Желания

Глава 17

По правде говоря, Тренди испытал облегчение. Он продолжал сомневаться, а вернее, у него просто не было времени привыкнуть к наваждениям. Казалось, его должна была бы подготовить к этому любовь; но он все еще не мог отказаться от приобретенной за годы исследований привычки делать умозаключения после долгих наблюдений того, что он для себя называл, возможно, слишком расплывчатым и простым словом — «реальность». Тренди оставался одним из немногих приверженцев истины. Во время ночных прогулок он иногда замечал в глубине одного украшенного лепниной и деревянными панелями дома статую Вольтера, усмехавшегося, казалось, только ему одному. Тренди понимал Нюманса, которому нравился мир, населенный страдающими умами, призраками, тайнами, это было его дело, ему нравилось представлять свою возлюбленную колдуньей, и, возможно, действительно, он мог удержать ее рядом с собой, только заинтриговав псевдотайнами библиотеки. Сам же Тренди уже начал уставать от магических книг и непонятных формул, поисков души в сердце вещей, ужасных преступлений проклятых моряков. Он пресытился колдовскими книгами, рассказывавшими о фантастических рыбах. Даже ангелы начинали его утомлять. Но всякий раз, когда он громко выражал свое неприятие Черной империи, Нюманс отвечал со свойственными ему назидательностью и высокомерием: «Несчастная любовь бывает либо очень глупой, либо очень умной. Если хочешь вернуть Юдит, у тебя нет выбора. Ты должен найти, просчитать и выиграть. Найти средство вновь ее завоевать. А потом удержать. Как я Беренису. Секрет находится здесь, в этих книгах. Как и все другие секреты».

Однако разум Тренди и здесь нашел приемлемый выход: классификацию демонических образов. А они были почти столь же многочисленны, как виды рыб. Он уже собирался привести их в порядок по методу, который применял к деформированным рыбьим позвонкам, когда Нюманс согласился наконец открыть ему отдел периодики. Тренди настолько разобрало любопытство, что за несколько ночей он проштудировал все материалы, касавшиеся прошлого Командора.

Тренди начал со всемирных ежегодников. Хотя он сомневался в написании имени (и не он один, похоже, журналисты все время наделяли Командора самыми фантастическими именами — Адеджи, Атжи, Хаджи), он откопал не так уж мало. В биографических статьях содержались почти те же самые сведения, однако встречались некоторые неточности. Очевидно, так было нужно самому Командору. Мануэлю Адьи — так на самом деле его звали — было чуть больше пятидесяти лет (согласно статьям, от пятидесяти двух до пятидесяти четырех). А в одном журнале утверждалось, что ему пятьдесят семь. Официально он родился в Париже, что противоречило легенде, бытовавшей в провинции. Никто никогда не упоминал ни о его родителях, ни о его профессии. Этот человек не был богатым бездельником, но, похоже, не любил рассказывать, чем занимается; вероятнее всего, у него было какое-то собственное дело. Адрес его никогда не менялся: частный особняк недалеко от набережной Орсэ. Ни одна из его вилл — ни на озере Лаго-Маджоре, ни на кап д’Эль, ни тем более «Дезирада» — в ежегодниках не упоминалась. Название последней Тренди обнаружил только в газетной хронике. Зато в рубрике «Хобби» Тренди прочитал удивительные сведения о его коллекции старинных карт Таро. После первого, поверхностного изучения биографии Командора многое осталось для Тренди неясным. Но даже в самых известных справочниках ни разу не упоминалось, что Командор был женат, нигде его имя не связывалось с именем Ирис Ван Браак или с Констанцией фон Крузенбург и его страстью к опере. Отмечалось лишь, что он учился в одной из самых престижных школ, выпускники которой обычно делали блестящие карьеры; однако этот факт, видимо, просто свидетельствовал о принадлежности Командора к интеллектуальной элите, как к своего рода братству.

Становилось совершенно очевидно, что этот человек любил тайны. Он не желал идти в ногу со временем. Тренди перешел к иллюстрированным журналам и очень быстро нашел ответы на многие вопросы. Пролистав номеров десять «Вог» и «Харпере базар», он обнаружил, что Командор известен в мире кино. Многочисленные фотографии запечатлели его на премьерах, приемах, мировых фестивалях, в круизах — и всегда в компании очень молодых и очень красивых актрис. И во всех случаях успех этих актрис был огромен, но скоротечен: одна умерла при невыясненных обстоятельствах, другая погибла от наркотиков и алкоголя, третья оставила кино, четвертая тоже умерла. Слава этих звезд экрана была мимолетной, как метеорит.

Была ли связь между их головокружительными успехами и трагическими исчезновениями? Наведя справки в более старых журналах, Тренди начал догадываться, какова была в их судьбе роль Командора. Он был продюсером. Точнее, финансировал фильмы. И все время держался в тени: несомненно, он предпочитал, чтобы в титрах упоминался кто-то другой, подставное лицо, согласное на любые условия, лишь бы остаться в списке мировых знаменитостей. Однако всем было известно, кто настоящий хозяин, и, хотя в день премьеры Командор упорно держался на заднем плане, в подписях под снимками его имя всегда стояло рядом с именами популярных актрис. Судя по всему, хроникеры, обыкновенно уделяющие много внимания персонам, обладающим и деньгами, и властью, избегали писать о Командоре. Статьи о нем были редкие, по большей части очень короткие, поверхностные и содержащие одни намеки. Похоже, журналисты испытывали по отношению к Командору нечто вроде религиозного почтения, робости. Но щепетильность их была основана на страхе. Имя его старались не упоминать, а чтобы было понятно, о ком идет речь, изобрели странный перифраз: «Легендарный благодетель нашего кинематографа, участник всех праздников, тот, без кого наши звезды никогда бы не стали тем, кто они есть». Тренди листал журналы, и перед ним разворачивалась галерея талантливых актрис — брюнеток, блондинок, хрупких инженю и сексуальных женщин-вамп, столь же восхитительных, сколь и мимолетных. Фильмы, с которыми связывали имя Командора, почти всегда имели баснословный успех, а некоторые даже, по мнению одного анонимного автора, были настоящими шедеврами. Он отдавал предпочтение великим и причудливым трагедиям. Двумя годами раньше успех имела его постановка «Женщины без тени» с блистательной Констанцией фон Крузенбург. Выходит, именно Командор стоял за этими изумительными постановками. Создавалось впечатление, что он всегда знал, что сейчас необходимо показать толпе. Тем не менее он пренебрегал обычными развлечениями. Все, до чего дотрагивался Командор, превращалось в золото. Кроме того, он предлагал красоту.

Иногда, очень редко, он проявлял, по мнению газет, неосмотрительность, делая ставку на молодых неизвестных кинематографистов, находя их бог знает где, чаще всего на краю света. Сперва он нанял бразильца, и тот снял кино о страстной любви по-южноамерикански; затем предоставил работу одному китайцу, и с тех пор его эпические полотна потрясали планету. Наконец, раскопал где-то одного из последних потомков племени маори, наивно рассказавшего предания своего острова. И всякий раз Командор выигрывал.

Однажды ночью Тренди наконец добрался до самых старых журналов, журналов времен Ирис, ее свадьбы с Командором и короткого мгновения счастья, которое познала «Светозарная». Он с трудом мог представить, что эти годы, годы его детства — счастливые, слишком спокойные и безмятежные, как у любого ребенка, — могли быть для кого-то другого такими наполненными, такими яркими. Возможно ли, чтобы жизнь наскучила, спрашивал он себя, можно ли утратить огонь быстротечной юности, ее изящество, этот особенный дар, похожий на чудо? Неужели это никогда больше не вернется? Тренди было больно думать об этом, ибо теперь он считал, что самые лучшие его дни уже прожиты — на «Светозарной», в объятиях Анны в лесном домике или вечером в гостиной, когда он наблюдал, как на мебели Рут отражается горящий в камине огонь.

Но тогда Тренди вряд ли это осознавал.

И вот сейчас ему предстояло встретиться с этим детством, уже после детства, — временем, несомненно, драматическим, когда началась вражда между «Светозарной» и «Дезирадой». Нюманс положил перед ним журналы тех двух роковых лет, целый час Тренди просто машинально их перелистывал. Наступала ночь, но ему не хотелось спать. В тишине библиотеки возвратились его страхи. Время от времени в конце коридора Тренди слышал легкие шаги Нюманса. Перед уходом, как и всегда, метис опять его о чем-нибудь спросит. Глядя на него строго и осуждающе, он станет повторять: ты должен знать, Тренди, если хочешь вернуть Юдит, ты должен знать. Нюманс предупредил, что сегодня вечером к ним присоединится Берениса. Она умирает от желания посмотреть библиотеку. Нюманс согласился с условием, что она посмотрит только журналы Тренди. Как некстати! Берениса тоже наверняка начнет задавать вопросы. Придется ей лгать. Что придумать? Как выдержать ее взгляд, когда она наклонится над ним в своем облегающем платье? Молчать? Это будет не легко. Тогда Тренди собрался с силами и приступил к поискам.

Едва он просмотрел первые номера, как его страхи испарились, и на смену им пришли чудесные открытия. Журналы того времени были роскошными: на плотной, глянцевой бумаге, с великолепными черно-белыми фотографиями, отпечатанные в дорогих типографиях. Конечно, все это безнадежно устарело, но эта старомодность была такой приятной. Казалось, что упоминаемые в журналах персонажи — газетные магнаты, политики, нефтяные и парфюмерные короли, их супруги, любовницы, манекенщицы, принцессы, певицы, звезды экрана и мюзик-холла — явились из некоего забытого всеми спящего королевства, и чтобы разбудить его, надо просто начать перелистывать под лампами библиотеки эти слегка пожелтевшие страницы. Тренди наткнулся на несколько снимков своей матери времен ее дебютов в кино и на сцене. Он и представить себе не мог, что она была такой юной, такой ослепительной. Он спрашивал себя: почему в момент смятения не подумал о ней, почему ее избегал? Она заслуживала его любви. Думала ли она об этом? Как она распорядилась своей жизнью, своим талантом? Несмотря на ее эксцентричные выходки, несмотря на то, что она почти не уделяла ему внимания, Тренди решил, что мать могла бы ему помочь. Она была из того же времени, что и женщина, которую он искал на этих страницах, она жила с тем же неистовством, так же прожигала жизнь, ездила в тех же машинах с откидным верхом, она, конечно, носила такие же шелковые ажурные чулки, а в глазах у нее было то же лицемерное выражение, сводившее с ума мужчин. И, наконец, как и ту, другую, ее звали Ирис.

Ирис, его мать… Она наверняка знала Командора. Он мог быть одним из ее любовников. Он мог быть его отцом. А как же Флоримон? Однажды недавно, ему тогда было лет пятнадцать-шестнадцать, — Тренди спросил у матери о человеке, чью фамилию он носил. Ирис Спенсер повторила то, что говорила, когда он был маленьким: что отец оставил их еще до рождения Тренди, и больше она его никогда не видела. Фотографий его она не сохранила, что с ним стало — ей неизвестно. Но Тренди хотелось узнать больше. Мать отвечала уклончиво: «Да, Флоримон был очень красивым… Ты же знаешь, в то время… Тогда все было возможно. Занимались черт знает чем. Прекрасным черт знает чем. Люди приходили, уходили, развлекались, прожигали жизнь. Когда наступал вечер, никогда нельзя было с уверенностью сказать, с кем он закончится… Прекрасное время… Теперь весь мир остепенился, посмотри сам, не только ты со своими рыбами и диссертацией — все организуют свои дела, все обдумывают, планируют, все расписано — дети, любовь и все остальное, больше не живут, а проживают…» Ирис Спенсер поправила пышные волосы, попудрила носик, встряхнула меховую горжетку и, расхохотавшись, завела свой излюбленный разговор на тему вечного беспорядка, и Тренди уже не смог больше вставить ни слова.

Таков был мир, из которого она пришла, мир глянцевых снимков в журналах, время молодости Ирис и Командора. Но первая интересная рубрика, обнаруженная Тренди, к его огромному изумлению не имела отношения к человеку, о чьем богатстве и власти он узнал из ежегодников. Речь шла об Ирис Ван Браак. В двадцать лет сестра Рут с триумфом выступила на сцене Ковент-Гардена. Заменив внезапно заболевшую приму, она всего за три дня подготовила одну из самых сложных ролей оперного репертуара. Ей прочили провал, предупреждали, что она сорвет голос. Но «райская птичка с островов» — как прозвали Ирис репортеры за ее экзотическое происхождение — восторжествовала над всеми предвестниками несчастья. На нее набросилась международная пресса. Большая часть фотографий того времени представляла Ирис в финальном дуэте, когда ее Турандот страстно протягивала руки к своему партнеру, и несколько минут спустя в заваленной букетами гримерной, усталую, принимающую поздравления знаменитостей. И всякий раз рядом с ней, еще более гордый, чем она, стоял худощавый молодой человек с острым взглядом, в котором Тренди узнал Дракена. Упоминалось его имя, он считался ее аккомпаниатором. Но самым удивительным было не его присутствие рядом с Ирис. После рассказа Корнелла, после того, что он сам увидел на «Дезираде», Тренди догадывался, что связь между дирижером и хозяином виллы была давней и восходила, вероятно, еще ко временам их молодости. Самым удивительным была радость, освещавшая лицо Дракена. Как этот пылкий молодой человек мог превратиться в худого, сутулого музыканта, подобострастно исполнявшего тысячу и один каприз Констанции фон Крузенбург? Неужели причина была в смерти Ирис? В ее свадьбе? В Командоре?

Командор появился несколько недель спустя. Каким образом, никому не известно. Он был запечатлен на снимке, сделанном в гримерной Парижской оперы, склонившимся к усыпанным бриллиантами пальцам молодой певицы на фоне корзин с цветами. Все это смахивало на официальное признание их отношений. Действительно, в следующих номерах сообщалось о романе Ирис Ван Браак с молодым Командором. На гала-концертах, мировых премьерах — всюду их видели вместе; но человек, которого хроникеры называли «самым заботливым из кавалеров», все время держался позади, позволяя диве царить на переднем плане одной; ее руки в длинных перчатках тянулись к даримым букетам, глубокое декольте переливалось драгоценностями. В статье говорилось, что драгоценности только что подарил певице Командор. Ирис Ван Браак была хороша, невообразимо хороша, более красива, чем полагалось по канонам того времени: высокая, как Рут, с той же гордой посадкой головы, но брюнетка, с густыми, пышными, вьющимися волосами. Она напоминала креолок — чуть-чуть диковатости, плохо скрываемая чувственность, словом, все то, что всю свою жизнь так старательно подавляла в себе Рут. И что в один прекрасный день бесстыдно выставила напоказ ее племянница Юдит. Да, бесспорно, Юдит напоминала Ирис, да что там, она была ее повторением, почти близнецом. Но Ирис была близнецом более благонравным, одетым в туалеты того времени — стягивающие талию пояса, тонкие каблуки.

Ирис, вероятно, было столько же лет, как и его ускользнувшей возлюбленной на «Светозарной», подумал Тренди. Интересно, какой у нее был голос, что напевала Ирис Ван Браак, перелистывая номера «Вог» и «Харпере базар». По правде говоря, хотя Тренди, как и все остальные, восхищался Крузенбург, когда увидел ее в фильме «Женщина без тени», оперная музыка его не интересовала. Но голос Ирис… Голос не только на сцене, но и в жизни — первые слова утром, когда она говорила, хорошо ли спала ночью; когда пересказывала сон, спрашивала, идет ли дождь, светит ли солнце; ее голос по телефону, просящий принести платье, чай; голос в любви, голос, признающийся, ласкающий, угасающий…

Вскоре Тренди попалось сообщение о свадьбе. Эта новость удивила журналистов. На фотографии, сделанной зимой, взволнованная Ирис спускалась по трапу самолета. Несмотря на меха, было видно, какая она худенькая. Она отказалась от множества ангажементов. Из-за любви? Или чтобы сохранить голос, еще слишком юный, слишком хрупкий, чтобы исполнять сложные партии? Позади Командора — опять на втором плане — угадывался расплывчатый силуэт Дракена. Теперь его называли «личным аккомпаниатором мадемуазель Ван Браак». Насколько можно было судить по его смутным очертаниям, он тоже сильно исхудал. В весенних номерах журналов появилось несколько репортажей о виллах молодого Командора. Здесь были снимки его виллы на кап д’Эль, на Лаго-Маджоре — с садами, разбитыми прямо на склоне горы, фонтанами и статуями в античном стиле. И наконец, прямо перед свадьбой, было опубликовано несколько фотографий «Дезирады». Дом выглядел таким, каким его видел Тренди, за исключением следов пожара. Раскрытые окна, ухоженный, красивый парк. И только одна фотография жениха и невесты: Ирис, радостная и немного насмешливая; Командор — теперь более мрачный, возможно, избегающий ее насмешливого взгляда.

Все соответствовало рассказу Корнелла. Командора нельзя было назвать красивым. Он был солидным; казалось, ему все подвластно. Он был молод, но в нем уже чувствовалась сила и даже мощь, которая произвела впечатление на Тренди при их первой встрече. Ослепительное очарование Ирис отступало на второй план, и оставался только он, немного отстраненный, возможно, даже измученный, склонившийся к ее обнаженному плечу. Фотография была сделана на фоне моря, летом. Летом на «Дезираде». На другом снимке, в еще более популярном журнале, Ирис была запечатлена в окружении друзей. Она спускалась по узенькой тропинке, ведущей в бухту. Ее холщовые туфли, должно быть, скользили по камням, и она опиралась на руку Дракена. Он улыбался, как на самой первой фотографии. Вся компания была одета по-пляжному в шорты, халатики, купальники. Позади виднелись люди, игравшие на песке в мяч. Это была бухта, в которой Тренди во время своих первых прогулок обнаружил «Короля рыб». Корабль и тогда стоял на том же месте, пришвартованный к маленькой пристани — высокий стройный силуэт, расплывчатый, немного призрачный. И еще можно было узнать человека, чей портрет висел в гостиной «Светозарной»: капитана Ван Браака.

Тренди не мог оторваться от журналов, рассматривая снимки и внимательно читая каждую страницу, боясь пропустить какое-нибудь фото, какую-нибудь подпись. «Дезирада» была красива, и были капитан, «Король рыб», Ирис, молодой Командор. В те времена там, на месте бурь, ужасов, продуваемых ветром пустошей, устраивались праздники, звучал смех, затевались игры, прилипала к телу тысячами блестящих пятнышек слюда, целовался с песком океан. Купальники того времени, больше похожие на коротенькие платья с декольте, прекрасно обрисовывали бюст Ирис. Длинные стройные ноги, небрежно отброшенные за плечи волосы — она напоминала Юдит даже в своей наготе. Иногда среди взрослых мелькала маленькая девочка, долговязая, белокурая, неопределенного возраста, серьезная, немного грустная, словно уже позабывшая детские мечты и втянутая во взрослые игры. Это была Рут, с длинными косами и узкими бедрами. Она играла в море, и на ее презрительном личике угадывался затаенный гнев.

Близился момент, когда Нюманс, оторвавшись от своих книг по магии, должен был прийти к Тренди и сказать: «Пойдем. Теперь надо поспать». Впрочем, чаще это говорил Тренди, устававший обычно первым. Именно он отправлялся за Нюмансом в комнатку справа от большого зала, где тот запирался, чтобы без помех почитать колдовские трактаты.

Тренди нехотя поднялся, не в силах закрыть журналы. Он разложил их на длинном библиотечном столе и теперь перелистывал, всматриваясь в лица, запечатленные на глянцевой бумаге. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие и вздрогнул. Впрочем, сперва он уловил запах: запах ванили и экзотических фруктов, которыми пахли простыни с тех пор, как у него поселился Нюманс. Еще не успев повернуться, Тренди уже понял, что это Берениса. А та уже наклонилась над журналами:

— Ты видел эти платья?.. Восхитительно!

На ней были облегающее платье с глубоким вырезом на груди и разрезом на бедрах и манто из искусственного белого меха.

— Вам бы надо надеть что-нибудь более теплое. В этом году зима ранняя…

— Я сильнее зимы…

Тренди попытался предложить ей свой шарф. Берениса расхохоталась:

— Нет, а то ты сам замерзнешь! А потом твой шарф…

И она снова рассмеялась. Тренди подумал, что она все больше напоминает Нюманса: те же всплески внезапной радости, та же спонтанная фамильярность.

— Мой шарф?

— Нюманс говорил, ты никогда с ним не расстаешься. И что у тебя есть еще штук десять запасных…

— А что он еще тебе говорил?

Его раздражение, похоже, удивило Беренису. Она отстранилась от него и сбросила свое манто:

— Да успокойся… Ты слишком чувствителен. Разумеется, Нюманс рассказал мне все.

— Разумеется? А по какому праву?

— Ты его друг. А я его подруга. И даже больше. Я его волшебница.

— Его волшебница!

Тренди схватил шарф и намотал его Беренисе на шею. Он разозлился из-за того, что Нюманс позволил ей прийти в библиотеку, и еще из-за того, что тот рассказал Беренисе его историю. «Дезирада», Юдит — это была история для мужчин. И этой голой танцовщице, возомнившей себя колдуньей, нечего совать нос в его дела.

Он бросил на нее сердитый взгляд. Она выдержала его, и вскоре Тренди сдался. Впрочем, он пасовал перед всеми женщинами. И уже не упрекал себя за это. Дело было не в красоте Беренисы, а в ее манере быть красивой. По правде говоря, на его вкус она была слишком худой, долговязой и мускулистой, но держалась очень прямо, немного выдвинув вперед шею, с какой-то вызывающей уверенностью. Ее платье было совсем легким, и ему, как и в прошлый раз, были прекрасно видны ее груди; однако она держалась так неприступно, что невозможно было представить, что она только что танцевала голой перед мужчинами.

— Это те самые фотографии? — спросила Берениса, вновь склонившись над журналами. — Ты нашел все, что хотел?

Тренди вздохнул. Внезапно на него навалилась усталость.

— Эта женщина, брюнетка, вот здесь — кто она? А кто он?

Нюманс, вероятно, оказался превосходным рассказчиком, поскольку Берениса безошибочно указала внизу страницы на фото Ирис и Командора.

— Не знаю, — ответил он, не глядя на снимок. — Пора уходить. Если мы задержимся, Нюманс заскучает.

— Нюманс никогда не скучает. Ты же понимаешь, что здесь у нас есть друзья. Как, ты думаешь, я сюда вошла?

— Где Нюманс?

— Скоро придет. Хочет закончить свою книгу. И не хочет, чтобы я ее видела. Сказал, что это слишком сложно, что я еще не готова читать плохо сформулированные заклинания, что я могу потерять свой дар. Он просил подождать его здесь, с тобой. Расскажи мне о Командоре. Расскажи, что ты обнаружил. Брюнетка, там…

— Брюнетка? Которая?..

Тренди посмотрел через плечо Беренисы. От нее вкусно пахло ванилью и чем-то другим, естественным, ее собственным запахом, ароматом ее нежной, темной кожи.

— Вот, — Берениса ткнула в кого-то унизанным кольцами указательным пальцем.

Тренди вздрогнул. Этот снимок он пропустил. Не надо было даже рассматривать наряды, чтобы понять — этот снимок был сделан уже после Ирис. Тем не менее это были вилла на Лаго-Маджоре, статуи, сады террасами и все те же лица, те же мужчины. Они постарели. Тренди показалось, он узнал Сириуса, Леонара, Дракена. Но они стояли на заднем плане, и судить было трудно. Зато не оставалось никаких сомнений относительно женщины, которую они окружали как почетная стража. Это была Анна Лувуа. Она сияла, как некогда Ирис, улыбалась, тоже казалась опьяненной счастьем. Сколько же времени прошло со смерти той, другой? Лет десять, возможно, пятнадцать. Командор стоял позади нее, но это был уже совсем другой человек. От молодости не осталось и следа. Его глаза потухли, волосы начали седеть. Однако его лицо было спокойным. Солнце освещало озеро и сады. Но Командор больше не нуждался в свете. Он выбрал тень. И держался в ней.

Тренди прочитал подпись. Как и раньше, в ней были одни намеки. Имя Анны Лувуа не называлось. Впрочем, в следующих номерах Командор был запечатлен на коктейлях и пати в компании других юных женщин, скороспелых актрис, становившихся звездами на один сезон. Затем появились новые женщины, еще более юные и ослепительные.

Тренди закрыл глаза и навалился на стол. Как и в день приезда у него ушла почва из-под ног.

— Закрывай журналы, сказал он Беренисе. — Пора уходить.

Тренди указал в сторону коридора, где раздавались неторопливые шаги Нюманса. Берениса, похоже, их не услышала.

— Да он просто купается в женщинах, — наконец сказала она, запахнув на груди манто. — И он никогда не фотографируется на солнце, на пляже, в купальном костюме!

Это была истинная правда.

— … Можно подумать, у него нет тела. Или он что-то скрывает. Пятна, крылья. Крылья летучей мыши…

Подобно Нюмансу, Берениса произносила слова, словно пела песню, невозможно было с ней спорить. Она рассмеялась, но вдруг стала серьезной. Задумчиво побарабанила пальцами по фотографии Ирис, единственной, на которой жених с невестой были запечатлены в кругу друзей, и вздохнула:

— Бедный Командор.

— Бедный Командор?

Тренди был потрясен до глубины души. Сочетание двух этих слов возмутило его. Это звучало как непристойность.

Берениса продолжала рассматривать снимок, теперь указывая пальцем на певицу:

— Она была красивой, эта девушка. И у нее были красивые платья…

Но Тренди больше не видел Ирис. Он смотрел на удрученное лицо молодого Командора и удивлялся, как не заметил этого раньше. Ирис подалась навстречу фотографу, выставив декольте. Было лето, светило яркое солнце. Командор хотел было последовать ее примеру и тоже принять какую-нибудь забавную позу, но в последний момент его левая рука шевельнулась, словно он попытался одним прыжком выскочить из кадра, но его придержал какой-то молодой человек в огромных очках, с немного расплывчатым лицом, похоже, тоже боявшийся солнца. Лицо Командора было измученным, он страдал, это было ясно, он терзался, его раздирали противоречивые чувства. И дело было не только в том, что он боялся солнечного света, это было глубже, яростнее, словно в нем боролись некие силы, сталкивавшиеся на протяжении долгого времени.

Появился Нюманс.

— Надо уходить, — сказал он. — Уже поздно.

Берениса продолжала рассматривать фото в журнале.

— Дом просто ужасный, — заметила она. — И никогда не показывают, как он выглядит сзади. Какой он с другой стороны? Ты его видел?

Тренди никогда об этом не думал. «Дезирада» существовала для него только с фасада, словно некая театральная декорация, где он выглядел чужаком. И куда на свою беду он захотел проникнуть. Он чувствовал, что больше никогда не будет прежним. Он даже не знает больше, чего ищет. Другую сторону самого себя, быть может. Как неизвестный фасад этого дома, с которого все и началось.

— А что они сообщают о смерти этой певицы? — спросил Нюманс. — Ты уже нашел?

— Почти ничего. Я искал в ежедневных изданиях — то же самое. Ничего, кроме того, что рассказал мне Корнелл. Нечто вроде некролога, везде одинакового.

Тренди раскрыл один журнал и показал Нюмансу маленькое сообщение в траурной рамке, помещенное следом за кратким перечнем событий в мире. Оно было более чем лаконичным. Куда пропали лиризм и пылкие метафоры, которыми несколькими месяцами раньше осыпала пресса удивительный голос «Соловья с островов»? Не упоминалось ни о свадьбе, ни о свадебном путешествии, ни о Командоре, ни даже об обстоятельствах гибели. Только указывалось, что смерть произошла в результате несчастного случая: «На Рокаибо, одном из Зондских островов, родине певицы» И все.

Тренди взял пальто. Аккуратный Нюманс как обычно отправился расставлять журналы по полкам. На длинном столе осталось только несколько журналов более позднего времени. Как и в журналах, обнаруженных Тренди в мастерской Юдит, он увидел в них Дракена, Сириуса, Леонара, а еще Барберини, Эффруа, Альфаса и, наконец, Констанцию фон Крузенбург.

— Она мне не нравится, — заявила Берениса.

— Это оперная певица, — сказал Тренди.

— Знаю. Весь мир знает. Весь мир ее обожает. Кроме меня.

— Но ее голос…

— Мне все равно.

— Ты ошибаешься. Я слышал ее. Она…

— Знаю, божественна. Но я бы предпочла услышать другой голос, — перебила его Берениса.

— Какой?

— Первой женщины.

Тренди надолго замолчал. Непрерывная болтовня Беренисы и ее категоричные утверждения окончательно сбили его с толку.

— Вероятно, есть ее записи, — пробормотал он наконец.

Но Берениса его не слушала. Ее указательный палец скользил по другой фотографии.

— А вот это лицо кого-то мне напоминает… — Вероятно, Берениса была немного близорука, потому что склонилась пониже. — Ну, конечно, я его знаю… Это Скрип-Скрип.

Ничего не понимая, Тренди взглянул на фотографию. Берениса показывала на Дракена.

— Да, это Скрип-Скрип. Думаю, он музыкант. Все время приходит на меня посмотреть. Приходит всегда очень поздно, на второе выступление, в час ночи. Он имеет право заходить за кулисы и часто заглядывает ко мне в гримерку. Мы подолгу разговариваем. Он меня ни о чем не спрашивает и никогда ничего себе не позволяет. Он мне нравится. Он ходил уже в «Наслаждения». А теперь вслед за мной перешел в «Нефталис». Но какой же он болтун! Потому я и прозвала его Скрип-Скрип.

Тренди захотелось показать ей один из первых журналов, но он вспомнил, что их уже убрали. Вернулся Нюманс. Он взял последние журналы и отнес их на место. Теперь все было в порядке. Прошлое и его призраки вернулись спать на полки, скрыв свои тайны между страницами.

— Это Дракен, — сказал Тренди. — Вот он-то и знает, какой голос был у Ирис Ван Браак.

— Видишь, — заметила Берениса, — ты тоже хотел бы его услышать.

— Ну нет! Это уже прошлое. Она умерла. А со смертью больше ничего не остается. Или очень мало… Когда что-то остается, это даже хуже.

— Ты ошибаешься. Люди не умирают. Они просто уходят.

— Ты говоришь со мной как с ребенком.

— Нет. Но ты слишком много думаешь, и тебе от этого становится плохо. Мысли-змеи. Зловредные существа. Ты должен их прогнать.

Тренди пожал плечами и повернулся к ней спиной.

— Приходи в «Нефталис», — предложила Берениса. — Спросим Скрип-Скрипа, не сохранилось ли у него пластинок того времени. Я знаю, как его разговорить. Я даже уверена, что он даст мне послушать ту певицу.

— Я уже сказал тебе…

— Ну да, ну да. И все-таки приходи. Как только он у нас появится, я тебя позову.

— Нет. Ни за что на свете.

— Это смешно. Ты чего-то боишься?

Тренди намотал на шею шарф.

— Ты слишком гордый, — сказала Берениса. — Гордость — это тоже болезнь.

— Почему тоже?

— Потому что ты считаешь себя влюбленным, что делает тебя больным. Влюбленным в ту девушку, там… Нужно, чтобы ты исцелился. Чтобы ты научился любить по-другому.

— Это все, что ты узнала о жизни, танцуя голой на столах и слушая абракадабру Нюманса?

— Я настоящая волшебница, — спокойно ответила Берениса. — Я могу тебя исцелить. Я позову тебя. Поговорим со Скрип-Скрипом.

Вернулся Нюманс. В молчании они двинулись по коридорам и анфиладам залов. Берениса взяла Нюманса под руку. Когда метис запирал на ключ служебный вход, через который проникал в библиотеку ночью, Берениса повернулась к Тренди. Их взгляды встретились.

— Приходи, — прошептала она. — И Нюманса приводи. Даже если это будет сложно.

Ее глаза сверкали. И как она умела убеждать! В этом, вероятно, и заключалась ее магия. И Тренди сделал знак, что согласен.