Журнал «Вокруг Света» №03 за 1995 год

Возвращение в саванну, или Обыкновенное сафари в Самбуру

Первый раз я попал в саванну в Эфиопии, которая, как и Кения, находится в Восточной Африке, только расположена севернее экватора. Но саванна едина: и кочевники, — сомали, или галла, и животные, антилопы и зебры, пересекают просторы саванны от Огаденадо Масаи-Мару и Серенгети, невзирая на государственные границы. В Огадене, на буровой у российских нефтеразведчиков, я видел мало животных: подкармливал страусят, отбившихся от мамаши, да гонялся на газике за дикдиками, самыми крошечными антилопами. И вот теперь выпала счастливая возможность побывать в самом заповедной африканской стране — Кении, любимой Хемингуэем, супругами Адамсонами и Гржимеком. Как говорится, Бог услышал мои молитвы. Но не только он. Благодаря приглашению кенийского посла, бесплатному пролету самолетом Аэрофлота и обеспечению поездки-сафари компанией «African Tours and Hotels», группа менеджеров турфирм, в которую я был включен по инициативе туристического агентства «Альбион тур» (с рекламой этой фирмы вы можете познакомиться на второй обложке журнала), побывала в заповедниках Кении, чтобы проложить туда путь нашим туристам. Еще Эрнест Хемингуэй в «Зеленых холмах Африки» писал, что он всегда хотел только одного: снова вернуться в Африку. Пожалуй, это чувство знакомо всем, кто хоть раз там побывал. И вот под крылом самолета, в сиянии Солнца, разворачивается бескрайнее желтое пространство кенийской саванны, размеченное зелеными взрывами зонтичных акаций...

«На горе» в Найроби, или неожиданная встреча с самым знаменитым слоном

Нам повезло: отель «Милимани» — что значит «На горе», в котором мы остановились, находился в престижном районе, расположенном на холмах. Его окружали богатые коттеджи, посольские виллы, спрятанные со своими бассейнами и теннисными кортами в кустах цветущих алым и розовым бугенвилий. Даже можно было сквозь металлическую решетку посмотреть на дом, принадлежащий то ли самому премьер-министру, то ли вице-президенту, в котором сдавались квартиры за очень высокую плату.

С холмов был виден и центр Найроби, но мне нравилось пройтись вниз, к городу, под сенью деревьев подышать воздухом, напоенным ароматом цветов. Особенно утром, когда еще прохладно, ведь кенийская столица находится на высоте свыше полутора тысяч метров. Вообще, для тропической страны здесь хороший климат — недаром Кению облюбовали англичане.

Они заложили колониальный форт Найроби (название его идет от небольшой речки и означает «холодная вода») в 1899 году, а в начале века сюда из порта Момбасы переехала английская администрация. Найроби становится штаб-квартирой английских банков и разнообразных фирм, где определялись судьбы не только Кении, но и других африканских стран.

...По холодку приятно идти в тени джакаранд (это дерево с пышными шапками соцветий было когда-то вывезено из Южной Америки), кажется, что над головой у тебя плывут сиреневые облака, из которых нет-нет да упадут на одежду «капельки» — нежные цветочки, похожие на наши колокольчики. Спускаешься ниже, и перед глазами разворачивается панорама Найроби. Лучи солнца дробятся в зеркальных стенах небоскребов. Ультрасовременный центр молодой кенийской столицы, пожалуй, напоминает процветающий американский город: так же сверкают золотом названия банков и офисов, и в свои конторы спешат клерки, приодетые, несмотря на жаркое солнце, в пиджаки и галстуки. Правда, в отличие от западных городов, здесь часто попадаются вывески кофейных и чайных компаний, реклама экзотических сафари в саванне, а на центральной площади, вокруг тридцатиэтажного цилиндрического небоскреба, расположены правительственные учреждения. Там же восседает в шапочке на каменном постаменте самый известный кенийский президент Джомо Кенната, долгие годы поддерживавший дружеские отношения с нашей страной.

Старый центр Найроби колониальных времен, застроенный невысокими домами викторианского стиля, несколько поблек у подножия модернистских небоскребов. Но до сих пор на главных улицах — Гавернмент-роуд, Кениата-авеню и Коинанге — располагается деловое ядро города, здания различных компаний, сохраняющих европейский облик. И тут же можно увидеть мелких ремесленников, в основном, выходцев из стран Азии, которые что-то режут, пилят, сваривают в небольших мастерских. Они живут своей общиной неподалеку. В восточной части города, через которую я лишь проезжал, находятся африканские предместья, кварталы нищеты, где домишки подчас слеплены из досок, фанеры и обрезков жести. Контраст с ухоженным, зеленым центром велик, как, впрочем, и в других столицах Африки.

На главных улицах, пожалуй, интереснее всего побывать в самых разнообразных магазинах, которых здесь на любой вкус.

На втором этаже одного довольно респектабельного магазина открыта выставка-продажа деревянной скульптуры. Выставлено все: от крошечных фигурок носорогов и слонов до больших скульптурных женских и мужских фигур. На стенах развешены маски, изображающие воинов-масаев и разные божества.

Однако, надо сказать, что в большинстве кенийских племен было не принято надевать деревянные маски на своих празднествах.

Во время танцев и ритуальных обрядов обычно просто раскрашивали лицо или надевали плетеные маски-капюшоны из стеблей трав, выкрашенных в разные цвета. Колдуны и лекари предпочитали кожаные маски со свирепым или скорбным выражением (соответственно обстоятельствам). Но раз есть спрос на деревянные маски у туристов, значит, резчики будут их делать, несмотря на традиции.

Туристский спрос определяет и изготовление многочисленных фигурок зверей: жирафов, зебр, бегемотов, львов. Это сравнительно новое направление у кенийских резчиков по дереву, отличающееся от тематики мастеров других африканских стран. За день опытные резчики вырезают не менее десятка фигурок животных, довольно искусно сделанных, но, как две капли воды, похожих друг на друга.

И хотя в кенийской прессе время от времени затеваются дискуссии об африканских традициях и «искусстве на конвейер», о том, что мастера-резчики, работая на потребу туриста, превращаются в простых ремесленников, большие магазины и маленькие лавочки забиты масками и скульптурками-близнецами.

Впрочем, рядом с ними, в художественных галереях, можно полюбоваться и на настоящее искусство. Эти выставки, а также университет, библиотека, музей расположены все в тех же старых кварталах города.

Когда я спрашивал, как пройти к музею, мне охотно показывали дорогу. И вот на окраине парка я действительно отыскал вход, где значилось слово «музей», но там меня встретило... шипенье змей. Оказывается, я попал в «Музей змей». Но стоило перейти дорогу, как за зеленой изгородью кустов передо мной возник внушительный двухэтажный особняк — Национальный музей, основанный еще в начале века. Я не берусь рассказать о всех его отделах: живой и неживой природы, историко-этнографическом, но могу дать совет — кто будет в Найроби, обязательно побывайте в этом музее, чьи коллекции собирались великими энтузиастами.

Миновав панно с наскальными рисунками — застывшими в вечном беге стадами животных, охотой на слонов — я увидел на стенде фото знаменитой семьи Лики. Льюис Лики, директор Института палеонтологии Кении и доктор Кембриджского университета, был снят вместе с женой Мэри и сыном Ричардом. Это они открыли, возможно, прародину человека, обнаружив на восточном берегу озера Рудольф орудия труда и останки предка человека, возраст которого определялся в два миллиона пятьсот тысяч лет.

А рядом с Лики — снимок, обошедший весь мир: знакомое лицо Джой Адамсон, которая обнимает лежащую рядом львицу Эльсу. История Эльсы — сага о любви человека и животного — рассказана Джой во множестве книг и фильмов. Вся соседняя стена увешана ее рисунками. Это другая сторона деятельности замечательной женщины, которая сама по себе могла бы заполнить всю ее жизнь и сделать Джой Адамсон знаменитой.

Не все знают, что первые пять лет жизни в Африке Джой занималась ботаникой, отправившись в экспедицию вместе с сотрудниками Кориндонского музея (так тогда назывался музей в Найроби). Она увлеклась коллекционированием и зарисовками местной флоры, хотя нередко рисовала также птиц и рыб.

Я смотрю на ее рисунки растений и поражаюсь научной точности изображения каждого листочка с тонкими прожилками, каждого лепестка. Яркая цветовая гамма, декоративность сразу привлекают к ним внимание. Здесь явно уместно выражение: «Они, как живые». Особенно поражает фантастическая расцветка коралловых рыб, которых Адамсон зарисовывала на рифах Индийского океана.

Позже Джой делает многочисленные зарисовки львов, слонов, обезьян, зарекомендовав себя как оригинальная художница, обладающая своей манерой. Ее акварели были высоко оценены специалистами и использовались как иллюстрации в альбомах о флоре и фауне Восточной Африки. За эту работу Адамсон была удостоена золотой медали английского Королевского общества, а также различных высоких наград в других странах; ее родина, Австрия, наградила Джой за заслуги в области науки Почетным крестом.

Спустившись на первый этаж музея, я сталкиваюсь, буквально лицом к лицу с... огромным слоном. Точнее, скульптурой слона в полный рост.

В этой скульптуре кенийцы выразили уважение и любовь к самому знаменитому слону страны — Ахмеду.

Я видел его на фотографиях и могу подтвердить, что скульптура является точной копией Ахмеда. С могучими бивнями, почти касающимися земли, громадный и величавый, как скала, он мог исчезнуть в одно мгновение из глаз охотников. Эту способность Ахмед унаследовал от своего учителя — неуловимого слона с арабским именем Сулейман. За его двухметровыми бивнями гонялся не один десяток охотников. Он ухитрялся выскользнуть из любых облав и засад, не попасть в вырытые на его тропах к водопою ямы-ловушки и даже раненый уходил в заросли от охотников. В старости, как и многие африканские слоны-одиночки, Сулейман стал появляться в сопровождении двух молодых слонов, охраняющих его от врагов и помогающих ему существовать в суровых условиях саванны. Одним из этих слонят и был Ахмед, который затем прославился не менее своего великого наставника, но, к сожалению, не перенял у учителя его осторожности. Ахмед стал спускаться с горных склонов в саванну, где не раз подвергался преследованию охотников. А когда стало известно, что за его бивнями — самыми большими в Африке в 1970 году — отправляется экспедиция, экипированная «слоновьими» ружьями, то натуралисты, защитники природы в разных странах обратились с протестом к правительству Кении. И произошло чудо: президент страны Джомо Кениата подписал специальное распоряжение. В нем Ахмед объявлялся национальным достоянием и правительство брало на себя обязательства защищать этого выдающегося слона от любых посягательств на его жизнь. Став знаменитостью, Ахмед сделался постоянным объектом для фотографов и кинооператоров, охотно позировал и совсем перестал бояться людей, хотя с возрастом старался уже больше не покидать заповедник и, вероятно, благополучно умер в окружении своих воспитанников...

Пора было возвращаться под уютный кров отеля «Милимани». Я выбрал дорогу через парк, где, как мне рассказали служащие нашего «Аэрофлота», находится «свободная трибуна», подобная лондонскому Гайд-парку. Миновав памятник свободы, увенчанный факелом, и пройдя по лужайкам парка под цветущими деревьями, я оказался около холма, в склоне которого были вырублены скамейки, покрытые зеленым дерном. Это места для публики, а ораторы, выступающие на таких своеобразных митингах, находятся на небольшой эстраде. Подобного новшества я до сих пор не встречал в африканских странах, и появилось оно в Найроби одновременно с образованием оппозиции правящей партии. Здесь можно говорить на любые темы, но сейчас на скамейках сидели школьники, а на эстраде — музыканты.

Я уже в музее убедился, что музыка, связанная с традиционными обрядами и праздниками, сопровождает кенийца всю жизнь. Семья Лики при своих раскопках натыкалась рядом с костями предков на древние инструменты. У юных музыкантов я не увидел тамтама, который бы обязательно присутствовал в ансамбле другой африканской страны. Здесь преобладали струнные инструменты, такие, как лира, представлявшая собой деревянную раму с резонатором из жесткой дубленой кожи (иногда для этого берут шкуру жирафа) в нижней части, где были натянуты струны из сухожилий животных. Это один из самых мелодичных инструментов, под аккомпанемент которого и танцуют, и поют. Был здесь и амадинда — кенийский ксилофон, на котором обычно играют два человека. Мальчуган держал в руках маримбу — небольшой щипковый инструмент, состоящий из украшенного резьбой деревянного резонатора, к которому прикреплены металлические пластинки различной длины, издающие резкие вибрирующие звуки. Не буду описывать другие инструменты, некоторые я видел впервые, а скажу только, что все радовались музыке и песням. Это наверняка было лучше, чем бесконечные речи, обычно звучащие у подножия «холма споров».

Незатейливые мелодии сопровождали меня почти до самого отеля, из окон которого слышались... российские песенки. Оказывается, в гостинице остановились наши летчики, служащие в частях ООН. Они-то и запаслись записями отечественных песен: нелишне на чужбине, когда овладевает тоска по родным местам.

Я прошел во дворик, где под деревьями за столиком сидела Марина, администратор «Милимани», наша соотечественница, вышедшая замуж за кенийца и уже много лет живущая в Найроби. Еще в день приезда она долго расспрашивала нас о России, там теперь учится ее старший сын.

Гостеприимная и внимательная, Марина очень помогала нам освоиться в новой обстановке. И сейчас, пригласив меня за свой столик и пододвинув бокал апельсинового сока, она улыбнулась и сказала:

— Ну вот, я вижу, вы уже нагулялись по Найроби. Пора теперь укладывать вещи — утром отправляетесь в заповедник.

У буйволиной тропы, или в ожидании леопарда

Еще какие-то мгновения назад вокруг шумела городская жизнь, и вот уже наш маленький автобус, миновав чек-пойнт с солдатами, вооруженными автоматами, мчится мимо плантаций ананасов. Да, те самые дорогие, экзотические ананасы с московских прилавков здесь выглядят, как простая капуста: растут себе на полях, вытянувшись в ровные ряды. Их срубают парангом, длинным ножом с широким лезвием, и бросают за зеленые хвосты в кузова машин, а рядом шустрый красный трактор выворачивает лемехами плугов жирные пласты земли — идет вспашка перед новым севом.

Кстати, среди вывозимых Кенией в другие страны овощей и фруктов ананас, несомненно, лидер. Урожай свозят с государственных плантаций на завод по консервированию ананасов в город Тика. С каждым годом растет их сбор и в частных африканских хозяйствах.

У деревенских хижин с круглыми соломенными крышами-тукулями, выглядывающих из-за широких банановых листьев, стоят ребятишки и машут руками. Вокруг деревень раскинулись привычные для нашего глаза поля с овощами и картофелем, а рядом — целая плантация, заросшая ромашкой. Неужели это заброшенное поле с сорняками? Ведь у нас ромашка растет на пустырях, засоряет посевы. Но нам объяснили, что это совсем другая ромашка — далматская, или пиретрум, знакомая многим российским садоводам. Ее в просторечии называют «блохомором» или «клоповой травой», потому что она используется для борьбы с вредителями сельскохозяйственных растений и плодовых деревьев. Экстракт пиретрума служит для производства инсектицида, который с одной стороны эффективен в уничтожении разных паразитов, а с другой — совершенно безвреден для растений и животных. Словом, полный антипод ДДТ, настоящему «элексиру смерти» для всего живого.

Уход за посевами пиретрума прост: надо хорошо вспахать и удобрить поле да почаще его пропалывать. А вот сбор урожая требует времени и терпения, поскольку приходится срывать вручную цветочные головки несколько раз за год.

По выращиванию этого милого белоголового растения Кения занимает первое место, почти вся далматская ромашка произрастает на полях африканских фермеров. Эта ромашка, кстати, хорошо растет и в наших краях, так что перенимайте опыт, уважаемые российские фермеры.

Видели мы и поля хлопка, и кофейные плантации, где среди темно-зеленых листьев кустарника блестели красные ягоды; и колючие изгороди из сизаля, родственника мексиканской агавы, из которого делают прекрасные канаты и рыболовные сети. И, конечно же, чайные плантации (о замечательных свойствах кенийского чая я напишу отдельно).

Кончились посевы; скрылись последние тукули; застыл пастух с посохом, выгнавший коров к пойме реки Тана, в мутно-желтых водах которой скрывается немало крокодилов и бегемотов; напоследок вильнул перед машиной негр, картинно восседающий на велосипеде в шляпе и белом пиджаке. Все. Наша «тойота» нырнула в густой лес.

За время короткого пути от Найроби мы воочию убедились, как тяжело сохранить национальные парки вблизи крупных городов. Например, первый парк, мимо которого мы проезжали по дороге из аэропорта, находится всего в нескольких километрах от столицы. По сути он стал похож на зоопарк: животным в нем тесно, а уйти некуда. Парк с двух сторон огорожен (у остальных заповедных территорий нет ограды), а с двух других к нему примыкают городские районы. Так как он близко от Найроби и удобен для посещения, по нему «гуляют» десятки машин с туристами. Подобную картину мы видели и в популярном заповеднике в Самбуру. Животные пытаются спрятаться от назойливых туристов: им нужно кормиться, наконец, размножаться. Среда обитания нарушена, а границы парков не позволяют животным мигрировать.

Проблема «перенаселенности» парков туристами налицо, а выход лишь один: ограничение их притока, но это означает и уменьшение доходов от туристического бизнеса.

Направляясь по лесной дороге к Маунтин-лодж, мы оставили за спиной наступающую на заповедник цивилизацию: растущие города и деревни, новые дороги, распаханные поля. Здесь же под пологом густого леса, слышен лишь стрекот и щелканье птиц, с ветки на ветку перепрыгивают забавные мартышки с пушистыми хвостами, да через дорогу перебегают мангустики — ловцы змей. Глядя на изящные движения зверьков, никак не подумаешь, что они способны справиться с большими, злобными змеями, вроде тех, которых мы видели в змеином центре в Найроби.

Но вот мы останавливаемся у зеленого в белую полоску шлагбаума, чтобы отдать служителю, вышедшему из деревянной будки, наши пропуска в заповедник. (Примечание для туристов: билеты на двухнедельную поездку по заповедникам обошлись каждому из нас по пятьсот долларов. Это плата только за право входа на территорию парков, которые содержатся и охраняются за счет этих сборов.)

Уже за шлагбаумом, перед высоким дощатым забором, служители отеля буквально выхватывают из наших рук поклажу. У меня и нести-то нечего — одна сумка. Но здесь так принято: вещи туриста обязательно донесут до порога комнаты и непременно нужно дать на чай, минимум десять шиллингов. В дальнейшем я еще не раз буду говорить об отношении местного населения к туристам: оно, в общем, хорошее, но за все услуги — от продажи какого-нибудь изделия, до фотографирования своей особы — абориген норовит обобрать туриста. В его понимании будет непростительной глупостью, если он не поживится за счет белого человека, конечно же, очень богатого, если он приехал посмотреть на зверей в Кению из далекой Европы или Америки. Вот такая психология, оставшаяся, вероятно, еще с колониальных времен...

Итак, нас проводили по узкому дощатому настилу до высокого деревянного дома с потемневшими от времени стенами, где мы разошлись по своим номерам. Я вышел в номер и, распахнув дверь на небольшой балкончик, выглянул наружу.

И тут от неожиданности даже сумку уронил. Внизу прямо под балконом, я увидел большое стадо крупных животных, неподвижно стоявших у воды. Массивные темные фигуры с широко раскинутыми рогами четко вырисовывались на фоне леса.

Бывалые люди, живущие в Африке, изъездившие саванну вдоль и поперек, тем более участники настоящих, «кровавых» сафари, могут сколько угодно подсмеиваться над восторгами наивных туристов — «Ах, антилопы, ах, бегемотики!» — но, честное слово, у меня просто замерло сердце, когда я впервые, да еще так близко, увидел могучих буйволов. Быстро выхватив «Кодак», я судорожно стал щелкать кадр за кадром. Но затем, отпечатав снимки, я лишь сквозь лупу мог разглядеть этих великанов. Мой аппаратик «бил» лишь на два метра, тем более в момент съемки уже наступали сумерки. Так что фотографии не получились. Зато, вернувшись домой, я запоем стал читать книжки об охоте на буйволов.

Однажды знаменитому охотнику Джону Хантеру, еще мальчишкой попавшему в Кению, задали вопрос:

— Хантер, какого зверя вы считаете самым опасным среди крупных животных Африки?

Хантер охотился на все виды крупных африканских зверей, установив рекорды по отстрелу некоторых из них. Только слонов он убил около полутора тысяч. Но это было в конце прошлого века, когда все пространство саванны занимали стада животных, и Хантер, называвший себя «последним охотником старых времен», зарабатывал ружьем себе на жизнь. Так вот, этот опытнейший охотник в большую пятерку «выдающихся», как он назвал, крупных зверей Африки включил слона, носорога, льва, леопарда и... буйвола. Именно этих зверей Хантер считал самыми опасными для охотника.

Как-то раз я вплотную видел буйвола, неподвижно стоявшего у дороги. Он гордо смотрел вдаль, возвышаясь над машиной. Рост под два метра, вес за тысячу килограммов, прямо на тебя выставлена упрямо наклоненная голова, похожая на танковую башню, прикрытая броней широко размахнувшихся, толстых у основания рогов. Действительно, прав Хантер, ставя его по степени опасности на третье место после леопарда и льва. При встрече один на один с кафрским буйволом во чистом поле дрожь проберет и бывалого охотника.

Вроде бы такой тяжелый, неповоротливый, этот зверь на самом деле может развивать довольно большую скорость. Когда стадо буйволов галопирует по саванне, дрожь земли чувствуется даже в машине. А когда буйвол идет в атаку, выставив свою бронированную голову, — его может остановить лишь пуля из ружья очень большого калибра. Главное — успеть перезарядить ружье и всадить вторую пулю — после первого попадания животное, как правило, продолжает свой неукротимый бег.

Раненый буйвол, чувствуя, что дальше идти не может, делает петлю и устраивает засаду у своего следа, норовя перехитрить охотника. У носорогов прекрасное обоняние, но плохое зрение, у львов, наоборот, хорошее зрение, но слабое обоняние, а у буйвола в равной степени хорошо развиты зрение, слух и обоняние. Да, это грозный противник. Сообразительный и жестокий.

Из засады, он, как таран, бросается на человека и, даже сбив его, возвращается, чтобы терзать свою жертву. Буйвол не только поднимает несчастного на рога и подкидывает его вверх, но тяжестью всего своего могучего тела припечатывает охотника к земле, пронзая его рогами. Затем рассвирепевшее животное топчет своего повергнутого врага, исполняя нечто вроде пляски победителя. При всей трагичности происходящего нельзя не отметить, что буйвол в то же время напоминает нашкодившего пса: он обязательно должен еще и разгребать землю задними ногами.

Мне посчастливилось посмотреть фильм о буйволах. Такие фильмы об африканских животных показывают длинными вечерами по телеприставкам в лоджах. В нем была мастерски снята душераздирающая сцена нападения львиной семейки на стадо буйволов. Вернее, на буйволицу с теленком, который был еще мал и еле держался на тонких узловатых ножках. Львы отсекли эту пару от стада и попытались свалить малыша, что им быстро удалось. Но разъяренная буйволица, делавшая вначале круги вокруг своего чада, неожиданно пригнула голову и бросилась на львицу, задев ее острым концом рога. Та, как мячик, отлетела в сторону. Буйволенок вскочил на ножки и опрометью бросился искать защиты под боком у матери, а от стада уже спешили на помощь матерые самцы...

С балкона своего номера я наблюдал за буйволиным стадом целый вечер. Трудно передать словами, что ты чувствуешь, находясь буквально в нескольких десятках метров от огромных животных. Они сюда пришли на водопой и переминались на топком берегу небольшого озерца, поросшего травой. Пологий край берега весь вытоптан сотнями животных. Мимо землистых буйволов робко пробираются антилопы. Вот пример, опровергающий мнение о неуживчивости буйволов: они не только спокойно соседствуют с антилопами, но могут и мирно пастись рядом со слонами. На крошечном островке расхаживает важно, как клерк из Найроби, марабу, иногда быстро выхватывая большим клювом из воды очередную лягушку. Но вот он тяжело взмахивает крыльями и улетает, вероятно, обиженный насмешливыми выкриками, несущимися с одного из балкончиков (что поделать: турист заплатил за развлечения и желает повеселиться).

Но вот весельчаки уходят в бар, постепенно смолкают трели и посвист птиц, лишь изредка поквакивают лягушки. Наступает тишина.

Львица нападает на буйвола. Этот снимок удалось сделать местному фотографу.

Ты остаешься один на один с таинственной долиной, где в сгущающихся сумерках загадочно проступают очертания холма, поросшего внизу кустарником, за которым виднеются деревья-великаны, опутанные лианами. Кажется, что в их тени движутся очертания каких-то фигур, и в темноте вспыхивают злыми огоньками глаза хищников.

Озерцо пустеет, и я спускаюсь по гостиничной лестнице в подвал, чтобы перейти бетонированным подземным коридором в бункер. Поражает, насколько продуманы изоляция и защита туриста от дикой природы. Наблюдай, пожалуйста, сколько душа пожелает, а выйти наружу нельзя.

Бункер вынесен вперед за пределы гостиницы, сверху его бетонированный колпак прикрыт землей и порос травой. Так что зверь может пройти по нему и не обнаружить ничего подозрительного. Когда я приближаюсь к зарешеченной узкой амбразуре, появляется ощущение, что нахожусь снаружи, на зеленой траве, покрывающей лужайку перед озерцом. Никого не видно, лишь временами тишину нарушает пронзительный визг даманов.

Эти маленькие зверюшки совершенно безобидны, хотя они любопытны и храбры, но, кроме острого зрения, сильных передних резцов, да пахучей железы на спине, других защитных средств у них нет. Поэтому даманы обороняются довольно странным образом: поворачиваются к недругам спиной, показывая свою железу, вокруг которой в случае опасности дыбом встают желтые волоски, хорошо заметные на буро-серой спинке зверька. Есть еще у даманов когти на задних лапках, но это не оружие, а «туалетный ноготок», которым зверек расчесывает шерсть.

Но прославился даман тем, что он «внучек слону, племянник носорогу, дядюшка лошади». И это не просто присловица. Изучение строения органов дамана доказало, что он родня всем этим трем млекопитающим, самый крохотный из них. А подтверждение тому — маленькие копытца на больших пальцах его лап.

Когда даман пронзительно кричит на всю округу, он, наверное, вспоминает далекое прошлое (в Египте были обнаружены ископаемые останки вида размером с лошадь), словно говоря всем, что, мол, были и мы молодцами.

...Утром, часов в шесть, меня разбудил осторожный, но настойчивый стук в дверь. Я вспомнил, что многие из нас договорились о побудке, если у водопоя появится выбранный ими зверь. Я «заказал» от жадности двух: носорога и леопарда. Именно в этих местах водятся леопарды.

С вечера на специально сделанные деревянные помосты перед гостиницей кладут тушу антилопы — приманку для хищников. Говорят, что ночью к ним подкрадываются леопарды и, несмотря на яркие лампы, успевают оторвать от туши (она привязана цепью) лакомый кусочек.

Очевидец рассказывал: «Я даже не заметил, как на помост вскочила крупная пятнистая кошка и, щуря глаза от яркого света, беспокойно вертя головой, лапами и клыками стала рвать добычу. Исчезла так же бесшумно, как и появилась, лишь качнулись ветви кустарника».

...Накинув куртку — было еще прохладно — я вышел на балкон. Над озерцом поднимался туман: фотографии снова бы не получились. Хотя я рискнул и снял марабу. Этот нахал сидел вместо леопарда на помосте и жадно клевал мясо, изредка взмахивая для равновесия большими крыльями.

Но зато судьба мне сделала другой подарок, за что я ей благодарен по сию пору. Я увидел, как к водопою выходило еще одно стадо буйволов.

Это был почти театральный выход. Темная стена леса в утренних сумерках служила отличной декорацией. Из редкого предлесья один за другим появлялись черные большие силуэты и скользили, словно тени, вдоль лесной кромки. Они шли цепочкой по тропе, протоптанной к водопою. Вот появились рядом с озером, и двинулись вдоль берега — крупные фигуры с величаво вскинутыми рогами. Буйволы сгрудились у озерка, наклонили морды и стали жадно пить воду, отталкивая друг друга.

Порядок наводил вожак — большой белый бык. Он с достоинством расхаживал вокруг стада. Но вот гостиница начала просыпаться, захлопали двери, и стадо медленно стало втягиваться в лес. Последними вожак отогнал от озера двух игривых молоденьких буйволиц.

У опустевшего озера вышагивал лишь один важный марабу, объевшийся дармового мяса.

Во время утреннего чая (кстати, ночью служители, по желанию гостей, разносили также кофе, о чем я просто не знал) подбежал мой сосед по номеру Саша Попов и взволнованно крикнул:

— У нас обезьяны! Грабят!

Мы ворвались в комнату, но те уже выскочили на балкон. Корзинка для фруктов оказалась пустой: ни бананов, ни манго. Особенно было жаль пейшн-фрут (плод с хвостиком, набитый мякотью и мелкими семечками), из которого мы наловчились выжимать сок.

А длиннохвостая мартышка преспокойно сидела на перилах нашего балкончика и доедала последний банан. Она даже не моргнула глазом, когда я сфотографировал ее со вспышкой...

И вот мы снова идем вдоль высокого забора по деревянному настилу, с которого лучше не ступать ни вправо, ни влево. Помните, как в одном из фантастических рассказов Брэдбери, нельзя было, вернувшись в далекое прошлое, даже смять единственную травинку. В будущем это может отозваться непредвиденными изменениями, даже катастрофой.

Что ж, пусть эта прекрасная таинственная долина сохранится нетронутой и будет продолжать удивлять и радовать людей.

Лоджии звери, или пробуждение в европейце инстинкта PWH

Чтобы не мучить читателя загадками, раскрою сразу же секрет иностранных букв в заголовке. Аббревиатура «PWH» — понятная каждому западному охотнику и вообще любителю охотничьей и художественной литературы о сафари — обозначает начальные буквы английского термина, что на русский язык переводится, как «профессиональный белый охотник», соответственно в сокращении это выглядит, как ПБО.

Не каждому любителю охоты в Европе, Азии или Америке по карману выложить тысячи долларов за лицензию на отстрел слона или льва где-нибудь в Ботсване или Замбии, да еще плюс к этому транспортные расходы, дорогие отели и проводники. Но ведь, прочитав «Зеленые холмы Африки» Хемингуэя или «Охотник» Хантера, так хочется поучаствовать в настоящем сафари, лицом к лицу встретиться с дикими зверями: совсем другие ощущения, чем на охоте на уток да зайцев, старательно выращиваемых в европейских угодьях.

В Кении запрещена охота, но любой выезд в десятки заповедников и национальных парков звучно называется «сафари». И охота с фотоаппаратом и кинокамерой вполне заменяет охоту с ружьем, тем не менее пробуждая в сердце каждого неофита-любителя сафари инстинкты первобытного охотника.

Попав в Найроби, я сразу же на улицах и в отелях обратил внимание на особый тип белых людей. Хотел назвать их туристами, но передумал. По виду это были настоящие трапперы из американских вестернов. Обычно они красовались в одежде цвета хаки: обязательно ковбойская шляпа, шорты с широким кожаным ремнем, на котором болтались охотничий нож в кожаных ножнах и фляжка в чехле отнюдь не с родниковой водицей и, конечно, на ногах — башмаки со шнуровкой на толстой рифленой подошве. Настоящий ПБО!

Правда, прежние африканские охотники одевались в полувоенные френчи с короткими рукавами и украшали тульи своих шляп кисточками с хвостов львов-людоедов или, на худой конец, полосками из шкуры леопарда. Так что, надевая рубашку с погончиками и кокетливыми патронташами вместо карманчиков, мы часто и не задумываемся об истоках стиля «сафари». Но его преимущества в жаркой и пыльной саванне сразу же оценил мой спутник Александр Попов, директор турфирмы «Эр вояж», который поглядев на свои модные цветные пиджаки, уже довольно помятые в дороге, с досадой убрал их в чемодан, похожий на сейф, воскликнув при этом:

— Скажу «пешеходам» (так он называл туристов), чтоб одевались в защитную форму спецназа, когда соберутся в Кению. А то мы все вырядились, как на бал-маскарад, а тут — сафари!

Саша поменял свой цивильный наряд на тренировочный костюм в первом же нашем пристанище после Найроби — в Маунтин-лодж.

Кстати, знакомясь с маршрутом нашего путешествия по саванне, я обратил внимание, что мы останавливаемся не в отелях, а в каких-то «лод-жах». Что же это такое?

Секрет объяснил довольно просто менеджер принимающий нас туристической компании Чарльз Мвити:

— Вы уже поняли, что «сафари» в Кении — любой выезд на природу из столицы. А ведь заманчиво прочесть слово, сафари, на страницах красочного проспекта, где помещены снимки львов и носорогов. Точно такая же история и со словом «лодж». С английского это переводится, как «вигвам», «охотничий домик», а для избалованного комфортом европейца или американца пожить в охотничьем домике во время сафари гораздо соблазнитель нее, чем остановиться в отеле. Хорошо придумано, правда? Ну, конечно же, все удобства трехзвездного отеля в лоджах сохраняются...

В этом мы убедились на личном опыте. Когда после изнурительной дороги или многочасового кружения на машине по жаркой и пыльной саванне подъезжали к очередному лоджу, он нам казался настоящим раем. Служащие отеля быстренько подхватывали наши сумки (кстати, никаких заполнений анкет), и через несколько минут мы оказывались в симпатичном домике под соломенной крышей с верандой, где с удовольствием смываете в ванной пыль саванны, а потом можно искупаться и в бассейне.

Все в лодже старательно выдерживается в национальном стиле: сами коттеджи построены в виде африканских хижин-тукулей, на стенах — африканские пейзажи, иногда шкуры, иногда рога животных; вас могут приветствовать масаи с копьями и щитами, а их танцы можно посмотреть после «шведского стола». Конечно же, в каждом лодже имеется магазинчик, торгующий необходимыми вещами, вроде фотопленки, и сувенирами: бусами, резными фигурками людей и животных, масками, брелоками, марками и т.д. Естественно, весь этот африканский колорит производит большое впечатление на туриста.

Даже небольшие детали вам все время напоминают, что вы среди дикой природы, и вас окружают всевозможные опасности.

Вернувшись после ланча в домик отдохнуть, я обнаружил над кроватью нечто вроде балдахина из марли — москитную сетку. Конечно, могут залететь комары, даже желтоватая муха цеце. Но, во-первых, эта зараза обитает в определенных местностях, куда не возят туристов, во-вторых, говорят, что малярию или сонную болезнь переносит лишь одно из нескольких тысяч этих насекомых. Спросите кенийцев, многие ли из них спят под москитной сеткой? Почти никто. Поэтому, помучившись часа два под душной марлей, я откинул ее и спокойно заснул, несмотря на назойливое гудение и даже укусы нескольких комариков. И все же приятно было сознавать, что от грозной мухи цеце ты можешь прятаться под москитным пологом.

Чарльз Мвити нас предупредил — во время сафари следует соблюдать несколько простых правил: надевать кепи (кстати, служащие отеля сразу же раздали нам эти шапочки с козырьками и сумки «а-ля сафари») от солнца, не выходить из машины и за пределы лоджа:

— Всегда помните — вокруг хищники!

Этот призыв к осторожности льстит самолюбию туриста. Лоджи, которые представляют из себя целые гостиничные комплексы, всегда окружены оградой. Достоинство, даже хочется произнести немодное нынче слово «очарование», лоджей в том, что они все гармонируют с окружающей природой, «вписываются» в пейзаж. Понравившийся мне больше всех Буффало-спринге буквально сливается с саванной. Кажется, что просто в куще деревьев спряталось несколько сельских домиков. Но его тоже окружала каменная ограда. А в лодже Масаи-Мара, расположенном высоко на холме, я долго не замечал тонкой проволоки, протянутой сквозь колючий кустарник. Конечно, и сюда может забежать разная живность: грызуны, мангусты, обезьяны, да еще кружат в небе стервятники, привлеченные отбросами, и в каменной ограде ютятся змеи. Но все-таки зверье, как правило, обходит стороной жилье человека.

Тем не менее, в лоджах имеется оружие, у ворот стоят охранники-аскеры, и даже, когда мы, нарушив правила, вышли из автобуса, на сиденье рядом с шофером моментально появился здоровый абориген, вооруженный современной винтовкой с оптическим прицелом, отнюдь не напоминающей ружье знаменитого Тартаре-на-победителя львов. Охранника специально приставили к не очень дисциплинированным туристам.

Но, если говорить всерьез, звери есть звери. Не случайно опытнейшим охотникам-профессионалам загонять зверей помогали местные жители, они обязательно брали следопыта-проводника, и все же редко доживали до преклонного возраста, как Хантер, погибая от клыков и лап хищников. Глубоко уважая благородную деятельность супругов Адамсонов или Гржимека по охране животных, я все же учел бы и другую точку зрения: хищник всегда опасен, не случайно нападали на людей «одомашненные» львы Адамсонов. По утверждению бывалых охотников и натуралистов, голодный зверь всегда способен броситься на человека, а когда он становится людоедом, его обязательно нужно уничтожить. Поэтому всегда стоит соблюдать простые правила сафари — не выходить из машины, не увлекаться фотоохотой и не бродить одному вдоль рек, около лоджей и деревень. Всякое может случиться.

Я не купался ни в одном неизвестном мне водоеме в Африке, хотя в жару соблазн был велик. Однажды во время путешествия по Эфиопии мы было собрались переправиться через небольшую, мутную речку, как вдруг с берега устремились к нам крокодилы, которых мы приняли издали за бревна. Кроме того, в африканских озерах запросто можно подхватить какую-нибудь заразную болезнь.

Был еще такой забавный случай: на крышу машины в парке запрыгнул гепард, Кто-то сквозь приоткрытое стекло дернул его за соблазнительно свисающий кончик хвоста, и моментально зверь ударил лапой. Это поучительный пример: никогда не дергайте зверя за хвост...

Кроме того, в бескрайней саванне может случиться и нападение на одинокого туриста: так однажды исчезла английская девушка, взявшая машину напрокат (в заповеднике можно не только нанять персональное авто, но даже самолет или воздушный шар — были бы деньги). Несчастную затем нашли сожженной на костре. Правда, произошло это несколько лет назад, и по вине людей.

Не знаю, кого как, а меня обстановка в национальных парках располагала к самому мирному, радостному созерцанию природы. Беспечное времяпрепровождение мог нарушить лишь суровый воин саванны с копьем в руке, внезапно появившийся из-за кустов и предлагавший купить нитку бус или резную фигурку из дерева, да микроавтобусы, поднимавшие клубы пылив погоне за животными.

Но разве можно осуждать восторженного туриста за беспечность, когда он впервые попадает в Кению, которую известный немецкий путешественник Г. Шомбургк назвал «самой прекрасной страной в мире», а английский принц Чарльз и принцесса Диана именно по Кении совершили свое свадебное путешествие, хотя, может быть, это и не принесло им большого счастья. Турист просто обалдевает от радости, чувства свободы, когда впервые видит стада антилоп и зебр, а обезьяны берут у него бананы прямо из рук. Как тут не потерять бдительность и в погоне за хорошим фотокадром не вылезти из автобуса или перешагнуть ограду лоджа.

И звери до того привыкли к туристам, что подчас кажется, что это не вы наблюдаете за животными, а они, разгуливая, как хозяева по саванне, рассматривают вас в автобусах-клетках. Возникает даже парадоксальная мысль: для чего учреждены все эти заповедники — сохранения там слонов и львов или для прогулок по ним многочисленных толп туристов.

Об этом и многом другом мы беседовали уже в конце путешествия с Мурити М"Мбуи, одним из руководителей Министерства туризма и охраны природы.

— Конечно же, кенийские парки и заповедники созданы для сохранения редких животных: здесь они пасутся, охотятся, выращивают потомство. Количество парков с каждым годом увеличивается: сейчас их уже пятьдесят, и парки занимают больше десяти процентов территории нашей небольшой страны. Такого количества заповедников нет ни в одной стране мира, например, в США под них отведено лишь два процента земель, — с гордостью говорит Мурити. — Очень трудно охранять пространства саванн, на которые наступает цивилизация: расширяются площади под посевами, леса вырубают, появляются поселки, проводятся дороги и т.д. Кроме того, парки не огорожены, хотя имеются въездные ворота, где собирается плата за вход. Поэтому, несмотря на удаленность, труднодоступность заповедников (в буш можно попасть только на крепком лендровере) , браконьеры все же проникают на охраняемые территории.

Правда, разветвленная сеть грунтовых дорог позволяет администрации поддерживать порядок в заповедниках, а туристам — посетить любой уголок, посмотреть животных у водопоя или в тени под деревьями.

Покой зверей оберегается целым сводом правил, которые вывешены у ворот в парках или у развилок дорог на больших щитах. Так, около скоплений зверей нельзя шуметь или выходить из машины, дай ездить по саванне следует на небольшой скорости, пропуская перед собой стада животных.

Терпеливые туристы каждый день колесят по пыльным дорогам на автобусах, раскрашенных под зебру, и часами не встречают другие тургруппы. Дело в том, что, выезжая из лоджей с восходом солнца, автобусы строго по графику передвигаются из одного квартала осматриваемой территории — в другой (на такие квадраты разбиты почти все парки), и проводники-шоферы строго придерживаются этого расписания, не допуская скопления машин, например, у львиного прайда, чтобы не беспокоить зверей.

— И все же, создается впечатление, что все привилегии предоставлены хозяевам саванн — зверям?

— Естественно, потому что это их дом, — улыбается Мурити, — а турист, даже богатый, всего лишь временный посетитель. Но он наш и самый желанный гость. Вы знаете, что Кения — главная в Африке страна туризма, и именно от него получает самый большой доход, даже больше, чем от экспорта чая и кофе.

Поэтому туриста ждут в Маунтин-лодж — горные леса, где по тропам пробираются буйволы; в Самбуру — стада зебр и антилоп, пасущихся под зонтичными акациями; в Масаи-Мару — львиные прайды.

Возвращайтесь в Африку, которая снилась Хемингуэю и Гржимеку. Вас встретят снова гордые масаи и самбуру — хозяева саванны.

Окончание следует

Найроби В. Лебедев, наш спец. корр. / Фото автора