— Анюта, Анюта! — кричал Боря, вбегая в комнату сестры, — мы сейчас были с мамой у доктора: он сказал, что сегодня тебе можно покататься на коньках.
Радость Анюты не имела границ; для нее не было большего удовольствия, как кататься по льду. Надо сказать — она мастерски справлялась с коньками, но — вот беда: на праздниках Анюта сильно простудилась и более двух месяцев провела в постели. Подаренные ей на елку коньки пролежали все это время без употребления.
Зима уже кончалась; солнце все сильнее и сильнее стало пригревать землю, белый пушистый снег, подмоченный водою, местами почернел, когда наконец доктор позволил Анюте выходить на улицу.
— А на каток нельзя? — спросила Анюта.
— Ни-ни-ни! — сказал смеясь доктор. — Сперва надо совсем поправиться, окрепнуть, тогда уж пойдете кататься.
И вот настал, наконец, этот желанный день; Боря первый известил сестру о позволении доктора.
Мигом оделась Анюта, положила в мешок коньки и пошла звать брата.
— Я тебе готовлю сюрприз на льду! — кричал тот радостно. — Иди, я туда приеду…
— Как приедешь? — с удивлением переспросила Анюта.
— А вот сама увидишь!
Анюта отправилась на каток одна. За ней побежала ее верная собачка Мушка. Собачке тоже, как видно, хотелось погулять по льду: она ведь за все время болезни Анюты не отставала от ее кровати и не выходила почти совсем на улицу.
Спустя несколько минут, Анюта была уже на льду и подвязывала коньки.
— Подожди, Мушка, — говорила она собачке, — увидишь, как славно твоя барышня покатается на новых коньках…
Мушка сделала вид, будто понимает, что ей говорят, и завиляла хвостом, Анюта между тем встала и хотела пуститься быстрым ловким раскатом вперед; но, странно!.. Вся ее прежняя ловкость пропала: она еле-еле двигалась. За болезнь ее ноги ослабли и совсем не слушаются. Анюте пришлось держаться за забор, чтобы не упасть. Первые после болезни шаги на катке были неудачны.
— Хоть бы Боря пришел, помог, — думает Анюта, — обещал сюрприз, а его совсем и нет.
На глазах у девочки показались слезы, а тут, словно нарочно, Мушка, не понимая, в чем дело, лает на коньки, будто они виноваты в этой неудаче. Напрасно Анюта кричит на Мушку: она не перестает лаять.
— Тиру-тиру!.. Стой, лошадка! — послышался вдруг издали голос Бори.
Не успела еще Анюта опомниться, как к самому забору подбежал на коньках Боря, а с ним его любимый Плутон; у собаки к ошейнику привязаны веревочные вожжи, и Боря лихо правит за кучера.
— Пожалуйте, сударыня, — экипаж подан! — кричит Боря сестре. — Становись скорее сзади, — продолжал он, еле сдерживая ретивого коня своего, — обхвати меня руками, а муфту дай Плутону, он ее в зубах и понесет. Вот так. Теперь держись крепко. Готово?
— Готово.
— Ну, лошадка! трогай! — крикнул Боря.
Плутон полетел по скользкому льду, таща за собой и Борю, и Анюту.
— Ах как хорошо! — говорила Анюта, еле переводя дух от скорой езды.
Они бежали так скоро, что Мушка никак не могла их догнать: она отстала далеко от детей, и только ее громкий лай слышен был вдали.
Несколько раз проехали дети по катку. Анюта раскраснелась, шляпа у нее съехала на затылок, и пальто так вздернулось, что волан платья летал по ветру; она была в полном восторге.
— Ну, лошадка, пора тебе отдохнуть, — заметил Боря, останавливаясь у забора.
Потом, отвязав вожжи, он вынул из кармана кусок пирожного и накормил усталую лошадку.
— Спасибо, Боря, за сюрприз! — говорила Анюта, отвязывая коньки, — а завтра покатаешь?
— Завтра, пожалуй, не придется уж больше кататься, — заметил Боря, — солнце так сильно пригревает, что на каток пускать, пожалуй, не станут.
Боря не ошибся. На следующий день была оттепель, и каток закрыли. Анюте так и не пришлось больше кататься на своих новых коньках, но, тем не менее, девочка не очень горевала: она была рада, что первые ее шаги по льду после болезни, благодаря Боре, вышли такие удачные.