Желтоухий

III

Прошло три дня. Ужата были уже как дома на заросшем кустами берегу. Скоро любимым местом их сделалась старая земляная плотина, запиравшая пруд. Посредине ее был сделан деревянный шлюз для спуска воды. Возле него навалена большая куна хвороста. Его заготовил здесь дядя Архип на всякий случай для починки плотины в весеннее время, когда полая вода, сбегающая в пруд по оврагу, размывала плотину. Вот под этот-то хворост любили забираться ужата ночью, когда воздух становился слишком сырым и холодным. Здесь лежали они неподвижно всю ночь. А утром, когда солнце нагревало воздух, ужата выползали погреться в теплых солнечных лучах. Они забирались тогда на хворост, и их серые тонкие тельца было трудно отличить от темной коры сучьев.

Разогревши на припеке свою холодную кровь, ужата становились бойчее и начинали ползать в траве, гоняясь за своей мелкой добычей.

Желтоухий особенно ловко охотился за червями, гусеницами, голыми слизняками, комарами и мухами. Медленно подползал он к намеченной заранее жертве, осторожно свертывался спиралью и вдруг выкидывал вперед грациозную головку на длинной изящной шейке, без промаха схватывал то неосторожного комара, то зазевавшуюся муху. Все, что он мог поглотить, становилось его добычей, если попадалось ему на пути.

Иногда он спускался к пруду и плавал в нем возле берега, находя и в воде немало такого, что было ему по вкусу: молодых пиявок, червей, улиток и личинок разных водяных насекомых. Его прожорливость была значительно больше, чем у его братьев, а потому он стал понемногу обгонять их и ростом и силой.

Так проходили дни за днями. Миновала теплая августовская погода. В середине сентября опять потеплело. Две недели стояло теплое солнечное бабье лето. Разноцветными уборами оделись кусты и деревья.

Серебристые нити странствующих паучков медленно потянулись над улыбающейся землей, и в последний раз рощи и лесные опушки оживились стайками маленьких птичек, которые собирались отлететь в далекую страну.

К концу сентября погода опять резко изменилась. Задул северный ветер, наступило ненастье. По ночам становилось совсем холодно, и нередко под утро седой иней садился на зазябшую траву.

Ужата стали вялыми и перестали есть. По целым дням лежали они под хворостом почти без движения. Только красивые головки их иногда шевелились, да длинные раздвоенные язычки высовывались вперед, чтобы пощупать, что находится возле их головы.

В один более теплый день Желтоухий выполз из-под хвороста и, медленно извиваясь, пополз по траве. Недалеко от плотины нашел старую брошенную кротовую норку. Ощупав ее языком, он боязливо заглянул внутрь. Ничего подозрительного там не было заметно.

И тогда осторожно, все время щупая языком дорогу, он стал спускаться в темную сырую дыру.

Она оказалась очень глубокой, и он забрался на самое дно. Там он свернулся крендельком, спрятал в самую середину своих извивов остренькую головку, и тихая дрема спустилась понемногу на затихшую молодую змейку.