Кабинет кафе.
Столик.
Над столиком дым двух сигар, две рюмки, наполненные водкой, две физиономии, выражающие нетерпение. Попеременное мычание:
— Ну?
— Нет.
— Я обещаю…
— А мне что!
— Говори окончательно.
— Пять!
— Три пятьсот и ни копейки больше!
— Четыре! Разрази меня дьявол, если я не прогадаю.
— Когда? Где?
— Подожди. Запри двери. Чорррт! Тут, пожалуй, стены из бумаги: все слышно.
— А вы шепотом. Тише, тут что-то шипит.
Оба прислушиваются.
— Это в соседнем кабинете. Вероятно, кофейник.
— Так вот, слушай и запоминай все, что я сейчас скажу, и смотри, чтобы… — говорящий с хрустом стискивает зубы и в упор смотрит на своего собеседника.
Два часа позже в кафе входит некто в пенснэ. Направляется прямо к стойке.
— Рюмку водки. Ну, как?
Буфетчик наливает водку и вполголоса:
— Не знаю, насколько. Я исполнил все, как вы сказали.
И громко, во всеуслышание:
— Пожалуйте в кабинет. Вам сейчас подадут.
Он сам проводит господина в кабинет, откуда час тому назад ушли двое говоривших.
— После них здесь никого не было? — спрашивает пенснэ.
— Никого, — отвечает хозяин. — Я запер кабинет до вашего прихода.
— Превосходно! Получайте. А теперь можете идти.
Хозяин, ощутив в своей руке несколько золотых, низко кланяется и исчезает за дверью.
Человек в пенснэ тщательно закрывает дверь, внимательно осматривает пол кабинета, стол, стулья и довольный мычит про себя:
— А ну-ка, посмотрим.
Он направляется к стоящей в углу подставке и снимает с нее статую нимфы, играющей на лютне. Он отвинчивает низ статуэтки и вынимает оттуда круглый цилиндр. Это — валик звуковой записи фонографа.
— Капитана… там дама.
— Пусти!
Входит Ольга.
— А, это вы! — бросается ей навстречу Буцков. — Что вы так нервны? Что-нибудь случилось?
— Ничего, просто так! Я торопилась. Вот вам от Александра записка.
Буцков морщится. Всегда, когда Ольга называет Штерна по имени, что-то ноющее, острое врезается в его сердце. Какие у них отношения?
— Мне от Штерна?
— Да, да.
Буцков читает: «Приходите немедленно в Ревком. Штерн».
— Расскажите подробнее.
— Мы сегодня выступаем. Все уже подготовлено.
— Значит, переворот.
— Да.
Шесть часов утра. Квартира Розанова. Лакеи гасят огни. Гости уже разъехались.
Гостиная генерала имеет вид свалки. Осовелые лакеи безнадежно пытаются установить хотя бы относительный порядок среди разбросанных бутылок, фруктов и забытых частей мужского и дамского туалета.
Под роялем братски обнявшиеся лежат полковник Елисеев и забывший про чинопочитание подпоручик Зорин.
Немного дальше гвардейский поручик Велин ежится на находящейся под ним коробке из-под устриц и, вздрагивая от холода, прикрывается кончиком ковра.
Только в спальне Розанова еще два могикана: сам Розанов и полковник Бецкий. Лежащая на постели артистка Якубовская уже во власти Морфея и в счет не идет.
Бецкий — исключительно способный пьяница. Розанов — стратег. Вот почему турнир продолжается, хотя обоим стоит огромного труда держать открытыми отяжелевшие веки.
— Тридцать четвертая, ваше превосх-ик-тельство! — произносит Бецкий, наполняя рюмки. Рука у него трясется, и коньяк льется на белую скатерть.
— У вас недолет, — рявкает генерал. — Заряжайте полнее.
Мутный взор его падает на лежащую на постели артистку.
— Отчего не пьет эта мадам?
— Испорченное орудие, ваше превосходительство!
— Убрать! Очистить поле! Уничтожить запасы! Залпом пли! — и он швыряет наполненную рюмку на постель. Рюмка разбивается о стену.
— Перелет, ваша превосх-ик-тельство!
— Молчать! Стратегический маневр! Заряжайте еще!
Паххх… паххх… — явственно доносятся выстрелы.
Но ни Бецкий, ни Розанов их не слышат.
Трррр… — звонок в кабинете генерала.
— Кой чорт еще звонит?
— Ваше превосходительство, ваш адъютант из штаба, — докладывает вошедший слуга.
— Что такое? Из штаба? — генерал с трудом поднимается и при помощи лакея проходит в кабинет.
Голос из трубки:
— Ваше превосходительство. В городе восстание. Из Никольска, Фроловки и Сучана идут партизаны. Пехотный полк крепости вышел на подмогу партизанам. Жду распоряжений.
— Давайте брюки. Брюки, скорее!
— Что?
— А, чорт! Да не вам. Бецкий!
Но Бецкий не слышит. Он занят атакой мадемуазель Якубовской.
Выстрелы отдаленно: паххх… паххх… паххх…
Розанов, пошатываясь, одевает поверх белья халат. К лакею:
— Машину, скорее!
— Шофера нет, ваше превосходительство.
— Тогда лошадь!
— Но, ваше превосходительство, кучер…
— Будешь вместо кучера. Скорей! Едем!
— Куда, ваше превосходительство?
— В японский штаб.
— Сюда нельзя, господин! Уходите, — останавливает часовой Розанова, подъехавшего к зданию японского штаба.
— Пустите, я не могу мерзнуть.
— Нельзя! Моя стреляй!
— Я генерал Розанов. Немедленно доложите.
На свисток часового подходит другой. Первый объясняет второму, но второй скептик.
— Ваш документ, капитана. Моя игаян доложить.
— О, чорт! Какие там документы. Я мерзну, сволочи, скорей! А то я вас всех…
Грозный голос генерала, общая суматоха в городе действуют на часовых, и те, наконец, открывают дверь. Внутри в штабе все уже на ногах. Таро, узнав генерала, крайне удивлен.
— Генерал, каким образом?
— Спасите меня! Мне надо бежать! Я сейчас же должен уехать из Владивостока.
— Хорошо! Я сделаю все возможное. Прежде всего, оденьтесь. Бой! Комплект обмундирования генералу.
Таро удаляется. Генерал снимает халат и замечает в боковом кармане четырехугольный конверт. Разрывает и: «Не пытайтесь бежать. От нас не уйдете. До скорого свидания. Клодель».
Постучав, в кабинет входит Таро.
— Все готово. Вам дадут лучшую машину, но на ваш собственный риск. Мы не советуем. В городе путаница.
— Я не могу ехать. За мною следят. Вот — видите.
Он протягивает Таро записку.
— О, чорт! Все это Клодель. Что ему надо? Но мы с ним покончим. О-Ой поручил это дело Мак-Ван- Смиту.
— Это кто?
— Наш лучший сыщик.
— Это хорошо, но я… я ведь не могу тут остаться… Мне надо уехать.
— Мы вас спрячем на несколько дней, пока положение выяснится. А хотите, я дам вам записку к Мак-Ван-Смиту. Он вам поможет.
— Пожалуйста, буду вам очень обязан.
Угол улицы. Две фигуры:
— Где он сейчас?
— В здании японского штаба.
— Записка получена?
— Да.
— Сведения?
— Собирается бежать.
— Когда?
— Завтра, вероятно, вечером.
— Еще?
— Он хочет обратиться за содействием к Мак-Ван-Смиту. Ха-ха!
— Ха-ха! Значит, завтра вечером.
— Иес!
Палец на кнопке:…тррррр…
Где-то внутри здания молоточек звонка:…тррррр…
В полутемном кабинете сидящий за столом человек наклоняется к черному ящику, лежащему на столе. Смотрит и видит: у дверей двое.
Один в генеральской форме, другой в форме поручика. Оба русской армии. Немного дальше автомобиль. Вокруг него возится шофер…
— Впустите! — распоряжается человек за столом. Немая мумия, сидящая в углу комнаты, оживляется, принимает вид китайца и бесшумно выскальзывает из комнаты.
У дверей генерал Розанов и его личный адъютант. На дверях крошечная дощечка. Черным по белому:
Доктор медицины Мак-Ван-Смит.
— Я имею удовольствие видеть доктора Мак-Ван-Смита? — спрашивает генерал.
С неприязнью, смешанной с любопытством, он осматривает вставшего к нему навстречу среднего роста человека с желтым, застывшим лицом.
— Это я! Вы только что прибыли ко мне на автомобиле фирмы «Бенц». Передний фонарь автомобиля разбит.
— Позвольте, каким образом? — вне себя от удивления восклицает адъютант.
— Для дедукции нет ничего невозможного! — отвечает Мак-Ван-Смит. Пристальный взгляд его серых глаз пронизывает кончик генеральского сапога.
— У вашего шофера красный нос: вероятно, много пьет; сегодня у него флюс и завязана щека.
Генерал с недоумением смотрит на свой сапог.
— Простите, но я очень тороплюсь, и дело у меня неотложное.
— Я вас слушаю.
— На меня готовится покушение. Я получил это…
Генерал подает доктору скомканный листок.
— Ого! — восклицает Мак-Ван-Смит. — Я берусь за это дело. Разрешите несколько вопросов.
— Пожалуйста.
— Что вы пили перед тем, как получили записку?
— To есть как? — Генерал с трудом припоминает события того утра. — Кажется, коньяк.
— Марка?
— Три звездочки… Не помню!
— Гм… Так… Сколько вам лет?
— Сорок пять!
— Гм… Странно!.. Скажите, чем занималась ваша мать до вашего рождения?
— Простите, но…
— Ваше превосходительство! Только от точности данных ответов зависит успех дела.
— Но я не понимаю, какое отношение?..
— Для дедукции нет ничего невозможного!
— Простите, но…
— Это пока моя профессиональная тайна.
— Ну, хорошо, если это так необходимо, я вам скажу… Э… э… — генерал нерешительно мнется. В сторону адъютанта: — Господин поручик, не угодно ли вам сказать шоферу, что мы скоро поедем.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Поручик удаляется.
Генерал с достоинством поворачивается к Мак-Ван-Смиту:
— Моя мать занималась искусством… Ммм… Изящным искусством… Ммм… В области, как бы вам сказать…
— Благодарю вас! Вполне достаточно. Бумажку оставьте здесь. Также попрошу вас…
Мак-Ван-Смит делает какое-то движение. Слышен сухой щелк в черной камере, стоящей на треножнике около стола.
— Благодарю вас!
— Что вы сделали? — с любопытством спрашивает генерал.
— Снимок вашего носа на фоне лица, — отвечает Мак-Ван-Смит.
— Это… это тоже нужно? — с удивлением спрашивает генерал.
— Безусловно! Теперь все в порядке.
— Но я хотел, чтобы вы мне помогли уехать.
— О, вполне! Отправляйтесь на вокзал завтра вечером. Ваша жизнь в полной безопасности.
— Вы так уверены, мистер Смит?
— Безусловно! Для дедукции нет ничего невозможного. Послезавтра преступники будут в наших руках. До свидания, господин генерал.
Мак-Ван-Смит встает и кланяется.
Когда дверь за генералом закрывается, Мак-Ван-Смит потирает руки.
— Мистер Сандорский, а мистер Сандорский! — зовет он кого-то.
В соседней комнате из-за стола, заваленного ретортами и химическими приборами, поднимается молодой человек, с энергичным, жизнерадостным лицом.
— Я слушаю вас, учитель! — говорит он, входя в комнату.
— Заведите еще раз валик, который я принес вчера.
— Сейчас.
Через минуту из трубы фонографа раздается гулкое шипенье:
— …Шшшшшшшш… слушайте. Это нужно сделать в пятницу. Тюки на товарной станции… Шшшшшш… Чалл члл… За ваше здоровье, господин Клодель… Шшшшшшш… по дороге вдоль кладбища в кладовку лаборатории. Смотрите… Шшшшшшшш…
— Прекрасно, прекрасно, — потирает руки Мак-Ван-Смит. — Мистер Сандорский, вы будете иметь маленькое поручение… Это очень веселое дело.
— Слушаюсь, учитель.
В городе — безвластие: гарнизон восстал. Розанов скрылся. Партизаны окружают город.
Серый вечер заволакивает город. И в сером вечере напряженность. Слухи:
— Скоро…
— А ты откуда знаешь?
— Да так… слышал. «Орел» грузится.
— Ну-у-у?
Действительно, на пристани большое оживление. На «Орел» поднимаются тюки с вещами. По льду суетятся гардемарины.
— Собираются в путь, что ли? — пытается выяснить какой-то представитель неизвестно какой власти у часового, стоящего внизу трапа.
— Не знаю, обратитесь к капитану.
«Представитель» направляется вверх по трапу, но навстречу ему грузная фигура моряка. Тяжелый бас:
— Куда прешь?
— Попрошу вас выражаться повежливее и позвать ко мне капитана.
— Я капитан! Проваливай! Не мешай!
Здоровенный кулак моряка, придвинутый к самому носу робкого «представителя», комментирует сказанное. «Представитель» спешит скрыться.
Паххх… паххх… паххх… паххх… паххх… паххх… — Отдельные отрывистые выстрелы. Ненужные, впустую, в серый туман утра.
Земля, залитая тонким слоем законсервированной изморозью воды, и небо мутное смотрит глазами невыспавшегося дня, и залив застыл над сизым льдом.
И давит небо волнами тумана, двигающимися на город с моря, через бухту.
…Бамбадрамммтам бамбадрамммтам бамбам бамбам бамбамба…
Пехотный полк крепости целует подошвами булыжник мостовой.
За ним по Алеутской и через главную улицу проносятся грузовики санитарных отрядов рабочего Красного Креста.
…А еще дальше серой лавой полушубки, патронташи, с винтовками за плечами, с знаменем впереди — партизаны с Фроловки, из Шкотова, с Сучана — партизаны из сопок в своих легких и мягких улах.
Штаб крепости уже захвачен, и там заседает только что организовавшийся Военный Совет.
Штерн председательствует.
Обсуждение текущих вопросов в полном разгаре, когда врывается рабочий Матюшин:
— Позвольте мне, товарищи, сказать. Сейчас только что «Орел» снялся с якоря и уходит с гардемаринами.
— Безобразие! — восклицает Сибирский. — Они хотят улизнуть…
— Остановить их! — твердо произносит Штерн. — Немедленно послать на Русский Остров кого-нибудь из наших и встретить батареей…
Решают послать Адольфа Крастина.
Площадь у штаба крепости постепенно наполняется живой массой. Рабочие, служащие, учащиеся сплотились тесными группами вокруг деревянной трибуны.
В толпе несколько алых плакатов:
ДОЛОЙ ИНТЕРВЕНЦИЮ!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ!!!
Вдруг кто-то восклицает:
— Он!
По толпе пробегает точно какая-то волна. И как будто инстинктивно поняв, кого подразумевают под этим словом, тысячи глаз устремляются на трибуну.
На нее входит Штерн. Высокая фигура с гордо откинутой головой. Вошел на трибуну, застыл как изваяние, гипнотизирует толпу одним своим видом.
Настроение приподнятое. Все ждут. Около трибуны Иван Грач, Ветров, Новиков и другие известные всему Дальнему Востоку партизаны.
Здесь, на этой же трибуне, в 1918 году говорил Костя Суханов. Говорил о перевороте. Теперь опять они говорят о том же.
Что ждет их впереди?
Земцы и эсэры, сформировавшие правительство, разве дадут рабочим волю?
Но вот партизаны!.. Красная армия близка…
И надеждами полнится грудь. Взоры, устремленные на трибуну, ждут. На нее вошел строгий, твердый человек, знающий пути завтрашнего дня. Человек-вождь — Штерн.
— Где снаряды? Скорее! Вот он уже. На виду.
Адольф взволнован. На Русском Острове паника. Артиллеристы растеряны.
— Стреляйте, чорт вас возьми! Скорей! Вы их упустите. Берите прицел!
…Бум паххх… — Взрывается снаряд, падая саженях в ста от берега в бухту. Осколки плашмя ложатся на поверхность воды.
— Что за чертовщина! Стреляйте же!
…Бум-жжжж… — Та же история. Еще хуже. Снаряд разрывается почти около самого берега.
Один из артиллеристов хватается за голову.
— Товарищ, это учебные снаряды!
— А где боевые? — в упор на артиллеристов Адольф. Думает — провокация. — Давайте их, ну! — и вытащил из кармана наган.
— Нет других, товарищ!
— Неправда! — Адольф взбешен.
…А вдали, медленно покачиваясь на волнах залива, уходит «Орел», кутаясь в серый утренний туман…
Но боевых снарядов действительно не оказалось. Розанов позаботился их вывезти заранее с Острова, не доверяя гарнизону.