Жребий

Одна в городе

Панельный дом на Староградской улице вырос за одну зиму, заслонив низкие бревенчатые домики.

По Оке и Орлику плыли, лениво покачиваясь, льдины. Потянуло талым запахом, ароматом трав, сирени, что буйно кустилась на берегу.

В дом въехали новоселы. В теплые дни они выходили посидеть на лавочках, которые стояли у каждого подъезда. Часто здесь можно было увидеть пенсионерку Антонину Ивановну из первой квартиры, выделявшуюся среди других пожилых женщин. Расцветки платьев у нее были не пестрые, но веселые. Особенно ей шло серое с голубыми цветочками ситцевое платье. Причесывала она все еще пышные, слегка тронутые сединой волосы с особой тщательностью. Глаза не утратили живого блеска, улыбка всегда была доброжелательной. Может быть, поэтому, едва познакомившись, именно к Антонине Ивановне стали обращаться с разными просьбами. Из тридцатой квартиры, уезжая в отпуск, оставили ключ, чтобы цветы полить и рыбок покормить. Из сорок второй — на время командировки кота принесли. А как-то и за ребенком попросили посмотреть.

Антонина Ивановна не отказывала в помощи и на благодарности отвечала:

— Мне это приятно. Я всю жизнь с людьми проработала. Была диспетчером в трамвайном парке. На пенсию пошла, все равно не рассчиталась. Как мужа похоронила— заболела, не могу работать. А к людям тянет.

После смерти мужа Антонина Ивановна сильно переменилась. Не была уже, как прежде, общительной, веселой. А ведь как она умела поддерживать, убеждать, помогать другим!

А тут переезд. Старенький домик, где прожила с мужем двадцать лет, попал под снос. Антонине Ивановне дали новую квартиру. Сначала она обрадовалась. Собрала вещи и с одним чемоданом и плетеной сумкой переехала.

В квартиру Антонина Ивановна купила новый трехстворчатый гардероб, низкий столик, мягкое кресло, диван. Вот только за двуспальной кроватью, железной, с шишечками на спинках, она съездила в старый дом.

Но не радовала ее новая квартира. Все чаще и чаще, когда солнце падало за крутой обрыв Орлика, вспоминала женщина прошлое. Конечно, в ее стареньком домике не было газовой плиты. Но как уютно становилось, когда в мороз разгорались потрескивая дрова в печке! Приходил с работы муж, озябший, усталый, усаживался на низенькой скамеечке, поближе к теплу. И пока жена собирала на стол ужин, неторопливо рассказывал новости.

А теперь…

В ванной Антонина Ивановна вспоминала, как с мужем устраивали банный день. Баня у них стояла в углу сада. Из сарая муж приносил небольшие березовые чурбачки. И легко, быстро колол у порога дрова. Воду вдвоем носили из колодца. Вымывшись, распаренные, помолодевшие пили из самовара чай с вареньем.

А в новой квартире вода рядом, стоит только повернуть кран. Выстиранное белье можно сушить на балконе, не беспокоясь, что его испачкают. Только вот не для кого стирать…

Антонине Ивановне хотелось быть с людьми. Но жильцы в своих квартирах, отделенных панельными перегородками, были так далеки друг от друга, что даже не знали, как зовут соседей. Антонина Ивановна выходила во двор и заводила с женщинами беседы о погоде, телепередачах, городских новостях. Ей нравилось, что люди рассказывают о своих заботах, которых у каждого, что одуванчиков на весеннем лугу. А вот с соседкой по площадке, тридцатилетней Лидой, Антонина Ивановна сошлась как с родственницей. Лида была круглолицей, большеглазой, мягкой, хозяйственной. Но с мужем у нее не ладилось. Нет, он не пил, не курил, деньги домой приносил. Но был груб. Как что, так на крик переходил.

Лида заглядывала в гости к Антонине Ивановне, когда муж работал во вторую смену. Попив чай с вареньем, женщины усаживались к телевизору. Лида — в кресле, хозяйка — на диване. Если передача не нравилась, разговаривали. Слушая сбивчивые, горькие рассказы Лиды о ссорах с мужем, Антонина Ивановна от души жалела молодую женщину:

— А я со своим мужем как ладила! Все у нас было заодно. И радости, и печали. Очень любили мы с ним гостей принимать. Нас тоже часто к себе знакомые приглашали. Нет, нельзя ничего плохого сказать, жизнь у нас была веселая, интересная, — со вздохом говорила хозяйка.

— Счастливые вы…

— Какая я счастливая? Одна горе мыкаю на старости лет. — Антонина Ивановна напряженно поджимала губы. — А ты судьбу погоди ругать. Думаешь, уважение у мужа легко заслужить? Оно годами складывается.

— Что мне делать? Не рада я такой жизни. А люблю его и знаю, он тоже меня любит. — Голос Лиды задрожал.

— Ну, тогда еще не все потеряно. Попробуй к нему с лаской, нежностью.

— Как же к нему с лаской, если он всем недоволен? Не знаю, чем угодить. Он ведь из себя выходит, даже если стул не на месте стоит. Вот сегодня. Забыла я газету из почтового ящика взять. Что было! Раскричался, а все из-за пустяка!

— Тогда и ты будь с ним построже.

— Пробовала, а что толку, скандалы еще чаще наводит. Характер у него тяжелый.

— Характер характером, а подход к любому человеку можно найти. Я десять лет была в месткоме, всякое повидала. Э, не таких мужиков усмиряли! Чужая душа — потемки. А к мужчине, каждому, нужно свой, особый ключик подбирать. Слушай, а попробуй дома по-другому одеваться. Халат за будь. Как жена Дома одета — не последнее дело. Примерь-ка мою юбку. Ох, как я щеголяла в ней перед муженьком! Правда, она уже старенькая…

Антонина Ивановна, проворно встав с дивана, достала из гардероба, с верхней полки, целлофановый пакет и осторожно вынула синюю, с голубыми разводами юбку. Лида вскочила с кресла, приложила юбку к себе и закружилась с нею по комнате. Но надевать не захотела.

— Велика она мне. Да и не любит мой выкрутасов в одежде. Засмеет, я его знаю.

После ухода Лиды Антонина Ивановна продолжала думать, как ей помочь. Чужие заботы отвлекали от горьких мыслей. Ей было приятно, что она снова в роли советчицы.

В один из вечеров Антонина Ивановна пошла к Лиде в гости. Молодая хозяйка поставила на стол блюдо с пирогом, вазочки с конфетами, вареньем и позвала к столу мужа, который смотрел телевизор. Он вышел на кухню, полноватый, высокий, в голубой тенниске, поздоровался, присел. Лида начала разливать чай. Антонина Ивановна, чтобы не молчать, стала расспрашивать о заводе, где работал хозяин. Он отвечал коротко, неохотно, четко выговаривая слова. Вдруг строго обратился к жене:

— Ты опять забыла купить сыр?

Лида смутилась:

— В нашем магазине его не было.

— А в другие съездить не могла? Ты хозяйка, обо всем должна заботиться.

— У женщин столько забот, что немудрено упустить мелочи, — начала говорить Ан тонина Ивановна, но муж Лиды перебил:

— Для желудка мелочей нет.

— Совершенно верно, все важно, — подтвердила Антонина Ивановна. — Да-a, недавно читала книгу о вкусной и здоровой пище, там о сырах — целая глава. Оказывается, каждый сорт по-своему полезен.

— Я ем только голландский, — хмуро произнес хозяин. — Отодвинув стакан с чаем, взял газету и вышел из кухни, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну, вот, — огорченно кивнула Лида в сторону комнаты, — поговорили.

— Да все нормально, — улыбнулась ей Антонина Ивановна ободряюще.

— Требования-то у него, может, и правильные, но каким тоном их высказывает. Как найти к нему подход?

— Нужно подумать.

Как-то Лида прибежала в слезах и стала рассказывать, как муж накричал на нее за то, что не успела погладить белье.

Антонина Ивановна разгорячилась:

— Ведь мог бы и сам тебе помочь! Стоит ли такой скандал затевать!

— Никак у нас с ним не ладится. Теперь я вижу, без развода не обойтись, — дрожащим голосом произнесла Лида. — Можно, пока поживу у вас?

— Конечно, но с разводом погоди, может, образумится. А спускать ему грубости с рук нельзя. Сейчас успокойся. Утро вечера мудренее.

Лида не скоро, но заснула. Антонина Ивановна почти всю ночь не сомкнула глаз, ворочалась. Жалко ей было соседку. Глядя бессонными глазами, как по потолку пробегают зыбкие световые полосы от проезжающих машин, Антонина Ивановна как никогда остро чувствовала прилив родственности к этой совсем чужой женщине.

Утром, чуть свет за Лидой пришел муж. В пиджаке, накинутом на пижаму, он остановился в проеме двери, облокотясь о косяк.

— Что у тебя, своей квартиры нет?

Лида хмуро взглянула на мужа.

— Не могу жить с тобой. Надоело слушать твой крик. Не жди, не вернусь, — твердо сказала она и отвернулась. А когда муж ушел, с силой хлопнув дверью, опустилась на маленькую скамейку у двери и заплакала. Антонина Ивановна обняла ее и стала успокаивать, ласково поглаживая вздрагивающие плечи.

Теперь по вечерам Антонина Ивановна ждала Лиду к ужину и вспоминала мужа. Ей всегда нравилось ему готовить. Особенно он любил голубцы… Приходила Лида, и Антонина Ивановна веселела. Даже комната казалась просторнее, светлее. Лида стала спокойнее, меньше плакала, подробно рассказывала о новостях на работе. Все реже говорила она о муже, вот только, ложась спать, становилась тихой, задумчивой.

Однажды Лида не пришла, как обычно, после шести. Антонина Ивановна без конца поглядывала на часы. Через два часа она уже не находила себе места и строила догадки: может быть, Лида к мужу вернулась? Дело житейское. Но тогда дала бы знать. И опять Антонина Ивановна металась по комнате: вдруг какое-нибудь несчастье случилось! Сходить к ней?

Ночью Антонина Ивановна не спала. Принимала валерьянку, читала книгу, пробовала шить. Еле дождалась, когда рассвело.

Лида пришла утром. Она была в новой прямой черной юбке, тщательно отутюженной беленькой кофточке с рюшками. Все это казалось на ней необычно праздничным. Но еще ярче блестели глаза, такие ясные, счастливые. Она звонко поздоровалась.

— А мы помирились. Муж пришел ко мне вчера прямо на работу. Прощение вымаливал. Дал слово — больше не грубить. Осознал! — довольно произнесла она. — Я так благодарна вам, Антонина Ивановна, за все!

— Ой, Лидочка, радость какая!

— Да, радость! Я побегу, а то мы там завтракаем.

Она ушла, а Антонина Ивановна так и осталась у раскрытой двери. Ветер нырнул из окна в подъезд и с силой хлопнул рамой. Антонина Ивановна вздрогнула, поспешно закрыла дверь, направилась на кухню.

«Ну, вот, у нее все хорошо…» Но почему-то стало тоскливо. Антонина Ивановна села на краешек дивана и всхлипнула. Не раздеваясь, легла, прикрыв ноги пледом. Но сон не шел.

Ночью она вскрикнула от боли в сердце. Пыталась вздохнуть, но боль усиливалась. Антонина Ивановна рванулась к выходу, с шумом распахнула дверь. Задыхаясь, держась дрожащими руками за стенку, дошла до квартиры Лиды. Нажала кнопку звонка. Никто не откликнулся. Женщина пыталась позвонить еще, но у нее перехватило дыхание. Антонина Ивановна потеряла сознание.

Шел сосед со второго этажа. Увидев лежащую на полу женщину, бросился поднимать. На руках отнес Антонину Ивановну в ее квартиру, положил па диван и побежал звонить врачу.

Очнувшись, Антонина Ивановна с испугом посмотрела на молодого мужчину в белом халате, очках. Он держал ее за руку, проверяя пульс, спросил:

— Боль в сердце острая?

— Теперь уже нет. Покалывает, — тихо ответила она.

— Сейчас сделаем укольчик, и вы заснете. Боль должна пройти.

Когда Антонина Ивановна проснулась, сердце уже не болело.

«Неужели я могла умереть? Как это жутко — умирать без помощи, когда совсем одна».

Антонина Ивановна надеялась — вдруг заглянет Лида. Но та не шла, а через четыре дня встретила ее на улице.

— У нас все нормально, — радостно начала делиться Лида. — Ссор теперь не бывает. Вчера в кино ходили, завтра пойдем на день рождения к моей знакомой.

— Я так рада.

— Заходите, Антонина Ивановна, в гости. Посидим, чайку попьем.

Осуждала ли Антонина Ивановна соседку? Нет. Она по-доброму относилась к молодой женщине, как могла, поддерживала ее.

Но разве нужно за это ждать благодарности? Антонина Ивановна давно поняла: доброта бескорыстна.

Антонина Ивановна жадно прислушивалась к разговорам пенсионерок па лавочке. У всех были свои заботы. Одни не ладили с родственниками, другие — с детьми, третьи — с соседями.

«А будь у меня дети, как бы с ними дружила! — думала женщина. Разве может человек не попять доброты?»

Однажды, сидя с Игнатьевной, веселой, шустрой старушкой, Антонина Ивановна заговорила о старости. Игнатьевна, скривив маленькое, морщинистое личико, сердобольно охала:

— На закат уж дело-то. — Сжав сухой кулачок, заговорила тверже: — Вот мои и сын, и дочка вроде любят меня. Всегда с лаской, подарочки приносят. Но у них своя семья, своя жизнь. Не хочу быть им помехой.

— Ах, если б у меня были дети! Жила бы их заботами, все отрада! — вырвалось у Антонины Ивановны.

— А ты что ж, милочка, одна живешь? Я квартирантов не перевожу. Худо-бедно, доход есть и душа живая рядом.

— Не знаю, никогда не имела квартирантов. Комната у меня одна, понравится ли это?

— Квартирантов можно найти спокойных. А тебе главное, чтоб человек хороший был рядом. Не приведи на дурного нарваться, тогда и из своей квартиры убежишь.

— Конечно, — Вздохнула Антонина Ивановна.

— Ничего, найдем тебе квартирантку.

…В среду вечером раздался долгий звонок. Антонина Ивановна рванулась открывать дверь. На пороге стояла Игнатьевна. Шустро юркнула в коридор.

— Проходи, как раз блинов напекла.

— Вот это дело!

Сняв платок, Игнатьевна заглянула в зеркало, медлительно провела рукой по седым волосам, прошла к столу, села.

Антонина Ивановна стала накрывать на стол. Достала чайный сервиз, серебряные ложечки, хрустальные вазочки. Игнатьевна наблюдала за ней с интересом. За столом сидели долго, спокойно. Гостья, важно отдуваясь, потягивала чай с малиновым вареньем, ела блины, жаловалась на погоду. Хозяйка поглядывала на нее вопросительно: какой секрет таит?

— Ох, чай ароматный у тебя. Потешила душеньку, — протянула Игнатьевна, слегка откидываясь на спинку стула.

— Муж научил заваривать, — скороговоркой ответила Антонина Ивановна.

Зевнув, Игнатьевна стала рассказывать о своем муже, что любил поесть, как отдохнуть. Но внезапно оборвала себя:

— Ой, что это я засиделась? Вот она старость. Пришла по делу и заболталась. Нашла я тебе квартирантку. Будет что дочка родная. Хочу только остеречь, знаю твое сердце жалостливое, еще денег за квартиру брать не будешь. Они твои, законные. А с питанием, как сладитесь. Девушка, скажу тебе, клад и рукодельница.

— Хорошо, хорошо, — только и кивала головой хозяйка.

Игнатьевна, подхватив кофту, брошенную на диван, вышла. Квартирантку она привела через день.

Антонине Ивановне девушка сразу понравилась своей доверчивой улыбкой. Была ома, как выразилась Игнатьевна, хрупкая и прозрачная. Тонкие, мелкие черты ее лица казались почти детскими. Девушка поставила свой чемодан в угол прихожей. Быстро пристроила плащик на вешалке, поправила дорожку, сбитую Игнатьевной. Легкой поступью прошла в комнату и, оглядевшись, сказала:

— Ну, вот, и подселенка явилась, — и коротко рассмеялась. Смех у нес был звонкий, искристый, и при нем легонько подрагивал се остренький подбородок.

Антонина Ивановна засуетилась, устраивая Анечку. Еще до прихода квартирантки она придвинула диван в угол, тумбочку, чтобы не мешала, отстранила к окну. А теперь, занеся чемодан в комнату, начала освобождать место в гардеробе, убирать книги с подоконника.

Игнатьевна наблюдала за устройством с любопытством, праздно сложив руки на животе. Вдруг встрепенулась:

— Ну, вы здесь гнездитесь. Столкуетесь? А я к дочке загляну, — и ушла.

— Мне у вас очень нравится, — сообщила Анечка, распаковывая чемодан.

— Я так рада, — обрадованно ответила Антонина Ивановна, расставляя стулья у стены. — Боюсь только, как бы тесно не было. Молодым простора хочется.

— У вас очень уютно, а это в квартире главное.

— Что ты, Анечка, нет у меня ни стенок модных, ни паласов дорогих.

— Нет и не надо! — воскликнула девушка. — У вас чистота, порядок, удобно расставлена мебель, а это главное.

Хозяйка, смущенно рассмеявшись, растерянно оглянулась, будто оказалась в своей квартире впервые. Глаза ее остановились на искусственном тюльпане в хрустальной вазе. Поправив его, она сказала:

— Не люблю срезанные цветы — быстро вянут.

И не найдя, что бы еще изменить вокруг, стала помогать девушке разбирать вещи.

— Я по натуре общительная. Мне одной скучно, — устраивая платья в гардеробе, говорила Анечка. — Семья у пас была большая. И я люблю всегда быть с людьми. Работаю я в ателье.

Аня с живостью стала рассказывать, как она училась на закройщицу. Антонина Ивановна принялась расспрашивать девушку о родителях, о семье. Аня рассказывала подробно, с удовольствием. За разговорами и" заметили, как пролетел вечер. Спать легли за полночь.

Утром хозяйка поднялась, когда еще только начинало светать, захлопотала с завтраком. К тому времени, как Аня проснулась, на столе дымилась разваристая гречневая каша, аппетитно пахли поджаренные хлебцы.

И чай был заварен. Девушка, зайдя на кухню, всплеснула руками:

— К чему такие хлопоты?

Хозяйка, резавшая булку, шутливо погрозила:

— Теперь ты попала в мои руки. Я старая, делать мне нечего. Себе готовлю, заодно и тебе. Ты, наверное, завтракала всегда наспех?

— Точно, Антонина Ивановна, каюсь, люблю поспать, не до еды бывает, — с веселой беспечностью рассмеялась Анечка.

— А теперь мы будем всегда завтракать.

Аня поела и поспешно ушла. А Антонина Ивановна, против обыкновения, не встала сразу из-за стола, а выпила еще одну чашку чая. У нее было добродушное, спокойное настроение. Включила радио, и поплыли звуки вальса. Женщина слушала его, слегка облокотясь на стол.

«Как все-таки мало нужно человеку! — думала она. — Просто чувствовать, что ты нужна. А я ведь всю жизнь была окружена людьми. Не боялась остаться одна. И только теперь поняла, что такое одиночество».

Антонина Ивановна принялась поспешно убирать со стола.

«Анечка такая хорошая! Какой у нее нежный голосок! Вот если б дочка такой была… Но стоит ли расстраиваться? У каждого своя судьба. Знала и я свое счастье».

День прошел у Антонины Ивановны в заботах. С утра отправилась на рынок, куда уже давно не заглядывала. Много ли ей раньше одной надо было овощей? Сейчас другое дело: их двое, к тому же Аня такая худенькая, поправиться ей надо.

На рынке Антонина Ивановна поинтересовалась, почем овощи. Накупила — еле донесла. И задешево. На ужин приготовила тыквенную кашу, сварила компот, испекла яблочный пирог. И не заметила, как пришла Аня. Та замерла на пороге и, причмокивая, закивала головой:

— Антонина Ивановна, я уже в подъезде почувствовала, как вкусно пахнет.

Хозяйка весело сказала:

— Сейчас, Анечка, мы будет ужинать. Я сготовила свои любимые блюда.

Переодевшись, вымыв руки, девушка, напевая, появилась на кухне, взглянув на сервированный стол, замолкла.

— Присаживайся, — пододвинула ей табуретку хозяйка.

Аня в нерешительности потерла ладошкой подбородок, села.

— Антонина Ивановна, ваша забота очень трогает. Но не по себе мне. Ведь я за вами должна ухаживать.

— Ну, уж в этом мы сочтемся, — придвигая к девушке поближе хлебницу, сказала Антонина Ивановна. — Я еще крепко стою на ногах, дел у меня особых нет. Ах, Анечка, я только теперь по-настоящему поняла, как приятно заботиться о других.

— И все же, я прошу вас, Антонина Ивановна, не нужно меня опекать.

— Что я особенного делаю? — недоуменно повела плечами хозяйка. — Для себя-то все равно готовлю. Получается как бы заодно.

Аня заявила:

— Раз, Антонина Ивановна, вы решили стать главнокомандующим по хозделам, тогда будьте и нашим казначеем. У нас сегодня как раз зарплата.

— Я пенсию получаю, — перебила хозяйка.

— Вот вашей пенсии и моей зарплаты как раз на двоих хватит, — категорично произнесла Аня. — Когда мне понадобятся деньги, я у вас попрошу.

— Ладно, как-нибудь договоримся, — заключила этот разговор хозяйка. Накладывая в тарелки кашу, она спросила о новостях на работе. Девушка начала рассказывать о том, как в ателье получали новые швейные машинки.

После ужина Аня, помогая хозяйке мыть посуду, неожиданно предложила:

— У меня идея — пойдемте в кино!

Антонина Ивановна посмотрела на нее удивленно. Вздохнув, взяла полотенце и, медленно вытирая руки, недоверчиво спросила:

— Ты старуху приглашаешь? С молодыми людьми тебе нужно в кино ходить.

— Пока мне с ними скучно. Принца на белом коне жду, — засмеялась девушка. — Неужели вам, Антонина Ивановна, не хочется в кино?

— Хочется, пойдем! — весело согласилась хозяйка. — Знаешь, в кино-то я уже пять лет не была.

Вечером снова легли спать за полночь — обсуждали фильм. Обеим он очень поправился — «жизненный» и веселый.

В пятницу квартирантка удивила Антонину Ивановну новой затеей:

— Я решила вам сшить платье. Купила в универмаге штапелю. Посмотрите, какой рисунок красивый.

— Ой, Анечка, да…

— Не спорьте. У вас хорошие платья, но мы сделаем что-нибудь модненькое.

— Куда мне, старухе.

— Тоже скажете, старуха, просто пожилая женщина. Итак, на выходные у меня теперь есть работа. Шью, не отрываясь. Я такая, если загорится, то все…

Когда платье было готово, Аня предложила обновку отпраздновать.

— Я «за», — весело откликнулась хозяйка. — Платье получилось хоть куда. У тебя, дорогая моя, золотые руки.

Вечером Аня принесла в коробке пирожные.

— Раз у нас праздничный стол, давай я приготовлю селедку под «шубой», которую ты очень любишь, — предложила Антонина Ивановна.

— Что вы, селедка и пирожное?!

— А по-моему, здорово! За дело! — скомандовала хозяйка.

— Идет! — засмеялась Аня и с коробкой в руках сплясала чечетку.

Антонина Ивановна, глядя на нее, заулыбалась.

— Веселый ты, Анечка, человек, я сама такой была.

— Вы и сейчас такая!

— Скажешь тоже, — отмахнулась хозяйка, — это ты меня веселишь.

Готовили часа два. Наконец сели за стол. Блестела аппетитной корочкой картошка, выделялся салат из огурцов, яблок и редиски, сделанный по совету Аниной подружки. Взяв вилку, Антонина Ивановна обвела взглядом стол.

— Слушай, Анечка! От такой еды я сразу килограммов на сто поправлюсь.

— Не позволю, мы еще не попробовали пирожных. Разве я зря ездила в «Лакомку»? А что, если мы начнем с пирожных? Я такая сластена!

Она взяла пирожное, подала хозяйке и попросила:

— С орехами. По-моему, вкусное. Попробуйте.

И вдруг Антонима Ивановна, вся сжавшись, расплакалась. Она держала в руках надкушенное пирожное, а слезы бежали по смятым плачем щекам. Аня, потянувшись за хлебом, так и застыла с протянутой рукой, тихо спросила:

— Что случилось?

— Ничего, просто мне очень хорошо, — улыбнулась сквозь слезы женщина.

Аня облегченно перевела дыхание.

— Напугали вы меня.

— Девочка моя, почему люди часто не понимают друг друга? — глухо спросила хозяйка. — Обиды, ссоры… к чему это? — Она остановилась, как бы собираясь с духом добавить еще что-то, но только махнула рукой. Не слушай меня. Раз слезы без причины, совсем никуда стала. Просто мне так хорошо.

— Тогда надо радоваться! — бодро воскликнула квартирантка.

…Антонина Ивановна дней теперь не замечала. У нее появилось столько забот! Наконец-то она решила добраться до своего хозяйства, как шутливо называла все, что стояло или лежало в кладовке запакованным. А ведь при муже у нее все было разложено по полочкам. Помогая хозяйке разбирать вещи, Аня удивлялась:

— Антонина Ивановна, у вас такой порядок! У меня всегда одна вещь мешает другой. А у вас они все ладят.

— Это что, купим еще один небольшой шкафчик, разложим твои вещи.

— Шкафчик нас потеснит, нам и так хорошо.

…Девушка увлекла хозяйку чтением. Когда муж был жив, Антонина Ивановна читала. А вот после похорон не могла взять в руки книгу.

Как-то Аня, принеся из библиотеки журнал, предложила:

— Прочитайте, говорят, здесь очень интересная документальная повесть.

Антонина Ивановна увлеклась. Аня принесла другую книгу. Так и повелось: читали допоздна, пока хозяйка не говорила:

— Все, Анечка, спать, а то завтра на работу опоздаешь.

Пролетели три месяца… Антонину Ивановну вызвал на прием участковый терапевт, у которого она стояла на учете. Осмотрев больную, врач удивилась:

— Да вы молодец! И давление в порядке, и сердце в норме. А я в прошлый раз хотела вас в больницу направить.

— Что вы, какая больница?!

— Да и сама вижу, что не надо.

Из поликлиники Антонина Ивановна шла в приподнятом настроении. Она радовалась всему, что окружало. И людям, и улицам города, и своему дому. И это все потому, что появилась Аня.

Но вдруг надвинулись перемены…

Как-то, вернувшись с работы, Аня радостно сообщила, что будет поступать в Московский текстильный институт, куда ее решили рекомендовать на комсомольском собрании ателье.

— Пять лет в Москве — здорово! — не сдержала восторга Аня.

— Так долго?! — растерянно произнесла Антонина Ивановна.

— И совсем не долго! Дни быстро бегут.

— Я не доживу, — вырвалось у хозяйки.

Аня взглянула на Антонину Ивановну.

— Что вы, доживете, вот увидите, — начала она убеждать хозяйку. Антонина Ивановна улыбнулась. Подойдя к девушке, погладила по руке:

— Что ты загрустила? Всему свой черед. Подарила чуточку радости, теперь у тебя свой путь. Жизнь так и течет, Анечка, в переменах и потерях.

— Не нужно, Антонина Ивановна, так говорить. Мне просто повезло, что я вас узнала.

— Ладно, пойдем ужинать.

Все, казалось, было по-прежнему. Вместе читали, разговаривали. Аня начала готовиться к экзаменам.

Антонина Ивановна советовала:

— Главное, не волнуйся и будь уверенной. Сразу поймут, что ты все знаешь…

Через две недели Аня прислала из Москвы телеграмму.

«Ура! Зачислена!»

Антонина Ивановна прижала телеграмму к груди и от радости заплакала. Весь день она то и дело ее перечитывала и гордилась Аней.

Утром Антонина Ивановна встала с ощущением тоски. Горькие мысли об одиночестве преследовали женщину весь день. К вечеру Антонина Ивановна почувствовала себя плохо. Кружилась голова, покалывало сердце. Она решила пойти в поликлинику. С трудом оделась.

В поликлинике, возле кабинета терапевта, была очередь. Антонина Ивановна присела на свободный стул. Разговаривали о болезнях. Антонина Ивановна пыталась вникнуть в слова людей, но это не удавалось. Ей было плохо. Она просидела уже около получаса. Врач, выйдя из кабинета, заметила побледневшую Антонину Ивановну, пригласила на прием. Прослушав сердце, попросила сестру сделать укол и распорядилась, чтобы больную срочно отправили в стационар. Все остальное происходило для Антонины Ивановны как во сне. Ее куда-то повели, что-то спрашивали, она силилась отвечать. Очнулась в незнакомой комнате. Испуганно огляделась. Белый потолок, белые стены, белые тумбочки. И даже па полу белый линолеум. Больница! Женщина тихонечко пошевелила руками и ногами под одеялом. Боль в сердце ослабевала.

Мысли, что теперь она одна и никому не нужна, преследовали неотступно. Кто мог хотя бы навестить ее? Аня далеко, соседи не знают…

Как же была удивлена Антонина Ивановна, когда пришла Игнатьевна. В длинном широком белом халате зашла она в палату, прижимая к груди сумку. Увидев Антонину Ивановну, укрытую до подбородка простыней, Игнатьевна с хитринкой засмеялась и погрозила сухим пальцем:

— Скрыться от меня захотела? Нет, матушка, не удастся.

Антонина Ивановна усмехнулась:

— Могла бы и подальше оказаться.

— Еще чего, я, чай, постарше тебя, так черед блюди.

Игнатьевна присела на стул и завозилась в своей вельветовой сумке. Пакеты, банки стала выкладывать сразу в тумбочку.

— Гляжу на тебя, диву даюсь: не хочешь радоваться жизни. От этого и болезни твои. Ты, матушка, как дитя неразумное.

— Хуже, — вздохнула Антонина Ивановна. — Совсем некудышной стала.

— А я тебя обрадую, — глазки Игнатьевны снова хитровато блеснули. Подняв халат, она засунула руку в карман своей жакетки и с лукавством спросила:

— Отгадай, что я принесла? Не знаешь? Радуйся, письмо от Анечки из твоего ящика взяла. Хорошо, что в нашем доме ключи от почтовых ящиков одинаковые.

Она достала из кармана конверт. Антонина Ивановна, волнуясь, раскрыла. И, не надевая очки, стала читать письмо. Прочитав, медленно положила его в конверт и закрыла глаза.

— Ну, что там с нашей егозой? — поинтересовалась Игнатьевна.

— Все у нее хорошо, общежитие дали.

— Радуйся.

— А я и радуюсь.

Помолчали, думая каждая о своем.

— Неужто у тебя никого из сродственников нет? Не может человек без корней жить. Можь, кто есть? — пытливо взглянула Игнатьевна.

— Нету, все умерли. Одни в войну, другие позже. Одна теперь, никому не нужная, — отвернулась к стене Антонина Ивановна.

— Э, опять ту же песню завела, как не надоест. А у мужа тоже родни пет?

— Да есть у него в Курске… Дочка двоюродного брата. Отец-то ее давно умер. У нее своя жизнь, семья, муж. Она и раньше с нашей семьей не зналась, а теперь-то…

— Вот какая ты, значит, безродная. Говори адрес, напишу твоей сродственнице, — слегка дернула за простыню Игнатьевна.

— Не хочу, зачем лезть к ней, — замотала головой больная.

— Еще чего, лезть, пусть не только о себе помнит.

— Не буду навязываться. Зинаида как чужая.

— Жизнь идет, и Зинаида твоя авось изменилась, — не отставала Игнатьевна.

Антонина Ивановна продолжала отнекиваться, по уже слабее. Игнатьевна горячо настаивала. И больная, махнув рукой, сказала адрес. Игнатьевна туг же сорвалась с места, заспешила. Так шмыгнула за дверь, что тапок с ноги соскочил.

Лежать спокойно теперь Антонина Ивановна не могла. То снова начинала читать письмо Ани, пытаясь разыскать, чего не было в словах послания, то, ворочаясь, начинала думать о Зинаиде. Ругала себя, зачем поддалась Игнатьевне, разрешила написать.

Через пять дней после посещения Игнатьевны приехала Зинаида. Антонина Ивановна не видела ее семь лет, но сразу узнала, когда та появилась в палате вместе с Игнатьевной. Вздернутый носик Зинаиды выглядел по-прежнему независимо.

— Зиночка, дорогая, осчастливила как! Здравствуй!

Зинаида прильнула губами к щеке больной родственницы.

— Как я рада вас видеть, Антонина Ивановна! Получила письмо, сразу собралась в дорогу.

Зинаида выпрямилась, оправила платье и снова улыбнулась.

— Стоило ли из-за старухи приезжать? — закачала головой больная. Но тут из-за спины Зинаиды выглянула Игнатьевна и, сердито нахмурив редкие брови, заворчала:

— Приехала, что особенного, чай, не пешком шла! Ты же сама на днях плакалась: не к кому голову приклонить. Ишь ты, другой мотив завела!

— Мало ли что я от скуки наплету, — нетерпеливо перебила Антонина Ивановна, присев на кровати и облокотись о подушку.

— Вот те на, — с искренним недоумением протянула Игнатьевна и обидчиво поджала губы.

— О чем вы говорите, — вступилась Зинаида, распахивая тумбочку и засовывая туда пакеты. — Какое может быть беспокойство? Вы же совсем одна, Антонина Ивановна. Я го не знала, что болеете. Дарья Игнатьевна сообщила, спасибо ей за то.

— Ну, вот, — сказала Игнатьевна, присаживаясь на стул у изголовья больной. — Ты, голубушка, не капризуй. Недосуг нам с тобой нянькаться. Чего крылехтишься, как кура на чужом насесте? Люди должны друг дружку поддерживать. Верно, дочка?

— Конечно, Дарья Игнатьевна, — кивнула головой Зинаида, тоже присаживаясь на низенькую табуреточку.

— Мы племянника перед войной в детдом сдали, — не унималась Игнатьевна, — сестра, мать его, умерла, а после войны и следов мальчонки не могли найти. Как подумаю, как он без родных, тяжко становится.

Антонина Ивановна слушала настороженно, скручивая и раскручивая уголок простыни. Боялась, что слова Игнатьевны не понравятся Зинаиде, и поглядывала на нее с робостью. Но Зинаида сидела спокойно, цепко соединив руки на коленях.

Выговорившись, Игнатьевна смолкла, задумалась о чем-то, обмякнув телом и склонив голову. И стала похожа на большую птицу, сложившую в отдыхе крылья. Но вдруг вскочила, встрепенув полами халата.

— Пойду я, внуки ждут, — в мягкой улыбке обнажила белый ряд вставных зубов.

Когда она ушла, Зинаида придвинулась поближе к кровати больной.

— Как твои дела, как сын, муж?

Зинаида тяжело перевела дыхание и неторопливо заговорила, теребя пуговицу на халате:

— Валерик учится хорошо, больше меня уже вымахал ростом. Норовист он, но помаленьку ладим. А вот с Павлом, не знаю как сказать… К разводу дело идет. Не сложилась у нас семья. — Эгоист он…

— Павел-то? — в изумлении протянула Антонина Ивановна. — А какой парень был золотой…

— Пятнадцать лет назад? Воды много утекло. Не понимаем друг друга. Для дома ничего не хочет делать. Сын для него не существует. Последнее время мы с ним почти не разговариваем. Да что об этом вести речь… Ах, я здесь расселась, а меня нянечка просила помочь вам помыться. В приемном покое есть ванная. Пойдемте потихонечку, провожу вас.

— Зиночка, я не парализованная, что ты мне будешь помогать? — смутилась Антонина Ивановна.

Но Зинаида настаивала, и больная сдалась. Потянулась к тумбочке, ощупью начала в ней копаться. Разыскав кусок мыла, устало опустилась на подушку, тяжело дыша, произнесла:

— В какую развалину превратилась! Чуть пошевелилась и уже устала.

— Врач сказал — от нервов это у вас. Ну, что вы так нервничаете?

Антонина Ивановна как-то опасливо заглянула в самые глаза Зинаиды и чуть слышно вымолвила:

— Одиночество заедает, тоска.

— О какой тоске вы говорите? Угол свой есть, пенсию получаете. Все у вас нормально.

— Вот и Игнатьевна тоже доказывает, — виновато заговорила Антонина Ивановна. — И я, может, раньше так считала. Главное, чтоб ни от кого не зависеть, чтоб на своих ногах держаться. А сейчас — стыдно кому признаться. Жить хочется так, чтобы было, как прежде. И заботы, и огорчения, и радости. Непонятно, конечно, это тебе. Я сама, старая, себя не понимаю. Иль из ума выживаю? — Вздохнула. — Разболталась.

— Нет, нельзя вам так думать, — покачала головой Зинаида, — нельзя, — добавила решительно.

— Я и сама знаю, — согласилась Антонина Ивановна. — Ну, а теперь пойдем в ванную, раз ты решила помочь мне.

Она приподнялась, неловко, боком, спустила ноги с кровати, нащупала тапки. С помощью Зинаиды встала, оперлась о ее плечо. Медленно пошли…

Самый маленький лучик, прорвавшись сквозь тучи, может осветить, согреть землю. Антонине Ивановне стало на душе легче после приезда Зинаиды. Она всегда держалась в отдалении. На похороны мужа Антонины Ивановны не приехала, отбила телеграмму, что больна. Как здесь не оборваться тоненькой родственной ниточке? И вдруг этот приезд. Не могла понять больная, как его расценить. У нее мелькнула мысль, а не надеется ли Зинаида на какое-нибудь наследство? Но тут же ее отогнала. Сама же в разговоре упомянула, что сбережений мало, одна надежда на пенсию. Зинаида и глазом не моргнула. А почему она просто не может потянуться к родственнице? Ей, конечно, по-настоящему не понять горечь одиночества, но все же… И как собралась в такую даль ехать? Раньше и с праздниками не поздравляла.

На другой день Антонина Ивановна проснулась рано. Из окна палаты четко просматривался кусочек неба, весь будто пронизанный ожиданием теплого погожего дня. Заглядевшись на небо, Антонина Ивановна вдруг вспомнила свою свадьбу. И показалось удивительным, что такое далекое воспоминание сохранилось явственно, в звуках, красках. Ведь как давно не вспоминала о свадьбе!

А здесь всплыло все. И лихорадочность переодеваний в подвенечный наряд, и суматошные, разудалые пляски, и даже пестрота стола со снедью. Все припомнилось, будто выжидала память своего череда, такого вот денька, ясного, спокойного, понятного до глубины. А почему вспомнилась свадьба? Разве до нее или после не было счастливых дней? Разве нельзя назвать счастливым тот день, когда у ручья суженый в любви объяснился? А в совместной жизни сколько было счастливых деньков — не перечесть.

После обеда Антонина Ивановна ждала, что заглянет Игнатьевна. Очень хотелось поделиться своими воспоминаниями о свадьбе. Но боялась, что рассказ разрушит что-то в них. Да и поймет ли ее Игнатьевна? Еще посмеется, что она, старая, ненужными мыслями, как игрушками, тешится. Но Антонина Ивановна заспорила с собой. Почему старухе вспоминать о свадьбе смешно и нелепо? Ведь какой свежестью дохнуло, чистотой, а внутри запело, что еще не все потеряно. Пела сама жизнь. Как же не поделиться такими мыслями с Игнатьевной? Но пришла не она, а Лида, улыбающаяся, розовощекая, казалось, будто вышла из того, свадебного воспоминания, взволновавшего Антонину Ивановну.

— Я только узнала от Игнатьевны, что вы в больнице, — не переставая улыбаться, сказала Лида. — Гляжу, что-то на лавочке нет. Несколько раз домой к вам звонила.

— Лидочка! Какой ты стала красивой! Вижу, радует тебя жизнь, — перебила ее больная.

— Обо мне потом. Как ваше самочувствие? — Лида провела ладонью по лицу, словно хотела стереть выражение безмятежной веселости.

— Поправлюсь, куда деться?

— Как давление? — присаживаясь па краешек стула, спросила молодая женщина.

— Нормально все, рассказывай про себя. Чем похвастаешься?

— О, — Лида, оглянувшись на дверь, низко наклонилась к Антонине Ивановне и шепотом поведала: — Ребеночка жду!

— Лидочка! Счастье какое! — радостно воскликнула больная. А ведь и она мечтала, что скажет кому-нибудь счастливым шепотом о первенце. И вот оказалось, что услышать такое признание от другой — тоже большая радость. Антонина Ивановна уже не думала с обидой, что природа обделила ее материнством, и не удивлялась, что жажду по нему пронесла по всей жизни. Просто как никогда понимала — в материнстве таится истинное счастье женщины.

Просыпаясь по утрам, Антонина Ивановна говорила себе:

«Вряд ли кто теперь придет. Зинаида уехала. Лида поступила на курсы кройки и шитья, совсем сбилась с ног. У Анечки установочная сессия. Игнатьевна заладила по своим гостям. Только у меня нет своего дела ни сейчас, ни после больницы. Остается лежать и ждать, вдруг кто наведается».

В палату к Антонине Ивановне положили девушку. Увидев ее, женщина встрепенулась: «Ой, как на Анечку похожа! Уж не одногодки ли?» Туго стянутый сзади пучок волос, короткий вздернутый нос, широкие брови…

«Нет, — разочарованно подумала Антонина Ивановна, — до Анечки этой девушке далеко. У той глаза — сама доброта. А эта вон как глядит недовольно и губы поджала. Может, ее обидел кто?»

Девушка пошвыряла свои пакеты в тумбочку, с шумом захлопнула дверцу, резко подвинула графин на столе. Было видно — соседство ее не устраивало. Она вышла из палаты и кому-то сердито сказала:

— Со старухой куковать!

Может, девушка не заметила, что дверь палаты приоткрыта, или ей было все равно: услышала эти слова Антонина Ивановна или нет. Со «старухой» девушка не разговаривала, даже поняв, что та ничем и ни в чем ей не мешает.

«Наверное, ее раздражает моя беспомощность», — решила Антонина Ивановна. И у нее возникало недоумение, где и почему ожесточилось молодое сердце?

С девушкой в палате Антонина Ивановна пробыла недолго — «старуху» выписали домой.

В почтовом ящике ее ждало письмо от Зинаиды. Она интересовалась здоровьем Антонины Ивановны, давала советы, как поддержать его, и даже прислала вырезки из статей журнала «Здоровье». В конце письма Зинаида коротко сообщала:

«Наше семейное судно совсем прохудилось. Будет развод».

Антонина Ивановна несколько раз прочла эти слова. Что за ними — отчаяние или безразличие? Как помочь этой семье? Думая о письме, Антонина Ивановна не могла уснуть всю ночь. А утром решилась ехать к Зинаиде в Курск. Как же оставить ее без поддержки?

Стояла дождливая, холодная осень. Особенно студено было по утрам. Антонина Ивановна надела теплые зимние вещи, потуже повязала пушистый вязаный платок. Но замерзла уже в стареньком трамвае, который долго вез ее до вокзала. Согрелась только в поезде. Пассажиры пили чай, жевали бутерброды, смеялись, пели. От бессонной ночи у Антонины Ивановны смыкались глаза. Она и не заметила, как заснула, опершись на свою старую сумку. Разбудила ее проводница, весело прокричав, что пора выходить.

Улицу, где жила Зинаида, она долго не могла найти. Проплутав полчаса по городу, женщина остановила такси, которое за десять минут довезло ее до пятиэтажного кирпичного дома в унылом, видимо еще не обжитом районе. Дома друг от друга находились на большом расстоянии, людей вокруг было мало.

С замирающим сердцем, часто останавливаясь, Антонина Ивановна поднялась на пятый этаж. У двери, обитой голубым дерматином, с номером 80 отдышалась.

Дверь открыла Зинаида, в длинном, блестящем халате и с девчоночьим хвостиком на голове. Антонина Ивановна вдруг почувствовала сильную усталость.

— Давно не ездила так далеко, Зиночка, — почти жалобно произнесла гостья, расслабляя узел на платке. Но тут же рассмеялась: — А я еще молодец! Старуха хоть куда!

— Мировая старуха! — бросилась обнимать ее Зинаида.

Когда пили в маленькой тесной кухне кофе с мягкими булками, Антонина Ивановна подробно и весело рассказывала о своей поездке, как чуть не проспала станцию, как плутала по городу.

— Такая дорога, холод на дворе, зачем мучиться? — качала головой Зинаида. — Я и сама бы приехала.

— Но разве я могу ждать, когда у вас такая буря? Как же семью сохранить? — озабоченно произнесла гостья.

Зинаида перебила:

— Нечего сохранять, надоело жить кое-как, я ведь еще не старая. Да и он мечтает поскорее от нас сбежать.

— Может, у него другая есть женщина?

— Это его дело. Мы друг другу надоели.

Антонина Ивановна поняла, что племянница не хочет продолжать этот разговор. Ну что ж, решила развестись, так решила. Гостья исподволь присматривалась к нежному, без косметики, спокойному лицу хозяйки. Неужели решилась на развод с Павлом без переживаний? Возможно ли это? Да уж когда жизнь заходит в тупик, наверное, все возможно.

— Развод — не трагедия и не позор, — сказала Зинаида подчеркнуто обыденным тоном. — Сейчас не старые времена. Только бы все устроить. Я не хочу, чтобы он оставался здесь. И на улицу его не выгонишь. Канитель на мою голову!

Заторопившись на работу, Зинаида быстро помыла посуду, приготовила для Антонины Ивановны постель. Гостья пыталась возражать, но хозяйка непреклонно заявила:

— Отдыхайте до вечера.

Оставшись одна, Антонина Ивановна прилегла на диван, укрылась пледом и быстро заснула. Очнулась от звука открываемой двери. Испуганно озираясь, женщина не могла понять, где находится. Но увидев заглянувшего высокого парня с черной шевелюрой, очень похожего на Зинаиду, все вспомнила.

— Валера? Сын Зинаиды?

— Он самый, живьем. А вы кто? — Парень, казалось, совсем не удивился незнакомой женщине. Взял со стола газету с программой телевидения, мельком посмотрел на нее. Отбросил с недовольной гримасой.

— Я — Антонина Ивановна…

— А, знаю! — Валера пошел к письменному столу. С шумом открыл ящик и, закусив губу, начал сосредоточенно в нем копаться.

— На одни сутки к вам заглянула, — снова обратилась к Валере гостья.

— Какой смысл ехать на один сутки? — не поднимая головы, спросил парень.

— Иногда, Валера, смысл есть и на час приехать, — многозначительно сказала Антонина Ивановна.

Он пожал плечами, продолжая рыться в столе.

— Ты потерял что-нибудь? — Гостья встала с дивана, подошла к Валере, заглянула через плечо.

— Уже нашел, — ответил он довольно. — Вот мой блокнотик. Сейчас откопаю номер телефончика… А знаете, ваш приезд кстати, — вдруг очень весело посмотрел Валера на Антонину Ивановну. — Мне нужно сегодня на одну, так сказать, вечеринку сходить. Пришлось бы у матушки отпрашиваться, а теперь я отпрошусь у вас. Лады? Пойду переодеваться.

— А что это за вечеринка, какие там люди будут? — обеспокоенно спросила Антонина Ивановна.

— Мировые люди, все свои, верные и надежные друзья, — ужо из другой комнаты отвечал Валера. — А вы спрашиваете почти как мама. Но она потребовала бы описать каждого, его родителей и знакомых.

— Она волнуется за тебя, — назидательно произнесла Антонина Ивановна.

— Я уже не мальчик. И потом, я же не любопытничаю о се друзьях.

— И все же ты должен понять мать, она волнуется за тебя, хотя нет, ты не поймешь. Когда у самого будут дети, припомнятся ее слова.

— А вот ваши слова мне понятны, а вы, кажется, старше ее, — сказал, выходя из комнаты, Валера.

— Ой, что ты эти брюки надел на вечеринку? — удивилась гостья. — Хотя у вас это, кажется, «фирмой» называется и деньги бешеные стоит. А в нашу молодость вельвет дешевый был, качеством, правда, похуже.

— Времена меняются. Неужели вам не нравятся эти штаны?

— Да нет, они ничего и сшиты ладно, — обходя парня, придирчиво оглядывала его Антонина Ивановна. Сзади поглубже затолкнула ему рубашку в брюки.

— Рад, что у матушки такая понятливая родственница. Мы, кажется, хорошо, по-родственному поговорили. Но я спешу — сматываюсь.

Зинаида пришла через час. Антонина Ивановна поджидала ее с горячей картошкой на столе.

За ужином говорили больше о Валере. Зинаида все повторяла:

— Боюсь, свяжется с дурной компанией, пропал тогда парень.

Антонина Ивановна пыталась успокоить Зинаиду.

Павел пришел поздно вечером. Женщины смотрели телевизор. Зинаида вышла в прихожую, вернулась, присев на диван, бросила:

— Как всегда, не в духе.

Павел быстро прошел в спальню, не посмотрев на гостью.

— Он здесь ничего не замечает, — зло усмехнулась Зинаида.

— Я зайду к нему, хоть поздороваюсь, — нерешительно произнесла Антонина Ивановна и выжидающе посмотрела на хозяйку.

— Сходите, — повела та плечом.

В спальне горел торшер. Павел, стоя спиной к двери, смотрел газету. Гостья тихонько кашлянула. Павел оглянулся, и в его глазах мелькнуло недоумение.

— Вы помните меня? Я Антонина Ивановна, вот в гости к вам приехала.

— Здравствуйте, — отчетливо произнес Павел. Он посмотрел на женщину так недружелюбно, что она не могла вымолвить ни слова. Он заговорил сам:

— Мы давно не виделись. Вас, конечно, интересует, чего мы добились за эти годы?

— Я… — начала Антонина Ивановна. Павел резко перебил ее:

— Зинаида, наверное, уже похвасталась вам, что у нас будет развод.

— Но нужно все-таки прийти к какому-нибудь разумному решению, — осторожно произнесла женщина.

— Это самое разумное. Мы и так потеряли стала говорить Люба. — Но зла она на то ни на кого не держит. Чего об этом теперь речь вести? Я вот о другом хочу спросить. Степанида, как думаешь, ты больше прожила, придет Победа?

Степанида сразу отозвалась каким-то торжественным голосом:

— Поганые на землю нашу навалились. В крови наша матушка-Русь, да погибели ее не дождутся. Велика Россия, могуча.

— А мне вот что жалко, — вдруг живо сказала Люба, — поездить не удалось, морс бы посмотреть. Мама много о нем рассказывала, пришлось ей там побывать, а мне вот нет.

— Ну, море и я не видала, — вставила задумчиво Степанида.

— На самолете еще хотелось бы полетать… Деревню-то свою люблю. Жить, наверное, без нес не смогла бы. А все ж обидно, что никуда не выезжала. А сколько городов есть, больших, красивых!

— Я тоже далеко, не выезжала, — сказала Александра.

— Ничего, — подавила вздох Люба. — Я в нашем селе все любила. И лес, особенно летом. Зайдешь в чащу, столько разных запахов, и каждый будто сам по себе, другой не глушит.

— А я с молодости лес осенью любила. Грибы собирать, — подхватила Степанида. — Найдешь подберезовичек, так ему, сердешному, радуешься, будто удаче нежданной.

— Бабоньки, я вот что подумала, — подала голос Александра. — Мало мы хорошей, мирной жизни радовались. В работе, в заботах крутились. Некогда и пожить было.

Зинаида присела па одеяло, отшвырнув тюбик с кремом на тумбочку.

— И вы согласитесь па это? недоверчиво спросила она.

— Соглашусь, — Антонина Ивановна села на кровати и, искоса поглядывая на хозяйку, стала спокойно завязывать бант на рубашке.

Зинаида молчала, сжимая в кулаке краешек одеяла. С замирающим сердцем Антонина Ивановна ждала, что она скажет. Старая женщина не думала о том, как сложится ее жизнь дальше. Она верила — все будет нормально. Главное — поможет людям.

— Антонина Ивановна, вы моя спасительница, — наконец вымолвила Зинаида дрожащим голосом. — Только не подумайте плохо. У меня и в мыслях ничего не было, а то еще…

— Перестань, милая, — перебила Антонина Ивановна и растерла своей рукой излишек крема на виске у Зинаиды.

— Я уже не знала, па что решиться… Нам будет хорошо втроем. Мы же родственники, своя кровь.

— А ты знаешь, как делают обмен?

— Точно не знаю, завтра схожу к юристу, — ответила Зинаида деловито и, пожелав «спокойной ночи», пошла спать.

Антонина Ивановна быстро заснула. Утром, когда она встала, в квартире была только Зинаида, которая что-то гладила на кухне.

— Разоспалась я у вас! — торопливо одеваясь, крикнула Антонина Ивановна.

— Сон — здоровье, — весело ответила Зинаида. — Сейчас будем завтракать.

Рисовая каша, рассыпчатая, хорошо промасленная, показалась Антонине Ивановне очень вкусной. Зинаида тоже ела с аппетитом.

— Я рассказала мужу о нашей задумке с квартирами.

— А он как? — нетерпеливо спросила Антонина Ивановна.

— Что-то промычал. Но я его уговорю.

— А вдруг он будет против?

— Не будет. Куда ему деваться?

— Нужно бы по-хорошему.

— Все сделаем как надо. Сам понимает, что так жить больше нельзя. А мы предлагаем ему отдельную квартиру, пусть в другом городе, но он там жил. Снова устроится, привыкнет.

…Зинаида поехала провожать родственницу па вокзал. По дороге оживленно обсуждали детали переезда.

В поезде, прощаясь, Зинаида, держа маленькую руку Антонины Ивановны и мягко поглаживая ее, стала горячо благодарить:

— Как много вы хотите для меня сделать! Я в таком трудном положении.

— Не надо, Зиночка, благодарить. Мне самой будет с вами лучше. Я ведь совсем одна, — растроганно отвечала Антонина Ивановна.

Когда поезд тронулся, она не могла сдержать слез. Но какими благодатными, желанными были эти слезы, будто уносили прочь все, что было в душе тяжелого.

Дома Антонине Ивановне стало немного не по себе. Она уже привыкла к квартире. Многое здесь пережила. И снова плакала легкими, неуемными слезами. И такое они приносили облегчение. Конец одиночеству! Сколько уже с ним в этой квартире прощалась хозяйка. Но теперь прощание казалось окончательным.

Она стала прикидывать, что из вещей взять с собой на новое жилье. Каждая вещь была дорога, как память о прошлой жизни. Снова и снова перекладывала Антонина Ивановна с места на место сумки, кошелки, вазочки, чемоданы. Помня решительный протест Зинаиды против барахла, стала вязать узел, чтобы подарить кое-что Игнатьевне. Узел набрался огромный. С ним Антонина Ивановна и пошла к своей подруге. После приезда она еще не виделась с нею.

Игнатьевна встретила со смешком:

— Чего-то ты с кулем приперлась? Аль поживы мне какой наскребла?

— Так и есть, по сусекам, — стараясь подделаться под ее насмешливый тон, сказала Антонина Ивановна и поставила узел к ногам приятельницы.

— А чегой-то раздобрилась, аль помирать задумала? — не унималась Игнатьевна. Нагнувшись, она стала распаковывать узел.

— Рано мне помирать. Здесь я принесла то, что в хозяйстве может пригодиться. Я уезжаю.

— И далече? — перестала возиться в вещах Игнатьевна.

— К Зинаиде.

— Совсем очумела, из ума выжила! Батюшки! — от удивления Игнатьевна плюхнулась прямо на узел.

— А чего, разве Зинаида мне чужая? — спросила Антонина Ивановна, пожимая плечами.

— А квартиру куда?

— С мужем она разводится, он и поселится.

— Ох, господи, облапошили старуху! Стыд-то есть у людей? — схватилась за голову Игнатьевна.

— Я сама предложила.

— Сама-а, — еще больше дивясь, протянула Игнатьевна.

— Все равно жить осталось не так уж много, сделаю людям доброе… Сживемся мы. У Зинаиды и мысли не было на мою квартиру.

Игнатьевна изумленно глядела на Антонину Ивановну.

— Видела я всяких, но таких — никогда. Что ж ты, старая голова, со мной не посоветовалась? Я б тебе дельное сказала.

Игнатьевна задумалась, но, встрепенувшись, придвинулась к гостье и заговорщическим тоном произнесла:

— Пока еще ничего не сделала, выпутывайся. Хочешь, вместе письмо настрочим? Мол, раздумала, извините. У них своя жизнь, сами пусть крутятся. А тебе, милочка, о себе нужно кумекать.

— Нет, — отступая к двери, замотала головой Антонина Ивановна.

— Да ты малахольная, без ума! Я с ней вожусь, обузу на свою голову взяла. В больницу к ней бегаю, деньги на передачки трачу.

Антонина Ивановна спиной открыла дверь и, продолжая пятиться, вышла на площадку подъезда. Закрыв за собой дверь, быстро пошла прочь.

В своей квартире она пришла в себя. В голове метался визгливый голос Игнатьевны. Она понимала, что старуха накричала от доброты сердца. Нельзя на нее обижаться. Еще эти передачки приплела. Немного успокоившись, Антонина Ивановна стала размышлять,

почему Игнатьевна такая осторожная? Ее никто и никогда по-большому не обманывал. Дети любят. Сама она добрая. А почему не может понять чужой доброты?

Сгоряча Антонина Ивановна хотела отдать ей деньги за передачки или положить их в почтовый ящик. Но представила, как это может обидеть Игнатьевну, и раздумала. Мысленно продолжала доказывать ей:

«Хорошо тебе быть осторожной. Дети любят, дорожат тобой. А мне что терять? Тоску свою? Да я за что угодно готова ее отдать. Нет, подружка, не побывала ты в моей шкуре, не понять тебе!»

Доказав себе свою правоту, Антонина Ивановна успокоилась и стала ждать, когда приедет Зинаида. Та через педелю в письме известила, что ее задерживают дела. Еще через неделю написала, что приедет через месяц.

Зинаида приехала через полтора месяца после того, как побывала у нее Антонина Ивановна.

— Ох, как я устала! Развод, обмен! Здесь еще ноги придется побить. Наверное, такие хлопоты у меня десять лет жизни отняли, — снимая пальто, жаловалась она Антонине Ивановне.

— А я как будто знала, что ты сейчас приедешь. Чай кипятить поставила. За чаем и расскажешь о своих делах, — ласково говорила хозяйка, подавая гостье тапочки.

— Разговор у нас будет долгий, — вздохнула Зинаида, заглядывая в зеркало.

Засиделись до ночи. Зинаида рассказала о том, как прошел для нее этот трудный месяц. И вдруг начала расспрашивать Антонину Ивановну о ее молодости. Та сначала с недоумением, а потом с увлечением стала рассказывать, как невестилась, как войну перенесла. Зинаида слушала, положив голову па стол. Глаза у нее смыкались, но спать идти отказывалась.

Наконец, укладываясь в кровать, сказала сквозь легкую зевоту:

— Как хорошо мы поговорили! Правда!

— А я-то, я то развеселилась! — звонко рассмеялась Антонина Ивановна. — Да, жизнь свою вспоминаю с радостью.

Утром Зинаида осмотрела все вещи, приготовленные для переезда.

— Возьмем только вашу одежду, все остальное можно продать.

— Нет, пусть Павлу вещи останутся, что ж он, приедет в пустую квартиру?

— Может, он захочет все новое себе купить, — пожала плечами Зинаида.

— Так пусть хоть первое время они ему послужат.

Зинаида ничего не ответила. Она ушла на целый день. Вернулась, когда стемнело, довольная. Тяжело опустилась на стул, руки закинула за голову, потянулась.

— Сколько дел переделала. Завтра вместе пойдем в райисполком — расписаться вам нужно в бумагах. А послезавтра можем уезжать. Как раз и Павел приедет, ключ ему передадим.

Павел приехал дневным поездом. Прошел с чемоданом на кухню. Сняв дубленку, бросил ее на стул. Открыл форточку, закурил. Зинаида, перевязывающая в комнате чемоданы, крикнула:

— Мы уедем, накуришься, ты же знаешь, я не переношу дым.

Ничего не ответив, Павел выбросил сигарету в форточку и закрыл ее.

— Картошки мы здесь нажарили, поешь, — предложила Антонина Ивановна.

— Сыт.

— Ну, посмотри квартиру.

— Успею.

Павел снова взялся за коробку с сигаретами, но отложил ее.

— Я работу пойду искать.

— Ты не поможешь нам чемоданы донести до такси? — попросила Антонина Ивановна.

Павел ответил не сразу:

— Помогу.

Прощание было коротким.

— Ну, бывайте, — не глядя на женщин, буркнул Павел и пошел прочь, ссутулившийся, размахивая руками.

Зинаида закусила губу и до вокзала промолчала. А в поезде сказала с металлическими нотками в голосе:

— Работу пошел искать. Деловой! Всю жизнь отравил. Не верится, что отвязалась, прямо счастье. — И отвернулась к окну, за которым мелькали окраины города.

— Не нужно так говорить, — тихо сказала Антонина Ивановна, слегка прикоснувшись к плечу Зинаиды.

— Разве я от злости? От обиды. Все сломалось!

— Ничего, может, все и уладится. Найдете силы поверить друг другу.

— Никогда! — запальчиво выкрикнула Зинаида.

В новом городе Антонина Ивановна освоилась быстро. В своем районе за неделю узнала улицы, магазины. Смело стала выезжать в центр.

Сбылась мечта, обрела семью! Одного опасалась— лишней оказаться. С самого первого дня она взяла на себя все хозяйственные заботы. Зинаида воспротивилась. А новый член семьи не спорила с нею. Но как только Зинаида на работу, Антонина Ивановна — за дела. И молодая хозяйка только руками разводила, с ласковой улыбкой выговаривала:

— Стыдно мне, что старый человек ухаживает за мной и сыном.

— А что ты думала — иждивенку привезла?

Зинаида сдалась. А Антонина Ивановна постоянно доказывала:

— Я от хозяйственных дел не устаю. Без них мне скучно.

…Не нравилось Антонине Ивановне, что Зинаида по вечерам домоседничает.

— Молодая, а в старуху превращаешься. В кино, в театры, в гости почему не ходишь?

— Еще не привыкла к новой жизни, — сдержанно отвечала Зинаида.

— Пока привыкнешь, уйдет золотое время.

Молодая женщина соглашалась, но продолжала вечерами бывать дома. Смотрели телевизор. Спать ложились рано.

О своей размеренной жизни Антонина Ивановна подробно писала Анечке. Эти письма были веселыми. А чем быть недовольной? Зинаида — вежлива, Валерий — доброжелателен. Правда, дома он почти не бывал. После школы занимался в авиамодельном или волейбольном кружках, ходил в шахматную секцию. Прибегал наскоком, вечно спешащий, как голодный волчонок набрасывался на еду. Антонине Ивановне нравилось слушать его новости, смотреть, как парень с аппетитом ест. С матерью он не был так разговорчив.

— Вы, Антонина Ивановна, слушаете и доверяете. С вами хочется быть откровенным. А матушке всегда кажется: я обязательно что-то хочу скрыть.

— Нет, Валера, тебе не нравятся мамины требования. А я никаких требований не предъявляю, — пыталась защитить Зинаиду Антонина Ивановна. Но ей самой не нравилось, что та кричит на Валеру и разговаривает с ним приказным тоном. Однажды осторожно высказала Зинаиде:

— С Валерой бы помягче нужно. Ты с ним, мне кажется, очень строга.

— Так он совсем от дома отбился, спать только приходит. Дай ему волю, из рук выпустишь.

— Попробуй не покрикивать на него. Тогда он к дому потянется. Парень-то у тебя хороший. Учится неплохо, многим интересуется.

— Для меня главное, чтобы добрым был. А от него сочувствия не дождешься. По любому поводу — ирония.

— Он еще молодой, воспитать можно. Доброте всю жизнь, наверное, учиться нужна..

— Это так, — согласилась Зинаида.

После разговора на сына она стала кричать меньше, но нет-нет да и срывалась.

Антонина Ивановна часто вспоминала Павла. Привык ли он на новом месте? Нашел ли себе работу по душе? Говорить об этом с Зинаидой Антонина Ивановна не решалась. Та, когда заходила речь о муже, грустнела. Видно, все еще не могла успокоиться. Как-никак, а прожили вместе пятнадцать лет…

И вдруг Зинаида переменилась. Стала оживленной, веселой. Пришла как-то вечером с радостными глазами, к ночи у зеркала взялась прихорашиваться. Включила магнитофон, до которого раньше охотник был только Валера, и, накручивая бигуди, начала пританцовывать под музыку.

«Не иначе у нашей хозяюшки интерес какой появился, — радовалась Антонина Ивановна. — И просыпается с шуткой, и поет часто. А к зеркалу подходит каждую минуту».

— Уж не влюбилась ли ты, Зиночка? — шутливо полюбопытствовала как-то Антонина Ивановна.

Молодая женщина вспыхнула румянцем:

— Еще нет, но…

— Ничего, что я к тебе с расспросами?

— Житейское дело. Скажу честно, нашелся мне кавалер. Кириллом Васильевичем величают. Солидный мужчина, пока в основном по телефону общаемся, однако… — Зинаида со смехом погрозилась пальцем.

— Правильно! — одобрила Антонина Ивановна. — Теперь-то уж следи за собой. По одежке встречают. Сапожки-то тебе новые нужно купить.

— Модные не попадаются.

— Закажи, в нашем ателье я видела интересные фасоны.

Зинаида зачастила в парикмахерскую, ателье, магазины. Валерик тоже заметил перемену в матери и как-то за завтраком сказал деланным баском:

— Судя по всему, наша матушка скоро пойдет под венец.

— Ты со своим спортом совсем огрубел, — сердито ответила Зинаида, резко отставив от себя чашку с какао.

— Не пойму тебя, всегда учила говорить, что думаю, — пожал плечами Валера и посмотрел на мать кротко и наивно.

— А ты знаешь, что такое такт? — уже более миролюбиво сказала Зинаида. И не удержалась, щелкнула сына по затылку.

— Ты не реагируй так на слова парня. На его шутки шутками и отвечай, — сказала Антонина Ивановна, когда Валера ушел.

— Это не шутки, он меня поддевает.

— У него переходный возраст, ершистый. А ты знай цвети, пока цветется, — лукаво подмигнула Антонина Ивановна.

Зинаида, улыбнувшись, поведала с затаенным ликованием:

— Кирилл Васильевич меня в кафе пригласил. Думаю, как поступить?

— Не разгадывай, иди, что тебя смущает?

— Мужчина он видный, будет ли толк от наших встреч?

— Присмотрись. С лица ведь воду не пить. Может, это твоя судьба,

— Боязно что-то, — растерянно ответила Зинаида.

— Ну, это тебе уже не подходит. Давай, готовься к вечеру.

Из кафе Зинаида вернулась веселая. Снимая с лица ваткой крем-пудру у зеркала, она подробно, с выразительными жестами рассказала, какой интересный собеседник Кирилл Васильевич, какой он внимательный.

— А завтра мы собираемся в кино, — сообщила Зинаида, — послезавтра — в музей. Программа у нас уже есть на две недели.

— Будь счастлива!

…Приближался новогодний праздник. Антонина Ивановна целую неделю ходила по магазинам, покупая продукты к столу. Заполнила холодильник мясом, колбасой, рыбой.

Для Зинаиды приготовила подарок — отрез трикотина. Три часа за ним выстояла в очереди. Но зато как радовалась Антонина Ивановна, когда спешила домой с покупкой! На ходу несколько раз заглядывала в сумку, откуда торчал кусочек материала небесной голубизны.

Тридцать первого декабря Антонина Ивановна проснулась раньше обычного. Лежа в постели, мысленно переделала все, что нужно было для праздничного стола. Очень боялась что-нибудь упустить.

За завтраком Зинаида была очень внимательна, расспрашивала о здоровье. А за чаем сказала:

— Антонина Ивановна, у меня к вам большая просьба. Ко мне придут гости, — запнулась, кашлянув, продолжила: — Будет моя подруга Таня с мужем. И Кирилла Васильевича я пригласила. Валера уйдет. Мы вам помешаем, гости будут стесняться. Вы не против к Тане пойти, с ее мамой встретить Новый год?

— Хорошо, только я не знаю Танину маму, — спокойно ответила Антонина Ивановна.

Как обидели се слова Зинаиды! Но она и виду не подала. Заговорила, как ни в чем ни бывало, о погоде, о праздничной суматохе в городе.

— Мне вам стол приготовить?

— Если и с очень трудно, то, пожалуйста, — тихо ответила Зинаида, отведя глаза в сторону.

Когда она ушла, Антонина Ивановна сразу же решила приняться за приготовление пирога. Но, взявшись за сито, отложила его.

«Ничего особенного не произошло, — стала уговаривать себя женщина, — зачем мне, старухе, праздновать с молодыми? Все правильно, так и должно быть».

Но от обиды у нее дрожали губы. Наконец она взяла себя в руки и принялась взбивать крем из яичных белков.

Когда стемнело, пришли Зинаида с Татьяной. Наблюдая за ними, Антонина Ивановна отметила, как помолодела ее родственница. Чудо, как изменяется влюбленная женщина.

Заглядывая в кастрюли, Зинаида начала пробовать приготовленные блюда.

— Здорово! — похвалила она, — как в лучших ресторанах. Нет, куда им!

Антонина Ивановна собиралась уходить. Надела будничное платье, но только более тщательно причесалась.

— Я готова, — сказала она, выходя на кухню, где подруги раскладывали на тарелки кушанья. Татьяна, взглянув на Антонину Ивановну, смущенно кашлянула. А Зинаида спокойно посоветовала:

— Возьмите что-нибудь поесть, здесь столько наготовлено! А то у Ташошки сегодня стол не праздничный. Сейчас она проводит вас.

Антонина Ивановна взяла с подоконника заранее положенный подарок, завернутый в яркий целлофановый пакет, и протянула Зинаиде:

— С Новым годом! Будь счастлива!

Зинаида вытащила материал и ахнула:

— Какая красота! Спасибо! Как мне с вами повезло! — Она обняла Антонину Ивановну. — Вы очень хорошая. Простите, если когда бываю к вам недостаточно внимательна. Жизнь, суета, твердеем, черствеем. Правда, Танюша?

— Мы свои, друг друга поймем, — остановила Антонина Ивановна Зинаиду, и улыбнулась, забыв об обиде.

К Татьяне домой она поехала с веселым настроением. Ее мама оказалась сухонькой и глуховатой старушкой. Она усадила гостью за стол, налила чаю и сразу стала рассказывать о своих болезнях, о ссорах с соседями. Бесконечные жалобы быстро прискучили гостье. Она с облегчением вздохнула, когда включили телевизор. Хозяйка заснула в кресле, свернувшись, как ребенок, калачиком. Не дождавшись полуночи, и Антонина Ивановна легла спать на узеньком диване, прикрывшись своей вязаной кофтой.

Проснулась она часов в пять утра. Было темно. За окном, на ветру, трещала вертушка, повешенная у самой форточки. Снизу, наверное с первого этажа, доносилась музыка, смех. Гуляют. Антонина Ивановна стала вспоминать, как встречала новогодние праздники с мужем. У них всегда было очень весело. Красиво наряжали большую елку. Приглашали много гостей, пели, шутили, показывали фокусы. После полуночи всей компанией шли в лес. Он был от дома совсем недалеко. Там тоже наряжали елочку, лепили снеговика, даже играли в прятки.

«А этот Новый год я проспала», — вздохнула Антонина Ивановна. Лежать ей надоело. Хотелось скорее попасть домой. В рань заявляться неудобно, ночью гости гуляли, теперь отсыпаются…

Приехав к вечеру, Антонина Ивановна удивилась, какой беспорядок был в комнатах! На столе стояла немытая посуда, на полу разбросаны окурки, в углу валялись журналы, газеты, на тумбочке была раскрошена свеча.

Зинаида суетливо собиралась в гости. Уходя, она сказала:

— Мы провели буйную, очень веселую ночь. Без меня не убирайте этот погром. Вдвоем быстро управимся.

Не дожидаясь ее, Антонина Ивановна взялась наводить порядок. И когда Зинаида вернулась, в квартире, как обычно, все было на своих местах. Но она будто не заметила этого и сразу пошла спать.

Антонина Ивановна вновь попала в свою рабочую колею. Магазины, обеды, стирка. Дома она чаще оставалась одна, но скучать было некогда. Женщина радовалась, что к ней вернулось ровное, спокойное настроение, которое нарушили праздники. Пришли новые хлопоты. Зинаида собиралась на день рождения к Татьяне и никак не могла выбрать подарок. По магазинам ходила с нею и Антонина Ивановна. Выбрали в подарок кофейный сервиз с позолоченным рисунком…

Валера захотел держать в доме рыбок. Он три дня просил у матери денег на аквариум. Получив их, позвал Антонину Ивановну за покупкой в магазин.

Дома не знали, куда поставить аквариум, чтобы не мешал. Пристроили сбоку письменного стола. Валера стал его оборудовать. По воскресеньям он с Антониной Ивановной ходил покупать рыбок.

К этому увлечению Валерий быстро охладел. Кормить рыбок, менять воду стала Антонина Ивановна.

…Однажды, вернувшись из магазина, она замешкалась в прихожей. Копаясь в сумке, искала варежку. Не потеряла ли ее? Нашла в кармане. Вздохнула, прислушалась к голосам в кухне. Уже сели обедать?

— Ума не приложу, как теперь быть, — озабоченно говорила Зинаида. — Тебе, оболтусу, все равно. Ты и мать видишь раз в неделю, за обедом по выходным. Опять, наверное, куда-нибудь навострился?

— У меня ответственный матч, — пробубнил, что-то прожевывая, Валера.

— Ну, вот, домашние дела тебя не интересуют.

— А что ими интересоваться? Все прекрасно. У тебя, можно сказать, вторая молодость началась.

— С тобой можно хоть когда-нибудь вести серьезный разговор? Да, мне сделали предложение. А я разве не имею права на счастье? Но как я приведу сюда мужа? В нашу тесноту четвертого человека.

— Четвертый лишний. Кто-то из нас явно лишний, — ядовито рассмеялся Валера.

— Может, Антонине Ивановне хоть на время квартиру снять?

— Что-то, матушка, не пойму тебя. То не могла ею нахвалиться, а теперь — квартиру снять. Она ж только и крутится для нас.

— Я ничего не имею против. Как домохозяйка она — клад. Но Кирилл Васильевич… Он даже не знает, что у нас живет дальняя родственница. Как он на это посмотрит? — шумно вздохнула Зинаида.

— Да еще сынок в придачу, — насмешливо вставил Валера.

— Не язви, подумай сам, в двухкомнатной квартире четыре человека.

— Разумеется, для молодоженов этого мало.

— Перестань паясничать, я с тобой откровенно разговариваю.

— Мам, не придумывай проблем. Твоему Кириллу Васильевичу Антонина Ивановна придется по душе.

— Во-первых, он сам любит работать дома, для него это как отдых. На заседаниях спать надоедает. Во-вторых, мужу приятнее есть обеды, приготовленные женой, а не домработницей.

— О, ты и психологию учитываешь.

— У тебя есть уважение к матери? — повысила голос Зинаида.

Антонина Ивановна растерянно стояла у неприкрытой двери с сумками в руках, затаенно вздохнула. Повернувшись, тихонечко вышла. По лестнице спускалась ощупью, пошатываясь. На улице почувствовала себя тверже на ногах. Вокруг была сплошная снежная пелена, лениво оседавшая на сугробы, деревья, людей. Прохожие прятали лица в воротники и удивленно глядели на старую женщину, неподвижно стоящую под снегопадом. Снежинки доверчиво липли ей в лицо, глаза.

«Какой небывалый снег, — отрешенно подумала Антонина Ивановна. — Куда же мне теперь идти?.. Некуда», — ответила сама себе, вздрогнув от ледяной тоски, будто сжавшей ее со всех сторон.

Присела на запорошенную снегом скамейку, вспугнув нахохлившуюся пичужку, и, проследив, как та нырнула в снегопад, усмехнулась— тоже бездомная.

«Только не паниковать, — сказала она себе. — Ничего не случилось. Меня никто не выгонял, не обижал. Может, и права Зинаида? Зачем я ей? Себе не нужна. Спела свою песенку. Только не паниковать…»

«Уйду в дом престарелых», — неожиданно сказала она себе. Мысль показалась спасительной. Антонина Ивановна встала, стряхнула снег с пальто и пошла не торопясь к дому.

Она не стала открывать ключом дверь, позвонила. Отворила Зинаида, спросила:

— Вы не забыли купить маргарин, он у нас кончился?

— Две пачки взяла, — как ни в чем не бывало, ответила Антонина Ивановна. Сняв пальто, она пошла на кухню, где принялась чистить картошку. А Зинаида заспешила в гости.

— Мне кажется, там будет скучно, — сказала она.

— Развейся, — не оборачиваясь, ответила Антонина Ивановна.

Оставшись одна, женщина хотела идти в спальню, чтобы там поплакать. Но переборола себя. Вытерев слезы фартуком, стала резать морковку.

Приготовив ужин, приняла снотворное и пошла спать.

Ночью несколько раз просыпалась. Но, боясь навязчивых мыслей, старалась поскорее уснуть.

Утром Антонина Ивановна обратилась к Зинаиде:

— Мне нужно серьезно поговорить с тобой. Ты вечером будешь свободна?

— Боюсь, что нет. А что случилось? — в ее глазах мелькнула тревога.

— Если вечером тебе некогда, поговорим сейчас.

— Что произошло? — нетерпеливо спросила Зинаида.

— Ничего, просто хотела сообщить, в дом престарелых я собралась.

Антонина Ивановна старалась говорить твердо. Но почувствовала дрожание голоса и замолчала. Зинаида уронила чулок, который зашивала, и от удивления не могла сказать ни слова. Но все же заговорила первая:

— Вам у нас плохо?

— Не надо сейчас об этом, — мягко ответила Антонина Ивановна.

— Я, конечно, понимаю, вам нелегко, хозяйство на плечах, обстановка неспокойная, — Зинаида нервно то раскручивала нитку с катушки, то снова закручивала.

— Я тебя очень прошу, Зина, сделай все так, чтобы мне можно было поскорее уехать.

— Что за спешка, объясните? — Но тут же Зинаида смирила голос: — Ну, если вы так настаиваете, то пожалуйста. Хотите переменить обстановку? Очень жаль. Но знайте, мои двери всегда открыты. Все же, может, объясните свое настроение?

— Старческая прихоть, — отвела глаза Антонина Ивановна.

Зинаида недоуменно пожала плечами. Она хотела еще что-то спросить, но, взглянув на родственницу, промолчала.

Вечером она вернулась рано. А на вопрос Антонины Ивановны о доме престарелых с неловкостью улыбнулась.

— Я думала, что вы об этом несерьезно. Если у нас плохо, могу снять квартиру для вас, даже в нашем доме.

— Не нужно, Зиночка, устрой лучше в дом престарелых.

…Антонина Ивановна по-прежнему делала все в доме, была внимательна и к Валере, и к Зинаиде. А та обращалась с нею, как с больной. Постоянно спрашивала о самочувствии, угощала фруктами. Антонина Ивановна часто ловила на себе настороженные взгляды родственницы.

А Валерий как-то с недоумением спросил:

— Мне мама чушь какую-то о доме престарелых говорила. Это серьезно, Антонина Ивановна?

— Серьезно.

Валера озадаченно пожал плечами:

— Вы что, из-за мамы сбегаете? Из-за того, что она замуж собралась?

— Мне там будет лучше.

— Жаль. Не понравится — назад давайте.

— Хорошо, Валера, — ответила Антонина Ивановна, а сама подумала: «Не сочувствие говорит в тебе, а любопытство. Не у кого было учиться доброте».

Неделю спустя Зинаида пришла домой позже обычного. Долго переодевалась. Зайдя на кухню, прислонилась к двери, наблюдая, как Антонина Ивановна перекручивает говядину на мясорубке.

— Садись, Зина, за стол, борщ горячий.

— Не хочется. Я все оформила. Можно переезжать в дом… туда в общем.

— Хорошо, — Антонина Ивановна продолжала крутить ручку мясорубки.

Зинаида начала напряженным голосом:

— Давайте все же поговорим, — запнувшись, добавила: — По-родственному. Может, вы на меня за что обижаетесь? Думаете, специально все подстроила с квартирой? Приехала, вошла в доверие… А я совсем без умысла. Верите? Мне просто было плохо, потянулась к вам. Но почему вы молчите? — со слезами в голосе спросила Зинаида.

— Я тебя правильно поняла, — взглянув ей в глаза, ответила Антонина Ивановна. — Просто хочу пожить в другой обстановке. Старость капризна.

Последнюю ночь в квартире Зинаиды Антонина Ивановна пе спала. Мысленно она прощалась со всем, что стало ей здесь близким.

Ведь всего две недели назад своим считала этот дом. И снова жизнь пуста, никчемна. Антонине Ивановне хотелось плакать, но она боялась, что услышит Зинаида, и только судорожно глотала подступивший к горлу комок.

…Зинаида отвезла Антонину Ивановну в дом престарелых на такси. Обе равнодушно смотрели в окно. Остановились у кирпичного трехэтажного дома. Антонина Ивановна взглянула на него с безразличием.

Она покорно ждала, пока Зинаида своим аккуратным красивым почерком заполнит нужные бумаги. Вдруг Зинаида, спохватившись, сказала:

— Я вам оставлю свой рабочий телефон. Пожалуйста, за всем обращайтесь, не стесняйтесь.

— Хорошо, — с натугой улыбнулась Антонина Ивановна, мельком посмотрела на часы, висевшие на стене. Она хотела поскорее остаться одна, лечь в кровать и забыться.

Ей выделили комнату номер сорок один. Низенькая шустрая кастелянша вызвалась проводить новенькую. Поднялись на второй этаж. В конце коридора кастелянша остановилась, достала из кармана халата маленький блестящий ключик и открыла дверь.

— Эта комната у нас самая светлая. Здесь у вас будет тишина, покой, — добродушно произнесла кастелянша, пропуская вперед новенькую.

В комнате, у самого входа, стояла односпальная кровать, аккуратно застеленная синим тканевым одеялом. В углу был небольшой стол, покрытый голубоватой скатертью, два высоких стула.

Кастелянша с любопытством смотрела на новенькую, пытаясь по выражению ее лица понять, нравится ли ей новое жилье. Если б она знала, как стало Антонине Ивановне все безразлично. Но она сделала вид, что с интересом осматривает комнату, и даже спросила:

— А куда вещи складывать?

— Шкаф встроен в стене.

Кастелянша отдернула занавеску и распахнула двери шкафа:

— Вот вешалки, вот полочки для обуви, для шляпок. А эти ящики для носков и перчаток.

— Удобный шкаф, — Антонина Ивановна снова скользнула взглядом по комнате, вздохнула. — Чисто у вас здесь, как в больнице.

— Стараемся, — гордо произнесла кастелянша. — Ну, обживайтесь. Ключик на стол кладу. Пошла я. У нас сегодня банный день, белье всем меняю. Обед в двенадцать часов, не опаздывайте в столовую.

Оставшись одна, Антонина Ивановна снова огляделась вокруг. Тихо. «Как хорошо, — подумала она, — что с Зинаидой распрощалась в приемной. Обнялись, улыбнулись, пожелали друг другу здоровья. Все как полагается…»

Подошла к окну. Из него был виден большой двор и часть сада. Во дворе стояли лавочки, но на них никто не садился. Пожилые мужчины и женщины, казалось, одного возраста, не торопясь, направлялись в сад.

Антонина Ивановна стала вспоминать, далеко ли дом престарелых от вокзала. На такси они проезжали здание вокзала, но долго ли ехали потом?

Зачем я хочу знать это? Не все ли мне теперь равно, где стоит этот дом… престарелых. Пусть хоть на самом краю света».

Ей вспомнилось, как переезжала к Зинаиде из своей квартиры. Захотелось поплакать, но женщина боялась, вдруг кто-нибудь войдет. И правда, заглянула круглолицая, с маленькими живыми глазами старушка и позвала на обед.

— Я не пойду, — коротко отказалась Антонина Ивановна, дружелюбно улыбнувшись.

— Что, на припасы расчет? С новенькими так. А у нас здесь на этаже телевизор есть. Будете вечером смотреть? Кино, говорят, такое переживательное.

— Нет, — с виноватой улыбкой ответила Антонина Ивановна, — я спать буду.

— Ну, отдыхайте, а я пойду, а то опоздаю на обед, сухари придется жевать.

Антонина Ивановна снова стала смотреть в окно. По щекам покатились слезы. Ладонью смахнула их. Слезы снова появились. Женщина плакала, уже не опасаясь, что кто-нибудь войдет. Ей казалось, что слезы принесут облегчение. Но как только перестала плакать, сильнее почувствовала тоску.

Вдруг ей захотелось кому-нибудь пожаловаться на свою судьбу. Поняла бы ее Аня. Но как она далеко… А ведь можно ей написать и новый адрес сообщить.

Антонина Ивановна достала из сумки ручку, тетрадь, и, сев к столу, начала писать. Обида и горечь были в каждом слове. Заклеивая конверт, женщина задумалась: а стоит ли посылать это письмо? Но с кем, как не с Аней, поделиться горем?

Антонина Ивановна вышла из комнаты, спросила у идущей рядом женщины, где почтовый ящик.

— У нас вахтеру письма на стол складывают. Давайте отнесу.

Выпив таблетку снотворного, Антонина Ивановна стала укладываться спать.

Никогда она не думала, что время может так медленно ползти. Антонина Ивановна понимала, что это кажется от безделья. Здесь не о ком и не о чем было заботиться. Какой пустой и ненужной представлялась жизнь в этих стенах!

В столовой, в комнате отдыха Антонина Ивановна с удивлением наблюдала за обитателями дома престарелых. У многих был беззаботный и веселый вид. Но почему она не может быть такой, как другие? Их жизнь не хуже и не лучше, чем ее.

По вечерам Антонина Ивановна плакала и пила снотворное. Просыпалась утром с одной мыслью, что никогда не привыкнет к такой жизни. А ведь прошла всего лишь неделя!

В субботу проснулась раньше обычного, но долго не вставала.

«Сколько еще будет таких ужасно томительных, долгих недель? Сколько хватит у меня терпения?» — спрашивала себя женщина.

Снова плакала.

Перед завтраком в комнату постучали и, не заходя, крикнули:

— К вам пришли, ожидают в комнате посетителей.

«Это Зинаида», — решила Антонина Ивановна. Ей совсем не хотелось видеть ее, но она стала поспешно поправлять волосы, пудриться. Зинаида должна поверить, что родственнице здесь хорошо.

«Правильно, что Зинаида не выписала пропуск в комнату. Быть с нею вдвоем очень тяжело», — думала Антонина Ивановна, скорой походкой идя по коридору. Она задержалась у двери комнаты посетителей, сделала веселое лицо и вошла.

У порога остановилась как вкопанная. На краешке стула, у окна, сидела Аня, прижимая к груди букет гвоздик. Антонину Ивановну бросило в жар, она быстро закрыла ладонями глаза. Отняв руки, увидела рядом встревоженное, родное лицо Ани.

— Дочка моя! — вымолвила Антонина Ивановна, крепко прижав к себе девушку.