Источник света мне не был виден. Зато в полусвете-полутени окна показалось лицо в обрамлении вуали, которая отчасти закрывала лицо. Сквозь туманный покров я увидела широко раскрытые тёмные глаза, полуоткрытый рот. И это была вовсе не старуха-тюремщица. Лицо принадлежало молодой девушке, почти ребёнку.
Мы смотрели друг на друга сквозь отверстие, а потом она подняла источник света – канделябр с двумя свечами, чёрный, странно изогнутый, старинной работы, от свеч исходил острый аромат, не такой густой, как церковный ладан, но приятный, особенно в затхлом воздухе моей камеры.
– Смерть… – губы её искривились, она произнесла это слово со свистящим акцентом.
Я не знала, какова её цель, но она была так молода, так не похожа на мою тюремщицу. И я резко ответила:
– Вздор! – не могу сказать, почему я выбрала именно это слово для ответа своей странной ночной посетительнице. Но эффект его оказался поразительным. Она стояла удивлённая, явно не зная, что делать дальше.
– Не знаю, зачем ты пытаешься испугать меня… – продолжила я тем же тоном. – Кто ты и что здесь делаешь?
Я видела, как в тени вуали она провела языком по губам.
– Смерть… – это слово я поняла. Но потом она начала нести какую-то галиматью, и я даже немного отступила назад, почти уверенная, что передо мной сумасшедшая.
– Не понимаю, о чём ты говоришь, – я старалась говорить как можно более спокойным голосом. Нельзя возбуждать сумасшедших, подсказало мне какое-то воспоминание.
Теперь я видела обе её руки. Одна из них, которая не держала подсвечник, совершала странные медленные жесты, как будто ловила пальцами что-то в воздухе, скатывала это невидимое и бросала в меня. Я действительно не понимала, что она делает. Но она, пусть и сумасшедшая, знала тайну отверстия в стене. Вероятно, здесь могла открыться возможность бегства. Поэтому я должна была постараться узнать как можно больше.
– Как тебя зовут?..
Она гордо вскинула голову.
– Людовика! – ответ прозвучат словно титул, который ставит её гораздо выше остальных смертных.
Но я не хотела признавать, что меня посещает дух давно умершей женщины. С другой стороны, подыграть ей, – возможно, было единственным способом сохранить её внимание и благодаря этому узнать путь к бегству.
Она выжидательно смотрела на меня. Потом неожиданно отбросила высокомерный вид: лицо её стало гораздо человечней.
– Не веришь? Ты ведь не боишься? – спросила девушка высоким и очень молодым голосом; она была ещё совсем близка к детству.
Надо рискнуть, решила я.
– Ты играешь в Людовику. Да, в это я верю, – осторожно ответила я.
Она рассмеялась, почти злорадно.
– Хорошая игра. А остальные верят. Должны верить… У меня есть власть, – она уверенно кивнула. – У неё была власть – она могла колдовать, даже убивать. Я знаю… Её закрыли здесь… там же, где тебя… но не смогли удержать… ненадолго. Она смогла заставить их сделать, что ей нужно… и ушла… А они решили, что её забрал дьявол… что он отпустил её назад. Но это я… я делаю то, что она хочет… путаю их. Я учусь… узнаю многое… а когда буду знать достаточно, они будут бояться меня, как боялись её. Но… – она чуть наклонила голову набок, разглядывая меня, не зло, а скорее с любопытством. – Но ты не боишься. Разве ты мне не веришь?
– Я верю в то, что вижу, – ответила я. – Если у тебя есть власть Людовики, а она смогла уйти отсюда, используй эту власть и выпусти меня.
Я увидела, как губы её изогнулись в улыбке. Снова на лицо вернулось злое выражение. Свободной рукой она сделала нетерпеливый жест, отбросив вуаль с лица. Да, она была очень молода.
– А почему ты здесь? – спросила она. – Ты похожа на Людовику, тебя боятся? Ты умеешь колдовать?
– Да, меня боятся, – согласилась я… – А что касается колдовства… – я пожала плечами. Не было причины говорить «да» или «нет». Я была уверена, что она скорее поможет мне, если я не отвечу на этот вопрос.
– Как Людовика! – девушка кивнула. – Я так и подумала, когда увидела, как тебя привели сюда. К тебе приставили сестру Армграду, она не разговаривает. И потому они решили, что она никому не расскажет. А что ты с ними сделаешь, с теми, кто отправил тебя сюда? Заколдуешь?
– Постараюсь посильнее испортить им жизнь, – заверила я её. Волшебство не имеет к этому отношения, но стоит мне выйти на свободу, и я кое-что совершу в Гессене. Я надеялась, это принесёт мне безопасность и хоть в малой мере возместит то, как поступили со мной.
Моя посетительница снова рассмеялась.
– Хорошо! Ты мне нравишься. Ей бы ты тоже понравилась. Ты не боишься и хочешь ответить ударом на удар! Она всегда этого хотела – сражаться! – последнее слово девушка произнесла свирепо, словно и ей предстояла битва, в которой она намеревалась победить. – Хорошо. Я тебе помогу. Не могу открыть шире. Сможешь пробраться?
Отверстие было не очень широкое, но если снять громоздкое платье, которое оставила мне тюремщица, а может, ещё и нижнюю юбку, вероятно, пролезть удастся. Раздеваясь, я спросила:
– А что там?
– Один из ходов. Узкий, – предупредила она. – Но ты пройдёшь – я уверена.
Сняв платье и юбку, я свернула их вместе. Потом залезла на висячий стол. Девушка отошла в сторону. Я её не видела, пока не просунула голову и плечи в отверстие. Проход, в котором она стояла, действительно был узок. Стоило лишь немного вытянуть руку вперёд, и мои пальцы упёрлись в противоположную стену. Я с трудом протиснулась, спрыгнула и подобрала свёрток с платьем.
Моя гостья презрительно принюхалась.
– Обноски сестры Армграды! Фу, от них воняет! Не надевай это платье. Тут есть места, где тебе, – она критично оглядела меня, – придётся проходить боком. – Должно быть, и собственное платье причиняло ей немало хлопот в этих узких местах. Вуаль доходила ей до пояса, под ней девушка носила платье иных времён. В слабом свете ароматных свечей видно было только, что оно светлое, неопределённого цвета, прошитое металлическими нитями, образующими сложный рисунок. Корсет с глубоким декольте еле удерживался на её худых девичьих плечах и узкой талии. Зато юбка была очень широкая.
Шею охватывало ожерелье, как будто из жемчуга, и такие же серьги покачивались в ушах. В платье чувствовалось какое-то поблекшее великолепие, словно это была тень придворного платья прошлых времён. Да, времён Людовики. Девушка так вошла в роль, что где-то отыскала эту увядшую красоту. Тело её ещё не приобрело округлости зрелости, маленькая грудь терялась под линией корсета, а кожа голых костлявых рук казалась чуть грязноватой. Волосы под вуалью были свободно перевязаны, имитируя аккуратные завитки придворной причёски, концы их спускались на плечи. Хорошо разглядев меня через окно, теперь девушка держала свечи чуть выше и ближе к стене. Я увидела, как пальцы её схватились за выступ в стене и потянули его вниз. Снова послышался скрежет, отверстие в стене исчезло. Я не поверила бы, что оно существует, если бы не видела собственными глазами.
Отвернувшись от стены, девушка оглянулась через плечо и снова улыбнулась, подобрав свободной рукой широкую юбку.
– Разве я не настоящий призрак? – спросила она. – Добрые сёстры – их здесь три, – знаешь ли, все старухи; они сами скорее похожи на ведьм, чем та, которую они считают ведьмой. Так вот, они заставляют отца Хормана молиться, прыскать святой водой и всё прочее. А теперь стараются сделать вид, что меня вообще нет. Закрывают глаза и молятся так громко, что можно подумать, будто сдвинутся камни стен. Ну, пусть немного подождут! Я узнаю то, что знает она, и тогда у них будет о чём помолиться!
Она ещё выше подняла подсвечник и пошла по узкому коридору. Ей приходилось слегка поворачивать и подбирать одной рукой юбку, чтобы пройти. Я тоже приподняла юбку, убедилась, что свёрток с золотом не выпал, и завернулась в платье как в шаль. Проводница моя оказалась права: хоть я и худа, в некоторых местах проходить было нелегко.
Какое-то время проход шёл прямо, внутрь и в сторону от внешней стены. Нам встретилось ещё одно узкое место, и я удивилась, как легко удалось девушке миновать выступающий из стены камень. Наверное, она уже не раз пробиралась по этим проходам.
Кто она? Ещё одна пленница, сумевшая каким-то образом узнать тайну крепости и по ночам делать вылазки из своей камеры? Я не была в этом уверена: молодость и платье, надетое на неё, говорили, что у неё имеется доступ в такие части замка, куда пленница попасть не может.
– Смерть… смерть!.. – слова прозвучали как крик безумца. Девушка замолчала, прислушалась, и я заметила у неё на лице выражение озорного злорадства. Но если она и ждала какого-то ответа из-за стены, то была разочарована. Немного погодя она пожала плечами и двинулась дальше. Но я, проходя мимо этого места, разглядывала стену, и мне помог свет удалявшейся свечи. Я разглядела такой же выступ, как тот, при помощи которого она открыла окно в мою камеру. Ещё одна камера? Другой пленник? Кто? И почему этот несчастный здесь?
Пришлось поторопиться, чтобы не отстать, потому что проход немного расширился, девушка выше подняла юбку и ускорила шаг. Потом появилась лестница, ведущая вверх, такая крутая, что я всё-таки отстала, опасаясь потерять равновесие, в то время как девушка поднималась, не замедляя хода.
Мы поднялись ко второму проходу, который уходил совсем в другом направлении. На полпути девушка внезапно остановилась и снова повернулась к стене. Когда я подошла, то увидела щель и в ней слабый свет. Моя проводница немного посмотрела, потом отступила в сторону и знаком велела мне встать на её место. Я с высоты увидела какую-то большую комнату, не камеру и не картину прошлого. Длинный стол со скамьями по обе стороны. На них сидели мужчины в мундирах, пили из кубков, один или два даже читали газеты! У стен располагались стойки с мушкетами и другие предметы, которые я сочла принадлежностями казармы. Сидевшие внизу разговаривали, но до нас доносился только глухой гул.
Моя проводница снова двинулась вперёд, и я заторопилась за ней. Она как будто решила больше не играть. Потом одна из стен, мимо которой мы проходили, прервалась деревянной панелью. По-видимому, мы добрались до той части крепости, которая предназначалась для более удобного обитания. Коридор кончился, девушка прильнула к какому-то глазку и некоторое время смотрела в него.
Потом задула свечи, оставив нас в полной темноте. Я услышала слабый шум у стены, панель скользнула в сторону, и девушка прошла в отверстие, поманив меня за собой.
Комната, в которой я оказалась, так же отличалась от камеры, как та спальня, в которой я потеряла сознание, прежде чем очнуться здесь. Мебель и обстановка походили на ту, что была в моей комнате в Аксельбурге. И здесь стояла огромная кровать на помосте под пологом, массивные стулья, гобелены на стенах. Но ни следа обитателей.
Моя проводница быстро прошла к шкафу, который возвышался в углу. На столе горела одна свеча. Идя вслед за девушкой, я заметила, что дверь перекрыта массивным брусом. Крепость внутри крепости. Моя проводница позаботилась, чтобы ей не помешали.
Не обращая на меня внимания, девушка достала одежду из шкафа, бросила на ближайшее кресло и принялась расстёгивать крючки и развязывать подвязки на своём платье. Она привычно сняла его и надела другое, с высоким воротником и широкими белыми муслиновыми рукавами. Возможно, не самой последней моды, как в Аксельбурге, но достаточно близко к ней для провинции. Потом она расчесала волосы и превратилась в молоденькую девушку. Причёска не очень подходила к её худому лицу. Но теперь она перевязала волосы широкой лентой и стала вполне соответствовать своему подростковому возрасту, хотя лицу не хватало выражения невинности, какое обычно бывает у девочек.
Со снятым платьем она обращалась с большой осторожностью, повесила его в шкаф, поверх набросила вуаль. И наконец повернулась ко мне. Тем временем я тоже надела грубую одежду, оставленную мне тюремщицей.
Несмотря на молодость, моя проводница владела ситуацией. Она села в кресло, на котором раньше лежала одежда, пододвинула под ноги скамеечку.
– Кто ты? – девушка задала вопрос резко, с таким выражением, словно ей редко приходилось встречаться с возражениями. – О тебе сказали, что ты сумасшедшая, – её глаза, лучшая черта лица, большие и блестящие, чуть сузились. – Я им не верю. Не поверила, когда вчера ночью ты ударила в стену. Ты не испугалась… Но кто ты? И почему ты здесь?
– Я Амелия Харрач. А почему здесь – сама не понимаю.
– Харрач, – медленно она повторила. На лице её отразилось удивление. – Но это имя курфюрста, его собственное имя. А ты не принцесса, я видела её однажды. Толстая старуха! – она презрительно сморщила нос. – Ты важная особа, иначе тебя не прислали бы сюда. Здесь держат только тех, кому нельзя разговаривать. А о чём ты не должна говорить?
– А ты кто? – в ответ спросила я. То, что она свободно бродит по замку, доказывало, что она не пленница.
Девушка поджала губы, чуть склонила голову набок и посмотрела на меня с хитрым выражением.
– Я Лизолетта фон Ренч. Мой отец здесь комендант. А это, – она указала на пыльную комнату, в которой мы сидели, – комната принца Франзеля, который был сумасшедшим. Так сказали, когда давным-давно объявили курфюрстом его младшего брата, – она внимательно смотрела на меня, явно ожидая, как я приму эту древнюю историю. – У него не было силы, понимаешь, поэтому он и умер здесь, на этой самой кровати. Говорят, его отравили. Но ему устроили роскошные похороны, после чего младший брат почувствовал себя на троне в безопасности, и всем было всё равно. А те, кому не всё равно, понимали, что нужно молчать. Но почему ты здесь? Ты принцесса и заключена здесь, потому что угрожаешь новому курфюрсту? – она не дала мне возможности ответить, так как немедленно заговорила снова. – Мне ничего не рассказывают, понимаешь? Но я узнаю сама, да! – она резко качнула головой вверх и вниз. – Я давно поняла, что если сделать вид, что интересуешься только самыми будничными вещами, только своими делами, люди забываются и иногда начинают говорить. И ещё – после того как у меня начались сны… – она неожиданно замолчала и прикрыла рукой рот. И несколько мгновений казалась испуганной и встревоженной. Потом чуть задрала подбородок, к ней вернулась уверенность, которую она демонстрировала в проходах. – У меня есть свои способы узнавать. Тебя привезли тайно, ночью, и сказали, что ты больна, сошла с ума. О тебе будут заботиться сёстры. Но если это правда, то тебя скорее отвезли бы в дом в Спикенхоче, где держат тех, кто на самом деле свихнулся. У нас был стражник, с которым такое случилось. Он заявил, что должен убить медведя, который живёт в длинной галерее, но, конечно, никакого медведя там не было. Я думаю, она заставила его увидеть медведя. Она хотела проверить свою силу… – девушка снова неожиданно замолчала. – Но ты не сумасшедшая, и тебя зовут Харрач. Так почему ты здесь? Ты должна мне сказать, понимаешь? – она буквально излучала уверенность не юной девушки, а человека, который испытал свои силы и знает, как ими пользоваться. Но меня это не обнадёживало. Я думала, насколько правдивы её слова и можно ли положиться на неё. Она нахмурилась, и хотя продолжала смотреть на меня, у меня сложилось впечатление, что она думает о чём-то другом, более интересном для неё. – Я знаю, это она послала меня к тебе, – пробормотала девушка, как будто думала вслух. – Но ты Харрач, и у неё есть достаточно оснований не желать тебе добра…
– Твоя она – курфюрстина Людовика? – то, что Лизолетта говорила о давно умершей женщине как о связанной с событиями сегодняшнего дня, ясно свидетельствовало, что разум у неё не в порядке.
– Конечно! По её… Но мне не следует говорить тебе это. Разве ты не рада, что я выпустила тебя из твоего ящика? Если она хочет тебя использовать, мы должны узнать как. Итак, почему ты здесь?
– Не знаю. Наверное, всё дело в том, что покойный курфюрст кое-что оставил мне. Я думаю, меня будут держать здесь, пока не заберут это.
– А кто твои враги?
Я могла назвать двоих, хотя то, что графиня и барон сумели отправить меня в королевскую крепость, меня удивляло. Какую роль в этой игре исполнял отец Лизолетты? Может, он друг или союзник барона, готовый помочь ему? И если я скажу об этом, какова будет реакция девушки?
– Я знаю двоих, – медленно ответила я, решив других подозрений не высказывать. – Одна – графиня фон Црейбрюкен, другой – барон фон Вертерн.
Выражение лица Лизолетты не изменилось.
– Ах, они, – она махнула рукой. – Никогда не слышала. После смерти курфюрста будет много перемен. Я подслушала разговор отца со старшими офицерами. Новый курфюрст – его мало кто хорошо знает. Он очень долго отсутствовал. Но приказы пришли, и отец понимает, что им лучше подчиниться. Когда присылают человека, он ему подчиняется. Я думаю, так бывает всегда, когда умирает один правитель и воцаряется другой – все боятся, а кое-кто всё теряет. Её друзья потеряли многое – жизнь! – Неожиданно совсем не детский гнев исказил её лицо. – Да, те, кто лучше всех служил ей, были убиты! А она оказалась отрезанной от всех, кто ей мог помочь. Ей пришлось долго ждать, пришлось ждать меня! – Гневное выражение исчезло, сменилось таким, какое бывает у преклоняющихся перед божеством. – Да, – продолжала она, – она использует тебя. Хоть ты и Харрач. Это правда, иначе она не послала бы меня к тебе. Ну, вот, – она решительно вскочила на ноги. – Ты должна остаться здесь. Не бойся, тебя не найдут, – у неё снова появилась хитрая улыбка. – В эту часть крепости никто не ходит. Слишком много тёмного рассказывают о том, что здесь случилось. И я тебе кое-что покажу. На всякий случай. Когда обнаружат, что тебя нет, они могут искать тщательней, чем обычно. Смотри внимательно!
С видом гувернантки, наставляющей не слишком умного ученика, она взяла единственную свечу и поманила меня к той части стены, из которой мы вышли. На панели были вырезаны геральдические животные, гротескные и неприятные.
Лизолетта пальцем нажала на выпуклый глаз одного грифона, и в ответ панель отодвинулась.
– Это легко, видишь? Я должна идти. А ты оставайся здесь. Мы увидимся, когда можно будет. Не закрывай дверь.
– А свеча? – спросила я, когда она повернулась, собираясь выйти.
Девушка нахмурилась. Потом наклонила свою свечу к другой, небольшому огарку на соседнем столике. Ни слова не добавив, она сняла брус с двери и выскользнула в коридор, в конце которого я заметила слабый отблеск света, оставив меня одну в этой зловещей комнате.
Я долго ждала, вслушиваясь в малейшие звуки. В самой тишине чувствовалось какое-то напряжение. Потом обошла комнату со свечой в руке. Судя по массивной мебели, эта комната, во много раз просторнее моей камеры, предназначалась для важного гостя или пленника, с которым обращались, как с гостем.
Но в ней давно никто не жил. Пол был подметён, но кровать покрывал толстый слой пыли, сильно пахло плесенью и разложением. Я обнаружила два окна за тяжёлыми грязными занавесями. Оба были гораздо шире прорези в моей камере, но их закрывала прочная решётка, укреплённая в камне. В темноте снаружи я ничего не увидела.
Я открыла шкаф и просмотрела его содержимое. Платье, в котором Лизолетта играла роль привидения, оказалось не единственным. Рядом висело ещё одно, тоже старинное, но алого цвета. А внизу стояли несколько пар туфель, все на высоких каблуках. Я коснулась алого платья. Оно было сшито из дамаска, гораздо более плотного, чем современные ткани. Неужели оба платья принадлежали исчезнувшей Людовике?
Внизу рядом с туфлями стояло кое-что ещё – шкатулка, похожая на книгу. В старинных церквях иногда можно увидеть такие библии. Но это была шкатулка. С одной стороны петли, с другой – небольшой замок. А крышку у неё действительно сделали так, чтобы она напоминала переплёт ручного тиснения. Только на ней был изображён не крест, как на библии, а тот же символ – пятиконечная звезда в круге, ярко-красный, словно недавно его подновили или время его не коснулось. Сама же книга-шкатулка производила впечатление очень древней.
Я достала её, чтобы получше рассмотреть. Попыталась поднять крышку. Но замок выдержал, не получилось. Поставив свечу, я приподняла шкатулку. Тяжёлая и явно не пустая. Я потрясла, внутри что-то загремело. Ещё одна вещь Людовики, может, та, что так приковала к себе сознание Лизолетты?
Я поставила шкатулку на место и закрыла шкаф, потом села и попыталась разобраться в случившемся. Я освободилась из своей камеры. И не только освободилась, но и узнала о существовании потайных ходов в стенах, где можно прятаться, если меня начнут искать.
С другой стороны, моя свобода целиком зависела от капризов девушки, которая, даже если и не душевнобольная, то явно близкая к этому состоянию. Откуда мне было знать, что в этот самый момент она не рассказывает обо мне отцу? Но тогда зачем бы ей было приводить меня сюда из камеры? И её ночные прогулки – она явно не впервые играла в привидение – были бы давно обнаружены.
Нет, скорее всего, пока я в безопасности. Лизолетта меня не выдаст. Я постаралась вспомнить всё, что она говорила. По-видимому, она верила, что её действиями кто-то руководит, что она исполняет желания давно умершей женщины. Другими словами, она, согласно старинным представлениям, одержимая. Но если она верит, что ей велели освободить меня, может быть, мне удастся убедить её вывести меня не только из камеры, но и из самой крепости.
Я устала, сон, с которым я так упорно боролась раньше, обволакивал разум. Но решусь ли я уснуть? Однако обходиться без отдыха тоже невозможно. Я посмотрела на кровать и уступила требованиям тела. Легла и вытянулась на ней.