Жизнь длиною в сон [СИ]

Исчезновение

Некоторые верят: время похоже на колесо, а значит, где-то есть его конец, переходящий в начало. Быть может, есть и нечто, что отделяет начало от конца, знаменуя тем самым момент перехода. Леон не разбирался в философщине, оставляя её тем, кому нечем заняться, но сейчас понимал: вот он, переход от начала к концу. Замкнувшийся круг. Если бы ещё на то, чтобы его замкнуть, не понадобилось двадцать лет.

Детектив выругался и уставился на отражение в грязном зеркале. Оно слишком настойчиво демонстрировало нынешнюю сущность подошедшего человека: щетина, мешки под глазами, наметившиеся морщины, седина… На лбу написано: бездетный, не женатый, в последнее время — слишком много пьющий.

А вот поганый магазин не изменился. Кажется, даже пыль не осела, если только её всю не вобрали в себя тяжёлые портьеры. Погасшие фонари у входа, знакомый диван, на котором частенько доводилось пить переслащенный чай. Не хватало только парочки деталей — очень существенных.

Кучи животных, включая тупого кусачего барана. И хозяина всего этого бедлама.

Леон искал исчезнувшего графа. Сначала — чтобы трогательно вручить ему забытый рисунок, затем — чтобы не по-джентльменски набить наглую накрашенную морду. Отомстить, так сказать, за загубленную юность. За кучу просраных денег и лет, за надежду, которая, чтоб её, так и не оправдалась.

Первый год всё это не казалось трагедией: в круговороте работа-дом-бар по пятницам появился смысл, жизненная цель. Эдакая игра одновременно в прятки и догонялки. Тогда ещё жила в душе твёрдая уверенность: отыскать потерю будет несложно. Ведь граф не скрывается, открывает где-то очередной магазин, продаёт своих жутких и явно запрещённых законом тварей.

А потом появилась пустота, которую крайне проблематично было заполнить алкоголем или работой. Всё больше раздражала привычная обстановка, всё больше хотелось снова взглянуть в подозрительные разноцветные глаза. Пусть на мгновение, но снова вернуть то недолгое время, когда он мог просто прийти сюда на чай, стряхнуть с ноги странного барана и спокойно слушать ворчание Ди.

Наверное, так же чувствует себя бабочка, которую запихнули обратно в кокон, заявив, что её время расправлять крылья ещё не пришло. А когда оно придёт, это хреново время?! Когда он превратится в дряхлого старика, которому нужно подтирать задницу и текущие слюни? Наверное, тогда граф Ди, ни на день не постаревший, невозмутимо повесит на двери магазина табличку «Открыто». А может, дождётся того дня, когда на ближайшем кладбище появится самая дешёвая надгробная плита с надписью «Леон Оркотт». Ему-то что — двадцать лет, пятьдесят, да хоть двести. Проживёт и не заметит. Эти долбанные китайцы вообще не стареют.

Метаться по миру можно хоть всю жизнь, при условии, что есть деньги. Пока была возможность, Леон так и поступал. Сослуживцы откладывали на старость, копили на машины и более просторное жильё. Он честно пытался делать так же — и тотчас пускал всё по ветру, срывался с места в Берлин, Дели, Венецию, едва узнав, что там видели высокого черноволосого азиата с разноцветными глазами. Всюду опаздывал — на час, на день, на считанные минуты. Будто дразня, Ди показывался — и тут же снова исчезал, не оставляя и следа.

Игра превратилась в одержимость. Двадцать лет на пределе. Рано или поздно перегораешь — как теперь. Смотришь на себя со стороны и понимаешь: ты неудачник, которому подкатывает к пятидесяти, до сих пор ютящийся по съёмным квартирам, неудачник, не приехавший на свадьбу собственного брата, потому что в это время выслеживал тень своего прошлого где-то во Вьетнаме. Чужой человек в семье, просравший собственную жизнь на погоню за тем, кто, скорее всего, давным-давно вышвырнул из головы человека по имени Леон.

Детектив с размаху плюхнулся на жалобно скрипнувший диван. А может ли он теперь называть себя «детективом»? Если только по старой привычке. Неделю назад его пинком под зад вышвырнули с работы.

«Оркотт, я знаю тебя много лет. Так вот: ты спятил».

— Спятил, как же… — проворчал Леон, недружелюбно косясь на зеркало. — Да тут вообще рехнуться можно! Ублюдок… Свалил, как будто так и надо. Да чтоб ему диабет заработать и больше никогда пирожные не жрать…

Устремлённые в пустоту проклятия уже начинали входить в привычку. Бежать, высунув язык, по следам графа больше нет ни возможности, ни сил. Что ж. Тогда он просто будет ждать здесь, пока тот не соизволит вернуться. Надо же кому-то заплатить за сломанную дверь.

Леон находил поводы остаться — один за другим, а насмешливый внутренний голос, которому тоже хотелось набить морду, шептал: давай, надейся, валяйся тут, пока не превратишься в куст и не врастёшь в диван. Никто не придёт. Файл «Леон Оркотт» отправлен у китайского сукина сына в корзину жизни.

Пустота звенела в ушах и разъедала изнутри. Так и хотелось залить её чем-нибудь покрепче, чтобы захлебнулась к чертям. Увы, с тем же успехом можно было наполнить доверху решето.

Как-то так вышло, что кроме желания найти исчезнувшего графа, в жизни не осталось ничего. А было ли чему оставаться?

Леон закрыл глаза, устало потирая виски. Видимо, здесь он и сдохнет — на знакомом диванчике с потускневшей обивкой. Со съёмной квартиры всё равно скоро выгонят. Достойное завершение жизни, что сказать — сдохнуть, как никому не нужная бродячая шавка.

Что-то громыхнуло в глубине помещения, и Леон мигом вскочил. Надежда вновь верещала, что вот он, вернувшийся владелец заброшенного магазина, но бывший детектив решительно заткнул ей рот. Не хватало только снова поверить, что встреча с призраком прошлого возможна.

Грохот повторился. Он доносился из-за закрытой двери за портьерой. Всё ясно: сейчас перед нетрезвым взором предстанет полупустая кладовка, где обвалилась какая-нибудь полка. Со дна памяти снова и снова всплывал бесконечный коридор со множеством дверей и лестниц, и Леон всеми силами душил глупые воспоминания. Всё ушло вместе с графом. Сейчас там крохотная грязная комнатушка, где зазорно было бы хранить даже мусор.

Он повторял всё это про себя, как молитву, но рука сама тянулась к дверной ручке. Очередной грохот, будто кто-то бился в закрытую дверь изнутри, умоляя выпустить его. А может, простой воришка, решивший поживиться в заброшенном здании и не сумевший после выбраться? Леон вдохнул глубже, надавил на ручку…

Заперто.

— Твою мать! — от избытка чувств бывший детектив с силой вдарил по двери ногой, затем ещё раз. Ничего, раз нельзя набить морду проклятому китайцу, можно просто всё здесь раздолбать — так, чтобы долго пришлось ремонтировать. Разорвать на куски все воспоминания, связанные с этим местом, разбить вдребезги.

Послышался треск, и Леон едва успел отскочить: дверь обрушилась, подняв тучу извёстки. Кто-то, стоявший за ней, закашлялся, даже не думая отстраниться от по инерции летящего в его голову кулака. Когда казалось, что столкновение неизбежно, фигура отшатнулась, и удар пришёлся на дверной косяк.

В вас столько агрессии…

Бывший детектив вздрогнул, пытаясь рассмотреть сквозь мутное облако очертания незнакомца. Нет, всё же незнакомки, хотя хрен их разберёт, этих азиатов, все на одно лицо. Худенькая черноглазая девушка прикрывала рот маленькой ладонью. Может, какой-нибудь очередной выходец из странной семейки графа? Иначе бы откуда ей здесь взяться? На воровку не похожа: какая идиотка пойдёт на дело в ядовито-синем, расшитом блёстками платье, шлейф от которого волочится по полу на добрых несколько метров? Да и бродяжки такое не носят.

Вы думаете о графе Ди? Я не его родня, но знаю его.

Леону показалось, что он ослышался. Или всё-таки перепил, и теперь белочка явилась к нему в образе маленькой азиатки в жутковатом наряде, не испугавшейся почти пожилого мужчины, едва не зашибившего её дверью. Любая девочка, девушка, женщина — да хоть бабушка — уже смоталась бы, напоследок назвав его чокнутым. Или вызвала бы полицию, заявив, что какой-то придурок без спроса влез в частные владения. А эта, знай себе, переминается с ноги на ногу, и молчит, гадина, будто ждёт, пока спросят! Терпения не осталось — и Леон встряхнул девчонку за плечи:

— Где он сейчас?! Ты ведь знаешь? Где?!

Азиатка улыбнулась, став ещё больше похожей на графа. Да она долбанутая! Ещё и смеётся. Как будто вовсе не боится, что ей могут причинить вред.

Вы мне не навредите. Потому что только я могу вам помочь.

— Так где он?!

Зачем он вам? Вы потратили столько лет — ради чего? Чтобы найти того, кто никогда не просил его искать. Вы на самом деле не хотите встретиться с ним, не так ли?

— Да что ты несё… — детектив вздрогнул, сообразив, что его волновало последние несколько минут. Губы азиатки не шевелились, но её голос при этом ясно звучал в голове. Она беззвучно засмеялась, по-прежнему прикрывая рот ладонью.

Вы боитесь, мистер Оркотт. Боитесь, что когда вы его найдёте, он вас даже не узнает.

Леон передёрнулся. Ему не нравилось, когда незнакомые и довольно подозрительные личности лезли ему в душу, нагло наплевав на расставленные по периметру таблички «Не беспокоить».

Вы не хотите этой встречи, нет. Ваше желание совсем другое. Вы хотели бы никогда не знать его. Обрести другую жизнь, в которой всё сложилось по-другому. Не так ли?

В молодости Леон бы удивился, а может, и приказал бы заткнуться наглой шарлатанке, решившей вытащить на свет отчаянно сопротивляющуюся мысль, родившуюся почти сразу после исчезновения Ди. Никогда не видеть. Никогда не знать. Сломать ногу по пути в Чайна-таун и не попасть в странный зоомагазин. Азиатка довольно улыбнулась.

Я могу дать вам новую жизнь, о которой вы просите. И даже не одну.

В воздухе повеяло знакомым запахом благовоний, и всё происходящее вдруг показалось сном — сном настолько глупым и нереальным, что уже не получалось воспринимать его всерьёз.

— Валяй. Я согласен.

Руки легли на плечи, и весь мир укрыла темнота в чёрных глазах.

Спокойной ночи, мистер Оркотт. Сладких вам снов…