Жгучая ложь

Глава 13 Пустой рыцарь

Уходивший вниз тоннель привел нас в большую похожую на хлев пещеру, где под присмотром солидных пышнотелых коровяк решились маленькие телятки, а старые быки степенно жевали свою жвачку. Мула провела нас прямиком к королевскому стойлу, где мы увидели могучего коровяка с величественной и благородной осанкой. Представив нас королю, Мула осталась в стойле, чтобы переводить его речи, ибо мы не понимали языка коровяков. Зато нас, судя по всему, король понимал без труда. Царственным особам принято давать хорошее образование, и порой это оказывается весьма полезным.

– Приветствуем тебя, государь, – промолвила Панихида с церемонным поклоном. Поскольку в этом сообществе явно господствовали самцы, предпочтительнее было, чтобы и с нашей стороны говорил мужчина. А в роли мужчины, как бы это меня не раздражало, в настоящее время могла выступать только она. – Позволь выразить глубокую благодарность за то, что твои подданные помогли нам спастись ль гнусных, глумливых, гневливых гномов.

Король ответил басовитым мычанием.

– М-мэти м-мномы м-мущая моль, – перевела Мула.

– Эти гномы сущая боль, – повторил я для Панихиды, ибо ее мужское ухо было совершенно невосприимчиво к оттенкам произношения. Неудивительно, что она не могла петь так красиво, как я.

– Это еще мягко сказано, – заметила Панихида, – ведь они собирались сварить из нас похлебку.

Король снова замычал.

– Мы млюдей не медим, – перевела Мула, – мы млюбим мпесни.

– Мы людей не... – начал было я, но Панихида оборвала меня с типично мужской бесцеремонностью и обратилась к королю:

– Государь, мы безмерно признательны тебе и твоему народу, однако не можем остаться навсегда в вашей гостеприимной пещере, ибо у нас есть иные обязанности.

– Му-у? – разочарованно промычал король.

– Мы глубоко уважаем славный народ коровяков и его достойного короля, – заявила Панихида, – но и ты должен нас понять. Я сама... я сам – отпрыск королевского рода, а тебе ли не знать, что благородство обязывает?..

Король вновь замычал – с сожалением, но понимающе. Он не мог не признать, что с высоким происхождением связана особая ответственность.

– Может быть, мы в силах сделать для тебя и твоих подданных что-нибудь полезное? – поинтересовалась Панихида. – Нам хотелось бы отблагодарить вас за помощь.

Король принялся мычать на разные лады. Мула вторила ему со своим неподражаемым акцентом. Я говорю это вовсе не в укор – она старалась, и у нее получалось совсем неплохо. Наверное, коровякам тоже казалось, что наша речь звучит чудно.

– Все, что нам нужно, это хорошие пастбища, – перевел я следом за Мулой. – Самые лучшие угодья лежат в нижних пещерах, а они принадлежат рыцарям. Правда, пастись там рыцари порой разрешают, но за это нам приходится платить дань. Ужасную дань. Увы, мы окружены врагами. Над нами живут гневливые гномы, а под нами обосновались распроклятые рыцари...

Мула поведала нам, что воинственные и вооруженные до зубов создания, именуемые рыцарями, допускают коровяков на некоторые нижние пастбища, но взамен требуют ежегодную жертву – лучшую телочку и лучшего молодого бычка. Несчастные коровяки вынуждены платить эту страшную подать, ведь, вздумай они отказать, рыцари лишат их доступа к своим угодьям. А поскольку верхние пастбища по большей части разорены гномами, коровякам приходится выбирать между кровавой данью и голодной смертью. Невеселый выбор.

Как выяснилось, раньше все нижние пещеры безраздельно принадлежали предкам нынешних коровяков. Не ведая худа, они преспокойно паслись на сочном мху, пока в их владения не вторглись воинственные закованные в сталь всадники. Никто не знает точно, откуда они пришли, говорят, из какой-то крепости, где все было очень крепким. Быки, конечно, пытались оказать сопротивление, но их рога оказались бессильными против крепких рыцарских доспехов, а длинные копья рыцарей пронзали обнаженные тела насквозь. По правде сказать, рыцари могли перебить всех коровяков за час, однако предпочли сохранить их ради забавы. Таким образом установленная рыцарями дань представляла собой плату не только за пастбища, но и за право жить. Однако обычное убийство не представляло для рыцарей интереса, и они предоставляли жертвам возможность оказать сопротивление. Коровяки отправлялись в ужасный лабиринт, где получали мечи и должны были сразиться с победителем рыцарских турниров. Соглашение, условие которого продиктовали сами рыцари, гласило, что в случае победы предназначавшихся в жертву бойцов кровавая дань будет предана забвению, а народ коровяков получит право свободно пастись в нижних пещерах. Однако, несмотря на то что коровяки вдвоем выходили на бой против одного -единственного рыцаря, они неизбежно встречали свою погибель. Все рыцари были умелыми бойцами, а уж тот, кто побеждал на турнире, по праву считался лучшим из лучших.

– Но почем вам знать, что, даже одержи ваши бойцы победу, рыцари сдержат свое слово? – спросила Панихида с присущей всем мужчинам подозрительностью.

– О, они всегда держат свое слово, – заверила ее Мула, – ибо считают это делом чести. А честь для них имеет особое значение. Они считают, что рыцарь без чести – ничто. Его просто не существует. Это воинственный, суровый и бессердечный народ, но не лживый. На рыцарское слово можно положиться.

Мне начинало казаться, что эти рыцари во многом походят на варваров. А коли так, можно попробовать с ними договориться.

Выбраться из обиталища коровяков молено было двумя путями – или через владения гномов, или пещерами рыцарей. Ежели мы не хотим застрять среди коровяков навеки, надо выбирать. А если вдобавок мы еще и хотели отблагодарить добродушный рогатый народ, то...

Панихида еще раздумывала, но у меня не было сомнений.

– Надо помочь этим славным созданиям, – сказал я, – и не только потому, что путь к свободе пролегает через пещеры. И даже не только из благодарности. Мне кажется, что встреча с рыцарями обещает стать настоящим приключением.

– Ничего себе приключение! – воскликнула Панихида. – Кошмар. Они ведь могут нас убить!

– Лучше сложить голову в честном бою, чем быть постыдно сваренным в горшке, а потом еще и столь же постыдно съеденным. Конечно, мы можем поступить иначе. Остаться здесь и петь коровякам песни – пока не помрем с голоду вместе с ними.

– Я вижу, ты по-прежнему петушишься, как заправский мужчина, – заметила Панихида. – Однако выбор у нас и впрямь невелик. Конечно, ты мог бы превратиться в мышь и удрать отсюда в одиночку, но у меня такой возможности нет. Кроме того, мне хотелось бы когда-нибудь вернуться в свое тело. Сердце кровью обливается, когда я вижу, как ты с ним обращаешься. – Панихида расправила могучие плечи и вновь обратилась к королю:

– Государь, мы решили занять место тех, кто предназначен в жертву в этом году. Если нам удастся победить рыцаря, вы освободитесь от кровавой дани. Одолеет он – вам не придется приносить никого в жертву хотя бы в этом году.

Король замычал – удивленно и одобрительно.

– М-мвы – му-мужественные млюди, – перевела Мула.

– Очень мужественные, – не без иронии подтвердила Панихида и, склонившись ко мне, шепнула:

– Посмотрим, чем обернется твое дурацкое геройство.

Разумеется, прежде всего следовало подготовиться к встрече с рыцарями, и тут было не обойтись без помощи коровяков. К счастью, у этого народа существовал обычай изготовлять точные копии голов выдающихся героев прошлого – так они сохраняли свою историческую память. Головы это делали из плотной ткани, обмазывали глиной и раскрашивали, да так умело, что их невозможно было отличить от настоящих. Одну из таких бычьих голов преподнесли Панихиде – в противном случае ей не удалось бы выдать себя за коровяка. Голова, которой предстояло увенчать мое тело, представляла собой портрет легендарного героя по имени Минотавр. Рассказывали, что он в поисках приключений удалился в Обыкновению, где снискал великую славу, сразив множество обыкновенов в тамошнем лабиринте. По мнению Мулы, такой великий боец, как Минотавр, наверняка справился бы с любым рыцарем, но за прошедшие века коровяки стали мирным народом и подрастеряли боевые навыки. Возможно, она была права, но мне незлобивость коровяков представлялась скорее достоинством, чем недостатком.

Самому мне тряпичная голова не требовалась. Пустив в ход талант Панихиды, я увеличился в размерах, восстановил нормальную плотность и превратил свою голову в коровью. Не слишком большую, но увенчанную довольно острыми рогами.

На все ушло около часа. Коровяки взирали на мое преображение с удивлением, едва ли, однако, большим, чем удивление самой Панихиды.

– Как это у тебя получается?! – воскликнула она. – Ты проделал это втрое быстрее меня!

– Метод прост, – ответил я, гордясь своим открытием, – сначала я начал превращаться в великана вдвое выше тебя ростом, но прекратил это, как только достиг твоего размера. На это ушло десять минут. Затем я собрался увеличить вес в восемь раз, но остановился через четверть часа, когда он только-только удвоился. Ну а под конец я превратил голову в коровью, оставив все прочее таким, как было. Эта работа оказалась самой долгой – на нее потребовалось полчаса.

– Но как же так? Преображаться должно все тело!

– Ничего подобного. Ты можешь изменять, что хочешь, хоть руки, вроде как у гарпий, кентавров или коровяков, достаточно изменить те части тела, которые должны отличаться от человеческих.

– Никогда бы не поверила, что такое возможно, но ты проделал это у меня на глазах. Невероятно. Всего за три дня ты узнал о моем собственном таланте больше, чем я за всю жизнь.

– Мне просто повезло, – отмахнулся я. Глаза Панихиды сузились.

– Я всегда считала варваров тупицами, но ты гораздо смышленее, чем... – Она пожала плечами:

– Ты... далеко не прост.

В ответ плечами пожал я:

– Дело тут не в уме, а в том, что мы, варвары, гораздо ближе к природе. Мне удалось освоить твой демонический дар, поскольку он является природным.

– Нашел природное явление, – со смешанным чувством хмыкнула Панихида.

Поужинали мы свежим мхом, поскольку никакой другой пищи у коровяков не водилось. Лакомством это, конечно, не назовешь, но все лучше, чем ложиться с пустым желудком. Зато отведенное нам стойло коровяки устлали старой соломой – материалом по здешним понятиям прямо-таки драгоценным. Панихида не зря упомянула о своем происхождении – нас принимали, как особ королевской крови.

Проснувшись поутру, мы решили незамедлительно отправиться навстречу судьбе. Вообще-то коровяки должны были посылать на убой очередную пару только в следующем месяце, но полагали, что рыцари не станут привередничать. Чтобы встретиться с ними, следовало просто идти вниз по тоннелю и время от времени громко мычать, привлекая к себе внимание. Что мычать да как – не имело ни малейшего значения. Надменные завоеватели не утруждали себя изучением языка побежденных.

– Мдо мвиданья, – промычала на прощание Мула, и из ее глаз закапали слезы.

– До свиданья, Мула, – ответил я и обнял ее как подругу.

Я и относился к ней как к подруге, хотя был сейчас гораздо выше ее ростом. Нам предстояла схватка, а в схватках и рост, и вес играют порой не последнюю роль. Малый рост безусловно затрудняет женщинам жизнь... хотя и не во всем.

Мы двинулись по указанному Мулой пути. Дорогой я осваивал коровью голову, ибо многое казалось мне непривычным. Угол зрения был гораздо шире человеческого – я мог видеть, что происходит позади, почти не поворачивая головы, но вот четкость деталей оставляла желать лучшего. Очень скоро мы вступили на запретную территорию и принялись мычать, дабы известить рыцарей о своем прибытии. Нам сказали, что коровяков, забредающих в их владения без предупреждения, рыцари попросту закалывают, – тоже без предупреждения.

Через некоторое время мы увидели внушительную фигуру в металлических латах. Ростом рыцарь не уступал любому варвару и при этом с головы до пят был закован в броню.

– Му-у, – промычали мы дружным дуэтом.

Примерно с минуту воитель молча рассматривал нас сквозь узенькие щели в закрывавшей лицо стальной пластине. Рука его покоилась на рукояти висевшего у бедра длинного меча. Хотелось верить, что мы будем признаны достойными жертвами и получим такие же клинки для самозащиты. Затем рыцарь повернулся, знаком приказал нам следовать за ним и, лязгая железом, зашагал вперед.

Вскоре мы оказались в лабиринте, но совсем не таком, какой я ожидал увидеть. Он ничуть не походил на лабиринт тараска. Рыцарь привел нас на открытую площадку, обнесенную концентрическими кольцами стен, с проходами между ними. Пока мы растерянно озирались по сторонам, в проходах стали появляться облаченные в доспехи фигуры, которые рассаживались по этим самым стенам. И тут до меня дошло, что это никакие не стены, а скамьи, расположенные ярусами, каждый следующий выше предыдущего. Таким образом зрители на задних рядах могли видеть все происходящее на площадке не хуже тех, кто сидел на передних. Будучи пустым, это сооружение и впрямь напоминало своеобразный лабиринт, но когда ряды заполнялись, оно становилось похожим на зал для собраний.

На площадке находился пандус. Довольно широкий, он начинался у самой земли и становился все выше по мере того, как пересекал арену. У противоположного конца пандус изгибался, пересекал площадку в обратном направлении, вновь поворачивал и вновь возвращался. С каждым изгибом высота его увеличивалась и в конце концов становилась такой, что вряд ли кому-нибудь захотелось бы свалиться вниз.

Верхний конец пандуса упирался в стену пещеры, и там, высоко над нашими головами, виднелись металлические ворота, из-за которых пробивался дневной свет. То был выход на поверхность, путь к избавлению. Пятнышко солнечного света манило к себе, ведь пещера освещалась лишь чадящими факелами.

Но что все это значило? Конечно, нам ничего не стоило взбежать по пандусу к воротам, но они были закрыты и наверняка заперты. Сломать такие ворота не под силу ни человеку, ни самому здоровому бугаю, а как раздобыть ключ, мы не знали. Выбраться наружу без дозволения рыцарей не имелось ни малейшей возможности.

Я не мог взять в толк, зачем сооружен этот пандус. Он не был дорогой наверх, которой пользуются сами рыцари, – они не стали бы делать такую дорогу извилистой, как змея, да еще и помещать ее посреди арены. Едва ли они заполняли ряды всякий раз, когда кому-то из них приходило в голову прогуляться по поверхности.

Однако довольно скоро все прояснилось. Как только зрители расселись, вперед выступил рыцарь с ключом в руках. Громыхая латами, он поднялся по пандусу к воротам, вставил ключ в замок и распахнул тяжелые створки. Затем вновь захлопнул ворота, запер их и спустился вниз. Вопросов не было. Пандус действительно представлял собой путь к свободе, но свободу следовало заслужить. Заслужить, завладев ключом.

Достигнув подножия пандуса, рыцарь повесил цепь с ключом на бронированную шею, подошел к дальней стене и, открыв дверь, выпустил на площадку лошадь, почти до самых копыт закованную в сталь.

Затем он сел на коня и взял в руку длинное, острое копье.

– Что-то я не вижу никаких мечей, – беспокойно пробормотала Панихида.

– Кажется, коровяков попросту провели, – отозвался я. У меня хватило ума, превращая голову в коровью, оставить язык человеческим, иначе мы с Панихидой не смогли бы разговаривать.

Рыцарь пришпорил коня и двинулся вперед. Чудовищное копье склонилось, нацеливаясь на нас.

– Выходит, эти рыцари чести бесчестно нарушили ими же установленные правила, – с горечью промолвила Панихида. – Неудивительно, что ни один коровяк не победил в бою.

– Однако предполагается, что без чести они ничто, – заметил я. – Следует ли из этого...

Закончить мне не удалось. Рыцарь устремился на нас, и мы едва успели отскочить в разные стороны, упав на землю и чуть не угодив под копыта.

Скорость и вес брони увлекли всадника и коня вперед, так что к тому времени, когда рыцарь остановился, мы успели подняться на ноги.

– Вот так состязание! – воскликнула Панихида. – Нас привели на заклание, как ягнят. Рыцарь развернул коня.

– Беги вверх по пандусу, а я попробую его задержать.

– Что толку, у меня ведь нет ключа.

Стальная махина с лязгом налетела на нас, и мы снова попадали на землю. Ловкость выручила нас и на сей раз, однако становилось ясно, что рано или поздно каждый будет пронзен смертоносным рыцарским копьем.

– Надо избавиться от этой жердины! – крикнул я, вскакивая на ноги, в то время как рыцарь тормозил и разворачивал коня.

– Надо-то надо! Но как?

– Отвлеки его. Я брошусь на него сверху.

Рыцарь, громыхая железом, понесся к нам, но на сей раз мы, не дожидаясь его приближения, разделились. Панихида отбежала в сторону, а я вскочил на пандус. Преследователю пришлось выбирать между двумя мишенями, и он помчался за Панихидой. Она убегала и уворачивалась со всей быстротой и ловкостью, на какую было способно мое тело. Увлекшись погоней, рыцарь совершенно позабыл обо мне. Неожиданно я понял, в чем состояла эта рыцарская забава, – она представляла собой не сражение, а некую разновидность охоты. Закованный в латы всадник был охотником, и нас он рассматривал не как противников, а как добычу. Однако охота на одного коровяка казалась рыцарям слишком уж простой – то ли дело погоняться за двумя одновременно. Создавалась иллюзия, что жертва может спастись, а это делало жестокое развлечение особенно азартным.

Пока я бежал по пандусу к первому повороту, мне пришло в голову, что рыцарь скорее всего не убьет нас сразу. Покончить с жертвами слишком быстро означало бы испортить забаву. Охотник должен поиграть с добычей, повеселиться сам, поразвлечь зрителей и, возможно, удостоиться их аплодисментов. Скорее всего он не станет наносить смертельный удар при первой возможности, а постарается выбрать момент, когда сможет сразить жертву наиболее эффективно. Что ж, это давало нам время, а стало быть, и надежду.

– Панихида! – крикнул я на бегу. – Раздевайся! Сбрось одежду!

– Ух? – выдохнула она, ловко уворачиваясь от острого наконечника тяжеленной рыцарской пики. Следует признать, что она хорошо освоилась в моем теле.

– Сбрось платье!

На моем теле оставалось все то же коричневое платье Панихиды.

– Попробуй отвлечь его платьем!

– Не понимаю! – выкрикнула она, в очередной раз уходя от удара.

Возможно, бычья голова мешала ей как следует слышать; в любом случае у меня не было времени растолковывать, что да как. Но если нет возможности рассказать, надо показать.

Не замедляя бега, я стал снимать свое серое платье. Замечу, что после изменения размера мне пришлось распустить его в швах, – несмотря на складки, оно оказалось тесноватым. Теоретически платье должно было увеличиться вместе со мной. Возможно, так и случилось, однако мне пришлось изменить не только рост, но и пропорции тела, а покрой платья оставался прежним.

Стоило мне стянуть через голову свое одеяние, как голова рыцаря повернулась в мою сторону. Ну конечно, я и думать забыл, что пребываю в облике женщины, причем женщины огромного роста с чрезвычайно пышными формами. Мне пришлось изменить телосложение, чтобы управляться с выросшим телом, – стройная фигурка Панихиды никак не соответствовала столь высокому росту. Недаром великаны сложены иначе, чем нормальные люди. Словом, сейчас рыцарь видел перед собой бегущую по пандусу обнаженную женщину. Все, что могло трястись, подпрыгивать и качаться на бегу, тряслось, подпрыгивало и качалось.

Но мне было не до того, какое я произвожу впечатление. Схватив сорванное платье, я растянул его на руках и развел руки в стороны.

– Сделай вот так! Это будет вторая мишень! Пусть он целится не в тебя, а в платье!

Не знаю, разобрала ли Панихида мои слова, но смысл моего жеста от нее не укрылся. Она мгновенно сорвала с себя коричневое платье, и стальные шлемы зевак, как по команде, повернулись в ее сторону. Создавалось впечатление, что рыцарей возбуждает вид обнаженного человека; видимо, сами они никогда не снимали доспехов. Во всяком случае на людях.

Чудной народ.

Панихида остановилась, растянула платье перед собой и стала дожидаться атаки. Узкие щели забрала предоставляли не очень-то хороший обзор, но серое пятно перед собой рыцарь видел отчетливо, а потому на него и нацелился. Он помчался вперед, и Панихиде осталось лишь в последний момент слегка отступить в сторону – вместо нее стальное острие пронзило серую ткань. Теперь Панихиде не приходилось отпрыгивать и падать, что давало некоторое облегчение.

– Замани его сюда! – крикнул я с пандуса. – Пусть проскачет подо мной!

На сей раз Панихида расслышала мои слова и, размахивая серым платьем, стала завлекать всадника к тому месту, где стоял я. С первого захода осуществить задуманное не удалось – рыцарь промчался слишком далеко. Но, развернувшись, он поскакал назад вдоль самого пандуса и в один прекрасный момент оказался прямо подо мной.

В то же мгновение я прыгнул с пандуса и угодил на конскую спину, как раз перед рыцарским седлом. Мы оказались сидящими лицом к лицу, точнее лицом к забралу. Кажется, мое неожиданное появление его не обрадовало.

Воспользовавшись растерянностью противника, я сорвал с его шеи цепь. Цепь, на которой висел ключ! Затем я решил сбросить рыцаря с коня, но жестоко просчитался. Его замешательство длилось лишь долю секунды. Я обхватил закованное в сталь тело, силясь прижать руки к бронированным бокам, однако рыцарь легко вывернулся из моей хватки. Разве могут женские руки удержать сильного мужчину? Если только в объятиях...

Но это к делу не относится.

Рыцарь выронил копье, обеими руками стиснул меня так, что перехватило дух, и сбросил с коня.

Приземлился я на ноги, но не удержал равновесия и шлепнулся на мягкое место. Замечу, что в последнее время этому месту доставалось как никогда раньше – однако на сей раз я почувствовал себя так, словно получил пинка от огра.

Но несмотря ни на что, мне удалось добиться определенного успеха – рыцарь лишился и ключа, и копья. Ключ оказался у меня, а упавшее копье подобрала Панихида.

– Беги и открой ворота! – крикнула она мне. – Я отобьюсь от него!

– Как же, отобьешься! Можно подумать, ты умеешь обращаться с этой штуковиной. Ты и пикнуть не успеешь, как он снесет тебе голову мечом.

Рыцарь и вправду обнажил длинный острый меч. Поблескивавший в свете факелов вороненый клинок заставил меня вспомнить о магическом мече волшебника Яна.

– Если мне не хватит умения, – отозвалась Панихида, – то тебе силенок. С твоими мускулами этакой орясиной не помашешь.

тут она угодила в точку – рыцарское копье было очень тяжелым. Чтобы управляться с таким оружием, требовалась недюжинная сила – неудивительно, что рыцарь легко сбросил меня с коня.

Ухватившись за тяжелое древко, мы вдвоем подняли его с одного конца, нацелив острие на противника, но тот небрежным взмахом меча отсек наконечник вместе с частью древка, а нам снова пришлось самым постыдным манером падать на землю.

– Ну, и что теперь? – прохрипела Панихида, когда мы поднялись на ноги по обе стороны от разрубленного копья.

– Все к лучшему, – заявил я. – Теперь у нас есть оружие.

Я подхватил с земли отрубленный наконечник длиной в половину моего роста – его можно было использовать как меч. Панихида подняла оставшуюся часть древка, – став короче, оно превратилось в довольно удобную дубинку. Сам того не желая, рыцарь оказал нам услугу.

Когда он устремился на нас с мечом, мы атаковали его с обеих сторон, размахивая своим оружием. Увы, результат оказался плачевным. Слегка приподняв щит, рыцарь отвел в сторону мой удар и одновременно рубанул черным клинком Панихиду. Она отпрянула, но слишком поздно. На арену упала отсеченная мечом кисть левой руки. Пальцы спазматически сжались.

– Проклятье! – воскликнула Панихида, прижимая обрубок руки к телу, чтобы остановить кровотечение. Впрочем, в этом не было особой нужды, ибо мой талант уже начал действовать. А вот черный меч рыцаря, разворачивавшегося для новой атаки, окрасился кровью.

Но тут Панихида предприняла совершенно неожиданный ход. Она наклонилась, подобрала отрубленную руку, а когда рыцарь приблизился, швырнула эту руку ему в лицо.

Наш противник был умелым воином, но даже он на какое-то время опешил. Рука угодила прямо в забрало, да еще и один палец проскочил в смотровую щель. Создавалось впечатление, будто в шлем пытается забраться огромный паук.

Рыцарь, конечно, знал, что отрубленная ладонь не опасна, но она заслоняла ему обзор, поэтому он остановил коня и левой, закованной в перчатку рукой потянулся к забралу.

В тот же момент я прыгнул, набросил на шлем свое серое платье и стянул концы так, что на голове рыцаря образовался глухой капюшон без прорезей. Наш недруг был ослеплен.

– Меч! – крикнул я. – Отбери у него меч!

Однако рыцарь продолжал размахивать мечом и вслепую, так что Панихида не решалась к нему приблизиться. В конце концов я сам вцепился в сжимавшую клинок руку, но из-за этого пришлось выпустить платье. Серый капюшон начал соскальзывать. Рыцарь поднял перчатку и отпихнул меня с такой силой, что я вновь приземлился на пятую точку. Ох и досталось же ей, бедняжке, в этом бою. Платье слетело со шлема. Рыцарь удержал свой меч, а теперь снова мог видеть.

Но Панихида и тут не растерялась. Не имея возможности подступиться к всаднику, она подскочила к коню и со всей мочи крикнула прямо в конское ухо:

– Бу-у!

Конь отреагировал, как и следовало, – заржал и вскинулся на дыбы. Рыцарь с грохотом полетел на землю. В тот же миг Панихида всем телом упала на державшую меч правую руку, прижимая ее к площадке, а я прыгнул, целя обеими ногами в стальной шлем. Вообще-то я рассчитывал разве что оглушить противника, но результат превзошел все ожидания. Мой удар сбил шлем, и он откатился в сторону от бронированного тела. Тело это мгновенно обмякло, так что Панихида без труда вырвала меч из неожиданно ослабевшей хватки. Однако главная неожиданность заключалась в другом. Со звоном откатившийся шлем был пуст. Как и доспехи. Под стальной скорлупой ничего не было. Решительно ничего.

Панихида растерянно уставилась на меня.

– Пусто, – в недоумении пробормотала она. – Как же так? Ведь он сражался с нами...

– Он лишился чести, напав на безоружных, – сказал я. – А рыцарь без чести – ничто!

– А как насчет остальных? Тех, которые допустили это бесчестное состязание, да еще любовались им.

Мы окинули взглядом зрительские скамьи. Рыцари, все как один, подняли забрала. Их шлемы были пусты.

– Все пустые! – охнул я. – У них нет тел!

– Неудивительно, что рыцари все время таскают эти железяки, – заметила Панихида, – ведь без доспехов они... – Она помедлила, взглянула на меня и, имея в виду мои слова насчет чести, закончила:

– Они ничто!

– Давай уберемся отсюда, пока они не совершили еще что-нибудь бесчестное, – предложил я.

– А конь? – спросила Панихида.

– Что конь?

– Он мне кажется... знакомым.

– Что за чушь, он ведь закован в броню. Может, и у него под панцирем ничего нет.

– А копыта? Нет, это настоящий конь.

Я пожал плечами, подошел к спокойно дожидавшемуся седока коню и отстегнул одну из покрывавших голову стальных пластин. Под ней была конская морда. Самая обыкновенная.

– И как только живого коня занесло в такое место? – поинтересовался я.

Тем временем Панихида, действуя уцелевшей рукой, сняла с туловища одну из пластин.

– Он не совсем живой. Это конь-призрак вроде твоего Пуки.

Действительно, вокруг конского тела были обернуты цепи.

– Ну что ж, – сказал я, – в этом есть определенный смысл. Конь-призрак служит бронированным призракам.

– Мы победили в бою, – заметила Панихида, а значит, можем забрать себе то, что принадлежало побежденному. Все что захотим.

– Мы возьмем его меч, – сказал я. – Что же до животного, то его можно отпустить на волю.

– Ее, – поправила меня Панихида, отстегивая заднюю часть конского доспеха. – Это кобыла.

– Кобыла так кобыла. Слушай, давай отведем ее за ворота, пусть себе пасется под солнышком на свежем воздухе.

– Согласна. В конце концов, мы перед ней в долгу. Кабы она не испугалась да не сбросила рыцаря, не видать нам победы.

Мы поснимали с рыцарской кобылы все оставшиеся железяки, и я вскочил на нее верхом. Рыцари ни во что не вмешивались.

Возможно, они все-таки решили поступить в соответствии с правилами чести и исполнить оставшуюся часть соглашения. Во всяком случае они не выказывали намерения помешать победителям, то есть нам выбраться наружу. Если так пойдет дальше, то они, пожалуй, и впрямь освободят коровяков от кровавой дани и допустят их на нижние пастбища. Приятно было сознавать, что мы сумели отблагодарить радушный народ, оказавший нам помощь в трудную минуту.

– Не забудь мою руку! – крикнул я Панихиде, направляя кобылу вверх по пандусу.

Она подобрала упавшую кисть и прижала ее к обрубленному запястью, которое уже перестало кровоточить и начало заживать. Поначалу, с непривычки Панихида приладила ладонь наоборот, но быстро переделала все как надо.

– Придется идти пешком, – порешила она. – Трудно ехать верхом, когда обе руки заняты.

– Ничего, – успокоил ее я, – кисть прирастет быстро. Правда, рука малость поболит и будет оставаться слабой около часа.

Кобыла осторожно поднималась по пандусу, а Панихида шагала следом, прижимая отрубленную кисть к запястью. Чем выше становился пандус, тем труднее было двигаться, однако ни кобыла, ни панихида ни разу не оступилась, и вскоре мы достигли ворот.

Рыцари следили за нами, поворачивая пустые шлемы по мере нашего продвижения.

– Жуть какая, – пробормотала Панихида, косясь в их сторону.

Я спешился и вставил ключ в замочную скважину. Ворота распахнулись.

Мы вышли наружу. Я обернулся и, прежде чем закрыть за собой железные створки, бросил ключ на арену. Он принадлежал рыцарям, к тому же у меня не было намерения сюда возвращаться.

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что мы вышли на поверхность посреди пышной зеленой рощи. То здесь, то там высились увешанные сандалетами сандалы, а с ветвей ботвиньи гроздьями свисали ботинки и боты. Последнее указывало на близость реки или озера – непромокаемая обувь чаще всего растет неподалеку от воды. Плодовых деревьев тоже хватало, так что прогулка по этой роще обещала стать приятной и необременительной.

– Ну, лошадка, – сказал я, – беги куда хочешь. Теперь ты свободна.

Кобыла ничего не ответила, только подняла на меня большие, красивые глаза. Темные, хотя сама она была светлой масти.

– Не понимает она по-человечески, – сказала Панихида, шевеля пальцами левой руки, которая уже приросла и теперь быстро восстанавливала подвижность.

– Чепуха, – возразил я, – Пука понимает каждое мое слово. Пика той же породы, так что наверняка не дурнее его.

– Пика?

– А что, по-моему, подходящее имя. В память о той длиннющей орясине, на которую рыцарь, даром, что пустой, едва не насадил нас обоих, да и глазки у нее... востренькие.

Взгляд у лошадки и впрямь был острый, любопытствующий и понимающий. Надо быть дураком, чтобы считать животных глупыми и бездумными созданиями.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась Панихида, – все она понимает. Но может, ей просто не хочется на свободу. Наверное, рыцари приручили ее.

– А у меня мысль! – воскликнул я – Пук наверняка дожидается нас в галерейной роще. Он конь-призрак, а эта кобылка из той же породы. Что, если...

– Вечно у женщин сватовство на уме, – фыркнула Панихида.

– А мужчины только и думают, как отвертеться от свадьбы, – парировал я.

И мы покатились со смеху – к немалому изумлению кобылы.

Итак, было решено взять кобылу с собой. Сватовство сватовством, но знакомство с Пукой всяко пойдет ей на пользу. Ежели она выросла в неволе, то кому как не Пуке познакомить ее с преимуществами свободной жизни и остеречь от сопутствующих этой жизни опасностей.

Я вернул себе нормальный рост, восстановил человеческую голову и устранил лишнюю массу. Пика следила за этой процедурой с немалым удивлением. Но еще более оно возросло после того, как мы сорвали с придорожной тожницы две просторные тоги и прикрыли свою наготу. Конечно, кобылу потрясло не то, что мы оделись, – рыцари, к которым она привыкла, вообще никогда не раздевались. Однако я надел голубую тогу, а Панихида розовую, тогда как каждая лошадь знает, что голубой цвет предназначен для мальчиков, а розовый для девочек.

Заметив, что Пика неодобрительно покачала головой, я потрепал ее по холке и сказал:

– Это трудно объяснить. Как-нибудь в другой раз.

Я вновь уселся верхом и направил лошадь на север. Панихида шла пешком – крепкому мужчине легче топать на своих двоих, чем слабой женщине. Довольно скоро мы добрались до галерейной рощи, где увидели верного Пуку, по-прежнему сторожившего вход в дупло. Он приветствовал нас радостным ржанием, а увидев Пику, заржал еще громче.

Я представил их друг другу:

– Пука, это Пика, прошу любить и жаловать. Пика, познакомься с Пукой, моим добрым другом. Лошади обнюхали друг друга, после чего вызвонили своими цепями что-то вроде мелодии. Кажется, они обрадовались знакомству.

– Если бы у людей все было так просто, – задумчиво промолвила Панихида.

– Вы совершенно свободны и можете отправляться вдвоем, куда вам вздумается, – сказал я Пуке. – Правда, Пика не привыкла к лесной жизни, так что на первых порах тебе придется ей помогать.

Кони посовещались, пофыркали – и решили остаться с нами.

– Выходит, мы оба сможем ехать верхом! – обрадовался я. – Вот это удача!

Я уселся на Пуку, Панихида на Пику, и мы поехали на юг. К вечеру мы остановились отдохнуть и перекусить. Лошадки щипали травку, я рвал съедобные плоды, а Панихида глазела по сторонам.

– Эй, посмотри, что я нашла! – позвала она.

Я подошел к кусту, увешанному прозрачными стеклянными кружками. Каждый из них был немножко выгнут. Для зеркал эти стекляшки казались слишком маленькими, и я сорвал одну, чтобы рассмотреть получше и выяснить, что это такое. Но стоило мне поднести кружок поближе к глазу, как он выскочил из моих пальцев и прилепился к зрачку. С перепугу я отшатнулся, но тут же понял, что глаз не пострадал, просто теперь мне приходилось смотреть сквозь стекло. Причем оказалось, что сквозь стекло видно гораздо лучше, – контуры предметов стали четче, а цвета ярче.

– Слышала я о таких штуковинах, – заметила Панихида. – Кажется, они зовутся контактными глинзами, потому как стремятся вступить в тесный контакт с глазами. Когда человек стареет и все вокруг начинает тускнеть и расплываться, нужно сорвать пару таких глинз, и зрение исправится. Стоит запомнить, где растут эти кусты, глядишь, когда-нибудь пригодятся.

Я пожал плечами и отлепил глинзу от своего глаза – спору нет, штука хорошая, но пока я в ней не нуждаюсь.

Панихида заглянула за куст и опять углядела что-то интересное.

– Что это там? – спросила она.

Я обогнул куст и склонился над странным предметом. Панихида отставала от меня разве что на пару шагов.

– Это куколка или какая-то статуэтка...

Черная кукла вспыхнула! Я вылетел из тела Панихиды и оказался в грубом, могучем теле варвара. В своем собственном.

– Злое заклятие! – проговорил я непривычно низким, хриплым голосом. – Ян разместил его здесь, чтобы я обменялся с кем-нибудь телами, но вышло так, что он сам себя перехитрил. Поскольку обменяться мы успели раньше, его хитроумные чары вернули нас в свои тела.

Панихида похлопала себя по бокам, удостоверяясь в правдивости моих слов.

– Так оно и есть, – с довольным видом промолвила она, после чего посмотрела на меня:

– Значит, мы больше не нуждаемся друг в друге?

Мне показалось, что я тону.

– Ты хочешь сказать, что намерена удрать?

– Пожалуй, – промолвила Панихида, не то отвечая мне, не то размышляя вслух, – верхом на Пике я могу добраться до дома без особых затруднений.

Наши подземные похождения заставили меня забыть о том, что на самом деле мы с Панихидой вовсе не друзья и интересы у нас разные. Сейчас я понял, что оказался в затруднительном положении, но тут же инстинктивно сообразил, что следует делать. Со всех ног – а это были сильные варварские ноги – я устремился к пасшимся лошадям.

– Пука! Пика! – кричал я на бегу. – Мы снова обменялись телами. Не слушайте Панихиду!

Пук посмотрел на меня с сомнением, тогда как Пика, конечно же, просто не поняла, о чем речь.

– Пука, дружище, – убеждал я, вспомни, как мы встретились, как ты пытался напугать меня, а я затеял тебя поймать и сделал вид, будто остаюсь у костра...

Пука прервал меня громким ржанием. Он все понял.

– Так вот, – сказал я, – пока я оставался в теле Панихиды, а она в моем, мы не могли расстаться и вынуждены были сотрудничать. Теперь положение изменилось. Панихида вернулась в свое тело, а верхом на Пике она запросто может вернуться домой. Поэтому я прошу тебя не слушать ее и ехать на юг, к замку Ругна. И попробуй убедить в том же Пику – пешком Панихида далеко не уйдет.

Пук кивнул, давая понять, что это он берет на себя.

Я вздохнул с облегчением. Не могу сказать, чтобы все шло как по маслу, но пока ничто не могло помешать мне исполнить свою миссию.

Тем временем подоспела Панихида.

– Ну что, варвар, – сказала она, – надо думать, ты уже настроил лошадок против меня. И уж конечно, ты мне не доверяешь.

– Варвары невежественны, но вовсе не так тупы, как тебе кажется, – колко заметил я Уже темнело, и, так или иначе, следовало устраиваться на ночлег. Мы и устроились, благо поблизости оказалась дуплистая домовуха-диванница, в уютном дупле которой имелся мягкий и удобный диванный нарост.

– Ну что, небось опять сграбастаешь меня лапами, чтобы я не убежала? – спросила она.

– Я не...

– Ладно уж. Можешь подозревать меня в чем угодно, а вот я тебе доверяю. – И она свернулась клубочком у меня под боком.

Уж не знаю почему, но ее слова не принесли мне облегчения. Скорее наоборот.

– Никак не заснуть, – пробормотала Панихида через некоторое время. – Я привыкла к твоему здоровенному телу, и это, маленькое, меня не греет. Холодно в нем.

– Ты можешь сделать его побольше.

– Так ведь пока увеличиваешься, чуть не полночи пройдет, – возразила она, – так и выспаться не удастся.

– Тогда возьми мою тогу.

Я снял свое розовое одеяние и протянул ей. Кстати, сейчас нам не мешало бы поменяться цветами, но ее маленькая голубая тога все равно на меня не налезет. Ладно, поспать можно и так, а завтра нарву себе какой-нибудь одежонки.

– Укроемся вдвоем, – решительно заявила Панихида, – вместе теплее будет. – С этими словами она прижалась ко мне.

А вот ко мне сон не шел. Чувствуя рядом ее тело, я размышлял, действительно ли нахожусь в здравом уме. Чего ради я против ее воли тащу Панихиду в замок Ругна, чтобы на ней женился другой мужчина? Конечно, самого-то меня она в этом смысле не интересует... или все-таки интересует? Вот уж действительно, почему у людей все так сложно? Почему мы не можем просто пофыркать, позвенеть цепями и таким манером уладить все недоразумения? Но на самом деле я знал, почему, даже вопреки собственному желанию, постараюсь выполнить свою миссию. Чувство долга не позволяло мне нарушить данное слово – иначе я уподобился бы пустому рыцарю. Лишившись чести, он стал ничем, хотя и оружие, и сила, и воинское умение остались при нем. Я не желал себе такой участи и намеревался остаться самим собой.

– Это все из-за моего злосчастного обещания, – прошептал я. – Иначе бы ты у меня тут так не лежала...

– А то я не знаю, – пробормотала Панихида в ответ, сладко потянулась и снова заснула.

Ох у ж эти женщины! Пропади оно все пропадом!