Женские фантазии

Глава 6

— Я помешал? — спросил Адам Кавано.

— Нет, конечно нет! Я только что… э…

Мужчина, на которого она хотела произвести приятное впечатление, уже второй раз заставал ее в глупейшем положении.

— Я просматривала каталоги.

— Мне показалось, вы о чем-то задумались.

— Да… вообще-то. Пожалуйста, заходите, присаживайтесь.

На этот раз он пришел один, без свиты.

— Я могу пробыть у вас не больше минуты.

Без стеснения он взял из коробки конфету и с удовольствием облизнул пальцы.

— У меня две деловые встречи, вот выкроил между ними время и заскочил. Я хотел раньше зайти, но не получилось: график очень плотный.

— Уверена, что у вас было очень много дел.

— Я подумал… не могли бы мы поужинать вместе в субботу вечером?

— Поужинать?

Элизабет не верила своим ушам. Пойти в ресторан с Адамом Кавано, плейбоем с международной славой, едва ли не с самым желанным холостяком Америки! Неужели ей так повезло?!

— Вы по вечерам свободны? Если нет, мы могли бы…

— Я свободна в субботу вечером, — торопливо сообщила Элизабет.

— Отлично! Я нахожу обсуждение деловых вопросов куда более приятным, если оно проходит в компании красивой женщины за хорошим ужином. — Он ослепил ее голливудской улыбкой. — Я найду ваш адрес и подъеду за вами в семь тридцать.

— О, мы могли бы встретиться в городе, где вам удобнее, — предложила она, не желая создавать ему дополнительных неудобств.

— Я бы предпочел за вами заехать. Итак, суббота, в семь тридцать. Идет?

— Да, конечно.

— Тогда до встречи, Элизабет.

В течение пяти минут после его ухода она все никак не могла взять в толк, что Кавано пригласил ее на свидание. Ей даже пришлось несколько раз ущипнуть себя, чтобы удостовериться в том, что она не спит. Он был так хорош собой, так обаятелен, так хорошо одет — элегантно и в то же время модно… В общем, в нем было все, что нравилось женщинам. И он пригласил вдову Берк на ужин!

Итак, что же надеть?

Если в понедельник торговля не шла, то выручка, полученная во вторник, превзошла все ожидания. Во вторник в отель прибыли ветеринары со всех концов страны на двухдневный семинар, и работа закипела. В среду до обеда тоже пришлось повертеться. К тому времени как «собачьи доктора» покинули отель, магазин нуждался в основательной уборке.

Элизабет подровняла стеллажи, протерла стеклянные витрины и по-новому разложила товар, переставленный покупателями. Эта монотонная работа не требовала концентрации внимания. День выдался пасмурный. На улице шел дождь, и даже здесь, в помещении с хорошим освещением, было мрачновато и уныло. Элизабет зажгла ароматические свечи для поднятия настроения, чтобы покупателям стало повеселее.

В такой день приятно посидеть у зажженного камина с хорошей книжкой в руках или просто подремать. Элизабет не заметила, как веки налились тяжестью. Она и вправду задремала.

Винтовая лестница терялась во мраке. Ступени были щербатыми, камень местами стерся. Я шла осторожно, стараясь не расплескать то, что несла на подносе.

На площадке стало чуть светлее: серый дневной свет пробивался сквозь узкое окно. Серебряные струи дождя текли по пыльному стеклу. Прижимая тяжелый поднос к бедру, я постучала в дубовую дверь. Он пригласил меня войти. Я толкнула локтем дверь, и сердце мое затрепетало. Так было всякий раз, когда я входила сюда, в эту маленькую спальню в конце узкого коридора. Здесь на кровати отдыхал наш «гость».

Он жил в доме уже две недели. Я прекрасно помню день, когда его аэроплан, покружившись и едва не задев крышу летней кухни, упал во двор. Над ним курился черный едкий дым. Каким-то чудом он сумел посадить машину и выбраться из нее до того, как она развалилась на куски и вспыхнула.

Мой отец, работавший в то время в поле, тоже видел аварию. Вместе мы подбежали к остаткам самолета. Огонь не коснулся пилота, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что мужчина серьезно ранен. Вдвоем мы занесли его в дом и по лестнице подняли наверх, в эту комнату.

Летчик был американцем. Невзирая на сильнейшую боль, он все же успел приказать моему отцу поскорее потушить пожар, потом потерял сознание. Если бы дым увидели немцы, нам пришлось бы плохо. Летчик отвратительно изъяснялся по-французски, мы же не говорили по-английски совсем. Но он сумел объяснить нам то, что хотел. Отец поспешил загасить пожар, а мне велел позаботиться о раненом.

Я сняла с него защитные очки и летный шлем. По мере того как я стирала грязь и копоть с его лица, сердце мое билось все быстрее. Он был очень хорош собой, этот парень с волнистыми каштановыми волосами, непослушно падавшими на лоб. Пальцы мои одеревенели, я думала, что не смогу раздеть его, но выбора не было: я должна была закончить начатое. На простыне остался кровавый след, следовало обработать и перевязать рану.

Позже я узнала, что из эскадрильи в живых остался он один. Пуля прошла навылет чуть сердца. Пока я промывала рану, он потерял сознание и застонал. На мои глаза навернулись слезы.

Он должен был поправиться. Но до возврата к активной жизни было еще далеко. Поскольку отец работал с утра до вечера, вся ответственность по уходу и лечению легла на меня.

Когда я вошла в комнату, он полулежал на подушках, сложенных в изголовье старинной кровати. Я опустила глаза, чтобы не видеть его обнаженную грудь, потому что всякий раз, как мой взгляд падал туда, между ног у меня становилось горячо и влажно. Одежда его настолько пропиталась кровью, что, отчаявшись отстирать ее, я просто сожгла окровавленные тряпки. Все, кроме шелкового шарфа, который я осторожно сняла с его шеи и теперь хранила у себя под подушкой.

Я знала, что под простыней он наг. Я также знала, как он выглядит, потому что каждый день обтирала его губкой.

Робея под его взглядом, я спросила, хочет ли он есть, и он ответил, что хочет. Половицы старинного дома скрипели, когда я подходила к узкой высокой постели. Опустив поднос на тумбочку, я присела на край кровати, стараясь не коснуться его ноги бедром.

Рука моя дрожала, когда я кормила его супом с ложки. Улыбаясь, он похвалил меня, сказав, что я вкусно готовлю. После каждой ложки я вытирала ему губы полотняной салфеткой. Он съел все до капли.

Перед тем как уйти, я зажгла свечу на тумбочке, чтобы разогнать дремоту, навеваемую дождем. Тяжелые капли срывались с карниза с унылым стуком. Я стояла возле его кровати, нервно теребя фартук. И наконец решилась спросить, что еще могу для него сделать.

Он ничего не ответил, только поднял руку, коснувшись изгиба моей талии. Я почувствовала его прикосновение, оно было обжигающим, словно то были не его пальцы, а раскаленная кочерга. Слегка нажав вниз, он дал мне понять, чтобы я снова села рядом. Я была не в силах ему сопротивляться, не могла ни в чем отказать. Он поднял вторую руку и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Поигрывая локонами, выбившимися из узла на затылке, он смотрел на меня и улыбался.

Затем рука его поднялась к высокому воротнику моей блузки. Он пробежал пальцами по кружевной отделке, вокруг брошки с камеей, некогда принадлежавшей моей покойной матери, и вниз, к ряду пуговиц. Он расстегнул их одну за другой.

Сердце мое бешено билось, когда он положил руку мне на грудь. Мне стало жарко и стыдно. Я отшатнулась и покраснела, от смущения и удовольствия, когда сосок отвердел под его ласковыми пальцами.

Он обвил мою шею свободной рукой и пригнул мою голову к себе на подушку. Он поцеловал меня, и я испытала шок, когда он языком раздвинул мои губы и проник внутрь. Слияние — обычное дело на ферме, и я думала, что люди подходят к процессу продолжения рода с тем же отчуждением, что и животные. Я не могла представить, что кровь может так стучать в ушах, что она вдруг станет такой горячей и густой.

Его руки проникли под мою одежду. Он трогал потайные местечки — те, до которых я едва дотрагивалась губкой, когда мылась. В церкви меня учили, что трогать «там» — грешно. Но сейчас я не думала ни о грехе, ни об отце, ни о работе, которую должна была выполнить. Я не думала ни о чем и ни о ком, только о тех необыкновенных ощущениях, которые мне дарил наш гость.

Я словно со стороны услышала свой тихий стон, когда он накрыл ладонью темный треугольник внизу моего живота и пальцы его, проникнув внутрь, нашли меня готовой и влажной.

Хриплым, отрывистым голосом он попросил меня потрогать его. Его просьба показалась мне странной: ведь я не раз дотрагивалась до него, когда мыла. Но теперь, когда ладонь моя скользнула по его гладкой коже, я поняла, что это совсем иное прикосновение. Он был горячим, но не от лихорадки. Его дыхание стало прерывистым, но то не было приближением бреда.

Он поднял мои юбки и посадил на себя. Я хотела напомнить ему о ранении, но он накрыл ртом мою грудь и прижал язык к соску. Я потеряла дар речи. Я ничего не могла сделать, кроме как открыть себя навстречу его толчку…

Когда зазвонил телефон, Элизабет испуганно подпрыгнула. Усилием воли она заставила себя успокоиться. Для этого ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. Руки тряслись, когда она поднимала трубку.

— Алло?

— Привет, это я. Что-то не так?

Звонила Лила.

— Все в порядке.

— У тебя странный голос.

— Я занята.

— Занята своими фантазиями? Придумываешь что-то новенькое, я надеюсь? Лиззи, они просто великолепны!

Прошло уже три дня, а Лила все не звонила. Элизабет уже решила, что ее опусы просто не понравились сестре. В любом случае она нисколько не сожалела об этом. Более того, в глубине души она даже испытала облегчение.

— Тебе незачем меня утешать, — сказала Элизабет. — Имей в виду, если тебе не понравилось, ты можешь так и сказать, не рискуя меня обидеть.

— Лиззи, я говорю совершенно искренне! Мне и в голову не могло прийти, что ты так потрясающе эротична. Я несколько раз перечитала эти две фантазии и всякий раз испытывала потрясение.

— Но ты моя сестра, поэтому нет ничего удивительного в том, что они тебе понравились. Но это не значит, что…

— Ты абсолютно права. Я хотела, чтобы они оказались хорошими, поэтому судила их со всей строгостью. Но чтобы удостовериться, что не ошибаюсь, я дала их прочесть еще четырем коллегам по работе.

— Как ты могла!

— Расслабься, я успела их перепечатать. Кроме того, никому бы и в голову не пришло, что они вышли из-под пера такой серой мышки, как ты.

— Спасибо, — сухо поблагодарила Элизабет.

— В любом случае достаточно сказать, что они понравились как женщинам, так и мужчинам.

— Ты дала почитать мои фантазии мужчинам?

— Женщины, как известно, имеют более богатое воображение, им только дай пищу для фантазий, а с мужчинами дело обстоит иначе. Я хотела проверить действие твоих сочинений на другой пол. Знаешь, действует! Теперь они уже на пути в Нью-Йорк. Я имею в виду твои произведения, а не мужчин, — со смехом добавила Лила.

— Ты их уже отослала?

— Да, так что теперь обратной дороги нет. Я их отпечатала, как уже говорила, сделала массу ошибок: руки липли от пота к клавиатуре. Когда ты мне еще что-нибудь дашь почитать?

— Разве я обещала, что будет что-то еще?

— Я надеюсь, такой талант, как у тебя, не исчерпывается двумя рассказами.

— Я не уверена, что талант имеет к этому какое-либо отношение, к тому же я не знаю, когда у меня будет время их записывать и будет ли вообще. У меня в субботу свидание, — стыдливо добавила Элизабет.

— Ты шутишь! — воскликнула Лила. — И с кем же? С нашим знакомым, который строил курятник?

— Это был не курятник. Он строил вольер для щенков. И зовут его Тед Рэндольф, и, кстати, свидание у меня не с ним.

Элизабет ничего не рассказала сестре об осеннем фестивале в школе, потому что Лила сразу сделает неверные выводы. Она наверняка решит, что Тед пошел из-за нее, Элизабет, а не для того, чтобы угодить детям.

— Адам Кавано пригласил меня на ужин, — с триумфом выдала Элизабет.

— В самом деле? Что ж, дорогая сестричка, вот и пища для очередного рассказа. Запомни все, каждую мелочь.

— Лила, это всего лишь ужин!

— Который, если ты правильно себя поведешь, может плавно перейти в завтрак.

Услышав возмущенный вздох Элизабет, Лила поспешила сказать:

— Не обижайся. Подумай, быть может, это шанс претворить одну из твоих фантазий в жизнь. Получай удовольствие, но только не позволяй себе влюбляться в Кавано.

Лила повесила трубку только после того, как получила заверения сестры в том, что та подумает, что бы еще записать из своих фантазий. Элизабет, взглянув на часы, обнаружила, что уже пять минут она держит магазин открытым сверх положенного времени. Надо было торопиться. Миссис Алдер расстроится, если она опоздает.

Из-за дождя пришлось ехать медленно. Элизабет едва успела к условленному сроку, и как только она выбралась из машины, дети озадачили ее очередной проблемой.

— Мама, с Тедом случилось что-то ужасное, — трагическим тоном сообщила Мэган.

Жестом попросив детей отойти от дверцы, Элизабет открыла машину и вышла.

— Что вы хотите сказать? И что такого страшного могло случиться с Тедом? До свидания, миссис Алдер! — крикнула Элизабет уходящей няне. — Так, вернемся к Теду.

Элизабет подозревала, что дети просто ее разыгрывают.

— Ну-ка, что там случилось с нашим соседом?

— Мы думаем, что он, может быть, умер.

У Мэтта был такой печальный вид, что Элизабет, боясь обидеть его, прикрыла рот, чтобы не рассмеяться, и кашлянула.

— Почему ты так решил?

— Потому что его машина здесь, а он не отвечает на стук.

— Может, он куда-то уехал на мотоцикле?

— Нет, мотоцикл в гараже.

— Ну что же, возможно, он просто хочет побыть один.

Или, что более вероятно, подумала Элизабет, он не отвечает потому, что не один. Она не видела его с понедельника, с того самого момента, как Тед вышел из ее магазина, весело помахивая фирменным пакетом с весьма откровенным подарком для любовницы.

Мэган покачала головой:

— Мы видели через окно неубранную посуду на кухонном столе. Он не убирал после завтрака. Вообще-то он не любит беспорядка. Он мне давно говорил.

— Возможно, сегодня он просто не захотел убирать. Что в этом такого?

— А может, он умер? Может, кто-то пробрался к нему в дом и зарезал его? Если он еще жив, а мы не проведаем его и не спасем, то, когда он погибнет, мы будем виноваты!

Что это за мрачные фантазии у ее сына? Где он набрался подобных сюжетов? Спокойнее, приказала себе Элизабет. Мэтт характером пошел в нее, и воображение у него буйное.

— Пойдем, мама, тебе надо посмотреть!

Дети взяли ее за руки и потащили через двор к соседскому дому.

— Я уверена, этому есть какое-то логическое объяснение.

Элизабет упиралась, но дети были серьезно обеспокоены, поэтому, как бы ни хотелось ей избежать некрасивой сцены, она понимала, что, если сейчас не зайдет к Рэндольфу, Мэтт и Мэган все равно не оставят ее в покое. Детям требовалась ясность.

— Ну ладно, ладно. Пойдем.

Элизабет неуверенно постучала в дверь черного хода. Ее мучили сомнения. Правильно ли она поступает, поддаваясь на уговоры детей? Элизабет взглянула на Мэтта и Мэган, словно ища в них поддержки. Да, надо действовать. Была не была. Элизабет постучала вторично, на сей раз громко и уверенно.

— Вот видишь, мама, он не отвечает!

— Он умер!

— Он не умер, — ответила Элизабет, обращаясь к своему болезненно впечатлительному сыну. — Я просто уверена, что ничего страшного не произошло.

Элизабет приникла к стеклу, стараясь рассмотреть что-то сквозь закрытые жалюзи. Как уже сказали дети, на кухонном столе осталась грязная посуда, которую давно не убирали.

— Мама, зайди посмотри. Дверь не заперта.

— Мэган, я не могу запросто зайти в чужой дом!

— Но почему?

В глазах дочери читались недоумение и тревога. Не станешь ведь объяснять маленькому ребенку, что иногда взрослые люди предпочитают не открывать, даже если слышат стук в дверь. С другой стороны, повернуться и уйти без объяснений Элизабет просто не могла.

— Это невежливо, понимаешь?

Едва ли Мэган или Мэтт могли поверить в то, что мистер Рэндольф просто не хочет, чтобы его беспокоили. Надо ли им знать, что он, возможно, валяется в постели с подружкой или отсыпается после выпивки? А что, собственно, он мог еще делать? Элизабет, как ни странно, тоже почувствовала тревогу. Вдруг с ним действительно что-то случилось?

— Что, если Тед заболел? А ты не хочешь ему помочь!

— Да, он может умереть, и ты будешь виновата. Ты, мама!

— Хорошо! — воскликнула Элизабет.

Дети знали ее слабости и умело пользовались этим. Главное — разбудить в матери чувство вины, а там уж из нее можно веревки вить. Элизабет открыла сначала стеклянную дверь, затем вторую, деревянную, и оказалась в доме. Дети шли за ней по пятам.

— Нет, вы останетесь здесь! — повелительным тоном приказала Элизабет, не желая разочаровывать детей, которым, весьма возможно, мог бы представиться случай узнать, что такое развенчание кумиров. Какой удар для нежной детской души — застичь своего идола в столь неловком положении! Впрочем, для кого как; может, Рэндольф, застигнутый в постели с подружкой, свое положение неудобным не сочтет.

— Мы пойдем с тобой!

— Нет, оставайтесь здесь. Я выясню, что случилось, и вернусь к вам.

На всякий случай Элизабет вывела детей из дома и закрыла входную дверь на задвижку, затем на цыпочках прошла на веранду. Перед тем как зайти на кухню, она громко позвала Теда по имени. Никто не отозвался. Скорее всего Тед где-то гулял с подружкой, и позже ей придется иметь с ним серьезное объяснение по поводу бессовестного вторжения.

Но его отсутствие никак не объясняло гору грязной посуды на кухне. Целая стопка тарелок в раковине, еще несколько — на столе. Он бы не оставил после себя такую грязь, если бы не серьезная причина.

Не зная точно, как расположены комнаты в доме, Элизабет прошла к парадной двери и вновь позвала Теда. Гостиная оказалась обставленной модно и со вкусом. Вроде бы ничего особенного, но стиль чувствовался. И никаких мужских журналов с голыми девочками.

— Вероятно, он просто держит их в спальне, — прошептала Элизабет.

Сгущались сумерки. Целый день солнце не показывалось. И днем было довольно темно, а сейчас и подавно. К тому же дождь, прекратившийся было, когда она подъехала к дому, снова забарабанил по окнам. Элизабет не включала свет. В пустых просторных комнатах сгущалась мгла. Элизабет неожиданно показалось, что дом наводнили призраки, и она вздрогнула от страха.

— Мистер Рэндольф! Тед!

Элизабет замолчала, прислушиваясь. Не получив ответа, она с чувством странного облегчения развернулась и пошла назад к кухне.

Но не успела она сделать и нескольких шагов, как услышала слабый стон. Она замерла, спрашивая себя, не показалось ли это ей. Да, все верно. Стон повторился, на этот раз громче.

Сердце ее бешено забилось. Был ли то стон боли или страсти? Агония или экстаз? Или и то и другое? Господи, ей не хотелось этого знать; но дети все равно не оставят ее в покое, пока она не выяснит!

Пришлось подняться наверх. Дверь в комнату была приоткрыта. Элизабет невольно замедлила шаг. Из комнаты, скорее всего спальни, доносились звуки, похожие на шелест ткани. Да, так шелестит постельное белье, когда заправляешь постель или… Так сколько тел находилось в кровати: одно или два? Элизабет глубоко вдохнула и заглянула в щелку. И тут же отпрянула.

Комната действительно оказалась спальней. Как раз напротив двери у противоположной стены располагалась королевских размеров кровать. И на ней лежал Тед Рэндольф. Слава богу, один. Хотя нельзя сказать, чтобы он мирно спал.

Элизабет сразу же поняла, что он болен. Руки и ноги его были раскинуты в стороны, голова металась по подушке.

Элизабет набралась храбрости и вошла в холостяцкую спальню с тем же чувством, с каким новобранец впервые вступает в бой. Все в ней восставало против этого поступка, но долг велел быть мужественной.

— Тед, — позвала она и не удивилась тому, что он ее не услышал.

Хриплый шепот, каким она произнесла его имя, легко перекрывался стонами больного, становившимися все громче. Тед, не просыпаясь, схватил простыню и с силой рванул на себя.

Он был наг. Только уголок небесно-голубой простыни по счастливому стечению обстоятельств обвился вокруг его бедер. Одна голая нога свисала с края постели. Другая нога, хотя и прикрытая, отчетливо прорисовывалась под тонкой простыней. Грудь его оставалась обнаженной, плоский живот судорожно поднимался и опускался, Тед быстро и тяжело дышал. Его пупок…

Элизабет отвернулась, чтобы не смотреть на его пупок, но все же успела отметить, что тот глубок и окружен темными завитками. Шелковистая линия черных волос делила его торс точно надвое и переходила с широкой груди на живот.

Элизабет на цыпочках подошла к кровати, словно в ней лежало дремлющее чудовище, а не безобидный мужчина. Глаза его оставались закрытыми, но веки дергались. Он пробормотал что-то, чего она не смогла понять, и глухо застонал.

Движимая сочувствием, Элизабет подошла к постели и, присев на край кровати, нагнулась над ним.

— Тед, вам плохо? — осторожно спросила она.

Он поднял руку, словно что-то искал впотьмах. Другая рука его…

Она не замечала этого до тех пор, пока он не накрыл его второй рукой, хотя как эта деталь могла ускользнуть от ее внимания, трудно было представить.

Элизабет даже моргнуть не могла: под веки словно насыпали песку. Губы ее приоткрылись, и она задышала так же трудно и часто, как и Тед. В голове ее загудело так, будто в мозгах звонили в колокол. Еще немного, и она упала бы в обморок.

Тед снова слепо пошарил свободной рукой. Ладонь его неожиданно тяжело легла на ее ключицу. Раздвинутые пальцы коснулись ее груди. Возможно, он что-то почувствовал и проснулся, потому что глаза его открылись. Он уставился на Элизабет, глядя снизу вверх, в том же недоумении, в котором она смотрела на него. Широкая ладонь его при этом продолжала накрывать ее грудь.

Очевидно, процесс пробуждения закончился, потому что Тед, словно обжегшись, убрал руку с нижней части своего тела и спрятал под простыню, другой рукой подтянув ткань вверх. Оба сделали вид, что не замечают, как простыня в том месте, откуда он только что убрал руку, вздыбилась наподобие шатра.

— Что вы здесь делаете? — хрипло спросил он и провел языком по спекшимся губам.

Элизабет смогла заговорить только с третьей попытки:

— Я… Я… Дети… Вы нездоровы?

Тед закинул руку за голову и, полуотвернувшись, сообщил:

— Со мной все будет в порядке.

Его упрямое нежелание признавать себя больным возмутило ее.

— Так вы заболели или нет?

— Да, я заболел, — сквозь зубы процедил он. — Думаю, это грипп. Вам лучше уйти отсюда поскорее, пока вы не подхватили болезнь и не заразили детей.

— У вас температура?

— Не знаю, возможно…

Элизабет, поколебавшись, приложила прохладную руку к его лбу. Кожа была липкой от пота, но все еще горячей.

— Думаю, у вас температура.

— Она уже начала спадать. Я стал потеть. Видите, даже одеяло сбросил.

Только сейчас Элизабет заметила валявшееся возле кровати одеяло.

— У вас есть термометр?

— В шкафу в ванной.

Довольная тем, что у нее появился повод отойти от него, Элизабет поспешила в ванную.

Тед поправил простыню, подтянув ее еще на пару дюймов выше. Теперь обе ноги его были прикрыты, но грудь по-прежнему оставалась обнаженной.

Элизабет стряхнула ртуть и, наклонившись вперед и подождав до тех пор, пока он откроет рот, положила термометр ему под язык.

— Вы принимали лекарство? — спросила Элизабет, показывая ему упаковку аспирина.

Тед покачал головой. Неодобрительно взглянув на него, Элизабет сказала:

— Я сейчас приду, держите термометр под языком.

Мэган и Мэтт нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая возвращения матери. Едва она открыла дверь, как они налетели на нее с вопросами.

— Вы были правы, — сказала она. — Тед заболел.

— Можно мы пойдем навестим его?

— Нет.

— Больных друзей положено навещать. Нас этому учили в воскресной школе.

— Да, но не тогда, когда у ваших друзей инфекционное заболевание. Вам к нему нельзя. Вы можете подхватить грипп.

— Ты тоже могла бы подхватить грипп. Почему тебе можно его навещать, а нам нет?

— Потому что я мама, а мамы не заражаются так легко, как дети.

Элизабет надеялась, что они удовольствуются этим объяснением, но напрасно. В унисон они заныли:

— Но, мама…

— Никаких споров!

Суровое выражение ее лица заставило ребят замолчать.

— Я собираюсь убрать на кухне и сварить суп. Пока я буду этим заниматься, почему бы вам не проведать Пенни и малышей? Убедитесь, что у них есть свежая вода и еда.

Отправив детей с поручением, Элизабет наполнила стакан свежей холодной водой и вернулась в спальню. Тед как раз вынимал термометр изо рта. Увидев Элизабет, он передал термометр ей.

— Сколько там? Я никогда не умел разбираться, что показывает это дурацкое приспособление.

— Тридцать семь и восемь, — сообщила она, прежде чем стряхнуть градусник и убрать его в пластиковый футляр. — Примите две таблетки аспирина.

Он послушно проглотил лекарство, запив принесенной ею водой.

— Вы не забудете принять еще две в десять вечера?

— Попытаюсь.

Теду действительно было плохо. Проглотив аспирин, он без сил опустился на подушки. Элизабет заметила, что подушка у него была жесткой и сплющенной, а наволочка влажной от пота.

— Хотите, я поменяю вам постельное белье?

Тед посмотрел на свои ноги и выше, затем перевел взгляд на нее:

— Нет.

Элизабет не стала спорить. На самом деле она даже испытала облегчение. Не потому, что ей не хотелось ничего для него делать, просто при мысли о том, что придется переворачивать голого Теда, ей стало не по себе.

— Ну тогда давайте поменяем подушку. Вы не против?

Он позволил ей вытащить из-под головы подушку, приподняв голову настолько, чтобы она смогла убрать старую и положить ему под голову ту, что лежала справа от него на кровати.

— Где вы храните одеяла?

— Бельевая кладовка на лестничной площадке, но мне жарко.

— Если вы не накроетесь, то замерзнете.

Элизабет нашла бельевую кладовку. Простыни, пододеяльники и наволочки, аккуратно сложенные, лежали на полках. На нижней Элизабет увидела стопку пледов и одеял. Она достала новое одеяло и, взяв его с собой, принесла назад в спальню. Встряхнув его и заставив распрямиться в воздухе, она накрыла Теда поверх простыни. Подбивать его, как положено, она не стала.

— Отдыхайте, а я пока приготовлю суп. Надеюсь, баночка тушенки у вас в доме найдется?

Тед кивнул и тут же замахал рукой, протестуя:

— Спасибо, вы и так достаточно потрудились. Мне просто надо поспать. Завтра утром я встану как новенький и смогу выйти на работу.

— Если вы завтра пойдете на работу, то послезавтра вас отправят в больницу.

Элизабет шутливо погрозила ему пальцем:

— Лежите и не смейте вставать! Я скоро вернусь.

Элизабет нашла в холодильнике банку с мясом цыпленка и немного вермишели в буфете. Пока варился суп, она сполоснула грязные тарелки и убрала их в посудомоечную машину. Всю оставшуюся на столе еду она разложила по местам: что-то в холодильник, что-то в буфет. Она успела также вытереть стол и подмести. Элизабет поставила на поднос тарелку с супом, стакан апельсинового сока, положила ложку, хлеб и бумажную салфетку.

На пороге спальни Теда она неожиданно остановилась, пораженная странным совпадением. Как случилось, что ее фантазии проложили дорожку к реальности? Что это, интуиция или что-то еще? Конечно, здесь не было ни юной французской девственницы, ни американского военного летчика, но необъяснимое сходство вымысла и настоящего заставило ее вздрогнуть.

Она подошла к его постели, поставила поднос на тумбочку и включила ночник; свет был едва ли ярче, чем свеча. Этот мягкий, теплый свет упал на лицо Теда. Он дремал, ресницы отбрасывали тени на скулы, грудь мерно вздымалась и опускалась. Аспирин делал свое дело.

Она тихо позвала его по имени. Глаза его открылись. Он смотрел на нее пронизывающим взглядом. Что-то в ней сжалось, и тепло быстрыми толчками заструилось по телу, словно раскручивающаяся пружина.

— Не хотите немного поесть?

— Пожалуй.

Она подала ему стакан холодного апельсинового сока. Тед выпил его одним глотком.

— Вам надо больше пить, — мягко пожурила его Элизабет, подавая салфетку.

Он, словно не зная, что с ней делать, смял ее в кулаке.

— Мне не хотелось вставать.

— Мэтт и Мэган сейчас с Пенни и щенками.

— Спасибо. Я знал, что щенки не будут голодать, но о Пенни я беспокоился. Эта напасть у меня со вчерашнего утра. Я уже сутки как не выходил из дома.

Ну что ж, значит, в понедельник вечером свидание скорее всего состоялось. Элизабет хотела было спросить, как его подружке понравился подарок, но поняла, что не желает этого знать.

— Вы сможете есть сами?

— Если вы подержите поднос, то, наверное, смогу.

Элизабет с опаской присела на край постели с подносом на коленях. Тед наклонился над ним, опираясь на локоть. Неловко орудуя ложкой, он ел суп.

— Вкусно. Спасибо, Элизабет.

— Пожалуйста.

Он съел большую часть, затем положил ложку.

— Это все, на что я пока способен.

— Хорошо.

Элизабет убрала поднос с коленей на тумбочку. Еще до того, как она успела опустить руки, Тед положил руку ей на талию.

Элизабет резко развернулась.

— Вы такая прохладная, — пробормотал он.

Элизабет смотрела на него во все глаза, не находя слов от смятения и испуга. Между тем Тед приник головой к ее коленям.

Элизабет замерла, отдавшись на волю тех чувств, что рождались в ней по воле природы, сотворившей ее женщиной, подарившей ей способность быть нежной и ласковой. Эти извечные чувства были слишком сильны, чтобы трусливая осмотрительность, продукт воспитания и предубеждений, могла с ними справиться. Мощный поток захлестнул ее и понес куда-то в пропасть… Все предрассудки были забыты. Повинуясь порыву, она приложила руку к его пылающей щеке. Он вздохнул и накрыл ее руку своей. Другой рукой Элизабет погладила его лоб, убирая влажную прядь с виска.

Прошло несколько божественных мгновений. Затем Тед поднял голову и посмотрел на нее.

— Мне это приснилось или я действительно целовал вас?

— Когда?

— Несколько минут назад, когда вы в первый раз поднялись сюда.

Он погладил ее по щеке и, поигрывая завитками, выбившимися из пучка, спросил еще раз:

— Так правда или сон?

Не смея дышать, Элизабет молча покачала головой, затем все же ответила:

— Вы, должно быть, видели сон.

— И я не трогал вашу грудь?

— Вам приснилось, — чуть дыша, сказала она.

— Нет, я хорошо помню: я ласкал ее, гладил вот так…

Взгляд его проследил предполагаемый маршрут: от броши в виде камеи, украшавшей ворот блузки, вниз, к ряду маленьких пуговиц, утопавших в кружевном жабо.

— И вы меня ласкали, — добавил он.

Вспомнив о том, где была его рука, Элизабет, вспыхнув, отвела взгляд.

— Мне пора идти. Дети будут волноваться.

Тед откинул голову на подушку. Он устал. Ему требовались силы, чтобы побороть болезнь. Элизабет взяла с тумбочки поднос и быстро, почти бегом, вышла из комнаты. Руки ее тряслись, те самые руки, что хотели прижать его голову к груди и оставить там надолго.

Она быстро вымыла посуду, наполнила кувшин ледяной водой и поставила его на поднос вместе с чистым стаканом. Элизабет старалась не смотреть на Теда, когда, вернувшись в спальню, ставила поднос на тумбочку.

— Не забудьте об аспирине и пейте больше воды. Я не стану вас беспокоить, если только вы сами меня не позовете. И пожалуйста, если я вам понадоблюсь — звоните. Ну а теперь, — взволнованно сказала она, — я пойду. До свидания!

Она уже хотела пуститься наутек, но Тед перехватил ее руку.

— Элизабет, — сказал он, — спасибо за все. Я рад, что вы пришли. Но все же лучше бы вы не будили меня тогда. Я бы хотел знать, чем закончился тот сон.