Жозефина

Глава 25. ТО, ЧТО СПЕРЕДИ, НЕ СЧИТАЕТСЯ

За зубной эпопеей последовали шесть безоблачных месяцев. Каждый вечер я запихивала Жозефине в рот витамин А, как предписал доктор Уайт. Но мы не пошли на повторный осмотр. Я побоялась: ведь Жозефина не потеряла ни единой унции веса.

Когда я поставила ее на весы, стрелка остановилась на делении «22». Но каждый из этих двадцати двух фунтов излучал благополучие и несокрушимое здоровье. Правда, поиграв какой-нибудь час в догонялки, Жози начинала слегка задыхаться, но вот я – худенькая, а одышка у меня появляется уже после пяти минут игры в гольф. Так что Жозефина продолжала наслаждаться жизнью в своей обычной беззаботной манере. Так оно и шло – до одного случая в июне.

Ирвинг повел Жозефину на утреннюю прогулку. По возвращении она была в прекрасном расположении духа, зато на лице Ирвинга я подметила некоторую озабоченность. Он начал типичной фразой, какой мужья обычно «успокаивают» жен в минуты крайней опасности:

– Ты только не волнуйся, но случилось нечто ужасное. – Прежде чем он продолжил, меня уже била истерика. – Мы гуляли в парке, и она вдруг тявкнула.

– Как тявкнула?

– Обыкновенно. Просто тявкнула, вот и все. А потом все опять стало нормально.

– Вероятно, ее что-нибудь испугало?

– Нет. Это было не такое тявканье.

– А какое?

В голосе Ирвинга тревога смешалась с изрядной долей сарказма:

– Не могу объяснить. Если хочешь, вместо того, чтобы пойти на работу, я отправлюсь в студию звукозаписи и буду торчать там до тех пор, пока не услышу подобную запись. Тогда я позвоню тебе и сообщу точное определение.

Я возразила, что теперь не время для шуток. Ирвинг вновь подчеркнул, что он не специалист по собачьему лаю. А поскольку Жози выглядела и вела себя как обычно, мы решили подождать повторного случая.

– Только уж в следующий раз постарайся все хорошенько запомнить и воспроизвести, – попросила я.

– Буду брать с собой магнитофон, – огрызнулся Ирвинг.

И мы стали ждать. После трех не отмеченных подозрительным лаем дней я уже начала склоняться к той мысли, что Ирвингу померещилось. Сколько мы ни гуляли с Жози в парке, я не замечала никаких отклонений.

На четвертый день мы как раз возвращались домой, и вдруг Жозефине приспичило прямо у парадного входа в отель «Хэмпшир-хауз»! Я попыталась уговорить ее вернуться в парк, но она, не слушая меня, ринулась прямиком к афишной тумбе и приняла торжественную позу, свидетельствующую о том, что она занята важным делом.

Швейцар метнул на меня испепеляющий взгляд. Такая акция у входа в фешенебельный отель граничила с катастрофой – в финансовом отношении. Когда швейцар бросается открывать для клиента дверцу такси, он делает это не ради своего удовольствия. Главное в этой истории – серебряная монета, которая после этой величайшей услуги оказывается у него на ладони. Теперь представьте, что из авто выходит дама: нарядная, в открытых туфлях – и вдруг попадает ногой в… сами знаете, во что. Естественно, она начинает нервничать – настолько, что забывает положить швейцару на ладонь вожделенную монету. А я всегда проявляю солидарность с теми, кто честно зарабатывает себе на хлеб.

Но Жози видит вещи в ином свете. Она знает: существуют определенные правила и ограничения – и старается следовать им, поскольку они касаются ее лично. Швейцар же, по ее мнению, должен сам заботиться о себе. У него, как у всех людей, своя квартира и свой туалет. А тумба – это ее туалет. Причем любая тумба. Где написано, что нельзя высаживать собаку перед парадным подъездом какого-нибудь отеля? В качестве добропорядочного налогоплательщика (она каждый год платит три доллара за лицензию), Жози вольна выбирать для себя подходящую тумбу. И хотя обычно она довольствуется Центральным парком, однажды ей начинают надоедать трава и деревья и хочется новизны.

Все мы на несколько минут замерли на месте: Жозефина в соответствующей позе возле тумбы, сверкающий галунами швейцар, я и еще примерно десять человек из тех, что охотятся за автографами и слетелись к отелю ради прекрасных глаз Люсиль Болл.

И вдруг Жозефина тявкнула. Вернее, издала короткий жалобный лай. Я могла быть уверена, что мне не показалось, потому что швейцар и любители автографов подошли поближе – посмотреть, что случилось.

Но Жозефина еще не закончила работу. И тут, в разгар своих почетных трудов, она еще раз тявкнула на очень высокой ноте – чистое сопрано! И потом, вплоть до завершения процедуры, время от времени горестно повизгивала. Я не знала, что делать. Нельзя было прервать важное мероприятие и оттащить Жози подальше от отеля. Я испытывала смесь страха со стыдом. Ситуация и без того была достаточно щекотливой, а тут еще арии из «Травиаты»!

Можете говорить что угодно о естественности физиологических отправлений, но вряд ли кто способен в таком положении сохранить достоинство. Если не верите, понаблюдайте за человеком, чья собака справляет естественную нужду. Ее владелец в это время стоит рядом с выражением гордой уверенности, которой вовсе не ощущает. Он постоянно твердит себе, что не совершает ничего предосудительного – всего лишь держит поводок. И тем не менее чувствует себя участником постыдного действа. Кажется, это одна из нерешенных проблем собачьей этики. В книгах пишут о чем угодно, только не об этом.

Конечно, зеваки имели полное право наслаждаться бесплатным зрелищем. Я уже собиралась попросить швейцара вызвать «скорую», как Жози закончила свою работу и, беспечная, как жаворонок, подбежала ко мне. Она и понятия не имела о том, что вызвала такой переполох.

Потому что, когда она начала тявкать, сбежалась целая толпа. И, разумеется, эти любители сенсаций не ограничились ролью зрителей, а активно реагировали на происходящее. Со всех сторон неслись оживленные возгласы: «Эй, что там такое?», «Леди, вы слышите, ваша собака зовет на помощь!» и т. п. Одна женщина выразила уверенность, что нас снимают скрытой камерой.

Очутившись наконец под защитой родных стен, я плеснула себе в бокал горячительного и позвонила Ирвингу. Обычно в кризисные для Жози моменты я никогда не могу застать его на месте. И этот раз не стал исключением. Секретарша сказала, что не представляет, когда он вернется.

Я позвонила Беа Коул, отдав ей предпочтение перед Джойс, потому что та кудахтала уже над третьей собакой – против моей одной. Я начала подозревать, что Джойс неправильно с ними обращается. Беа же успешно справилась с болезнью своего афгана, а ее мать вынянчила двух коккер-спаниелей.

Что касается доктора Уайта, то я не стала звонить ему, потому что не вынесла бы еще одной лекции о вреде ожирения.

Беа предложила теплые сидячие ванны и чудодейственные свечи, к которым люди обычно прибегают, прежде чем решиться на операцию. Я последовала ее совету. Жози стоически перенесла все процедуры. Весь ее вид говорил: не знаю, в чем тут дело, но если тебе так уж нужно…

Несмотря на все мои старания, она продолжала жалобно тявкать – не реже одного раза в день.

Наконец после особо унизительного эпизода перед входом в «Сакс» я объявила Ирвингу, что нам пора наведаться к доктору Уайту. Причем, говоря «нам», я подразумеваю всех членов семьи без исключения.

А посему утром следующего дня Жозефина, Ирвинг и я прибыли в клинику. И снова случилось чудо: нас принял сам доктор Уайт. Выслушав сагу о тявканье, он водрузил Жозефину на стол и приступил к осмотру.

Вскоре он радостно возвестил:

– У собаки закупорены протоки анальных желез.

– Это вы говорили полгода назад, мистер Уайт. Он рассеянно взглянул на меня и извлек откуда-то огромный шприц.

– Попробую прочистить.

Я не могла сдержать раздражение.

– Доктор Уайт, это вы уже делали полгода назад.

У меня возникло подозрение, что он не узнал Жози. Словно успокаивая, Ирвинг прошептал мне на ухо:

– Джеки, через его руки ежедневно проходит множество собак!

(До Ирвинга тоже дошло!)

– На свете нет другой такой собаки, как Жози, – прошептала я в ответ. – Как он мог забыть ее?

Ирвинг оказался большим реалистом.

– Она отличается от других главным образом выражением лица и яркой индивидуальностью. Согласись, сейчас он смотрит совсем в другое место.

Я чуточку успокоилась. Наверное, Ирвинг прав. Наконец врач заглянул ей в глаза и добродушно произнес:

– У собаки начинается катаракта.

Это был пожилой человек, поэтому я не посмела поднять на него руку (к тому же Ирвинг держал меня за руки).

Затем он заставил Жозефину открыть рот.

– О, да я вижу, ей удалили несколько зубов! Вот так! На этот раз даже Ирвинг не выдержал.

Ну ладно, мы еще могли примириться с мыслью, что он мог не узнать ее зад. Но собственноручно удалить ей шестнадцать зубов и не вспомнить об этом?! Нам стало ясно, что с доктором Уайтом пора кончать.

Дело не в предубеждении. Все как один твердили, что у Жози незабываемая мордашка. И если доктор Уайт не в силах ее запомнить, значит, нужно искать другого врача.

И я принялась за поиски.