Женские фантазии

Глава 3

Цифры вновь поплыли перед глазами Элизабет. Она раздраженно откинула в сторону карандаш и неимоверным усилием воли заставила себя вчитаться в данные финансового отчета. Сегодня понедельник — не самый оживленный день. Магазин открылся полчаса назад, но посетителей пока не было. Элизабет решила использовать высвободившееся время для проверки бухгалтерии. Момент для такой работы самый подходящий — во второй половине дня мог нагрянуть с инспекцией господин Адам Кавано. Расположенный в фойе отеля «Кавано» магазин, открытый Элизабет по приобретенной у владельца отеля лицензии, также подлежал проверке. К приезду шефа стоило подготовиться основательно.

Но вот беда: как ни вглядывалась Элизабет в цифры, аккуратно вписанные в колонки бухгалтерской книги, как ни искала нужные формулировки для анализа финансовой ситуации, мысль ускользала. Вновь и вновь она возвращалась к разговору с сестрой. Тем субботним утром Лила бросила семя в плодородную почву, и, что бы там ни говорила Элизабет, оно дало всходы. Росток креп и тянулся к солнцу. «Что поделаешь, — со злостью подумала Элизабет, — добрые всходы надо пестовать и лелеять в надежде на урожай, не то зачахнут, а вредные сорняки растут, и чем больше с ними борются, тем упорнее они пробиваются к свету».

Элизабет не кривила душой, запретив Лиле думать о публикациях в журнале. В субботу утром даже под пыткой Элизабет не согласилась бы записать свою последнюю фантазию о конюхе и аристократке, но тогда она еще не остыла после ссоры с сестрой. В тот момент изложить на бумаге сокровенные мечты, рожденные в дремотном дурмане, казалось ей кощунством, сродни осквернению дома, где она жила с детьми, спальни, где когда-то делила ложе с Джоном. Но день катился к вечеру, и Элизабет вновь и вновь мысленно возвращалась к предложению Лилы, и мало-помалу идея перестала казаться пугающей. Она забавлялась, успокаивая себя тем, что это всего лишь игра. Она поехала с детьми на прогулку, и почему-то ей не хотелось возвращаться домой, туда, где рядом мог оказаться Тед Рэндольф. Она постаралась задержать ребят в городе как можно дольше. Но странное дело: когда они наконец вернулись домой и Элизабет отметила, что соседского джипа нет на месте, она, вместо того чтобы обрадоваться или, на худой конец, вздохнуть с облегчением, испытала досаду и злость. И все же Элизабет не зря устроила детям долгожданный отдых. Каждый из них поблагодарил ее перед тем, как пойти спать. Все это, конечно, очень приятно, если бы не унылая точка в конце дня: как обычно, уложив детей, она вернулась в спальню, разделась и легла спать… одна. Оставалось только выключить свет.

И вот тогда Элизабет решилась. Достала из тумбочки тетрадь с перекидными листами и начала описывать словами картины, которые постоянно рисовала в воображении. Она так увлеклась, что забыла о времени. Слова, казалось, рождались споро и сами собой укладывались на листы строчка за строчкой. Перо без усилий бежало по бумаге, словно то было не перо, а волшебная палочка из сказки, которую она только что вспомнила или сочинила… теперь трудно сказать.

Описания характеров, одежды, окружения — все давалось ей легко. Наверное, потому, что она отчетливо видела все это внутренним зрением. Была лишь одна заминка — некоторые слова было трудно записывать: те, что обычно не произносятся вслух. Анатомические термины или глаголы, непосредственно связанные с сексом. Но Элизабет заставила себя написать и их. К тому времени как она поставила многоточие в конце последнего предложения, тело ее было влажным от пота, а сердце билось в том же ритме, в котором оно бьется, когда занимаешься любовью.

Отложив ручку в сторону, Элизабет перелистала тетрадь и, вернувшись к началу, перечитала написанное. Затем, откинув одеяло, резко встала, вырвала страницы, смяла их, пошла в ванную и там методично порвала на мелкие кусочки.

Этот рассказ был сродни наркотику. Лила, наверное, сошла с ума, предложив ей этим заняться, а Элизабет так же безумна, как и сестра. Раздраженная, злая, стыдясь себя, Элизабет вернулась в спальню и выключила свет. Она честно старалась уснуть, но заработала лишь головную боль. Не находя себе места, переворачиваясь с боку на бок, Элизабет убеждала себя, будто созданный ею этюд был настолько плох, что его невозможно читать. Но в глубине души она знала: это не так. Элизабет порвала его только потому, что он был слишком хорош.

Двадцать девять лет она прожила на белом свете в полном согласии с собой и внешним миром и до сих пор не знала, какими грязными мыслями заполнен ее внутренний мир.

По воскресеньям магазин не работал. На этот раз Элизабет решила устроить себе и детям настоящий выходной и пойти с ними на пикник в городской парк. Тайной целью поездки было увести ребят из дома, подальше от соседа, к которому их тянуло, как к магниту. Когда они уходили, Тед Рэндольф был во дворе: занимался обрезкой деревьев.

— Может, Тед тоже с нами поедет? — спросил Мэтт, когда Элизабет заталкивала его в машину.

— Тед занят.

— Если бы мы пригласили его пойти, он бы отложил дела.

— Но мы не собираемся его приглашать.

— Еды у нас хватит.

— Я могу с ним поделиться, — благородно предложила Мэган.

Элизабет села за руль и завела машину, тем самым поставив точку в споре. Пикник прошел на «ура». Но пока дети играли на надувной площадке, стилизованной под джунгли, Элизабет сидела на скамейке и анализировала написанное накануне ночью. Она думала о том, как все изменить и исправить. Затем вспомнила, что рукописи больше не существует и править нечего. «Довольно, — повторяла она, — хватит об этом думать. Пора прекратить недостойную игру. То, что случилось ночью, не более чем досадный эпизод».

Итак, сегодня понедельник. И у нее полно работы. Владелец сети отелей должен приехать с минуты на минуту. А она все еще не избавилась от эротических мечтаний, которые изложила на бумаге. Ее чересчур занимали собственные переживания и создающий дополнительные проблемы сосед. Какие еще проблемы? Постыдилась бы Бога гневить! Однако некоторые затруднения все же существовали.

Но они были особого рода. Никто не мог бы назвать его плохим соседом. Нет, Элизабет ни в чем не могла его упрекнуть. В конце концов, рядом с ней мог поселиться холостяк с замашками плейбоя, меняющий женщин как перчатки, который мог бы устраивать пьяные оргии и не давать ей и детям спать по ночам. Он мог бы постоянно жаловаться на шум, который создавали ее собственные дети во время игры. Мотоцикл, пожалуй, не вязался с его характером. Элизабет подозревала, что он был далеко не ангел, но, по крайней мере, ей не приходилось бороться с бесконечными мальчишниками.

Конечно же, Тед мог бы быть и поскромнее и выходить из дома в застегнутой рубашке. С другой стороны, он мог бы вообще работать без рубашки, не так ли? Что бы случилось, если бы он оказался без рубашки в тот момент, когда произошло несчастье с котенком? Что, если бы его грудь и плечи с развитыми бицепсами были обнажены, когда он снимал ее с ветки и обхватывал талию своими сильными руками? Что, если бы ей пришлось коснуться его обнаженных плеч и прижаться к этой теплой мощной груди и плоскому мускулистому животу? Что, если…

— Миссис Берк?

Элизабет подпрыгнула, будто у нее над ухом прогремел выстрел. Подняв глаза, она увидела вошедших в магазин людей — все они с интересом разглядывали ее. Судя по выражению их лиц, что-то в ее поведении показалось им настораживающим, и она спросила себя, сколько раз было произнесено ее имя, прежде чем она соизволила отреагировать.

— Да? — смущенно пролепетала она.

— Добрый день. Меня зовут Адам Кавано.

Темноволосый и темноглазый мужчина шел к ней навстречу по застеленному ковром полу, протягивая руки для приветствия. Этот мужчина был безусловно хорош собой — броской, запоминающейся красотой. Одет он был в превосходно сшитый деловой костюм-тройку, но отчего-то даже в этом наряде в нем оставалось что-то от веселого и кровожадного пирата. Его улыбка была ослепительна — белозубая, широкая и непринужденная, причем улыбалось все лицо: поблескивали озорным огнем живые карие глаза, играла ямочка на смуглой щеке. Казалось, еще чуть-чуть, и он подмигнет ей: их встреча была лишена унылой скуки официальных презентаций, он застукал ее с поличным и от души веселился по этому поводу. Рукопожатие его оказалось твердым и приятным.

— Мистер Кавано, рада с вами познакомиться.

Элизабет мысленно поздравила себя с тем, что ей удалось произнести эту короткую фразу без запинки.

— Я также очень рад.

Он отпустил ее руку и обвел глазами торговый зал. Обернувшись к свите, уважительно стоявшей в стороне, Кавано кивнул. Судя по всему, увиденное его удовлетворило.

— Те фотографии, которые были мне отправлены, не лгут. Более того, в реальности магазин выглядит еще лучше. — Он бросил на Элизабет пристальный взгляд. — Мне здесь очень нравится.

— Благодарю вас.

— Где вы позаимствовали идею? Я хочу сказать, почему вы решили заниматься именно этим делом и именно здесь? Кто сделал оформление?

Элизабет застенчиво повела плечами.

— Мне всегда нравились красивые женственные вещи. Когда я решила заняться бизнесом, то подумала, что должна продавать то, что сама хотела бы купить. Я пыталась понять, какое место для магазина будет самым удачным, где мужчинам захочется приобрести подарки для своих… дам. В то время отель «Кавано» еще только строился. — Элизабет обворожительно улыбнулась. — И как видите, — закончила она, — неплохо получилось.

— У вас замечательная интуиция.

— Я рада, что вы увидели те же перспективы, что и я, и приняли мое предложение.

— На самом деле не мне принадлежит честь одобрения вашей идеи. У меня для этого есть целый штат менеджеров. Однако, должен сказать, я рад, что они сделали выбор в вашу пользу.

Элизабет стало неловко за свою наивность. Адам Кавано был слишком важной персоной, чтобы иметь дело с такими мелкими сошками, как она. Элизабет почувствовала, что краснеет.

— Я уверен, что ваша внешность — прекрасное дополнение к бизнесу, миссис Берк.

Без тени смущения Кавано разглядывал ее лицо и прическу. Так и хотелось дотронуться до пышного узла волос на ее затылке. Возможно, совсем недавно к нему прикасалась ласкающая мужская рука.

— Вы действительно воспринимаетесь как часть вашей коллекции.

Элизабет чувствовала, как под его горячим взглядом ей становится жарко.

— Я заварю чай.

«Может быть, он найдет более подходящий предмет, чтобы любоваться им», — подумала Элизабет, подходя к изящному чайному столику. Этот столик был настоящим произведением искусства: круглый, миниатюрный, на гнутых ножках, и на этом покрытом кружевной скатертью шедевре стояли серебряный чайник и чашки из тончайшего фарфора. В качестве угощения предлагались шоколадные конфеты самого лучшего качества.

— Вы не хотите попробовать шоколадные конфеты, которые я продаю в своем магазине?

— Я готов пропустить чай, но от конфет не откажусь, — сказал он с по-мальчишески задорной улыбкой.

Адам Кавано был не только на редкость красив, но и чертовски обаятелен. Он болтал с Элизабет о пустяках, попивая чай и уминая шоколадные конфеты. При этом он был само внимание. Казалось, его интересовало все, что касалось Элизабет. Когда она упомянула о детях, он ухватился за эту тему и стал задавать ей вопросы один за другим, внимательно выслушивая ответы. Элизабет поняла, в чем секрет успеха этого человека: он был хорошим слушателем и мог убедить собеседника в своей заинтересованности, о чем бы ни шел разговор. Кроме того, Кавано обладал редким талантом рассказчика.

Он взял ее руку в свою и нежно, но решительно сжал.

— Следующие несколько недель я проведу в разъездах. Мне бы хотелось пригласить вас провести вечер со мной. Так сказать, частная встреча. Можно это устроить?

— Разумеется, — ответила Элизабет тоном вполне уверенной в себе женщины.

В действительности она была далеко не так уверена в себе, как могло показаться на первый взгляд. Его внимание взволновало ее больше, чем она желала признать. Не столь часто ее рук так касалась рука мужчины. Кавано, напротив, чувствовал себя прекрасно. Безошибочным женским чутьем Элизабет поняла, что для него такие жесты — дело привычное. Он из тех мужчин, которые знают, как прикасаться к женщине, и получают от этого удовольствие не меньшее, чем умеют дарить.

— Тогда я буду ждать и надеяться.

Он задержал ее руку в своих несколько дольше, чем требовала простая предупредительность. Затем встал и, попрощавшись, направился к двери. Но, увидев на пороге женщину, приостановился, заинтересованно разглядывая ее. На ней были черные кожаные обтягивающие брюки и высокие, до колен, сапоги. На черный свитер с артистической небрежностью она накинула шаль с кистями. Крупные золотые серьги почти касались плеч.

Это была Лила. У Элизабет сердце упало, когда она увидела знакомый лукавый огонек в глазах сестры. Теперь жди беды. Никто никогда не знал заранее, что она собирается сказать или сделать.

— Привет, Адам.

Лила одарила Кавано отчаянно-смелой хитроватой улыбочкой. Свита остолбенела от такой дерзости. Если женщина позволила себе назвать их шефа по имени, это, очевидно, должно означать, что они весьма близки. Но в то же время обстановка и обстоятельства не позволяли…

— Я узнала вас по фотографии в газете.

Теперь уж Элизабет придется ее представить.

— Мистер Кавано, это моя сестра — Лила Мейсен.

— Здравствуйте, мисс Мейсен. Как поживаете?

Лила небрежно прислонилась к косяку, наполовину загораживая выход.

— Как я, простите, делаю что?

Один из сопровождавших мистера Кавано деликатно покашлял, очевидно, готовясь произнести речь. Другой с шумом втянул воздух. Из-за спины Адама Элизабет метала в сестру молнии, жаль, что только глазами. Но Лила не растерялась:

— Если вы собрались уходить, не позволяйте мне вас задерживать.

Кавано обернулся к Элизабет и вежливо поклонился ей на прощание, затем протиснулся мимо Лилы, не потрудившейся подвинуться. Следом за Кавано исчезли и его верные оруженосцы, разделившие праведный гнев своего командира.

— Лила, как ты могла?! — зашипела Элизабет, как только высокие гости покинули зал.

Лила беззаботно рассмеялась:

— Расслабься, Элизабет. Ты сделала его ручным — он готов есть с твоей руки. Я вела себя так специально, чтобы ты в сравнении со мной показалась ему ангелом. По сути дела, я оказала тебе большую услугу.

— Больше не надо никаких одолжений! Я от стыда чуть не умерла! Представляю, что сказали бы папа и мама, если бы видели все это!

Лила театральным жестом, словно матадор плащ, откинула шаль. Напоминал о корриде и кроваво-красный цвет этой значительной детали необычного туалета Лилы.

— Сомневаюсь. Они знают, что я — паршивая овца в семейном стаде. Кстати, можно мне тоже взять конфету? Я уж думала, что этот обжора не оставит ни одной.

Лила положила конфету на кончик языка и отправила ее в рот.

Элизабет потерла лоб.

— У меня голова сейчас лопнет.

Лила посмотрела на сестру с сочувствием.

— Как все проходило до моего появления? Со стороны, скажу честно, ты смотрелась отлично. Да и он тоже недурен.

— Он — само обаяние.

— Я бы тоже могла позволить себе быть обаятельной, будь у меня миллиарды.

Элизабет предпочла не заметить иронии.

— Не думала, что он окажется таким искренним, таким человечным. Я думала, что увижу бездушного бизнесмена, у которого одно лишь дело на уме. Знаешь, он произвел на меня хорошее впечатление.

— Если честно, Лиззи, то ты просто купилась на дешевые приемы. Надо больше читать литературы по психоанализу. Он скользкий, как бильярдный шар, но играть умеет — этого у него не отнимешь. Неужели ты не поняла, что все в нем — наигранное? Наслаждайся его обаянием, но не попадайся на крючок.

— Мне он понравился.

— Так и должно быть.

— Он попросил меня о свидании.

— В самом деле?

Лила отпила чаю и, отставив чашку на столик, с недоверчивым выражением лица подалась вперед.

— Только не надо говорить «в самом деле» таким тоном. Это будет деловое свидание.

Лила криво усмехнулась, и в глазах ее заплясали чертики:

— Да уж, только бизнес!

— Я уверена, что так и будет. И не понимаю, почему ты столь подозрительно к нему относишься.

— Не понимаешь? Тогда я тебе объясню. Он, конечно, великолепен и величествен, как горная вершина. Но такого типа мужчины всегда вызывают у меня, женщины бывалой, сомнения. Я просто не могу им доверять. Как правило, самое спелое и вкусное на вид яблочко всегда с червоточиной.

Элизабет устала. Возможно, ей никогда больше не придется с Адамом и словом перемолвиться. Возможно, он даже лишит ее права заниматься торговлей в его отеле после выходки Лилы.

— А что ты вообще здесь делаешь? Разве ты не должна быть на работе? И что это ты на себя нацепила?

— Форма одежды зависит от типа клиентов, — с грубоватым смешком ответила Лила. — Тебе что, мой наряд не по вкусу?

Лила покружилась по помещению, и Элизабет ничего не оставалось, как признать, что вызывающий костюм Лиле к лицу.

— Я надела все это специально для одного из моих клиентов. У него был паралич нижних конечностей — последствие аварии на мотоцикле. Он внушил себе, что люди относятся к байкерам с предубеждением. Я просто хотела продемонстрировать ему широту собственных взглядов.

Элизабет вдруг вспомнила свой разговор с Тедом о мотоциклах и поездках верхом и вновь погрузилась в мечты. Лицо ее приняло привычное отсутствующее выражение…

Лила вернула ее к действительности:

— Так ты записала для меня свои фантазии?

— Нет.

Лила мгновенно раскусила сестру, заметив, что та лжет, но тут в магазин зашел покупатель. Он явно испытывал затруднения — осматривался и волновался. Элизабет понимала, что мужчина чувствует себя неловко среди женских вещей. Наверное, то же ощущает женщина в магазине скобяных товаров, разыскивая гайку определенного размера с нужной резьбой. Та же растерянность отражалась во взгляде и жестах посетителя. Но Элизабет умела найти подход к любому покупателю.

— Чем я могу вам помочь, сэр?

— Я ищу что-нибудь для жены. Подарок к годовщине свадьбы.

— У нас богатая коллекция духов в хрустальных флаконах. Хотите взглянуть?

Лила воспользовалась случаем, чтобы уйти «по-английски». Запахнув шаль, она на цыпочках направилась к двери. Проходя мимо мужчины, толстоватого и лысеющего, она успела шепнуть ему:

— Забудьте про духи. Если хотите приобрести что-нибудь стоящее — купите-ка лучше красный атласный пояс для чулок.

— …на праздник в субботу вечером.

Последние слова Мэтта с трудом дошли до сознания Элизабет, проникнув сквозь путаницу мыслей, связанных с визитом Адама Кавано. Элизабет наколола на вилку кусочек мяса, но так и не успела донести его до рта, изумленно глядя на Мэтта.

— Праздник?

— Ну да, осенний фестиваль в школе, мама, — теряя терпение, пояснила Мэган; очевидно, Мэтт говорил о предстоящем мероприятии уже несколько минут, но его слова не проникали в сознание матери.

Мэган пошла характером в Джона. Организованная, если не сказать педантичная, она всегда входила в детали любого дела, все у нее было под контролем. Пока мать витала в облаках, Мэган внимательно слушала.

— Ах да, конечно! Осенний фестиваль, — спохватилась Элизабет.

Действительно, еще неделю назад Элизабет прилепила скотчем на дверь холодильника памятку, чтобы не забыть о важной дате. Своей рукой толстым маркером она записала на листке из блокнота дату и три восклицательных знака. Уже неделю, открывая холодильник, она натыкалась на это напоминание. У нее действительно что-то с головой… Теперь, покосившись, Элизабет увидела прикрепленный рядом с запиской нарядный и для большей надежности запаянный в пластиковый пакет пригласительный билет с рисунком, изображавшим фонарь из тыквы и шесть веселых привидений.

— Что, уже в эту субботу?

— С семи до половины десятого, — проинформировала Мэган. — И мы хотим остаться до конца, верно, Мэтт?

— Да, мама! Конкурс рисунков с призом — плеером для компакт-дисков — начнется около девяти пятнадцати, так что раньше нам уходить нельзя. Тед так сказал.

— Тед? Какое отношение к этому имеет Тед?

— Я его пригласил пойти с нами.

Элизабет с громким стуком уронила вилку на тарелку.

— Ты, верно, шутишь! Не может быть! Скажи, что ты меня разыгрываешь, Мэтт! — сурово проговорила Элизабет, обретя дар речи.

Мэтт, несколько встревоженный реакцией матери, осторожно взглянул на нее снизу вверх и, опасаясь сказать лишнее, лишь кивнул, скупо добавив:

— Пригласил. Сегодня после обеда.

— И что он ответил? — Элизабет со страхом ждала ответа.

— Он сказал, что непременно пойдет.

Элизабет прикусила губу, чтобы с языка случайно не сорвалось одно из бранных слов, не предназначенное для нежных детских ушек.

— Как ты мог так поступить, Мэтт, не посоветовавшись со мной? Я не могу поверить…

— Она сказала, что можно.

— Кто сказал?

— Моя учительница, мисс Бланчард. На праздник должны прийти мама и папа. У всех других ребят в классе есть и мама, и папа. А у меня нет папы. Вот я и спросил ее, могу ли я пригласить кого-нибудь еще, и она разрешила. — Нижняя губа у Мэтта отвисла и начала подрагивать. — Но ты не разрешишь Теду пойти с нами. Ты не разрешишь нам повеселиться. Ты ничего нам не разрешаешь! Ты вредина! Ты самая вредная мама на свете!

В слезах мальчик вылетел из-за стола, опрокинув стакан с молоком. Элизабет не стала его останавливать. Уронив голову на руки, она тупо смотрела, как лужица молока растекается по столу и тонкой струйкой стекает на кафельный пол, но не могла заставить себя пошевелиться.

Для Мэтта трудные времена наступили еще в детском саду, когда он осознал, что у всех детей есть отцы. У большинства ребят папы жили в семье, но даже если родители были разведены, все равно каждый знал, что у него есть отец, которого он, если захочет, сможет увидеть и поиграть с ним. Мэтт был совсем крошкой, когда погиб Джон, так что он не помнил отца. Элизабет показывала сыну фотографии. Когда он вырос и начал задавать вопросы, Элизабет потратила не один час, пытаясь объяснить Мэтту, что у него был папа, но умер. Однако пятилетний ребенок так и не понял, что такое покойный отец, и, конечно, не смог вспомнить или представить его по фотографиям.

— Мама, молоко растеклось. Мне убрать?

Элизабет подняла голову и погладила дочь по прямым пшенично-русым волосам.

— Нет, дорогая, я сама. Но все равно спасибо за предложение.

— Я сказала Мэтту, что ему стоило вначале спросить тебя.

— Я поговорю с ним, когда он успокоится.

— Ты разрешишь Теду пойти с нами?

Дочь говорила проникновенным тоном, не по годам серьезным, и эта неожиданная для ребенка мудрость сразила Элизабет. Она почувствовала себя припертой к стенке. Каждой маленькой девочке нужен отец, и Мэган так же нуждалась в отцовском внимании, как и ее брат, хотя и не говорила об этом.

— Конечно, он может пойти, — ответила Элизабет с вымученной улыбкой.

Перемыв посуду, она поднялась в спальню сына. Мэтт лежал поперек кровати, сжимая в руках медвежонка Пуха. На щеках остались следы от слез. Элизабет присела на край кровати и нагнулась, чтобы поцеловать его в лоб.

— Прости, что я на тебя накричала.

Он ничего не ответил, только сдавленно всхлипнул.

— Я просто очень удивилась, и все.

Элизабет терпеливо объяснила, почему ему следовало поставить в известность о своих намерениях мать, прежде чем идти к соседу и приглашать его.

— Но я думаю, что на этот раз все вышло не так уж плохо, — заключила Элизабет.

Затуманенные глаза ребенка мгновенно прояснились.

— Так он может пойти?

— Если захочет.

— Классно! Просто здорово!

«Да, здорово», — подумала Элизабет. После того как дети легли спать, она вновь принялась размышлять и пришла к выводу, что Тед Рэндольф мог пылать тем же «энтузиазмом» по поводу приглашения, как и она по поводу того, что его пригласили. Возможно, он притворился обрадованным и принял приглашение только из жалости к ее детям. Возможно, стоит дать ему шанс отказаться от навязанного похода на детский праздник, не потеряв при этом лица…

Элизабет сняла фартук и подкрасила губы, прежде чем выйти на темную лужайку позади дома. Тед сидел на застекленной веранде в своем любимом плетеном кресле. Раньше веранда не была застеклена. Въехав, он заново покрасил фасад и внес ряд усовершенствований, застеклил веранду. Видимо, Рэндольф был человеком основательным и готовился к зиме заранее. В голубоватом свете, исходившем от телеэкрана, Элизабет заметила поднос с остатками ужина на маленьком столике — отбивная и пиво.

Но он не смотрел телевизор, а читал журнал. Элизабет вдруг пришло в голову, что это, возможно, иллюстрированный сборник типа «Плейбоя» с фотографиями обнаженных див. Если это так, то она выбрала неудачное время для визита. Но поскольку решение было принято, Элизабет собралась довести дело до логического конца, чтобы больше не переживать. Тед не замечал ее, пока она не постучала. Затем обернулся, и синие лучистые глаза, как два лазера, вонзились в нее.

Тед поднялся с кресла и выключил телевизор, перед тем как подойти к двери. Поскольку журнал он положил лицевой стороной вниз на сиденье кресла, Элизабет лишилась возможности узнать, что за литературу изучает ее сосед.

— Привет, — неловко произнесла она.

— Привет, проходите.

— Нет, я… Я, знаете, только на минутку. Я оставила детей одних, они спят.

Элизабет не хотелось заходить в его дом одной. Что, если кто-нибудь из соседей увидит ее? Надо знать людей: сплетни распространяются со скоростью лесного пожара.

Рэндольф вышел к ней и взялся за ручку двери, прикрыв ее.

— Что-то случилось?

— Нет… Вернее, надеюсь, что нет.

Элизабет отдавала себе отчет в том, что говорит сбивчиво и странно. Тед мог решить, что она набитая дура, и был бы прав. Они ни разу не побеседовали спокойно. Не ее вина, что рядом живет он, а не какая-нибудь дама. Стоило ли так переживать из-за того, что в доме по соседству поселился мужчина? Стоило, если мужское начало в нем такое… мощное.

— Мэтт сказал мне, что пригласил вас на осенний праздник в школу, — на одном дыхании выпалила Элизабет.

— Да, это так.

— Вы собираетесь идти?

— Я обещал ему, что пойду.

— Я знаю, мне Мэтт так и передал. Но я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанным идти только потому, что вас попросили.

Какое-то время Рэндольф молча смотрел на нее, чуть склонив голову набок, словно старался понять что-то очень важное для себя.

— Вы не хотите, чтобы я шел, так?

— Нет! Вернее, да. Я хочу сказать… — Элизабет набрала в грудь побольше воздуха. — Если вы и в самом деле решили посетить детский праздник в начальной школе — пожалуйста. Но учтите, там будет куча маленьких шумных ребятишек и все будут носиться вокруг, прыгать, кричать, словно племя диких индейцев, а их обезумевшие от шума и толкотни родители будут носиться за ними. Шум, гам, суета и… и… — Элизабет беспомощно развела руками. — Короче, — заключила она, — не думаю, что вам там понравится.

— Это потому, что я, по-вашему, убежденный холостяк?

«Черт, теперь я его обидела», — решила Элизабет, когда Тед, повернувшись, пошел к джипу, припаркованному возле парадного входа.

— Это не так, мистер… Тед. Я просто хотела дать вам возможность отказаться. Я бы поговорила с Мэттом и все ему объяснила.

Между тем Тед открыл багажник джипа и достал оттуда громадную коробку. Он взвалил ее на плечи и направился во двор за домом. Не зная, как поступить, Элизабет пошла за ним следом. Рэндольф остановился и опустил коробку на землю. Элизабет остановилась рядом.

— У меня никогда не было детей, но я не настолько стар, чтобы не помнить своего детства, Элизабет.

То, как он произнес ее имя, оказало странное влияние на Элизабет. Ей вдруг показалось, что он прикоснулся к ней, словно длинные и сильные пальцы Теда погладили ее.

— Я не имела в виду, что…

— Представьте, я все еще помню свои школьные праздники, свою радость и возбуждение. Помню, как долго ждал их и как готовился. Мне повезло: со мной приходили и мать, и отец.

Элизабет прислонилась к ближайшему дереву и вздохнула:

— Вы заставляете меня чувствовать себя виноватой. Вы поступаете так же, как Мэтт. Я отругала его, когда он объявил мне, что пригласил вас. Я пришла в ужас. Мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя обязанным. А он назвал меня самой вредной матерью на свете.

Тед усмехнулся:

— Я думаю, он погорячился. И потом, я не чувствую, будто мне навязали этот поход. На самом деле я надеюсь, что действительно получу удовольствие. И я не хочу, чтобы вы испытывали чувство вины. Договорились? Давайте оставим эту тему. Скажите мне лучше, что вы думаете по этому поводу?

Тед наклонился и подтащил картонный ящик поближе. Элизабет присела на корточки и принялась изучать картинку на боковой стенке.

— Гамак! Вот чудо!

— Вы действительна так думаете?

— Да. Мне всегда хотелось иметь гамак, как раз такой.

Если верить рекламе, гамак был сплетен из белого джута с бахромой по краям.

— Вот и мне всегда хотелось иметь гамак. Собираюсь повесить его между этими двумя деревьями.

Тед показал ей, где именно он собирается пристроить свое приобретение.

— Да, летом, в теплый день, было бы здорово… — Элизабет неожиданно замолчала.

— Что было бы здорово? — тихо спросил он, глядя ей в лицо. Поскольку она продолжала хранить молчание, Рэндольф решил подсказать: — Поваляться в нем?

— Разве гамаки не для этого предназначены?

— В общем, да. Как только пожелаете, гамак в нашем распоряжении.

— Спасибо.

— Но вы ведь не пожелаете, не так ли?

Элизабет бросила на Рэндольфа быстрый взгляд, затем отвела глаза.

— Скорее всего нет.

— Но почему?

— Я не люблю напрашиваться.

Тед покачал головой:

— Нет, не поэтому. Вы не хотите лежать в моем гамаке, потому что соседи начнут сплетничать о нас. Они могут подумать, что вы отдыхаете не только в моем гамаке, а еще и в моей постели.

Элизабет показалось, что ее ударили в живот. Ощущение было весьма похожим. В довершение руки и ноги стали ватными, она перестала чувствовать вес собственного тела, лишившись воли и сил к сопротивлению.

— Соседям абсолютно не о чем сплетничать, — с трудом выдавила она.

— Вы делаете все для того, чтобы сохранить дистанцию!

— Вы меня в этом обвиняете?

— Обвиняю?

Рэндольф сдвинул брови, очевидно, подыскивая верное определение тому, что чувствовал.

— Я бы не стал использовать это слово, — сказал он наконец. — Я просто считаю, что с вашей стороны глупо менять свои маршруты лишь для того, чтобы избегать меня.

Элизабет ничего не оставалось, как вести открытую игру. Он ее раскусил. Если она начнет оправдываться, то будет выглядеть еще глупее.

— Я понимаю, почему вы выбрали такую тактику, — мягко продолжал он, — вам надо беречь репутацию. Люди только и ждут, чтобы вы поскользнулись, чтобы можно было назвать вас безответственной матерью, ждут от вас каких-то скандальных поступков.

— Да, принято считать, что молодые вдовы…

— Испытывают сексуальный голод, — без обиняков закончил за нее Рэндольф. — А я холостяк, живу один. Одно это уже ставит меня в ряд подозреваемых. Так что, если вы даже зашли ко мне за чем-то совершенно невинным — за стаканом сахара, например, — сплетники уже решат, что мы успели все быстренько обделать на кухонном столе.

Тед, усмехнувшись, продолжил:

— В быстрых сеансах секса есть своя прелесть, но лично я их не люблю. Это все равно что одним махом выпить бутылку хорошего вина. Вы не можете оценить вкус, потому что вас мучает жажда. Но вино пьют ради букета, а жажду утоляют водой. — Его горячий взгляд был обращен на рот Элизабет. — Некоторые вещи надо смаковать, растягивая удовольствие.

Элизабет уже не могла произнести ни слова, едва ли она была в состоянии даже думать. Сердце, однако, трудилось на славу — билось с такой яростью, что грозило выпрыгнуть из груди.

— Вы дрожите… — Он дотронулся до ее руки возле плеча, там, где кожа покрылась мурашками.

— Я замерзла. Надо было накинуть свитер.

— Пойдемте, я вас провожу.

— В этом нет необходимости.

— Это мне решать.

Оба были упрямы, но капитулировать пришлось все же Элизабет. Она не выключила на кухне свет, и, когда они шли через темный газон, Элизабет невольно подумала о том, что жизнь ее видна как на ладони. Она редко закрывала жалюзи, потому что любила солнечный свет, а вечером просто забывала о них.

Смотрит ли на нее Тед со своей застекленной веранды? Пожалуй, придется взять это на заметку и никогда не появляться на кухне растрепанной и в неглиже. А то ему больше не понадобятся журналы с девочками.

— Поблагодарила ли я вас за то, что вы постригли изгородь с моей стороны? — спросила она, вспомнив, что обязана ему избавлением от тяжелой работы.

— Вы заметили?

— Конечно, спасибо. Как щенки?

— Благоденствуют.

— Хорошо.

Они уже дошли до ее дома, и она могла положить конец этой идиотской беседе.

— Во сколько в субботу? — спросил Тед.

— По-моему, дети сказали в семь, если я не ошибаюсь.

— Да, в семь. Я помню. Я вас отвезу.

Она хотела возразить, но что-то в решительной линии его поджатых губ и подбородка не дало ей затеять спор.

— Хорошо, Тед. До свидания.

— Элизабет… — Он схватил ее за руку, не дав ускользнуть за стеклянную дверь.

— Да?

— Они зажили?

Тед провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони. Его прикосновение было легким и нежным, словно касание перышка, но его с тем же успехом можно было сравнить с электрошоком.

— Мои руки? Да, они окончательно зажили.

Словно сомневаясь, Тед поднес ее руку к своему лицу и внимательно посмотрел на ладонь.

— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, для чего угодно, — заходите. К черту соседей и то, что они подумают!

Сказав это, он поднял взгляд, и у Элизабет перехватило дыхание. Еще до того как она успела прийти в себя, чтобы ответить, Тед отпустил ее руку и исчез в темноте.