Жена на один год

Глава 13

Никита

Сто километров в час — это не скорость. Черепаший шаг. Ленивое скольжение улитки. Мне нужно было больше. Сто двадцать. Сто сорок. Или еще скорее.

Телефон разрывался от новых сообщений. Краем глаза я замечал, как вспыхивает экран. Как на нем появляются сообщения с длинными рядами восклицательных знаков. Но не прикасался.

Никакие слова или знаки не имели сейчас значения. Нога топила в пол педаль газа. Двигатель ревел. И было плевать, что вокруг не гоночная трасса, а главный проспект Питера.

Еще вчера я должен было догадаться, что время мирных переговоров закончилось. Биркин не шутил, намекая на ставки. Суммы в последних банковских отчетах тоже не выглядели смехотворными.

Было глупо ждать, что у акционеров, которые обворовывали собственный банк, проснется совесть. Мне прямо в ресторане следовало заказать билеты на самолет и увезти Леру подальше от этого серпентария.

Не важно — добровольно или силком. Без разницы куда, лишь бы шакалы Биркина не могли добраться до нее хотя бы несколько дней.

Я обязан был почувствовать опасность. Нутром, шкурой, профессиональным чутьем — неважно чем.

«О погибших говорят либо хорошее, либо молчат!» — железное правило, этический закон, священный для любого. Но за все те ошибки в управлении, которые совершила Татьяна Егоровна Муратова, она не заслуживала ни молчания, ни добрых слов.

Ее приемная дочь ни при каких обстоятельствах не должна была оказаться в той выгребной яме, каким за полгода стал банк. Ни Лера, ни кто другой на свете не заслуживал подобного наследства.

Но сегодня главным злодеем были не Муратова, не Биркин… а я.

Это я после ресторана позволил Лере сесть в машину и уехать домой. Это я оставил ее одну на сутки. Я, понимая с кем имею дело, доверил девчонку обычной охране — нескольким сторожам, престарелому начбезу и игривому молодому псу.

Телефон звенел и моргал сообщениями, не преставая.

Где-то в больнице, не жалея сил, за жизнь своей пациентки боролись врачи. Никто из них не знал, как она получила такое странное пищевое отравление. Никто из них не сталкивался с подобными случаями.

Им на помощь из Москвы уже летели более опытные коллеги. Мои давние знакомые, те самые, которые откопали компромат на Биркина, делали, что могли.

Но вина не отпускала ни на секунду.

Я верил, что все будет хорошо. Параноик СанСаныч вовремя увез Леру в больницу. А заведующий реанимационным отделением не просто так клялся, что справится.

Только злость на себя лишь крепла с каждым километром. Желание стереть в порошок всех, кто посмел захотеть смерти девчонке, отключала мозг. И сейчас я уже точно не помнил, когда именно это дело стало не просто работой, а личным.

Семь дней назад

Нормально спать я разучился сразу после автомобильной аварии. Возможно, стоило отучиться раньше. Тогда сберег бы того, за кого отвечал головой. Но изменить прошлое было невозможно.

Вместо детского смеха и улыбки жены судьба оставила меня с крестом на кладбище. А вместо спокойного сна по восемь часов каждую ночь научила довольствоваться короткими урывками беспамятства.

Пашка иногда переживал по этому поводу, иногда завидовал. Зависело от размера завала на работе. Сам я уже давно не переживал. Выбросил линейку со шкалой «хорошо — плохо» и жил, как получалось.

В отцовском доме спалось ничуть не лучше, чем в московской квартире. Первую ночь то ли из-за переезда, то ли из-за неправильного действия кофе на организм я отключился аж на шесть часов. На диване. В одежде. Так и не дойдя до спальни.

Во вторую ночь лечебная магия дома закончилась. После долгого разговора с Павлом и СанСанычем скатался с Лерой в банк. Вдоль и поперек изучил все документы, которые удалось добыть к тому времени. Но ни поздно вечером, ни к полуночи сон так и не пришел.

Вместо него, словно сменщица, явилась усталость. Ужин, кофе, телевизор или телефон — все оказалось ненужным. Спина разнылась как у старика. Веки потяжелели, и от бессонницы уже начали болеть глаза.

Отличное было завершение дня. В лучших традициях последних месяцев. Не хватало лишь до утра проваляться в кровати, периодически поплевывая в потолок.

Судя по всем признакам, именно это меня и ждало, но… С трудом переставляя ноги, я добрался до кухни. Не включая свет, попил воды — прямо из-под крана. А потом посмотрел в сторону соседнего дома.

Бессонница этой ночью пришла не только ко мне. В окне второго этажа, будто призрак, виднелся женский силуэт. Узкие плечи. Тонкая талия. Высокая грудь, обтянутая шелковой тканью. И склоненная, словно держать ее слишком тяжело, голова.

Чтобы узнать, кто полуночничает на пару со мной, не нужно было присматриваться. Есть девушки, которые мгновенно сливаются в толпе. Один шаг за чужую спину, и их уже не отличить. А встречаются такие, которые выделяются, за кем бы ни прялись и что бы на себя ни надевали.

Моим соседям каким-то чудом удалось вырастить именно такую девушку.

До вчерашнего позднего кофе в доме Муратовых я не видел Леру два года. Наши короткие встречи на похоронах были не в счет. Первый раз я не способен был никого рассмотреть. Второй раз она за пеленой слез не видела даже землю под своими ногами.

Мы были прямыми, которые случайно пересеклись в одной плоскости. Оба на грани. Оба с дырой внутри — каждый со своей. И с оголенными до звона нервами.

Все те визиты она была для меня малышкой Муратовых. Девочкой, которая красиво рисует и боится собак. Две наши предыдущие встречи: в доме родителей и на Новый год возле вольера Демона — кто-то словно стер из памяти магическим ластиком.

Я помнил, что обещал СанСанычу помощь, если возникнут проблемы. Помнил, с каким восторгом смотрела на меня одна маленькая симпатичная девочка, когда я дарил ей комплект для рисования. И почему-то напрочь забыл все остальное.

Память — еще та затейница. А судьба — еще та извращенка.

Вчера это «остальное» сработало лучше удара по голове. Полтора года я прожил монахом, упиваясь своим горем. Не хотел никого, никак… Игнорировал Кристину и других, нетребовательных, согласных на все и сразу.

А от одного лишь взгляда удивленных серых глаз ощутил, как внутри шевелится что-то живое.

Из всех старух на свете одна-единственная, с косой, была мне как родственница. Будто кто-то проклял, вначале погибли родители, после Алина с нерождённым ребенком. Теперь старая карга снова замаячила на горизонте, и снова от скорости закладывало уши.

Не думать о последней поездке с Алиной было трудно. Даже Невский со всеми своими памятниками, соборами и потоком людей не мог отвлечь от дурных мыслей. Они словно яд просачивались в мозг и отравляли душу.

Легче не становилось ни на подъезде к больнице, ни в ее холодных, пропахших лекарствами стенах. От злости хотелось крушить все на своем пути и сворачивать головы. Ума не приложу, как в таком состоянии я не заблудился в извилистых коридорах. Но возле отделения реанимации пришлось затормозить.

Будто только меня и ждал, СанСаныч встретил прямо у двери.

— Слышь ты, бульдозер, выдыхай пока! — Он с силой хлопнул по плечу. — Не знаю, где ты достал этих столичных эскулапов, но они вытащили ее с того света буквально за минуты.

— То есть Лера уже не в реанимации?

Я попытался сквозь окошко в двери посмотреть на коридор реанимации.

— Там она еще. Но сказал же! Выдыхай! — Несмотря на усталый вид, СанСаныч улыбнулся. — Просто спит. Без трубок, капельниц и прочего. Можно было и в терапию отвезти — все показатели в норме, но заведующий рогом уперся. Сказал, что ему так будет спокойнее.

— А московская бригада?

О заведующем я спрашивать не стал. Его старательность была целиком заслугой Паши. Тот за пару минут нашел каких-то знакомых в руководстве больницы и обеспечил Лере самый лучший прием.

— Где-то наверху чай с начальством пьют-с, — развел руками мой собеседник. — Они дело сделали. И шухер здесь навели, и препараты какие-то хитрые доставили, и лично контролировали весь процесс реанимации. Заведующий танец маленьких лебедей на цыпочках станцевал для них, а медсестры чуть ли не в ноги кланялись.