Живущая свободной

Глава тринадцатая ТАМ-ТАМ

К середине октября Джордж вернулся в лагерь, и несколько дней жизнь текла без всяких происшествий. Но вот однажды ночью с Больших скал донеслось грозное рычание. Это свирепая львица и ее супруг возвещали о своем прибытии. Эльса тотчас ушла со львятами за реку.

На следующее утро Джордж увидел Свирепую. Она стояла на Больших скалах, ясно вырисовываясь на фоне неба, и скрылась лишь после того, как Джордж подошел метров на четыреста.

Вечером Эльса наведалась в лагерь, быстро поела и исчезла на двое суток. В это время я сменила Джорджа в лагере. Отсутствие Эльсы беспокоило меня, я отправилась искать ее, но не нашла. А рано утром мы увидели в лагере следы львят. Странно, что мы ничего не слышали. Выследить львят нам не удалось, потому что отпечатки их лап затерялись среди следов слонов и носорогов.

Вечером семейство явилось, но Эльса вела себя как-то странно. Гупа, Эльса-маленькая и я для нее не существовали, все внимание принадлежало Джеспэ. Бедный Гупа старался и так и сяк. Ложился на спину лапами кверху, когда приближалась мать, а она перешагивала через него и шла к Джеспэ.

Примерно в половине девятого начала рычать чета диких львов. Все семейство насторожилось, но только Эльса и Джеспэ затрусили к «кабинету». Гупа и Эльса-маленькая отправились было за ними, однако вскоре вернулись доедать свой обед. Но когда сердитое рычание послышалось совсем близко, оба львенка сломя голову кинулись вдогонку за матерью, которая уже переправилась через реку.

Я убрала остатки мяса. И хорошо сделала, так как львиный дуэт длился всю ночь.

На следующий вечер мы с Македде увидели, как чужая львица поднялась на Большие скалы и уселась на вершине. Несомненно, это она, Свирепая… Здесь впервые я как следует рассмотрела ее в бинокль. Она намного крупнее и темнее Эльсы и красотой не отличается. Львица глядела в нашу сторону. Вдруг совсем рядом раздались трубные звуки, и, казалось, в одну минуту весь буш заполнили слоны. Мы что есть духу помчались в лагерь. Весь вечер было слышно, как слоны то трубят, то с шумом втягивают воду. А на Больших скалах, точно заведенная, рычала свирепая львица. Всю ночь мы не сомкнули глаз, и Эльса, естественно, не появлялась.

Утром мы направились по следам Свирепой и ее супруга. Они ушли вверх по реке в район, который мы считали постоянной обителью этой четы. Эльса, несомненно, проведала об их уходе и вечером явилась со львятами в лагерь. Пока дети не принялись за обед, она не обращала на меня внимания, но потом была ласкова как всегда. Похоже, она нарочно вела себя так, чтобы львята не ревновали.

Было очень душно, край неба то и дело озаряли молнии. А вскоре после того как я ушла спать, подул сильный ветер. Деревья скрипели, хлопала палатка. Упали первые капли дождя, и хлынул ливень. Он не переставал всю ночь. Мы совсем не ожидали такого потопа. Стойки у нас на палатках не были закреплены как следует и сразу же упали. Весь остаток ночи я возилась с ними, чтобы не дать палатке рухнуть совсем. А под ногами у меня разлилась настоящая река.

Наконец наступил рассвет. После долгой холодной ночи я мечтала о чашке горячего чая, но это было безнадежно, так как дрова совсем отсырели. Все наши люди провели ночь примерно так же, как и я. Палатка Джорджа тоже осела, внутри нее тихо мяукала Эльса. Вскоре она вышла оттуда, с нею были Джеспэ и Гупа, порядком испачканные, но сухие. Эльсу-маленькую даже ливень не заставил войти в палатку. Я увидела ее за колючей оградой, промокшую насквозь.

Надо было разбирать отсыревшее имущество и переносить его в машины, спасая от львиного семейства. Джеспэ тотчас взялся помогать мне и оборонял каждый ящик, за который я бралась. Когда я наконец управилась с этим делом, Эльса, Джеспэ и Гупа забрались вместе со мной в мою палатку. Даже Эльса-маленькая решилась сесть у самого входа, где полог прикрывал ее от дождя.

Четверо суток лил дождь, только вечерами выдавались короткие перерывы. Во время ливня уже в нескольких шагах ничего нельзя рассмотреть. В этой части Кении дожди выпадают очень неравномерно. В горах осадки достигают около двух тысяч пятисот миллиметров в год, а прилегающие равнины получают всего триста семьдесят пять миллиметров.

Хотя лагерь Эльсы расположен в полупустыне, кругом немало речушек, которые берут начало в горах по соседству. Наша река разлилась сильнее, чем когда-либо, рокочущий красноватый поток затопил оба берега. В кабинете вода поднялась до самого стола. Чего только сюда не нанесло, прибило даже целую пальму, вырванную с корнями. Хорошо, что Эльса со львятами на этом берегу и для них запасено довольно пищи.

В три дня выжженный буш вокруг лагеря пышно зазеленел. Но сухие, ломкие кусты точно надорвались в своем стремлении поскорее выпустить на свет несметное количество цветов, уже через три-четыре дня землю под ними сплошь усеяли опавшие разноцветные лепестки.

Внезапный переход от уныния засухи к бурному расцвету тотчас отразился на жителях буша. В тот же день, как начались дожди, прилетели ткачики. Они принялись чинить свои старые гнезда над нашими палатками и сооружать новые. Сквозь дробь дождя доносилось их щебетание, ливень им был нипочем. В два-три дня гнезда были готовы, а еще через неделю я нашла на земле первую светло-бирюзовую скорлупу. Потом много дней земля была покрыта голубовато-зеленым ковром, на котором ярко выделялись бесчисленные алые козявки, неожиданно выползшие из нор во влажном песке. Они всегда появляются после первых дождей и затем быстро исчезают.

Ровно через месяц после прилета черноголовых желтых ткачей мне пришлось взять на свое попечение птенца, который вывалился из гнезда. Он был почти голый, редкие перья только-только выпустили пушинки на самых кончиках. Малыш казался совсем беспомощным, когда я подняла его, чтобы согреть на ладони. Впрочем, как ни слаб был птенец, в нем таилась неистребимая воля к жизни, и он непрерывно требовал еды. Бои целыми днями ловили кузнечиков, а ему все было мало. Я посадила его в гнездо, которое поместила по соседству с другими, надеясь, что ткачи усыновят найденыша, но из этого ничего не вышло. И пришлось мне каждые два часа, вооружившись пинцетом, скармливать ему наш очередной улов — два десятка кузнечиков, у которых мы отрывали ноги и голову. Эта пища пошла птенцу на пользу, и уже на второй день он встретил меня громким чириканьем, высунув из гнезда свою лысую головку. Я подвесила гнездо, как положено, отверстием вниз, чтобы оно было защищено от дождя и чтобы его внутренность, выстланная пухом ощипанных нами цесарок, не засорялась пометом. Нельзя было не восхищаться чистоплотностью птенца: он спускался к самому выходу, высовывал хвостик наружу и ронял помет на землю. Если он сидел у меня на ладони, то в критический момент начинал суетиться, пока не находил удобного места на пальце, откуда можно было все сделать, не опасаясь испачкать меня.

Джордж приметил, что у ткачей есть определенный ночной распорядок. Часто он просыпался оттого, что все птички вдруг начинали сонно щебетать, а затем по палатке, словно капли дождя, барабанил помет. И снова все стихало. За ночь это повторялось два-три раза, так что ткачи и в этом деле действовали коллективно.

Я назвала птенца Там-Там, что на языке суахили значит «милый». Ночь он проводил в своем гнезде, которое я помещала на противомоскитной сетке. Здесь птенец был защищен от дождя, и я могла успокоить его, если он проснется и закричит. Там-Там держал гнездо в чистоте, утром я находила на полу аккуратные дорожки помета. Как только взрослые подавали голос, Там-Там сейчас же отзывался, и уж больше мне не было покоя. Никакие почесывания не могли заставить его забыть голод. Но где найдешь насекомых в такую рань, когда всюду лежит роса? Однажды я попробовала угостить Там-Тама желтком. Он жадно проглотил его, а часом позже я с ужасом заметила, что прозрачная кожица на шее птенца оттопырилась и желток комком застрял в глотке. Я попробовала сделать массаж — не помогло. Два часа не спускала я Там-Тама с ладони. Наконец комок рассосался. Правда, у птенца получился запор, но я быстро вылечила его жирными кузнечиками.

Особенно разыгрывался аппетит у Там-Тама вечером. Самое неудобное время для сбора кузнечиков, ведь в эти часы мы были заняты львиным семейством. Но однажды задача решилась сама собой. Войдя в палатку, Эльса повалилась на землю — ее совсем одолели мухи цеце. Там-Там сидел у меня на руке, мне некуда было его деть, и я стала ловить мух на Эльсе другой рукой. Вдруг мне пришло в голову угостить мухами Там-Тама. Птенец набросился на них с такой жадностью, что я сразу припасла целую кучу мух ему к завтраку.

Прошло три дня. Там-Там оперился, и стало видно, что это самочка. В один день нижняя часть ее тельца покрылась мягчайшим пухом, а желтая кайма вокруг клюва исчезла, если не считать совсем маленьких пятнышек в уголках.

На четвертый день я подвесила гнездо на изгороди возле палатки, чтобы птенец мог насладиться утренним солнышком. Как всегда, Там-Там отчаянно горланил, требуя еды. На крик прилетели взрослые, и в несколько минут около гнезда собралось двадцать пять самок и пять самцов. Наконец одна самка юркнула в гнездо и оставалась там минуты две. Я не знала ее намерений и на всякий случай вытащила птенца из гнезда. Пусть уж все происходит на моих глазах. Малыш запрыгал по веткам и очутился на земле среди высокой травы. Несколько самок окружили его и повели сквозь эти джунгли к реке.

Мне казалось, что Там-Там летает еще недостаточно хорошо и может стать жертвой коршунов, которые все время кружили над лагерем. Да и змеи меня тревожили. Накануне Джордж застрелил у самой палатки кобру, которая явно искала выпавших из гнезд птенцов. Поэтому я посадила Там-Тама в гнездо, подвесив его возле стола в «кабинете». Пичуга уже знала свое имя. Стоило мне позвать ее, как она появлялась у входа и, возбужденно чирикая, исполняла какой-то танец. Там-Там бесстрашно садился на мою ладонь, но дальше стола и пишущей машинки не уходил.

А на следующий день птенец вдруг вылетел из гнезда и скрылся в зарослях. Из кустов доносилось его чириканье, но, как я его ни звала, выходить оттуда он не хотел. Мы надеялись, что голод все-таки заставит Там-Тама вернуться, но птенец то ли не понимал по молодости, что надо лететь ко мне за едой, то ли ждал, что приемная мать сама должна подойти. Я уже начала тревожиться. Его надо было поймать, но тут пришла Эльса со львятами и помешала нам. Пока мы сумели увести семейство к палаткам, где их ждал обед, уже стемнело.

Теперь Там-Там сидел на самой макушке дерева. Из-за густого кустарника мы не могли туда пробраться, и я была в отчаянии. Ведь ночью птенцу не спастись от хищников. Тогда мы стали вырубать кусты. Там-Там сидел спокойно и не улетел, даже когда мы наклонили ветку, на которой он обосновался. И вот наконец пичуга у меня в руке.

Я отнесла ее в палатку и стала кормить мухами, которых снимала со спины Эльсы. Странно было ощущать у себя на ладони это крошечное, почти невесомое существо, у которого под мягким пушком так часто билось маленькое сердечко, и в то же время другой рукой гладить Эльсу и чувствовать, как нежно она отвечает на мою ласку. Я очень привязалась к Там-Таму, но долго ли птенец захочет оставаться со мной? Рядом целое поселение сотен оживленно щебечущих, веселых птиц. Его место там, к нам он попал чисто случайно.

На завтрак Там-Там получил вволю мух цеце, потом я опять посадила его в гнездо, висевшее на солнышке. Тотчас прилетели две самки и стали по очереди забираться внутрь. Вскоре Там-Там высунулся из гнезда и под присмотром обеих самок полетел к прибрежным зарослям. Целый час мы наблюдали, как они перепархивают с дерева на дерево в окружении других ткачиков. Иногда кто-нибудь из взрослых приносил букашку, мы даже видели, как одна из воспитательниц за что-то клюнула малыша. Нам нетрудно было узнать Там-Тама по его размерам и куцему хвостику, ведь в стае он был единственным птенцом. Кстати, где же остальные? Сидят в гнездах, пока не достигнут полной самостоятельности? Самки явно не собирались покидать Там-Тама, и мы оставили его на их попечении. Вечером разыскать его нам не удалось. Хорошо, если приемные мамаши определили Там-Тама на постой в какое-нибудь гнездо, решив и впредь заботиться о приемыше.

Через неделю дожди кончились, и на каждом шагу мне стали попадаться детеныши всевозможных тварей. У реки на солнце нежились маленькие пестрые варанчики, которые, завидев меня, тотчас ныряли в пенистый поток. В воде возле «кабинета» плавали две черепашки размером с монету — точное повторение взрослых черепах с тарелку величиной, которых я часто видела на камнях на противоположном берегу. Но самая удивительная «детская» попалась мне как-то утром, когда я пошла гулять по берегу реки. В заводи, по соседству с одним из бродов Эльсы, доявились какие-то исполинские головастики. Они стояли я воде торчком, усиленно загребая хвостами. Я присмотрелась: крокодилята! Длина — сантиметров пятнадцать — двадцать, значит, им от силы два-три дня. Испещренная черными пятнами грязно-серая шкурка была отличным камуфляжем. Они держались возле самого берега и время от времени карабкались на крутой откос. Я насчитала девять штук на квадратном метре. Кажется, один играл роль караульного: он иногда заплывал в реку, но сразу же возвращался обратно.

Крокодилята все время норовили положить свои несоразмерно большие головы на плавающий камыш и, чтобы удержаться на поверхности, непрерывно перебирали лапками. Задние лапки у них были широкие и неуклюжие, но больше всего меня поразили глаза, светло-коричневого цвета, размером с горошину, чуть мутноватые, но с ясно различимой вертикальной щелью зрачка. Выпуклые надбровные дуги и крупные шишки на конце морды придавали крокодилятам забавный вид. Зрение у них, видимо, было отличное, так как малейшее наше движение заставляло их нырять, хотя мы стояли метрах в шести или семи от них. А вот разговор и щелканье камеры на них не действовали.

Мы принесли из лагеря мясо и протянули им на палке. Крокодилята отнеслись к нему равнодушно. Так же приняли они червяков. Их не привлекали ни жуки, ни стрекозы, ни головастики. Но едва Джордж «заговорил» на крокодилий лад «имн-имн», как малыши сбились в кучу и повернули головы на звук. Подойти ближе они не посмели, среди камышей им было спокойнее. Значит, они не глухие, слышат и нашу речь, и щелканье камеры, просто эти звуки им ничего не говорят. Скорлупу яиц, из которых они вылупились, мы не нашли. Возможно, крокодилята появились на свет на противоположном берегу, но туда мы не могли перебраться из-за разлива. Через два дня мы застали в этой заводи всего двух крокодилят, а в следующий раз лишь одного.

Как только чуть подсохло, приехал Джордж и привез с собой пятерых объездчиков. Постоянные обходы должны были пресечь браконьерство. Для кордона мы выбрали место подальше от лагеря Эльсы. Джордж наблюдал за его устройством и прокладкой новой дороги. Мы рассчитывали, что главная часть работы будет сделана за две недели. Потом мы будем все реже навещать Эльсу, чтобы львята учились охотиться с нею и вели действительно дикую жизнь. Наше затянувшееся пребывание в буше привело к тому, что они слишком привыкли жить в лагере. Правда, мы не сделали их ручными, и только Джеспэ по-настоящему привык к нам, а в общем, все дикие инстинкты львят сохранились. И уж, конечно, Гупа и Эльса-маленькая терпели нас только потому, что мать подчеркивала свое дружелюбие к нам.

Интересно, сумела ли Эльса каким-то образом внушить им, чтобы они не причиняли нам зла (у них вполне хватило бы на это сил), или же они просто подражали ей. Скажем, если бы Джеспэ не сдерживал себя, он во время игры или в приступе ревности легко бы мог нас поранить. Но львенок хорошо владел собой. А когда у него бывало дурное настроение, он предупреждал нас об этом.

Гупа вел себя более холодно, но и он не задевал никого, пока его не трогали. Эльса-маленькая была по-прежнему робкой; правда, к нам она уже относилась спокойнее.

Странно, что ни один из львят никогда не влезал следом за матерью на крышу лендровера. А ведь они с обидой смотрели на нее снизу, когда она забиралась туда, спасаясь от их приставаний. Львята отлично лазали по деревьям, так что им ничего не стоило бы вскочить на капот, а оттуда на кабину, как делала в детстве Эльса, но почему-то лендровер был для них запретной зоной.

Когда Джордж уезжал, Джеспэ и Гупа устраивались в его палатке, и, если он возвращался вечером, там становилось тесновато. Меня это беспокоило, ведь Джордж любил спать на низкой кровати, а мало ли что может случиться, когда под боком лежат и Эльса, и Джеспэ, и Гупа. Но львы вели себя на диво хорошо. Если Джеспэ кусал Джорджа за пальцы ног, тому было достаточно крикнуть «нельзя», и львенок тотчас оставлял его в покое.

Однажды ночью Эльса, повернувшись во сне, опрокинула кровать Джорджа, он упал на Джеспэ — и тот хоть бы что. Гупа, который спал у изголовья, даже не пошевельнулся. Вот насколько львята с нами освоились.

Среди ночи из-за реки донеслось рычание чужого льва. Эльса встала и увела львят с собой. Возможно, это приходила свирепая львица, потому что на следующий вечер семейство съело свое мясо возле самой палатки и здесь же были зарыты в землю внутренности, что вовсе не обрадовало Джорджа. Вскоре снова во мраке послышалось рычание, и Эльса увела детей за реку. Переправляться им пришлось вплавь, так как река была все еще глубокой. Утром, обнаружив следы чужой львицы возле самого лагеря, мы поняли, что наши львы рисковали не зря.

Через день, возвратившись с прогулки, мы застали за ужином Эльсу и двоих львят, Джеспэ с ними не было. Впрочем, мы тут же его отыскали. Он стоял за палатками и уписывал жареную цесарку, которую стащил у нас со стола. Вид у него был такой озорной, что мы не могли не рассмеяться. Одно нам было непонятно, почему он предпочел жареное мясо сырому. А на следующий день мы снова удивились, когда, наткнувшись на семейство в буше, увидели, что львята сосут мать. Им было уже по десяти с половиной месяцев, и вряд ли они что-нибудь извлекали из сосков.

К этому времени у Джеспэ и Гупы появились первые признаки зрелости — нежный пушок на шее и вокруг морды. Выглядели они очаровательно, хотя у них и был теперь слегка запущенный вид.

Эльса радостно приветствовала нас. Джеспэ оттер ее в сторонку, чтобы мы и его погладили. Она посмотрела на нас, потом одобрительно облизала своего сына.

Мы вернулись в лагерь вместе с ними. Здесь лежали остатки вчерашнего ужина, но Эльса не захотела их даже нюхать, она потребовала свежего мяса. Немного спустя за рекой заворчал леопард. Эльса быстро побежала на голос. Минут через пятнадцать львята последовали за нею. Молодец Эльса, сама защищает свой участок!

Ночью рычал лев, и, когда рассвело, мы проследили отпечатки его лап до Больших скал. Видимо, львят что-то напугало, потому что 24 ноября они отказались плыть с матерью через реку, ей пришлось дважды возвращаться за ними, прежде чем они решились. На том берегу семейство затеяло отчаянную возню. Эльса катала Джеспэ по земле, словно мяч, что ему очень нравилось, а бедный Гупа неуклюже прыгал между ними, всячески стараясь обратить на себя внимание. Когда я подошла с фотоаппаратом, Гупа заворчал на меня, получил от Джеспэ затрещину и притих. Даже в забавах чувствовалась разница в нраве львят. За обедом, как всегда, все обиды были забыты.

Джордж подстрелил цесарку. Я хотела отдать ее Эльсе-маленькой и подошла к львятам, пряча птицу за спиной. Выждав, когда Эльса-маленькая на миг оторвалась от еды, я показала ей цесарку. Она тотчас смекнула в чем дело и уже не спускала с меня глаз, продолжая есть вместе с братьями. Я отошла в сторону, бросила птицу за куст так, чтобы братья не видели, и стала показывать ей рукой на цесарку. Она мигом сорвалась с места, схватила добычу и спряталась в зарослях, где могла насладиться в одиночку.

На следующий день мы обнаружили семейство на камнях за рекой напротив «кабинета», над большой заводью, в которой одно время жил огромный крокодил. Львята, видимо, оробели, и Эльса одна переправилась к нам. Она схватила тушу, которую мы принесли, и поплыла с нею обратно, теперь уже выше по течению. Берег там был намного круче, зато как будто не водились крокодилы.

Семейство явно еще не успело проголодаться. Львята от мяса отказались и затеяли игру на деревьях. Они пробирались по свисающим над рекой сучьям, стараясь столкнуть друг друга в воду. Потом к ним присоединилась и Эльса. Она стала показывать львятам, как поворачивать на ветке, как переходить с одного сука на другой.

Уже стемнело, а они все еще не прикасались к мясу. Боясь, что оно достанется чужакам и Эльсе придется драться из-за него с кем-нибудь, Джордж решил забрать его.

Но сначала надо было переманить семейство на нашу сторону, а то они не дадут притронуться к мясу. Джордж отошел подальше и переправился незаметно для них, а я стала приманивать их цесаркой. Хитрость удалась, все четверо приплыли ко мне. Но едва Джордж подошел к туше, как Эльса тотчас вернулась защищать ее. Джорджу долго пришлось задабривать Эльсу, прежде чем она позволила ему переправить мясо на наш берег. Однако и теперь она не отстала, а поплыла рядом, недоверчиво поглядывая на него. Львята взволнованно метались по берегу, но матери на помощь не поспешили. Странно, ведь обычно они не боялись реки, да и уровень воды теперь намного понизился. Впрочем, позднее они целиком себя реабилитировали. Как только стемнело, мы услышали, что к солонцу пришел носорог. Эльса помчалась туда вместе со львятами, и по хрюканью носорога мы поняли, что они обратили его в бегство. Молодцы, не побоялись такого крупного и свирепого зверя!

Когда Джеспэ бывал в игривом настроении, он любил потешать всех. Выбрав день, когда он был особенно оживлен и всех задирал, я положила на свисающую над рекой ветку деревянный поднос. Что он придумает? Джеспэ мигом влез на дерево, прижал качающийся поднос лапой и попытался ухватить его. Это ему удалось, и Джеспэ, держа поднос в зубах, стал осторожно спускаться, то и дело останавливаясь, чтобы проверить, воздаем ли мы должное его ловкости. Наконец он достиг земли и принялся важно расхаживать со своим трофеем, пока Эльса-маленькая и Гупа не положили конец представлению, набросившись на брата.

Отпуск Джорджа подходил к концу. Кажется, теперь самое время уезжать из лагеря. Эльса уже взяла верх над свирепой львицей и сможет отстоять свой владения. Браконьеры, по-видимому, ушли отсюда и, надо надеяться, не покажутся здесь до следующей засухи. А к тому времени объездчики сумеют справиться с ними, ведь кордон почти готов и патрули уже несут службу по берегам реки.

И львята уже превратились в сильных молодых львов, пора им охотиться с матерью, вести естественный образ жизни. С каждым днем они становились все ревнивее. Как бы наша любовь к Эльсе не толкнула их на какой-нибудь проступок.

Но к разлуке их надо приучать постепенно. Первый раз мы решили уехать на шесть дней, но из-за сильных дождей я попала в лагерь лишь на девятый день. Мне очень трудно пришлось без Джорджа, надо было самой вытаскивать грузовик и лендровер из грязи. На это у нас ушло два дня.

На выстрелы Эльса не явилась. Следов ее нигде не было видно, правда, их могло смыть дождем. Я отправилась к Большим скалам и по пути встретила все семейство. Они тяжело дышали, видимо, прибежали издалека, услышав мой сигнал. Эльса радостно меня встретила, а Джеспэ старался втиснуться между нами, чтобы я и его погладила. Гупа и Эльса-маленькая держались в сторонке.

Все четверо выглядели отлично, нисколько не отощали. У Эльсы на шее и морде были метины от укусов, но, кажется, ничего серьезного. У Гупы отросла длинная темная грива, у Джеспэ она была посветлее и покороче. Я представила себе, какой это чудесный прайд будет через год: две стройные львицы и два льва, темный и светлый…

Мы привезли козью тушу, и Эльса сразу принялась за еду. Но львята не рвались к мясу, они сначала немного поиграли и только потом присоединились к матери. Насытившись, Эльса подошла ко мне приласкаться, пользуясь тем, что львята увлечены едой и можно не опасаться сцен ревности.

Стремление Эльсы избежать ссор и недоразумений ясно проявлялось и на следующий день. Я выдала львятам цесарку и стала наблюдать, как они спорят из-за добычи. Гупа сердито ворчал на Джеспэ, Эльсу-маленькую и на меня. Эльса тотчас прибежала посмотреть, в чем дело. Убедилась, что никто не обижает Гупу, и вернулась на крышу лендровера.

Я подошла к ней через несколько минут, и, пока львята еще ели, Эльса зашипела и раза два стукнула меня. Я тут же ушла, удивляясь, чем это я заслужила такое обращение. Тогда Эльса спрыгнула на землю и стала ласково тереться об меня, словно прося извинения. Я погладила ее, и она легла рядом, положив на меня лапу. Но стоило подойти львятам, как Эльса отвернулась, напустив на себя равнодушие.

Она все время давала понять, как беспокоится о том, чтобы львята ладили с нами. Как-то вечером, наевшись досыта мяса, Джеспэ пришел ко мне в палатку. Играть ему было тяжело, он просто повалился на спину, выставив кверху живот, и посмотрел на меня, явно прося погладить. Так как он был настроен миролюбиво, я отважилась погладить его шелковистую шерстку. Он зажмурился и почмокал от удовольствия. Эльса, все время наблюдавшая за нами, спрыгнула с машины и лизнула нас обоих, радуясь нашим добрым отношениям.

Эту идиллическую сцену неожиданно оборвал Гупа. Он незаметно подкрался и уселся на свою мать, всем видом показывая, как нежелательно мое присутствие. Я отошла в сторонку и принялась рисовать их.

Как ни любила Эльса своих детей, она непременно наказывала их, если они делали что-нибудь нам неугодное, хотя бы ими и руководили только врожденные инстинкты.

На ночь мы запирали коз в моем грузовике, но, когда он был отправлен на ремонт, пришлось держать их за колючей оградой. И вот однажды Джеспэ устроил форменную осаду. Мы уже стали опасаться, что ограда не защитит коз. Пытались отвлечь его и так и этак, но ничто не помогало. Тогда вмешалась Эльса. Она подошла к сыну, пробуя увести его, он не послушался. Эльса дала ему несколько тумаков — Джеспэ дал сдачи. Было потешно смотреть на их сражение. В конце концов, Джеспэ позабыл о козах и пошел за Эльсой в палатку, где их ждал обед.

После еды Джеспэ решил придумать себе какую-нибудь новую забаву. Сперва он стащил банку со сгущенным молоком и катал ее по брезентовому полу палатки, пока все не перемазал. Потом завладел подушкой Джорджа, но перья щекотали его, и он стал искать другую игрушку. Не успела я опомниться, как Джеспэ схватил коробку с моими швейными принадлежностями и удрал в темноту. Я перепугалась, что коробка раскроется и он проглотит иголки. Схватив жареную цесарку, я бросилась вслед за ним. К счастью, вид цесарки соблазнил Джеспэ, он выпустил коробку, и на траву посыпались иголки, бритвенные лезвия, булавки, ножницы. Мы все это тщательно собрали, чтобы львята на что-нибудь не напоролись.