Жгучая ложь

Глава 11 Меч и камень

Поутру мы продолжили путь. Склон изгибался к югу, и мы следовали по нему, пока не обошли зону тягучих песков, после чего вернулись на ровную землю. Здесь было полно животных, так что мне пришлось отогнать грифона и пугануть какое-то речное чудовище, но ничего интересного не случилось. На следующий день нам предстояло прибыть в замок Ругна.

– Ты знаешь, что я не хочу туда возвращаться? – спросила Панихида, глядя на меня огромными темными глазами.

– Знаю.

– Ты знаешь, что, если я вернусь, замок Ругна падет?

– Только с твоих слов. Но ты могла и солгать.

– Может, не стоит торопиться? Кажется, ты начинаешь мне нравиться.

– Не знаю, не знаю... ты что угодно скажешь, лишь бы добиться своего.

– Хочешь убедиться, что это правда? Что я очень даже к тебе расположена?

Только дурак мог согласиться на это – а уж отказаться тем более. Я понимал, что Панихида скорее всего не кто иная, как лживая, вероломная полу-демонесса, но она была прекрасна, а варвары ценят телесную красоту куда выше духовной. И если я отвергал ее соблазны, то не потому, что боялся ее тела, а потому, что боялся того, что это тело может сделать с моим умом. Но решимость моя ослабевала с каждым мгновением.

– Не хочешь – как хочешь. Тогда я превращусь во что-нибудь и сбегу от тебя.

– Далеко не убежишь. Здесь полно чудовищ, так что для одинокой девицы вовсе нелишне иметь под рукой крепкого варвара с мечом. Не думаю, что ты сумела бы сама отбиться от грифона. – Говорил я умно, видимо, все еще сказывалось воздействие К.И. – Сама посули, ведь когда ты принимаешь облик какого-либо создания, то становишься точь-в-точь таким, как оно, с виду, но не им самим. Скажем, ежели ты превратишься в птицу, это еще не значит, что полетишь. Ну разве что когда станешь туманной, тебя унесет ветер. А на то, чтобы научиться летать по-птичьи, может уйти вся жизнь.

Она пожала плечами, но возражать не стала.

– Вообще-то кое в чем я могу подражать существам, в которых превращаюсь, но насчет полета ты скорее всего прав. Это особое умение, и его не обретешь, просто отрастив крылья. Попробовав полететь, я, наверное, впилилась бы в ближайшее дерево, после чего стала легкой добычей какого-нибудь хищника.

– Вот-вот. В таком деле надо много практиковаться, но как раз практиковаться-то и опасно. А умение зачастую значит не меньше, чем обличье. Так что возможности твоего таланта не безграничны.

– Я поняла это еще тогда, когда ты стал пугать меня гарпиями. В Ксанфе полным-полно тварей, которые с радостью полакомятся беззащитной одинокой девушкой. Тебе-то что, вон у тебя какие мускулы, да еще и меч в придачу. Кажется, он заменяет тебе сердце. Знай кроши чудовищ в свое удовольствие, Я – совсем другое дело. Пусть до моего дома всего-то день пути, у меня нет уверенности, что я туда доберусь. – Панихида развела руками. – Сердце у меня, может, и каменное, но чудовищам до этого дела нет. Они вмиг пожрут мое тело, но задаваясь вопросом об отсутствии или наличии в нем души. А воскреснуть я, в отличии от тебя, не смогу.

– Выходит, у меня вместо сердца меч, а у тебя камень, – сказал я с усмешкой, ибо часть моего тела все еще не раскаменела.

– Что-то в это роде. Вот будь у меня твое тело, я могла бы пойти прямо домой.

– Так превратись в меня – и вперед.

– Превратиться – дело нехитрое, – задумчиво сказала она, – но ты ведь сам объяснил, что я стану тобой с виду. И это правда. У меня не будет ни твоего умения владеть мечом, ни твоей способности к самоисцелению. А от одной внешности толку мало.

– Как сказать. Будь у меня твоя внешность, я был бы прекрасным созданием.

– Душа моя вовсе не так прекрасна – если у меня вообще есть душа.

Я промолчал. Панихида была очаровательной женщиной, и, естественно, ее очарование меня очаровывало. Зная о ее происхождении, я не желал о нем помнить и хотел верить, что внутренне она так же хороша, как и внешне. В конце концов, у меня даже были для этого некоторые основания – Панихида проявила незаурядный ум, а это уж никак не внешнее качество. И уж во всяком случае она не была слишком злой, хотя, назвать ее чересчур доброй язык бы не повернулся. Но тут я, пожалуй, стал рассуждать о материях, слишком сложных для варвара. Жизнь гораздо проще, когда добро и зло четко разграничены. И правильно обозначены.

К полудню мы добрались до дивной рощи родословных деревьев. Могучий ствол каждого из них разделялся на две главные ветви, потом на четыре, потом на восемь... а к вершине набиралось столько маленьких веточек, что их уж не различал глаз. Трещинки на коре складывались в печатные буквы, в какой-то момент я даже пожалел, что не умею читать. Вот здорово было бы узнать собственную родословную.

– А вот я умею читать, – заявила Панихида, – королевских детей непременно обучают грамоте. Но родословными не интересуюсь. Мне не хочется вспоминать о своих предках по демонической линии.

Мы двинулись дальше и вскоре увидели галерейную рощу с самыми прекрасными деревьями, какие только можно представить. Точеные стволы и ветви являли собой образцы самой изысканной скульптуры. Живописные кроны радовали глаз великолепным сочетанием красок. Ажурное хитросплетение листьев зачаровывало волшебной игрой света и тени.

Ни одна галерейная роща – уж не знаю почему – не обходится без натюрмортии, и здесь мы тоже встретили такое дерево. Конечно, оно было мертвым, но это ничуть не умаляло его красоты.

Более того, его отличали особая четкость и строгость линий. В нижней части ствола, у самых корней, темнело большое дупло, но даже оно представляло собой изящную арку, походившую на вход в сказочное подземное царство.

Залюбовавшись этим насажанным неведомо кем вернисажем, я позабыл обо всем, и, когда увидел лежавший на земле маленький черный меч, было уже слишком поздно. Он вспыхнул и мгновенно увеличился до размеров обычного клинка. Затем Меч взлетел и повис в воздухе на уровне моего лица. Вороненая сталь угрожающе сверкала в лучах полуденного солнца.

Итак, меня в очередной раз угораздило нарваться на черное заклятие Яна. И когда я наконец научась бдительности? Но варвары не зря славятся быстротой реакции – мой собственный меч был уже выхвачен из ножен.

– Берегитесь! – крикнул я Пуке и Панихиде. – Держитесь от меня подальше. Эта штуковина смертельно опасна!

В следующий миг я в полной мере убедился в правоте своих слов. Черный клинок с размаху нанес рубящий удар, который мне едва удалось отбить. Меня отбросило назад, и рука моя загудела. Казалось, черным мечом орудует незримый гигант. Следующий удар был нанесен с той же сокрушительной силой. Я парировал и его. Клинки сшиблись, в воздух полетели искры, и на моем мече осталась зазубрина. Ничего не скажешь, злые волшебники делают мечи из стали доброй закалки. Правда, мой меч слегка погнулся и зазубрился в результате падения... Хм... не помню куда. Но куда-то он точно падал, и я вместе с ним.

Вражий меч перекрутился в воздухе и попытался пронзить меня колющим ударом сзади. Я отскочил в сторону, и черное острие со свистом пролетело мимо, но, чтобы уклониться от очередного выпада, мне пришлось упасть на землю. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться ни с чем подобным. Умение владеть мечом – гордость всякого уважающего себя варвара, и я, разумеется, тоже гордился своим искусством. Именно оно позволяло мне не бояться древопутан и грифонов – при всем моем к ним уважении. Конечно, с драконами дело обстояло сложнее, но на то они и драконы. Драка для них самое разлюбезное занятие – что же не драться, ежели пышешь паром, дымом или огнем да вдобавок прикрыт чешуйчатой броней. Однако сейчас мне приходилось иметь дело не с ветвями древопутаны, не с клювом грифона и даже не с драконьей пастью, а с мечом, наносившим по три удара в секунду. И при этом я не мог поразить того, кто его держал, потому что его никто не держал. Поняв, что меня не достать ни с фронта, ни с тыла, черный меч нанес неожиданный удар сбоку – он был обучен и фланговым атакам. Я уже поднимался на ноги, но, пытаясь увернуться, снова упал. Клинок полоснул по моим ногам, однако я успел их поджать, и черное лезвие, как заправский лемех, выворотило пласт земли.

Как уже говорилось, реакция у меня отличная, да и силы не занимать. Правда, в последнее время мне приходилось слишком часто умирать, но я уже почти полностью исцелился, разве что не совсем раскаменел. Кстати, мне не было никакой нужды отдергивать ноги. Нет такой стали, которая способна рубить камень. В общем, сражался я хорошо, но, зная толк в воинском искусстве, прекрасно понимал, что положение мое безнадежное. Магический меч отличался невиданной свирепостью и, в отличие от меня, не выказывал ни малейших признаков утомления. Волшебник Ян, конечно, бессовестный злодей, но заклятия мастерит на совесть. Не худо бы унести ноги – но как? Меч преследовал меня с неослабевающим упорством. Он жаждал моей крови, только моей крови и ничего, кроме моей крови.

В следующий миг черный клинок перелетел на левую сторону и рубанул, прежде чем я успел развернуться ему навстречу. Оставалось одно – подставить левую руку.

Волшебный меч с громким клацаньем отлетел назад. Ну конечно, моя рука все еще оставалась каменной. Пожалуй, я впервые порадовался тому, что исцеление происходило не слишком быстро. Вот уж воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло – одно черное заклятие Яна в какой-то мере защищало меня от другого. Неудача не охладила пыл магического клинка, напротив привела его в ярость. Я едва отразил удар, направленный в шею, – достигни он цели, моя голова, наверное, улетела бы на луну. Что нежелательно – с луны ее не достанешь, а отращивать новую – занятие хлопотное и неприятное. Решив схитрить, отбитый клинок упал на землю, а затем неожиданно подсек мне ноги. На сей раз я не стал их отдергивать. Сталь снова звякнула о камень.

Пока мне везло, но я понимал, что без магического щита этой битвы не выиграть. Рано или поздно я просто свалюсь от усталости.

– Заклятие! – изо всей мочи заорал я Панихиде. – Достань заклятие!

– Какое?

И впрямь – какое? Заклятие перепутаны, да и вообще, с чего я решил, что она станет мне помогать? Ежели черная железяка раскромсает меня на части, Панихида сможет отправиться домой. Правда, без меня ей все равно до дому не добраться – слопают по дороге, так что скорее всего она поможет. В любом случае, выбора у меня не было. Пригнувшись – черный меч просвистел над моей головой, – я крикнул:

– Бери любое. Они у Пуки.

Панихида медлила; думаю, она размышляла, стоит ли выполнять мою просьбу. Но Пука предупреждающе фыркнул, и она все-таки решила помочь. Подойдя к нему, Панихида открыла сумку с чарами и запустила в нее руку.

Между тем волшебный клинок ярился пуще прежнего. Он сплетал в воздухе такие узоры, что у меня рябило в глазах, и с каждым мгновением парировать его удары становилось все труднее и труднее. Он вертелся вокруг, заставляя и меня беспрерывно поворачиваться, оберегая то тыл, то фланги. наконец я понял, что если не сумею прикрыть спину, то буду изрублен в считанные мгновения.

К счастью, в этот миг на глаза мне попалось мертвое дерево с высоким похожим на стрельчатую арку дуплом. Как раз то, что требовалось. Я поспешно отступил к дереву и встал под аркой, которая оказалась как раз в мой рост. Теперь черный меч не мог атаковать меня сзади.

Осознав это, он взбесился от злости и со страшной силой рубанул по мертвому стволу. Однако древесина оказалась столь же твердой, сколь и красивой – клинку удалось сделать лишь неглубокую зарубку.

В такой позиции можно было продержаться довольно долго. Отступать глубже, пожалуй, не стоило – внутри ствола я не смог бы свободно орудовать собственным мечом, тогда как сейчас держал его наготове, предоставив вражескому клинку растрачивать силы на рубку дерева. Мое отступление длилось считанные секунды. Мне они показались часами, но за это время Панихида достала из сумы одно из белых заклятий.

– Это сгодится? – спросила она, с отвращением глядя на глазастую белую лиану. – Какая гадость!

Я знал, что заклятие, первоначально запечатленное в этой лиане, уже было пущено в ход, а стало быть, сейчас там могло оказаться что угодно. В том числе и белый щит, в котором я так отчаянно нуждался.

– Сойдет! – крикнул я. – Бросай сюда!

Снова схлестнулись клинки – и вновь полетели искры. На моем мече было уже немало зарубок, но варварская сталь все же держалась. Панихида сделала несколько шагов по направлению ко мне, а затем в потешной женской манере – снизу вверх – бросила свернутую в клубок лозу. Как ни странно, бросок оказался довольно точным – заклятие ударилось о ствол дерева и отлетело мне под ноги. Почуяв неладное, черный меч нацелился на лиану.

– Действуй! – заорал я.

Вспышка произошла за долю секунды до того, как меч нанес удар.

А затем случилось нечто более чем странное.

Мое сознание, а может, это был разум, или душа, или что-то подобное, выпорхнуло из тела и взмыло в воздух. Может быть, черный клинок все-таки зарубил меня, и теперь душа летела туда, куда в таких случаях попадают души? Однако я умирал уже не раз, но никогда прежде ничего подобного не испытывал.

Затем это – остановимся на слове «сознание» – приблизилось к Панихиде, нырнуло в ее тело и устроилось там.

Раздался хриплый крик. Мое тело выронило меч и попятилось вглубь дупла. В ту же секунду вражий клинок сделал выпад и пронзил мое незащищенное сердце. Кровь ручьем хлынула из груди. Я пошатнулся и упал ничком.

Но черный меч этим не удовлетворился. Взлетев в воздух, он со всего размаху обрушился на незащищенную шею. Голова отлетела, откатилась на несколько шагов и остановилась в какой-то ямке, таращась в небо с несколько удивленным видом.

Однако злодейскому клинку и того было мало. Сначала он отсек мою правую руку, а затем оттяпал и левую – возле самого плеча, где она не была каменной. Кажется, он вознамерился изрубить меня на мелкие кусочки.

Не в силах выносить такое надругательство над своим телом, я рванулся вперед – но тут же замер на месте. Как и куда я мог рвануться, ежели заколот, обезглавлен и расчленен? Кто это – я или не я?

В следующее мгновение до меня дошло, что, коли мое тело мертво, а сознание живо, стало быть, оно перенеслось в тело Панихиды. А сознание Панихиды, надо полагать, пребывало в моем теле – в данный момент бессознательном. Ибо я задействовал заклятие обмена. Точнее, обратного обмена, оно предназначалось для противодействия злому заклятию Яна. Но поскольку то, черное заклятие, еще не было пущено в ход, вместо обратного обмена произошел прямой. Белые чары сработали так, как полагалось сработать черным.

Бедная Панихида, представляю, каково ей было обнаружить себя в моем теле, сражающейся со смертоносным мечом. Оружием она не владела и защитить себя, разумеется, не могла. Для того чтобы летать, недостаточно принять облик птицы, точно так же и чтобы сражаться, как мужчина, недостаточно оказаться в мужском теле. Будучи женщиной, Панихида и повела себя как женщина – бросила меч, закричала и попыталась убежать. Вражий клинок мигом воспользовался полученным преимуществом – откуда ему было знать, что убивает он не того, кого надо.

Вернуть меня в собственное тело могло лишь черное обменное заклятие – но поди его найди. Кроме того, не мешало подумать о том, как это тело сохранить. Черный меч не унимался. Он рьяно кромсал поверженного врага, а я стоял столбом и не знал, что делать.

В последнее время у моего таланта было слишком много работы. Усердие черного меча заставляло усомниться в том, что мое тело сможет восстановиться скоро. Да и сможет ли вообще? Кто знает, с чем связан магический талант – с телом или с сознанием? Возможно, способность к самоисцелению вместе с моим "я" перекочевало в тело Панихиды. В таком случае мое тело погибло окончательно – а вместе с ним и сознание Панихиды. Неужто теперь я на всю жизнь останусь в ее облике?

Хм... а Инь? Что же мне теперь, выходить за него замуж? Эта мысль заставила меня с большим сочувствием и пониманием отнестись к нежеланию Панихиды возвращаться в замок Ругна. Но нет, скорее всего наши таланты остались в телах. И мне следует сделать все, чтобы от моего тела осталось как можно больше. Необходимо остановить меч. А раз сил для этого у меня нет, придется действовать хитростью.

Подбежав к искромсанному телу, я ухватил черный меч за рукоять. Тот несколько удивился, но прервал свою кровавую работу и выжидающе замер.

– Спасибо тебе, славный клинок! – воскликнул я голосом Панихиды. – Ты действовал отважно и спас меня от участи, худшей, чем смерть. Теперь можешь и отдохнуть.

Меч помедлил, потом, кажется, решил принять мое предложение. Я улыбнулся, по опыту зная, как действуют на мужчин улыбки хорошеньких женщин, – а трудно было заподозрить, что у черного меча женская натура.

Однако долго ли мне удастся дурить эту кровожадную железяку? Стоит мечу сообразить, что случилось, и он мигом расчленит и это тело. Вот уж тогда со мной будет покончено. Необходимо было вывести черный клинок из игры, прежде чем он заподозрит неладное. Но как? Ответ на этот вопрос нашелся почти сразу. Конечно же, с помощью таланта Панихиды. Ведь когда она разуплотнялась, разуплотнялось и ее платье. В противном случае я поймал бы ее голой, а такое не забывается. Следовало предположить, что способность к изменению облика затрагивает все предметы, непосредственно связанные с носителем таланта. Ежели разуплотнялось серое платье, то самое, которое сейчас на мне, значит, и зажатый в моей руке черный клинок мог...

Ну а дальше что? Не могу же я вечно оставаться парообразным. И меч тоже. Я его выпущу, он затвердеет и, сообразив, что его провели, изрубит на части и это тело. От него не убежишь, потому что он умеет летать. Наверное, со временем придающие ему силу чары ослабнут, но, судя по продолжительности действия других заклятий, это произойдет весьма не скоро.

Однако, не избавившись от меча, я не мог ничего сделать для своего тела, а от одного вида таращившейся в небо отсеченной головы мне становилось не по себе. Вдруг, пока я тут рассусоливаю, придет какой-нибудь хищник, да и схрумкает ее как ни в чем не бывало. Однако в новом теле я соображал довольно быстро, может потому, что в голове Панихиды не было ни песка, ни грязи. А почему бы, подумалось мне, не попробовать сначала разуплотнить меч, а потом засадить его в какую-нибудь штуковину потверже, из которой ему не выбраться?

Затея казалась многообещающей, но прежде всего следовало узнать, в состоянии ли я воспользоваться талантом Панихиды. У меня не было ни малейшего представления о том, как пустить его в ход. Достаточно ли просто захотеть истончиться, или надо вообразить себя чем-то вроде призрака, или необходимо изречь ключевое слово? Мой собственный талант не требовалось специально приводить в действие – он работал сам по себе, когда возникала нужда. Ладно, решил я, чем гадать, лучше попробовать. Сосредоточусь на бесплотности и посмотрю, что из этого выйдет.

– Почему бы нам не прогуляться, дружок? – сказал я черному мечу, держа его рукоять в маленькой ручке Панихиды. Конечно, клинок был слишком тяжел для такой руки, но он сам поддерживал себя на весу, видимо, не желая затруднять красивую женщину, кажется, я уже говорил, что у него явно была мужская натура. Должен признать, что выглядел меч великолепно и на его лезвии не было ни единой зарубки. Прочностью и закалкой он превосходил мой – но не был моим, и доверять ему я не мог. Ни сейчас, ни, особенно, после того, как исцелится мое тело.

Интересно, откуда он вообще взялся? Вряд ли волшебник Ян сам выковал клинок, скорее всего раздобыл где-нибудь, п потом заколдовал. То же могло относиться и к другим его заклятиям, равно как и к заклятиям Иня. Удивительно, что у этих двойняшек столь схожие таланты. Близнецы в Ксанфе не редкость, но таланты у них, как правило, разные.

Я обернулся и увидел Пуку. Уши его были прижаты к голове, ноздри раздувались, глаза побелели от гнева. Он злобно скалил зубы.

Ох, этого-то я и не учел. Верный друг считал меня погибшим, а перед собой видел Панихиду, дружески беседующую с погубившим меня черным клинком.

– Пука, – начал было я, – не делай глупостей. Дай мне объяснить...

К счастью, у меня хватило ума не продолжать. Черный меч все слышал, и, узнай он правду, я не смог бы удержать его слабыми ручонками Панихиды. Возможно, и собственными не удержал бы – этот клинок обладал дьявольской силой.

Нужно было придумать, как разъяснить обстановку Пуке, не разоблачив себя перед черным мечом. К счастью, – кажется, я об этом уже упоминал, – в теле Панихиды я соображал быстрее. Может, мозги у нее лучше моих?

– Стой на месте, животное! – выкрикнул я. – Ибо сей доблестный меч расправится со всяким, кто попытается доставить меня в замок Ругна. Отныне я свободе... свободна! Видишь, что случилось с этим невеждой? – я бросил взгляд на искромсанное тело.

Пука напрягся, дрожа от ярости. Я понял, что еще миг, и он бросится в бой, не страшась черного меча. Таким другом действительно можно гордиться.

– Подумай, животное, кого ты видишь перед собой, – продолжал я, глядя Пуке прямо в глаза. Держа меч в правой руке у правого бедра, я подмигнул коню левым глазом, так, чтобы черный клинок не заметил.

Пука и сам моргнул, не иначе как от удивления, но его напряжение не ослабло. Он знал, что Панихида лгунья, и не ждал от нее ничего, кроме подвоха.

– Вспомни, какими чарами набита сума, что нацепил на тебя этот бездельник, – сказал я. – Какие из них пущены в ход, а какие нет.

Сказать больше значило навлечь на себя подозрение – мало ли что могло быть известно на сей счет мечу. Но Пука знал о заклятиях все – по пути к дому Панихиды я рассказал ему о них, поскольку они могли подействовать и на него.

Увы, мой намек не был понят. Пук, похоже, забыл про обменное заклятие, а может, гнев мешал ему сосредоточиться.

– Припомни, сколько горя тебе пришлось хлебнуть из-за этого варвара. Разве не он виной тому, что ты едва не налетел на огненную стену, с трудом ускакал от гоблинов и еле выбрался из Пещеры свинопотамов?

Я снова подмигнул, и Пука снова моргнул. Все эти приключения мы пережили вдвоем, когда Панихиды с нами не было. Конь-призрак не помнил, чтобы я ей о них рассказывал. Сейчас он пребывал в растерянности.

– А эльфы? – не унимался я. – Этот лоботряс три дня увивался за Колокольчик, а о тебе и думать забыл. Чем ты ему обязан? Тем, что тебя едва не сожрали драконы, после чего тебе же пришлось лезть в самое логовище огров, чтобы выполнить работу за погибшего аиста? – Я со значением уставился ему в глаза. – И что вообще может связывать коня-призрака с варваром?

Дружба, вот что. Кто-кто, а Пука знал ответ. Я незаметно подмигнул ему в третий раз и увидел, как уши его вновь встали торчком. Конь фыркнул и мотнул головой. Он понял, что случилось, и признал меня мною, а стало быть, я мог рассчитывать на его помощь.

– Думаю, ты и без меня сообразишь, что делать с этим никчемным трупом, – сказал я, указывая на свое тело. – Займись им, а у меня есть кое-какие дела.

Пука отступил в сторону, а я, держа меч перед собой, двинулся мимо него по галерейной роще. Сейчас ее великолепие и разнообразие производили на меня еще большее впечатление, чем когда я пребывал в собственном теле. Оно и понятно, я любовался ею глазами королевской дочки, а принцессы, как правило, обладают более развитым художественным вкусом, чем неотесанные варвары.

Шагая между деревьями, я изо всех сил пытался разуплотниться. Ничего не получалось, но меня это не останавливало. Со слов Панихиды мне было известно, что нельзя стать бесплотным, как туман, быстрее чем за час. Значит, надо тянуть время.

Только сейчас я начал по-настоящему осознавать, в какое тело меня занесло. Оно весьма отличалось от того, к которому я привык. Ноги казались толстоватыми в бедрах, ступни непропорционально маленькими, а уж ручонки... Ничего похожего на мускулы. Центр тяжести находился непривычно низко, к чему мне не сразу удалось приспособиться. Похлопав себя левой рукой, я обнаружил несколько явно лишних выпуклостей – ягодицы были слишком округлыми, а уж о груди и говорить нечего. Грудными мышцами там и не пахло, а... то, что находилось на их месте, дрожало и подпрыгивало на каждом шагу.

Мало того, что я ощущал себя до крайности неуклюжим, так еще и длинные черные волосы все время норовили упасть на лицо, так что приходилось идти, задрав подбородок. Причем мелкими, семенящими шажками, потому как при нормальной походке бедра невообразимо вихляли.

М-да, а прежде я никогда не задумывался, каково приходится женщинам, постоянно пребывающим в таких телах. Неудивительно, что они завидуют мужчинам.

Примерно через полчаса, к превеликому своему облегчению, я почувствовал, что талант Панихиды действует. Тело стало заметно легче, а сопротивление воздуха ощущалось сильнее. Пришло время подумать, куда засунуть этот проклятый меч.

Дерево не годилось – рано или поздно стальной клинок вырвется на волю. Закопать в глубокую нору? Нет, пожалуй, он сам же и откопается. Что бы такое найти, покрепче да потверже...

И тут на самом краю галерейкой рощи я увидел здоровенный, высотой в половину человеческого роста валун. Кажется, это был кусок мрамора. Как раз то, что нужно.

Тем временем и я, и меч сделались бесплотными, как туман. Направляясь к валуну, я пнул попавшееся по пути деревце, и нога моя прошла насквозь без всякого сопротивления. Мне оставалось лишь осуществить свой замысел.

Подойдя к валуну вплотную, я перехватил меч так, чтобы острие было направлено вниз, обеими руками поднял над головой и изо всех сил вонзил в камень. Клинок погрузился в мрамор по самую рукоять. Я выпустил его, отступил на шаг, любуясь делом своих рук, и удовлетворенно проговорил:

– Здесь тебе самое место.

И кто меня, дурака, за язык тянул? Меч услышал мои слова, заподозрил неладное и стал подниматься, высвобождаясь из камня.

Я поспешно схватился за рукоять и принялся запихивать его обратно, ласково приговаривая:

– Куда ты, доблестный клинок? После таких славных трудов надо как следует отдохнуть, ты это заслужил. Нельзя же все время рубить варваров.

Вкрадчивый голос и обворожительный взгляд Панихиды сделали свое дело – меч успокоился. Однако теперь я не решался выпустить его из рук – вдруг он снова выберется из валуна и взлетит? Поймать его и провести во второй раз явно не удастся. Оставалось лишь убаюкивать его, поглаживая рукоять, как, помнится, поглаживала меня Панихида в ту ночь, когда ни с того ни с сего припала к моим губам.

Итак, я оставался возле валуна, и мы оба – я и меч – постепенно твердели. Возможно, это происходило слишком быстро – клинок что-то заподозрил и начал беспокойно ворочаться. Чтобы утихомирить его, я запел. Никогда прежде мне не приходилось делать ничего подобного. Я не знал мелодии и слов ни единой песни, а потому с огромным воодушевлением напевал «ля-ля-ля», но дело спас прелестный печальный голосок Панихиды. Смертоносное оружие заслушалось и успокоилось. Ох уж эти мне женские уловки!

Петь пришлось целый час, но за это время и мое тело, и меч восстановили нормальную плотность. Лишь тогда я осмелился выпустить рукоять, надеясь, что клинок прочно застрял в камне.

Кажется, он и вправду завяз основательно. Я отступил на шаг... еще на шаг – меч оставался на месте. Неожиданно мне пришло в голову, что этот валун может появиться в другом месте, в неведомой мне земле, и кто-то извлечет из него меч с помощью магии. Лезут же порой в башку всякие глупости. Какой дурак станет вытаскивать меч из камня? В Ксанфе таких не было, нет и не будет.

Повернувшись, я зашагал туда, где оставалось мое расчлененное тело, но неожиданно приметил крылатую тень. Неужто это... Надо же, так и есть.

Я машинально потянулся за мечом – и хлопнул себя слабой ручонкой по мягкому бедру. Ну конечно, черный меч застрял в камне, а мой собственный валялся рядом с моим же телом. Я был безоружен. Крылатое существо мягко спланировало на поляну передо мной. Грифон. Точнее, грифоница – я понял это по невзрачному коричневому оперению. У большинства живых существ самцы выглядят куда эффектнее самок, как правило, они не только крупнее, но и лучше сложены и ярче окрашены. Исключение составляет лишь род человеческий – женщины несомненно привлекательнее мужчин. Мне это всегда казалось неправильным. Возможно, на людей до сих пор действует какое-то древнее проклятие. Самки других живых существ прекрасно охотятся и сражаются, а наши красавицы только строят глазки да морочат головы мужчинам. Вот и мое нынешнее тело со стороны выглядело куда как завлекательнее прежнего, но, пребывая в нем, я чувствовал себя совершенно беспомощным. Грифоница имела и клюв, и когти, тогда как я...

Прятаться было слишком поздно – хищница приземлилась потому, что углядела легкую добычу. Сражаться я не мог, ибо не имел ни меча, ни мускулов, чтобы с ним управляться, а смена облика требовала времени. Теперь я понял, каково быть женщиной. Неудивительно, что Панихида не хотела отправляться домой одна, – она не прожила бы и нескольких часов. Хищники, кроме разве что драконов, знают, что с вооруженными варварами шутки плохи, и предпочитают с ними не связываться. Иное дело беззащитная женщина. Впрочем, так ли уж она беззащитна? Естественное оружие женщины – всяческие хитрости и уловки. Панихида пыталась использовать это оружие против меня, а мне с его помощью удалось отделаться от черного меча. Надо попробовать обвести грифоницу вокруг когтя. Но на что она может клюнуть – так, чтобы не заклевала меня?

Ага! Грифоны мнят себя существами аристократического происхождения, похваляются древностью своего рода и, в отличие от гарпий, славятся аккуратностью и чистоплотностью. И самцы, и самки часами чистят перышки, вылизывают мех и полируют когти. Подобно птицам рок едят они только свежатину и никогда не прикасаются к падали. Не было случая, чтобы грифон отравился пищей или подцепил заразу. Оно и понятно, будучи умелыми охотниками, эти хищники могут позволить себе выбирать в качестве добычи только здоровых особей.

Я испустил громкий, жалобный стон. Приближавшаяся грифоница остановилась, склонив набок птичью голову. Она не спешила, понимая, что мне не удрать, и хотела присмотреться к добыче. Грифоны плотоядны, но не кровожадны и убивают лишь тех, кого собираются съесть. В отличие от драконов, они не лезут в драку ради драки, но если уж убивают, то быстро, четко и умело. Жертва дракона, как правило, превращается в кровавое месиво, тогда как добыча грифона и вскрикнуть не всегда успевает.

– О-о-о! – истошно завопил я. – О, какой ужас! Как я страдаю! Если б я только знала, что эти ягоды ядовиты!

Ушей у грифонов вроде бы нет, но слышат они превосходно. Стоило мне упомянуть про яд, как хищница насторожилась.

– Такие красивые, такие сочные ягоды, – кричал я, – и надо же, оказались пурпурными гнилушками! Теперь меня распирает пурпурный гной. Убей меня, добрая грифоница, убей скорее, пока я не лопнула!

Я качнулся вперед, и грифоница попятилась – но не далеко. Своим глазам она доверяла больше, чем чужим словам, а с виду я вовсе не походил на больно... на больную. Тело, в котором я сейчас пребывал, выглядело более чем привлекательным – на любой вкус. Будь у меня время, я непременно вымазался бы гадким соком детской зеленки, чтобы выглядеть отталкивающе, как зомби. Увы, любая идея хороша, лишь если ее удается воплотить в жизнь своевременно.

Однако отчаяние стимулирует работу мысли.

– Ты не поверишь, – воскликнул я, – но на самом деле перед тобой мужчина! Да-да, мужчина! Я выгляжу так ужасно, потому что вся моя плоть разложилась и гной рвется наружу. Посмотри, – я приподнял на ладони прекрасную грудь Панихиды, – ты только посмотри, во что превратились мои грудные мышцы!

Грифоница отступила еще на шаг. Я снова шагнул к ней:

– Умоляю, разорви меня, выпусти гной! У меня нет больше сил терпеть!

Я сделал вид, будто пытаюсь разорвать грудь руками.

Грифоница развернулась, распростерла крылья и улетела. Возможно, она не совсем мне поверила, но решила не испытывать судьбу.

Я с облегчением вздохнул – хитрость удалась. Возможно потому, что это была не совсем женская хитрость, – настоящая женщина едва ли стала бы говорить о себе подобные вещи. Наверное, и грифонице пришло в голову то же самое. Интересно, как Панихиде удалось прожить так долго в уединенной лесной хижине? Угроза броситься в... – куда там она грозилась сигануть? – могла подействовать на Иня с Яном, но не на хищных зверей. Впрочем, у нее в запасе наверняка имелись и другие уловки. Теперь я лучше понимал, почему она прибегла к яду, – как еще отделаться от незваного гостя, ежели нет сил вытолкать его взашей?

Она называла себя лгуньей – и на самом деле была таковой, – но что остается существу, неспособному постоять за себя в честном бою? Понимая это, я мог понять, почему она готова на всяческие ухищрения, лишь бы не возвращаться в замок и не выходить замуж за волшебника, которого интересует только корона. Будь я на ее месте – хм, кажется, именно на нем я и нахожусь, – мне, наверное, больше понравилось бы иметь дело с мужчиной, которого привлекает мое... ее тело. Во всяком случае это было бы честнее.

Однако сейчас меня заботило другое, я поспешил к собственному телу. Прошло более двух часов, за это время могло случиться все что угодно.

К счастью, ничего страшного не произошло. Пука собрал мои останки на большом зеленом листе, причем на этот раз ухитрился не перемешать их с грязью.

– От меча удалось отделаться, – сказал я, – но есть и другая проблема. Я нахожусь в чужом теле.

Пука понимающе кивнул.

К тому же это тело мало на что годится. Ну... не совсем так, но варвару-воителю оно не подходит. И вообще, я предпочитаю свое.

Конь-призрак снова кивнул, выражая полное согласие. В отличие от меня или, скажем, грифонов он никогда не находил тело Панихиды привлекательным ни с какой точки зрения.

– Разумеется, – продолжил я, – могло быть и хуже. Окажись ты ближе, мы обменялись бы личностями с тобой.

Пука фыркнул.

Я рассмеялся и склонился над собственным телом, которое уже начало исцеляться. Пук подкатил голову к шее и руки к плечам, они приросли, и часть вытекшей крови втекла обратно. Глаза больше не пялились в небо, веки были опущены, как во сне. Еще несколько часов, и тело будет в полном порядке – обезглавливание не так уж страшно, главное при этом не потерять голову.

Пожалуй, лишь сейчас, глядя со стороны, я смог по-настоящему оценить свой талант. Изнутри все воспринимается по-другому. Однако день клонился к вечеру, и стоило подумать о безопасном убежище на ночь...

– Дружище, здесь водятся грифоны, а в ночи могут появиться и твари похуже. Будь я самим собой, мы бы с ними сладили, но в этом обличье... – Я посмотрел на нежные, слабые руки и стройные щиколотки. Тело Панихиды выглядело превосходно, но я решительно предпочел бы смотреть на него со стороны.

Пук кивнул в третий раз. Он явно чуял присутствие хищников.

– Так вот, в нынешнем состоянии мы для тебя только обуза. Один ты наверняка выживешь, а с нами вряд ли. Не лучше ли тебе пойти своей дорогой?

Пука негодующе ударил копытом. Я понял, что верный друг не покинет меня в беде и, к собственному удивлению, чуть не расплакался. Впрочем, чему тут удивляться – для тела Панихиды это была естественная реакция. Сумев сдержать слезы, я девичьей рукой обнял его за шею. Пука перенес это стоически.

– До поры до времени мне придется заботиться об обоих телах, – сказал я. – Где бы укрыться? Может, на дерево залезть?

Но достаточно было взглянуть на мои тонкие руки и на валявшееся на земле могучее мужское тело, чтобы понять: этакого громилу женщине на дерево не втащить. И почему варвары такие здоровенные?

Я с тоской посмотрел на свой меч, сознавая, что он слишком тяжел для женской руки, и разразился бранью. Крепкие словечки казались неуместными на нежных губах. Будучи лгуньей и отравительницей, Панихида не была замечена в сквернословии. От отчаяния я вцепился в свои, точнее, в ее черные волосы и едва не вырвал клок. Что делать?

И тут – уже во второй раз за день – взгляд мой упал на дупло мертвого дерева.

– Пожалуй, – сказал я, – стоит затащить туда свое тело и залезть самому. Ежели ты останешься на страже снаружи, нам, возможно, удастся пережить ночь. Ну а к утру мое тело малость оправится, так что станет полегче.

Пука кивнул в знак согласия. Я подхватил свое тело подмышки и потянул – с весьма плачевным результатом. Пришлось напомнить себе, что Панихида сумела отволочь то же самое тело к люку, чтобы сбросить... неважно куда, главное, что у нее хватило на это сил. И пребывала она при этом в том самом теле, которое нынче досталось мне. Я поднатужился, и дело, то есть тело сдвинулось с места. Задыхаясь и обливаясь потом, я подтащил собственные останки к дереву, заглянул в дупло и увидел нечто не замеченное раньше – там была лестница. Вниз, во тьму подземелья, вели ступени. Это и впрямь было не дупло, а вход в...

Куда? – задумался я. Наличие ступеней означало присутствие людей или каких-то человекоподобных существ. Но человекоподобные существа, обитающие под землей, могут оказаться опасными. Стоит ли спускаться вниз?

Тем временем Пука настороженно нюхал воздух и поводил ушами, ловя каждый звук, недоступный моему восприятию. Не знаю, кто создал человека, но этот малый явно дал маху с ушами – у людей они с виду не так хороши, как у большинства живых существ, и толку от них гораздо меньше. Скажем, Пуковы уши бесспорно превосходили мои во всех отношениях.

– Какая-то опасность? – спросил я, приметив его обеспокоенность. Конь-призрак кивнул.

– Вроде дракона? Снова кивок.

– Коли так, выбора у нас нет. Беги, дружище, постарайся его отвлечь да завести куда подальше. Думаю, у тебя получится, ты на такие штуки мастер. А я попробую спуститься вниз и спустить это... свое тело.

К сожалению, Пука не мог последовать за мной – коню по лестнице не спуститься.

Я снова склонился над тяжеленным трупом, но остановился и покачал головой:

– Ох, Пук, ежели у меня ничего не выйдет...

Не закончив фразу, я обнял коня за шею, поцеловал в ухо и уронил ему на гриву две-три девичьих слезы. После чего поволок бесчувственное тело вниз.

Это оказалось полегче, чем тащить его по ровной земле, ибо мне помогала сила тяготения. Откуда берется и что собой представляет эта волшебная сила, толком никто не знает, но порой она оказывается весьма полезной.

Миновав несколько ступеней, я помедлил, бросил прощальный взгляд на маячивший в проеме силуэт Пуки и двинулся дальше. Лестница изогнулась, дупло пропало из виду, и нас – меня и мое тело – окружила тьма.