Журнал «Вокруг Света» №11 за 1994 год

Возвращение в дождевой лес

Сквозь безбрежные болота северо-западной части Папуа — Новой Гвинеи, извиваясь, пробирается река Сеттик — бурная и норовистая. В половодье ее мутные коричневатые воды затопляют берега на полтора-два километра с обеих сторон. Но именно в половодье легче всего отыскать в буйном новогвинейском разнотравье узкую щель «барета» — судоходного только в это время года канала. Зеленая завеса над протокой надежно скрывает неторопливо тарахтящее новеньким подвесным мотором долбленое каноэ. Только цапли и бакланы внимательно следят за движением небольшой лодки, да пристраивается иногда в кильватер любопытный крокодил. Но вот последний изгиб барета остается за кормой — тут же разворачивается величественная перспектива озера Вагу. Закат начинает уже расцвечивать его спокойную гладь розовым, когда каноэ добирается до своей конечной цели — главной деревни небольшого народа бахинемо. Эди Бэккер, дочь американских миссионеров, после одиннадцати лет жизни в США возвращается домой.

Один из стереотипов материалистического воспитания — при слове «миссионер» мы сразу же представляем себе субъекта в сутане, благословляющего аутодафе — сожжение безвинных индейцев. Или, в лучшем случае, недалекого ханжу, насильственно одевающего голых детей природы в поношенную европейскую одежду, а они потом вымирают от простуд, вызванных вечно мокрой одеждой в сезон дождей, или от занесенных микробов кори и коклюша. Но между тем известны и другие примеры миссионерской деятельности — примеры искреннего желания проповедников помочь своим подопечным, примеры ревностного и честного служения Господу. Были среди миссионеров и свои мученики — чего стоит только история преподобного Жана де Бребефа. В 1649 году, в Канаде, этот иезуит вместе с несколькими другими священниками попал в плен к воинственным ирокезам. Индейцы не пожелали обращаться в истинную веру и подвергли Бребефа изощренным истязаниям. Но и под пытками миссионер не прекратил душеспасительных проповедей — даже засунутая ему в глотку горящая головня не смогла заставить святого отца замолчать.

Впрочем, чаще всего отношения между пастырем и туземной паствой складывались не в пример более удачно. Да и среди миссионеров фанатики типа де Бребефа всегда были в меньшинстве. Очень многие из тех, кто нес детям природы слово Божье, просто использовали средства церкви для того, чтобы беспрепятственно изучать жизнь отсталых племен и их привычную — чудовищно труднодоступную для европейца — среду обитания. Миссионеры — врачи, учителя, ученые — лечили аборигенов, составляли грамматику их языка, учили их детей, всеми силами старались подготовить туземцев к неизбежному контакту с западной цивилизацией.

Так и родители Эди Бэккер — Уэйн и Салли Дай — христиане, не принадлежавшие к какой-то определенной конфессии, были в первую очередь этнографами и антропологами, а потом уже миссионерами. Они прибыли на Новую Гвинею по направлению Института лингвистики с искренним желанием преподавать папуасам учение Иисуса таким образом, чтобы не лишить туземцев веры в значимость их собственной культуры и образа жизни. И познать ее, культуру, самим. Эди Бэккер — чьи путевые заметки, опубликованные по возвращении из Новой Гвинеи в журнале «Нэшнл джиогрэфик», и послужили отправной точкой при написании данного материала — с ностальгией вспоминает те времена, когда бегала босиком в юбочке из пальмовых листьев и говорила почти исключительно на языке бахинемо. Даже с папой и мамой. Она еще помнит морковный запах лиан, которыми ее подружки-папуаски увязывали собранный в лесу хворост, и аромат мягких красных стружек, летящих из-под топоров мужчин, строящих новое каноэ.

Одиннадцать лет прошло с тех пор, как Эди Бэккер покинула Папуа — Новую Гвинею, но она сразу вспомнила, что женщину, кинувшуюся ее обнимать, зовут Бахемна Вахиуи, что в детстве они вместе играли. И сразу заговорила на языке бахинемо.

Светлые детские воспоминания... На самом деле, к моменту приезда четы Дай в 1964 году в лес Гунпгтейна — один из наиболее хорошо сохранившихся влажных тропических лесов Папуа — Новой Гвинеи и традиционное место проживания бахинемо — дела туземцев шли далеко не лучшим образом. В то время Папуа — Новая Гвинея была еще подмандатной территорией Австралии, и австралийское правительство вело бескомпромиссную борьбу с межплеменными войнами, колдовством, каннибализмом и другими пережитками прошлого в жизни папуасов. Местные власти переселяли — зачастую с применением силы — племена поближе к рекам, основным путям сообщения в этой бездорожной стране, чтобы проще было уследить за жизнью аборигенов. Переселили к реке Сепик и бахинемо, хотя те и сами начали уже потихоньку отказываться от порочной практики братоубийственной вражды, заключив неофициальное соглашение о прекращении всех и всяческих войн в районе Гунпггейна. Может быть, власти искренне желали папуасам добра — вот только весь прирост населения, ожидавшийся поборниками мира, был сведен на нет малярией — редкой гостьей в племени в те дни, когда папуасы жили в верхнем лесу, вдали от топей и болот Сепика. Так, в середине 50-х годов, за восемь лет, предшествовавших приезду миссионеров, ни один из рожденных в деревне детей не пережил младенчества, умерли и многие взрослые бахинемо... Уэйн и Салли Дай помогли папуасам справиться и с малярией, и со многими другими инфекционными заболеваниями. Правда, не со всеми... И по сей день дети бахинемо продолжают умирать от коклюша. Хотя правительственная программа вакцинации и способствовала существенному снижению детской смертности среди папуасов, поставки лекарств остаются крайне нерегулярными. И безутешные матери продолжают хоронить своих младенцев в старых картонных коробках. Тем не менее определенный прогресс налицо — на территории бахинемо, вдвое превышающей по площади Москву без пригородов, обитает сегодня около 400 папуасов. Восемь первоначальных поселений — образовавшихся в 30-х годах нашего века, когда бахинемо для удобства меновой торговли с белыми людьми перешли к оседлому образу жизни, — срослись теперь в четыре большие деревни. Самая крупная среди них — Вагу, дом для 135 бахинемо. Впрочем, многие семьи до сих пор неделями пропадают в лесах, вооруженные луками с тетивой из волокон бамбука, охотясь на диких свиней и казуаров. Да еще непоседливая молодежь кочует от деревни к деревне — у бахинемо это называется «долгой ходьбой» — женясь, выходя замуж и заключая нехитрые экономические союзы.

А тогда, в 1964 году, племя вымирало, Уэйн и Салли Дай боролись с эпидемией один на один. И победили ее. Мало того — миссионеры внесли свой вклад и в культуру туземцев. Как только супруги Дай выучили язык бахинемо, они сразу же приступили к составлению словаря этого языка и переводу на него Нового завета. Письменности у папуасов, естественно, не было, да что там — не было у языка и своего названия. Да и вообще, жители леса Гунштейна никогда не утруждались поисками особого слова для обозначения себя как единого народа. Американские миссионеры помогли местным жителям подобрать их языку подобающее имя — папуасы назвали его «бахинемо», что дословно означает «наш разговор». Спросите теперь у любого обитателя леса Гунштейна, говорит ли он на бахинемо, и он ответит «да». Спросите у него, бахинемо ли он сам — и он вполне может ответить «нет» или «не знаю». Впрочем, папуасы снисходительно относятся ко всепоглощающей европейской потребности в организации и не сильно возражают против того, чтобы всех их называли одним и тем же именем.

Уэйн и Салли Дай способствовали также переносу крупнейшей деревни бахинемо на берега озера Вагу. Дело в том, что папуасы давно думали о переселении на более здоровое место — но вот тамошние духи... Лес в районе предполагаемой стоянки был сплошь усеян осколками каких-то непонятных гончарных изделий и ровными кучками гладко отшлифованных камней — несомненно, работа вредных призраков. И только после того, как бахинемо объявили себя «кровными родичами Иисуса», они смогли переехать повыше в горы — людям, находящимся под защитой Господа, нечего опасаться старых духов, какими бы страшными они ни были.

Папуасы по достоинству оценили и эту, и многие другие заслуги миссионеров. Уэйн Дай был принят полноправным членом в один из крупнейших кланов бахинемо. А теперь в лес Гунштейна вернулась его дочь — а значит, дочь всего клана, «лейким», что значит «связанные вместе лианы». «Лейким» — это бесчисленные объятия в тот момент, когда нога Эди вновь касается галечного пляжа деревни Вагу, это смех и слезы, печаль и радость. В языке бахинемо нет слова «здравствуй», лишь самое продолжительное отсутствие требует специального приветствия. «Ты здесь», — говорят Эди папуасы. «Я здесь», — отвечает она.

Детская смертность все еще высока в этих местах, хотя правительственная программа вакцинации и снизила ее. С недавних пор детей здесь хоронят в картонных коробках.

В своих заметках Эди Бэккер так описывает встречу с местами, где прошло ее детство: «Пока я бродила в окрестностях Вагу, казалось, что изменилось тут очень немногое. Все те же протоптанные в грязи дорожки, окаймленные гибискусом и манговыми деревьями, те же стены домов из пальмовых листьев, тот же старый керосиновый рефрижератор для воды. Но перемены произошли, и перемены серьезные. Большинство папуасов носит одежду западного покроя (ограничивающуюся, впрочем, шортами у мужчин и ситцевыми платьями на голое тело у женщин), многие из них приняли европейские имена. Мои ровесники выглядели слишком старыми для своих тридцати — лица мужчин избороздили морщины, во взглядах сквозила усталость. Некоторые мои подруги успели уже стать бабушками».

Годы не прошли даром и для новогвинейских джунглей. Впрочем, назвать лес Гунштейна джунглями можно лишь с известной долей условности. Более правильным и более научным будет термин «влажный тропический лес». Именно для такого вида леса характерны широколиственные вечнозеленые деревья, образующие плотный высокий полог, изобилие лиан и эпифитов и великое разнообразие всевозможных растительных и животных форм. Исследовательская экспедиция, отправленная в район Гунштейна при активном участии Института экологии Папуа — Новой Гвинеи, Епископального музея Гонолулу и при содействии Национального географического общества США, собрала за месяц работы около 45 тысяч образцов местной флоры. По крайней мере 10 процентов из них не были известны науке. А что говорить о таких экзотических представителях новогвинейской фауны, как лопатоносые зимородки, орлы гарпии и плотоядные попугаи. И могучие страусоподобные казуары, способные одним ударом вооруженной острой шпорой ноги вспороть живот неосторожному человеку. Их красивые перья и вкусное темное мясо весьма ценятся папуасами — лес Гунштейна изобилует этими крупными нелетающими птицами, и это — лишнее доказательство первозданного состояния массива.

А что касается слова «джунгли», то оно изначально обозначало исключительно густые, перевитые лианами заросли низменной Индии. Будет вернее — и символичнее — назвать джунглями те низкорослые, непролазные чащобы, что возникают на месте вырубленного тропического леса. Вырубки — сегодня это слово все чаще и чаще звучит в Гунштейне. От лесоповала может пострадать уникальная экосистема горы Гунштейна (гора, лес, река Гунштейн: у немецких колонизаторов острова — а именно немцы влезли сюда до англичан и австралийцев — названия были однообразными), эта угроза и привела на озеро Вагу и Эди Бэккер, и экспедицию Института экологии. Дело в том, что в новогвинейских дождевых лесах встречаются ценнейшие породы деревьев — сосны каури, например, — потому вполне понятно желание лесозаготовительных компаний поскорее наложить руки на весь регион. Но, раз вырубив тропический лес, восстановить его будет уже невозможно. Хотя агенты дровосеков и обещают высаживать новое дерево на месте каждого вырубленного, ученые относятся к их обещаниям весьма и весьма скептически. Вот что пишет немецкий агроном Раймонд Кубе — один из крупнейших специалистов по Новой Гвинее: «Если все было сделано по правилам, если лесорубы не тронули самые крупные стволы, проложили как можно меньше дорог и действительно высадили деревья заново, то через 30 лет мы получим что-то вроде искусственного леса — если только почва не подведет. В противном случае на месте порубок смогут расти лишь трава и кустарник. К тому же, как бы осторожно мы ни обращались с лесом, определенные виды животных и растений будут утрачены безвозвратно. Крупные птицы исчезнут первыми. Вообще, никто и никогда не возрождал тропический влажный лес. Никто не знает, сколько времени займет полное восстановление — сотню лет или тысячу».

Правоту ученого лишний раз подтверждает пример приморской новогвинейской провинции Маданг — сплошные вырубки в том районе превратили цветущий край в унылую череду голых холмов. А от Маданга до Гунштейна рукой подать — какие-то 300 километров...

Но правительство Папуа — Новой Гвинеи получает значительные проценты с продажи древесины за границу и рассматривает лесозаготовки как прибыльную статью экономического развития региона. Подобный подход чуть было не погубил тропические леса Амазонии, но там положение спасла предложенная бразильским президентом Фернандо Коллор де Мелло программа «Долг за природу». Правительство Бразилии обязалось всемерно сохранять дождевые леса бассейна реки Амазонки в обмен на погашение внешней задолженности страны мировым сообществом. Весьма разумный подход, жаль только, что он абсолютно неприменим в условиях Новой Гвинеи. Впрочем, правительство островного государства особо и не беспокоится. В самом деле, леса находятся во владении папуасов, все вопросы землепользования решаются главами крупнейших кланов — а кому, как не им, лучше знать, что вредно и что полезно для природы региона, природы, неотделимой частью которой они являются?

Долбленые лодки — средство транспорта в этой болотистой местности. Делают их еще почти по-старому, но стараются установить подвесной мотор.

Да, папуасы прочно как бы составляют часть экосистемы влажного тропического леса. Вряд ли они смогут и дальше сохранять свою этническую и культурную целостность без диких свиней и казуаров, саговых пальм — их крахмалистая сердцевина составляет основу пищевого рациона туземцев — и все тех же сосен каури, из стволов которых папуасы вытесывают свои прочные и легкие лодки. Бахинемо говорят: для того, чтобы ходить босиком по лесу, совершенно необязательно иметь задубевшую кожу на ступнях. Достаточно просто хорошо знать местность, обходить гнезда кусачих муравьев и шершней и стараться не наступать на ядовитых змей. Папуасы умеют ходить босиком по своему лесу, но вот получится ли у них так же хорошо ходить по асфальту?..

Вся беда в том, что папуасы не понимают до конца, насколько важно для них — да и для всех нас тоже — сохранение лесов в первозданном состоянии. Стабильность — вот что мешает бахинемо предвидеть последствия вырубки деревьев. Папуасы никак не могут осознать, что лесоповал прямо связан с исчезновением многих животных или птиц, что из-за сведения леса пошли грязевые потоки с гор — первый признак того, что тонкий слой лесной почвы не может больше эффективно задерживать дождевую влагу — и полным крахом самого их привычного образа жизни. В мире бахинемо нет места причинно-следственным связям, он не управляется цифрами или планами. (Характерный пример — до встречи с белыми у бахинемо отсутствовала система счета). Просто некоторые вещи постоянны: солнце, ежедневный дождь, вечнозеленая листва на деревьях. Другие непредсказуемы — рождение детей, удача или неудача на охоте, болезнь, любовь, смерть. Но лес стоял всегда — и будет, как кажется его обитателям, стоять вечно. К сожалению, бахинемо не видят за лесом деревьев... В своей статье Эди Бэккер приводит пример образа мышления бахинемо. Однажды ее отец шел по лесу вместе с группой папуасов из Вагу. По обыкновению, два человека пошли вперед поохотиться, пока все остальные расчищали тропу женщинам и детям — те с лагерными припасами шли позади и собирали по дороге подножный корм. Один из следопытов заметил на палом листе каплю крови, затем еще одну на другом. Посовещавшись пару минут со своим товарищем, он перевернул оба листа обратной стороной вверх. Когда Уэйн Дай спросил папуаса, зачем он это сделал, бахинемо, улыбаясь, ответил: «Там, впереди, наши люди закололи свинью. Мы хотим, чтобы свежее мясо стало хорошим сюрпризом для женщин».

Положение еще больше осложняется отношением папуасов к материальному достатку. Богатство бахинемо измеряется не тем, сколько он зарабатывает, а количеством друзей — или, если хотите, бизнес-партнеров. Когда европеец принимает какое-либо деловое решение, он рассчитывает в первую очередь получить прибыль и только потом — новых знакомых. Бахинемо же ставят во главе угла дружеские отношения с возможно большим количеством людей — не упуская, впрочем, возможности немного на таких отношениях подзаработать. Эди Бэккер приводит слова 45-летней Мояли Ялфеи, вдовы главы крупнейшего клана землевладельцев: «В департаменте лесничества мне сказали, что им нужен наш лес — пришлось отдать. Как я могла поступить иначе?» Правда, что касается самой Мояли, то Эди Бэккер совместно с руководителями упоминавшейся уже экспедиции, работавшей на землях клана, сумела убедить пожилую папуаску не продавать лес под вырубку. Но территорию Гунштейна контролирует около 15 семей — глава каждой из них считает большой честью предоставить свою землю в пользование другим людям. И это — не единственная проблема, омрачающая будущее леса Гунштейна. Гарри Сакулас, директор Института экологии, выросший на берегах реки Сепик, считает, что существуют по меньшей мере еще две серьезные опасности:

«Во-первых, даже если местные жители и говорят по-английски, они не знают необходимых юридических терминов. А транснациональные корпорации могут быть чрезвычайно искусны в интерпретации контрактов.

Во-вторых, лесозаготовительные фирмы готовы пойти на все что угодно, только бы привлечь папуасов на свою сторону. Обещания пожизненной пенсии и уик-энда в отеле на побережье могут далеко завести собственника земли, ни разу в жизни не видевшего мощеной дороги».

Сложившуюся ситуацию усугубляет всепоглощающая современная потребность в наличных. Для того чтобы приобрести подвесной мотор для своей долбленой лодки, западную одежду (все те же шорты и ситцевое платье), кассетный магнитофон или лагерное снаряжение, бахинемо должен напряженно трудиться на протяжении многих лет. А если он хочет отправить своих детей в приличную школу, где учат не на пиджин-инглиш, а на «ток-плес-билонг-Сидни» — настоящем английском, то на их обучение и пансион потребуется не одна сотня долларов... Деревья — вот единственный реальный источник доходов бахинемо. Можно, конечно, по старинке продолжать обменивать крокодильи кожи на топоры, ножи да спички, вот только крокодил нынче умный пошел и так просто в руки не дастся.

Вид с холма: родственники жениха — в руках каждого факел — несут выкуп за невесту.

Хорошей альтернативой лесозаготовкам мог бы стать туризм. Правда, у него есть свои — довольно крупные — недостатки. Многие папуасы видят во все увеличивающемся потоке туристов корень большинства бед племени. Туристы привозят с собой спиртное, а у бахинемо — как, впрочем, и у многих других народов, совершивших скачок из каменного века в постиндустриальное общество, — и без того достаточно проблем с алкоголем. Но, если в той же самой деревне Вагу перестанут продавать пиво в местном ларьке, туда не поедет ни один турист. К тому же организаторы туров всячески склоняют папуасов к исполнению «на публику» церемониальных танцев и продаже традиционных резных изделий из дерева. Да, безусловно, это зрелищно-ритмичные песнопения, сменяющиеся буйными плясками с факелами, дрожащими в руках танцоров. Только вот большая их часть так или иначе ассоциируется с древними культами. Папуасы, обращенные в христианскую веру, рассматривают подобные представления как насильственный возврат к прошлому, а настоящие анимисты видят в них пародию на свои ритуалы. Неудивительно, что (со слов Эди Бэккер) пляски во многих деревнях сопровождаются речитативом примерно следующего содержания: «Мы не должны были этого делать. Мы не должны были этого делать. Мы делаем это только ради туристов, чтобы получить много-много денег».

Где же выход? Может быть, в портативных лесопилках? Защитники природы всех мастей — от «Гринписа» до Совета женщин Восточного Сепика — убеждены, что только с их помощью можно одновременно и спасти Гунштейн, и позволить туземцам заработать на продаже древесины. В самом деле, такие лесопилки не требуют прокладки специальных трасс к местам лесоповала, не нужна им и тяжелая техника — тягачи и все такое прочее, — безнадежно портящая и без того тонкий слой почвы. Рисуется совершенно идиллическая картина — счастливые папуасы радостно таскают лесопилки по заповедному лесу, выборочно срубая отдельные деревья и строго следя за сохранением природного баланса в целом. Вот только сами бахинемо не в восторге от этой идеи, как, например, все та же Мояли Ялфеи: «Получается, что наш лес продолжает гибнуть, — говорит она, — только мы с этого получаем меньше денег». Мудрая вдова совершенно права, крупная компания может заплатить клану гораздо больше — оптом за «однократную» вырубку.

Да и что значит — больше, меньше?.. В настоящее время за сваленное дерево средних размеров бахинемо получают около 40 долларов, а на международном рынке оно стоит 2750 долларов минимум. Вот, кстати, один из возможных путей выхода из тупиковой ситуации — принудить транснациональные компании платить папуасам за вырубку их леса по существующим международным тарифам. Экономические методы воздействия, как правило, гораздо эффективнее запретов. Хотя и этот путь какой-то... чересчур извилистый. За время, требующееся для принятия соответствующих решений, Гунштейн можно вырубить раз десять, если не больше.

Так что же, гибель леса неизбежна? Природоохранительные группы продолжают пока свою героическую борьбу за Гунштейн, но их усилия нередко пропадают впустую из-за культурного и языкового барьера между ними и папуасами. Вот характерный пример — уже после отъезда Эди Бэккер обратно в Штаты несколько «зеленых» наведались в Вагу с искренним желанием предупредить бахинемо о грозящих опасностях. Но общались они в основном с находившимся в деревне по долгу службы правительственным чиновником-папуасом — пришлым, с точки зрения здешних людей, — чем серьезно обидели старейшин племени. В результате работники лесничества вновь смогли убедить Мояли и других бахинемо разрешить лесоповал. В шахматах подобное положение называют патом...

Бахинемо принадлежит весь Гунштейн, но сами папуасы живут и охотятся в узкой полосе леса по подножию — средним склонам горы. С одной стороны малярийные болота, с другой — холодная вершина, ночью температура в горах падает до 12 — 13 градусов Цельсия. Может, для нас, жителей средней полосы, это не такой уж и мороз, но папуасы привыкли обходиться минимумом одежды и не желают отказываться от своих привычек. Узкая полоса — и во всех направлениях, вдоль горных отрогов и ручьев, ее пересекают тропы охотников и собирателей. Тропы эти зарастают в течение недели — и прорубаются вновь, на прежних местах. Знание лесных дорог передается из поколения в поколение. В последнее время к числу посвященных добавился еще один человек — Эди Бэккер, «сан лейким» племени. Пускай неясна дальнейшая судьба Гунштейна — хочется верить, что, пока существуют на этой планете люди, знающие и понимающие тропы бахинемо, люди, борющиеся за сохранение горного массива и размеренной жизни его обитателей, папуасы, как и их предки смогут все так же бродить под высоким пологом влажного тропического леса.

И последнее: с новогвинейскими папуасами все более-менее понятно. Но уверены ли мы, господа, что у нас — в тайге, например, — нет своих бахинемо? Миссионеров там точно после XIX века не было...

По материалам зарубежной печати подготовил Н.Бабенко

Фото из журнала «National geographic»