Железное сердце

Глава 16

За окном раздался грохот, будто осыпалась огромная пирамида из кубиков. Люба почти подскочила, с трудом продирая слипшиеся глаза.

— Твою мать! Откуда такие идиоты лезут? Ты куда прешь? — орал чей-то далекий, охрипший с похмелья голос. В ответ кто-то невнятно выругался.

— Сам мудак!

Вопли удалялись, а Люба вспомнила полученную на вчерашних посиделках с девчонками информацию о том, что в данный момент часть сада перестраивают, втискивая на территорию крытый бассейн, так что, по-видимому, за окном буянили члены рабочей бригады.

Люба зевнула, поворачиваясь к окну. Не так уж и рано, судя по наполнявшему комнату прозрачному свету.

И замерла.

Бостон сидел в кресле, наклонившись вперед и упираясь локтями в колени. В тех самых вчерашних джинсах, уже местами испачканных, натянутых на коленях так же сильно, как кожа обтягивала костяшки на его скрещенных замком пальцах.

Настроение от чудного летнего утра мгновенно испортилось. Люба молча встала и потянулась за лежащим на стуле халатом, похожим на огромное, свитое мышами из старых тряпок гнездо.

— Что ты тут делаешь?

Вчера она выяснила, что комната предназначается специально для нее. И все заполняющие немалое пространства гардеробной вещи приобретены для нее Лазурью, которая любит бродить по магазинам, скупать всякую всячину, а после раздаривать знакомым. За год ей было куда развернуться…

Бостон тоже нервно подскочил с места и бросился к окну. Потом обратно.

— Слушай, Ло, я понимаю, что… ну, как все это выглядит, и что для тебя ничего не изменилось, просто получилось, что вечером ты заснула, а утром проснулась… Но для меня прошел год. Для всех нас, — поправил Бостон, нервно сунув руку в волосы и чуть ли выдирая их клочьями. Судя по тому, что говорил он очень быстро, речь Бостон заготовил заранее, а теперь в максимально быстром темпе старался ее выложить.

— Поговорить мы можем и после завтрака, — ядовито заявила Люба, размышляя, почему этот тусклый отблеск на его коже так сильно привлекает к себе внимание, будто неважно, что перед тем, как заснуть, она поклялась всеми ей известными страшными клятвами — последнее, что она станет делать, так это любить такого ненадежное существо, как Бостон. Осталось только решить, как так извернуться, чтобы суметь оставить его позади и заставить себя никогда не оглядываться. Она бы что-нибудь придумала, имей в запасе чуть-чуть больше времени, но его появление ранним утром перечеркнуло все Любины планы по самосохранению.

— Да, я… Я просто привык здесь находиться.

Бостон неожиданно замолчал. Вслед за ним Люба перевела взгляд на стол, где лежала пачка ее документов. Паспорт, права, две кредитные карты, одна — та, куда переводилась зарплата за участие «в эксперименте», вторая — подарок Лайры. Девчонки сами вчера выложили сюда документы, позволяющие комфортно существовать в человеческом мире, не дожидаясь просьбы.

— Ты собираешься уехать? — сухо спросил Бостон.

— Какая наблюдательность! — еще суше ответила Люба, сгребая все свое имущество в кучу и как попало засовывая в лежавшую тут же сумочку из бежевой кожи, которой ночью хорошо подвыпившая Лазурь трясла перед носом до тех пор, пока Люба не собралась с силами и кое-как не выразила свой неземной восторг при виде серебряных дизайнерских застежек и продуманных элегантных линий.

— Подожди! Ло, я понимаю, что между нами все с самого начала сложилось неправильно и некрасиво. И что ты попала в самый центр нашей собачей склоки, не имея ко всему происходящему никакого отношения. Я все понимаю, правда. Только не уезжай сейчас, слышишь? Останься, мы вместе попробуем как-то разобраться… Нельзя оставлять все как есть, я думаю, что смогу все исправить. Я постараюсь, если ты останешься. Пожалуйста.

Люба открыла рот, собираясь сказать много чего интересного, но неожиданно ответила коротко:

— Нет.

Бостон молчал все время, пока Люба, распахнув дверь в гардеробную, шарилась в вещах, выбирая одежду и думала, где переодеться: уйти в ванную или сделать это в наглую прямо возле кровати. Но если честно, это было чистейшей воды бравадой — она прекрасно знала, что ей не хватит решимости раздеваться перед Бостоном даже после всего того, что между ними было.

Случайно было, педантично уточнила Люба про себя, не озаботившись подниманием с пола соскользнувших с вешалок платьев и блузок. Они лежали мятыми цветными пятнами, выражая беспомощность и укоризну, от которой сжалось бы сердце любого существа, способного читать язык вещей, но Люба не обратила на это внимания.

— И чем же тебе отплатили за услугу? — не сдержавшись, прервала она тяжелое молчание.

— В смысле? — он так и метался по комнате, будто нервничал. Но разве Бостон способен нервничать? Немыслимо.

— За то, что ты со мной целый год потерял.

Метание замедлилось, а потом Бостон застыл и его зеленые до черноты глаза тоже застыли, остановившись на Любином лице.

— Ты о чем? — поинтересовался он. Прозвучало, как предостережение.

— Или как так вышло? Тебя заставили, да?

— Заставили? Меня?

— Неважно. Теперь ты от этой тягостной обязанности свободен.

Бостон зло сжал губы.

— Что ты несешь? И как, интересно, — вот теперь голос стал совсем как прежде, наглым и отстраненным. — Как бы, интересно, меня могли заставить? И кто?

Люба отмахнулась, уже понимая, что зря завелась.

— Нет уж, давай разберемся.

Вот-вот, совсем как всегда, подумала Люба. Это кто посмел сказать Мяу?

Но Бостон снова отступил, развернулся и тяжело сел в кресло, почему-то прерывая спор и забыв про разбирательства. Он машинально скользил пальцами по кожаной обивке, словно в успокоении нуждалось именно кресло.

— Ло, я тебя люблю.

Из Любиных рук тут же вывалилось все, что она держала, накрыв ласковой тканью босые ноги.

— Надо было сразу сказать, когда тебя вчера увидел, а я… Помнишь, как тогда, у печи ты бросилась меня спасать? Испугалась, что я обжегся? Несмотря ни на что? Я уже тогда понял, что попал, но до последнего не признавался даже себе. Тебе, наверное, сложно представить, что это такое — любить хрупкое существо, способное из-за одной случайной нелепости погибнуть, исчезнуть навсегда. Но даже не случись несчастья, ты все равно смертная. Это глупо — любить смертную. Еще глупее разве что полное отшельничество или даже растворение… Я не знал, что ты заснешь. А потом сидел тут… Смотрел, как в тебе переливается радужная начинка, легчайшее мерцание микросхем… И думал, что даже без нее тебя люблю. Любую. Я дурак, знаю. Все говорят. Но тебе не понять как это, когда ты бессмертен. Когда нет ничего опасного и просто вредного, а только пьянящая свобода с острым привкусом беспредела.

Люба сглотнула, опускаясь на пол и обхватывая колени руками, съеживаясь над своими новыми нарядами, до дрожи боясь смотреть в его сторону.

— Тебе нравилось вести себя как последний ублюдок! Ты этим наслаждался!

Лицо Бостона перерезала странная улыбка, острая, даже хищная.

— Ты права, нравилось.

— Это отвратительно!

— Ло, — вкрадчиво продолжил он. — А ты сама? Уверена, что на моем месте смогла бы сдержаться и никогда, ни за что не взяла бы того, что безумно желаешь взять, причем немедленно, потому что в любой момент это может навсегда исчезнуть? Сдержалась бы?

Люба неуклюже раздвигала ткань, пытаясь вспомнить, что из этого только что выбрала. Серебристое платье с голубым рисунком? Или в глупый мелкий горох? Юбку или шорты?

— Когда ты взрослеешь и понимаешь — весь мир у твоих ног, — Бостон расслабился, но лицо оставалось напряженным. — Солнце встает для тебя. Люди ходят на работу и выдумывают новые технические игрушки — для тебя. Строят дома, печатают золотые монеты — для тебя. Танцуют стриптиз и зажигают ночную иллюминацию. И конца-края твоей власти нет. Представь, Ло, хорошенько представь. Распробуй этот вкус, но очень осторожно — это сильнейший в мире наркотик. И когда он начнет действовать, растворится в крови, потечет по венам, омывая сердце и мозг, представь ситуацию, когда со вкусом свободы начинает спорить твоя совесть. И честно скажи, пусть не вслух, а хотя бы самой себе — удержалась бы?

— Вы… вы не смеете быть такими! Вы не боги! — предсказуемо разозлилась Люба, предпочитая проигнорировать вопрос, потому что не хотела отвечать правду. — Тебя должны щелкнуть по носу, как сопливого мальчишку!

— Правда? — Бостон осторожно, как на пробу усмехнулся. — И кто это должен меня щелкнуть по носу? Остановить игры с человеческим материалом? Большинство старших плевать хотели на человечество, людишки для них все равно, что муравьи, копошатся на заднем фоне — и ну их. Ты еще ни одного такого сноба не встречала… О, там такие экземпляры попадаются… даже Гарику до них далеко, а ведь будь ты как прежде, обычным человеком, он бы в твою сторону даже не взглянул!

— Не трогай Гарика! — заявила Люба, нехотя вспоминая, как тот кричал на официантку.

— Ладно, извини, — сквозь зубы продолжил Бостон. — Но могу сказать, что люди нынче существуют, только потому что нам, иным, не свойственна агрессия и желание стереть вас с лица земли. Вернее, большинству из нас не свойственна, — нехотя поправил он и Люба неожиданно для самой себя улыбнулась. Всего на секунду. И сразу опомнилась, повторяя, где она и в чьем обществе.

— Чего ты от меня хочешь?

— Дай мне еще один шанс.

Она упрямо качнула головой.

— Ты красиво стрелки переводишь, виден длительный опыт, но что, если я откажу? Вернешься к шантажу и угрозам?

— Никогда, — ответил Бостон, сжав челюсти так крепко, что они почти заскрипели.

— Все равно, — Люба пожала плечами. — Я тебе не верю, всей этой истории слезливой не верю, потому что там, у Джайзера… я была уже не совсем смертной. И ты от меня отказался.

— Тогда я думал, что достаточно убедил себя в том, что прекрасно без тебя обойдусь.

— Вот и наслаждайся.

— Прости меня, я был не прав. Каждый раз не прав, — терпеливо повторял Бостон. — Я тебя люблю.

— А я тебя — нет, — сказала Люба, всем сердцем надеясь, что он не расслышит ложь, которая острыми краями вместе со словами проскочила по языку, падая в горло и оставляя вкус чего-то мерзкого и ядовитого.

Но нет уж, хватит. Год жизни потерян. Но зато позади полоса одиночества, когда ее бросили с беспомощным братом и как будто выбили землю из-под ног. Жизнь прекрасна! Она молода, красива, свободна и, судя по банковским карточкам, безобразно богата. Ну, не настолько, чтобы купить остров посреди океана, но вот объехать вокруг света вполне хватит. Не то чтобы она собиралась немедленно бросаться путешествовать, вначале нужно просто оказаться от всех камуфляжников подальше. Даже от девчонок.

Ей нужно вернуть свою прежнюю жизнь обратно. Человеческих друзей. Семью. Институт. И возможно, однажды… Не прямо сейчас, но когда-нибудь — человека, который будет ее любить по-настоящему.

Люба подхватила с пола первое попавшееся платье и отправилась в ванную, с силой захлопнув дверь. Надеялась сбежать.

Не тут-то было. Бостон так и сидел в кресле, проигнорировав недвусмысленный намек убираться.

— Хорошо, — продолжил, когда Люба изволила вернуться, будто в разговоре перерыва не было. Разве что его глаза стали черными и потеряли большую часть своего блеска. — Сейчас важнее другое — я давно не вливал в тебя энергию.

— И что?

— Если коротко, это значит, что когда она совсем истощится, ты начнешь тратить на поддержание жизнедеятельности свою, родную, человеческую. Жить как человек, меняться, расти, стареть.

Люба с пониманием кивнула. Плюшки закончились, наступили будни.

— И когда?

— Скоро, — Бостон блуждал глазами по полу, а потом поднял их и они оказались на удивление настырными, с тенью фиолетового фанатичного упрямства.

— Люба, дай мне руку, — попросил Бостон.

Она фыркнула.

— Щас! Я уезжаю.

— Пожалуйста. Дай мне на минутку руку и потом я тебя отпущу куда угодно. Но вначале… рука. Или клянусь, ты далеко не уйдешь!

— Попробуй меня остановить, — жестко сказала Люба, сунула ноги в первую попавшуюся пару босоножек, сдернула со стула свою новую шикарную сумочку и вышла из комнаты.

Всю дорогу до стоянки она была уверена, что он действительно попробует ее остановить. Но этого не случилось.