Женька-Наоборот

14. Гениальнейшая из идей

Женя Перчихин не привык, когда случалось возвращаться домой в вечернюю пору, заставать квартиру пустой. И вдруг — нате! — повсюду полная тьма. Кромешная, как сказала бы Таня Звонкова.

Нашарив на стене выключатель, Женя не сразу его повернул. Постоял, не опуская руки, удивляясь, как это у него вытянули обещание. Самому непонятно: то увиливал от совместных занятий, то вдруг закабалился…

Когда свет был зажжен, в глаза бросился конверт, белеющий на полу под длинной сквозной щелью, прорезанной для почты в каждой входной двери. Раз его не подняли — значит, родители ушли давно, еще до вечернего обхода письмоносца. На конверте Женя увидел: «Евгению Перчихину, лично». У него даже сердце зашлось. Штемпель, разумеется, — Шебелинка!

Вслед за прихожей засияла огнями гостиная. С письмом в руке Женя плюхнулся в малиновое кресло, хотя давно полагалось усвоить, что в это кресло не только не следует садиться с размаху, но вообще им лучше не пользоваться.

Женя с нетерпением распечатал письмо. В нем уже мог быть ответ на его тайную просьбу. Скорее не просьбу, а сообщение о принятом им еще в апреле решении перебраться на газопромысел. Женя уверен: старший брат одобрит желание младшего иметь свою нормальную койку и самостоятельный заработок.

Что же он пишет, старший брат, бывало понимавший Женю с одного слова?

«…Ты, Женька, фейерверк. Тебе немедленно подавай ответ. „Це дило треба разжуваты“, как говорят харьковчане. Пока обещаю одно: не поеду в отпуск ни на какой юг. Почти месяц буду с тобой, и мы не спеша все обсудим».

Так… Не успел заделаться газовщиком, как началось: «Пока… Не спеша…» Сам-то из дому кубарем выкатился!..

По правде сказать, в последние дни, кстати и за сегодняшний вечер, желание Жени немедленно поломать строй своей жизни несколько поостыло. Пожалуй, он готов подождать, но Анатолий все равно мог бы оказаться отзывчивей.

«…Взорваться успеешь. Сейчас поднажми на учебу. Я-то наглядно вижу: без знаний на всякой работе плохо».

Подумаешь!.. Жене это известно без указаний брата. Как будто Елизавета Егоровна меньше Анатолия поработала на производстве!

«…Я, дурачок, не отрицаю… Это верно — я матери говорил, что никогда не стану рабом вещей. Но ты-то что сказанул? „Старший вырвался на свободу, а младшего продал в рабство“. Хорош!..»

А что, не правда?! Женя дернулся в кресле и гневно оглядел гостиную, полную вещей и вещиц. И вдруг засмеялся. Ну, в точности наворочено, как на макете, к которому его специально подвел Николай Николаевич, дед Алеши. Этот забавный макет так и стоит у Жени перед глазами — греческий храм, глиняная корова, китайский домик, изба, гуси, павлины… «Клуб пытливых» изобразил сад глупого богача, зато Женя мог бы присоединить к его творению копию некой комнаты, где все пестрей, чем павлиний хвост, и важней, чем самый надутый индюк.

Развеселившись, дочитав письмо уже без всякой обиды, Женя вскочил, чтобы его припрятать. Не потому, что могут прочесть. Тайна переписки двух братьев больше не будет нарушена — было однажды, но больше не будет! Этого добился, конечно, старший из братьев. А Жене просто охота воспользоваться тайником, поскольку таковой у него имеется.

В квартире никого. На лестнице тихо. Для чего-то пригнувшись, придержав дыхание, Женя подкрадывается к книжному шкафу и рывком распахивает его. В шкафу как бы три яруса. В застекленной части красуются книги в дорогих переплетах, ниже — издания победнее, похуже. Жене разрешено пользоваться только теми, которые находятся не на виду. Ценные трогать нельзя.

Совсем близко к полу плотным рядом стоят книги самого Жени — та малость, которую ему разрешили взять из Сокольников. Никому невдомек, что как раз за этими книгами хранится фанерный плоский ящичек, стянутый алюминиевой проволокой.

Добравшись до тайника, Женя не мог не полюбоваться своими «богатствами», вернее, остатками их, той небольшой частью, что уцелела при переезде.

Женя совсем не был нахальным, он вовсе не требовал, чтобы в хорошую, новую квартиру взяли его верстак. Он не жалел, когда этот залоснившийся верстачок отошел вместе с сараем и поленницей дров бабке Клане, по прозвищу Афанасьиха. Но ведь были другие — легонькие, аккуратные вещички. Хотя бы лобзик или коловорот, даже гвозди разных калибров… Э, да что вспоминать!

Хорошо еще, удалось спасти фонарик, вымененный на скворечницу, которая на славу удалась Жене. Кстати, фонарик Женя сейчас отложит, чтобы посоветоваться с Савелием Матвеевичем, можно ли его починить.

Подвижные Женины пальцы уже мяли податливую алюминиевую проволоку, которую он снял со своего тайничка-ящичка. Проволока чуть ли не сама собой превращалась в серебристую телевышку, но Женя эту идею отставил. Лучше он подумает над тем, как изобразить газопромысел, раскинувшийся в холмистой степи. Была бы возможность расположиться, Женя смастерил бы отличный макет. Как эти макеты делаются, он понял с налету…

Взял бы кусок фанеры, и почти по краю у него потекла бы извилистая река. Может быть, голубая, может быть, серебристая. На берегу — поселок Красный Донец, крыши окрашены в разные цвета. И садики все разные, все веселые. Шоссе пройдет под углом к реке, по нему автобусы помчат газовщиков на работу. Автобусы будут такие же тупоносенькие, как на фото, присланном Толей, на том, где он стоит на подножке и машет кому-то кепкой.

Главная красота — в «елках»! Их надо сделать из проволоки, потому что они и впрямь металлические.

В «Клубе пытливых» каждый себя, конечно, воображает пытливым, а никто небось ничего не знает про Шебелинку. Не знает, что «елки» — это затворы газовых скважин, по виду похожие на деревца. Пожалуйста, можете посмотреть на вырезку из газеты — Женя хранит и фотографию и заметку, которые навели Анатолия на мысль об отъезде.

Фотокорреспондент снял не одни «елки», рядом с «елками» — операторские будки и пышные клумбы с цветами. Комсомольцы так щедро озеленили промысел, что Женин макет получится таким же нарядным, как сад будущего.

Поскорей бы пришло это будущее! В настоящем Жене категорически не везет. Вот хотя бы в эту минуту… Он еще за работу не взялся, а паркет, только что сиявший почище отцовского письменного стола, покрылся какой-то трухой. Откуда они наползли, эти опилки, вперемешку с гвоздиками да шурупчиками?

Оправдывайся потом, объясняй, что никакого баловства не было — была охота заняться серьезным делом. Чем он хуже того же Алешки Рязанцева? Почему ему ничего нельзя? Почему он всегда всем мешает?!

И вдруг… Вдруг Женя расплывается в широченной улыбке, вскакивает и, все еще не веря своему счастью, растворяет дверь на балкон. Глубоко вдохнув воздух, освеженный недавним дождем, ковырнув влажную землю в цветочном ящике, прикрепленном к балконной решетке, он, ошалело улыбаясь, смотрит на пол. На прекрасный, ничем не заставленный бетонный пол, который через мгновение станет его рабочим местом.

Савелий Матвеевич объяснял, что рабочее место требует хорошего освещения. Таких люстр-отражателей, которые висят в мастерских школы, Женя, разумеется, не имеет. Но он притащит на балкон настольную лампу со стеклянным матовым абажуром и в одну минуту удлинит у этой замечательной лампы шнур.

Подпрыгивая, размахивая руками, Женя спешит на кухню, где собирается позаимствовать электроудлинитель, отключив его от холодильника. Разумеется, ненадолго. Так, чтобы немного перед сном поработать. После он снова включит, можете не сомневаться!

Кухня, как всегда, встречает его сияющей белизной. Любит мама свой дом! Женю она, конечно, тоже любит, но, как сказал бы Толик, не входит в его психологию. На столе для Жени приготовлен ужин — творожники и молоко. Ешь, поправляйся, только не партизань на кухне.

Есть он не хочет, а партизанить не собирается. Он заберет удлинитель, подключит его к лампе, и больше ему ничего не надо.

Вот и записку ему оставили на условленном месте: «Ложись вовремя! Мы задержимся у Касаткиных».

Вовремя? Гм… Если верить часам, висящим над холодильником, пора, пожалуй, доставать простыни, разбирать тахту. Ну ничего! Сегодня у Жени такое настроение, что дело пойдет по-быстрому. И, кроме всего… Родители до того любят бывать у Касаткиных, что вернутся нескоро. Ура!

Женя действует очень разумно. Поскольку на балконе после дождя мокрядь, он для подстилки забирает в родительской комнате пачку старых газет. Обежав глазами эту комнату, залитую уютным розовым светом, Женя обнаруживает в ней непривычный разгром. Шлепанцы на виду, гардероб нараспашку, брюки на стуле. Но он не хмыкает, не насмешничает. С чего у него такое удивительное состояние? Он снисходительно журит взрослых: «Что ж это? Других день и ночь пилите за беспорядок, а сами так спешили к своим дорогим Касаткиным, что все на свете забыли». И покачивает головой: «Честное слово, как дети!»

Жене многое непонятно. Особенно, когда родители заводят разговор о «настоящей жизни». Настоящая жизнь — это опять же Касаткины! Так получается. Вот недавно Касаткины приобрели (не «купили», а «приобрели») замечательный магнитофон. Теперь отец Жени гнет спину, чтобы не отставать от них. Очень здóрово! Но зачем? Женю к магнитофону ни за что не подпустят, самим даже радио некогда слушать.

Интересно, с какой новой мечтой родители сегодня придут от Касаткиных? Ладно, лишь бы задержались подольше. А балкон — это гениальнейшая из идей!