело, и он заставил себя думать о последней главе своей диссертации, посвященной особенно тяжелой деформации четвертого позвонка лепадогастера. Но его усилия были напрасными. Через минуту он уже вновь думал только о том, что Юдит вот-вот толкнет дверь, войдет в гостиную в сшитом ею платье — что за платье, да и вообще носила ли она когда-нибудь платья? — подойдет к камину, скажет ему — или не скажет — «Тренди, как давно я тебя не видела!» — и бросится к нему в объятия. А может, она не придет. Опять придумает что-нибудь, зашвырнет платье подальше, изрежет его ножницами, напялит на себя что-нибудь и умчится в ночь на своем мопеде. Чтобы рисовать. Или еще бог знает зачем. Снова сядет на поезд до Парижа. Или до какого-нибудь другого места. Чтобы умереть. И почему бы ей не умереть после всего, что случилось? Тренди будет сильно страдать, а потом утешится. И в конце концов решит, что она никогда не существовала. Что она была всего лишь сном, кошмаром, а теперь он проснулся.

Нетерпение, ярость, ревность охватили Тренди словно огнем, в голове у него застучало. Чтоб она умерла! Сгорела в огне! Огонь гаснет от другого огня. В камине брызнули искрами раскаленные угли, потрещали, еще несколько секунд потеплились, а затем потемнели. Медные каминные щипцы испачкали Тренди руки, пепел оседал на брюках из чесучи. Но Тренди этого не замечал. Если Юдит не воспользуется духами, он услышит ее, только когда она будет совсем рядом.

Она вошла на цыпочках, уверенная в себе, со злорадной улыбкой. Следом появилась Рут, но Тренди ее не видел. Когда он повернулся, у него была только одна мысль: в платье она еще красивее! Оно было сшито по последней моде: черный лиф, юбка с большими складками и трогательные детали — отделанная искусственным жемчугом горловина и вышитая петлица, как на платье женщины с картины «Благовещение». Волосы Юдит убрала под черную сетку. На мгновение она, похоже, смягчилась. Тренди хотел было поприветствовать ее, сказать комплимент, но застеснялся и покраснел. Его замешательство, видимо, не понравилось Юдит, она обернулась к матери и бросила ей холодным тоном, так не вязавшимся с изысканностью туалета:

— Мы идем?

Рут была бледна. Она надела красный английский шелковый костюм, который вовсе не шел ей. Рядом с дочерью она уже не выглядела моложавой. Не говоря ни слова, Юдит схватила свой плащ и направилась к выходу, по пути гася одну за другой лампы. Погасив последнюю лампу, Юдит закрыла дверь. Но прежде чем отдать ключ матери, она нашла в темноте руку Тренди и сжала ее.

— У тебя температура, — шепнул Тренди, почувствовав ее горячую руку.

В темноте он угадал ее упрямый взгляд. Они прошли через калитку. Рут уже была далеко впереди.

— Ты видел мои картины, — сказала Юдит. — Я знаю, ты ходил туда.

— Ты мне не запрещала.

— Это запрещено. В любом случае ты только потерял время. Там нет лиц.

Юдит говорила по-детски, но таким жестким тоном, что Тренди похолодел. Она больше не произнесла ни слова. Только когда они подошли к воротам «Дезирады», Юдит проговорила, словно все обдумав и приняв решение:

— Лица я найду сегодня вечером.

Она оставила его, чтобы присоединиться к матери, ожидавшей их перед крыльцом.

Тренди только пожал плечами. Он был убежден, что Юдит уже сделала выбор. Чернокрылый ангел мог быть только Командором. К тому же в стародавние времена в церквях было много картин, на которых мрачных созданий, похожих на этого мужчину, повергали наземь отважные молодые люди, — попытался подбодрить он себя.

Сегодня, когда дом наполняла тишина, двор опустел от автомобилей, а окна освещал электрический свет, «Дезирада» не казалась Тренди такой привлекательной. Дверь открыла все та же пара азиатов. Рут, Юдит и Тренди поднялись вслед за ними по лестнице, украшенной рогами единорога, прошли по галерее с витражами и зеркалами. Ничего не изменилось, только флаконы с духами на столиках были почему-то открыты. Редкие ароматы смешивались причудливым образом. Тренди вспомнил слова Корнелла: здесь все устроено, чтобы поразить гостя. Позади него Юдит замедляла шаг, иногда останавливалась, и это его раздражало. Но как ей объяснить? Здесь не место для разговоров, к тому же, скорее всего, она снова ответила бы ему по-ребячески и резко, и безапелляционно.

Они подошли к дверям в концертный зал. Двери были закрыты. Их все так же охранял автомат, но его глаза были мертвы, а тело неподвижно. Слуги указали им на дверцу слева. Лесенка привела Рут, Тренди и Юдит в библиотеку. Тренди узнал это место — он побывал здесь во время своего бегства вместе с Анной. Войдя, он сперва увидел лишь Крузенбург, сидевшую под торшером в широком, низком кресле и рассеянно листавшую старинную книгу. И только отведя взгляд от ее спокойного бледного лица, он заметил стоявшего перед камином с бокалом шампанского в руке усмехающегося Командора.

Как и в прошлый раз, в его приветствии звучали равнодушие, властность и ирония, в чем, впрочем, и было его обаяние. Вопреки правилам, он подошел сначала к Тренди. Может, хотел таким образом скрыть свой интерес к Юдит? Тренди собрался с духом и заставил себя встретить его так холодно, как только мог. Но это оказалось выше его сил. Левый глаз Командора, более темный, чем правый, смотрел на собеседника как объектив фотоаппарата. Он замечал все и проникал в душу до самых потаенных глубин. Тренди тут же потупился и повернулся к диве. Взгляд Командора продолжал преследовать его.

Тренди склонился к руке Крузенбург. Ее пальцы казались ледяными в сравнении с горячей кожей Юдит. К гостям подошел слуга с уставленным бокалами подносом. Констанция взяла один и предложила Тренди. Подобная предупредительность заставила его покраснеть. Пальцы Тренди вновь встретились с пальцами Крузенбург, и он с трудом подавил дрожь в руке.

— Не волнуйтесь, — сказал Командор, — я не добавляю в шампанское души убитых мною людей!

Его мрачноватый юмор производил более жуткое впечатление, чем таинственная обстановка.

— Я и не беспокоюсь, — только и смог ответить Тренди.

— Этот дом вас интригует. Мы вас интригуем. Это пройдет.

Командор говорил теперь, уставясь на Юдит.

— Только одно его название заставляет оборачиваться, — продолжал Командор. — «Дезирада» — «Желанная». Женщина, континент, остров — неизвестно. А эти слоги… Их звучание усиливает желание.

Он наклонился к руке Рут, затем пожал руку Юдит. Она спокойно выдержала его инквизиторский взгляд. Она сама выпила его душу и не могла сдержать улыбки, первой за вечер. Командор тут же резко развернулся и снова подошел к Тренди.

— Вы человек ученый, — произнес он. — Вы должны любить книги. Пойдемте. У меня есть редкие экземпляры.

Он увлек Тренди в угол библиотеки, бережно взял с полки какую-то книгу, похоже, очень старую, и начал рассказывать о ней своему гостю. Тренди слушал его, краем глаза следя за Юдит. Чего он на самом деле ожидал? С непринужденным видом она села рядом с Крузенбург, и они вполголоса стали болтать. Юдит «тыкает» великой Крузенбург? Девушка сидела в кресле очень прямо, казалось, ничто не могло ее задеть, даже стальной взгляд певицы, рассматривавшей ее с интересом, почти с вожделением. В другом конце комнаты Рут с нарочитым равнодушием рассматривала переплеты книг. На лестнице послышались шаги. Все подняли головы. Это оказались Сириус, Дракен и месье Леонар. Увидев Юдит, музыкант попятился. Затем, почувствовав, что Крузенбург за ним наблюдает, он облокотился на ближайшую к ее креслу консоль и принял невозмутимый вид.

— Ну вот, все в сборе, — сказал Командор. — Можем идти к столу. Еще довольно рано, но Констанция так устала…

— Нет, — проскрипел чей-то голос. — Не хватает мадемуазель Лувуа.

Это был Сириус. Он выглядел еще более угрюмо, чем всегда, и Тренди показалось, что его хромота усилилась.

— Верно, — ответил Командор. — Подождем еще несколько минут.

— Она всегда опаздывает, — заметил Сириус.

— Это правда, — подхватил Леонар. — Она никогда не приходит вовремя. Это раздражает.

— Оставьте этот капризный тон, — бросил Командор, не поднимая взгляда от книги, которую показывал Тренди. — У Анны Лувуа есть время для жизни.

— Но ужин… — пробормотал Сириус.

— Крепость падет в назначенное время. — И сейчас же, словно эта фраза вырвалась случайно, Командор добавил: — Близится конец света! В конце концов, мы все думаем об этом.

На празднике Командор тоже показался Тренди мрачным. Но, возможно, тогда все дело было в освещении или необычных симптомах какой-то болезни. Однако сегодня Дракен, Леонар и Сириус, приветствуя обитателей «Светозарной», тоже выглядели унылыми. Как и Крузенбург, чья рука покоилась на руке Юдит. Тренди инстинктивно поискал свое отражение. Но в комнате не было ни одного зеркала, только полки с книгами.

— Взгляните на эти издания, — обратился к нему Командор. — Это очень редкие книги. Признаться, я горжусь тем, что они есть в моей коллекции.

Тренди полистал предложенные книги. Это были странные и редкие вещи, впрочем, как и все у Командора: «Пик Мирандолы», «Тайная философия» Агриппы Трисмегиста, «Тысяча лет» Альмубазара, несколько изданий «Большой колдовской книга» и «Красного дракона», и, наконец, «Трактат о курице, несущей золотые яйца», вызвавший у него улыбку.

— Мне хорошо известно, что вы не какой-нибудь педант, — продолжал Командор. — Ваша серьезность ошибочна. Вы созданы для фантазии и счастья. Во всяком случае, не для трагедии…

— У него счастливый возраст, — откликнулась на эти слова Рут из другого конца комнаты. — Он заработает свое счастье.

Командор посмотрел на нее с укором, но заметив на себе равнодушный взгляд Юдит, захлопнул книгу, взял свою трость и направился в соседнюю комнату:

— Пойдемте за стол.

— А как же Анна? — спросила Рут.

— Тем хуже для нее.

Начался ужин. Постепенно атмосфера за столом потеплела, усугубив смущение Тренди и противореча его желанию казаться равнодушным. Он видел только женщин, особенно Юдит, ее убранные в сеточку волосы и грудь, обтянутую черным лифом. Говорил один Командор. Или, вернее, он разглагольствовал и столь блистательно, что, казалось, весь превратился в голос, приказывавший слугам принести старого вина, воспевавший старое кино и его красавиц-актрис с глубокими декольте, большие праздники, которые ради них устраивали, их любовь к скандалам. Но к великому разочарованию Тренди, Командор так и не произнес имени его матери. Время от времени Сириус подавал реплики, с успехом скрывавшие блеск его ума. Дракен, как обычно, молчал, покачивал головой и все больше украдкой торопливо записывал нотные знаки в блокнот. Тренди скоро устал наблюдать за ним. Он поддался теплу комнаты, воздействию алкоголя, голосу Командора. Юдит сидела напротив Командора и время от времени соглашалась с ним взмахом ресниц и тенью улыбки; и это мучило Тренди.

Перешли в библиотеку пить кофе; Анны Лувуа все еще не было. Командор предложил партию в карты. Юдит с энтузиазмом согласилась.

— Анна не придет, — заключила Рут со вздохом. — Ничего не понимаю. Она ведь звонила мне перед выходом.

Эти слова адресовались Тренди. Он не ответил. По правде говоря, он был рад тому, что Анна не пришла. Юдит сразу же обо всем догадалась бы. И кто знает, что бы она тогда натворила…

— Вероятно, она забыла, — произнес чей-то тихий голос. — Это бывает. А может, неожиданный клиент. Когда люди хотят купить дом… Это безумное желание — хотеть дом. Как удар молнии. Его надо немедленно удовлетворить.

Это оказалась Крузенбург. До этого она так мало говорила, что Тренди, услышав ее, буквально подскочил от изумления. Ее голос напоминал пение, слова сливались в возбуждающе пленительную мелодию, удивительную на этих жестоких губах.

Похоже, все разделили его удивление. Все, кроме Юдит. Она поднялась с кресла и подошла к книжным полкам.

— Она не придет, — произнесла Юдит. — Я хочу сказать, больше никогда не придет.

— Ты пьяна, — заявила Рут. — Пора возвращаться.

— Нет. Я не пьяна. Не больше, чем остальные. И не хочу уходить.

Ее щеки горели, но она прекрасно владела собой.

— Анна Лувуа не придет, — повторила Юдит. — Она умерла. Разбилась на машине. Только что, на дороге. На дороге, ведущей сюда.

Она говорила это как нечто очевидное.

— Ты пойдешь со мной, — приказала Рут.

— Нет. Я остаюсь, — последовал сухой ответ.

— Мне надоело. — Рут повернулась к Командору. — Ваши комедии меня утомляют.

Она старалась скрыть волнение, но ее голос дрожал. Тренди попытался вмешаться:

— Юдит, прошу… Пойдем.

— Нет. Иди с моей матерью. Я остаюсь. Кажется, здесь собирались играть? Я хочу играть. Оставь меня.

Как он мог противостоять желаниям Юдит, противиться ее капризам? Тренди подчинился. Внешне он оставался спокойным, и никто не заметил, что он клянет себя. Рут и Тренди вернулись на «Светозарную». Обоих одолела бессонница. Они молча сидели перед камином в гостиной, ожидая неизвестно чего. Что-то должно было произойти. Поднялся ветер, очень сильный ветер, предвещавший бурю. Внезапно послышались удары колокола.

— «Король рыб», — выдохнула Рут. — Скоро будет буря. Начинается День Всех Святых.

— Никогда не слышал этот колокол.

— Он всегда звонит в бурю.

— Но в бурю во время равноденствия…

— В этом году равноденствие наступает не в срок. Да и голова у вас была занята другим. Обычно колокол звонит зимой. В День Всех Святых приходят просить справедливости затонувшие корабли. В этот день нельзя ловить рыбу.

Рут вытащила из пучка все шпильки. Волосы рассыпались по спине.

— Я не верила в эти истории.

— Корнелл вас убедил…

— Я никогда не верила. Море — это простая вещь. И, как все простые вещи, очень далекое от нас. И очень злое. Но нам лучше пойти спать. Уже слишком поздно.

Тренди понял, что она хотела сказать: слишком поздно для того события, которого они ждали. Они вышли в вестибюль и уже собирались пожелать друг другу спокойной ночи, как зазвонил телефон.

— Подождите! — крикнула Рут и побежала к себе в комнату.

Она боялась. Страх охватил Тренди. Рут почти сразу вернулась.

— Подойдите к телефону, — попросила она. — Это месье Леонар. Я больше не могла его слушать. Я попросила его подождать. Идите. Телефон в моей мастерской.

Он вошел в коридор, ведущий в комнату, где работала Рут. И тут, среди незнакомых стен, среди запаха кожи и клея, он услышал от Леонара то, что уже не было новостью. Прекрасная Анна Лувуа была мертва. Ее машина, не вписавшись в поворот, врезалась в стену. Тренди захотел отправиться на место происшествия немедленно. Рут отказалась его сопровождать. Он выкатил свой мотоцикл и, несмотря на ночь и бурю, добрался туда меньше чем за час. Это произошло на опушке леса, в том месте, которое они проезжали вместе с Анной после своего безрассудного побега. Толкаясь среди людей, невзирая на поздний час собравшихся возле покореженных останков машины, Тренди узнал подробности несчастного случая. Анна была седьмой жертвой этого смертельно опасного поворота. Машина разбилась о фасад пустовавшей фермы, украшенный полинявшей росписью: плачущей луной — эмблемой позабытой марки крема для обуви. Анна Лувуа сгорела заживо. Когда подоспела помощь, все уже было кончено. Возле автомобиля Тренди нашел уцелевшую вечернюю перчатку и петлицу из стразов, украшавшую лиф ее платья.

Утром, когда он вернулся на «Светозарную», буря усилилась. Рут закрепляла ставни. Тренди предложил свою помощь. Ему не пришлось спрашивать о Юдит. Едва они вошли в дом, Рут протянула ему письмо от дочери, переданное ей несколько часов назад. «Я остаюсь здесь, — писала Юдит. — Так лучше для моей живописи. У меня есть некоторые идеи. Предупреди Тренди». После имени Тренди Юдит, видимо, изменила рука, и она не нашла в себе сил подписаться. Тем более она не решилась подписать письмо названием «Дезирады».

— Когда-нибудь это должно было случиться, — сказала Рут. — Корнелл меня предупреждал. Соблазн тайны. Сила секрета.

Профессор позвонил Рут и сообщил, что на рассвете Сириус забрал у него кисти, эскизы и картины Юдит — все материалы, необходимые ей для рисования. Корнелл не протестовал: Сириус передал ему записку от Юдит. Он унес все, кроме помеченных ею журналов и фотографий.

— Это даже не каприз, — проговорила Рут, — а какое-то безумие.

А буря усиливалась. Дикие удары волн время от времени сопровождали удары колокола «Короля рыб». Между землей и морем разразился бой, более жестокий, чем обычно, и они подпитывались взаимной ненавистью. После полудня, несмотря на дождь и ветер, Тренди вывел мотоцикл и уехал в Париж. Рут не решилась его удерживать. Свои карточки и скелеты он оставил. «У нас есть выбор только между бегством и гибелью», — сказал Корнелл во время их прогулки по пляжу. Он был прав. Тренди выбрал бегство. Поступая так, он думал, что, возможно, бежит от своей гибели.