Желтоухий

IX

Дед Архип и бабка Арина долго не хотели верить Гаврюшке, что он видел змею около печки. Наконец, дед сам раз застал ее ранним утром на полу и показал бабке.

Та было разохалась, но дед ее сразу остановил.

— Нечего охать. Это не змея, а уж! Он не укусит.

— Ну, коли уж, пущай. Это к счастью. Ужа гнать никак не годится. Кто ужа в избе убьет, тот свое счастье погубит.

— Вот то-то и я говорю, — сказал дед. — Уж, это — животная добрая. Она нипочем не укусит. Да еще мышей будет ловить.

Бабка была скорее довольна. Она верила, что от ужа бывает удача, и стала нарочно ставить черепок с молоком около дырки, откуда он появлялся.

Уж скоро привык к ней и смело подползал к черепку, куда она плескала остатки кислого молока, и с удовольствием тянул его за обе щеки.

Это был Желтоухий. Он значительно вырос, сделался большим и сильным. Но этот раз он на зимовку заполз в подполье к Архипу и там крепко высыпался за холодные месяцы. А весной, отогревшись, вылез и попал прямо в избу. Ему понравилось, что там было тепло, гораздо теплее, чем на дворе, и понемногу он стал чувствовать себя там, как дома. Ловил тараканов, пил молоко и любил отдыхать в тепле под топящейся печкой. Архип был убежден, что он ловит мышей, но этого никто не видал.

Кошка не трогала его и сама заметно его боялась. Когда уж полз в ее сторону, она изгибала спину дугой, топорщила на спине шерсть и боком с шипением отходила, а потом прыгала на лавку или на полати.

Днем ужа никто не видел. Он не любил шума, не любил стука тяжелых сапог и прятался до вечера.

Зато ночью и ранним утром он смело ползал по избе и ловил тараканов.

Скоро и Гаврюшка привык к нему и даже подливал ему молока, если ему казалось, что бабка давала ему слишком мало.

Желтоухий иногда по ночам выползал из подполья на задворки и хватал там червяков и лягушек. Но спать все-таки возвращался в подполицу или под печку.

Один раз к Архипу забрел хромой Осип.

Когда Осип узнал о том, что у Архипа живет уж, он очень одобрил это и подтвердил, что ужа гнать никак не следует, а убить и того хуже. Обязательно беда будет.

У них в Полтавщине это все хорошо знают. Он рассказал, что ужи все друг за друга стоят, что есть под землей настоящее ужиное царство, и есть в том царстве царь — Уж. Над всеми ужами и змеями он царствует и носит на голове золотую корону. А в короне той алмазы и драгоценные камни такие блестящие, что можно ослепнуть, ежели посмотреть.

И этому царю ужи все рассказывают. Кто с ними хорошо обращается, тому царь посылает удачу. А кто ужа убьет или обидит, тот должен ждать верной беды. Ужиный царь такому человеку ни за что не простит. Пошлет за убийство своего верного слуги какое-нибудь наказание. Либо болезнь напустит, либо пожар, либо скотину испортит, либо сын родится уродом, либо молодуха кричать станет.

И это так верно, как то, что он, Осип, коновал.

После этой сказки Желтоухий попал у Архипа еще в большую честь, и ему нечего было бояться, все к нему относились хорошо.

Гаврюшка и совсем с ним сдружился. Ему нравилось, что в избе живет кроме них что-то живое. Нравилась мысль про ужиного царя и про то, что ужи все живут в дружбе и согласии.

В середине лета, во время жары, Желтоухий исчез и не показывался недели две.

Арина уже стала скучать.

— Ишь, ты, пропал куда-то! — говорила она. — Поди, рассердился. Надысь утром я не видала, сунула в угол ухватом, а он там и есть. Ухват-то горячий, из печки прямо. Как зашипит на меня. Должно быть, ожегся. Как шмыгнет скорей под печку. Ах ты, грех, думаю! А теперь вот и совсем запропал. Не подох ли уж с ожога-то?

Как вдруг Желтоухий опять появился, да не один, а с другим ужом такого же роста, как он сам. С тех пор все время они показывались парой, вместе выползали и вместе прятались.

— Уж-то наш, — смеялась Арина, — должно быть, невесту себе присватывать ходил. Вот смеху-то! Видно, надоела холостая-то жизнь! Что ж это теперь будет? Какие такие у них ужата бывают?..

Любопытство старухино было затронуто очень сильно, и ей да и Гаврюшке тоже порой очень хотелось заглянуть в подполье, чтобы посмотреть, что там делается и не появилось ли там ужиное потомство.

Но оно не появлялось, а скоро исчезли и оба ужа. Зато в конце июля позади сарая на навозной куче опять разыгралась громкая трагедия, как три года тому назад.

— Ах, ты, проклятый, — кричал дядя Архип, размахивая вилами. — И красный-то петух не лучше черного! И чего насрамила нечистая сила. Глядите, люди добрые! Вот срамота-то! Глаза бы мои не смотрели. Тащи, Гаврюшка, елового хворосту. Да скорой, что ли!.. Петушиные яйца жечь будем.

И старик выворачивал из навоза целое ожерелье белых яиц, связанных шнурочками между собой, словно большие белые бусы.