Железный замок (без цензуры)

11

— Заткнитесь там! — рявкнул потный боров в синей рубашке и восьмиугольной фуражке с блестящим гербом. Он сидел за столом и смотрел на микроскопическом телевизоре какую-то ерунду. Возможно, что это были новости, судя по тому, что слова «Капитан» и «Его Превосходительство» повторяли с такой частотой, что захотелось пойти в угол поблевать.

Табас говорил с трудом: перед тем, как задержать, его как следует избили за сопротивление при аресте, но несмотря на это они потихоньку общались с Ибаром. Тому тоже досталось — глаз распух и переливался всеми оттенками синего, а губу, от которой и так не слишком много осталось, разбили до крови. Обожжённый наёмник, устав утираться, решил про неё забыть и сидел, считая, сколько капель уже упало на заросший толстым слоем грязи пол каталажки.

Драка послужила поводом к примирению, Ибар даже извинился, что было само по себе удивительно.

— В то время, как Его Превосходительство всеми силами пытается остановить надвигающуюся войну, Дом Адмет ищет себе союзников!.. — вещал лающий голос из телевизора.

Первые слова заставили Табаса прислушаться, ведь его сосед, ныне безнадёжно мёртвый, начинал свою фразу точно также.

Полицейский ел какую-то выпечку и был по локти вымазан в сахарной пудре. Звякнул замок, и он, воровато оглядевшись и облизав пальцы, спрятал пакет под стол.

— Да жри ты спокойно, — сказал незнакомый голос. — Принимай пополнение.

— Смирно! Вольно! Р-равнение на полицейского! Здравия желаю, господин генерал! — заговорил кто-то заплетавшимся языком, и спустя секунду Табас увидел, кто именно.

Постовой вёл в сторону клетки полного мужчину с бородкой, одетого в сильно поношенный зелёный костюм. Ноги отказывались его держать, длинные грязные сальные волосы висели сосульками, на затылке зияла огромная плешь.

— Опять, — простонал охранник.

— Ага, — хохотнул шарообразный постовой, заталкивая гостя в обезьянник. Табас и Ибар с интересом воззрились на нового постояльца, а тот, отряхнув безнадёжно испачканный пиджак, откозырял. Всё его тело как будто держалось на гибких шарнирах и не имело единой оси — арестант был вдребезги пьян.

— Здравия желаю, товарищи по несчастью! — поприветствовал он мужчин, дыхнув свирепым перегаром, и поднял правый кулак. — Да не угаснет огонь свободы в ваших сердцах!

Охранник закатил глаза и выругался, а арестант повернулся к нему и, снова откозыряв, гаркнул:

— Не извольте беспокоиться, господин генерал! Будет исполнено в лучшем виде, господин генерал! Такого больше не повторится, господин генерал!

Постовой ушёл, ехидно пожелав охраннику спокойной ночи.

Всё стихло, лишь телевизор вещал что-то о вероломстве и укушенных руках помощи. Арестант, покачиваясь, прислушивался к тому, что говорил телеведущий, словно дожидаясь чего-то, а затем резко, заставив Табаса и Ибара дернуться, подобрался, встал по стойке смирно и, приложив ладонь к виску, залаял:

— В то время, как Его Превосходительство всеми силами пытается бороться с сорок седьмой хромосомой и засовывает свою вялую писюльку во все технологические отверстия Железного Замка, доктор истории и философии Василиус Драфт вынужден безобразно напиваться и затевать драку с полицией для того, чтобы найти себе кров и пропитание на ближайшие пять дней!..

Интонация получалась очень похожей, Табас тихонько хихикнул.

— Хочешь, я тебя выпущу? — жалобно спросил охранник. — Я скажу, ты меня обманул и забрал ключи.

— Никак нет, господин генерал! Не извольте беспокоиться, господин генерал! — арестант так и не опустил руку и стоял, качаясь. — Полиция Дома Армстронг — мой лучший защитник и друг! Право на крышу над головой! Свобода печати и собраний! Право на жизнь! Право на тайну переписки!..

Он успел назвать ещё множество прав, пока охранник не заорал и не подскочил к прутьям решётки, пытаясь достать доктора истории и философии дубинкой, косясь, между тем, на Табаса и Ибара, глаза которых плотоядно горели и говорили: «Открывай и заходи, мы ничего тебе не сделаем».

— Унтер-рядовой Драфт пересчёт конституционных прав закончил! — сказал, наконец, учёный, после чего его стошнило прямо на пол.

— Фу, гадость! — охранник отпрянул от решетки с омерзением на лице. В камере запахло желудочным соком и спиртом. Василиус невозмутимо, словно и не произошло ничего, достал из кармана пиджака клетчатый носовой платок сомнительной свежести и отточенно-интеллигентным движением слегка промокнул уголки рта. После этого он уселся на шершавую скамью и затих.

Ибар заинтересованно смотрел на Василиуса, Табас морщил нос, пытаясь как можно меньше дышать, лужа поблёскивала на полу, охранник вернулся на своё место, бормоча проклятия.

— Простите, господа, — сказал, наконец, новый постоялец камеры. — Сегодня я выпил слишком много. Последние полведра были явно лишними. А вас за что взяли?

Табас промолчал, а Ибар ответил, ухмыльнувшись:

— Ни за что. Ложное обвинение.

— Понимаю вас, господа, прекрасно понимаю, — Василиус закивал головой так усердно, что Табас на мгновение испугался, что она отвалится и укатится в угол. — Кстати! Хотите свежих сплетен? — не дожидаясь ответа, арестант продолжил: — Кто-то сегодня убил и попытался съесть десяток дружинников! Люди говорят, что тела обглодали до неузнаваемости. Правда, мне об этом говорил старый хрыч Амаз, он немного сумасшедший и бездомный, но врать не станет.

Табас послушал сбивчивую речь Василиуса и с внутренним содроганием понял, что алкоголь не сыграл никакой роли в том, что новый арестант так себя вёл. Старик сам был сумасшедшим: возможно, даже больше, чем тот самый бездомный Амаз.

— Вы не верите мне?.. — воскликнул с оскорблённым видом Василиус, приняв выражение лица Табаса за недоверие. — Я, между прочим, учёный! Доктор истории и философии!

Последнее высказывание Табаса покоробило: его отец был учёным, и то, что какой-то бродяга присвоил себе учёную степень, было неприятно.

— Вот как? В таком случае скажите, многоуважаемый доктор, когда был разрушен Дом Ромул? — спросил он, желая посадить старого пьяницу в лужу.

— В пять тысяч четыреста восемьдесят седьмом, — сразу же без заминки оттарабанил Василиус. Табас раскрыл рот от удивления.

— Дом Ромул, — откашлявшись, продолжил говорить Василиус, снова изображая лающие интонации теледиктора. — Дом первого основания. Название корабля — Ромул! Первый Капитан — Винсент Лоренцо! Страна-прародитель — Италия! Первичное население — пятьсот человек! Генетический банк — миллион особей! Население в период максимального расцвета — семнадцать миллионов человек! — старый псих выкрикивал эти данные, словно лозунги. Громко и чётко, будто стоял на трибуне, призывая людей записываться в его личную армию и идти громить врагов.

— Он правда учёный, — неожиданно сказал охранник, шурша пакетом: собирал на пальцы оставшуюся внутри сахарную пудру и облизывал. — Бывший. А сейчас — псих ненормальный и алкаш. Все свои мозги пропил и мои скоро съест своими криками.

Василиус, едва услышав про крики, поспешно вскочил со скамьи, откозырял и заорал:

— Так точно, господин генерал! Рад стараться, господин генерал! Дом, в котором живёт воля… — Василиус громко и фальшиво запел гимн, но после первого куплета сдался и снова сел.

— Ты правда учёный? — спросил Ибар.

— Ага, — непривычно тихо ответил Василиус. Табас внутренне напрягся, ожидая, что он снова будет орать, щелкать каблуками, словом, паясничать, но старик, по всей видимости, уже устал.

— И сумасшедший?

— Сумасшедшее некуда, — кивнул старик. — Университет закрыли, жена умерла, из дома выгнали, куда мне ещё податься? Только в сумасшедшие. А это даже и хорошо! — вскрикнул он, неожиданно улыбнувшись и хлопнув себя по колену. — Говорить можно. Про капитана даже. Не сумасшедших за это крепко бьют, знаете ли. Пить можно. О, я даже представить себе не мог, что есть столько способов собрать денег на выпивку! В полиции ночевать можно. Меня, как сумасшедшего, дольше, чем на пять дней не имеют права задерживать. Есть баланду забесплатно можно. Сумасшедшим быть хорошо! Я бы вам тоже порекомендовал, — сказал Василиус с уморительной серьёзностью. — Простите, господа, — он огляделся, снял пиджак и принялся скатывать из него валик. — Я за сегодня ужасно устал. Я бы даже сказал — ужасающе, — валик опустился на скамью, Василиус скорчился на шершавых досках в позе эмбриона. — Спокойной ночи. Да хранит нас всех во сне наш достославный Капитан. Дом, в котором… Живёт… — учёный засопел и вскоре в камере стало тихо.

— Уснул? — спросил охранник, вытянув шею.

Ибар кивнул.

— Хвала Капитанам, — громила сделал звук телевизора потише.

Табас смотрел на происходящее с изумлением. Сюрреализм какой-то. Старый алкоголик с учёным званием, которого боится разбудить полицейский и который проповедует сумасшествие — сама по себе бредовая идея. Никогда ещё Табас не видел столь эксцентричных людей.

Ибар последовал примеру Василиуса, и юноша сам подумал, что поспать — это хорошая идея. Он растянулся на лавке и вскоре задремал, несмотря на холод, волнение и боль во всём теле.

Пробуждение было отвратительным. Снова заскрипела и громыхнула железная дверь, чей-то стальной голос скомандовал:

— Этих двоих — к дознавателю, этого — вышвырнуть на улицу! — после чего их клетку отперли, и Табаса кто-то резким движением сбросил на пол. Пока юноша соображал что к чему, ему в два счёта завернули руки за спину и защелкнули браслеты наручников. Трое злобных мордоворотов в синей форме повели мужчин по длинному коридору, устланному дырявым коричневым линолеумом. Вскоре их разделили: Ибара отправили дальше, а Табаса втолкнули в тесную комнатку с белыми стенами, усеянными подозрительными коричневыми крапинкам, и массивным стулом, прикрученным к полу, с железным столом и сухим, словно пропущенным через соковыжималку, седым мужчиной в костюме.

В руках он держал папку и просматривал её содержимое, скривившись так, будто это были тухлые внутренности какого-то животного. Табаса усадили на стул, после чего сопровождавший его громила ушёл, громко хлопнув дверью.

— Вы знаете, что сотрудничество может облегчить вашу участь? — спросил мужчина, не отрываясь от папки. Он листал страницы, стараясь касаться их как можно меньше. Казалось, он жалел, что не взял с собой резиновые перчатки.

Табас медленно просыпался, но шестерёнки в его мозгу крутились всё ещё слишком медленно. Было холодно, почти всё тело затекло после сна в неудобной позе.

— Да, — сказал, наконец, он, с трудом разлепив сухие губы.

— Хорошо, — дознаватель захлопнул папку и взглянул на Табаса, скорчив ещё более презрительную гримасу. — Пишите признание, не будем затягивать, — он достал из стола лист бумаги и чёрную ручку.

Стоп. Табас задумался. Это же была самооборона. Сосед начал первым, он был пьян, да и дружки его пришли не чай пить. К тому же их было больше. А признание… Признание можно будет написать и потом, когда станет понятно, что к чему.

Следователь смотрел на Табаса, поджав жёлтые губы.

— Чего ты ждёшь? Не можешь писать — диктуй!

— Я…

— Что?

— Я пока не хочу, — помотал головой Табас, почему-то испытывая неловкость от того, что поменял своё мнение.

— Ты же только что сказал, что готов, — поднял бровь полицейский. — Диктуй давай, парень. Кончай шутки шутить. А то посадят лет на сорок, выйдешь стариком. Или не выйдешь, на трудотерапии долго не живут.

— Я хочу разобраться, — уже решительнее произнёс Табас.

— Значит, сотрудничать не хотим? — сощурился сухой.

— Хотим, — он и правда не имел ничего против помощи следствию. В конце концов против него были все улики, но пока был шанс, пусть призрачный, выйти сухим из воды, хотел им воспользоваться. — Но диктовать пока ничего не будем. Мне положен адвокат?

— Какой тебе адвокат? — презрительно выплюнул собеседник. — Ты что, в детском саду? Сейчас военное положение! Особые условия рассмотрения дела. Три дня на всё про всё. Ну? Ещё не передумал кочевряжиться?

Табас молчал. Ему стало очень холодно и страшно, поджилки затряслись. Только сейчас он понял, что натворил что-то ужасное. До сих пор он не осознавал, что сделал что-то не то, что-то, влекущее за собой наказание — отвык от жизни в цивилизованном обществе.

— Они первые начали… — стараясь подавить дрожь в голосе, сказал Табас.

Дознаватель подхватил ручку и принялся что-то строчить на листе.

— Продолжай.

Табас, давясь словами и задыхаясь от волнения и страха, вкратце рассказал, что произошло. Следователь всё записывал и, когда наёмник закончил говорить, откинулся на спинку стула и скривился:

— И ты думал, что я тебе поверю?

Табас посмотрел на него удивлённо.

— Чего молчишь? Ты думал, я поверю в то, что дружинники сами на вас напали, а ты белый и пушистый? На кого работаешь, гнида? — прикрикнул дознаватель. — Где был завербован?! Хватит со мной шутки шутить!

Табас застонал от этих слов.

— В смысле завербовали? Никто меня не…

— Ах, ты ещё и не признаёшься, сволочь! Убил и покалечил дружинников, и не признаёшься?! — полицейский вскочил со своего места. — В то время, как Его Превосходительство!.. — хрясь по лицу. Табас клацнул зубами от неожиданности. Удар был подлым и незаметным.

— Сдавайся, тварь, нам всё известно! Шпион недоделанный! — следователь навис над Табасом, сверкая прозрачно-серыми глазами на жёлтом лице.

— Я не шпион! — крикнул Табас, но полицейского это не остановило. Он ещё раз ударил салагу по лицу. И ещё. И снова. Голова Табаса лишь бессильно болталась от тяжёлых ударов, внутри неё что-то зазвенело, потемнело в глазах.

— А теперь? Щенок! Я знаю, что ты работаешь на Адмет! Это в Легионе они тебя завербовали? В Легионе? Знаю, что в легионе, падаль! — он пнул юношу по ноге, но в этот раз боль показалась Табасу далёкой, почти несуществующей. — И дружок твой оттуда же! В армию хотели проникнуть к нам? Отвечай, говна кусок! — на Табаса снова посыпались удары. Он кричал, в голове то и дело с разных сторон вспыхивали яркие лампы боли.

— Тварь поганая! На что они тебя купили? — орал дознаватель, нанося удар за ударом, разбивая Табасу лицо в кровь, но тому было просто нечего сказать — он кричал, всхлипывал, умолял прекратить, но тщетно.

Наконец, уставший следователь поправил галстук, носовым платком утёр кровь с костяшек пальцев и вернулся за стол. Табас тихо плакал — сил на крики и мольбы уже не осталось. Солёные слёзы попадали на рассечённые губы, вызывая жжение.

— Итак, продолжим. Где тебя завербовали? В легионе? Да? Хорошо… — мужчина достал ещё один лист и что-то на нём записал. — С какой целью? С целью вступления в армию Дома Армстронг, шпионажа, диверсий, саботажа и враждебной пропаганды…

Полицейский задавал вопросы, слушал всхлипывания Табаса, отвечал сам себе и записывал «показания». Наконец, закончив и выйдя из-за стола, он поднёс лист бумаги к лицу избитого подследственного.

— Сейчас, сучёныш, ты это подпишешь! Своей рукой, — прошипел он. — А не то, — он резко замахнулся, Табас испуганно дёрнулся. Полицейский хищно усмехнулся и вызвал из коридора огромного охранника, который встал за спиной, держа наготове резиновую дубинку.

Табасу расстегнули наручники и протянули ручку. Юноша принял её негнущимися окровавленными пальцами. На мгновение мелькнула мысль — а не попытаться ли ему убить этого садиста? Вонзить ручку в глаз или взять полицейского в заложники и попробовать сбежать?.. Но потом Табас потерял равновесие и едва не упал на пол. Голова кружилась, мутило, перед глазами всё плыло. Исписанный убористым почерком лист бумаги у него перед глазами качался то в одну сторону, то в другую, и Табас никак не мог попасть в квадратик подписи.

Следователь фыркнул и помог молодому человеку, направив его руку.

Подпись получилась кривая, ручка съехала и чуть не прорвала бумагу, но дознавателю хватило и этого. Он забрал лист, гаркнул:

— Увести! — и Табаса резким рывком поставили на пол, шатавшийся, как машина, едущая по извилистому серпантину.

Наёмник старался удержаться в сознании, и это удавалось лишь с большим трудом.

Непослушные ноги, не повинующиеся командам мозга, чьи-то гражданские ботинки и армейские сапоги, голоса, лязг металла — и вот уже Табас лежит на деревянной скамье в тёмной камере. Левый глаз заплыл и почти ничего не видит. Тесно. Рядом с лицом воняющий мочой металлический унитаз, стены грозят раздавить всей своей шершавой бетонной массой. Ему очень хочется перевернуться на другой бок, чтобы не вдыхать ядрёный застарелый запах мочи, но тело не слушается. В конце концов Табас, устав бороться, просто закрывает глаза и проваливается в темноту.

Не было понятно, сколько времени прошло с тех пор, как он отключился.

Скрипнула дверь, двое охранников взяли Табаса под руки и куда-то потащили. Голова молодого наёмника безвольно висела, и в глаза снова бросался только линолеум — такой же, как и везде, вспучившийся уродливыми пузырями, дырявый, бесстыдно оголявший бетонное тело здания.

Табаса привели в другой кабинет — как две капли воды похожий на тот, где его только что избили. Стол, два стула напротив него, и мужчина — немолодой, темноволосый, с тонкими усиками над верхней губой, одетый в брюки и белую рубашку с короткими рукавами. Он держал руки скрещёнными на груди и внимательно рассматривал Табаса цепким взглядом.

Юношу усадили на стул, через полминуты привели Ибара — тоже с разбитым в кровь лицом.

Незнакомец знаками показал охране, что они свободны.

— Я гляжу, потрепали вас эти… Сыщики, — взгляд переходил от Табаса на Ибара и обратно. — Меня зовут Айтер. Айтер Раба. И я хочу, чтобы вы работали на меня, — решительно заявил неизвестный мужчина тоном, не терпящим возражений.

— С чего бы нам это делать? — прохрипел Ибар.

Собеседник удивлённо поднял бровь:

— А с чего мне начать? — спросил он. — С того, что на вас висит десять трупов? К тому же, не какой-нибудь уличной шпаны, а дружинников Его Превосходительства?

— Не заметил особой разницы, — оскалился Ибар.

Айтер пропустил его реплику мимо ушей и продолжил:

— …Или с того, что на вас собраны толстые папки с интересным содержимым?

— Ты врёшь, — Ибар попытался рассмеяться, но закашлялся и сплюнул на пол сгусток крови. — Не может быть на нас никаких толстых папок. Мы только три дня в городе.

— Разумеется, может, — усмехнулся Айтер. — Я их видел. Вот о вас, молодой человек, информация собиралась с особым тщанием, вплоть до школьных оценок. Вы действительно не замечали слежки? Серьёзно?

— Нет, — отрицательно покачал головой Табас.

— Ну что ж… — похоже, собеседник ему не поверил. — Знаете, если бы вы не ввязались в драку и не попались в руки полиции, то уже завтра утром сидели бы в Железном Замке. И занимались бы вами не здешние дуболомы, а люди из контрразведки. В этом случае никто даже не вспомнил бы о том, что существовали такие Табас и Ибар. Вы даже не представляете, как вам повезло. Ну, если это именно везение, а не расчёт.

— Да какой уж тут расчёт… А моё досье? — спросил Ибар. — Что мне приплели?

— Да всё то же самое. Самое главное — вы служили в армии Дома Адмет, с которым у нас сейчас назревает война. И в свете этого ваше возвращение выглядит очень… Подозрительно.

— Мы не шпионы, — воскликнул Табас. — И никогда ими не были.

— Ах, говорите за себя, молодой человек! — грубо прервал юношу Айтер. — Что вы можете сказать на это, господин полковник?

Табас обернулся и удивлённо посмотрел на Ибара, насколько ему это позволял подбитый глаз.

— Я не знаю, о чём идёт речь, — ответил тот, сохраняя хладнокровие.

— Только не говорите, что… А знаете, в принципе, это не так уж и важно, — махнул рукой Айтер. — Мне плевать на то, кто вы, в каком звании и на кого работали. Теперь вы будете работать на меня. Услуга за услугу, господа.

— Я ещё не соглашался на эти условия, — процедил сквозь зубы обожжённый.

— То есть, пытки в Железном Замке для тебя предпочтительнее свободы, работы и пятисот тысяч крон? — усмехнулся Айтер.

— Возможно. Не думай, что можешь купить меня, — сказал Ибар.

— О, нет, конечно, — хохотнул Айтер. — Я и подумать не мог о том, чтобы купить наёмника. Как можно?

— Не смешно, — отвернулся Ибар. — Если хочешь говорить со мной, дай сперва бинт.

— Зачем?

— В задницу тебе засунуть! — рыкнул обожжённый, но тут же смягчился. — Башку замотать.

— Ты немного не в том положении, чтобы диктовать мне условия. И да, если ты думаешь, что сумеешь воспользоваться мной для того, чтобы выйти из тюрьмы и сбежать, то ошибаешься. У меня есть, чем тебя удержать. И я не блефую.

От дуэли взглядов, казалось, затрещал воздух.

— Получите вы свои бинты… Полковник, — улыбнулся Айтер, увидев, как его оппонента покоробило упоминание звания. — Но сперва мы всё же поговорим.

— Хорошо, — Ибар скривился, но всё-таки обуздал свой гнев. — Что вам нужно?

— Два проводника, умеющие выживать в пустыне и ориентироваться там. Я собираю экспедицию.

— Куда? — разговор пошёл в деловом ключе. Табаса как будто не существовало, и это было обидно. Впрочем, вряд ли юноша смог бы предложить что-нибудь дельное — его голова гудела после ударов и кружилась. Сильно тошнило.

— В пустыню, разумеется, — не стал раскрывать все карты Айтер. — Где-то месяц-два пути. Нужно будет довести группу до определённой точки. По пути защищать от дикарей, помогать своими знаниями. Сейчас — помочь в планировании и сказать, какое снаряжение понадобится.

— Я согласен, — Ибар принял предложение на удивление быстро.

— Я вижу, вы не сдались, полковник, — усмехнулся Айтер. — Это хорошо, боевой настрой мне нравится, но я знаю, о чём вы думаете. Главное — выбраться из тюрьмы, а там посмотрим. Может быть, вы даже поможете спланировать операцию, но потом, едва получите оружие и окажетесь один на один с пустыней, сбежите. Так вот, заверяю, что этот фокус не пройдёт. Я знаю вас, полковник. Я читал ваше личное дело — старое, ещё из Дома Ньютон, а мозгоправы из моей корпорации составили ваш подробный психологической портрет. Вы у меня вот где, — Айтер поднял сжатый кулак и показал его Ибару.

— Не знаю, о каком полковнике идёт речь, — отчеканил обожжённый, не отводя взгляда от Айтера. В конце концов, тот сдался и повернулся к Табасу:

— А что насчет вас, молодой человек? — спросил он. — Тебе светит расстрел, а твоей матери изгнание. Я говорю не для того, чтобы запугать тебя — это так и есть. Я не зверь, мне просто нужна ваша помощь.

— Почему именно мы? — с трудом проговорил Табас. Распухший язык не слушался.

— Как сказать… Я вижу в этом знамение. Добрый знак. Несколько лет назад я узнал кое-что о цели нашей экспедиции и подумал, что неплохо было бы дотуда добраться. Время шло, знаний становилось больше, план обретал более чёткие очертания. Сейчас всё практически готово, мне не хватало только проводников, и тут, представьте себе, мои люди докладывают, что в полицию попали двое Вольных, воевавших с дикарями и знающих пустыню. Это не могло быть простым совпадением. Миссия у нас непростая, с далеко идущими последствиями, и я склонен думать, что Вселенная дала мне знак, — ухмыльнулся Айтер. — У меня для тебя специальные условия. Насколько я помню, твоя мать живёт в коммуналке и практически, уж извини меня за эти слова, нищенствует. Я готов выдать ей деньги, предназначенные тебе, купить ей небольшую квартирку и назначить пожизненную пенсию. Скажем, на тысячу крон в месяц.

— Не великие деньги… — решил поторговаться Табас.

— Всё, что могу, — обдал наёмника холодом Айтер. — Не забывай, что альтернатива моему предложению — твоя смерть и мать, оставшаяся одна без средств к существованию.

«Хорошие у тебя мозгоправы, сукин сын», — подумал со злостью Табас. Предложение попало в точку, отказаться он просто не мог — они с матерью всю жизнь мечтали о нормальном жилье, и другой шанс его получить представился бы очень нескоро.

— Хорошо, — ответил наёмник, чувствуя себя так, будто бросается с вышки в бассейн с ледяной водой. — Я согласен. Но у меня будет просьба.