Жена моего босса

Глава 13

Убедившись, что камера над спальней Ольги работает как надо, обойдя посты и приказав ребятам усилить бдительность, Руслан отправился в пристройку, где квартировал последние недели. Он занимал здесь одну комнату, небольшую, светлую, с удобным раскладывающимся диваном, столом, телевизором, кондиционером. Правда, все эти удобства были ему не слишком нужны – обычно он здесь только ночевал. Соседнюю комнату занимал Денис, но проводил в ней не каждую ночь, порой, когда была не его смена, пропадал где-то в Москве. Остальные ребята были местными и, сменившись с дежурства, уезжали в город.

Руслан растянулся на разложенном диване, положив на всякий случай оружие поближе, на тумбочку, и закрыл глаза. И почти сразу очутился в разбитом, искореженном войной городе.

Запах стоял страшный, вязкий, неотступный – запах горелого гнилого мяса, нефтяного дыма, дизельных выхлопов, ржавого металла. Словно преисподняя вывернулась наизнанку и изрыгнула все это… На той улице, где недавно еще цвели сады и играли дети, сейчас остались только руины разбомбленных домов.

Он приехал сегодня, вызванный звонком Мовлади.

– Руслан, отец умер. Приезжай! – проговорил в трубке прорывающийся сквозь помехи голос брата.

Нужно было ехать быстрее, чтобы успеть на похороны. Руслан принялся действовать: выбивать внеочередной отпуск, узнавать, как можно проехать сейчас на территорию Чечни. В глубине души даже рад был возникающим на пути препонам – все душевные усилия тратились на то, чтобы спешить, бежать, ехать – места чувствам уже не оставалось. И вот теперь, преодолев последний блокпост, он въезжал в город, где прошли годы его юности.

Отец. Адлан Рамзанович… Еще нестарый по чеченским меркам мужчина – ему не было и шестидесяти. Продолжал работать директором школы, в которой учительствовал всю жизнь. Кому мог помешать, кому мог перейти дорогу этот человек, всю свою жизнь старавшийся построить мост между двумя народами, русским и чеченским? Человек, родившийся в телячьем вагоне под равнодушный стук колес на пути в далекий Казахстан. Человек, сумевший не только выучиться сам, но и давший образование детям. Человек, говоривший и читавший свободно по-русски, по-арабски, по-немецки. У отца никогда не было врагов. В городе его очень любили. Что же могло случиться с ним, что?!

Еще один блокпост – уже в самом городе. Грузовик с кузовом, полным мешками с песком, и бетонные плиты, выстроенные лабиринтом. Чеченец в натовском камуфляже и с «ДШК» махнул ему – стоять! Частник, которого Руслан нанял, чтобы доехать до города, притормозил раздолбанный «Москвич». Парень подошел к окну:

– По какому делу едешь, брат?

– Беда у меня, отец умер…

– На все воля Аллаха. Покажи бумаги на машину и проезжай…

Он снова вытащил документы. Человек с пулеметом махнул рукой, и грузовик откатился, открывая проход между плитами. Руслан услышал через опущенное окно:

– Да пребудет с тобой Аллах.

На пороге родного дома его встретил заросший до глаз жесткой черной бородой высокий парень в разгрузке, десантных брюках и тяжелых прыжковых ботинках. Руслан не сразу узнал Мовлади. На плече у брата висел «АКМС», а за его спиной, в глубине двора, маячил Адлан в таком же одеянии.

Позже Мовлади рассказал:

– Отца остановил ОМОН на дороге, недалеко от города. Что-то им не понравилось – кто может знать что. Они расстреляли его в упор. Нам удалось разыскать тело.

Омовение совершали в большой комнате. Руслан словно закаменел, когда увидел многочисленные отверстия от пуль, разворотивших широкую, слегка сутулую спину отца. Снимал одеревеневшими руками окровавленные, разлохмаченные обрывки одежды, и молча принимал помощь своего брата. Теплая вода окрашивалась бурой, уже успевшей свернуться кровью, в комнате остро пахло камфорой и мылом. Веки покойного были плотно закрыты.

Потом стояли над телом в кафане – слева он, рядом, посередине, Мовлади, а справа от него – Адлан – и читали намаз-джаназа. Руслан, как старший сын, повязал ноги покойного куском чистой ткани и подвязал его подбородок.

На кладбище он помнил лишь то, что Мовлади прыгнул в могилу и нежно, словно ребенка, повернул тело усопшего на правый бок – в сторону Киблы. Развязал и вынул куски ткани из-под головы и ног, затем быстро вылез. В яму полетели комки не совсем еще оттаявшей земли.

Когда вернулись назад, когда сели к столу, им принесли чай и халву, чистые полотенца и миски с теплой водой – для омовения. Теперь Адлан читал поминальную молитву.

Подали плов. Людей за столом прибавилось, и было в них что-то общее: молодые, крепкие, заросшие ребята. Руслан не хотел думать о том, кто они такие. Понимал, что как офицер Российской армии должен ненавидеть их, считать врагами. Но сейчас они были ему странно ближе, чем сослуживцы из гарнизона. Темнело. Кончался день, а вместе с ним жизнь – та, прежняя, в которой у него был отец. Теперь он был один – и от этого стало страшно и очень холодно, словно на пронзительном ветру зимой, в горах, и защититься было нечем.

Позже, когда уже совсем стемнело и Руслан сидел на скамейке во дворе и жадно курил третью сигарету, к нему подсел Мовлади. Долго молчал, а потом спросил:

– Брат, ты и теперь думаешь, что все можно восстановить – как было?..

Вернувшись после похорон на Дальний Восток, в гарнизон, он сразу же подал рапорт об увольнении.

Руслан проснулся от какого-то неясного звука, едва слышного движения у входа в пристройку. Бесшумно спустился по лестнице, тенью скользнул к окну, ухватисто держа «стечкин» – как учили, охватив запястье правой руки поддерживающей левой. На крыльце, высвеченная тусклым, укрепленным над дверью фонарем, стояла Ольга и, кажется, не решалась постучать в дверь.

Чертыхнувшись про себя, он поспешно спрятал пистолет в карман куртки, неслышно ступая, подошел к двери и резким рывком распахнул ее настежь.

Ольга вздрогнула от неожиданности и отпрянула. В тусклом свете фонаря глаза ее стали совсем зелеными, кошачьими, четко выделялись скулы и припухшие губы на узком бледном лице, темные впадины под ключицами, вздрагивавшая ямка на шее. Под легким домашним платьем видны были округлые очертания груди, впалого живота, бедер. Вся она была в этот момент какая-то особенно нежная, беззащитная, и Руслан судорожно глотнул, отвел глаза в сторону.

– Что-то случилось? – хрипло спросил он.

– Нет, все тихо, – качнула головой Оля, и ее светлые волосы золотистой волной плеснули по шее. – Просто… как-то тревожно в доме. Я слышала, как ребята вечером проверяли дом и машины. Захотелось убедиться, что все под контролем. Я вас разбудила? Извините, я пойду тогда…

– Ничего, я все равно уже проснулся.

Он посторонился. В узком дверном проеме они столкнулись плечами, ее высокая грудь коснулась его грудной клетки – и в то же мгновение обоих как будто оглушило. Он отступил назад, она отшатнулась.

За забором истошно взвыл деревенский кот, откуда-то сварливо откликнулась собака. Ольга прошлась по полупустой общей кухне, которой Руслан почти не пользовался – ел в большом доме. Денис тем более: даже холодильник не открыл ни разу. Ольга оглядела пустые полки, девственно чистый стол – кухня производила впечатление нежилого помещения.

– Да вы и в самом деле аскет, отшельник, – произнесла она.

– Я вас не ждал, – пожал плечами он. – Угощать нечем. Разве что кофе?

– Спасибо, не надо, я больше чай люблю, – покачала головой она.

Помолчали. Оля присела на подоконник, скрестила длинные тонкие пальцы. Отчего-то избегала смотреть ему в глаза. Он чувствовал, что выдержка его на исходе, не было сил и дальше тянуть эту фальшивую, бьющую по нервам ситуацию.

– Так что вас испугало? – с усилием спросил он.

– Не знаю, – она передернула плечами. – Наверное, еще сказывается шок после того покушения. Не могу заснуть одна, в пустом доме, кажется, что сейчас как вылезет из шкафа какой-нибудь киллер. Глупо, конечно, извините.

– Ну-ну, успокойтесь, – постарался развеять ее страхи Руслан. – Дом под надежной охраной. Скоро вернется Чернецкий, и вы уже не будете одна.

– Вы же понимаете, что, когда Миша вернется, станет еще опаснее, – возразила Ольга. – Как же я от всего этого устала, боже мой. Тринадцать лет живу на осадном положении…

Руслан неприязненно поморщился. Ему не хотелось испытывать сочувствие к этой женщине, легче было думать, что она – холодная, расчетливая стерва, которая сначала вышла замуж за тугой кошелек, а теперь жалуется. Сидит теперь тут, ждет чего-то. Туфли сбросила – ступни у нее маленькие, бледно-розовые…

– Мне кажется, вы добровольно выбрали такую жизнь, когда выходили замуж за… олигарха, – сухо бросил он.

Ольга вздрогнула, посмотрела на него в упор, сказала тихо:

– Вы сейчас хотели меня обидеть? Не получится, Руслан! Я сама про себя все прекрасно понимаю и на правду не обижаюсь. И не собираюсь перед вами оправдываться. Да, я сама выбрала такую жизнь, но это не значит, что временами она меня не тяготит.

– Извините, – буркнул Руслан, отворачиваясь. – Это абсолютно не мое дело. В конце концов, я тоже сам выбрал такую работу и…

– А почему? – с интересом перебила Ольга. – Почему вы решили стать телохранителем? Почему уволились из армии?

– Не мог же я тоже выйти замуж за олигарха, – неловко пошутил Руслан.

Ольга тихо рассмеялась, продолжая пристально на него смотреть. Под ее взглядом он совсем запутался, раздраженно повел плечами:

– Началась вторая чеченская война, – лишенным эмоций голосом сказал он. – Мои братья по отцу перешли на сторону боевиков. Отец… погиб. Я съездил в Грозный на похороны и понял, что не хочу больше иметь ко всему этому никакого отношения. Вот и все. Я доходчиво объяснил?

– Ох, простите, – по залегшей между ее бровями тонкой морщинке Руслан увидел, что она искренне огорчилась. – Простите меня, пожалуйста!

Оля спрыгнула с подоконника, подошла, тронула его запястье кончиками пальцев – словно обожгла языком пламени. И он снова ощутил властный зов плоти. Перехватив, сжал ее ладонь, спросил резко:

– Зачем вы пришли? Чтобы обсудить подробности моей биографии?

Она подняла голову, чуть дрогнули губы:

– А вы зачем ходили под моими окнами?

«Под какими еще окнами?» – хотел спросить он, но вспомнил, как сегодня вечером, осматривая поврежденную камеру, увидел в окне Олю. Тонкий силуэт на фоне ярко освещенного окна, белые кружева и золотистые локоны. Он вздрогнул тогда и поспешно отошел за деревья, а уже через секунду свет в окне погас. Значит, она тоже видела его.

Руслан сильнее сжал ее руку, до боли стиснул тонкие пальцы. Выпрямился, навис над ней, вглядываясь в ее светлые, замутненные волнением глаза, выговорил хрипло:

– Ольга, вы разве не понимаете, что, придя ночью, к мужчине… Я не святой и не монах…

– Понимаю, – с запинкой, едва слышно ответила она. – Может быть, я неправильно поняла ваше отношение ко мне. Если это так, скажите – и я уйду.

От ее слов у него закружилось в голове – вот она стоит, совсем рядом. Голова покорно опущена, шея вздрагивает… Он судорожно глотнул, приблизился почти вплотную, властно взял за подбородок – она вздрогнула от прикосновения его пальцев. Приподнял ее голову, заставляя взглянуть ему в лицо.

Он пытался заставить себя подумать о ней что-то грязное, отталкивающее:

«Шлюха, подстилка дешевая! Спуталась с охранником, пока муж в командировке». И отчего-то не мог. Они стояли друг против друга, почти соприкасаясь. Он жадно вдыхал ее запах – сладкий, чуть горчащий. Снова этот запах. Ах да, так пахнет миндаль, цветущий в горах, теперь он вспомнил. Голые черные ветки, окутанные бело-розовым душистым облаком. Кровь гулко стучала в висках. Желание, мощное, горячее, мутило голову, он не мог ему противостоять. «Черт с ним, все равно, – решил он. – Один раз. Как только вернется ее муж, я уволюсь».

– Вы не ответили, мне уйти? – спросила она осевшим вдруг голосом.

– Нет… – сказал он. – Нет!

Нашарил на стене выключатель, щелкнул – и комната словно ослепла, погрузилась в темноту. Лишь рассеянный свет фонаря, пробивавшийся в окно, населял ее неверными, кривыми тенями.

Он протянул руки, нашел в темноте ее живое, теплое тело, привлек к себе. Судорожно глотнув воздух, она припала к его груди, обвились вокруг шеи тонкие руки. Он стащил с нее одежду, принялся гладить ладонями плечи, грудь, узкую спину, бедра – жадно, ненасытно, словно боялся, что кто-то отберет у него добычу. Кожа у нее оказалась гладкой, прохладной, будто светящейся в полутьме, он пробежался пальцами по выступающим позвонкам, словно настраивая замысловатый музыкальный инструмент. Дотронуться до такой женщины – уже счастье!

Ее холодные, подрагивающие ладони скользнули по его спине, тонкие пальцы прошлись по старому, ветвившемуся на боку шраму. Это был след того «мараварского балета», когда из всех возможных выигрышей ему достался крохотный, с зазубренными краями, осколок металла, чудом миновавший позвоночник и засевший по соседству с правой почкой. Этот кусочек металла потом извлекли из него во время одной из трех операций в институте Бурденко, и теперь Руслан носил его на цепочке – на счастье. Рука Оли чуть задержалась на шраме, а затем скользнула ниже, к бедру.

Он ощутил ладонью теплую тяжесть груди, наклонившись, коснулся щекой бархатистого живота. Пальцы ее вцепились ему в волосы, она охнула, когда он наконец дотронулся губами, поцеловал жадно впадину под ключицей, тронул языком, ощущая вкус ее кожи – тоже миндальный, горьковато-молочный. И, не в силах больше сдерживаться, подхватил ее на руки, добрался в темноте до своей комнаты, опустил на кровать и прижал тяжестью своего гибкого, сильного тела. Запустил всю пятерню в ее волосы, гладкие, струящиеся между пальцами. И наконец вторгся в ее плоть, неистово, жадно. Тонко вскрикнув, она забилась под ним, словно птица, попавшаяся в силки. И он на мгновение испугался, что причинил ей боль. И удивился нахлынувшей вдруг исступленной нежности – откуда она, он давно забыл, что существует на свете такое чувство. Целовать пульсирующую ямку на ее шее, дотрагиваться до выступающего шейного позвонка, чувствовать, как ресницы быстрыми взмахами щекочут его кожу, – и почти корчиться от боли, переворачивающей душу. Ее губы, свежие, теплые, прошлись по лицу, щеке, виску и с хриплым всхлипом приблизились к его губам. И он, не сдержавшись, приглушенно застонал, испытав самое полное, самое глубокое единение с женщиной.

Ольга приникла к его груди, обняла. Он чувствовал, как щекочут его кожу ее гладкие, шелковистые волосы, лениво поглаживал ее плечо. Страсть уже улеглась, отпустила его, и сейчас он чувствовал только полный покой, приятную опустошенность и невыразимую, неисчерпаемую нежность к этой чужой женщине, которая подарила ему этот покой, это умиротворение.

Она дышала часто и глубоко. Спит – неожиданно понял он. Женщина – такая смелая, гордая и хрупкая – уснула у него на груди. Ему казалось, что он неплохо разбирается в людях, но сейчас Руслан был удивлен: она, производившая на первый взгляд впечатление расчетливой эгоистки, хладнокровной, абсолютно уверенной в себе, вдруг прильнула к нему сейчас, как испуганное дитя. И он понял, что никогда не сможет причинить этой женщине боль, обидеть, предать. Никогда не оставит ее перед лицом опасности, не позволит, чтобы с ней случилось что-то дурное. За одно это мгновение понял, когда она доверчиво прижалась к нему.

Ольга пошевелилась, села на смятой постели.

– Боже мой, я спала? Который час?

Он посмотрел на часы:

– Половина второго.

– Как поздно!

Она перебралась через него, и от прикосновения ее обнаженного тела в нем снова проснулось желание. Руслан поймал ее в темноте, сжал, стиснул.

– Не уходи!

– Нет-нет, вдруг опять усну. Светлана утром придет будить, а меня в комнате нет. Нехорошо.

Ее белая фигура мелькала в темноте. Вот нагнулась, подобрала платье, натянула через голову. Отчего она не зажигает свет? Боится встретиться с ним взглядом?

Что он наделал?! Влюбился в жену босса, почти друга. Как теперь смотреть в глаза Мише? Нужно уйти, уволиться побыстрее и забыть все это.

– Туфли найти не могу, – пожаловалась она.

Он нашарил на столе спичечный коробок, зажег спичку – почему-то тоже избегал электрического света. Вспыхнувший оранжевый огонек выхватил из темноты ее бледное лицо, запавшие, обведенные тенью и оттого еще более яркие, притягивающие глаза.

– Ага, вот они, – она отыскала на полу туфли, обулась.

Спичка догорела, обожгла подушечки пальцев.

– До свидания, – прошептала Ольга, дотронувшись в темноте до его руки.

Когда пальцы ее дотронулись до его, обожженных, стало на мгновение больно. И ему на миг показалось, что это предзнаменование той большой боли, которую эта женщина принесет в его жизнь. Какое-то тяжелое предчувствие, ожидание близкой беды толкнулось в груди. Может быть, именно это называют любовью? Не страсть, не желание, а спокойное осознание своей обреченности. Вот она стоит перед тобой, и ты ничего не можешь сделать, никак не можешь помешать ей вторгнуться в твою жизнь, потому что знаешь – это судьба.

Ольга, оказавшись рядом, задержалась на минуту, прильнула к нему, потерлась лбом о подбородок. Руслан не стал удерживать ее – пусть уходит. Так лучше. Сказал в спину:

– Прощай!

Она обернулась:

– Почему ты так сказал?

И он отшутился:

– Так всегда мой отец прощался с дорогими людьми. Твой сон ничего не нарушит, я все время буду рядом.

Она чуть слышно рассмеялась, будто прозвенел в ночи серебряный колокольчик. Тихо захлопнулась дверь, черкнул по темной улице белый силуэт – и она исчезла.

После ее ухода он несколько минут сидел на краешке дивана, как оглушенный, сжимал сильными ладонями голову. Затем поднялся, включил ноутбук, промотал запись камеры наблюдения, укрепленной с боковой стороны дома. На экране четко видна была белая женская фигура, перебегающая двор и поднимающаяся на крыльцо пристройки для охраны. Руслан нажал комбинацию клавиш и стер файл.

Если бы можно было вот так же легко, без раздумий, стереть все, что случилось с ним этой ночью. Теперь, на холодную голову, он понимал, что не сможет вот так просто уйти. Ведь кто-то отключил камеру над Олиным окном. Чужих в тот день на территории не было, значит, где-то здесь, в доме, затаился вражеский прихвостень, лазутчик. И до тех пор, пока Руслан не найдет его, пока не выяснит, кто угрожает жизни Чернецкого и его семьи, Ольга будет в опасности. Выхода не было, нужно было оставаться и встречаться с ней, задыхаясь от боли каждый день и изображать перед ее мужем верного и преданного друга. Руслан сжал зубы и ничком повалился на постель, все еще пахнущую цветущим миндалем.