Живые примеры

ТЕЛЕГРАФИСТКА

удят колокола… Идет торжественная пасхальная заутреня… Все церкви битком набиты народом… В эту ночь никто не работает: все конторы, все заводы, все магазины и мастерские закрыты… Не закрыта только телеграфная станция. Там, несмотря на величайший в году праздник, кипит работа. В ярко освещенных комнатах телеграфной станции сидят две молодые девушки: одна у письменного стола принимает от публики депеши, другая — у телеграфного аппарата ровными ударами рукоятки «передает» содержание телеграмм…

На этот раз почти все телеграммы однообразны: в одной дочь поздравляет оставшуюся в далекой провинции мать с праздником, в другой муж шлет жене по телеграфу «Христос воскресе»; в третьей мать посылает детям на праздник свое благословение.

— Заутреня началась, — замечает, глядя часы, телеграфистка, сидящая в первой комнате. — Я думаю, до окончания заутрени никто нас не потревожит, и мы можем спокойно помолиться Богу и соединить наши молитвы с молитвами тех, которые теперь в церквах поют «Христос воскресе»…

— Да, я тоже думаю, мы можем теперь помолиться Богу, — отвечает из другой комнаты вторая телеграфистка, оставляя на время аппарат.

И обе девушки, набожно упав на колена, стали усердно молиться перед маленьким образом, висевшим в углу…

Молитва их была коротенькая, но не успели они еще кончить ее, как на лестнице послышались чьи-то тяжелые шаги и в комнату вошел седой, высокого роста мужчина, с загорелым, почти черным лицом, одетый бедно, в старое, поношенное, покрытое пылью платье.

— Извините, пожалуйста, — обратился он к усевшейся уже за столом первой телеграфистке, — извините, что я вас потревожил в такую ночь, но мне непременно надо послать спешную телеграмму на родину… Я думал, что поспею к Светлому Христову дню домой, шел день и ночь, почти без отдыха, но все же не поспел. Так пусть хоть семья моя знает, что я в дороге…

— У вас телеграмма написана? — вежливо спросила телеграфистка.

— Нет, барышня, не написана… Да, по правде сказать, я и писать-то разучился в эти 15 лет, которые я провел на чужбине…

— Пятнадцать лет! — воскликнула телеграфистка. — Да, это время большое!.. Вы, верно, далеко были отсюда?..

— Далеко, очень далеко занесла меня судьба, или, вернее, занесла меня моя собственная глупость, — грустно ответил незнакомец. — Видите ли, я жаждал богатства, золота: бросил жену, дитя и отправился за океан искать счастья… Я думал, что вернусь богачом, миллионером, а между тем возвращаюсь нищим…

И, закрыв лицо руками, незнакомец с глухим рыданием опустился на стул.

— Да, барышня, тяжелая моя судьба… Пятнадцать лет работал я, как каторжник, пятнадцать лет не видел праздника и накопил за все это время столько лишь денег, чтобы пешком добраться до дому!.. Да что тут много говорить: слава Богу, что все ж таки добрался до родины, что не умер на чужбине, не исповедавшись, не причастившись, как подобает всякому христианину… Но я напрасно только отнимаю у вас время, — прибавил он, — простите, ради Бога: когда человек пятнадцать лет не имел случая объясниться на родном своем языке, он с радостью готов зараз высказать кому-нибудь все свое горе… Так вот, барышня, позвольте уж вас просить составить телеграмму за меня.

— Что же вы желаете сообщить?

— Вот что, — и дрожащим от волнения голосом незнакомец начал диктовать: «Христос воскресе, дорогая жена и дорогая моя дочка. Отец ваш жив, возвращается домой, но не поспел к Светлому Христову дню и будет у вас через неделю. Помолитесь Богу…»

— Кому же адресовать телеграмму?

— Анне Петровне Гульяновой, в село Ошуровка…

— Гульяновой? — воскликнула взволнованным голосом телеграфистка, — так, значит, вы Иван Никифорович Гульянов, тот Гульянов, который пятнадцать лет назад исчез неизвестно куда?

— Точно так! Да вы неужели меня знаете?..

— Мне вас не знать! — сквозь слезы воскликнула телеграфистка. — Да посмотри же на меня, отец, ведь я Катя Гульянова… Я твоя дочка… твоя Катя…

— Катя? — крикнул незнакомец, — моя Катя? Моя маленькая, дорогая Катя?.. Да неужели же это ты?.. Да, да… Я вижу: и глаза-то матери, и нос, и волоса, — да, это ты, моя дочь, моя дорогая, моя ненаглядная дочь!..

И старик дрожащими руками схватил молодую девушку в свои объятия.

Несколько минут слышны были всхлипывания молодой девушки и ее взволнованного отца…

— А где же мать? Каким образом ты здесь? Как это ты сделалась телеграфисткой?..

— Мать умерла…

— Умерла?

— Она все ждала тебя, отец… На смертном ложе она благословила тебя и приказала мне любить тебя…

— Бедная, бедная моя Анна!

Он хотел еще что-то сказать, но слезы душили его; обернувшись к стене, несчастный разразился громким плачем…

В маленькой комнатке в четвертом этаже, в одной из отдаленных улиц, был приготовлен скромный пасхальный стол. Кулич, пасха, несколько яиц, кое-что из закуски — вот и все разговенье, заготовленное на праздник молодою телеграфисткою, которая занимала эту комнату.

Уже рассветало, когда телеграфистка вернулась домой разговляться.

На этот раз, — первый раз после многих-многих лет — она разговлялась не одна: с ней был старик-отец, пятнадцать лет назад уехавший в Бразилию и с тех пор не дававший о себе никаких известий…

Много пережила за это время молодая девушка.

После отъезда отца, она вместе с матерью переселилась в город, где мать принялась уроками музыки содержать себя и дочь…

Трудно было зажиточной раньше женщине привыкнуть к новой, неприглядной жизни, к усиленному труду, но чего бы она не сделала ради любимой дочери? Года, между тем, проходили за годами: Катя, успешно окончив гимназию, выдержала экзамен в телеграфистки. Началась новая жизнь; по настоянию дочери, мать бросила уроки и обе они жили на скромное жалованье, которое получала телеграфистка. И жилось им, несмотря на скудные средства, хорошо. Но вскоре Бог отозвал к себе старушку-мать. Дочь-телеграфистка осталась одна-одинешенька на Божьем свете.

С сегодняшнего дня — ее одиночество окончено: она неожиданно встретилась с отцом и они больше не расстанутся…

— Христос воскресе! — произнесла молодая телеграфистка, подходя к отцу.

— Воистину воскресе! — торжественно, поднимая к небу глаза, ответил старик…

Гудят колокола… По улицам снуют толпы веселого народа: все рады, все веселы, но никто не подозревает, что счастье их ничто в сравнении с тем чувством, которое переживают теперь, там на верху, в четвертом этаже, молодая телеграфистка и ее старик-отец…