— Товарищ Штерн, срочная телеграмма! — адъютант Штерна вошел в кабинет.
Штерн, заваленный работой, углубился в проекты, приказы и дислокации войск реорганизующейся партизанской массы Приморья.
— Да, телеграмма?
Взял. Распечатал. Прочел. К адъютанту:
— Вызовите сейчас же Снегуровского в оперативный совет.
— Слушаюсь! — адъютант вышел. Штерн опять к своей работе.
Через час Снегуровский — легкий, в спортсменской шапочке, совсем не военный внешне, шумно врывается к Штерну.
— Александр! Что?
Тот улыбнулся, товарищески, приветливо потянул руку Николая, усадил: не торопись, дескать… И звучным и мягким голосом ровно и близко заговорил. Заговорил так, как только он один умел разговаривать с товарищами по большой, сложной и ответственной работе.
— Видишь ли… Район тебя требует. Вернее, та группа партизанских отрядов, которой ты командовал в прошлом году во время повстанчества.
— Ну, к ним я поеду…
— В том-то и дело, что придется не к ним, а дальше — на Иман… Этот район подчинен Спасску, но там действует стихия девятнадцатого года… Нужно ее организовать…
— Я там тоже чужой!
— Но они все-таки тебя знают… больше других… Поезжай — бери командование, а позднее — освобожусь — я приеду сам: поговорю сними… А потом там еще и фронт надвигается: Калмыков прорывается на Гродеково… Значит, кончено?
— Кончено! — Снегуровский любит Штерна, с ним он не спорит. Только улыбнулся и повторил снова: — Кончено!..
— Когда можешь выехать?
— Ну, завтра…
— Нет, сегодня — можешь?
Снегуровский весело, прямо в глаза смотрит Штерну, вскидывает руку к своей спортивной шапочке, четко отрубает:
— Слушаю, товарищ Штерн! — и так же быстро и шумно вылетел из Военного Совета.
Адъютанту Совета на-ходу бросил:
— Приготовьте: приказ, документы, деньги. Выезжаю сегодня ночным, район…
А ночью Снегуровский выехал в район — принимать иманский гарнизон — стихию партизанских отрядов Имано-Вакской долины. С ним — адъютантом едет Андрей Попов. По дороге, в Спасске, из гарнизона он берет с собой своих неразлучных ординарцев и боевых товарищей: Борисова старшего и Солодкого.
Уже темно. Вечер. Из здания японского штаба выходит фигура в бобровой шубе с высоко поднятым воротником. Фигура направляется к единственному стоящему в углу извозчику и коротко говорит:
— Поезжай.
— Занят, барин.
— Не разговаривать! Поезжай!
Извозчик поворачивается и пытливо всматривается в лицо седока. Широкая улыбка расплывается по его лицу.
— Ты чего смотришь?
— Да уж так. Седок вы сердитый. Не на вокзал ли прикажете?
— На вокзал… а тебе что?
— Да так, ничего. Я только вижу, торопитесь.
— Ну, не разговаривай! Живо!
Лошадка бежит рысью вниз по Алеутской, но в противоположную от вокзала сторону.
— Ты куда везешь? — подскакивает седок.
— На вокзал, ваше превосходительство! Хе-хе, тут ближе, — смеется извозчик и заворачивает в какой-то темный переулок.
— Стой, куда ты! Стой! — Седок хватает извозчика за воротник, но в тот же момент чувствует, как сзади с обеих сторон схватывают его под руки.
— Потише, генерал, потише. Ишь переоделся как. Ну, нас-то не надуешь. Нам-то твоя рожа знакома.
Фигура под шубой вздрагивает. Но голос достаточно спокойный:
— Куда вы меня везете?
— В гости к чортовой бабушке. Хе-хе! На блины! Недурно, ваше превосходительство?
— Что ж, недурно. Но не ошиблись ли вы?
В то же время в кабинет Таро входит человек в бобровой шубе.
— Прощайте, господин Таро. Я вам много обязан.
— О, ваше превосходительство! Я рад вам помочь. В случае чего дайте знать.
— Благодарю вас! Вы думаете, мне удастся удрать?
— Несомненно! Этот Мак-Ван-Смит все сделает. Но как вы странно выглядите! Я вас даже сразу не узнал.
— Это незначительный грим. Ха-ха! По совету вашего сыщика.
Полчаса спустя телефонный звонок. Кто-то вызывает Таро.
— Господин Таро! Добрый вечер, — говорит Клодель. — Мне только что сообщили, что ваш приятель, генерал Розанов, благополучно доставлен к нам.
— С чем вас и поздравляю! Еще что?
— Гмм… Может быть, вы вздумаете его выручить? Сто тысяч долларов — сумма довольно незначительная…
— Да, но в этом нет никакой необходимости. Генерал Розанов изволил отбыть в совершенно другом направлении, не поставив об этом вас в известность.
— Вы говорите чепуху. Генерал Розанов у нас.
— Я уже вас поздравил и прошу оставить меня в покое.
— Послушайте!.. Генералу угрожает смерть…
— Генерал в полной безопасности. Прощайте!
Таро вешает трубку.
Как буря врывается Клодель в лабораторию.
— Где генерал?
— Здесь! Где ж ему быть? — отвечает Трехглазый, гордый своей очередной победой.
— Где здесь?
— Да дрыхнет в кладовке.
— Ведите его сюда. Скорее!
Через минуту перед Клоделем фигура в генеральской форме. Клодель облегченно вздыхает.
— Как вы себя чувствуете, ваше превосходительство? — насмешливо спрашивает Клодель.
— Благодарю вас! Немного только неудобно в этой форме.
Клодель вглядывается ближе в пленника и вдруг, как от толчка подскакивает к нему.
— Вы загримированы? Вы не Розанов?
— Совершенно верно, — отвечает человек, снимая лысину и усы. — Я Сандорский… ученик знаменитого Мак-Ван-Смита. Надеюсь, вам теперь понятно мое появление здесь.
— Да, так же, как мне понятно, что вы отсюда уже не уйдете, будь вы учеником самого дьявола. Эй, тащите его обратно в кладовку. Мы найдем для этого голубчика что-нибудь получше пули.
— Желаю вам успеха! — отвечает Сандорский, но его уже выталкивают в коридор.
— Чорт знает, что такое! — вне себя от злости кричит Клодель. — Попались на удочку какого-то сопляка.
— Господин Клодель! — пытается оправдаться Трехглазый. — Мы сделали все, как надо. Ванька целый вечер по карточке ихнюю физиономию изучал. Разрази меня дьявол, если Трехглазый когда-нибудь…
— Не Трехглазый ты, а безглазый слепой идиот. Тюки привез?
— Вчерась.
— Где они?
— Вот! — Трехглазый указывает на лежащие в углу тюки.
— Превосходно. Перетащите их потом в кладовую. А сейчас поговорим о деле. Сколько ты можешь дать самых отчаянных из ребят?
— Кого же? Мотылька, Ваньку, Рыжика, да еще Печная Труба — человек десять наберется.
— Ну, так вот, слушай. Нам предстоит большое дело, в котором…
Молодой Сандорский спокойно лежит на полу кладовки. Руки и ноги у него связаны. Бандиты перетащили сюда какие-то тюки и сами ушли до утра. Завтра придут и тогда расправятся с ним.
— Гмм! Получше пули, — проектирует Сандорский: — что бы это могло быть?
Ему совершенно не страшно. Безграничная вера в гениальность Мак-Ван-Смита способна заставить его умереть, веря до последнего вздоха, что учитель его выручит.
Но как он доберется сюда, как узнает? Вряд ли эти бандиты позволят ему лежать тут лишние часы…
И вдруг совсем близко внятный шепот:
— Мистер Сандорский! Мужайтесь еще немножко…
Что это? Или ему почудилось? Галлюцинация? Нет, нет!
Но кругом — никого.
— Мак-Ван-Смит, вы?
Опять тот же голос невидимого человека:
— Я. Тише! Я сейчас освобожу вас.
Только теперь Сандорский замечает, что нижняя груда огромных тюков, лежащих в углу кладовки, дрогнула. Через секунду из одного тюка высовывается рука с ножом, режет рогожу, еще секунда — Мак-Ван-Смит освобождает Сандорского от веревок.
— Каким образом, учитель, вы попали сюда? Это чудо! Как вы узнали? — сыплет Сандорский вопросами, не в силах сдерживать обуревающего его восторга.
— Очень просто. Я знал, что эти тюки привезут к Клоделю и что я смогу здесь узнать, где вы находитесь. Но теперь нам нужно скорее выбраться отсюда, пока эти негодяи не вернулись.
— Да, но двери заперты, и, чтобы выбраться, нам нужно пройти их комнату.
— Я знаю тут ход вверх. Это вход через кладбищенский колодец. Мы за ночь пророем боковую стену в коридор и уйдем до их прихода. Нам нужно спешить, ибо эти негодяи замышляют большое дело против О-Ой и самого императора.
— Великолепно! Но у нас ведь нет лопат! Голыми руками…
— Для дедукции нет ничего невозможного.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, — улыбаясь, отвечает Мак-Ван-Смит, — что, отправляясь на кладбище, не мешает быть немного могильщиком.
И Мак-Ван-Смит вытаскивает из кармана небольшую складную лопату.
Золото огней паровоза в черный мешок ночи.
…Угу-гу-гу-у… у-у… — рвется, прыгает черный зверь, мечет искры по снежным полям.
Метлой дыма звездам в глаза:…угу-гу-гу-у…у.
В ленте вагонов — вагон № 2538. Вагон второго класса. Вагон начальника санитарного поезда № 22 — доктора Светлова.
В маленьком купе очень уютно, особенно когда поезд не стоит на разъездах, а несется во всю мочь.
— Утром будем в Имане, — говорит Светлов своей жене. — Если только нас пропустят.
— А там что? — спрашивает его жена, веселая блондинка в одежде сестры милосердия.
— Там… — неопределенно тянет Светлов. — Там партизаны.
Тук тук-тук. Кто-то стучит в дверь купе. Только теперь Светлов замечает, что поезд остановился и вокруг вагонов какая-то суета.
— Что случилось?
В дверях помощник Светлова, ординатор Струг.
— Николай Николаич! На рельсах человек. Машинист еле затормозил.
— Человек? Любопытно! Живой?
— Не совсем, но еще дышит.
— Паровоз налетел на него?
— Нет. Но он был уже без сознания, когда его подняли. У него рана на голове.
— Крестьянин? Военный?
— Нельзя сказать, но одет хорошо. В штатском.
— Где он?
— Его переносят в перевязочную.
— Хорошо. Дайте распоряжение двинуться дальше. Я сейчас приду в перевязочную.
— Боюсь, что он уже не придет в себя, — качает головой Светлов, осмотрев незнакомца.
— Интересно, кто он такой? — произносит его помощник. — Я думаю, мы имеем некоторое право полюбопытствовать, что у него в карманах.
— Пожалуй, — соглашается Светлов. — Осмотрите карманы.
Но карманы незнакомца оказываются пустыми. Зато из-за подкладки его пиджака помощник Светлова вытаскивает несколько сложенных бумажек.
— Разворачивайте, что там?
1.
ПРИМОРСКИЙ
Революционный Комитет
2 февраля 1920 г, № 294.
УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Предъявитель сего т. Евдокимов, командируется Военсоветом Владивостокского Ревкома в г. Хабаровск для установления связи с местными организациями.
Председатель Ревкома Штерн.
За секретаря Сибирский.
Печать.
2.
ШТАБ
Японского Командования
15 января 1920 г. № 182.
УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Предъявитель сего Николай Николаевич ПАНОВ является сотрудником Штаба Японского Командования и пользуется правом неприкосновенности на основании договора, заключенного с Приморским правительством.
Начальник Штаба — полковник Таро.
Управделами…
Печать.
3.
ПАСПОРТ РУССКОГО ПОДДАННОГО НА ИМЯ ДВОРЯНИНА ПЕТРА ПАВЛОВИЧА ПОЛИКАШИНА.
4.
ДАМСКИЕ ВЕЩИ И ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ТУАЛЕТА.
Токио. Улица Цветов, дом 32.
Штаб на станции «Иман».
Снегуровский читает: «Нет совершенно медицинского персонала. Среди врачей саботаж по отношению к красным. Присылайте хоть кого-нибудь… Штаб фронта, комполка Ярошенко».
— Что мне делать? — вслух думает Снегуровский.
— Право, не представляю. Во Владивостоке никого, кто поехал бы… — говорит его начальник штаба Хохлов.
— Товарищ командующий! — спрашивает вошедший в комнату ординарец. — Вы сейчас пойдете осматривать составы или потом?
— Ах, да! — вспоминает что-то Снегуровский. — Ведь у нас же имеется санитарный поезд № 22. Доктор Светлов — вот кого нужно послать.
— Но ведь он здесь налаживает лазарет…
— Вот и хорошо… Значит, свой парень — ужился с партизанами… — И Снегуровский к ординарцу: — Товарищ, позовите ко мне начальника санитарного поезда.
Через некоторое время в сопровождении ординарца появляется доктор Светлов.
— Вам придется отправиться в Розенгардовку и Бекин, — встречает его Снегуровский. — Там много раненых, и совершенно нет медицинского персонала.
— А здесь как, товарищ командующий? — Он еще не привык к слову «товарищ» и, говоря его, улыбается.
— Там нужнее! Вы тут единственный доктор, и некого больше послать…
Доктор Светлов чувствует, что партизаны тоже умеют командовать, и он беспрекословно, по-военному, подчиняется.
— Слушаюсь! — произносит он четко. — Когда прикажете отправиться?
— Завтра утром!
— Слушаюсь! Может быть, вы пожелаете осмотреть поезд?
— Да, это не лишнее, — соглашается Снегуровский. В это время в штаб входит только-что приехавший из Владивостока Буцков, командированный Военным Советом для инструктирования армии. Снегуровский решает и его взять с собой.
За вечерним чаем в вагоне начальника поезда обсуждение новейших событий Владивостокского фронта. Буцков рассказывает о Владивостоке.
Светлов, вначале несколько стесняющийся Снегуровского, — заядлого партизана и командира, — и его штабных — типичных партизанов, отчаянных и немного грубых, — под конец разряжается обычной своей жизнерадостностью и непринужденностью.
— Кроме нашего поезда, тут ведь проезжал еще один, — рассказывает он Снегуровскому.
— Какой?
— А № 8-ой.
— Кто начальник поезда?
— Не начальник, а начальница, — поправляет Светлов.
— Сама баронесса Глинская, фон-Штарк. Вы, вероятно, слышали. Прекрасная организаторша.
— А где она сейчас?
— Насколько я знаю, они направились в сторону Хабаровска.
— Так вот куда, — сквозь зубы произносит Снегуровский. Он что-то задумался.
— Николай Николаич, вас спрашивает какой-то человек, — докладывает вошедший санитар.
— Он партизан?
— Не говорит. Хорошо одет.
— Хорошо! Я сейчас выйду.
Светлов выходит в коридор вагона. Навстречу ему молодой человек с открытым смелым лицом.
— Простите, что побеспокоил вас. Я разыскиваю своего двоюродного брата, и мне передавали, что он подобран вашим поездом. Скажите, он еще жив?
— Нет, он скончался в тот же день.
— Это ужасно! Могу я его еще увидеть?
— Нет. Сегодня утром его похоронили.
Молодой человек заметно волнуется.
— И… и… он ничего не оставил?.. В карманах…
— Пустые, за исключением нескольких документов.
— Надеюсь, вы мне их передадите?
— Да, если вы объясните, кто был ваш брат.
Молодой человек мнется:
— Кем был мой брат? Ну, обыкновенный служащий… исполнял различные поручения…
— Чем же вы объясните нахождение в его карманах документов с разными фамилиями?
— Как? Несколько? — с живейшим интересом восклицает молодой человек. — Покажите, пожалуйста.
— Нет, уж я вам ничего не покажу, — строго отвечает Светлов. — А вот вас попрошу сказать, кто вы такой?
— Вы, меня?
— Да, да, предъявите ваши документы.
Нехотя вытаскивает молодой человек бумажник и с досадой бросает:
— Ну, уж так и быть, я вам скажу. Я — Сандорский, сыщик. А этот незнакомец — преступник, за которым я следил.
— Хорошо, вы сыщик, но кем вы посланы?
— Японским командованием, — с достоинством отвечает Сандорский.
— О, это меняет дело; нам придется вас задержать, пока я выясню некоторые детали. Кстати, здесь и командующий фронтом — я ему сообщу о вас…
И уже бесцеремонно, проходя мимо сыщика, Светлов запирает дверь коридора и возвращается в купе.
Снегуровский и Буцков с удивлением выслушивают сообщение доктора Светлова.
— Задержать его обязательно! — говорит Буцков. — А то теперь шпион на шпионе. Нельзя выпускать из рук такую нить.
— Да, задержите! А вы там доложите о нем в Военсовете, — решает Снегуровский. А потом к Светлову: — Покажите-ка, доктор, бумажки, найденные у незнакомца.
— Пожалуйста, возьмите их. Они мне не нужны. И Светлов передает Снегуровскому найденные у незнакомца бумажки.
— Разные документы… Ну, это дело известное, — говорит Снегуровский, рассматривая их. — Типичный шпион. Но вот, что могло бы значить это объявление? Не может быть, чтобы оно было вырезано с целью покупки дамских вещей. И затем этот план каких-то улиц…
Буцков близко наклонился к плану. Вдруг хватает Снегуровского за руку.
— Бьюсь об заклад, что это план одного из кварталов Токио, а этот квадратик — дворец императора. Интересно, почему в него вставлен крестик.
— Да, это становится интересным, — замечает Светлов.
— Тут, по-видимому, что-то кроется.
— Скажите, чтобы привели сюда этого шпиона- сыщика, — распоряжается Снегуровский.
— Он тут.
— Впустите.
Входит Сандорский.
— Не объясните ли вы нам, за каким преступником вы гонитесь? — спрашивает его Снегуровский.
— Я не могу разбалтывать доверенную мне тайну.
— Как хотите. Если вам так приятно пребывание у нас, мы вас немного задержим, пока выясним это дело.
— Я требую, чтобы вы отпустили меня немедленно, — возмущенным голосом заявляет Сандорский. — Вы ответите перед японским командованием…
— Ха-ха-ха! — смеются присутствующие. — Мы дадим вам уютное место подумать о наших отношениях… с японским командованием.