Жгучая ложь

Глава 9 Панихида

Пробудившись на постели из душистых папоротников, я огляделся по сторонам и понял, что нахожусь в небольшой, но чисто прибранной комнатушке. Вдоль стен тянулись полки, на которых лежали связки трав и стояли баночки с пряностями. А в углу лежала диковинная пустотелая тыква с большим отверстием посередине и натянутыми поперек этого отверстия струнами. Но главное, на плетеном стуле сидела прехорошенькая молодая женщина в коричневом платье.

Приметив, что я открыл глаза, она встала, подошла ко мне и сказала:

– Надо же, все-таки очнулся. Признаюсь, я на это почти не надеялась.

– Пустяки, мне не впервой, – пробормотал я. Все тело отчаянно болело, но возвращение чувствительности само по себе являлось признаком выздоровления. А боль – явление временное. Она пройдет, как только завершится исцеление.

– Тебя принес конь, – продолжала женщина. – Ты где-то получил страшные ожоги и был при смерти.

– Ну конечно, – припомнил я, – эти проклятые стрекозлы едва не изжарили меня.

– Но теперь, вижу, дело идет на поправку, а потому скажу тебе кое-что. Гости у меня бывают нечасто, и я не привыкла разводить церемонии. Зовут меня Панихида, живу я одна – и меня это вполне устраивает. Поэтому чем скорее ты выздоровеешь и отправишься своей дорогой, тем лучше для нас обоих. Твой конь никуда не делся – пасется на лугу, рядом с домом.

Итак, эта мужчина предпочитала одиночество хорошей компании. Дело хозяйское – навязываться я не собирался. О нас, варварах, и о варварской манере обращаться с женщинами ходит множество слухов, но, как правило, их распускаем мы сами в рекламных целях. В действительности варвары предпочитают иметь дело с теми женщинами, которым они по вкусу, тем паче что женщин таких более чем достаточно.

– Меня зовут Джордан, – представился я. – Вообще-то я путешествую в поисках приключений, но сейчас выполняю одно важное поручение. Все мои болячки заживут очень быстро, так что я у тебя не задержусь. Спасибо, что позаботилась обо мне. Тебе, наверное, пришлось повозиться – насколько мне помнится, я был весь в грязи.

– Это уж точно, – подтвердила Панихида. – Песок прямо въелся в твою плоть. Уж я мыла-мыла, еле отмыла. Поначалу-то я вообще приняла тебя за мертвеца, но потом приметила, что ты вроде дышишь. Раны и ожоги я обработала бальзамом, и он подействовал быстрее, чем можно было ожидать. Но досталось тебе основательно – ты часом не в драконье логово залез? Впрочем, – продолжила она, не дожидаясь ответа, – парень ты крепкий. В наши дни такой мужчина редкость.

– Варвар как варвар, – с улыбкой отозвался я, – широк в костях, да умишко не ахти... – Тут я слукавил – в тот момент, благодаря продолжавшемуся воздействию белой лианы, с умом у меня все было в порядке. – К счастью, Пука не бросил меня в беде.

– Твоего коня зовут Пука? Он случайно не...

– Так оно и есть. Это пука, конь-призрак. С чего бы иначе ему таскать такие тяжеленные цепи?

– Вот это да! Ты приручил коня-призрака?

– Ну... не совсем так. Мы с ним подружились. Панихида залилась смехом, и должен сказать, ей это очень шло.

– Ладно, так или иначе, он тебе верен. Ему ведь ничего не стоило бросить тебя помирать в лесу. Но сейчас он пасется, а... – Она бросила взгляд в сторону очага:

– А ты случайно не хочешь подкрепиться?

– Еще как хочу. Просто с голоду умираю.

– Да, вижу, ты и вправду поправляешься очень быстро. Хороший аппетит – верный признак выздоровления, – Да, – согласился я, – у меня всегда так. Чем тяжелее рана, тем больше потом есть хочется.

Панихида снова рассмеялась, – видно сочла мое признание шуткой, – потом зачерпнула из горшка на очаге половник какой-то темной, как ее волосы, размазни, плеснула в деревянную плошку и протянула мне. Как ни странно, кашица оказалась вкусной и весьма питательной. Я сразу почувствовал прилив сил.

– У меня во дворе растет порточник, – сказала Панихида, протягивая мне коричневый джинсы. – Сама-то я предпочитаю платья, но тебе это будет в самый раз.

– Спасибо, – ответил я, вставая с папоротниковой постели и натягивая джинсы. Они оказались почти впору.

– Удивительно, – промолвила она, разглядывая меня без малейшего стеснения. Должен сказать, что в ее поведении не было и намека на дурацкую стыдливость, свойственную многим цивилизованным женщинам, хотя во всем остальном она казалась вполне цивилизованной – не мне чета. – На твоей коже и рубцов-то, почитай, не осталось. После таких страшных ожогов...

Я пожал плечами:

– Все было не так ужасно, как выглядело. Больше грязи, чем крови.

Можно было, конечно, рассказать об особенностях моего таланта, но мне казалось это бессмысленным, поскольку я все равно собирался уходить. Да и слушал я ее без особого внимания, ибо размышлял о смысле жизни, сущности бытия, природе магии и прочих высоких материях, насчет которых никогда не задумывался ни прежде, ни потом. До чего я тогда додумался, сказать не могу, потому как нынешнего моего ума для этого явно недостаточно.

Однако сейчас, вспоминая все произошедшее в доме Панихиды, я должен признать, что в определенном смысле вел себя не так уж умно. Что поделаешь, многие великие мыслители проявляют наивность, граничащую с глупостью, когда дело касается практических сторон жизни.

– Вот уж не думала, что ты так быстро встанешь на ноги, – сказала моя собеседница. – А можно поинтересоваться, в чем заключается твое важной поручение?

– Ну, – рассеянно отозвался я, – для тебя в этом нет ничего интересного. Мне просто нужно найти один объект и доставить его в замок Ругна.

– В замок Ругна? – переспросила Панихида. В голосе ее звучала явная заинтересованность, но тогда я не обратил на это внимания. – А что, он еще не развалился? В нем до сих пор живут?

– Развалиться не развалился, но старый кроль Громден умирает. Возникла проблема с наследованием престола, поэтому я...

– Король умирает? – На сей раз в голосе Панихиды звучала неподдельная тревога.

– Да. А на освобождающийся престол претендуют два волшебника – Инь и Ян. Поэтому я...

– Инь и Ян? Но ведь они...

– Они не могут прийти к согласию, – закончил я. Чтобы выяснить, чья магия сильнее, было решено провести состязание. Поэтому я...

– Начинаю понимать. Ты работаешь на них.

– Ну... можно сказать и так. Я должен выполнить задание, и если мне это удастся, королем станет Инь. Ян с помощью своих чар всячески мне мешает. Преуспеет он – ему и сидеть на троне. Ладно, не буду утомлять тебя подробностями. Спасибо за угощение. Я, пожалуй, пойду.

– Погоди. А этот... объект, о котором ты говорил. Что он собой представляет?

– Если б я знал. Инь снабдил меня специальным заклятием, которое должно привести куда следует, но я еще не пускал его в ход. По некоторым моим прикидкам, объект должен находиться где-то поблизости отсюда, потому как путь мой предопределен, и...

– Присядь, Джордан, – ласково проворковала Панихида, – позволь мне рассказать тебе одну интересную историю. Хочешь вина?

– О, большое спасибо.

Ни один варвар не откажется от вина, да еще в сочетании с возможностью услышать интересную историю из уст красивой женщины.

Панихида принялась смешивать в чашке какие-то жидкости. Мне бы удивиться – ведь всякий знает, что вино представляет собой сок винных кувшинок. Их них его получают, в них его и хранят. Рассказывают, будто в Обыкновении вино добывают из какого-то града, но в такое трудно поверить. Сказали бы еще – из дождя!

Панихида подала мне чашу. Я отпил глоток – мне понравилось. Правда, напиток слегка горчил, но варвары народ непривередливый.

– Знаешь ли ты, что у короля Громдена есть ребенок, дочь? – поинтересовалась красавица.

– Да, конечно. Он рассказывал.

– А что еще он рассказывал?

– Ничего особенного. Вроде бы он совершил какую-то ошибку, за которую теперь расплачивается одиночеством. А жена с дочкой от него ушли. – Я рыгнул, поскольку вино пузырилось у меня в желудке.

– Ну это далеко не вся история, – заметила Панихида.

Только сейчас я начал кое о чем догадываться:

– Ты часом не...

Панихида смерила меня взглядом, помолчала, а затем продолжила, так, будто и не слышала моего вопроса:

– Король Громден очень любил свою дочурку, и не удивительно, ведь она была весьма хороша собой. В конце концов королева, его жена, начала завидовать вниманию, какое Громден уделял девочке, и из зависти наслала на нее проклятие. Принцесса не могла оставаться в замке Ругна, ибо в ее присутствии эти стены должны были рухнуть. Вместе с крышей, башнями и всем прочим. Король был опечален, но не мог допустить разрушения столицы Ксанфа и вынужден был отослать дочку. Кроме того, он рассердился, а поэтому следом зз дочерью выставил из замка и жену. Однако та не осталась в долгу и на прощание прокляла самого короля. Ничего другого она толком не умела, но по части проклятий ей не было равных, именно в умении проклинать заключался ее талант. Второе проклятие королевы заставило короля начисто забыть о первом! Бедняга принялся разыскивать свою дочь, поскольку не помнил, что сам удалил ее из замка, и не знал, что случится, ежели она вернется. Наконец ему удалось разыскать ее – но она-то все помнила. Конечно, принцесса отказалась возвращаться в замок, а король решительно не мог понять, в чем дело, ибо всякий раз, когда она рассказывала ему о проклятии, он тут же все начисто забывал. Умело состряпанное проклятие невозможно свести на нет, рассказав о его природе, – оно действует, покуда не будет отклято или не износится от времени. Проклятия же, извергаемые оголтелыми извергами, а королева родом из этого племени, не изнашиваются никогда. Поскольку Громден не унимался и уговаривал дочь вернуться, она вынуждена была солгать ему, будто не хочет возвращаться в старый унылый замок и предпочитает жить в одиночестве. Это было жестоко, но увы, необходимо.

– Интересно. При мне он ни разу и не заикнулся ни о каких проклятиях.

– Естественно. О них он так ничего и не помнит, а вот о своей дочери не забывал ни на минуту. Больше всего ему хотелось, чтобы она вышла замуж за следующего короля и стала королевой. Престол Ксанфа не наследственный, он переходит от волшебника к волшебнику, но любой претендент чувствует себя увереннее, ежели ему удалось породниться со своим предшественником. Сама-то принцесса волшебницей не была, но для жены государя это значения не имеет.

– Понять старика можно, – сказал я, отставив в сторону опустошенный жбан, – но кажется, все его хлопоты напрасны. На престол взойдет или Инь, или Ян, и, на мой взгляд, ни один из них не заинтересован в женитьбе.

– Оба заинтересованы, да еще как. Не следует сбрасывать со счетов общественное мнение – народ с большей готовностью примет в качестве своего правителя зятя предыдущего монарха. Кроме того, пусть принцесса и не волшебница, но талант у нее есть, и этот талант способен помочь новому королю в делах правления. И наконец, она весьма привлекательна. Насколько я понимаю, большинству мужчин это далеко не безразлично.

– Что правда, то правда, – согласился я, оценивая великолепную фигуру самой Панихиды.

– А хоть бы и неправда, выбора у них все равно не было. Король постановил, что престол сможет занять только муж его ненаглядной – наглядеться на нее ему так и не довелось – дочурки. Хочешь в короли – изволь жениться.

Голова приятно кружилась, но меня малость мутило, словно пил я не простое вино, а вермут.

– Ну что ж, возможно, когда выявится победитель, он и впрямь женится на принцессе. Но если ее возвращение приведет к разрушению замка Ругна...

– То-то и оно. Девушка ни за что не согласится вернуться, она любит своего отца – и Ксанф. Она сделает все, чтобы не допустить падения замка, хоть это и разобьет сердце бедного старого короля. Такова жестокая правда – выбора у нее нет.

– Ну, – сказал я, вставая, это не мое дело. Я просто должен...

Панихида тоже поднялась:

– Очень жаль, варвар, что пришлось тебя отравить, – промолвила она, но выбора у меня не было. Сумей ты осуществить задуманное, Инь выполнил бы волю короля, женился на его дочери и тем самым уничтожил замок. А падение замка Ругна – это конец человеческого правления в Ксанфе.

– Но... – только и смог пробормотать я заплетающимся языком.

– Знай же простодушный варвар, что я и есть пропавшая дочь короля Громдена. Раз уж мне пришлось тебя убить, то по справедливости придется и объяснить, чего ради я это сделала. Ради спасения замка Ругна! Жизнь одного глупого искателя приключений ничто в сравнении с судьбой всего Ксанфа. А против тебя лично я ничего не имею. Ты очень даже приятный мужчина – для варвара.

Кажется, я порывался что-то сказать, но не успел, потому как умер. Яд Панихиды был силен и очень быстро распространился по всему организму. Подхватив тело под мышки – сила ее оказалась просто удивительной для такой стройной, невысокой женщины, – Панихида оттащила меня в угол и, поднатужившись, выпихнула в неприметный люк в задней стене.

Я заскользил по темному желобу, а потом полетел вниз со страшной высоты. Люк вел не куда-нибудь, а в скрытый забудочным заклинанием Провал. Летел я довольно долго, но в конце концов шмякнулся о камни и разбился всмятку. Панихида подстраховалась на тот случай, если яд окажется недостаточно силен. Но с такой высоты невозможно шлепнуться беззвучно, и шум моего падения заставил Пуку насторожиться. Он поскакал к Провалу, нашел нависший над ущельем уступ и глянул оттуда вниз. Уж не знаю, увидел он меня или учуял, но во всяком случае понял, кто лежит внизу, и горестно заржал. Думаю, конь-призрак чувствовал себя виноватым, ведь это он привез меня в дом коварной Панихиды. Как я уже говорил, ума Пуке было не занимать, хотя, наверно, он и позаимствовал малость от косоглазой белой лианы – она вполне могла подействовать и на него. Во всяком случае ему удалось найти способ спуститься в Провал, не переломав кости. Он рысил на запад вдоль края пропасти, пока не достиг моря, после чего сиганул с обрыва в воду. Хотя прыгать пришлось с изрядной высоты, Пука вскорости вынырнул и, несмотря на вес железных цепей, поплыл прямо в Провал. Когда поток обмелел, мой верный конь почувствовал под копытами сушу и поскакал ко мне. К счастью, провального дракона поблизости не оказалось. В конце концов, Провал, как мы теперь знаем, пересекает весь Ксанф, и ни один дракон не в состоянии находиться повсюду одновременно. Так или иначе, Пука проявил поразительное мужество – если только не забыл о драконе. С другой стороны, в последнее время он поднаторел в схватках с драконами, так что мог и не бояться. Но, скорее всего, Пука и помнил, и боялся, но твердо вознамерился помочь мне во что бы то ни стало. Довольно скоро он добрался до моих останков.

Зрелище, должен сказать, было не из приятных. Руки-ноги переломаны, хребет перебит в нескольких метах, а из расколотой головы вытекло какое-то серое вещество. Никогда не думал, что человеческая голова набита такой гадостью. Впрочем, скорее всего это относится только к варварам – недаром цивилизованные люди утверждают, что мы народ серый. Интересно только, откуда они об этом проведали.

Рядом валялся мой меч – погнувшийся и выщербленный. Последнее было весьма печально – клинок служил мне верой и правдой, а самоисцеляться он не умел.

С помощью копыт Пука собрал мои останки в кучу, а потом затолкал эту кучу на здоровенный лист и зубами стянул его края, соорудив нечто вроде узла. Конечно, при этом в мою разбитую голову набилось немало песку, гальки и прочей грязи, но тут уж ничего нельзя было поделать.

Бедняга пытался подцепить мешок и так, и сяк, но ничего не получалось. Тогда он принялся искать место, где эти жалкие останки можно было бы придать земле, – ему ведь и в голову не приходило, что человек способен возродиться из таких ошметков. Но каменистое дно не позволяло выкопать яму, а бросить меня непогребенным Пук не собирался. В конце концов он пропустил одну из цепей под связанными концами узла, протянул ее же сквозь гарду меча и потащил мешок к выходу из Провала. Узел подпрыгивал на камнях, отчего его содержимое перемешивалось еще больше. Достигнув песчаного побережья, Пука принялся рыть копытами могилу. Будучи хоть отчасти призраком, он прекрасно разбирался в похоронах, могилах и тому подобных вещах.

Но едва могила стала достаточно глубокой, ее стала заполнять вода. Пука недовольно фыркнул, отошел подальше от побережья и снова взялся за дело. Увы, с тем же результатом. Он отошел еще дальше, но там почва была каменистой и не поддавалась копытам.

Конь призадумался, а затем, кажется, решил похоронить меня в море. Это ведь совсем не то, что бросить тело в яму с водой. Но и это решение осталось неосуществленным. Во-первых, у Пуки не было ни лозы, ни лианы, чтобы привязать к узлу камень, да и завязать петлю зубами – дело мудреное. Во-вторых, он сообразил, что соленая вода скорее всего быстро разъест лист и тело вывалится наружу. И главное, Пука приметил в воде плотоядно облизывавшееся морское чудовище, а ему было известно, что я отнюдь не стремился закончить свои дни в животе у какого-нибудь зверя. Хорошо еще, что этого чудища не оказалось поблизости, когда он прыгнул в море.

Так ничего и не придумав, он мотнул головой и поволок узел дальше, решив похоронить меня по-людски, чего бы это ни стоило.

Стоило это ему немалых усилий. Выбираться из Провала пришлось по узеньким каменистым тропкам. Склон был крутым, Пука задыхался и обливался потом, но продолжал свои нелегкий путь, пока не стемнело. Ему поневоле пришлось остановиться, поскольку в темноте запросто можно оступиться и полететь с откоса. Найдя более-менее подходящую площадку, он запихнул узел в выемку между камнями, а сам пристроился рядом и заснул стоя. Несмотря на усталость и голод, он твердо намеревался довести задуманное до конца. Пука оставался верен нашей дружбе и после моей смерти.

Поспать толком ему так и не удалось – едва стемнело, из своих нор повылазили ночные твари. Сначала чуть пониже площадки, на которой стоял Пука, открылся лаз, и оттуда высунулась голова гоблина. Конь-призрак столкнул копытом камень, и гоблин счел за благо убраться. Пук знал, как опасны гоблины, когда они собираются толпой, но этот склон не был местом их обитания, а один приблудный гоблин серьезной угрозы не представлял.

Затем Пука принюхался и фыркнул – запах ему явно не понравился. Поначалу он чуть было не решил, что я уже протух, но в следующий миг услышал хлопанье крыльев и сообразил, что смрад исходит от гарпии. Впрочем, возможно, попахивало и от меня, ведь гарпия прилетела именно потому, что учуяла падаль. Она явно намеревалась меня сожрать, но, когда Пука предостерегающе заржал, встал на дыбы и зазвенел цепями, мигом пересмотрела свои планы.

– Ишь, раззвенелся – а чего ради? Гарпына – гарная дивчина, ей чужого не надо. Твоя добыча пусть тебе и остается. Я просто не думала, что лошади тоже едят мясо. Предупреждать надо, блинди блин!

Впрочем, я не уверен, что последние слова звучали именно так, но они были нехорошие. Возможно, даже поносные. Во всяком случае таившиеся за камнями мелкие твари понеслись кто куда, этак их разобрало. Но Пука остался на своем посту, хотя ему явно было не по себе.

Свою бессменную вахту мой верный друг нес до утра. Он считал, что оберегает мои останки для пристойного захоронения, тогда как в действительности предоставил мне возможность вернуться к жизни. Окажись я в брюхе у гоблина или у гарпии, исцеление заняло бы куда больше времени, хотя я и без того был намного мертвее, чем когда-либо до сих пор. Но все части моего тела находились в узле, да и песок с галькой пошли в дело. Талант работал исправно, и, когда утреннее солнце неохотно заглянуло в ущелье, я зашевелился. Чем встревожил Пуку, решившего, что по его недосмотру какой-то мелкий хищник сумел забраться в мешок. Не теряя времени, он заглянул внутрь.

– Привет, дружише, – сказал я. – Ну и досталось же мне на сей раз!

От удивления Пука едва не свалился с откоса.

С огромным трудом мне удалось сползти с листа. Воскресать вообще дело непростое, а ежели убит дважды – тем более. Я нуждался в отдыхе и еде, чтобы восполнить энергию, затраченную на исцеление.

– Слышь, Пука, ночью действительно прилетала гарпия? поинтересовался я. – Коли так, зря ты ее прогнал. Вызвал бы с ней аиста, то да се...

Ошарашенный Пука вытаращился так, словно на голове у меня выросли рога. Я и сам понял, что ляпнул совершенно несусветную чушь. Как вообще могла прийти мне в голову такая грязная мысль?

Сейчас-то мне все ясно, я тогда было невдомек. Грязь, смешавшаяся с моими останками, проникла в проломленную голову, породив в ней грязные помыслы. Хорошего в этом, конечно, мало, но, когда восстаешь из мертвых, не стоит сетовать по мелочам.

Через некоторое время Пука оправился от изумления и понюхал мою руку. Я сообразил, что до сих пор он не видел, как действует мой талант, поскольку всякий раз оказывался где-нибудь в другом месте – то удирал от драконов, то искал выход из пещеры свинопотамов, то сражался в тараском. Настала пора растолковать ему, что к чему.

– Не сомневайся, дружище, я жив-живехонек. Мой магический талант заключается в способности к самоисцелению. Проще говоря, ежели мне оттяпают руку или там ногу, я отращу новую, а коли убьют, через некоторое время воскресну. Правда, воскресать – дело долгое и трудное, но ты, должно быть, собрал все, что от меня осталось, в одну кучу, поэтому я и очухался так скоро. Спасибо, ты настоящий друг.

Пука стоял неподвижно, переваривая услышанное. Я с трудом поднялся на ноги и обнял его за шею. Замечу, что шеи у лошадей подходят для этого наилучшим образом – не то, что у кур.

– Вижу, ты прихватил и суму с чарами, и мой верный меч. Прекрасно. Пусть заклятия и перепутались, но кое на что они еще пригодятся.

Задание должно быть выполнено. Я огляделся и нахмурился:

– Послушай, а как нас занесло на этот склон?

Я припомнил, как Панихида любезно поднесла мне чашечку яду, но это не объясняло всего. От простого отравления я оправился бы быстрее и легче. Свежая, только что выращенная кожа не оставляла сомнений в том, что мне пришлось исцеляться после тяжких увечий. Да и одежда моя была изорвана в клочья.

Пука движением головы указал на Провал.

– Ты хочешь сказать, что эта девица сбросила меня туда? Ого! Надо думать, я превратился в мешок с костями.

Конь кивнул. Только сейчас я понял, чем ему обязан и как много значит для меня его дружба.

Мы возобновили подъем. Дело шло медленно, поскольку Пука устал, а у меня почти не было сил. С трудом карабкаясь по склону, я размышлял об услышанном от Панихиды.

Итак, она – дочка короля Громдена и не желает возвращаться в замок и выходить замуж за Иня. Памятуя о проклятии королевы, к этому можно отнестись с пониманием, но зачем ей потребовалось меня убивать? Не хочешь замуж – не выходи. Она могла сказать «нет» и отцу, и волшебнику Иню и попросить меня никому не рассказывать о ее местонахождении. Или, ежели я, на ее взгляд, не заслуживал доверия, могла покинуть свою хижину и найти другое тайное убежище. Жестокость ее казалась совершенно бессмысленной, и это раздражало меня, поскольку Панихида была весьма и весьма привлекательной женщиной. С которой я был бы счастлив...

Тут я заинтересовался ходом собственных мыслей. Само собой, многое из того, что приходило мне в голову, объяснялось попавшей туда грязью. Особой беды в этом вроде и не было – грязь ничем не хуже противного с виду и совершенно бесполезного серого вещества, – но ум мой работал несколько иначе, чем прежде, поскольку голова представляла собой нечто вроде яичницы-болтуньи с песком. По все видимости, я утратил большую часть обретенной с помощью К.И. мудрости, во всяком случае, на философские размышления меня больше не тянуло. Скорее всего хорошая встряска да изрядная доза песку свели на нет действие заклятия. А жаль, будь у меня побольше ума, я, возможно, сумел бы избежать многих бед.

Однако не требовалось быть великим мыслителем, дабы сообразить, что от Панихиды лучше держаться подальше, – надо полагать, она просто чокнутая. Ежели Инь собирается жениться на сумасшедшей, это его проблема – он волшебник и, вероятно, ухитрится с ней совладать. Я, правда, не понимал, как может человек пожелать связать свою судьбу с такой женщиной.

Впрочем, нет, понимал. Очень даже хорошо понимал. Во-первых, корона – вещь привлекательная, и, ежели иначе ее не заполучить, женишься хоть на курице. А Панихида не курица! Грязные мысли возбужденно зашевелились, и я зримо представил себе, как она выглядит без одежды и что можно... Впрочем, это несущественно. Так, глупость.

В любом случае моя задача не имела никакого отношения к Панихиде, женитьбе, проклятию и всему такому прочему. Мне следовало просто-напросто раздобыть объект, доставить его в замок и унести ноги, прежде чем Инь приволочет туда принцессу и у замка окончательно съедет крыша – как и у всех его обитателей. Близился полдень, когда мы с Пукой, к превеликому нашему облегчению, выбрались наконец на зеленое, поросшее густой, высокой травой плоскогорье с разбросанными тут и там купами фруктовых, ореховых и хлебных деревьев. Здесь можно было отдохнуть и основательно подкрепиться, что не помешало бы нам обоим.

Я сделал несколько шагов к ближайшему дереву – и наступил на черный камень. Последовала вспышка.

Даже если бы я не знал, что представляет собой черный камень, понять это не составляло труда, потому как стопа моя мигом окаменела. Однако и окаменевшей стопой я пнул черный камень с такой силой, что он долетел до края обрыва и покатился вниз, к морю. Склон и сам был каменистым, так что больших бед заклятие натворить не могло – окаменение грозило разве что гоблину или морскому чудищу. Пуку черные чары не коснулись.

Почувствовав, как затвердевает и вторая нога, я полез в суму, нашаривая противодействующее заклятие. Оно уже было израсходовано, но в тот момент я действовал не размышляя. Во-первых, голова моя была набита песком, а во-вторых, мало кто станет предаваться раздумьям, чувствуя, что превращается в камень.

В моей руке оказалась белая кукла. Первоначально она предназначалась для обмена телами, и я понятия не имел, чего ждать от нее теперь. Мне хотелось верить, что эта штуковина мне, поможет, а как – это уже другое дело. Мой поступок был продиктован отчаянием.

– Действуй! – воскликнул я, подняв куклу на головой.

Она вспыхнула, и в тот же миг я отчетливо увидел стрелку, указывающую на восток. Ага, стрелка. Стало быть, я задействовал белый компас, указывающий местонахождение объекта. Теперь я сумею отыскать его, ибо действие черного компаса, с которым я столкнулся на вершине горы, уже ослабевало. Инь предупреждал, что чем чары свежее, тем сильнее.

Однако для того, чтобы что-то найти, нужно дотуда дойти, а моя способность дойти куда бы то ни было вызывала сильные сомнения. Процесс окаменения продолжался. Возможно, то, что я мигом спихнул черный камень в пропасть, в какой-то мере ослабило его воздействие, тем не менее я превращался в статую.

Руки мои немели, волосы на голове становились тяжелыми и ломкими. Остекленело лицо. Дыхание замедлилось, а потом прекратилось вовсе, ибо каменные легкие слишком тяжелы, чтобы поддерживать этот процесс. С тяжелым стуком я упал на землю – хочется верить, что земля при этом не слишком пострадала. Окаменев полностью, я, разумеется, умер. Третий раз всего-навсего за два дня! Варварам свойственно стремиться к первенству, но честь поставить такой рекорд я предпочел бы предоставить кому-нибудь другому.

Пука смотрел на меня с неподдельной тревогой. Помочь мне он, разумеется, не мог, однако в отчаяние не впал, ибо, будучи животным смышленым, довольно быстро смекнул, что человек, вернувшийся к жизни после падения в Провал, скорее всего исцелится и от окаменения. Он приподнял меня, подхватил цепью и оттащил в тень того самого дерева, к которому я направлялся. Затем конь принялся пощипывать травку, одним глазом косясь на меня, а другим поглядывая по сторонам на случай появления какого-нибудь приблудного чудища.

Вокруг бурлила дикая жизнь Ксанфа, но, к счастью, хищников, опасных для Пуки, поблизости не оказалось. Не было также ни жуков-буровиков, ни альбатросов-каменотесов, ни клопов-рудокопов – короче, никого способного причинить вред каменной статуе.

С низким басовитым гудением с цветка на цветок перелетали летающие тарелки, им вторило тонкое жужжание летающих блюдец. Ни те, ни другие опасности не представляли. Они собирали нектар, так что, поймав одно из этих существ, можно было отведать сладкого лакомства прямо с тарелочки. Из кустов доносился горестный клич жалейки. Вообще-то она на человека не нападает, но, потревоженная, запросто может ужалить. Ужаленный жалейкой, как правило, проникается такой жалостью к себе, что тут же заливается горючими слезами. Тут главное держаться подальше от огня, чтобы не загореться. Я слышал, будто пролитые на землю горючие слезы никогда не пропадают даром – стрекозлы выискивают каждую лужицу, поскольку эти слезы великолепной топливо.

Усевшийся на ветку канюк канючил долго и занудливо, но в конце концов, очевидно, приняв меня за настоящую статую, уронил мне на нос катышек и улетел. Теперь я понял, почему скульптуры терпеть не могут птиц.

Настал вечер, сгустилась тьма, а Пука по-прежнему кругами ходил по поляне, карауля мое окаменевшее тело. Теперь он верил в мой талант и не сомневался в благополучном исходе.

Вера его была вознаграждена. Способность к самоисцелению вступила в противоборство с черным заклятием Яна и мало-помалу стала одолевать. Ночью ко мне вернулось дыхание, ибо голова и торс вновь обернулись плотью. Хорошо, что злой волшебник Ян ничего не знал о моем таланте и дал маху, полагая, будто заклятие окаменения способно покончить со мной раз и навсегда. Возникни у него хоть малейшее подозрение, что я способен раскаменеть, Ян наверняка разбил бы статую на мелкие кусочки и разбросал осколки куда подальше. Сомневаюсь, чтобы после этого мне удалось исцелиться. А если бы и удалось, то очень нескоро. Уж кто-кто, а Ян наверняка сумел бы использовать это время, чтобы взобраться на трон и нахлобучить корону.

Еще не расцвел рассвет, а мне уже удалось присесть. Пука удовлетворенно заржал – я оправдывал его надежды. Но не свои, поскольку обе ноги и левая рука еще оставались каменными, да и череп, признаться, был каким-то... каменистом. Обычно процесс исцеления ускорялся по мере приближения к завершению, на сей раз он, напротив, замедлилися.

Впрочем, удивляться не следовало, ведь в последнее время мне слишком уж часто приходилось прибегать к помощи своего таланта. Тараск меня покусал, стрекозлы чуть не сожгли, Панихида отравила и спихнула в Провал, Ян обратил в камень – и все это всего за какую-то пару дней. Причем в ряде случаев мне пришлось не просто исцеляться, а воскресать. Ни один талант не выдержит такой нагрузки.

Понимая это, я особо не волновался, ибо пребывал в уверенности, что через несколько часов, в крайнем случае дней магия восстановит полную силу и справится с остатками окаменения. А пока придется обходиться тем, что имеется.

Уже впоследствии, размышляя о случившемся тогда, я пришел к заключению, что мой талант оказался в каком-то смысле сбитым с толку. Слишком много энергии было затрачено на следовавшее одно за другим исцеления, так что в итоге талант будто утратил память о том, каким я должен быть на самом деле, и наличие каменной руки и каменных ног воспринял как должное. Впрочем, все это не более чем догадки, я понятия не имею о принципах действия магии.

Ухватившись за цепь стоявшею поблизости Пуки, я поднялся на ноги и тут же потянулся к деревьям, чтобы подкрепиться фруктами и орехами. Через некоторое время ко мне вернулась способность передвигаться самостоятельно, но ноги оставались каменными. В какой-то мере это напоминало хождение на ходулях – ходить-то можно, но далеко не уйдешь. Без верного друга мне пришлось бы туго.

К полудню я несколько восстановил силы и решил двинуться в путь. На сей раз у меня не было сомнений относительно направления – стрелка в моем сознании четко указывала дорогу. Правда, сама она выглядела какой-то расплывчатой, но это наверняка было следствием загрязнения моего ума. При все прочих издержках белый компас оказался задействованным вовремя, ибо, судя по всему, объект находился совсем неподалеку.

Мы двигались на восток вдоль Провала, и я не переставал удивляться тому, что никто не предупредил меня о существовании этой чудовищной пропасти, проглядеть которую решительно невозможно. А заодно гадал, что за объект может быть спрятан в этих местах.

Вскоре мы приблизились к притулившейся у самого обрыва хижине Панихиды. Стрелка указывала прямо на нее. Резонно решив, что объект находится где-то позади, я решил объехать избушку стороной. Но, по мере того как мы отклонялись к югу, стрелка поворачивалась. Она упорно указывала на жилище беглой принцессы!

Мне не очень хотелось снова оказаться у нее в гостях, но, когда мы отъехали на восток от хижины, стрелка указала на запад. Сомнений не оставалось – то, что я искал, находилось в логове этой сумасбродки.

Я вздохнул. Не хочется к ней соваться, а придется. Вряд ли Панихида обрадуется моему появлению, ведь она дважды убила меня, чтобы не дать заполучить искомое. А сейчас мне придется забрать это – не знаю что – у нее из-под носа, да желательно побыстрее, не то эта женщина наверняка найдет способ убить меня еще раз. Я не осуждал ее за нежелание возвращаться и подвергать опасности замок Ругна, но и позволить убивать себя по нескольку раз на дню не собирался, потому как смерть дело неприятное, а воскрешение – нешуточное.

Подъехав к дому, я спешился и постучал в дверь. Изнутри доносилась негромкая, приятная музыка, – видимо, хозяйка перебирала струны той тыквы, которую я у нее видел. Как только раздался стук, музыка, смолкла, и спустя мгновение Панихида открыла дверь. Завидя меня, она остолбенела – глаза полезли на лоб, рот раскрылся, а нежная кожа побледнела.

– Зашел кое-что забрать, – грубовато пробурчал я. По правде сказать, я не собирался ей грубить и не проявил учтивости лишь потому, что сердился на себя. А на себя я сердился потому, что не мог по-настоящему рассердиться на нее. Варвары все такие – несмотря на неоспоримые доказательства противного, они склонны верить, будто прекрасные женщины так же прекрасны внутренне, как и внешне. Мне ли не знать, что это за птица, однако, когда я смотрел на Панихиду, все содеянное ею со мной казалось не столь уж предосудительным. – Я только возьму что надо и уйду. Ну-ка, пусти меня.

Панихида, так и не вымолвив ни слова, отступила в сторону. Я проскочил мимо нее и проверил стрелку. Вот те на! Острие указывало прямо на хозяйку хижины.

– Ага, значит, это у тебя. Небось ты с самого начала все знала, только мне не сказала. Давай сюда!

– Ты мертв! – пролепетала она.

– Как бы не так! Я же говорил, что быстро лечусь. Нечего болтать попусту – отдавай мне эту штуковину, и разойдемся по-хорошему.

– Я... у меня ничего нет.

Панихида по-прежнему выглядела так, словно увидела призрак, хотя в то время я таковым вовсе не был, – Послушай, женщина, ты убила меня, так что я не считаю себя обязанным с тобой церемониться. Сказано тебе, давая сюда... сама знаешь что!

– Сказано тебе, нет у меня ничего! – крикнула она, видимо, несколько оправившись от потрясения. – Я даже не знаю, о чем ты толкуешь.

С меня было довольно. Существуют пределы тому, что может вытерпеть варвар даже от самой очаровательной женщины. К тому же, возможно, мое сердце еще не вполне раскаменело. Сграбастав Панихиду, я принялся обыскивать ее, прощупывая все тело.

Она не сопротивлялась. Найти ничего не удалось, но стрелка с поразительным упорством продолжала указывать на нее.

– Может, мне нужно забрать что-то из твоей одежды? – предположил я. Ну-ка, снимай платье.

– И не подумаю! – возмущенно воскликнула Панихида, окончательно убедившаяся в том, что я никакой не призрак.

– Ладно, сделаю это за тебя, – сказал я и принялся расстегивать не ней платье.

– Ты варвар! – взвизгнула она.

– Это точно, – самодовольно подтвердил я.

– Хорошо-хорошо, я сама. Убери руки.

Панихида расстегнула платье. Сбросила на пол и переступила через него. Больше на ней ничего не было. Затем она сняла туфли и осталась совершенно голой. Подхватив платье и туфли, я бросил их на кровать и проверил компас. Стрелка указывала на обнаженную женщину.

– Может... может, ты это проглотила? – предположил я, несколько подрастеряв уверенность.

– У тебя в башке мозги или мякина? Может, ты еще выпотрошишь меня, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри?

Я покачал головой:

– Не хотелось бы, но я никак не возьму в толк...

– Отроду не видала таких бестолочей. Неужто до тебя и сейчас не дошло...

До меня дошло. Неожиданно все встало на свои места. Панихида вовсе не прятала объект и уж подавно не глотала его – она сама была этим объектом, И то сказать, зачем добывать какую-то штуковину, а потом, выиграв состязание за право взойти на трон, еще и предпринимать усилия, чтобы жениться на строптивой девице? Не проще ли добыть саму девицу? А поскольку девица своенравна и даже опасна, лучше всего спихнуть эту работенку на неискушенного в интригах невежественного варвара.

С самого начала я не испытывал особого почтения к волшебнику Яну, но теперь у меня возникли сомнения и в добропорядочности Иня. Беда в том, что я был связан по рукам и ногам данным мною обещанием. Наверное, король Громден хотел предупредить меня о возможных затруднениях. О проклятии, о том, что возвращение принцессы приведет к разрушению замка, он не помнил и искренне хотел, чтобы дочь вернулась домой, стала королевой и была счастлива. Родители нередко считают, будто они гораздо лучше своих детей, даже давно повзрослевших, знают, что нужно для их счастья. Однако король знал, что его дочь возвращаться не хочет и будет сопротивляться этому всеми доступными средствами.

Средства, к которым она прибегла, я, разумеется, одобрить не мог, но позицию ее понимал. Случись мне узнать, что мое возвращение в Крайнюю Топь приведет к разрушению родной деревни, я бы тоже противился этому всеми силами. Сейчас я чувствовал себя виноватым из-за того, что должен был сделать, – тем не менее я должен был это сделать. Я ведь дал слово.

Будь проклят тот час, когда я подрядился на эту паршивую работенку!