Женька-Наоборот

21. Сады прекрасные

Прошла неделя… Вернее, пока еще шесть дней. Все это время чисто отмытые кисти покоились взаперти, дожидаясь субботы, второй половины дня. Кисти лежали-полеживали, а подготовка к митингу шла своим чередом.

Готовилась и Валентина Федоровна, обещавшая РСУ выступить следом за Костей. Субботним утром, в час, высвободившийся между уроками, она уединилась в тиши пришкольного парка. В тиши, но, к сожалению, не в тени. Удобная скамья, на совесть сколоченная мальчишескими руками, не скоро будет защищена от солнца. Пышные, могучие кроны зашумят над ней не раньше того, как сама Валентина Федоровна станет почтенным, а может быть, и заслуженным педагогом.

В глубине парка, вдоль не набравшей еще силу зеленой живой изгороди, алеют десятки галстуков. Круминь проводит у опытных гряд практический урок ботаники.

В ту сторону Валентина Федоровна старается не смотреть. Ее дело — внимательно листать клеенчатую тетрадку, память студенческих лет. И думать. Она не школьница, чтобы ее отвлекала каждая бабочка, каждый дождевой червь.

Валентина Федоровна ищет выписку из Чернышевского. Ту, где он говорит, что занятие общественными делами не только приносит обществу пользу, но и… — ага, вот эта выписка! — но и является «лучшей школой для развития в человеке всех истинно человеческих достоинств». Она перепишет, перенесет это на страничку блокнота, в который заглянет завтра перед началом митинга.

Он всегда с ней, ее карманный блокнотик. Каких только тут не увидишь пометок! У каждой своя история…

…Проводниковые наконечники. Штекера. Телескоп с просветленной оптикой.

Против записи о телескопе — галочка. Он уже куплен школой.

…Розы. Когда-то розами украшали невест, победителей, мраморные статуи богов. В течение веков выводились сорта, один удивительнее другого. Вьющиеся, стелющиеся, морщинистые, плетистые. Роза ругоза. Роза рубигиноза.

Однажды, еще до поездки на теплоходе, Таня Звонкова, поливая выстроившиеся на окнах физического кабинета горшки с папоротником и бегониями, рассказала о розовом кусте, который цветет у нее дома. Начала вспоминать и как-то особенно улыбнулась… Вскоре за этим Валентина Федоровна из некоторых педагогических соображений заглянула в специальный труд о культуре роз. Затем — контакт есть контакт! — завела с Таней речь об этом предмете.

А та возьми и вскочи, и давай уверять, что ей ненавистен не только собственный розовый куст, но и все розы на свете.

Когда же он стал ненавистен?

В блокноте после слов «роза рубигиноза» записано: «Для каждой группы сортов имеется свой способ обрезки. Если стричь все розы одинаково, можно совершенно искалечить розарий». Это занесено сюда вне зависимости от Таниной любви или же ненависти к безвинным цветам. Это касается всего класса. Разве можно стричь под одну гребенку, скажем, второгодника Борю Плешкова и Женю Перчихина… Или, например, Иру Касаткину…

Ира как будто не должна внушать опасений. Она всегда и во всем старается быть приятной. Так же, как и ее мама, очень любезная, умеющая найти правильный тон в разговоре, понимающе выслушать. Ирочка очень мила… Однако, когда начался ремонт, она беззастенчиво симулировала сыпь на руках, покрыв их крапинками «зеленки» — бриллиантовой зелени.

Мамаша, вызванная по этому поводу в школу, вступилась за дочь: «Не для того мы ее растили, чтобы сделалась маляром!» Да еще взвизгнула, позабыв о своем правиле всегда быть приятной.

Каждого придется «стричь» по-особому…

Отложив блокнот, Валентина Федоровна возвращается к заветной тетради. Тетрадка эта хранит высказывания и автора «Педагогической поэмы», и Добролюбова, и Песталоцци, и мысли великого русского педагога Ушинского. Например, хотя бы такую: «…только тот, кто трудится, сохраняет человеческий облик. Праздность же превращает человека в негодяя».

Надо бы втолковать кое-кому из мамаш эти золотые слова!

Хорошо сказал Писарев о будущем человеке (для Писарева он — будущий, для нас — уже настоящий!). О человеке, который станет смотреть на труд не как на печальную необходимость, а как на существенное условие жизни, как на высокое наслаждение.

«Высокое наслаждение»!.. Вот бы Дмитрию Ивановичу Писареву пройтись в прошлое воскресенье по четвертому этажу, заглянуть в актовый зал…

Валентина Федоровна подумала так и смутилась: что за детские мысли! Она встала, сделала шаг, другой и не заметила, как очутилась возле ребят. Все копошились в земле. На грядах темнели ровненькие бороздки и ямки.

Ботаник, блеснув очками, поднялся с колен:

— Прошу к нашему шалашу!

Голову вверх. Приветственно вскинул загорелые руки. Кто его знает, возьмет да примется читать вслух стихи. Например, Пушкина. Свои любимые. О Царском селе, о лицее…

И будет ему казаться, что вокруг уже шумит вековой парк. Вдобавок потребует, чтобы и всем казалось…

Однако Круминь воскликнул:

— Вот кстати! А я к вам с корыстной целью.

Это тоже знакомо. К кому только Ян Мартынович не обращается «с корыстной целью». И все ради прекрасных садов. И всегда на его сухощавом лице с выгоревшими на солнце бровями появляется эта вот смесь лукавства и неодолимой застенчивости.

— Валентина Федоровна, спасайте!

— Что такое?

— У меня урок за уроком, а надо кому-то ехать в питомник. Дайте хоть одного из своих ребят в придачу к моей мелюзге. Дайте, пожалуйста! Да потолковей, подобросовестней. Никто не желает помочь. Все помешаны на ремонте. Все от меня отмахиваются.

Валентина Федоровна не позволила себе отмахнуться. Сразу пошла к школе, торопливо соображая на ходу: кого же? Пожалуй, всех толковей и добросовестней Петя Корытин. А может быть, Куприянов? Или Коля Ремешко? Нет, Коля долго болел, его не надо перегружать.

У восьмого «Б» только что кончилось машиноведение. За неимением специального кабинета занятия проводились в слесарке. Но мастерская, когда в нее заглянула Валентина Федоровна, оказалась уже пустой. Не совсем пустой — Женя Перчихин и Лида, прозванная аккуратисткой, вдвоем наводили там порядок.

— Где остальные? — громко спросила Валентина Федоровна. — Уже наверху? Корытин, например, Куприянов…

Нехотя обернувшись, недовольный тем, что его оторвали от дела, Женя коротко взмахнул к потолку щеткой-сметкой. Это, как видно, должно было означать — наверху. Лида, которая тщательно выбирала из зазоров станка мелкую стружку, тем же жестом приподняла проволочку, сказав:

— Там! В классе. — И обратилась к Жене: — Теперь что?

Валентине Федоровне поскорей бы подняться в класс, но она, что называется, приросла к месту: не Лида-аккуратистка следила за тем, как Перчихин справляется с обязанностями дежурного, а он за ней!

Взял ветошь, масленку и принялся смазывать поблескивающий сталью станок. «Трущиеся и вращающиеся части», — так он деловитым баском пояснил Лиде. И она на другом станке стала повторять все действия Жени.

Толковые действия, добросовестные. Где же тут руки-крюки?

Вполне возможно, что дома, в комнате, набитой вещами, словно копилка деньгами, они и становятся «крюками». Скорей всего, дома Жене и шевельнуться нельзя. «Не тронь! Не испорть!..» Пожалуй, постель за собой прибрать не дадут: как бы не ошибся, укладывая на уважаемой тахте разнесчастные, в слащавых рисунках подушечки.

Родители, наверное, и знать не хотят, что сын у них заправский столяр да слесарь. И физик! Каждый день распивают вместе с Женей чаи и ни разу — в этом она готова поклясться! — не слышали от него про физику вокруг нас. Никакого контакта! Но ведь и в школе тоже… Разве не безобразие, что ей, руководителю класса, еще приходится кое-кого подталкивать, чтобы мальчика посмелей загружали, чтобы не отказывали ему в доверии. В прошлое воскресенье целое утро уламывала Рязанцева…

— Вот что, — твердо произнесла Валентина Федоровна. — Придется, Женя, снять тебя с последних уроков.

— Снять? Очень приятно!

— Ты нужен. Пойди умойся по-быстрому. — Валентина Федоровна не заметила, что пустила в ход любимое Женино выражение. — Надо поехать за рассадой в питомник. — Она улыбнулась. — Для наших прекрасных садов… Поручение очень важное. Не подведешь?

— Когда я кого подводил? — важно ответил Женя.

Правда, недавно он чуть не влип с кистями, но обошлось — спасибо Тане и Ларе. Кисти полеживают в кладовке чистенькие, промытые горячей водой и мылом. Сегодня после уроков их снова окунут в краску и начнут по последнему разу поправлять стены. Полный порядочек! Так, во всяком случае, представляется Жене.

— Значит, берешься? — вновь улыбается Валентина Федоровна.

— Приказано — еду! Порядочек…