Жозефина

Глава 6. ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК

Кончилось тем, что я получила отсрочку в исполнении приговора. Ирвингу только что удалось продать сценарий нового телевизионного шоу, которое должно было ставиться на Западном побережье. Так что нам предстояла поездка в Калифорнию, а до тех пор мне разрешили держать Жозефину в доме.

Перед самой поездкой ее надлежало отдать Флоренс Ластинг для ее сына Крейга.

Мне пришлось дать Ирвингу письменное обязательство в том, что разлука не повлечет за собой какой-нибудь несчастный случай, моральную или физическую травму. Я с легким сердцем согласилась. Это давало мне целых три месяца. Мало что может случиться за такой срок. Например, отменят телешоу.

Конечно, я держала эти мысли при себе. На Мэдисон-авеню отмена телешоу приравнивается к известию о том, что русские танки движутся по мосту Джорджа Вашингтона.

Наш договор включал в себя следующие пункты:

1. Ирвинг ни под каким видом не станет гулять с собакой или сопровождать меня при ее выгуливании. Если мне нравится выставлять себя на посмешище, это мое личное дело.

2. Он не будет убирать за ней.

3. Все расходы по содержанию пуделя относятся на мой счет – за исключением его скоропостижной кончины. В этом случае Ирвинг обещал расщедриться на пышные похороны.

4. И чтобы Жози не путалась у него под ногами. Мы скрепили договор рукопожатием, и на этой оптимистической ноте началась счастливая жизнь Жозефины в семье Мэнсфилдов.

Недостаток у Ирвинга родительской любви не отразился на ее самочувствии. День ото дня Жозефина становилась все обворожительнее. Она делала немалые успехи. В первый день, например, научилась лаять при любом звуке в прихожей. Ночью она также без передышки лаяла. На второй день она освоила прыжки на кровать и на утренней зорьке разбудила папочку умильными мокрыми поцелуями. На третий день принялась грызть штукатурку на стенах. Четвертый ознаменовался жуткими предсмертными судорогами.

Ирвинг предположил, что Жозефина съела что-нибудь не то: например, клейкую ленту, его носки для гольфа, пластмассовую пробку или привезенные мной из Франции блестки для вечернего туалета, которые я как будто надежно спрятала. Оперативная консультация с владельцем зоомагазина укрепила меня в уверенности, что небольшие дозы слабительного в двадцать четыре часа поставят ее на ноги.

Естественно, новый поворот событий обусловил временное ограничение жизненного пространства. В качестве слабительного я выбрала касторку Флетчера. Реклама утверждала, что дети сходят по ней с ума, просто хлебом не корми – дай флетчеровской касторки.

Кухня превратилась в будуар Жозефины. Это была типичная гостиничная кухня – тесный чуланчик с холодильником и раковиной. Я предусмотрительно выстелила пол газетами и создала для Жозефины настоящее гнездышко. Здесь были ее постелька, поилка с водой, игрушки и лакомства. Я влила ей в глотку немного касторки и объяснила, что как только дела пойдут на лад, ей снова будет позволено бегать по всей квартире. Я пожелала Жозефине спокойной ночи и затворила за собой дверь кухни.

Жози не преминула явить миру еще один скрытый талант. У нашей девочки оказались превосходные легкие – рядом с ней Марию Каллас просто не выпустили бы на сцену. Я открыла дверь, и ария прекратилась. Меня встретили блаженная улыбка и восторженное виляние хвостом. Я сделала вывод, что касторка подействовала. Жозефина прошествовала в гостиную, а я тем временем обследовала кухню. Ничего подобного. «Нью-Йорк таймс» осталась в отличном состоянии. Я тупо следила за тем, как Жозефина гоняет мяч в гостиной. Казалось, она прекрасно себя чувствует. Пятью минутами позже ей стало еще лучше после того, как ее вырвало флетчеровской касторкой. Я дала Жозефине новую порцию и водворила ее обратно в кухню, объяснив, что это только на время. Она как будто поняла и охотно свернулась калачиком в своей плетеной корзинке, лишний раз продемонстрировав, какое это благоразумное и послушное дитя.

Так оно и было – пока я не закрыла дверь. Вслед тотчас понеслись душераздирающие рулады. Жозефина запросто брала верхнее «си» и даже более высокие ноты, каких, по моим представлениям, не существовало в природе. Я бросилась листать недавно купленный справочник, автор которого, если верить аннотации, имел огромный опыт по уходу за собаками. Я прочитала его от корки до корки, а Жозефина тем временем исполнила весь репертуар из Пуччини.

Автор утверждал следующее:

«Будьте непреклонны. Если понадобится, покажите, что у вас тяжелая рука. Не бойтесь наказывать животное: убедившись в вашем превосходстве, оно только проникнется к вам уважением. Помните: вы – хозяин. Если животное съело что-нибудь не то, дайте ему по морде. Если оно отказывается подчиниться, наподдайте по мягкому месту». И так далее.

Я несколько раз взглядывала на обложку, чтобы убедиться, что это действительно книга о любви к животным и заботе о них, а не мемуары Адольфа Эйхмана.

Владелец зоомагазина, который к тому времени стал мне почти родственником, предложил поставить неподалеку от Жозефины будильник. Щенки не выносят одиночества. Тиканье будильника создает у них иллюзию чьего-то присутствия. Я не пожалела для Жози сразу трех будильников, однако она оказалась смышленее торговца домашними животными и моментально поняла разницу между людьми и часовыми механизмами.

В два часа ночи она еще голосила. Ирвинг полюбопытствовал, не собираюсь ли я что-нибудь предпринять. Естественно, я проигнорировала эту реплику. В три позвонил управляющий и попросил меня принять меры. Тут уж я не могла отмахнуться. Передо мной встала дилемма. Я предложила Ирвингу на выбор: либо пусть Жозефина спит с нами (чего она и добивалась), либо мне придется пойти спать на кухню. Мой муж блестяще справился с проблемой, исключив одну из альтернатив. И я разбила бивуак на кухне. С моим появлением Жози прекратила свои вокализы и благополучно проспала всю ночь, а я сидела, оберегая ее покой. Утром коридорный подсказал мне адрес ветеринарной лечебницы (коридорным известно все на свете).

Буду называть это учреждение клиникой доктора Уайта для кошек и собак, а если существует другой врач с такой фамилией, это не более чем случайное совпадение.

Самого доктора Уайта я не увидела: он находился в операционной. Нас принял один из его помощников, доктор Блэк. Он осмотрел горло Жозефины и слегка помрачнел. Потом заглянул ей в уши и еще больше нахмурился. Я поинтересовалась, в чем дело. Он ответил:

– Не мешайте производить осмотр.

По окончании обследования он задал мне прямой вопрос:

– Сколько времени у вас эта собака?

Я чистосердечно призналась, что мы только что отметили шестые сутки. Он принял сердитый вид. – Где вы ее взяли?

Я назвала зоомагазин.

– Немедленно отнесите ее обратно! – потребовал он.

Отнести ее обратно?! Доктор снова нахмурился:

– Этого щенка слишком рано отлучили от материнской груди. У него ослаблен иммунитет, а в крови гуляет вирус – не менее двух недель. Болезнь зашла слишком далеко. Верните собаку и потребуйте назад свои деньги или другого щенка. Если откажутся, позвоните мне, я сообщу о них в АКС. Вам всучили смертельно больное животное.

В следующее мгновение ему пришлось звать на помощь ассистента, который принес мне немного нюхательной соли. Я разрыдалась. Мне не нужны были мои деньги, так же как и другая собака. Для меня существовала одна-единственная. Это моя плоть и кровь. Они обязаны спасти ее!

Жози моментально сориентировалась и выступила в мою поддержку. Ее начало рвать и слабить одновременно. Во всех частях клиники в знак солидарности залаяли собаки. Несколько клиентов, дожидавшихся приема, схватили своих питомцев в охапку и были таковы.

Наконец доктор Блэк согласился рассматривать Жози в качестве своей пациентки. Теперь-то мне ясно, что у него практически не было надежды. Если он на что-то и надеялся, так только на то, чтобы выставить меня из помещения клиники. Меня предупредили, что потребуется дорогое лечение.

Думать о деньгах в такое время? Видели бы вы, каким уничтожающим презрением я окатила его с головы до ног! Но были и другие факторы, кроме денег. Мне выставили следующие условия:

1. Жозефина проведет неделю в стационаре.

2. В течение этой недели я ни под каким предлогом не должна появляться на территории клиники.

3. Мне разрешается звонить не более одного раза в день, и, каковы бы ни были новости, я обязана воздерживаться от угроз, истерик и тому подобных выходок.

После этого он нажал на кнопку. Вошедший ассистент увез Жозефину на рентген, а мне любезно указали на выход.

Это была самая долгая неделя в моей жизни. Зато для Ирвинга время неслось как на крыльях. Он объяснил, что ничего не имеет против Жозефины лично; само собой, он желает ей скорейшего выздоровления и все такое, но разве не восхитительно ступать по коврам, а не по газетам?

Каждый день я звонила в клинику. Хотела бы я видеть того садиста, который изобрел сакраментальную фразу: «Состояние больного без изменений». Или: «Больной провел ночь относительно спокойно». Нет ничего хуже этих обтекаемых фраз, не несущих ровным счетом никакой информации. Или той, которой меня встретили на седьмой день:

– Доктор хочет с вами встретиться.

И все. Ни малейших подробностей. Все равно что бездушный автоответчик, когда вы набираете номер, чтобы справиться о погоде.

Ирвинг перехватил меня у выхода и попросил присесть для небольшого задушевного разговора. Очевидно, он тоже получил сигнал: «Доктор хочет с вами встретиться».

– Видишь ли, Джеки…

На самом деле это означало: «Я рассчитываю на твое благоразумие».

– Видишь ли, Джеки… Ты должна мне кое-что обещать.

Я кивнула. Мне было страшно идти в лечебницу.

Ирвинг сказал самым утешительным тоном, что если доктор решит ее усыпить, я не должна заниматься членовредительством, покушаться на жизнь врача или доводить себя до буйного помешательства. Следует помнить, что врач ни сном ни духом не виноват в ее болезни и это не заговор против меня лично. Нужно иметь в виду, что он окончил соответствующий колледж и получил степень потому, что любил животных и хотел приносить им пользу. Что бы он мне ни посоветовал, я обязана прислушаться и, более того, помнить: это всего лишь собака. В качестве таковой она провела в нашей семье пять незабываемых дней, насыщенных всевозможными событиями. Большинство собак так и проходят по жизни, не изведав подобной любви и заботы. В заключение он протянул мне чек.

Я остолбенела. Милый Ирвинг! Он предлагает мне бежать в зоомагазин и немедленно купить другую собаку!

Не стоит недооценивать телепатию. Он как-то странно посмотрел на меня и добавил:

– Это плата за лечение. Наверное, там набежало будь здоров. Если ее решат усыпить, это тоже влетит в приличную сумму. Я говорил, что все расходы – за твой счет, но если ей суждено перейти в лучший мир, я оплачу похороны по высшему разряду.