Лейтенант Честер Грабник председатель Ассоциации полицейских, был человек честный.
Все семнадцать лет службы в полиции он не облагал данью игроков, не оказывал покровительство дельцам наркобизнеса, не был замечен в зверствах и жестокостях.
Он совершил лишь одну маленькую ошибку.
– Когда вы были еще скромным патрульным, то имели обыкновение похищать рапорты из отдела расследований и передавать их защите.
Эту новость принес мужчина лет тридцати с суровым лицом. Попытавшись придать лицу более мягкое выражение, мужчина сказал:
– Вы же на захотите, чтобы столь блестящая карьера бесславно закончилась из-за юношеского недомыслия?
Грабник замолчал, задумавшись. Наконец он изрек:
– Вы меня не за того приняли.
– Почему же? – возразил посетитель. – У меня есть данное под присягой письменное признание адвоката.
Честер Грабник, лучший друг адвоката, который каждую среду проводил с ним в кегельбане, удивленно спросил:
– Неужели? Как же вам удалось его получить?
– Очень просто, – ответил человек. – Я сломал ему руку.
Не вступая в дальнейшие дискуссии, лейтенант Честер Грабник решил, что избрание Мака Полани на пост мэра явится самым замечательным событием в жизни Майами-Бич и его верных, преданных соратников в синей форме.
– А поддержат ли вас члены ассоциации? – спросил визитер.
– Поддержат, – ответил Грабник, вполне уверенный в себе. Его успех строился на репутации честного, неподкупного человека. И пока не произойдет ничего, что могло бы повредить подобной репутации, он мог заставить полицейских поддержать любого угодного ему кандидата.
– Отлично, – произнес посетитель. – Надеюсь, вы сдержите слово.
Выйдя от Грабника, Римо сел за руль и сказал Чиуну:
– Все в порядке, он наш. Уже двое. Неплохо для одного дня.
– Я не понимаю, – отозвался Чиун. – Неужели какие-то люди станут голосовать за твоего кандидата только потому, что им велит этот полисмен?
– Считается, что так. Правило гласит: заполучи вожаков, а уж крестьяне сами за ними пойдут.
– Никогда нельзя ручаться за крестьян, – возразил Чиун. – На то они и крестьяне. Помню, однажды…
Римо вздохнул: начинался еще один урок истории.