Журнал 64

3

Первое, что она почувствовала, было какое-то инородное тело в носу. И еще голоса над ней. Приглушенные, но уверенные голоса. Гулкие и нежные.

Глаза ее закатились за веки, словно пытаясь обнаружить во тьме суть всего происходящего. Затем она будто провалилась куда-то, уйдя во мглу и мерно дыша. Мозг ухватился за картинки летних деньков и беззаботных игр.

И вдруг боль возникла в середине позвоночника и отдалась ниже.

Голова дернулась назад, всю нижнюю часть тела пронзила долгая болезненная судорога.

– Мы дали ей еще пять разрядов, – произнес голос, удаляясь в туман и оставляя ее в том же вакууме, где она была прежде.

Нэте была желанным ребенком. Поздний ребенок и единственная девочка в семье. Несмотря на скромный достаток родителей, она ни в чем не нуждалась.

У матери были прекрасные руки. Ласковые и трудолюбивые. И Нэте стала ее помощницей. Миловидная девочка в клетчатом платье принималась за все, что имелось в небольшом фермерском хозяйстве.

Когда ей было четыре года, отец привел во двор жеребца и улыбнулся, когда старший брат Нэте вывел их кобылу.

Парни-близнецы рассмеялись, когда у жеребца вытянулся пенис, а Нэте отскочила назад, едва огромное животное забралось на их прекрасную Молли и принялось совершать крупом толкательные движения.

Нэте хотела было закричать, чтобы они прекратили, но отец беззубо засмеялся и сказал, что скоро у них будет еще одна тягловая скотина.

Так Нэте поняла, что зачастую начало жизни столь же драматично, как и конец, и что надо учиться наслаждаться каждым мгновением между этими двумя крайностями.

– Он прожил замечательную жизнь, – всегда говорил ее отец, перерезая горло дергающемуся поросенку.

И то же самое сказал о матери Нэте, когда та лежала в гробу всего тридцати восьми лет от роду.

Именно эти слова звучали в голове Нэте, когда она наконец проснулась на больничной металлической койке и в замешательстве принялась озираться в темноте.

Вокруг нее мигали лампочки и работало какое-то оборудование. Она не узнавала ничего.

Затем женщина повернулась. Совсем немного, однако эффект оказался ошеломительным: голова дернулась, а легкие наполнились воздухом, отчего в голосовых связках возникла сильная боль.

Она не восприняла собственные крики, ибо боль в ногах заглушила все чувства. И тем не менее женщина закричала.

Тусклый свет со стороны неожиданно распахнувшейся двери скользнул по ее туловищу. Вспыхнули огни в люминесцентных лампах, ослепив Нэте. Чьи-то решительные руки принялись работать с ее телом.

– Успокойтесь, Нэте Росен, – произнес голос, затем последовала инъекция и очередные успокаивающие слова, однако на сей раз Нэте никуда не провалилась.

– Где я? – спросила женщина, когда нижняя часть туловища растворилась в мягкой теплоте.

– Вы в больнице Нюкёбинг Фальстера. И находитесь в надежных руках.

На мгновение Нэте увидела, как медсестра поворачивает голову к своему коллеге и собирается что-то сказать.

Именно в эту секунду Нэте вспомнила, что произошло.

Кислородный шланг из ее носа вытащили, волосы зачесали назад. Словно ей надлежало привести себя в порядок перед тем, как выслушать окончательный приговор. О том, что жизнь закончилась.

Трое докторов стояли у изножья кровати, когда главный врач с серыми глазами под подстриженными бровями сообщил ей новость.

– Ваш муж погиб на месте, фру Росен. – Таковы были первые слова, сошедшие с его уст.

– Мы сожалеем, но это факт, – добавил он после большой паузы. – Вероятно, Андреас Росен был убит двигательным блоком, наполовину сместившимся на водительское сиденье. Ему уже нельзя было помочь, и спасатели сосредоточились на том, чтобы вытащить вас, – и спасательная бригада выполнила свою работу великолепно.

Он произносил эти слова так, словно они должны были вызвать у нее радость.

– Мы сохранили вам ногу. Возможно, вы будете слегка прихрамывать, но все-таки это лучше, чем ампутация.

Она перестала слушать.

Андреас погиб.

Он мертв, а она не умерла вместе с ним, и теперь она должна продолжать жить без него. Его одного Нэте любила искренне и с полной отдачей. Он один помог ей почувствовать себя полноценной личностью.

И этого человека она убила собственными руками…

– Пациентка сейчас задремала, – сказал один из докторов.

Однако он ошибался. Нэте лишь ушла в себя. Туда, где смешались чувства отчаяния и поражения, перепутались все причинно-следственные связи и лицо Курта Вада пылало так ясно, словно подсвеченное огнем преисподней.

Если бы не он, все в ее жизни сложилось бы иначе.

Если бы не он и кое-кто еще…

Нэте подавила в себе желание закричать и разразиться рыданиями. Она пообещала себе, что так просто не умрет, что все эти люди должны осознать, чего они ее лишили.

Она слышала, как врачи покидают комнату. Они уже забыли о ней. Теперь все их внимание сосредоточилось на следующей палате.

После похорон матери обстановка в доме стала более холодной, Нэте была тогда очень восприимчивой пятилетней девочкой. К божьему слову и молитвам надлежит обращаться лишь по воскресеньям, говорил отец. И Нэте выучилась словам, с которыми другие девочки знакомятся много позже. Коллаборационистов, сотрудничавших с немцами и ремонтировавших для них оборудование в Оденсе, называли в той среде «гнусным сучьим отродьем», а тех, кто выполнял их поручения, – «вонючими задницами».

В их доме лопату называли лопатой, а мошонку – мошонкой.

А хочешь разговаривать культурно – поищи другое место.

Так что в первый же свой день в школе Нэте узнала, что такое пощечина.

Шесть десятков учеников выстроились перед школьным зданием, Нэте была в первом ряду.

– Твою мать, сколько тут детей! – громко изумилась она – и тем самым пробудила не угасающее с той поры негодование своей первой учительницы и ощутила действенность ее правой руки.

Чуть позже, когда краснота на щеке сменилась синяком, девочка по настоянию нескольких третьеклассников деревенской школы, готовящихся к конфирмации, поделилась с ними рассказами своих старших братьев о том, что можно двигать крайнюю плоть назад и вперед, пока из члена не брызнет.

В тот же вечер она в рыданиях сидела в комнате для прислуги, пытаясь объяснить отцу, откуда взялись кровоподтеки на ее лице.

– Наверняка ты сама виновата, – изрек отец.

На этом беседа закончилась. Он был на ногах с трех часов утра и уже утомился. Отец жил в таком режиме, с тех пор как старший сын получил работу в Биркельсе, а близнецы отправились на заработки в Виде-Сэнде.

Затем время от времени из школы поступали жалобы на Нэте, однако отец никогда не относился к ним всерьез.

И маленькая Нэте ничего не понимала.

Спустя неделю после несчастного случая одна из молодых медсестер подошла к кровати и спросила, нет ли кого-то из знакомых, с кем можно было бы связаться.

– Мне кажется, вы единственная из пациентов отделения, кого не навещают, – сказала она.

Естественно, медсестра просто пыталась разговорить Нэте, однако в результате женщина еще сильней замкнулась в себе.

– Нет, у меня никого нет, – ответила Нэте и попросила дать ей возможность полежать в покое.

Тем же вечером пришел молодой адвокат из Марибо, представившийся поверенным мужа и уведомивший о том, что скоро ей придется подписать некоторые бумаги, чтобы начался суд по вопросам наследства. Состояние Нэте он не принимал во внимание.

– Нэте, у вас уже есть идеи, как вы будете вести бизнес вашего супруга? – спросил адвокат, словно данная тема не раз обсуждалась между ними ранее.

Она покачала головой. Как он может задавать ей такие вопросы? Она работала лаборанткой. Познакомилась со своим мужем на его собственном предприятии – он уже давно им владел, – вот и все.

– Вы сможете присутствовать на похоронах завтра? – спросил адвокат.

Нэте закусила губу. Она почувствовала, как останавливается дыхание и вместе с ним замирает весь мир. Как свет на потолке стал вдруг слишком резким.

– На похоронах? – Больше она ничего произнести не смогла.

– Да. Сестра вашего мужа Тина позаботилась об организации похорон совместно с нашим адвокатским бюро. Указания вашего супруга предельно ясны, а потому отпевание и все прочие процедуры состоятся в церкви Стоккемарке завтра в тринадцать часов. В соответствии с его желанием провести церемонию как можно скромнее, присутствовать будут лишь самые близкие люди.

Больше слушать она не могла.