Жизнь наизнанку

Цветок надежды

— Серег! Ну, Серег! Ты че! — молодой раздосадовано смотрел, как скрывается во тьме тоннеля Шуша. — Ну, нельзя же так! Обидел девчонку и не чешется.

— Да ладно, — махнул рукой Сергей, поджав губы. — Знаем мы, зачем тебе Шуша. Вечно с нее глаз не сводишь. Будто на картину любуешься. Все прелести ее глазами уже облапал.

— Ну, ты это… Полегче! — Молодой отвернулся во тьму, где только что скрылась Шуша, напряженно сжимая кулаки и сопя.

— Ладно, ты… — усмехнулся опять Серега. — Извини. Не хотел твои чувства задевать. Знаем, что ты ее любишь.

— И не люблю вовсе! — взвинтился вновь парень, поворачиваясь к костру и возмущенно смотря на обидчика. — Не люблю! Просто так не поступают!

— «Так не поступают!» — передразнил его Серега, изобразив чересчур надутые губы и раскачивая возмущенно головой. — Ты бы лучше за собой следил. Вон как глаза вылупил, когда она пришла! И заметь, без всякого стеснения. Разве это «просто»? Да это любовь и сама что ни есть настоящая!

Молодой готов был взорваться. Его скулы нервно играли желваками, кулаки сжимались, а глаза источали молнии. Шумно дыша, он сделал шаг к Сергею, поднимая руку, тыча в того указательным пальцем и собираясь что-то гневное выдать, как рядом резко встал Ахмед.

— Все, господа! Хватит! — он подошел к обоим и встал между ними. — Развлеклись! Дашку вот обидели, — он пристально взглянул на отвернувшегося Сергея, потом обернулся и также посмотрел на молодого, — да и не разодрались чуть во время смены. Давайте спокойней. Все-таки на дежурстве. А ты Малой реже слушай Серегу. Обидно ему, что своей еще не нашел… Любви-то.

— Да, ни че не «не нашел», — тут же зашевелился на своем месте тот, обиженно пыхтя.

— Не нашел. — подтвердил Ахмед. — И не надо нам тут пыль в глаза пускать, да молодых подтрунивать! А ты не боись, — он снова повернулся к Молодому и уже мягче проговорил, положив руку ему на плечо. — Вернется твоя Шуша. Вернется. Да вот уже на следующую смену прилетит, как на крыльях. Ведь она тоже к тебе не равнодушна, дурачок.

— Вернется? — Молодой воспрял, глаза засветились, а на лице заиграла идиотская улыбка. — Правда?

— Да, правда, правда! Неужели ты думаешь, что она ради нас сюда ходит? Песни свои тут распевает? Да на кой мы ей? Сам посуди! — Ахмед широко и располагающе улыбнулся. Потом проговорил примирительно. — Ну, все. Хватит на сегодня эмоций и сказок. Вон и смена уже идет. Спать пора идти. А то — любовь… сопли… С вами опасно уже в дозор ходить…

— Ну как тут у нас дежурство проходит? — Спросил первый вошедший в круг костра. Прапор Авдеев. Полный и уверенный в себе человек. Со странными лихо закрученными усами и танкистской шапочкой поверх спутанных и грязных волос. Очевидно, он сегодня был за старшего. Следом ввалились братья Пономаревы. Длинные и сухие, «как два тополя на Плющихе», как любил говаривать тот же прапор.

— Как всегда Молодого дразните?

— И ничего они не дразнят! — снова надулся тот.

— Ну, так как дела господа? Спокойно?

— Спокойно! — подтвердил Ахмед. — Вот, Авдей, байки травили все дежурство. Кто кого переплюнет так сказать…

— Ну и кто кого? — заговорщицки прищурившись, спросил тот.

— Лучше всех Шуша рассказала, — сразу вклинился в разговор Молодой, но Серега осадил его.

— Ничего не лучше. Обычная история, как и у всех. Мы не устраивали здесь конкурсов. Не зачем. Всякая история у костра — это нечто таинственное и чарующее, так что, — он рубящим движением махнул рукой, словно что-то отрезая, — не зачем их делить на плохие и хорошие! Не зачем!

— И то, правда, — согласился Игорь, один из братьев. — В Метро сейчас столько историй ходит, что и не сосчитать.

— И в каждой, — добавил Петр, второй «тополь», — свой смысл.

— Ну ладно, смену принял, — сказал Авдей Ахмеду. — Я вас не задерживаю. Идите, отдыхайте. — Он подбросил в огонь немного поленьев и стал рыться в рюкзаке, доставая трубку. — Мы вот тоже сейчас историями займемся. Так и дежурство легче перенести, да и сон-то прогнать легче.

— Это, смотря история какая, — вдруг, заговорил Молодой, останавливаясь и оборачиваясь. — Вот если интересная, то и спать не хочется, а ежели нет, то…

— Интересная! — Важно заявил Авдей. — Других не держим. А ты, парень, иди уже, отдыхай себе спокойно.

— Дядя Вась, — не унимался Молодой, — а можно остаться? Историю Вашу послушать?

— Ты че, не устал совсем?

— Да нет, не хочется спать вовсе. Может, что интересное услышу.

— Да сиди себе на здоровье, — махнул рукой прапор. — Мне что — жалко?

— А ты ему про любовь расскажи, Авдей. — Из темноты возник Ахмед, уже успевший выйти из освещения костра, а следом, скидывая рюкзак, вернулся и Сергей. Очевидно, спать сегодня не хотелось никому.

— Про любовь, говоришь? — задумчиво почесал голову прапор, раскуривая трубку. — Что ж, можно и про любовь. Ну не совсем то, что вы хотите услышать, так как Метро все коверкает в свою сторону, но любовь там была, а еще была смерть, ну, в общем, все по-порядку…

Случилось это на одной из дальних станций. Станция практически не поддерживала контакта с большим метро. Жила одной единой общиной. Отправлялись изредка караваны, чтобы закупиться необходимыми вещами, а так в основном жители сами себя обеспечивали едой и одеждой. А что, собственно, человеку еще нужно? Разве только оружие с патронами, да кое-какие медикаменты. Это-то они и выменивали у жителей других станций. Название этой станции даже не спрашивайте — сам не знаю.

Так вот, жил на этой станции паренек один. Обычный, ничем не примечательный такой. Разве что любил он вот как вы байки послушать, да у костра посидеть со старшими. Лет двенадцать-тринадцать ему было.

Юркий такой везде нос свой сует. Везде интересно и увлекательно. Как там, наверху? Как там на других станциях? Всегда надоедал взрослым с вопросами, а тем лишь дай поболтать, особенно, когда у костра, да с чашкой чая, да еще и усталость вот как сейчас уходит куда-то, словно и не было ее вовсе.

И вот однажды нашему герою, а звали его Максим, посчастливилось услышать историю одну. Об одном чудесном цветке, который где-то здесь рядом в тоннелях прячется, и найти себя не позволяет никому. Будто бы он алого цвета и странным образом воздействует на организм человека. Чем бы тот не болел, чем бы тот не отравился и какую бы дозу радиации не получил, от всего излечивает. Но найти его трудно. Ой, как трудно. Известно только, что где-то здесь неподалеку его свет в тоннеле видели, только в каком и где, это неизвестно.

Максим, развесив уши, слушал пока человек, а это был человек, прибывший на станцию из большого метро, не закончил и не удалился, странно и тяжело кашляя.

В тот же момент он вскочил и побежал. Побежал сломя голову, словно где-то что-то загорелось, словно где-то рядом была смерть.

Подбегая к одной из палаток, он уже издалека кричал:

— Ленка! Ленка!

— Что ты орешь, как резанный? — недовольная девочка примерно его возраста уже выходила из палатки, раздраженно шипя на него.

— Лен, — проговорил он уже тише, подходя к ней. — Слушай! Сейчас один челнок рассказал… Ты не поверишь!

— Во что не поверю?

— В аленький цветочек!

— Во что? — нахмурилась Лена. — В какой еще цветочек? Что ты несешь?

— Есть такой цветочек, который людей от всех болезней излечивает, — начал он на одном дыхании. — Он где-то в наших тоннелях прячется. Его только отыскать надо! И он мамке твоей поможет, слышишь? Излечит ее недомогание!

Девочка долго смотрела на него не верящими глазами. Потом, вдруг, на них набежали слезы, и Лена взорвалась рыданиями.

— Что… Что ты такое говоришь! Как ты можешь! Придумал какой-то аленький цветочек и издеваешься тут надо мной! Уходи! И больше не смей здесь появляться! — она повернулась и быстро скрылась за пологом палатки.

Максим не знал, что делать. Он не понимал, почему она ему не верила. Почему вот так просто прогнала его? За что же?

Внезапно кто-то резко кашлянул за спиной. Максим резко обернулся. Перед ним стоял тот самый человек, который рассказывал у костра про аленький цветочек. Он долго кашлял, после чего посмотрел на Максима взглядом нездоровых глаз.

— Смерть всегда рядом, — почему-то проговорил он, а затем добавил: — Но любовь и надежда всегда намного ближе и, словно щит, противостоят этой смерти. Ты не посторонишься? Мне в эту палатку надо, я здесь за ночлег заплатил. — Он прошел мимо Максима, опять страшно закашлявшись, прямо в палатку к Лене.

О чем это он? Ее матери пока не угрожает смерть! Просто легкое недомогание, неясное пока врачам. Выздоровеет она! Выздоровеет же! А любовь? Опять, о чем это он? Трудно было признать, но к Ленке он что-то все же чувствовал. Он не мог объяснить, что, но этого ему и не надо было. Он просто каждый день выискивал ее, где бы она ни находилась, и старался побыть с ней подольше. Разве это любовь? Просто с ней ему было хорошо. Хорошо, как никогда и ни с кем. Разве это любовь? Нет, наверно… Это просто дружба. Но он уже ни в чем уверен не был. Странные слова незнакомца зажгли в нем бурю самых разных чувств, а главное зажгли в нем борьбу противоречий, так что мысли рекой потекли в его голове, направляя в одно единственное русло. И он удалился в свою палатку, так и не решив, любит он или просто дружит…

А на следующий день на станции разразилась эпидемия неясной болезни. Максим, выйдя на станцию, увидел носящихся сломя голову начальника и одетых по-походному мужчин. Он спешно отдавал приказы о срочной экспедиции в большое Метро. Нужно было что-то доставить.

Мальчик забеспокоился. Он побежал к палатке Лены, но та оказалась пуста. Беспокойство охватило его уже не на шутку. Где она? Где ее больная мать? Где тот незнакомец, который кашляет? Что происходит?

Он побежал к лазарету, где бегали люди. Хотел было войти внутрь, как путь ему преградил Волков с автоматом наперевес.

— Нельзя! — строго сказал он. Да что с ним случилось? Обычно веселый и добрый дядя… — Нельзя. Болезнь подцепишь. Вали отсюда!

— Но… Но, Петр Николаевич…

— Чего тебе? Неясно, что ли сказал?

— Да кто заболел-то?

— Ленка Жиганова с матерью, — неожиданно прогремел ответ. — И этот их… «Постоялец».

Максим на не гнущихся ногах пошел куда-то. Куда, он сам еще не знал. Но знал точно он одно — Лена дорога ему, как никто. За прошедшую ночь что-то изменилось. Да-да, изменилось. И теперь он ощущал себя продолжением девушки, не мог себя представить без нее…

— Да ладно! — прервал прапора, вдруг, Сергей. — Кто же поверит, что чувства тринадцатилетнего ребенка могут быть такими сильными? Он же ребенок!

— Это ты у нас все еще ребенок! — встрял Ахмед. — У детей-то, а в особенности в этом возрасте, чувства посильней твоих и моих вместе взятых будут!

— Ну так что? Продолжать? — прапор затянулся и, выпустив густые клубы дыма, хитро посмотрел на обоих.

— Да-да! — проговорил из-за плеча Авдея Молодой. — Если кому-то не интересно, то не всем же.

— Продолжай, — подтвердили братья, — мы тебя слушаем. — А Серега с Ахмедом еще долго тыкали друг друга локтями…

Так вот. Пришла ли эта мысль ему сразу, либо потом, когда он увидел на платформе оставленный кем-то в спешке автомат с рюкзаком, но через час Максим уже удалялся от станции по тоннелю. Куда подевались дозоры, было неясно, но ему все же беспрепятственно удалось уйти. Порой в шоковом состоянии мы такое можем нагородить, а потом сами не помним, как это случилось.

А парень был в шоке. Он только, можно сказать, осознал, что любит Лену, как на тебе, она заражена чем-то смертельным. Да, о смерти ему никто не говорил, но представьте себе, какое может быть воображение у парня, который поверил ничем не доказанным словам первого встречного.

Он шел, как в тумане, словно это был не он. Словно в него вселилось что-то. А может, и вселилось. Например, желание помочь любимой девочке, от которой он без ума.

Так вот, несколько дней он бродил по этим тоннелям. Облазил, можно сказать, все вдоль и поперек, но так ничего и не нашел. Тогда, в крайней обреченности он вышел на необитаемую станцию.

Здесь он решил сделать привал и хоть как-то отдохнуть. Развел костер из каких-то обломков. Вскипятил котелок. Сварил из того что было во взятом на платформе своей станции чужом рюкзаке себе похлебку, благо хозяин рюкзака и водой запасся. Поел и приготовился лечь спать.

Размышления о том, что же такое этот цветок, миф или реальность, а если реальность, то почему же он тогда прячется от людей и не помогает им, были готовы уже перейти в сон, как его что-то разбудило. Он присел. Медленно поглядел по сторонам. Прислушался. Вот оно. Какой-то слабый звук. То ли просто мелодия, то ли чье-то пение.

Он поежился. И не мудрено. Одному на неизвестной и необитаемой станции и так страшно без всякого пения, а тут…

В общем, в скором времени он встал и пошел на звук. Дурачок, скажете вы, но нет… Лучше сразу узнать, что это, а не сидеть всю ночь и ждать, что же это нечто все-таки выкинет.

Он поднял автомат и пошел вперед по платформе, пытаясь определить источник странной мелодии. Ясно было одно, что этот источник находится не на платформе и не в тоннелях, а где-то…

Свет его фонарика уперся в ступеньки эскалатора. Звук стал более слышим, и шел откуда-то сверху. Там был вестибюль станции.

Он медленно по ним поднялся. С каждым новым шагом мелодия усиливалась, а сверху что-то светилось. Мягко, почти незаметно. И имело розовый оттенок!

Его сердце забилось чаще. Неужели? Неужели он нашел его? Тот самый цветок. Надежду, которая оправдалась?

Он поднялся по последним ступенькам и увидел его. Посреди вестибюля в куче всякого хлама рос цветок. Как и говорил незнакомец, алого цвета, но еще он и светился во тьме. Будто лучи переполнявшей его живительной силы не могли сдерживаться внутри.

Зачарованный такой красотой, он на миг остановился, но затем, отбросив автомат в сторону, бросился к цветку, сорвал его и устремился вниз по эскалатору.

Забыв все вещи на станции, и автомат, и рюкзак, он, освещая себе путь одним лишь светом аленького цветка, побежал на свою станцию. Надежда была жива в нем. Как никогда. А душа пела. Пела от радости и любви. Скоро Ленка узнает о его чувствах. Скоро они будут вместе…

Станция оказалась безжизненной. Он брел по ней, опустив руку с таким ценным цветком вниз и перешагивая через труппы, лежавшие на каждом шагу. Он брел к лазарету. Туда, где последний раз находилась Лена. Слезы лились по щекам, а руки дрожали. Всего два дня его не было на станции, а здесь…

Он вошел в лазарет, обошел три койки и уселся на четвертую, где лежала его Лена. Темные пятна уже пошли по ее телу, а запах не оставлял никаких сомнений. Тогда он лег рядом и прижался к трупу, попытавшись уснуть… Умереть…

А на груди у его любимой девочки лежал, светясь алым, маленький цветочек. Цветок надежды. Который не справился с задачей, возложенной на него людьми и фантазией тринадцатилетнего мальчика…

— Ну, ты даешь, Авдей! — сказал первым Ахмед. — Давай, напугай мне дозорных!

— А что, мне история понравилась. — высказался Молодой. — Любовь парня была, по ходу, очень сильной.

— Не в этом дело, — заметил Сергей. — Я, конечно, слышал про одну станцию, которую эпидемия какой-то хрени свалилась, но чтобы так лихо врать можно было…

— А ты не верь. — заговорил прапор. — Я же не говорю, что это правда. Да и обсуждать мой рассказ я никого не просил.

— Больно-то надо, — пробормотал Сергей отворачиваясь.

— Надо-не надо, но вот что я вам скажу, — тихо проговорил Авдеев. Так тихо, что все почему-то умолкли сразу. — Никто не слышал разве об эпидемии на одной из станций? Вот! Слышали-то, может, и все, но не каждый там был. А я, скажу вам, был. И видел там эту парочку. И именно с цветком в руках тот парень был. С Аленьким. А что странное… — Он на недолго замлчал, потом, смотря куда-то в даль, словно не было этого занюханного метрополитена с его вечной темнотой, произнес: — Они лежали там, как живые. Понимаете? Если все остальные на станции уже тронулись запашком и желтовизной, то эти… Да и в рапортах я не видел, чтобы они были там упомянуты…

— Да, ладно! — Произнес Серега, но как-то уже неуверенно, что ли.

— Ладно, мужики, — примирительно вставил Ахмед, — не собачьтесь. Может, кто еще чего расскажет?