Железный замок (без цензуры)

14

— Ты специально всё это сделал, не так ли? — шипел Айтер вечером после тренировок.

День был жарким и трудным, подчинённых Ибар гонял до седьмого пота, даже Табас, привычный к нагрузкам, чувствовал себя вымотанным. Будущие члены экспедиции разбрелись по комнатам, но Айтер попросил инструкторов-проводников остаться у входа.

— Да, специально. А что, проблемы? — наёмник едва заметно из-за бинтов приподнял бровь.

— Ты калечишь моих людей! Самых верных и лучших людей! Они были отобраны…

— Хреново отобраны, — грубо перебил Ибар. — И я устал повторять, что не собираюсь доверять спину истеричкам и хлюпикам. Если они обучены подчиняться тебе лично и включать турникет в офисе, то это не значит, что и в пустыне они будут безукоризненно верными и умелыми. Ты знаешь, что будет, если они захотят жрать посреди пустыни? Или если они сломаются? Ты видел этих людей в деле? Я говорю про реальные перестрелки.

— Некоторых видел, — прищурив глаза, сказал Айтер.

— Ага, — скривился Ибар. — Я даже могу представить в каких. Слушай, мне плевать. Охранники они или твои личные громилы, служили они или нет — это неважно. Важно лишь то, что сейчас должны отвалиться слабые. И поэтому я буду вести себя как классический злой сержант из учебки. Гнобить, унижать, ломать, вынуждать уйти.

— Калечить-то зачем? Проучил бы — и дело с концом, — пробурчал наниматель, остыв.

— Вот только не надо учить, а? И да, я ещё многих покалечу, — пообещал Ибар.

— Он прав, — встрял Табас, заметив, что Айтер уже набрал в грудь побольше воздуха для того, чтобы выразить своё недовольство. — Будет намного лучше, если мы из этих двадцати человек оставим пятерых, но самых выносливых и умелых, чем потащим за собой в пустыню всё это стадо баранов и ляжем в первой перестрелке.

— Именно, — кивнул Ибар. — Это я и пытаюсь доказать. Я, кстати, тоже думал о том, чтобы оставить только пять человек, но пять самых злобных, высокомотивированных, везучих и умеющих выживать. Напоминаю, Айтер, ты затащил меня сюда силой и удерживаешь шантажом. Ты заплатил мне деньги для того, чтобы я помог тебе в этой экспедиции. Так дай мне, чёрт побери, сделать свою работу. И не лезь туда, в чём не смыслишь.

Похоже, в этом противостоянии Ибар одержал победу. Айтер, пробурчав что-то неразборчиво-угрожающее, удалился в здание.

До экспедиции оставалась всего неделя. Как и говорил Ибар, оказалось, что военная подготовка, которой так гордились подопечные Айтера, не стоила ровным счетом ничего. Да, они отслужили обязательные полгода срочной службы в армии Армстронга, но там их практически ничему не научили. Выполнять приказы, быстро одеваться, пользоваться снаряжением, даже правильно ходить и ползать бойцы не умели. Со стрельбой тоже всё было плохо, поэтому тренировать людей приходилось, считай, сначала.

Суета затянула, день пролетал за днём — и неделя, отведённая Айтером, прошла очень быстро.

Для начала Ибар выгнал всех людей из здания и разместил в карьере, заставляя спать на песке. Впрочем, спать своим подопечным он как раз и не давал. Внезапные подъемы, построения и выстрелы над ухом среди ночи не были редкостью. Однажды он бросил в круг спавших у костра людей взрывпакет, вызвав тем самым большой переполох и научив-таки бойцов просыпаться по первой же команде, а часовых — что дремать на посту может быть не только опасно, но ещё и физически больно. Любителям поспать Ибар лично ломал руки-ноги и отправлял домой. Обожжённого проводника боялись и ненавидели, но на предложения уйти домой добровольно не соглашался никто: видимо, у каждого была своя причина остаться в этом лагере. Айтер купил этих людей на что-то, от чего нельзя было отказаться.

Табас тоже учился. Привыкал к одежде, к весу брони, не положенной Вольным, к гвардейскому снаряжению, поначалу натиравшему ремнями кожу. Оказывается, гвардейцы Адмет носили всё так расхлябанно не потому, что пытались выглядеть крутыми ребятами, которым устав не писан: просто если бы они затягивали всё как положено, то после первого же боевого выхода неделями залечивали бы кровавые мозоли и язвы.

— Нужно ещё время, — заявил Ибар как-то ночью, после того, как оставшиеся десять бойцов из двадцати обессиленные попадали в кровати и уснули.

Айтер, уже смирившийся с тем, что Ибар беспощадно громит его план экспедиции, и порядочно от этого уставший, только покачал головой:

— Нет у нас ещё недели. Сам же слышал — скоро война. В Дом Адмет уже так просто не пробраться. Или ты хочешь, чтобы мы прорывались через линию фронта?

— Не вижу причин торопиться, — пожал плечами Ибар. — Всё равно все дороги перекрыли. А фронт — понятие устаревшее. Не будет никаких фронтов, чтоб во всю границу, сплошняком. Только отдельные очаги боёв на основных транспортных узлах. Мы в любом случае сумеем просочиться.

— Только если они не запустят ракеты, — мрачно сказал Табас, вызвав у напарника усмешку.

— Этого не будет, — помотал головой Ибар. — Мир был на грани ядерной войны уже много раз, но всегда проносило. Не только у вас есть ракеты — кое-что найдётся у Адмет, что-то у их союзников, на которых тоже напирают дикари и пустыня. В итоге южане не запустят, потому что не захотят превращать в пустыню свои перспективные территории, а северяне — потому что побоятся ответного удара, который их сотрёт в порошок. Вот и весь расклад.

— Сколько у нас времени? — спросил Айтер, возвращая разговор в конструктивное русло.

— Я не служу в генштабе Адмет, — ухмыльнулся Ибар. — Приблизительно неделя до начала войны у нас точно есть. Пять дней я ещё погоняю людей, два на отдых и восстановление. Кстати, Айтер, делаешь успехи.

— Спасибо, — стараясь не показывать, что ему приятна похвала, ответил наниматель.

После ещё пяти дней, проведённых в бесконечной беготне по оврагу, численность отряда сократилась до пяти человек.

— Лучше, чем было, — сдержанно прокомментировал Ибар уровень прошедших испытания бойцов. Это не внушало оптимизма, однако Айтер, уверенный в том, что внешне покорный проводник ведёт свою игру, был непреклонен: экспедиция состоится в любом случае.

Вечером последнего дня тренировок Ибар выпросил у Айтера машину и под конвоем охранников базы, опасавшихся, что наёмник убежит, съездил в город. Вернулся он оттуда очень быстро и вёз рядом с собой на сиденье большой бумажный пакет.

Вечер выдался прохладным. Воздух был свежим, чистым и сырым, без привычной пыли и песчинок из далёкой пустыни. Небо на западе горело яркими огнями и переливалось, постепенно переходя от ярко-рыжего шара солнца к тёмно-синим с голубыми прожилками перистым облакам.

Всё вокруг приобрело удивительный оттенок: где-то красноватый, где-то синий, будто мир был фотографией, которую ретушёр пропустил через несколько цветовых фильтров.

Солдаты сидели в «кают-компании» — так они называли большую комнату c длинным разваливавшимся диваном, несколькими деревянными лавками, что были отполированы чужими задницами, пустой книжной полкой и старым цветным телевизором. Табас сидел там же, уставившись в телик, который даже не слышал из-за усталости.

— …армия сильна как никогда и как никогда раньше готова дать отпор агрессорам, что продолжают стягивать войска к нашим границам! Его Превосходительство в своём еженедельном обращении к народу заявил, что дружины, наши добровольные защитники законности и порядка, готовы в полном составе…

Снова бесконечные колонны танков с эмблемами Дома Армстронг. Его Превосходительство, тщательно загримированный под нормального человека. Потом опять колонны, улыбающиеся солдаты — крепкие и здоровые ребята, наверное, парашютисты, эшелоны, груженные техникой, снова Его Превосходительство, дружинники с красными повязками… Картинка гипнотизировала. Все эти кадры Табас уже неоднократно видел раньше: выпуски новостей каждый раз лишь перетасовывали давно отснятые кадры. После тяжелой недели очень хотелось спать, и Табас планировал завтра завалиться в койку до обеда и отзываться только в случае, если его призовёт сам Капитан.

Скрипнула дверь, на Ибаре, сделавшем шаг внутрь, тут же скрестились взгляды. Пакет, звякнув, опустился на пол.

— Вам нужно расслабиться. Пейте! Это приказ. Оставлять, а тем более брать с собой в экспедицию запрещаю! И без дебошей, а то ноги повыдёргиваю, — если кто-нибудь другой произнес бы последнюю фразу, то Табас решил бы, что он выражался фигурально. — Всё ясно?

— Так точно! — автоматически гаркнули пять глоток.

Ибар исчез. Бойцы сидели без движения. Самым любопытным оказался Нем — лысый здоровяк с белозубой улыбкой и пронзительно-голубыми глазами убийцы. Он сразу же подошёл к пакету и, открыв его, удивлённо присвистнул:

— Ай да горелый.

— Осторожнее, — буркнул Табас. — Услышит — останешься без рук.

— Глядите! — Нем пропустил реплику наёмника мимо ушей и достал из пакета две бутылки. — Мы ж тут в дрова упьёмся.

— Приказ есть приказ, — хохотнул Прут, смуглый амбал со свёрнутым набок носом. — Тащи сюда!

Люди оживились, из лавки тут же соорудили стол, расставили бутылки и разложили нехитрую закуску, родили стаканы и быстро разлили.

— Охренеть. Я не ожидал. Честно, — сказал Нем.

— Сам в шоке, — пожал плечами Табас.

— А ты давно с ним знаком вообще?

— Да не особо.

— Ну! — провозгласил Нем. — За успешное прохождение испытаний. Мы всё-таки пойдём в пустыню.

— Только неизвестно, хорошо это или плохо, — мрачно посмеялся Прут.

Алкоголь полился рекой. Разговоры, пьяные голоса, расплывающиеся лица. Обжигающая коричневая жидкость легко проскальзывала в горло, вызывая приятную истому. Табас расслабился, растёкся по дивану, как желе, и сидел, уставившись в одну точку, отдыхая от двух недель жары, песка и зверских тренировок, которые, даже несмотря на подготовку, дались тяжело.

Люди вокруг болтали, причём темы для разговоров были вроде как общими, но никто никого не слушал, предпочитая говорить самостоятельно.

— Ай! — стакан треснул в руке у Прута, который рассказывал, кто и как именно сломал ему нос. Из смуглой ладони на грязный пол полилась кровь. — Вот падла лысая!.. Санита-ар! — гаркнул он, изображая интонации Ибара после того, как тот ломал руку очередному проштрафившемуся бойцу.

— Сейчас! Сейчас! — тот самый пацан с лицом хорька, запомнившийся Табасу ещё по первому дню тренировок, отставил недопитый стакан и пулей слетал в свою комнату за сумкой с медикаментами, пока остальные пытались остановить кровь с помощью салфеток и старого покрывала с дивана.

— А он точно сделает всё правильно?

— Конечно, — кивнул Нем. — У него же медицинское образование. Правда, незаконченное и ветеринарное… Так, заткнись! — он убил в зародыше желание Прута выругаться и выдернуть руку. — Всё равно у тебя нет другого выбора! Да и я что-то не слышал, чтобы кто-то из ребят жаловался.

— Уберите вы эту хрень! — санитар, которого звали Мокки, вернулся и отодвинул в сторону ладонь с покрывалом. — Он так заражение крови получит. Или забеременеет, хе-хе. Дай сюда! — несмотря на то, что в плане выпивки Мокки был слабее всех и улетел ещё после первого стакана, рану Прута он сумел прижечь и перевязать очень быстро и профессионально.

— Молоток! — Прут притянул к себе спасителя, обхватив его за шею. — Голова! Руки! А? Умеет же!

— Умеет! — кивнул Нем. — Ещё как умеет. И руки у него золотые!

— Ага, — кивнул здоровяк, из объятий которого Мокки всё ещё не мог выбраться — лишь трепыхался, как пойманная курица. — Вот честно? А? Давай начистоту! Я вообще не знаю, как ты всё выдержал. Вот правда. Мы ж тут, как ни крути, что-то типа самых крутых парней. И ты, значит, самый крутой, хотя я думал, что ты одним из первых на больничный уйдёшь.

— Крутые? — усмехнулся Нем. — Я слышал, что Ибар говорил про пятерых самых злобных уродов.

Прут загоготал, выпустив всё-таки Мокки, который был красен, растрёпан и похож на подростка, пришедшего домой с ночной гулянки.

— А мне даже нравится! — Прут ударил здоровой ладонью по лавке-столу, заставив всё, что на ней стояло, подпрыгнуть. — Злобный? Ну да, — гордо подтвердил он. — Урод? Тоже есть немного!

— Ага, в актеры тебя точно не возьмут…

— А что это не так с моим носом? — набычился Прут.

— Всё отлично! — быстро нашёлся Нем. — Самый лучший в мире нос.

— Ты это мне тут… — начал было говорить здоровяк, но быстро запутался в словах и полез через лавку — бить лицо Нему.

— Спокойно-спокойно! — зазвенело стекло, что-то с грохотом упало на пол, несколько рук появились, будто из ниоткуда, как щупальца гигантского кальмара из-под воды, хватали за одежду, суетились. Прута всё-таки удержали. Табас смотрел на происходящее отстранённо, чувствуя, что его мозги выключаются.

— Не, ну а чё он? — бубнил здоровяк, пока Нем не протянул ему стакан и не сказал, сверкнув в полутьме белыми крупными зубами:

— Мир!

— Мир! — снова зазвенело, стаканы синхронно опрокинулись, послышалось шмыганье носами и кряхтенье. Табас с удивлением понял, что уже стемнело и люди ориентируются исключительно на звук и память.

— Хутта! Руба! А вы чего молчите? — громогласно спросил Прут, развеселившийся и настойчиво желавший сделать весёлыми всех остальных. — Ну-ка там не сачковать!

Хутта — худощавый, огненно рыжий, с плохой кожей, вечно покрытой прыщами, — пожал плечами, а сидевший рядом Руба, похожий на рыбу из-за своих жидких светлых волос и выцветших почти до белизны серых глаз, улыбнулся одними губами и сказал занудно-тягучим голосом:

— Я не молчу. Хочешь, анекдот расскажу?

Было хорошо заметно, что он предложил это исключительно для того, чтобы Прут от него отстал. Руба был плохим актером. «Либо он просто не может менять выражение лица», — подумал Табас. Боец смотрел прямо на него, не отводя взгляда, и это казалось странным, хотелось отвернуться.

Анекдот был не смешным и бородатым, но много ли надо пьяной компании? Все рассмеялись, потом что-то ляпнул Хутта, потом снова рассказывали анекдоты, кто-то вспомнил случай из армейских времен, связанный с проворовавшимся интендантом, которого полковник лично выгнал с территории части лопатой, которой вычищали уличный сортир.

Снова горло обжёг алкоголь, и в этот раз Табас на удивление почувствовал себя лучше. Он заговорил с людьми, о чём-то поспорил с рыжим Хуттой, назвал Рубу Рыбой и рассказал один из случаев, как ему казалось, очень смешной, но вызвавший отчего-то у присутствующих тошноту.

Видимо, не всем дано было понять черный юмор. По мнению пьяного Табаса, труп, заброшенный взрывом на электрический столб, с кишкой, свисающей почти до самой земли, был зрелищем очень смешным, прямо до коликов и истерики.

— Ну, заземлился же! — смеясь и толкая сидевшего рядом Мокки, вскрикивал Табас. — Заземлился! Понимаете?..

Он повторил бы это ещё несколько раз, но, к счастью, кто-то (кажется, это был Руба) вложил ему в руку стакан с пойлом. Последние на сегодня глотки, снова разговоры, постепенно затихающие звуки, звон стекла, бульканье, смех.

— Больной какой-то… — лицо Нема, перекошенное от отвращения раздваивалось и расплывалось.

Табас не заметил, как провалился в сон.