В тени Зареченской балки, там, где растет густой березняк, еще лежит снег, а на полянках уже появились подснежники.
Маша Белозерова, смуглая, длиннокосая девушка с мечтательными глазами больше всего любит эти первые весенние цветы.
Но сейчас она прошла, даже не глянув на них.
Еле передвигая ноги в истоптанных, заляпанных грязью сапогах, она вышла на широкую, укатанную дорогу. Идти стало легче. Вскоре показался полевой стан — тракторный вагончик с красным флагом, старый дом, машины, зернохранилище.
Был ранний утренний час. Механизаторы из первой смены досыпали последние сладкие минуты. Маша присела на копну ржаной соломы, брошенной возле вагончика, долго смотрела в сторону, откуда пришла. Смотрела пока слезы не затуманили глаза. Низко склонив голову, Маша заплакала. Невольно всхлипнув, девушка испуганно оглянулась.
К ней подходил бригадир Семен Петрович Боров.
— Обидел кто? — строго спросил, нахмурив брови.
Маша считала бригадира «необыкновенным сухарем» и даже побаивалась его. Никогда не видела улыбки на лице Борова, не слышала, чтобы он похвалил кого, обогрел хорошим словом.
— Кто обидел? — еще строже повторил бригадир.
— Вот, честное слово, никто, — скрестив руки на груди, чуть слышно прошептала Маша, пряча глаза.
— Васька, шалопай этакий, наверно, потревожил? Смотри, подальше от него, — сказал бригадир, да так, словно ножом резанул.
Хрустнули тонкие, холодные пальцы. Сдержалась, промолчала Маша, только где-то в тайниках души с еще большей силой почувствовала всю неприязнь к этому жестокому человеку. Боров устало присел на солому. Вынув из кармана газету, свернутую в трубочку, медленно развернул.
— На, почитай, позор-то какой.
Маша внимательно прочитала статью под крупным заголовком «Вторую — на буксир!» Задумалась. Позора она не видела в том, что первая бригада решила помочь отстающей второй поднять несколько гектаров весновспашки, быстрее провести сев яровых.
— Хвастуны несчастные, — загремел Боров, тряся в воздухе кулаком.
— Зря переживаете, Семен Петрович, — сказала Маша, возвращая газету, — помогать нам будут свои, а не чужие.
— Видно, гордости у тебя нет, а еще правая рука бригадира, — укорил Боров. — Сама помнишь, как туго пришлось осенью. Зябь поднять силенок не хватило. Знаю, что сейчас поднажать надо на пахоту. А с кем поднажать-то, с кем? Вон у березы трактор стоит. Полсмены покружился на нем Бурачков и ушел: брюхо заболело. А сейчас дрыхнет, шалопай. И «ДТ» Злобина целый день будет загорать: ночью пахал. У него тоже нет подсмены. Да и вообще на Ваську у меня никакой надежды, плевать он хотел на честь бригады. Тоже шалопай известный.
— Не смейте так говорить про него! — громко сказала Маша. — Да если хотите знать, Василий Иванович Злобин горы может свернуть, если…
Возле вагончика появился Злобин. Маша смутилась, схватила шаль, пошла к дому, где часто ночевала с поварихой Дуней. Злобин прошел мимо бригадира, не сказав ни слова. Боров долго провожал взглядом тракториста. Тот остановился на полянке.
«Василий Иванович! — повторял про себя, — меня так еще никто не навеличивал». И вдруг почувствовал, как по всему телу разлилось такое хмельное волнение, какого раньше не испытывал. Постоял, подумал, затем, припав на колени, стал срывать подснежники. Через несколько минут на полянке вырос холмик свежих цветов.
Василий осторожно сложил их в шапку и зашагал к вагончику.
В незнакомый глубинный колхоз «Россия» Василий Злобин приехал после окончания училища механизации сельского хозяйства. Было это накануне жатвы. Первые дни ремонтировал уборочные машины. Потом ему выделили старый трактор, послали на луга косить травы.
— Новичку-то надо бы трактор получше, — посоветовал бригадиру председатель.
— Помучится — научится, — не то в шутку, не то всерьез ответил бригадир.
— Даст мне жизни эта дохлятина, — недовольно сказал Василий Генке Бурачкову.
И точно. В первый же день у трактора расплавился подшипник.
— Бывает, — сочувствовали механизаторы.
— Эх, шалопай… — обругал бригадир.
Василию было досадно и обидно. Училище окончил с отличием, на практике был в числе первых, а тут, в колхозе, сразу же опозорился! Не сдержался Василий. Встряхнув курчавой головой, процедил сквозь зубы:
— Заткнись!
Боров только раскрыл рот. По дерзким глазам парня почувствовал, что перед ним стоит человек с крутым характером. А таких Боров не любил, да и боялся.
Через несколько дней у Злобина снова беда. Стал перегонять трактор, на повороте не заметил в бурьяне повозку. Хрустнули оглобли, испуганно закричал водовоз, лежащий в траве… Механизаторы просили Борова не сообщать о случившемся в правление, обещали отремонтировать повозку. Но бригадир не послушал. И правление оштрафовало Василия да еще объявило выговор.
«Отличился» Василий Злобин и в кругу молодежи.
Гришка Соловей — счетовод соседнего с колхозом рудника пришел в клуб в коротких, узких брюках цвета морской волны. Василий усмехнулся:
— Ты что, Соловей, в подштанниках ходишь, денег не можешь заработать на брюки?
— Ты отстал, детка, как моя древняя прабабушка, — громко, чтобы все слышали, ответил Соловей, приглашая на фокстрот Машу Белозерову.
Маша отказалась. Тогда Соловей схватил ее за руку. Маша вскрикнула. Дальше все произошло молниеносно. Хлопнула дверь. «Король» танцев кубарем покатился с крыльца. Маша с благодарностью смотрела на Злобина, вытиравшего платком руки. Больше Соловья никто не видел среди колхозных девчат. Но кто-то «просигналил» об этом случае в сельсовет. Из кабинета председателя сельсовета Василий выскочил как ошпаренный, на ходу бросил через плечо в открытую настежь дверь:
— Не запугаешь…
У крыльца Василия поджидал Генка Бурачков. Интересный этот парень, Генка Бурачков. Как познакомился с Василием, без него — ни шагу. И если только Злобину грозит неприятность, Генка уже возле. Бывает и так: разозлится Василий, начнет гнать от себя Генку, а тот хохочет, или скажет: «Люблю психов». Василий еще пуще обозлится, но достаточно посмотреть на Генкины румяные щеки с конопушками, как сразу полегчает на душе. Злости как не бывало. Чувствуя за собой вину перед товарищем, Злобин примирительно скажет: «Мировой ты парень, Генка!»
— Всыпали? — спросил Генка.
— Всыпали, — ответил Васька.
— Ну и хорошо.
— Ну и дурак.
Казалось быть, перепалке. Но друзья обнялись и побрели вдоль улицы, напевая:
— «Мы парни бравые, бравые, бравые…»
Жил Василий у одинокой бабки Игнатихи — сторожихи сельпо. Она позволила парню пользоваться книгами сына-учителя, погибшего на войне. Брал Василий книги, особенно новинки, и в сельской библиотеке. Читал их запоем, а самые интересные даже пересказывал Генке Бурачкову. Сам Генка ленился читать, а вот слушать был горазд. Как только Василий начнет пересказывать, Генка и сидеть спокойно не может. Размахивая короткими, цепкими руками, выкрикивает: «Во дает!»
До слез смеялся Генка Бурачков над рассказами деда Щукаря и чуть не плакал, слушая о гибели Давыдова и Нагульнова…
Зимой, по настоянию бригадира Борова, друзья угодили на самую, что ни на есть «паршивую работенку» — очищать детали и узлы машин, поставленных на ремонт.
— Назло подсунули, — говорил Злобин, когда в мастерскую заглядывал Боров.
Но вот пришло для друзей золотое время. Вернулся из отпуска заведующий мастерской Уваров, прозванный в колхозе Батей. Он посылал ребят в моторный, монтажный цехи, в кузницу. Прежде чем послать на новую работу, Уваров подмигнет трактористам и многозначительно скажет: «На прорыв посылаю, учтите». Еще пуще полюбили ребята Уварова, когда узнали, что весной он встал на их защиту во время комплектования тракторных бригад. Боров никак не хотел брать в бригаду Злобина и Бурачкова. Уваров настоял, чтобы механизаторы работали в бригаде, которую выбрали сами. А им, к немалому удивлению Борова, поглянулась его бригада. Бригадира тревожило, что учетчиком бригады была Маша Белозерова.
— Поглядывай за дочкой, — при каждой встрече напоминал Белозеров, отец Маши.
— Никто твоей красавицы не тронет, — успокаивал Семен Петрович, а сам думал: «Зря брешу. Кто знает, что у этих шалопаев на уме…»
Присматривался Боров к парням — никакого ухаживания, ноль внимания, будто и не видят симпатичной девчонки. И та обходит их стороной. Скромница, видно, в мать пошла. К той, бывало, на вороных не подъедешь. Порой бригадир ругал себя, что взял учетчицей дочь старого приятеля. Вот и поглядывай за ней, переживай. А тут бригадных забот хватает по горло.
Как-то механизаторы сидели за столом.
— Хороши щи, да пельмени лучше. Люблю настоящие сибирские пельмени, — вслух подумал Злобин, — хоть бы раз попробовать их в бригаде. А, Генка?
— Само собой, — отозвался тот, — да вот с нашим бригадиром…
— Ишь, чего захотели, — перебил Боров, — может, вам котлеты из соловьиных язычков приготовить? Да я… — и поперхнулся, лишку хватив горячих щей.
…Ночь была холодной, ветреной. Косой редкий дождь хлестал по окошку, барабанил по железной крыше. Маша не могла уснуть. Слышалось, как где-то далеко в ночной жути стонет трактор. Рядом похрапывала повариха Дуня. Возле нее было тепло, спокойно. Маша закрыла глаза, стала считать до ста, двухсот, трехсот…
Проснулась ночью от страшного сна. Приснилось, будто в степи замерзал курчавый молодой тракторист — Василий Злобин. Он просил о помощи, но Маша гордо прошла мимо. Лицо Василия стало бледным, как полотно. Он тихо сказал: «Прости». «Никогда», — ответила Маша. В это время словно из-под земли вынырнул Генка Бурачков и крикнул во весь голос: «Дура, он же любит тебя!»
Маша прислушалась, как тревожно бьется сердце. И вдруг испугалась: «А, может, вправду замерзает. Одет легко, у него даже шарфика нет, а я тут дрыхну под боком Дуни».
Девушка торопливо соскочила с кровати, быстро оделась, схватила плащ, пуховую шаль и выбежала на крыльцо. Накинув плащ и прижав к груди шаль, Маша бежала навстречу ветру. Бежать по гребнистой, влажной земле было трудно. Маша часто останавливалась передохнуть, послушать, близко ли трактор. Но тут случилось нежданное — заглох мотор. Маша пошла, не зная куда. Усталая, обиженная, бродила она в ночной мгле до тех пор, пока не поскользнулась. Девушка не знала, сколько просидела на влажной траве возле кустарника, растирая рукой больную ногу. С рассветом увидела, что сидит у Зареченской балки. Совсем недалеко от нее стоял трактор. Когда Маша подходила к полевому стану, ее заметил Злобин. «Откуда она идет в такую рань?» — удивился Василий, присев за вагончик.
Злобин с трудом разбудил Бурачкова, крепко спавшего в дальнем углу вагончика:
— Айда на работу! Пора совесть знать.
Бурачков потянулся и, как обычно, хитро ухмыляясь, спросил:
— Вас что, товарищ Злобин, бригадиром назначили? Не пойду я, у меня схватки аппендицита.
— А где у тебя аппендицит?
— Как где? — удивленно спросил Бурачков и, задрав грязную рубаху, похлопал рукой по левой стороне живота: — Вот где паразит сидит, давно вырезать надо.
Василий захохотал.
— Ну что заливаешься, правду говорю, захворал.
— Ну отдыхай, а я сейчас пойду пахать, — перевязывая букет подснежников, сказал Василий.
— Ты ведь только что закончил смену!
— Между прочим, нашу бригаду на буксир берут, за уши будут тащить. Боров переживает, ну и…
— Постой, какой буксир? — перебил Бурачков, поспешно надевая сапоги.
— Первая решила взять нас на буксир как отстающих хлюпиков. В газету об этом написали. Понятно?
— Вот еще придумали! — всполошился Генка, мгновенно соскакивая с топчана.
— Айда, что ли!
— Куда? У тебя ж аппендицит.
— Скажу по секрету, — зашептал Бурачков, — меня ночью, как деда Щукаря, протащило. Только он мяса объелся, а я семенного гороха.
— С ума сошел, ведь семена протравлены!
— Ну коли были бы хорошо протравлены, загнулся бы, а так ничего… — ответил Бурачков и тут же спросил: — А букет кому приготовил, ей?
— Кому ей?
— Машеньке учетчице, она же по тебе сохнет. Завидую, — вздохнул Бурачков.
Выходя из вагончика, Генка захватил букет подснежников, оставленный на подоконнике.
— На, дари, — сказал он, подавая Василию букет. — Она на крыльце. Ждет… Ступай, а я пока кину пару слов бригадиру.
Парень подошел к Борову и, копируя Уварова, подмигнул бригадиру:
— На прорыв идем, учтите!
И быстро отошел к своему трактору. Виноватая улыбка легла на тонкие губы Семена Петровича Борова. Разыскав повариху, бригадир наказал к ужину состряпать настоящие сибирские пельмени…
О чем в это время говорили между собой тракторист и учетчица, посторонним неизвестно. Но, пожалуй, можно догадаться по взволнованным глазам девушки, по тому, как нежно гладила она первые весенние цветы…