Журнал «Вокруг Света» №11 за 1994 год

Пристань, к выгружению служащая...

В тот день я меньше всего думал об Александре Великом, чье имя вот уже третье тысячелетие носит красавец город на побережье Средиземного моря. Увы, по следам отважного завоевателя древней Ойкумены пойдет кто-то иной, и могилу Александра будет искать другой, и в катакомбы первых христиан я не полезу, и не суждено мне поразмыслить на месте о возможном местонахождении великолепной библиотеки Птолемеев, сожженной Цезарем. А Бальмонт в Александрии? Чем не тема для долгих и грустных прогулок по городу, соединившему в себе Европу, Азию и Африку — преддверие в Египет... «Орда арабов, они голосят, мечутся, действуют, хватают мои вещи, несут на руках меня самого, говорят на всех языках... И по-русски...»

Ничего не изменилось!

Но мне уготована совсем иная роль. Я — «челнок» на час. То есть на день, а точнее, на три дня. Я во власти малого бизнеса. Но тем не менее я оставляю за собой право все же прикасаться к древностям — хотя бы придерживаясь удивительной по своему провидческому дару книги «Древняя Александрия. Путешествие Киево-Екатерино-Греческого монастыря архимандрита Константина», писанной аж в 1803 году! Она поможет мне сохранить вечные ориентиры в сегодняшнем, сошедшем с ума мире, где все продается и покупается. Итак...

«В Александрии есть две гавани: старая и новая; по древнему названию: африканская и азиатская. Первая принадлежит туркам, а во второй участие имеют многие европейцы. Вход новой гавани защищается двумя крепостями худого строения. Обе они, собственно, малого стоят внимания, но знаменито в истории место превосходными зданиями, кое они занимают».

...Рыбный ресторан на набережной, возле той самой «новой» гавани. Сюда привозят слегка очумевших после трехчасового броска из Каира туристов, вкусивших египетских древностей на берегах Нила и теперь жаждущих иных удовольствий — чисто материальных.

После жарких дней в Каире прохладный север приятно удивляет, а еще через час — настораживает: не придется ли расстаться с мечтой позагорать и погрузить свое бледное тело в бирюзовые воды в самом начале апреля? Портовый город, привыкший ко всему, деловито шумит за окнами автобуса, наводя на мысли о нашей полной никчемности здесь, где все размерено и расписано. Но нет, на самом деле мы здесь нужны, и наша роль вписана в невероятное хитросплетение связей, контрактов, сделок... Оглядываюсь.

«Приближаясь к гавани, сколь приятное впечатление получаешь от повсюду зримого разнообразия и смешанности древних с новыми памятниками! Видишь препространный ряд высоких башен, соединенных между собой развалившимися стенами, дальше довольно высокий обелиск, обремененный развалинами ближних падших зданий ...

Новая Александрия разнится своими мечетями, а в самой отдаленности на вершине положения города возвышается Помпеев столб — памятник древний в свете...»

Толпа понемногу втягивается в двери ресторана, и без нас битком набитого странного вида греками и итальянцами, больше похожими на героев Марио Пьюзо из его «Крестного отца» и «Сицилийца», нежели на уставших после рабочего дня портовых рабочих и рыбаков, пришедших с семьями скоротать время за порцией креветок с рисом.

Но, как видно, все учтено. Непостижимым образом три десятка человек рассаживаются за столиками второго этажа; мафиози нисколько не ущемлены и, кажется, получают удовольствие, беззастенчиво рассматривая наших кустодиевских омских девушек. Между тем распорядитель в сопровождении затрапезного вида мальчика обносит всех подносом, на котором в обрамлении кубиков льда выложены образцы гастрономической продукции, предлагаемой нашему вниманию за десять долларов (или тридцать египетских фунтов): огромный кусок морского окуня плюс две креветки плюс два кальмара (все очень крупное). Либо луфарь (очень ценная рыба, всего один вид в подсемействе!) и жареный кальмар, но без креветок.

Народ забеспокоился. Решили брать по максимуму.

Вскоре снизу, из кухни, донеслись звуки шкворчащего оливкового масла и запахи жарящихся даров моря. А еще через десять минут на огромных тарелках стали поступать куски, достойные пера Рабле, в оправе из всевозможных соусов. Наши девушки явно пожадничали — им оказалось не под силу съесть и половины заказанного. Но на все увещевания официантов завернуть с собой недоеденного луфаря и хрустящие розовые креветки размером с хорошую ставриду они отвечали гордым отказом. Ах, как жалели они об этом на следующий день, когда... Но об этом позже...

«Не почитая нужным повторять, что многими уже писано о начале приращения и упадке Александрии, сообщаю все, токмо мною виденное».

После такой гастрономической увертюры пора было переходить непосредственно к делу — время шло на часы. И вот тут завертелось, заработало то, ради чего едут сюда многие россияне. Не попусту время тратить («У нас на Иртыше еще не так отдохнуть можно!»), а работать!

Возле автобуса нас уже ждали.

Трое молодых людей почти кавказской национальности (здесь я, будучи как-никак африканистом, назвал бы их обтекаемо — представителями средиземноморской контактной расы, затруднившись более точно определить этническую принадлежность) стояли на тротуаре, с ног до головы увешанные женскими сумками, увитые, как Лаокооны, поясами и ремнями из змеиных шкур, беспрерывно при этом курившие и произносившие тирады на якобы русском языке, смысл которых вряд ли сами понимали. Ключевым словом было «кожа». Его они выговаривали совсем чисто, отработанно на десятках предыдущих групп. Кто-то сгоряча бросился торговаться и предлагать «Мальборо» на обмен. Надо сказать, что эти сигареты идут здесь наравне с американской валютой. Суровый ковбой на фоне огромной бело-красной пачки с рекламного плаката настолько покорил сердца египтян, что они безропотно отдавали за блок женскую сумку.

Однако опытные туристы быстро охладили пыл новичков, предупредив их, что это только начало. Юноши быстро отстали, лишь один, особенно влюбчивый, сильно привязался к девушке по имени Людмила и очень хотел продать ей часы, а та вначале со смехом предлагала ему рубли, что того сначала обидело, а потом и рассердило. Шуток в таком важном деле, как «чендж», он не понимал. «Льюда, Льюда!» — безутешно взывал он, размахивая вязанкой «ролексов», изготовленных на подпольных фабриках в Сицилии. Но Люда безответно сидела в автобусе и лишь изредка бросала лихорадочные взгляды на двух других молодых египтян, стоявших на противоположной стороне улицы. Они только что подъехали на «пежо» нестарой марки, взятой напрокат в таксопарке (как мы узнали позднее). Безошибочным женским чутьем она уловила, что это — судьба.

Двое парней прекрасно знали, куда нас поселят, и потому могли не ехать за автобусом. Они подошли к отелю «Ландмарк» именно в тот момент, когда мы с Вячеславом, моим товарищем, надев свитера, вынырнули из автоматических стеклянных дверей, чтобы побродить по вечерней прохладной Александрии, поискать Серапеум, Греко-римский музей...

«Где и на каком месте, собственно, находился гроб Александра Великого, Серапеум, Музеум и прочее, нельзя утвердительно сказать, и тщетно затруднение сие старались решить многие путешественники до моего там времени. Особливо англичане, отважные и неутомимые в достижении цели своей...»

К нам тут же подрулило «лицо» из тех двух, последних.

— Кожа-сумка-золото-серебро-куртка, — на одном дыхании выпалило оно.

— How much? — не задумываясь, отпарировал Вячеслав. — Сколько?

— Фабрика,— последовал ответ. — Очен дешев.

При слове «фабрика» Слава заметно воодушевился.

— Они хотят повезти нас на какое-то производство, здесь недалеко, и, если будем брать оптом, отдадут со скидкой. Нужна команда. Еще трое — минимум, — перевел он мне с арабского.

Луноликий юноша ободряюще посматривал на нас. «Ну же, решайтесь!» — говорил его взгляд.

Мне такое приключение было по душе. В конце концов, могилу Александра я все равно не найду, а катакомбы и так описаны.

— Идем искать людей! — заявили мы. — Завтра поедем?

— Можно. (Он произносил «можьно», и это слово было ответом на любой вопрос, в магазин ли мы намеревались ехать или на пляж — везде и всюду было «можьно».) В девять. Здесь. Пять. — И он растопырил коричневую ладонь.

Ну вот, а мы думали погулять. Пришлось идти в гостиницу за девушками. Три омички (среди них оказалась та самая несговорчивая Людмила) проявили понимание, и поутру после завтрака наша пятерка бодро уселась в поданный к подъезду «пежо».

— Хасан, — представился гид. Честно говоря, я именно так и подумал.

— Едем фабрика кожа-сумка.

Возражении не последовало.

Надо сказать, что расположение улиц в Александрии довольно своеобразно. Куда бы вы ни поехали, вам все равно придется выбираться на набережную и мчаться по ней в одну сторону, потом нырять в город, кружить там и снова выезжать к морю. Дело в том, что на набережной — одностороннее движение, причем на одном участке в несколько километров — в одну сторону, а на другом — в противоположную. Очень удобно. Если учесть, что правила здесь, как и везде в Африке, не соблюдаются вообще, то можно представить, какое волнение охватило нас, как только мы тронулись.

«Новая Александрия нечто больше, как подлинная бедная сирота, получившая в наследство одно имя отца своего. Пространные некогда пределы ее стеснены в небольшом токмо перешейке, меж двух гаваней. На месте величественных капищ суть простые мечети; на месте правильных роскошных отважных зданий уроды архитектурного искусства. Превосходные успехи торговли и богатство жителей переменилось в самую крайнюю нищету... И есть только пристань, к выгружению служащая...»

Переполненная машина с невероятной скоростью, издавая беспрерывно сигналы, маневрировала в опасной близости от бордюра набережной, за которым были — довольно далеко внизу — лишь острые камни да соленая пена прибоя. При этом водитель (Хасан сидел рядом с ним) то и дело усматривал в толчее движения знакомых шоферов и указывал им пальцем на наших девушек. Одну из них, естественно Наташу, Хасан полюбил особенно и усадил рядом на переднем сиденье, ласково выговаривал ее имя и закинул руку назад, как бы полуобнимая ее.

Им это было очень важно — сидеть рядом с белой девушкой и покровительствовать ей, чтобы это видели их знакомые соотечественники. А кожаные вещи — это потом, это не уйдет.

Покрутив по закоулкам и насигналившись вдоволь, «пежо» завернул в какую-то совсем немыслимо узкую щель и, буквально скрежеща крыльями о стены, протиснулся к воротам фабрики. Снаружи все это смахивало на шарашкину контору, но на Востоке все предприятия такие, и опасаться не стоило. Хасан чувствовал себя здесь как дома. Быстро переговорив с толстой арабкой, он увлек нас на второй этаж и оставил в комнате, по стенам которой на стеллажах были навалены всевозможные сумки.

— Искусственная кожа! — строго сказала Людмила. — Пусть несут настоящую.

Что и было безропотно исполнено.

Понемногу кучка на полу росла. Поняв, что имеют дело не с полными профанами (я благоразумно молчал), служащие принесли самые лучшие вещи. Цены девушек пока не интересовали, это потом. «Наверное, так надо, — подумали мы. — Чем больше наберем, тем больше скостят».

Наконец количество сумок, кошельков и прочего стало совсем уж астрономическим, слой изделий местами доходил нам до пояса.

— Давайте считать! — наконец высказала пожелание третья девушка, Надежда, и выхватила калькулятор. Толстая арабка назвала цены на арабском, Хасан перевел, и с быстротой молнии были обсчитаны все пятьдесят две сумки, три десятка поясов и семь кошельков из крокодиловой кожи. Получилась некая сумма, которая показалась сибирячкам слишком высокой Начался торг не на жизнь, а на смерть. Создавалось впечатление, что сейчас все разругаются, подерутся и нас выдворят из страны в 24 часа. То и дело кто-то из девушек оборачивался к нам, стоявшим потупив взоры чуть поодаль, и вопрошал, сверкая глазами: «Как будет дорого?» — и тут же: «Как будет дешево?», «Как будет много?», «Как будет мало?» И вдруг: «Bad quality!» — одна из наших пошла на крайнюю меру, дозволенную неписаными законами русско-египетского торга.

Толстая арабка аж взвилась: «No, Lady!» («У нас товар самый лучший!»)

— Щас! А это что?! — И арабке был представлен разошедшийся шов на какой-то красивой белой сумке.

Один — ноль в нашу пользу.

Пока они отбирали товар, я спросил Хасана, сколько он на этом заработает.

— Десять процентов от заключенной сделки. Чем больше человек я привезу, тем больше и получу. Некоторые магазины в городе очень в нас заинтересованы. Если мне удастся выгрузить возле знакомого магазинчика целый автобус с туристами, а тем более с «челноками», навар будет очень большой, можно брать отпуск на месяц.

Раньше Хасан пытался водить экскурсии в катакомбы. Но надоело. Ему интересны живые люди, а не мертвые статуи, тем более что сегодняшние арабы не имеют к египетским древностям ни малейшего отношения. И еще он любит море — просто так постоять на берегу в шторм.

«Приморские берега составляли приятнейшие уединения и убежища отдохновению. Огромные скалы, удаленные от берега, мрачные ущелины образуют дикий вид пещер неискусственных. Они служили купальнями и защитой малых судов в бурное время. Спрашивается теперь: куда девались громады развалин Александрии? Определенно на сие ничего сказать нельзя. Но можно думать, что они глубоко вгрузились в землю...»

Пока мы разговаривали, сумки уже упрятали в огромные целлофановые мешки и потащили вниз к машине. Но на первом этаже в похожем помещении внимание девушек привлек еще какой-то товар — дешевле и к тому же не хуже того, верхнего. И пошло-поехало по новой.

А день между тем клонился к ужину. В машине девушки, щелкая своими арифмометрами, подсчитывали выгоду.

— Да вы продайте сначала! — неосторожно выступили мы.

— Что?! Да у нас в Сибири эти белые сумки с руками оторвут!

— А я хочу жениться на русской, — неожиданно заявил Хасан.

В кабине повисло молчание.

— Почему, Хасан? — попытался я нарушить неловкую паузу. — Ведь здесь так много красивых девушек!

Но Наташа, видно, окончательно разбила сердце молодого египтянина.

— Дом куплю в Москве, магазинчик открою. Сколько стоит? — продолжал Хасан.

— В долларах немного, но у нас только одна жена бывает...

— А мне только одна и нужна, — задумчиво шептал он, заглядывая в серые сибирские Наташины глаза.

...Мы мчались к отелю. Из багажника неловко, как ворованные, высовывались черные мешки с сумками. Назавтра предстояла поездка за куртками.

Утром «пежо» стоял у подъезда. Рядом скрежетал, раскачиваясь на скорости, переполненный трехвагонный, словно вынырнувший из 20-х годов, трамвай. Ветер гнал по улицам обрывки старых газет и пустые сигаретные пачки. Снова не будет ни Александра, ни наполеоновского нашествия, ни Нельсона, ни Бальмонта...

«Ты ли это, Александрия? Я нахожусь среди печальных предметов сего опустошения. Ты ли первопрестольный град мудрости, наук, торжеств, всего изящного... Ты ли это, которой имя было столь громко в концах земного творения? Нет, не узнаю тебя! Не узнаю тебя в сих остатках, подобных иссякшим костям бренного человечества, на коих покоится могучая неутомимая рука времени.

Дикое исчадие бессмертного брения, осуществованное тлетворным влиянием законов алкорановых».

H. Непомнящий, наш спец. корр.