Глава семнадцатая

Я встревожилась. Как ещё могла я почувствовать себя в этом месте? Но если что-то и заставляло меня суеверно вздрагивать, я яростно этому сопротивлялась. Лизолетта взяла горящую свечу, поднесла пламя к порошку в чашке. Наклонилась, слегка подула, и через несколько мгновений ей ответил столб жемчужно-серого дыма, вначале взвившийся к потолку, потом выпрямившийся и застывший в полумраке комнаты.

Она погрузила в него обе руки, поворачивая и сгибая пальцы, словно умывалась, так что столб разбился на части. Теперь и я ощущала запах, липкий, сладкий, словно цветка коснулась смерть. Снова двинулись её руки, хватая дым, как осязаемое вещество, поднося его к голове. Она разглаживала волосы руками. Словно купалась в дыму.

И смотрела она неподвижно, но не на дым, а прямо перед собой. Слова, непонятные мне, складывались в песню.

Дым рассеялся, девушка ревниво поймала последний клок, удержала, и мне показалось, что это шар, который она перекатывает меж ладонями. Потом она подняла сложенные горстью руки к лицу, наклонилась немного вперёд и глубоко вдохнула то, что держала – или казалось, что держит, – в руках.

Я отступила от стола, потому что было что-то отталкивающее в запахе этого дыма, прозрачного и разреженного, как пар. От него начинала кружиться голова. Ухватившись за спинку стула, я удержалась на ногах, борясь со слабостью, как физической, так и духовной. Никогда раньше, даже в день, когда я противостояла гневу и грубому обращению Конрада, не испытывала я такого страха, как тот, что охватил меня теперь. Это было что-то не из нормального мира, даже такого, в котором жестокость – обычная вещь.

Лизолетта повернулась, но предварительно взяла нож. Глаза её были широко раскрыты, она не мигала и по-прежнему не смотрела на меня. То, что она видела – или верила, что видит, – находилось где-то в другом месте, за пределами моего зрения. С сосредоточенностью лунатика, шагающего во сне, она подошла к шкафу и взяла платье, в котором блуждала ночами по потайным ходам.

Переоделась, умело приладила вуаль, продолжая смотреть на что-то невидимое. Петь Лизолетта перестала, зато заговорила странным неестественным голосом. Я обнаружила, что всё крепче цепляюсь за спинку стула. Девушка как будто говорила с невидимым собеседником, издавая непонятные странные звуки, – то ждала ответа, то снова начинала говорить. Я невольно поискала в тёмной комнате её собеседника. Таким сильным было впечатление, производимое девушкой, что я почти поверила, будто в нашей комнате появился кто-то третий. Я боролась со своим воображением, со странной уверенностью Лизолетты.

Может быть, дым от трав способствовал галлюцинациям, потому что вопреки всем своим усилиям я готова была признать, что с нами кто-то есть, какая-то личность, если хотите, и она становилась всё сильнее, всё требовательнее…

Я сознательно впилась ногтями одной руки в другую, которой держалась за стул, вонзила их в собственную плоть, как кошка или другой когтистый зверь, защищающий себя. Последовала резкая боль, но я выдержала её – как якорь против неведомой опасности.

Кинжал Лизолетта сунула за корсаж, и его рукоять с красной нитью хорошо обрисовывалась на фоне её бледной кожи. На этот раз она не стала прикрывать лицо вуалью. Девушка целеустремлённо, молча направилась к столу, как будто разговор закончился и она получила указания. Там взяла в руку листок древнего пергамента, который достала из цилиндрической трубки. Левой рукой подняла свечу и впервые прямо посмотрела на меня. Остекленевший взгляд исчез, она снова осознавала своё окружение.

– Пора идти… – она указала на тайную дверь в панели, явно приказывая, чтобы я открыла её.

Юбки придворного платья тащились за мной. В них сохранялся тошнотворный запах дыма. Я собрала их в руку, насколько могла. В непривычно низком корсете я казалась себе обнажённой, железное ожерелье холодило кожу. К несчастью, я не догадалась захватить нож, который так понравился мне раньше.

Мы пошли по проходу, но очень медленно, потому что трудно было управляться с юбками. Дважды я чувствовала, как старый материал рвётся, цепляясь за выступы. Лизолетте идти было легче, листок пергамента присоединился к кинжалу у неё за корсетом.

Мы спустились по лестнице. Я вслушивалась, ожидая услышать звуки, означающие приближение полковника. Что мы будем делать – вернее, что будет делать Лизолетта, – если мы его встретим. Приходилось довериться судьбе. Однако кроме нашего тяжёлого дыхания, из темноты не доносилось ни звука.

Лестница, камера полковника, потом моя камера… В двух-трёх шагах за ней проход неожиданно повернул направо. Должно быть, мы подошли к самой внешней стене. Снова лестница, такая крутая и узкая, что я обрадовалась, что на мне не туфли с высоким каблуком. От холода камня, пробивавшегося сквозь шерстяные чулки, цепенели ноги.

Мы медленно спускались, Лизолетта шла впереди, не пропуская ни одной ступеньки. Я касалась пальцами стен с обеих сторон, пытаясь удержаться, если поскользнусь. Я всегда плохо переносила высоту, а проход, едва видимый в свете свечи, уходил вниз так круто, что я испытала то же головокружение, что и в своей камере у окна.

Я про себя считала узкие ступени – целых пятьдесят! Должно быть, мы уже спустились под фундамент крепости, в глубину утёса, на котором она была построена. Лизолетта молчала, и слышался только шорох наших юбок о камень.

На шестидесятой ступеньке я едва сохраняла мужество. Меня поддерживала только слабая надежда, что предположение полковника справедливо, что где-то впереди тайный выход, сделанный тогда, когда крепости приходилось выдерживать осады.

Я не сомневалась, что он проходил этим путём. И очень хотела услышать звуки его возвращения. Убеждала себя, что у него хватит сил справиться с Лизолеттой. Только с ним я связывала своё освобождение от этого кошмара.

Ещё десять дьявольских ступеней – для меня всё равно, что спуск в тёмные подземелья ада, в которые верили прошлые поколения. Но вот лестница завершилась новым проходом. На стенах до сих пор оставались следы инструментов, пробивавших туннель. Было ясно, что мы пробираемся сквозь саму скалу, так как ничто вокруг не напоминало каменной кладки.

Стало очень холодно, так холодно, что я непрерывно дрожала, а мои обнажённые плечи покрылись гусиной кожей. Я бы всё отдала за шаль, даже ту грубую, что осталась где-то наверху. Лизолетта пошла быстрее. Я была уверена, что она хорошо знает путь и у неё есть определённая цель. Проход расширился, и она почти побежала; мне пришлось поторопиться, чтобы не отстать от неё и свечи.

Лизолетта словно не могла дождаться осуществления своего желания. Мы выбежали из прохода и оказались в высеченном в скале помещении. Должно быть, когда-то это была естественная пещера, приспособленная людьми для каких-то своих целей.

В неярком свете свечи я разглядела только странные предметы, стоявшие у стен, а в дальнем конце – возвышение. Лизолетта пошла вдоль стены, поочерёдно поднося свечу к ржавым железным скобкам. Все они были забиты хворостом, должно быть, сухим, потому что он сразу загорался. Пройдя вдоль одной стены, она повернулась и проделала то же самое у другой.

Теперь стало светлее, и я остановилась в изумлении, словно ноги вросли в камень пола. Предметы у стен… Двумя рядами, словно стража, по бокам прохода стояли каменные столбы. Колонны, доходившие до уровня плеча, увенчивали грубо высеченные подобия голов. Голов мертвецов. Обмякшие рты, глаза пустые. Некоторые настолько должны были напоминать мёртвых, что видны были кости черепа.

Лизолетта, завершив обход стен и закончив зажигать факелы, теперь прошла к возвышению в дальнем конце помещения. Здесь она вставила свою свечу в ещё одну скобу, вмурованную в камень на уровне пола. На возвышении располагалась каменная фигура, но не столб с головой, а целиком вырубленная из камня. И так непристойна была эта сидящая фигура, что я ахнула, не в силах поверить, что люди могли поклоняться ей. У меня не было сомнений, что я в храме, очень древнем храме.

Фигура – больше натурального размера – изображала женщину, непристойную женщину, с огромной грудью, лежащей на куполе живота. Женщина была явно беременна. Ноги она расставила, демонстрируя самые интимные женские органы. По сравнению с гигантским телом, голова была совсем маленькая – просто круглый шар с двумя углублениями глаз и больше никаких черт лица.

Лизолетта опустилась на колени перед этим ужасом и протянула к нему руки. Я вздрогнула. Это оскорбление, унижение моего пола, но было ясно, что девушка обожествляет его.

Святилище было старое, очень старое, оно угнетающе подействовало на меня. И что-то тащило меня, влекло вперёд. Лизолетты я не опасалась, но никто не должен поклоняться этому! В нём олицетворялось само звериное прошлое человека…

Я подошла к девушке, схватила её за плечи и попробовала оттащить от существа, присевшего на возвышении. Не оглядываясь, не отрывая взгляда от статуи, она с поразительной силой высвободилась. Руки её скользнули к корсету, и она выхватила кинжал и листок пергамента. Повернулась ко мне. Лицо у неё исказилось, она оскалила зубы, как нападающий волк, и попыталась ударить меня ножом.

Я увернулась, понимая, что в своём нынешнем состоянии она может убить. В углах её рта показалась пена.

– Она идёт! Ты принадлежишь ей!

Развернувшись спиной к фигуре, девушка бросилась ко мне, держа кинжал наготове. Несомненно, она собиралась убить меня. Я отскочила, снова увернулась, а Лизолетта двигалась за мной с волчьей скоростью. И у меня не было никакого оружия. Свеча в тяжёлом подсвечнике… но она в нескольких футах…

Я опять увернулась, пытаясь проскользнуть к платформе и схватить свечу. С лица девушки исчезло всякое подобие нормального человеческого выражения.

– Она требует тебя, – тяжело дышала Лизолетта. – Чтобы она смогла жить снова – смогла жить снова! Древний пообещал это ей. На тебе её платье, в тебе нужная ей кровь, она получит тебя!

Обезумевшая девушка с яростью прыгнула на меня, и я поспешила опять увернуться, но юбка зацепилась за пол. Я чуть не упала, увидела, как опускается нож, и смогла только поднять руку, пытаясь защититься.

Но сталь не дошла до меня. Лизолетта жутко закричала. Ошеломлённая, я подняла голову и увидела, что обе её руки зажаты в железной хватке. Тот, кто её держал, прилагал все свои силы, чтобы справиться с одержимой девушкой. Нож выпал на пол, я бросилась к нему, а полковник удерживал Лизолетту. Её безумные крики заполняли это зловещее место.

Девушка, несмотря на молодость и хрупкость, вырывалась с огромной энергией, как это часто бывает у душевнобольных, и он удерживал её с трудом. Я сунула нож в собственный корсет и встала, держась за каменный столб с головой-черепом. И успела увидеть, как полковник поднял руку и ударил яростно царапавшуюся Лизолетту в подбородок. Голова её резко дёрнулась назад, и девушка обмякла в его руках. Он положил её на пол в ногах этого непристойного изображения и быстро подошёл ко мне.

– Вы не ранены?

Я покачала головой, пытаясь перевести дыхание.

– А что с Лизолеттой? – я еле прохрипела её имя.

Он склонился к потерявшей сознание девушке, проверил пульс у неё на горле.

– Всего лишь без сознания. У меня не было другого способа справиться с нею.

– Знаю, – некоторые сочтут этот удар жестоким, но я понимала его необходимость. Силы как будто оставили меня. Бок сильно болел. Я посмотрела, не задел ли меня нож, чего я могла даже не заметить в эти мгновения смертельного страха. Но на платье не было пятен, хотя оно всё помялось и кое-где порвалось.

– Что нам делать?.. – умудрилась я спросить, несмотря на боль.

Я больше не стояла одна, слабо покачиваясь. Сильная рука обняла меня за плечи, я ощущала тепло и поддержку его тела, такого же непоколебимого, как каменные стены вокруг нас.

– Надо идти. Я нашёл выход. Но путь трудный…

Я посмотрела ему в лицо. В нём читались решимость и не просто надежда – обещание.

– Это место… – снова заболел бок. Я чувствовала биение пульса. И готова была поклясться, что здесь присутствует кто-то ещё, кроме нас троих: девушки, свернувшейся клубком, как спящий ребёнок, у подножия высеченного столетия назад ужаса, мужчины в оборванной и окровавленной одежде и меня, по-прежнему в платье с вырезом, в платье забытого – и проклятого – двора. Чьё-то присутствие явно ощущалось здесь. Гнев, горячий, как пламя в скобах, бессильный гнев, тем более обжигающий из-за своего бессилия.

Но посмотрев на бесформенную сидячую фигуру, я поняла, что это ощущение не связано с ней. Те, кто поклонялся ей, давно исчезли. Но силы, которые она воплощала и представляла, возможно, задержались. И кто-то другой обнаружил их и использовал в своих целях, чтобы обрести собственную силу.

Снова я посмотрела на Прайора Фенвика, радуясь теплу его тела, силе защитивших меня рук.

– Дело не только в месте… – я попыталась выразить, что чувствую. Я почти ожидала, что он посмеётся над моими ощущениями, скажет, что они результат перенапряжённого разума, следствие истерии.

Но увидела, как он кивнул.

– Это очень старое место, но те, кто пришёл позже, использовали старые верования, извратили их. Пошли… – по-прежнему держа меня за плечи, он повёл меня на возвышение. Я поднялась на него неохотно.

– А как же Лизолетта, – я остановилась и взглянула на девушку.

Она пошевелилась и слабо застонала.

– Мы не можем взять её. Она не ранена и хорошо знает эти пути. Здесь она не впервые.

– Пожалуйста!.. – я высвободилась, но он сошёл за мной и помог выпрямить тело девушки и уложить её. Глаза её открылись, она посмотрела на меня. Губы в синяках изогнулись в широкой улыбке.

– Ты… пришла! – она схватила меня за юбку. – Как и пообещала! Миледи… наконец-то!

– Она пришла, а теперь должна уйти, – ровным голосом проговорил полковник, как священник, цитирующий слова какого-то ритуала. – Она должна идти… перед ней далёкий путь…

К моему удивлению, Лизолетта даже не посмотрела на него, но энергично кивнула.

– Да, иди свободно, миледи. Как ты сделала, когда они решили, что навсегда заперли тебя в темноте! Они глупцы! Большие глупцы. Иди… иди быстрее. А когда снова воссядешь на трон, позови меня – обещай! – она сжала ткань моей юбки и ещё больше разорвала ветхий материал.

– Обещаю… – больше мне нечего было сказать. Она как будто не замечала полковника. Выпустила платье и смотрела нам вслед, когда мой спутник, снова обняв за плечи, обвёл меня вокруг каменной фигуры и провёл в тень, куда не достигал свет огня из скоб.

– Она безумна, – прошептала я. – Можно ли оставлять её одну?

– С ней ничего не случится. Пошли!.. – и он настойчиво повёл меня. Я послушалась, понимая, что он говорит правду, Лизолетта знает тайные пути, она много раз проходила по ним.

Мы увидели отверстие в стене, в тени, которую отбрасывала уродливая статуя. А в нём, далеко-далеко, свет. И потому вход в туннель – если это был туннель – показался мне не таким страшным. Полковник не отпускал меня. Может, считал, что, освободившись, я вернусь в храм. Он пошёл быстрее, ведя меня за собой, а я подобрала изорванные юбки, чтобы они не мешали мне.

Толстые шерстяные носки порвались, и прикосновения к холодному камню заставляли меня морщиться и вздрагивать. Вскоре я увидела, что свет исходит от свечи, которую он захватил с собой. Она стояла на полу посреди туннеля.

Должно быть, мы пробирались по естественной расселине в скале, здесь почти ничего не было сделано, чтобы выровнять её. Полковник наконец выпустил меня, наклонился и поднял свечу. К своему отчаянию, я увидела, что от неё остался только небольшой огарок.

– Надо поторопиться, – настойчиво повторил он, – пока свеча не догорела. Впереди трудный путь…

Мы пошли быстрее. Его каблуки дробно стучали по камню. Или звук доходил до меня сквозь камень. Но вот он резко остановился, протянул руку, чтобы остановить меня, и посветил впереди, показывая ловушку. Невозможно сказать, природное это было образование или его сделали люди, чтобы охранять подход к своему древнему святилищу, только путь прерывался, перед нами разверзлась пропасть, и никакого моста через неё.

– Как же мы пойдём? – спросила я, не желая заглядывать в тёмный провал у ног.

– Вниз, – он повернулся, посмотрел на меня, потом протянул руку и дёрнул непрочную ткань моего платья. Она легко порвалась и упала длинными лоскутами. Я ахнула, поняв, что почти раздета. – В этом вы не сможете спуститься, – нетерпеливо пояснил он. – Давайте, – он вставил свечу в щель стены и снова схватил меня. – Туда… там есть опора для рук и ног…

Я хотела закричать, но не посмела. Хотела сказать, что не могу даже попытаться. Но что-то в этом человеке не позволило мне возражать. Я знала, что должна делать, что он приказывает… если моё тело ещё повинуется мне.

– Я пойду первым и смогу помочь вам, – он прикрепил свечу к поясу, привязав полосами рубашки. Потом свесился через край. Вопреки своему желанию, дрожа всем телом, я заставила себя подползти к пропасти и смотреть, как он спускается. Полковник спустился немного, поднял голову и посмотрел на меня. – Повернитесь, – приказал он. – Спускайте ноги, я их поставлю на первую опору. Ну же!

Я подчинилась, хотя мгновение назад думала, что никогда не смогу сделать этого. Он схватил меня за лодыжки, потащил ноги вниз и вставил в углубление в камне. Сначала одну ногу, потом другую. Мы спускались, как мухи, спускались мучительно долго, мне казалось, что прошли уже часы. И всё время он держал меня за ноги, пока я набиралась храбрости и отрывала руку от опоры, позволяя провести меня к следующей.

Но когда мы добрались до дна показавшейся мне бездонной пропасти, я без сил прислонилась к стене, тяжело дыша, вся мокрая от пота, от которого бельё прилипло к телу. Я даже не была уверена, что это произошло со мной наяву, что я не в кошмарном сне.

Я ошеломлённо огляделась. Полковник держал свечу в руке, прикрывая её ладонью, потому что тут сквозило. Этого ветра наверху не было. И что-то отражало свет.

С приглушённым криком я прижалась к стене, раня голые плечи. Прямо у моих ног лежал череп. Его пустые тёмные глазницы смотрели прямо на меня. И груда костей, тонких и миниатюрных. Свет отразился в металле, мой спутник присел и поднял то, что лежало там. Он поднёс это к свету, и я тоже смогла увидеть. Или эта вещь ожила, воспользовалась случаем и заставила нас увидеть, поднять себя? Медальон, усаженный драгоценными камнями или жемчугом. Только они могли так отражать свет в углах рисунка. Я видела уже этот рисунок – или символ. Знак, который вырезала Людовика под своим именем в камере.

– Не надо! – эхо моего крика отразилось от стен. Я нашла в себе силы наклониться, схватить его за исцарапанное плечо, оттащить руку. – Это её, Людовики, – мне самой мой голос показался истеричным. – Это её, это зло! Оставьте, пожалуйста, оставьте!

Он поднялся и долго смотрел на груду тонких костей.

– Вот, значит, как она кончила, – проговорил он медленно, – превратившись в легенду… Должно быть, пыталась бежать. Всегда ходили слухи, что у неё имелись последователи в странных местах. Там, выше, вовсе не храм добра.

– Нельзя ли нам уйти? Пожалуйста, давайте уйдём отсюда! – я жалась к стене, подальше от костей, но ещё больше – от того, что лежало среди них. Левую руку, перехватив правой, я крепко прижимала к груди. Казалось, собственное тело не повиновалось мне, какое-то принуждение тянуло меня к нечестивому символу, тянуло так сильно, что мне пришлось болезненно впиться ногтями в плоть, чтобы остановиться. Я знала, что на этом месте лежит странное заклятье, и должна была собрать все силы, чтобы преодолеть его.

Но на спутника оно, по-видимому, не действовало. Он без видимых усилий отвернулся от груды костей. Подошёл ко мне и снова положил на плечо руку, сильную и тёплую, и повёл меня влево, в сторону от могилы женщины, которая знала нечто такое, что лучше не знать.

Нам не понадобилось идти далеко; скоро повеяло свежим воздухом. Наша свеча мигнула и погасла, но мне почему-то уже было всё равно. Я была не одна, а ветерок доносил запах растений, чистоту внешнего мира, отгонял затхлую тьму Валленштейна.

Мы вместе пробрались между двумя большими скалами, закрывавшими вход в туннель, потом с трудом продрались сквозь заросли кустов, которые царапали и рвали нашу и так изорванную одежду. Я даже испугалась, что выйду совсем голой.

– Там хижина лесника, – прошептал мой спутник, тепло его тела по-прежнему согревало меня. – Надо до неё дойти, сейчас она пуста.

Должно быть, он прошёл немного дальше, прежде чем возвратиться, чтобы спасти мою жизнь. Я не могла не понять, что именно он спас меня от одержимой Лизолетты. Мы легко шли в темноте, как будто он хорошо знал дорогу, много раз проходив по ней.

Тьма смущала меня. Небо было затянуто облаками, а ведь Лизолетта говорила о луне. Однако я никакой луны не видела. Но всё же смогла разглядеть впереди тёмную массу. Полковник на несколько мгновений выпустил меня. Я услышала скрип двери, потом он снова взял меня за руку и ввёл в ещё более густую тьму.

– Стойте на месте. Я закрою дверь, тогда можно будет зажечь свет.

Я послушалась. То, что мы смогли выбраться из Валленштейна, казалось мне таким невероятным, что я испытывала странное ощущение: я была ошеломлена и поглупела. Услышала шорох движений в темноте, потом загорелась свеча.

– Ну, вот, миледи, – свеча стояла на грубом столе, а полковник тем временем достал откуда-то жёсткий плащ и укутал меня. Впервые мне стало теплей, и я сразу подумала, каким кажусь чучелом. Но полы плаща прикрывали мои лохмотья, и я с некоторым оживлением смогла осмотреться.

Загрузка...