Живет на селе человек...

СОСЕДИ

Когда я узнал, что у моего старого знакомого, председателя колхоза «Красный Уралец», Ивана Захаровича Мартынова случилась какая-то неприятность, то решил непременно поехать узнать, в чем дело. И если потребуется, протянуть, как говорится, руку помощи.

Приехал рано утром. Несколько минут смотрел на знакомое село и не узнавал. Похорошел «Красный уралец». За околицей, на небольшой возвышенности возле березовой рощицы, появились новые скотные дворы. Там, где сразу же за мостом тянулись старые избы, теперь по обе стороны улицы стоит множество новых пятистенных домов с палисадниками.

Ивана Захаровича застал в его небольшом кабинете. Он встретил приветливо, долго тряс руку, уговаривал сразу пойти домой пить чай. Но мне хотелось как можно скорее узнать, что за беда стряслась с ним.

— Записывать будешь? — не то в шутку, не то серьезно спросил Иван Захарович, закрывая дверь кабинета.

— Нет.

— Ну, слушай.

Присев на диван, он стал рассказывать:

— Допустим, у тебя было несколько тысяч пудов пшеницы. И вот ты это богатство взял и погубил.

— Как так?

— Ну, спалил, утопил в речке, словом, угробил безвозвратно. Что нужно сделать в таком случае?

— Судить…

— Верно!

— Надеюсь, ты не преступник, а куда клонишь — понять не могу.

— Вроде не преступник, а хлеба недополучил много и представь — никакой ответственности. Только вот совесть мучит, сердце болит. Но это другая статья, так сказать, моральная. А материальная? Государство прощает мне, председателю колхоза, ошибки и промахи, списывает убытки. Оно, брат, у нас очень доброе.

Иван Захарович говорил глухим голосом, с надрывом. Он сильно волновался, хотя и старался казаться спокойным.

— Началась вся эта история перед севом. Как-то на пленуме райкома партии спросил я председателя соседнего колхоза «Россия» Сергея Петровича Истомина, почему у них урожай богаче, чем у нас. Земли одинаковые, и люди наши трудятся не хуже. Петрович подкрутил усы и, хитро сощурив глаза, ответил: «Землю, сынок, надо чувствовать, понимать да соображать что к чему».

Назвал меня сынком, а сам-то старше всего на два года! Обидно. В одном селе детство провели, вместе на фронт уходили. Вот только ему учиться не пришлось, а я институт окончил, диплом агронома получил и, не хвалясь, скажу: разбираюсь, что к чему. Сам знаешь, каким захудалым был «Красный Уралец» пять лет назад… Сколько трудов затрачено, чтобы вытянуть из отстающих!

Иван Захарович достал портсигар, закурил. Клубы сизого дыма поплыли к окну. Потом он прошелся несколько раз возле стола, словно забыв обо мне. Наконец, что-то вспомнив, махнул рукой:

— Да что вспоминать! Скажешь: расхвастался, а вот «Россию» догнать не можешь. Верно, не могу. Пока…

Но вернусь к тому злополучному дню. Затаив в душе обиду, стал я соображать, как бы ответить Петровичу похлеще, но тут подошел секретарь райкома и отвел его в сторону. Пока шел пленум, я только и думал, как бы сбить с соседа гордыню, чтобы сам не зазнавался и не позорил других. Много ядовитых слов послал я мысленно в адрес Петровича, а он после своего выступления подсел и шепнул: «Скоро закруглят, пойдем в чайную, потолкуем с тобой, землячок». Но я не пошел, сослался на срочные дела в райцентре. А прощаясь, сказал громко, чтобы другие слышали: «Вызываю вас, товарищ Истомин, на соревнование за получение высокого урожая». Сказал и поморщился. До того это прозвучало казенно, неестественно, что стыдно вспомнить. Петрович посмотрел внимательно и, улыбаясь, ответил: «Здорово придумал, сосед». И пожал мне руку.

Обида, конечно, прошла. Но крепко я задумался над тем, как бы нашему колхозу обогнать соседа по урожайности. К севу готовились тщательно, своевременно начали под-боронку зяби. И вдруг мне в голову пришла мысль, как показалось, в то время, очень заманчивая. Знаешь Сухой лог?

— Знаю.

— Огромный земельный массив тянется широкой полосой. Одна половина, в триста гектаров, — «Красного Уральца», а другая — соседа. Массив обрабатывается и засевается почти одновременно. Разделяется, если помнишь, полевой дорогой. Именно здесь, в Сухом логу, я и решил во что бы то ни стало вырастить урожай пшеницы богаче, чем у соседей. Получить на той же земле больше хлеба, чем у соседей — разве не замечательно?

— Даже дерзко. Но одного желания…

— Знаю, болтовней хлеб не выращивают, — сердито буркнул Иван Захарович. — Земли Сухого лога несколько засорены овсюгом. Кто лучше избавится от сорняка да применит весь комплекс разработанной агротехники, тот и получит больше хлеба на землях Сухого лога. Но тут другой вопрос: как лучше уничтожить овсюг? Способов много, и я решил испытать один…

— Неудачный? — ввернул я.

— Хотел показать себя неутомимым борцом против шаблона, пламенным новатором и прочее, — язвительно скривил губы Иван Захарович. — В Сухом логу я решил испытать весеннее провоцирование овсюга. Вообще агроприем не новый, описан в агрономических учебниках. Мой приятель, однокашник по институту Добровольский, даже ученую степень за это получил. Приезжал, горячо одобрил, не поскупился на советы. Как никак, авторитетный научный работник… Он даже нарисовал такую картинку: наступила осень, в Сухом логу «Красного Уральца» стеной золотая пшеница, а у соседей склонили голову реденькие колоски — не хлеб, а какое-то недоразумение… Ну, начались полевые работы. В канун первого мая соседи закончили сев пшеницы в Сухом логу, а мы…

— А вы что?

— А мы сначала провели двукратную подборонку зяби. После пустили культиваторы, чтобы создать в верхнем слое почвы благоприятные условия для овсюга. И стали ждать, когда взойдет овсюг, чтобы последующей обработкой уничтожить его, а затем посеять пшеницу. Как раз в это время в Сухом логу у меня произошел крупный разговор с Истоминым. Встретились как душевные друзья, а разошлись чуть ли не врагами. Петрович таинственно так прошептал: «Народ поговаривает, что весна будет на редкость холодная, затяжная. Чуешь, соседушка?» Я пожал плечами и ответил, что меня это не сильно беспокоит.

— Как так не беспокоит! — возмутился он. — Да знаешь ли ты, что овсюг при холодной температуре может вообще не взойти. Он ведь может сохранять всхожесть годами, и душить этого злодея лучше не весной, в дни сева, а осенью. Постарайся, чтобы в артели больше было глубокой, ранней, выровненной с осени зяби, да побольше пропашных сей, особенно кукурузы, бобовых, сахарной свеклы. Ты — агроном, знаешь не хуже меня, что овсюг берет воды больше, чем пшеница.

— Для образования килограмма сухой массы овсюга, — перебил я, — требуется полтонны воды…

— Не подсчитывал, тебе лучше знать, ты ученый, — сказал в сердцах сосед. — Обидно, Ваня, что отмахнулся ты от народной мудрости, не веришь тому, что земледелец проверил, как говорят, на своем горбу. Вот ты говорил: если посеять поздно, после «провокации» овсюга, под летний дождичек, — наверняка быть урожаю. А если дождя не будет, тогда как? Вот и получается: прошел дождичек — герой, а нет — мокрая курица. Нет, ты получи хлебушко при любых погодных условиях, особенно при засухе, — вот тогда молодец, и награды получай, не жалко…

Долго еще мы разбирали с Сергеем Петровичем все возможные приемы агротехники, спорили и в конце концов поругались. На прощанье он так разошелся, что обозвал меня… овсюгом. Короче — злостным сорняком.

— Вот как… — Иван Захарович умолк, закуривая папиросу. — А весна, действительно, выдалась холодная, затяжная. Лето — на редкость знойное. В мае я каждый день чуть свет как ошалелый мчался в Сухой лог с надеждой увидеть всходы овсюга. И часто, представляешь, у себя на пашне встречал Истомина. Он лишь спросит: «Ждешь?» Я отвечу: «Жду». На этом и кончался наш разговор. Короче, пшеницу посеяли в Сухом логу только в конце мая…

Иван Захарович подошел к столу, выпил стакан воды, задумался. «Да, переживает», — подумал я и, чтобы нарушить томительное молчание, спросил:

— Ну, и что дальше?

— Да что дальше… Так, собрали немного щуплого, недозревшего зерна и увезли на свиноводческую ферму. А «картинка» получилась такая: у «России» — пшеница стеной. (И это при засухе!). А у нас — не хлеб, а одна «провокация». Шестьсот центнеров семян ухлопали, да сколько трудов понапрасну на ветер пустили. Вот и суди — преступник председатель или нет…

В кабинете повисла тишина. Мы оба задумались об одном и том же. Да… Неприятная история…

Вдруг дверь с шумом отворилась и на пороге вырос Сергей Петрович Истомин. Вот уж истинно, легок на помине. Было это так неожиданно и кстати, что мы с Иваном Захаровичем молча и недоуменно уставились на него. Сосед был в полушубке, в валенках с отворотами, в шапке-ушанке. В руках кнут. На полных щеках румянец. Он начал прямо с места в карьер:

— Скажи-ка, сосед, ты бываешь в Сухом логу? Весной, помнится, частенько туда заглядывал!

— Да что там делать сейчас… — тихо ответил смущенный Мартынов.

— Поехали, посмотрим! — пригласил Истомин.

…Вороной жеребец, запряженный в легкие сани, стрелой вылетел за околицу и, отфыркиваясь, помчался навстречу ветру. Вскоре показалась белоснежная гладь Сухого лога. На массиве колхоза «Красный уралец» лежал тонкий слой снега.

На стороне колхоза«Россия» два гусеничных трактора «утюжили» снежную гладь.

— По второму разу пошли, — пояснил Петрович, — а вон там, за поворотом, машины идут. Это комсомольцы перегной везут. Нынче в Сухом логу кукурузу будем сеять, место для нее самое подходящее. Вот хлопцы и стараются: снег задерживают, перегной возят. Они и попросили съездить к тебе, сказать по-дружески пару крепких слов. Видно, горько смотреть ребятам на обнаженную землю соседей. Вон, полюбуйся сам…

Иван Захарович растерянно смотрел, как степной ветер стремительно нес драгоценную снежную пыль по полю и сбрасывал ее в овраг. Заметил и другое: на землях соседей тот же ветер оказался бессильным растрепать толстое снежное покрывало. Знал, конечно, Иван Захарович, что давно пора в Сухом логу начать снегозадержание, вывозить перегной, но медлил. Без всяких на то оснований…

Домой возвращались уже к вечеру. Всю дорогу молчал Иван Захарович. Ни слова не сказал Сергею Петровичу Истомину. Только на прощание руку пожал ему крепче, чем обычно.