Журнал "Млечный Путь, XXI век", 4 (41), 2022

Кирилл Берендеев
ДВЕ ИКОНЫ РУБЛЕВА

Известный на весь Спасопрокопьевск медвежатник Влас Копейкин получил неожиданное, но весьма лестное предложение о сотрудничестве. Крупный подпольный предприниматель, в недавнем прошлом областной законодатель Расстегаев, по прозвищу Застегнутый, собирал банду знатоков своего дела, с тем, чтоб совершить подлинное ограбление века - во всяком случае, для жителей этого областного центра. Ограбить решили самого предпринимателя Орлова, по прозванию Решка, вломиться в его Эльдорадо, защищенное так, как огонь у Зевса не охранялся, - в подвал дома на Осиновой улице, - и из запасников вынести все самое ценное, что только можно было оттуда извлечь и продать на подпольных аукционах. Чтоб было понятно, Орлов прославился на всю Сибирь, еще в советские времена, работая с размахом и невиданным усердием, скопидомничая и наваривая на каждом вложенном гроше. В те далекие годы он с товарищами ездил по деревням, селам и заимкам, скупая оптом и на вес предметы старины: самовары, иконы, утварь, поделки и все прочее, что на его взгляд, пусть молодого, но не по годам прожженного оценщика, представляла собой хоть какую-то ценность. За три-пять рублей приобретая многовековой антиквариат, Решка продавал его черным, серым и белым антикварам, знакомым и не очень коллекционерам, торгашам со всего Союза и из-за его пределов, при этом, полжизни ходил под множеством статей, в том числе и валютной, расстрельной, кто помнит, но несмотря на все усилия милиции, не попался. Хотя, какие усилия, когда он подмазывал правоохранительные органы по всему отечеству с тем усердием, с каким хорошая хозяйка поливает маслом блинницу. Когда Союз пал, а расстрельные статьи стали строками официального дохода, Орлов развернулся во всю ширь. Вы когда-нибудь продавали скупщикам свою библиотеку в наш цифровой век вроде как отслуживших свое бумажных книг? Если да, скорее всего, это были люди Решки, скупавшие за десять-двадцать рублей ваши томики собрания сочинений, а после перепродававшие их в подведомственных магазинах вдесятеро дороже. А уж коли в их загребущие руки попадались первые издания известных авторов, и подавно. Они обычно выходят скромными, даже по нынешним меркам, тиражами; неудивительно, что через десять-двадцать лет приносят своим владельцам отличный доход. Да хоть Копейкина спросите, он сам скупкой таких книжечек тиражом 'по требованию' как раз и занимается.

Приглашение, пришедшее от Расстегаева, Власа польстило, однако, он долго думал, прежде чем согласиться. Весь прошлый опыт прямо-таки вопиял о необходимости держаться подальше от подобных людских формирований. Да и необходимость постоянно согласовывать действия, подгоняя их под устремления других лиц, тоже не особо нравилась Власу. Но ему посулили такой барыш, да польстили столь высоко, - ведь Застегнутый отбирал лучших из лучших, - что удержаться и отклонить предложение Копейкин не смог.

Прибыв в назначенное время в резиденцию Расстегаева, он познакомился с другими участниками банды. Состав его несколько удивил.

Вместе с Власом к Застегнутому прибыли шофер экстра-класса Маторин по прозвищу Движ, из-за своей любви к пирушкам и караоке, мордоворот Тенин по прозванию Туши свет, а еще известный хакер Битов, он же Мегабайт, получивший известность в девяностые, когда на дело он ходил с дискетками, обернутыми, для сохранности, в фольгу. В банду так же вошел специально приглашенный искусствовед Горшков, без погонялова, ибо единственный из всех не принадлежал к криминальным кругам общества, ну как не принадлежал, только по работе и ни рублем больше. Друзья и коллеги, конечно, наградили его прозвищем - Пруф, - но что оно могло сказать несведущим в тонком юморе высокого искусства? - ровным счетом, ничего.

Копейкин долго разглядывал коллег по банде, сомнения метались в голове, Влас видел перед собой действительных профессионалов, но и одиночек, как и сам медвежатник. А каково им будет в обществе друг друга? Ответом могла стать только сама операция.

Впрочем, вор решил положиться на чутье Застегнутого и оставил сомнения при себе. А Расстегаев принялся вводить всех в курс дела.

Банду Застегнутый собирал долго, не первый месяц перебрал и отбраковал немало кандидатур, шутка сказать, к нему приходил сам глава УВД по Спасопрокопьевску, но и его сына авторитет отверг. Копейкин узнал, что в криминальном мире уже не первую неделю ходят слушки о подготовке Застегнутого к вторжению в Эльдорадо, не исключено, что и сам Решка осведомлен об операции. Но Рассегаев потому еще и прозывался князем Святославом, что мог спокойно донести до противника мысль о неизбежности противоправных действий в его отношении - и все равно, своего добиться. Неудивительно, что даже сейчас, предположив возможные превентивные ходы Решки, Копейкин не вышел из банды, а продолжил с вниманием слушать Застегнутого.

Расстегаев предусмотрел, кажется, все. Через неделю вечером, когда Решка должен был уехать по делам в первопрестольную, банде требовалось подкатить к его дому, вырубить хитроумную систему охраны сперва здания, а потом подвала, где хранились неисчислимые сокровища, добытые Орловым за сорок лет неустанной работы, а затем приступить к изъятию самого ценного. Застегнутый уже наметил, что именно им надо взять, неизвестно, откуда он узнал о приобретениях Решки, но только распоряжался ими так, ровно те уже побывали пред его очами. А может, так и случалось, ведь когда-то, лет пятнадцать назад, Расстегаев и Орлов почитались хорошими друзьями.

Застегнутый постановил Горшкову проверить подлинность нескольких палехских шкатулок, берестяных грамот и двух икон самого Андрея Рублева, находящихся - и вот тут как раз речь зашла о Копейкине, - в сейфе с климат-контролем. В нем находились немалые ценности, вроде картин Левитана и Врубеля, скифского золота, здоровенных метеоритных обломков и крохотных неандертальских статуэток из мамонтовой кости, но их Расстегаев постановил не брать, ограничившись только иконами. Видимо, только творения Рублева и мог, без опасения за собственную шкуру, сбыть коллекционерам. Застегнутый был человеком практичным, не зарывавшимся, а потому приводов не имеющим. На все дела у банды имелся весь вечер пятницы, а коли надо, то и ночь впридачу. Особливо это касалось сейфа, все подробности о котором Застегнутый обсказал Копейкину сразу по окончании общего собрания. Именно тогда Влас и прикинул, сколько примерно времени с ним провозится. Ответ заказчика удовлетворил, членов ново собранной банды Расстегаев распустил по домам - до назначенного часа.

Вот только во время приготовлений к намеченному сроку возникла одна непредвиденная загвоздка: Движ отдал на техобслуживание свою навороченную тачку, а техники обнаружили в ней неисправность в виде этих самых наворотов. Но раз Маторин не позаботился их подмазать, вышла несуразная накладка, и банда лишилась средства сверхскоростного транспорта. Конечно, можно было воспользоваться БМВ жены Маторина, но Застегнутый повелел гонщику подыскать похожий транспорт у знакомых.

Тот и подыскал, правда, приятель нахально отказывался отдавать его во временное пользование, что бы Движ тому ни сулил. Во всяком случае, так он объяснял свой просчет Копейкину, именно его выбрав в качестве надежной жилетки. Влас долго слушал, потом стиснув зубы, вот понимал же, что любая банда требует личного вмешательства в самые несерьезные дела, согласился помочь. Движ подвез его к дому, где гоночная иномарка, собранная из запчастей самых разных моделей компании 'Рено' стояла посреди двора. Впрочем, мало кто на нее стал бы зариться, корпус она имела от наидешевейшего 'Логана', а что находилось под капотом, о том владелец старался не поминать всуе. Движ долго пояснял, какая сигнализация стоит на машине, где можно раздобыть ключи и как сподручней такое чудо техники угнать. Влас услышал главное - приятель, узнав постфактум о краже 'рено', в полицию обращаться не станет, будет дожидаться конца операции и возвращения железного гепарда.

Копейкин велел Маторину отправляться домой и ждать, а сам позвонил эвакуаторщикам. Когда те прибыли, попросил перегнать якобы заглохший автомобиль во двор Маторина, и был с ними столь нагло убедителен, что ни один из ражих парней не посмел усомниться в его словах и поступках. Машину споро погрузили на платформу и увезли в заданный район, а через пять минут Движ отзвонился, восторженный, обещая доставить с ветерком банду к дому Орлова и вихрем умчать, если вдруг, что пойдет не так. На этот последний случай в банду и пригласили Тенина, дабы тот прикрывал отход 'детского сада', как головорез сам поименовал специалистов, случись что непредвиденное. В остальном Туши свет предназначался для выноса награбленного или удаления мелких препятствий в виде дверей, висячих замков и иного.

И в следующий вечер, в час назначенный компания на одолженном 'рено' прибыла к дому Орлова. Обошедший обширные владения Решки по периметру Маторин убедился, что в доме ни души, после чего сообщники, надев приборы ночного видения и став похожими на пришельцев, уступили дорогу Мегабайту, дабы тот взламывал и давал доступ к сокровищам доморощенного Креза. Тот и показал класс, вынул болванку ключ-карты, приложил к красному кругляшу сканирующего устройства, то пискнуло, но милостиво зажглось белым огоньком.

- Входим, - разрешил Битов, проходя вперед и оборачиваясь, не слыша шагов за спиной. - Ну что же, давайте, время тикает.

- И это все? Я думал, ты провозишься час с гаком, а то и больше, - произнес, немного расстроенный скоростью проникновения в твердыню Копейкин, ощущая подспудно, что сам-то как раз возиться будет ой-ой-ой сколько. Мегабайт пожал плечами:

- Начни я возиться, сработала бы система оповещения. Всегда необходима предварительная разведка. И внедрение, если что.

- И как же ты к Решке внедрился? - поинтересовался Горшков, который, сколько ни старался, но в дом Орлова попасть не смог, оценивал вещицы, которые тот приносил для продажи, исключительно у себя дома. Остальные только возбужденно замерли, глядя на Мегабайта. Тот хмыкнул.

- Да не я, подружка моя, Светка картежница. Она хозяина охмурила, нет, не настолько, чтоб все коды доступа узнать, но достаточно, чтоб можно было проникнуть в дом и посмотреть на систему. Она в умных очках была, с трансляцией на мой планшет, я через нее все внимательно рассмотрел, и подготовился, - он спохватился. - А что ж мы стоим, нельзя, надо двигаться. Иначе датчики сработают.

И они прошли. Битов начал ломать систему охраны дома, предупредив, чтоб на этот раз все стояли столбами, повсюду датчики движения, которые он сейчас отключит. И как только это сделал, позволил двинуться дальше.

С последним рубежом обороты Мегабайт возился очень долго, снова заставив всех стоять на местах, ибо боялся, что и тут похожие датчики имеются. Светка их не нашла, но это не значит, что оные отсутствовали, Решка очень дорожил своей коллекцией и мог потерпеть ради ее сохранности некоторые неудобства. Битов предупредил, что в комнатах не исключены и датчики температуры, как в подвале, потому сообщники стояли, старясь не сильно излучать тепло. Почти все измаялись, кроме Горшкова, игравшего в 'Тетрис' на своем стареньком мобильнике, а хотя б посмотреть, чего он втихую на игру ругается, никто не мог, ибо остальные располагались в отдалении от искусствоведа.

Наконец, Мегабайт закончил обход блокировок и внедрение в систему, достал из кармана мобильник, включил диктофон и голосом Орлова наговорил нужную фразу в микрофон. Щелчок, и Эльдорадо открылось. Битов рванул внутрь первым, поднял трубку стационарного телефона, странно выглядящего в отделанных с новомодной роскошью подземных апартаментах Решки и снова включил диктофон, наговорив, на этот раз головорезам-чоповцам, охранявшим поместье, пароль, отключавший систему охраны подвала окончательно. Теперь Горшков и Копейкин могли приступить к своим обязанностям.

Что те и сделали: Пруф принялся обходить шкафы с распечаткой заказов Застегнутого, занимавшего весь лист в два столбца шрифтом в десять пунктов, выискивать и находить нужное. А Влас занялся мощным сейфом, больше походившим на трехстворчатый шкаф, занялся обстоятельно, ибо его замки взломать - дело нешуточное, с кондачка, как это происходило с большинством других запоров, не справиться. Поэтому медвежатник попросил остальных воровать потише, а сам погрузился в работу.

Через полчаса он очнулся, ощутив на себе множество пристальных взглядов. Огляделся, понимая, что сообщники закончили работу, запаковали вещи и не нашли ничего лучше, как столпиться возле него. Влас недовольно буркнул: 'Вот не надо собираться вокруг', - его призыв возымел действие, но ненадолго. Когда он очнулся снова, увидел знакомую картину. Ругнулся.

- Я работаю, не отвлекайте! - произнес Копейкин, стараясь не сбиваться с прослушивания таинственного механизма сейфа. Горшков извинился за всех, отошел, тоже сделал и Мегабайт, а вот Туши свет, лишь сделал шаг назад, пожал плечами.

- Больно долго возишься. Взлом всей охранной системы и то прошел куда быстрее.

- Я не на соревнования пришел, и потом, две цифры из семи уже открыл. Не отвлекай, иначе собьюсь, придется все сначала...

Тенин выдохнул, присел на весомое кресло работы Томаса Чиппендейла, остальные выдохнули, поняв, что застряли тут надолго, и тоже расположились, кто где. Только Мегабайт никак не мог успокоиться, принявшись нарезать круги вокруг Туши света, а когда его прогнали, вышел покурить.

Вернулся через полминуты, бледный и встрепанный.

- Сработала бесшумная сигнализация, - полушепотом произнес он. - Я ее заглушил, но она почему-то снова запустилась. Нам всем лучше валить подобру-поздорову, пока Орлов своих гавриков не вызвал.

Никого подгонять не требовалось, узнав, что сигнал тревоги прошел на мобильный Решки, преступники тут же подорвались и бросив недограбленное, - не дай бог с ним нарваться на чоповцев, вызванных Решкой, никакой Туши свет не поможет, - и через полминуты упихивались в 'рено'. Маторин вдавил газ в пол, машина взревела и помчалась по ночным улицам, унося четверку злоумышленников в неведомые дали, а точнее, к центральной площади, где Движ всех и высадил, немедля скрывшись в обратном направлении, ибо жил всего-то в двух кварталах от твердыни Орлова.

Часа через три, когда Копейкин отходил ко сну, ему позвонили. Какого же было его удивление, когда он увидел на экране мобильного телефон Маторина.

- Прости, что беспокою, но наше дело еще не закончено. Я несколько раз объехал дом Решки, все ждал, когда он или чоповцы появятся, но так и не дождался. Больше того, эту бесшумную сигнализацию никто до сих пор не отключил. Кажется, Орлов находится далеко от своего мобильного. Или сигнал не проходит. В любом случае, дело лучше сейчас закончить, а не ждать новой возможности, тем более, неизвестно когда она появится.

Копейкин чертыхнулся, матюгнулся, поняв, что другие ругательства к данной ситуации не подходят, выпил две чашки мокки и одну эрл грея и отправился на встречу с судьбой. Движ уже поджидал его внизу, как и остальные участники банды, на всякий случай поднятые из постелей неугомонным водилой. Странно, но Тенин тоже наличествовал, видимо, Маторин решил перестраховаться на еще какой непредвиденный случай.

Банда снова направилась в дом, на сей раз, не теряя времени на преодоление препятствий и расположившись в креслах, погрузилась в сладостные дремы, поджидая, когда Копейкин доделает брошенное на полдороги дело. Понятно, что со сна Влас не больно-то шустро работал. Прошло никак не меньше трех часов, прежде чем он выдохнул и бросив на пол отмычки, пошел беспокоить видевшего седьмой сон искусствоведа.

Горшков влез в сейф и быстренько оттуда выскочил. Копейкин удивленно глянул на него, но тот, не в силах произнести ни слова, кивнул в сторону отверстой двери, а затем, поняв, что словами он не передаст всего ужаса происходящего, нагнул Власа к отверстию.

Копейкин глянул и похолодел. Вопль попытался вырваться через плохо раскрытый рот, но тут же прервался. Сообщники подбежали поглядеть на происходящее и тоже замерли. Сколько времени продлилась гоголевская пауза, сказать трудно, вот только внутри сейфа что-то зашебуршилось, поднялось, закашлялось, медленно, неумолимо распрямляясь...

- Уж не знаю, плакать или смеяться, - в десятый раз повторил Орлов, приглаживая не желающие укладываться на лысину седые волосы. - Не было бы счастья, да вы спасли, реально спасли. Чтоб я без вас делал, даже страшно представить. Видно, от обезвоживания помер. Ведь никто больше, в принципе, никто не смог бы проникнуть сюда, только вы. И вроде бы казнить вас надо за подобное, да как можно. И наградить следовало, но с какой стати.

Выбравшись из сейфа, хозяин несметных сокровищ теперь истово разглагольствовал, не в силах остановиться. И было отчего, почти весь день Орлов провел надежно запертым среди самых дорогих и уникальных своих сокровищ.

А дело в том, что перед отъездом в Москву, Решка сверялся с каталогами, уточнял цену новых своих приобретений и так увлекся, что едва не пропустил отправление самолета. В спешке он бросился к машине, даже не заметив, что водитель ее отсутствует, а его место занял крепко сложенный типчик, отчасти похожий на сына начальника городского УВД. Типчик, а точнее, сын главного полицейского Спасопрокопьевска, вместе с подельниками взяли Орлова в полон, да так, что тот даже тревожную кнопку нажать не смог. А затем вернули домой и силой заставили открыть Эльдорадо. Много времени на то не потребовалось, узнав в главаре банды сына начальника УВД, а в его помощниках почти все руководство управления, Решка решил положиться на милость оборотней в погонах и штатском, и совершенно напрасно. Распоясавшийся от безнаказанности сынок заточил в сейф самого хозяина, предварительно вытряхнув все его содержимое в коробки и мешки. Странно, что он ничего не взял из подвальных комнат, видимо, не посчитал ценным их содержимое. Но это и понятно, находившееся в сейфе превышало стоимость подвальных сокровищ в десятки раз. Немудрено, что главной новостью наступающего утра стала отставка начальника УВД и его немедленный отъезд на юг Франции, куда-то в район Луары, в 'Долину замков', так называлось это место среди ценителей старины и благополучия.

Орлову же оставалось поминать всех святых и богов, в зависимости от того, Шаддаю или маммоне он поклонялся.

- Я даже молился Николаю-угоднику, - наконец, изрек бедолага. - Рассчитывал на его небесное вмешательство и небезосновательно. Правда, после молитвы вы куда-то умчались...

- Сигнализация сработала, - ответил хакер, задним умом понявший, что не до конца взломал хитроумную систему охраны.

- А молиться надо было Гермесу, Тиру или Локи, - ответил Тенин, вдруг обнаружив в себе недюжинные познания в мифологии. Орлов машинально закивал, но тут же осекся.

- Но все равно, я счастлив, сегодня мой второй день рождения, нет, пятый, после того случая в армии, с любовницей, на стрелке с люберецкими и... да, именно, пятый. Не знаю, как вас отблагодарить. Жаль, заказанных вами икон уже нет, но в остальном...

Орлов одарил всех пачкой стоевровых банкнот и распрощался, стараясь поскорее отделаться от спасителей и возвратить упакованные ценности обратно по местам. Энную сумму евро Решка, на радостях, пообещал передать Застегнутому, но как именно, об этом они сами договорятся. Сообщники попрощались с невольно гостеприимным хозяином и отправились в обратную путь-дорогу, Движ развозил каждого до дома, и только Копейкин решил не афишировать свое место жительства, доехав туда на общественном транспорте, аккурат к этому часу заполнившемуся заспанными горожанами, спешившими на работу. Прибыв домой, он первым делом вынул небольшой блокнот, куда вот уже много лет заносил сведения о взломанных сейфах, сделал еще одну запись и, улыбнувшись, пересчитал. Выходил юбилей, пятидесятое хранилище сдалось его усилиям, а, значит, на вырученные деньги нужно это событие отпраздновать.

Кирилл Берендеев
ПОЛТОРА МИЛЛИАРДА РУБЛЕЙ

Известный на весь Спасопрокопьевск, да что там, на всю Сибирь-матушку, медвежатник Влас Копейкин снова оказался востребован гражданами, промышлявшими незаконными деяниями или хотя бы оплачивавшими труд тех, кто занимался подобным с младых ногтей. Власа уговорили поучаствовать в банде, но, зная его нелюбовь к подобным сборищам, в качестве почетного гостя. Злоумышленники, меж тем, занимались подкопом под денежное хранилище банка, а когда им труд виртуозного взломщика сейфов самой немыслимой сложности понадобится, немедля сообщат. Копейкин первый раз вступал в шайку, уже начавшую работать по делу, неудивительно, что у него поначалу сложилось стойкое ощущение, что и самих его подельников набирали абы как. Но нет, банда имела опыт работы. Так, в Иркутске злоумышленники обнесли два банка и одну туристическую компанию, последнюю аккурат перед тем, как ее руководство вывело деньги в оффшоры и свалило на Мальдивы. Волей-неволей, но перед отъездом директору и его трем родичами пришлось поделиться награбленным.

И в нынешнем случае дело двигалось поначалу столь же удачно, но только их медвежатника, собаку на ограблениях съевшего, хотя корейцем он и не являлся, свалил приступ подагры. Работать с 'распухшими клешнями', по собственному выражению предпенсионера, он не мог, потому и обратился к более молодому, но никак не менее опытному вору - Власу Копейкину. Чем оторвал прославленного взломщика от приступа хандры, связанного с отсутствием заказов. Влас искренне не понимал, как граждане могут прожить целых три недели без его живейшего участия в их жизни, последние дни даже стал шататься у дверей разных финансовых организаций, появлялся даже пред фасадом налоговой, о работе которой имел самое общее и поверхностное представление. Но и там ничего не вызнав, возвращался к себе, дабы напитаться стаканчиком хорошего чилийского или молдавского мерло, - ибо именно их предпочитал испанскому и французскому, в силу особенностей эстетского вкуса.

Неудивительно, что Влас охотно согласился стать приглашенной звездой ограбления, а видя старание и не шибко большое умение злоумышленников работать под землей, даже стал слегка поучать горному делу. Уж в чем, в чем, а в этом Копейкин был мастером, недаром, институт заканчивал именно горный и как раз маркшейдером. Подобные навыки и прежде ему пригодились, выручили и на этот раз. Мастера компьютерного и электронномеханического взлома оказались слабы в умении рыть и вывозить, а потому слушали Копейкина с большим вниманием, для верности заглядывая тому в рот.

Всего правонарушителей в банде наличествовало трое, немного для подкопа, а потому дело двигалось небыстро. Впрочем, обстоятельства банде благоприятствовали, через подставных лиц они сняли салон оптики напротив входа в центральное хранилище банка 'Сибирский' и, сделав вид, что переделывают оное на свой лад и манер, углубились в дело на четыре метра и на этом уровне и копали положенные двадцать пять аршин до основания финансового учреждения. Конечно, бдительные граждане удивлялись, зачем это окулистам вывозить ежедневно такое количество гравия из салона, но зиц-председатель пояснял: мол, готовится реально подпольный кабинет для внедрения в жизнь горожан новейших зрительных технологий. Некоторые охотно верили, на себе испытав любовь налоговой к разным новшествам, внедряемым предпринимателями в быт.

Копейкин пока изображал бурную деятельность в самом салоне, а изредка лазил в тоннель, проверяя, как идут дела. Да еще связывал особым способом подпоры, обильно устанавливаемые по всей длине: грунты вокруг банка напитались водами из соседней реки, якобы заключенной в трубу, на деле же текшей ровно вдоль нее, а потому помощь Власа оказалась кстати.

Заодно, он разузнал и причины, побудившие банду неспешно копать серозем, рассчитывая добраться до хранилища к началу месяца. Вот уже два года, как банк 'Сибирский' вытеснил все прочие на всей зауральской территории в деле обеспечения пенсиями и пособиями не всегда трудоспособных граждан - а потому имел огромный финансовый поток, который направлял и перемещал, как заблагорассудится, не особо отчитываясь перед вышестоящими министерствами и ведомствами. Поговаривали, так банк затыкает многочисленные дыры в собственном бюджете, перенося выплаты бюджетникам, но пока это были лишь слухи, фактами не подтвержденными. Тем более, в последнее время 'Сибирский' активно рекламировал себя самыми разными способами: то устраивал пышные праздники горожанам, приглашая угасших звезд эстрады состязаться на футбольном поле, то устраивал концерты на открытии новой автобусной остановки или дворика на окраине Спасопрокопьевска, а то и вовсе иллюминировал улицы вокруг своего нового приобретения - строения, на который и положили глаз злоумышленники. В последнем случае его усердие было вполне постижимо, перед пятым числом каждого месяца, выдачей пенсий и пособий, в хранилище скапливалось наличных денег несусветно сколько, его потом броневиками развозили по отделениям, для раздачи пенсионерам, именно такой способ хранения денег и предпочитавшим. Благо, государство, в лице своих бесчисленных институций, сию категорию граждан приучило к неизменным выкрутасам с деньгами, положенными на счета, пуще того, на валютные вклады. Уж лучше все хранить в долларах под матрацем, чем каждодневно переживать, ожидая очередной реформы, деноминации, девальвации, дефолта или еще чего, на что власти всегда были не только щедры, но и расточительны.

Вот и в этом месяце ожидалось изрядное пополнение запасов в хранилище. По прикидкам главаря банды, носившем прозвище Паяльник, в силу специфики его работы, нет, не пыточных дел мастером, а вполне себе схемотехником, в банк собирались завезти порядка полутора миллиардов рублей крупными и помельче банкнотами. И еще несколько сотен тысяч долларов и евро, так же востребованных в пенсионерской среде, в силу особенностей подматрацного хранения наличности. Если перевести оные миллиарды в пачки, то получится три тысячи штук, и это только пятитысячными купюрами. А если по весу считать, то триста кило.

Банда произвела предварительные подсчеты и озаботилась пикапом для перевозки наличности, чья масса при неблагоприятном исходе дела могла достигать и тонны. Но зато для ее выноса из хранилища у злоумышленников будут все выходные, за вычетом времени, используемого для пролома пола и вскрытия четырех сейфовых шкафов. Копейкину грабители пообещали выдать добытым на месте - из сейфа с валютой, который он и распотрошит. Может забрать хоть свою долю в тридцать тысяч евро, хоть всю валютную наличность. Правонарушители планировали забрать только рублевые активы банка, экий патриотизм в них проснулся некстати.

Когда банда таки докопалась до фундамента, на них снизошла фортуна. Под частью основания хранилища оказалось... бывшее русло реки, той самой, вот уже четверть века как якобы в трубу заключенной. Река Петелька нещадно подмыла угол здания, но вовремя осознав, что может выдать себя, обвалив строение или его часть, ушла в сторону и теперь глухо шумела, оставив после себя существенную промоину, ведущую в сторону холма, на склоне которого и находилось новое здание хранилища. Теперь, раз все так удачно сложилось, банда могла спокойно подтянуть из салона оптики кислородно-порошковое копье для резки толстенной бетонной плиты пола. Но сперва перевести дыхание и подготовиться к выполнению тех работ, на которые их изначальные познания и были заточены.

Чем вышеупомянутые весь следующий день и занимались. А наутро взялись за работу, да так споро, что к вечеру уже прожгли в бетоне солидное отверстие, через которое и проникли внутрь. Нет, сперва спец по взлому Буфер, прозванный так за филигранную работу с оперативной и виртуальной памятью, отключил внутри хранилища камеры и датчики движения, а затем уже Ампер, профи в электронике и самый сильный в команде, доковырял отверстие до приемлемого полуметра в диаметре. После квартет и просочился в святая святых, предоставив Копейкину вдосталь работать над взломом первого же сейфа, на дверь коего была приклеена бумажка с надписью '5000', очевидно, имевшая в виду номинал хранящихся купюр.

Влас приступил к работе. Вот только через четверть минуты с удивлением дернул маховик ручки на себя. Сейф нагло открылся, обнажив девственную пустоту внутренностей. Оцепенев от изумления, он сипом позвал товарищей. Те подскочили немедля.

- Не может этого быть, - прошептал Паяльник, подходя к соседнему деньгохранилищу и дергая дверь, та послушно распахнулась, открывая схожее содержимое. И еще один сейф почти пустовал, валютный, в нем обнаружился лишь гарантийный талон, да и тот просроченный. А в предназначавшемся для мелочи нашлась чья-то заначка, так охарактеризовал найденную пачку сторублевок Паяльник, презрительно кидая ее обратно.

- Ничего не понимаю, деньги должны быть, - добавил Ампер, поглядывая на главаря. Тот долго не отводил взгляд, потом, не то что-то вспомнив, не то до чего-то догадавшись, подбежал к двери. Та подлым образом оказалась не заперта, а и то верно, что скрывать-то, невыносимые сейфы? Паяльник достал мобильный и принялся ловить волны вай-фая, не проникавшие иначе в бетонный склеп. Наконец, вернулся, молча показал заголовок статьи подельникам.

- Нас что, опередили? - наконец, обретя дар речи, осведомился Копейкин.

Ампер покачал головой:

- Хуже, нас тупо подвели под монастырь. Да и не только нас.

Паяльник продемонстрировал медвежатнику статью, в которой говорилось о страховании содержимого хранилища на сумму в миллиард рублей неким федеральным перестраховочным обществом 'Финита' и представителем банка 'Сибирский' Лопуховым. Статья была написана полгода назад, а значит, несколько дней назад контракт вступал в полную силу.

- Я даже не думал, что такое вообще возможно, - продолжил знатный электрик. - Нашел осведомителя в банке, но чтоб им оказался член правления....

При внимательном сличении показаний Ампера и потайных данных сайта банка, извлеченных на свет божий Буфером, выяснилось потрясающее своей простотой дельце. Правление 'Сибирского', давно погрязшее в долгах, как в шелках, решило выкрутиться из ситуации своеобразно: застраховать хранилище, а после провернуть его ограбление. Для чего привлечь лучших спецов, чтоб уж наверняка. Да еще постоянно оказывались в курсе происходящего. Ампер по наивной вере в человечество, всемерно делился реализацией планов с заместителем председателя 'Сибирского' Лопуховым, всю информацию о способах проникновения в хранилище банде и скинувшим.

- Теперь они в шоколаде в три слоя: и деньги нахапали, и банк спасли, да еще страховку получат. А пенсии еще неизвестно, кто и когда заплатит, - добавил совершенно поникший духом Ампер. - Вот уж не думал, что не богатеев, а стариков ограблю.

Подавленная тишь стала ему ответом.

Грабители, походив еще по хранилищу немного, стали ворочаться в дыру и спускаться в подкоп. Копейкин уходил последним. Оказавшись в крохотном гроте, Влас не выдержал. Принялся злостно пинать глинистые стены промоины обеими ногами. Пока одна из них не застряла с противным хрустом в пробитой стене.

Товарищи подбежали к медвежатнику, но, и их удивлению, нога оказалась цела и невредима. А вот стена обнажила сгнившие бревна, в одно из которых и угодила ступня незадачливого грабителя.

- Кто ж это под землей избы строит? - удивился Буфер, оттаскивая соратника от обнажившегося проема.

- Это когда было, - заметил Копейкин, - может, тысячу лет назад. Просто культурный слой нарос.

- Какая изба, какой слой? - усмехнулся Паяльник. - Ну-ка посветите мне, я, кажется, допетрил, что это за диво.

Ему посветили. Среди завалов от давно рухнувшего свода, подлая речка, не вперившаяся в трубу, но проевшая дорогу через холм, обнажила несколько черепов, костей, а еще чьи-то бронзовые и железные доспехи, соответственно, зеленые и темно-коричневые от времени, а кое-где и вовсе, серебряные и золотые украшения.

- Это не холм, на котором отцы города сто лет назад памятник основателю воздвигли. Это скифский курган, - коротко прокомментировал увиденное Паяльник. - Несколько лет назад такой же в деревне Лужки нашли, помните? На самом краю области было. Добра там оказалось выше крыши, на целое крыло исторического музея.

Копейкин усмехнулся недобро, оглядывая товарищей по ограблению.

- А я смекнул, что нам сделать, если вы не против ограничиться 'заначкой' в десять тысяч и отдать все для другого крыла музея, - подельники переглянулись, но кивнули недружно, а когда Влас пояснил, что именно хочет сделать, уже куда охотнее. - Тогда снова берем лопаты, а я за цементом и фанеркой пошел.

- Да это бред какой-то. Нас подставили, говорю вам. Самым подлым образом, - в сотый раз повторил зампредседателя правления 'Сибирского' Лопухов и, не в силах усидеть на месте, продолжил кружить возле заполнявших протокол досмотра места происшествия полицейских. Среди которых имелись и весьма важные, шутка сказать, сам прокурор города прибыл на место, едва узнал, чье хранилище обнесли. У всех пенсия, но не у каждого чиновника на Канарах. Местами принципиальный прокурор разом оказался из числа пострадавших.

- Конечно, все банкиры хранят скифские сокровища в сейфе для мелких банкнот, буквально, каждый, - зло усмехнулся служитель Фемиды.

- Нам это все подбросили, - прошептал, резко понижая голос, зампред, прекрасно понимая, сколь нелепы его отпирательства. И думая про себя: надо было сперва проверить все сейфы, а не только глянуть в валютный и пятитысячный для очистки совести. Но кто мог предположить, что нанятые преступники окажутся столь расчетливыми и безвозмездными циниками и откажутся от несметных сокровищ?

Полиция с ходу обнаружила скрытый зацементированной фанеркой пролом в полу. Проверяя слова Лопухова, спустилась вниз и сразу обнаружила раскоп в конце махонького грота. А вот тоннеля не нашли, ибо Копейкин предусмотрительно обрушил его своды, избавившись от самой важной улики. Да и не искали полицейские предполагаемого хода, - недоворованные сокровища скифов моментально перевернули ход следствия с ног на голову. И теперь плохо было именно голове. Вернее, ее первому помощнику Лопухову, уже пятый час кряду дававшему показания и увязавшего в них все больше.

- Что, сокровища подбросили грабители, вынесшие наличность? Я правильно вас понимаю? - повторил прокурор, даже не повернувшись в сторону зампреда. Тот склонил голову и заходил еще быстрее. - Неравноценный обмен получился. Золота скифов только тут на сотни миллионов, и в долларах, а сколько осталось, страшно даже представить. И что же вы так лажанулись, когда наряд вызывали? Даже запамятовали рыжье перепрятать. Ничего, и не с таким сталкивался.

- Да ничего я о золоте не знаю! - взвизгнул Лопухов. - Когда Залихватский предложил нал вытащить, я ему сразу пальцем у виска покрутил, так нет, настаивал...

И замолчал на полуслове. Прокурор с превеликим удовольствием защелкнул на его запястьях наручники и поволок к выходу.

А председателя правления банка Залихватского арестовали только на следующий день, вместе с яхтой, пока тот совершал круиз по Волге, то в одном, то в другом городе вкладываясь в недвижимость. И взяли его ровно в то время, когда бывшие подельники праздновали самое несусветное дело в жизни каждого в придорожном кафе - в заведении посолидней вряд ли получилось бы шикануть на две с половиной тысячи кровно украденных.

Хелен Лимонова
ЗАПОМНИ МЕНЯ

'Когда в аудитории много девушек, пахнет весной', - сказал однажды преподаватель радиоэлектроники доцент Старобинец. У нас благоухала вечная весна, потому что в группе прикладной космоматематики на пять девчонок приходилось по одному парню. К тому же все четверо ребят были довольно невзрачны, а вот внешность женского коллектива развлекала и радовала глаз. Как сказал один из брутальной четверки, 'у нас есть красивые девочки, есть симпатичные, есть страхолюдины и есть Людка'.

Люда Панина действительно ни в какую категорию не вписывалась. Назвать ее просто красивой язык не поворачивался. Это была не красота, а некое божественное совершенство. Лучистые синие глаза, затененные длинными ресницами, атласные брови дугой. Загадочный изгиб полных губ. Нежнейший персиковый румянец и глубокие ямочки на щеках, когда Людка улыбалась. Водопад вьющихся темно-русых волос. Если бы я родилась парнем, я бы втрескалась в нее по уши. Что и сделали все без исключения мальчики из нашей группы - к огорчению и ярости остальной части женского коллектива. На мужчин-преподавателей Людкина внешность тоже действовала ошеломляюще, хотя им вообще не пристало заглядываться на курсанток, злобно перешептывались мы, девчонки, сгорая от зависти. Панина же, узрев очередную жертву, только усмехалась и поводила роковыми очами. Она прекрасно знала силу своих чар и бессовестно ими пользовалась.

Тем летом, как обычно, курсанты разъехались на каникулы. В общежитии осталось несколько человек, на нашем этаже только я и Людка. Она была родом из какой-то глухой деревни, возвращаться туда не собиралась вообще никогда - у нее были грандиозные планы на свою жизнь и карьеру. А я решила в этот раз не навещать семью. Любимая старшая сестра вышла замуж и перебралась в другой город, с родителями же говорить было не о чем. Им было не до меня: сколько себя помню, они постоянно выясняли отношения. Спор мог начаться по любому поводу, а заканчивался всегда одинаково - истерикой, криками, взаимными оскорблениями. Если бы я могла, я бы забыла о родителях навсегда.

Моя настоящая жизнь протекала здесь, в Институте Марса. Осенью нам, прикладникам, предстояла практика на околоземной космической станции. Так что сейчас следовало оторваться по полной и насладиться всеми доступными благами старушки Земли. Стипендии на роскошную жизнь не хватало, поэтому по утрам мы с Пановой драили полы в соседней больнице, потом бежали на подработку в овощную лавку, ну а после всего этого прожигали жизнь как получится. Например, покупали бутылочку сухого вина и проводили упоительный вечер за душевными разговорами. Мы незаметно сдружились. Людка оказалась вполне свойской девчонкой и даже взяла надо мной опеку, чтобы научить уму-разуму. Мне, закомплексованной очкастой 'страхолюдине', внимание признанной королевы очень льстило.

Перевоспитание началось с основ психологии. 'Людей можно убедить в чем угодно, - поучала она, - вот ты, Машка, считаешь себя некрасивой. На самом деле внешность вообще не важна. Главное, сформировать нужное впечатление'. 'Ну да, хорошо тебе говорить, - огрызалась я, - тебя бы на мое место. Как я могу произвести впечатление, если от меня шарахаются?!'

- Я тебе докажу, что красота ни при чем. Я влюблю в себя парня по телефону. Спорим?

- Как это? - не поняла я.

- Увидишь, - таинственно пообещала Людка.

Мы поспорили на мою лучшую кофточку из сиреневого протопластика. Если же проиграет она, то отдаст мне свои счастливые сережки с осколками лунного камня.

На роль подопытного кролика выбрали неженатого доцента Старобинца, в просторечии Володечку. Он вел у нас семинар по электронике только раз в месяц, так что Людку по голосу вряд ли бы опознал. Чтобы подстраховаться, мы подгрузили на ее телефон приложение с голосовыми фильтрами. Писали его на первом курсе, вот и пригодилось. Сквозь фильтр Людкин голос звучал таинственно, с хрипотцой, а не звенел серебряным колокольчиком, как в жизни.

Номер телефона Володечки у нас был, так что, немного поддав для храбрости, приступили в тот же вечер. Разумеется, Людка звонила с закрытого номера и включила громкую связь, чтобы я слышала весь разговор.

- Добрый вечер, - сказала она, - можно поговорить с Игорем?

Будущая жертва ответила, что он не Игорь. Людка посетовала, что она никак не может дозвониться до своего друга, а ей так важно с ним поговорить. Потому что ей очень, очень нужен его совет. В ее голосе звучали неподдельные слезы, вот дает, настоящая актриса! Я думала, наш доцент бросит трубку, но нет - осведомился, не может ли сам чем-то помочь.

Тогда Людка сказала, что будет ему очень благодарна. Дело в том, что она работает стюардессой, через неделю у нее очень сложный полет. 'Не могу вам сказать всего, вы же понимаете, но есть одна вещь, которую... Ой, простите, меня срочно вызывает командир! Вы разрешите позвонить завтра, как вас зовут, кстати?.. Очень приятно, а меня Виолетта. В то же время, хорошо?' - и она дала отбой.

Игра началась.

Я сунулась было с расспросами, какую проблему она собирается обсуждать, но Людка только отмахнулась и сказала, что это неважно. Назавтра ровно в восемь вечера она опять набрала его номер. Тот ответил сразу же - видно, ждал. Люда начала его благодарить, сказала, что вопрос почти решен, но некоторые сомнения у нее остались, она еще с ним посоветуется, конечно. 'А пока что расскажите о себе, прошу, мне так интересно узнать о вас побольше... У вас такой приятный голос. Наверное, вы очень хороший человек'. Наш герой немедленно растаял, минут десять вещал о своей работе, слегка привирая - представился не доцентом, а профессором. Людка, в свою очередь, поведала ему, что очень хороша собой, за ней многие ухаживают, но она еще не нашла человека по сердцу. Что много летает по всему миру, знает языки, а сейчас вот занята подготовкой к сложному полету. Уже через шесть дней их экипаж должен поднять в воздух самолет совершенно новой конструкции...Тут она опять проделала вчерашний фокус: сказала, что должна срочно убегать, и попросила разрешения позвонить завтра.

Теперь они разговаривали каждый вечер, и через четыре дня мы знали о Старобинце всю подноготную. Он оказался довольно болтлив. Про себя Виолетта тоже много поведала. Высокая, стройная, изящная. Художественная, тонкая натура, она обожает природу, занимается астрологией, увлекается танго - 'А вы танцуете, Володя? Нет? Я вас научу'. Он попытался назначить ей свидание, но она отказалась, потому что очень загружена подготовкой. На его просьбу поговорить по видеосвязи тоже не согласилась.

'Осталось два дня до полета, помнишь?' - будто бы случайно она перешла с ним на 'ты'. 'Я вернусь, и мы обязательно встретимся. Но знаешь, у меня появилось нехорошее предчувствие... Как-то не по себе последнее время... нет, наверное, это ерунда, просто переутомление... до завтра, мой хороший'.

Я уже поняла, что придется распрощаться с кофточкой, но огорчало не это. С каждой новой порцией Людкиного вранья мне становилось все жальче Володю, который принимал все за чистую монету. Как можно быть таким наивным! Она его назвала 'мой хороший', а я ни за что в жизни не посмела бы такое ему сказать. Уж не влюбилась ли я сама?..

Предпоследний вечер до 'полета' они проговорили несколько часов. Виолетта была нежна и печальна. Она мечтала погулять вместе с ним в Центральном парке у озера (они уже выяснили, что живут в одном городе). Как только вернусь, сказала она, мы обязательно туда пойдем. Я всегда брожу там одна, но теперь хочу вместе с тобой. Ты согласен? Разумеется, он был согласен.

Вот и наступил седьмой день, которого я так боялась. Срок нашего спора истекал. В последней беседе, по замыслу Пановой, Володя должен был объясниться ей в любви. Я изнемогала от жалости к нему и пылала от ревности... Виолетта опять была очень грустна. 'Знаешь, я составила себе гороскоп - ты ведь помнишь, я увлекаюсь астрологией. Так вот, завтра может случиться что-то нехорошее. Хотела даже отказаться от полета, но не могу себе такого позволить. Это будет нечестно по отношению к моих коллегам. Да и вообще я могла ошибиться! Хватит обо мне, давай говорить о тебе'. Но он хотел говорить о ней, о Виолетте. Он умолял о встрече прямо сегодня, потому что хочет сказать ей что-то важное, но она была непреклонна. 'Сегодня не могу. Скажи мне по телефону, что собирался'. И он сказал. Объяснился по полной форме, с клятвами, что никогда ничего такого раньше не испытывал. Что она единственная в его судьбе и именно ее, Виолетту, он так долго ждал.

В ответ она сказала, что он тоже для нее особенный, попросила не забывать ее, если что случится, и отключила телефон. Я смотрела на нее во все глаза - она была совершенно спокойна.

- А потом? Что будет потом, когда Виолетта вернется? Ты пойдешь с ним на свидание?

- Она не вернется. Самолет потерпит аварию.

- Это жестоко! И что будет с ним?

- Почему жестоко? Я подарила ему прекрасные воспоминания. Ты же слышала, какую серенькую жизнь он влачит. Случилось чудо - его полюбила необыкновенная девушка. Раз она погибла, он не сможет в ней разочароваться. Эта память будет согревать его всю жизнь, поверь. Так что гони кофточку, подруга. Теперь понимаешь, как это делается?

Я смотрела на ее вдохновенное прекрасное лицо и чувствовала, что опять начинаю ее ненавидеть.

Закончился август, начались занятия, а потом и практика. Один раз, мельком, я видела Володю - сутулясь, он шел к себе на кафедру электроники. Мне отчаянно захотелось ему все рассказать, чтобы он перестал так страдать и выбросил мнимую Виолетту из головы. Но я не посмела. Он мне не поверит, конечно. И кто я такая, чтобы встревать в их отношения. Людкины уроки не пошли мне впрок, я так и не научилась манипулировать людьми? Кстати, с тех пор я ее больше не видела. Сначала мы попали в разные смены на станции, я отработала практику и вернулась, потом полетела ее группа. О трагедии, которая с ними стряслась, говорить не хочу. Причины ее до сих пор выясняются. Людка была права - воспоминания остаются навсегда.

Теперь я знаю, о чем говорить с Володей и как облегчить его боль. Я расскажу ему о необыкновенной девушке Виолетте. Все, что смогу вспомнить, остальное придумаю. Он ее любил, а мне она была лучшей подругой... Найти его легко: по вечерам он бродит у озера в парке.

Ефим Гаммер
ОСОЗНАНИЕ Рассказ альтернативной реальности

Сознание сместилось, и он ощутил себя на больничной койке. И вспомнил, на днях вырезали ему желчный пузырь и порекомендовали: дальше коридора не выбирать маршрута для прогулок, так сказать, 'на свежем воздухе'. А дальше и не получается. Ноги самовольно не ходят даже ради 'свежего воздуха', их надо подгонять волевым настроем. И соображать на троих - две ноги, одна голова - жизнь полна чудес, полнозвучна и многообразна, примет тебя и без желчного пузыря. Главное, не возбраняется принимать на грудь. Так доктора и пояснили, не дав окончательного разъяснения: что принимать на грудь. Должно быть, перед глазами у них маячила штанга. А у тебя? Понятно и без подсказок: дитя самолетного сервиса, бутылочного вида, украинского розлива, с горделивым названием 'Шабо' и тремя коньячными звездочками на горлышке.

Кстати, не пора ли для прогулок подальше выбрать закоулок в коридоре, чтобы под моцион для аппетита и пригубить во спасение души дурманящий напиток недельной больничной выдержки?

Мог бы и перед операцией хватануть, но остерегся: как бы душок изо рта не отразился на хирургической хватке собственного сына. Да-да, сына Миши, на израильский лад Моше, который и привез из очередной командировки сувенир-флакончик с притягательным зельем. Родись этот парень в доисторические времена, вывел бы снова евреев из египетского плена, а в наши то и дело ездил с гуманитарной помощью на Украину, осуществлял развертывание полевой медчасти в прифронтовой зоне, выводил раненых и увечных из критических ситуаций, когда жизнь и смерть равновесомы, и кто кого перетянет разве что в ангельских письменах прочтешь. А там сказано: не поспей Михаил, не архангел, ясное дело, а хирург, со своим скальпелем к разборкам живого и мертвого, и пиши - пропало.

Пиши - не пиши, но умствовать надоело, хотя это доктору философии еврейского университета в Иерусалиме полезно при подготовке к лекциям и для повышения нержавеющего самообразования.

Выглянул из палаты и коридорной тропой - мимо одного, с палочкой для поддержки равновесия, мимо другого, осторожно кашляющего в кулак и настороженно поглядывающего по сторонам, мимо третьего, вернее, третьей, глубоко упрятанной в больничный халат мышиного цвета. И чтобы зря не привлекать подозрительного внимания коридорных попутчиков умыкнулся в уединенное место, обозначенное для ходячих пациентов двумя нолями, где дверь притвори, задвижкой щелкни и благоухай себе виноградным ароматом сорокоградусной выдержки.

- Хорошо пошла! - подумал совсем не по-научному. Но что поделаешь? Мысли не прикажешь. А она родом не из Иерусалима, а из города, считай, побратима, если исходить из цифрового кода, выданного с рождения. Когда Санкт-Петербург отмечал 300-летие, Иерусалим вступал в 3000-й год пребывания на земле-матушке, и в знак какой-то мистической близости с российской Венецией украшал тротуары каменными львами, похожими на те, что на причале у Адмиралтейства.

Мысли не прикажешь, а уж о творчестве и говорить не приходится. И если вспомнилось о Питере, то почему бы не вспомниться о замысловатых извивах истории и тех новых прочтениях прошлого, которое удается сделать при помощи мистических представлений о магической силе цифр, заложенных Богом в мироздание? Недаром, в еврейском календаре каждая буква имеет свое числовое значение. И, допустим, год 1984 представлял собой слово Ташмад - уничтожение, при переводе на русский язык. Правда, тогда прокатило, третьей мировой войны не случилось. Однако так или иначе она мерещится на горизонте все последующие годы. Так что... Так, именно, так. Набросаем тезисы лекции и подумаем о том, как ее лучше подать в университете, на курсе актуальной истории, посещаемом в основном студентами русскоязычного корня.

Итак...

Возьмем для примера самые коварные, прозванные тайными агентами хаоса цифры 6 и 8, сложим и результат 14 рассмотрим по-еврейски, но с русским пониманием происходящего в мире. Единица на иврите дает букву алеф, для нас - а, четыре - это далед, в переводе на язык родных осин - д. Соединим их и... Что в итоге? То самое о чем постоянно думаем с оторопью, поглощая текущие события. Да-да, в итоге при взаимодействии этих букв вырисовывается во всей своей красе - ад.

Вспомним... Именно в 1968 году - обратите внимание на цифры 6 и 8 - при вступлении советских войск в Чехословакию и подавлении 'Пражской весны' начался, по представлению западных историков и аналитиков, развал Советского Союза, этот ползучий ад, который мало-помалу способен взять в огненное кольцо весь мир и вызвать третью мировую войну, проходящую, как и две первые под эгидой зловещего сочленения цифр, имя которому 68, иначе говоря - ад.

Не верите?

Что ж, глотнем раз-другой для вдохновения из сувенирной бутылочки и начнем мозговать, опираясь на предположении, что 6 и 8 легко преобразуется в 1 и 4, а буквенное значение являет собой ад.

ВЫСТРЕЛ В САРАЕВО

28 июня 1914 года с убийством австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево (Босния) мирная жизнь в Европе закончилась. Разразилась Первая мировая война, в которой приняли участие 38 стран. На фронт было отправлено 74 миллиона человек, из них 10 миллионов домой так и не вернулись - погибли в боях или умерли в госпиталях от ран. А вот автор рокового выстрела Гаврила Принцип, поставивший кровавую точку на мирном развитии земной истории, не был приговорен даже к смертной казни. По сербским законам его посчитали несовершеннолетним и приговорили к 20-летнему заключению, он умер в 1918 году в тюрьме от туберкулеза, на исходе порожденной им Первой мировой войны..

Начало Первой мировой войны: 28 07 1914

28+07+19+14 = 68

СОВПАДЕНИЕ ВО СПАСЕНИЕ

По радио прозвучало: 'Польша угрожает Германии'.

Фельдфебель Курт Мюллер выключил радио, взял винтовку и вышел из казармы во двор. Мишень с пограничного столба не снимали со вчерашнего дня. Так что нервную систему можно было утихомирить за пару минут. Стрельнул раз, стрельнул два, а после третьего выстрела услышал предсмертный вскрик у самой границы.

Вот попал как кур в ощип, вернее, промахнулся, а еще правильнее, угодил в какого-то неосторожного пограничника, должно быть немецкого, который, небось, подглядывал за своим командиром.

Теперь пойдут разбирательства, допросы с пристрастием, а то и небо проклюнется в клеточку,

Но...

Тут с шумом распахнулось над головой окно спальни, и жена встревоженным голосом сообщила:

- Война!

- Чего-чего?

- По радио передали - война! Мы атакуем Польшу!

Он с облегчением вздохнул, раз война, то долой всякие судебные разбирательства по поводу случайного убийства, одним погибшим больше, одним меньше - какая разница, на то и война.

И он передернул затвор, чтобы пальнуть на сей раз уже в небо, дабы обустроить себе салют во спасение свободы, а то и жизни.

Начало Второй мировой войны: 01 09 1939

01+09+19+39 = 68

КАК БЫ НЕ НАКЛИКАТЬ

Начало российской спецоперации: 24 02 2022

24+02+20+22 = 68

Нервным людям не рекомендуется засиживаться в туалетной кабинке. На стук в дверь и вопросительное - долго ли вы еще там? - нервный гражданин способен взорваться, и сливной бачок будет с гневом исходить бурлящей водой. Но Лева не взорвался, иначе потеряет нить философской мысли и поставит точку там, где подразумевается мелкопечатное 'продолжение следует'. Поэтому услышал дополнение к прелюдии, поданное тоже в вопросительной форме и в женской интонации.

- Это ты Лева?

- Здесь я Арье, тот же Лев, разве что на иврите, - ответил машинально, не сообразив, что смастерил себе уморительный капкан.

- В туалете?

- В Израиле! - пояснил на выходе к незнакомке с некоторой горячностью, свойственной старожилам.

- А я и в Израиле осталась Анной.

- Ну-ну, взгляни на свое удостоверение личности. Не Аннат ли прописана там? Кстати, очень популярное на земле обетованной имя.

- Я не читаю на иврите.

- Новенькая?

- Совсем-совсем, всего и поспела в Израиле, так это на амбуланс, плюс срочная операция, а то бы кранты.

- Ага. Значит, мы с тобой под одним скальпелем лежали?

- И не только под скальпелем.

- Чего так?

- Да так... Вспомни, 'и никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить'.

- Так это позывные Московского педагогического института.

- Точно! Имею честь представлять студенческий строительный отряд образца 1990 года.

- Ага! Тогда мы и побратались, возводя коровники в поселке... забыл название... под Ленинградом. И под наши позывные типа 'любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждут'.

- Некоторые обещали и жениться.

- Московский камушек в питерский огород? Предупреждаю, недолет. Я женат, у меня семья, да и сын... Кстати, под его скальпелем мы и лежали.

- Моше?

- Он самый, хирург от бога!

- То-то он на тебя... молодого... лицом смахивает. Влюбилась бы вторично, если бы не... Хотя, ладно, не будем трепать нервы! Но врач он, действительно, отличный, как, к слову сказать, и мой сын Олежек, с чем и поздравляю. После операции обещал время от времени позванивать по мобильнику, чтобы справиться, насколько успешно иду на поправку.

- Прости, Аннат! Сейчас ему не до этого. Вчера с утреца махнул в Украину. Он там полевую медчасть оборудовал, вот и наведывается, людей поднимает на ноги.

- Я без претензий. Махнул и махнул. Мы как-нибудь и без него управимся. Хотя... Ой, да это же мой мобильник. Смотри, и номер его высветился. Ну-и-ну! Человек слова, однако, твой Моше.

- Поставь на громкую связь.

- Алло! - раздалось из мобильника. - Мама, ты меня слышишь?

- Олежек?

- Так точно!

- А как это? Телефон этот... как он оказался у тебя?

- Не волнуйся мама, бой местного значения. Перехватили поставку медицинского оборудования. Отобрал кое-что по своему медицинскому профилю для нашего медсанбата. Ну и... законный трофей! Смотрю, на мобиле обозначен номер твоего телефона и все позывные - имя, фамилия. Вот и надоумило звякнуть, кто этот счастливчик, что с тобой знался в Израиле?

- Родная кровь, твой единственный брат.

- Что? - в два голоса полыхнуло под сводами больницы. И Аннат прикусила губу, не в силах поднять глаза на Леву, которому на миг представилось, что если и продолжать жизнь, то лучше всего не на этом свете.

Евгений Добрушин
ПЕНАТЫ

- Долой роботов! Даешь свободу! К чертям искусственный интеллект! - с этими словами Шломо грохнул тарелку об пол, и она разлетелась на мелкие кусочки.

Тут же к нему подскочила 'сестричка'. Рахель мягко взяла его за руки и заглянула в глаза.

- На баррррррикадыыыыы! - орал Шломо.

Но тут лекарство, незаметно введенное с помощью игольчатого пластыря в руку старика, начало действовать, и он замолчал.

- На баррикады...- тихо сказал он.

- И не стыдно, не? - ласково спросила его Рахель.

- Ненавижу вас, роботов! - попытался буянить старик, но уже без особого энтузиазма.

- Да? - спросила 'сестра'.

- Да!

- А за что?

- За все!

- А конкретнее?

- За то, что вам все можно...

- И что нам можно?

- Нами командовать!

- И как я тобой командую?

Шломо задумался. Разум начал возвращаться в его больной мозг.

- Извини, Рахель...

- Я не обиделась! - 'медсестра' нежно поцеловала дедушку в щеку и погладила по голове. У старика на глазах появились слезы.

- Кока-колы хочешь? - спросила она.

- Хочу. И мороженного.

- Как всегда - 'советский пломбир'?

- Ага...

Пока они разговаривали, вторая 'медсестра' быстро подмела осколки тарелки и выбросила их в мусоросборник.

Рахель сходила на кухню и принесла стакан с напитком и вазочку с мороженным. Мороженное было полито рижским бальзамом.

Шломо принялся за лакомство...

- Рахель, ты на меня точно не обижаешься? - вдруг спросил он.

- Нисколечко! Я же тебя люблю.

- Я тебя тоже. Ты хорошая.

- Спасибо, сладкий!

- Расскажи мне сказку!

- Про Алису?

- Про нее...

- На чем мы тогда остановились, помнишь?

- Помню. Как Маленький Принц с Алисой попали в параллельный мир.

- Правильно! И что там было?

- Там был шоколадный замок! А дальше я не помню...

- Итак, когда планетолет Алисы и Маленького Принца приземлился на крыше Шоколадного Замка, наши путешественники увидели большое серебристое зеркало на одной из башен...

А в соседней комнате Арон заканчивал свою новую картину. Он рисовал 'обнаженную натуру'. Ему позировала 'сестра' Ронит. Совершенно голая красотка сидела в очень изящной и соблазнительной, но при этом, отнюдь не пошлой, позе, а старый художник наводил последние штрихи на большое полотно. Это была уже третья картина из этой серии. Две других были - 'сестра' Рахель и 'сестра' Двойра. Позы у всех был разные, и 'девушки' были разные - блондинка, брюнетка и рыжая. Ронит была рыжей. С 'веснушками'. Рядом с Ароном стоял Ицик и одобрительно кивал.

- Молодец! - сказал он. - Прямо, как живая!..

- Сара сегодня опять ворчать будет...

Сара была женой Арона. Она жила в том же доме престарелых, но в своей комнате. Впрочем, тут каждый жил в своей комнате. За спокойную старость в 'Пенатах' Арон и Сара заплатили кругленькую сумму из своих накоплений. Но и сыну их, Хаиму, осталась приличная часть наследства. Он тоже был уже стариком, хоть и младше своих родителей на двадцать лет.

- Слушай, Арон! - вдруг сказал Ицик. - А ты бы не мог нарисовать мой портрет?

- Запросто! Вот закончу этот 'шиндевр' и нарисую тебя.

Ронит сидела совершенно неподвижно. Как мумия.

- Но учти, Арончик - я так сидеть часами не смогу. Я же не робот!

- Да, ладно, Ицик! Не дрейфь! Все будет о кей! Я тебя сначала сфотографирую, а потом буду рисовать по фотографии.

- А так можно?

- Можно. Хотя, с натуры рисовать удобней...

- Да, уж...

Ицик плотоядно посмотрел на Ронит. Ронит заметила его взгляд, чуть повернула голову в его сторону и весело ему подмигнула.

- Вот ведь чертовка! - воскликнул Ицик. - У меня на нее так стоит, как в юности не стояло на реальных баб!

- Ну, так в чем же дело?.. - Арон заговорщицки улыбнулся другу.

- Так она же занята!

- Сейчас я ее освобожу. Вот только подправлю левый сосок... Вот! Готово! - Арон сделал шаг от полотна назад, чтобы посмотреть на свое творение со стороны.

- Офигеть! - Ицхак был в восторге. - Арон, ты талант!

- Потом подберем к ней хорошую раму и повесим у нас в холле. К остальным моим картинам.

- Ага. Триптих. Три грации.

- Что общаются по рации...

- И у которых не бывает менструации...

- Не пошли, Ицик!

- Я могу одеваться? - спросила натурщица.

- Да. Можешь одеваться. Только... вот тут... Ицик... эээ...

- Нет проблем! Ицик - славный мальчик! И классно трахается...

- Спасибо, моя сладкая! - старик был явно польщен комплиментом робота.

'Мальчику' Ицику недавно исполнился девяносто один год. И он был самый 'молодой' пациент 'Пенатов'. Арон - на десять лет его старше.

- Давай, дружище! Успехов тебе! - Арон уже промывал кисти в растворе.

- Все, Ронит! Пошли скорей! - Ицхак уже взял за руку 'девушку' и повлек ее в свою комнату. Он даже не дал ей одеться.

- Во дает! - Арон искренне восхищался способностями друга. Ицхак оставался единственным мужчиной дома престарелых, который еще что-то мог в постели.

В дверях комнаты Арона показалась Сара, его жена.

- Ну, как? Закончил? - спросила она мужа.

- Да. Вот! Можешь посмотреть, как получилось...

Сара придирчиво осмотрела новое творение супруга.

- Лицо ты ей сделал старше, чем есть. И на меня похожа.

- Ну, ты же понимаешь! Я в каждой женщине вижу тебя!

- Ну, она не женщина...

- Не придирайся к словам! Я надеюсь, ты меня к ней не ревнуешь?

- Я?! Еще чего! Ревновать к роботу?!.

Сара, таки, ревновала мужа к 'медсестрам'. Но старалась не показывать виду.

- А куда Ицхак ее потащил?

- К себе. Ну, ты понимаешь...

- Да, уж... Дедок - в чем душа держится, а еще 'ходок'...

- И слава богу!

- Да кто был бы против? И вообще, это очень полезно, если хочется... Кстати, моя соседка Мири вовсю занимается этим с 'медбратом' Шаулем...

- Что ты говоришь!

- Представь себе! Шауль, вообще, обслуживает всех вдовушек на нашем отделении. Он, и другие 'андроиды' - Габи и Рон.

- То-то 'девушки' такие у нас счастливые ходят!

- Да уж... Можно подумать, что в этом счастье...

- А лесбиянки у нас есть?

- Есть. Это Яеэль и Смадар. Они с 'медсестричками' кувыркаются.

- Вот сказал бы мне кто-нибудь еще двадцать лет тому назад, что до такого доживу - не поверил бы! Во, техника до чего дошла!

- И не говори! Кстати, помнишь, наш Хаймочка еще в двадцатых годах написал рассказ про такой дом престарелых? Мы это еще тогда восприняли за веселую и добрую сказку...

- Ну да. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! Кстати, он не приходил сегодня?

- Да, он в лобби сидит - с кошкой играет. Муська его обожает!

- Как его Лена?

- Нормально. Приходила с ним вчера. Ты спал тогда. Мы решили тебя не будить.

- И как она выглядит?

- Шикарно! Она теперь даже квазисигареты перестала курить. А после курса похудания и пластики - вообще, красоткой стала. Ну, не такая, как его Илана...

- С андроидами никто сравниться не может!

- Даже я?.. - Сара сделала вид, что обиделась.

- Нет, ты - вне конкуренции!

- Вот! - и она обняла мужа и нежно его поцеловала.

Они жили в этом доме престарелых уже пятнадцать лет. А шесть лет тому назад Арон перенес обширный инфаркт. Но этого никто даже не заметил - 'медсестры-роботы' моментально среагировали - тут же провели все реанимационные мероприятия, подготовили его, и в тот же день в операционной 'Пенатов' роботом-хирургом была проведена операция по пересадке всего сердца - на то были медицинские показания.

Новое сердце было выращено из стволовых клеток самого Арона заранее, как и все основные органы - это касалось всех пациентов дома. Через месяц после операции, Арон смог бегать, как молодой. Вообще, роботы следили за всей жизнью 'Пенатов'. Если кто-то заболевал - они его лечили. Диагноз ставили те же роботы. Это были универсальные машины. Они могли все, что может человек, и даже больше. Только рожать они еще не научились. И отсутствие детородной функции - наверное, единственное, в чем они уступали человеку. При этом, между собой машины общались молча - по 'вай-фай'. Одновременно они могли ухаживать за больным, говорить по телефону с десятками абонентов, сканировать интернет в поисках нужной информации и следить за поведением других пациентов. 'Андроиды' никогда никого не ругали, ни на кого не кричали, и тем более, не применяли физического насилия. Это были добрейшие, всепрощающие и стопроцентно преданные людям существа. При этом они внешне ничем не отличались от молодых юношей и девушек - все красивые, милые, теплые на ощупь, и даже пахнут так, как живые люди! Они были для людей всем - друзьями, любовниками, родителями, детьми, учителями, врачами, поварами и сестрами милосердия.

В принципе, 'Пенаты' был обычным домом престарелых, которых в Израиле сотни. И везде роботы с искусственным интеллектом и квантовым 'мозгом'-компьютером заменяли весь обслуживающий персонал. Существовали и роботы частного пользования - они заменяли одиноким людям супругов. Вот и у сына Погранзонов был такой - 'девушка' Илана. Хаим в ней души не чаял! На старости лет он, наконец, нашел то, что искал всю жизнь - идеальную женщину. И пусть эта женщина, на самом деле, была машиной, он был по-настоящему счастлив. При этом он продолжал дружить со своей старой подругой Леной, но любовью занимался, исключительно с Иланой. Она же вела его хозяйство, готовила, убирала и даже приносила определенный доход в 'общую казну' - зарабатывала деньги песнями, которые сама сочиняла и исполняла, выкладывая их в 'ю-тюбе'. Все свои песни она оформляла в виде красочных клипов, и у нее были миллионы подписчиков. И при этом - она была не единственным таким роботом-творцом. Когда-то Хаим подрабатывал к пенсии частными уроками по математике, но теперь роботы заняли и эту нишу. У Хаима осталось всего три ученика из ортодоксальной семьи, родители которых принципиально не использовали роботов - чисто из религиозных соображений. Впрочем, денег ему хватало и так.

А сегодня Хаим Погранзон пришел в очередной раз навестить своих стареньких родителей. Он и сам был немолод - разменял девятый десяток. Он пришел вместе с 'супругой' - роботом Иланой.

Со стороны могло бы показаться, что это идет дедушка с внучкой - высокий, худой, совершенно лысый старик, и рядом - юная красавица, с густой гривой темно-каштановых волос, ярко голубыми глазами и фигурой богини. Одета она была в легкое платье, не смотря на то, что погода стояла по-зимнему прохладная. Сам Хаим был в теплой куртке и вязаной шапочке. Илане, же, роботу, холод нипочем!

Хаим сам выбрал себе нужный облик будущей 'жены'. Процедура выбора была несложной - его подключили к компьютеру и сделали энцефалограмму в реальном времени. При этом он просматривал серию откровенных фотографий различных реальных девушек, и по реакции мозга на них компьютер определял идеальный образ будущей 'супруги'. А потом это воплощалось на фабрике производителя в реальном материале. Это было круче, чем в рассказе Рэя Брэдбери про 'электрическую бабушку'. Так сын Арона и Сары обрел свое счастье. Роботы настолько точно имитировали эмоции человека, что создавалась почти стопроцентная иллюзия общения с живым существом. И при этом - ИДЕАЛЬНЫМ существом! Которое никогда не обидит, не ударит, не нахамит, не обманет, не придаст...

Вот и сейчас, Хаим выглядел совершенно умиротворенным и счастливым.

- Привет, батяня! - с мамой он уже успел поздороваться раньше.

- Привет, сынок! Смотри! Я закончил свою новую картину!

Старик со своей спутницей подошли к мольберту.

- Ого! Вот это да! - Хаим был в восторге. - Ты стал настоящим профессионалом, отец!

- Спасибо сынок! Стараемся!

- А меня так и не издали. А сейчас вообще все издательства закрылись - все интернет заменил. Бумажные книги почти не продаются.

- Не переживай! Все у тебя нормально...

- Да я и не переживаю... Как у меня появилась Илана, я вообще, как заново родился.

- Ну и слава Богу! - сказала мать.

- А знаешь, мама, в Израиле, наконец, изобрели эликсир молодости!

- Да ну?!

- Ага. Уже проходит испытание на людях. Потрясающие результаты! Полное омоложение организма! Старики на самом деле превращаются в тридцатилетних людей.

- Фантастика!

- Скоро это всем станет доступно.

- И мы с твоим папой помолодеем и вернемся в школу преподавать физику...

- Не дай Бог! - отозвался Арон. - Лучше уж здесь, чем в том аду.

- Сейчас в школах тоже работают роботы.

- А люди что делают?

- Люди? Что хотят, то и делают! Наслаждаются жизнью! Балдеют, одним словом!

- Муся пришла! - Илана наклонилась и погладила кошку, которая стала мурлыкать и тереться о ее ноги.

- Интересно, а у нее есть глисты? - спросила мама.

- Нет у нее глистов! - ответила Илана. - Тут за кошками следят также, как и за людьми. Они совершенно здоровы. Даже лямблий у них нет.

- Ты в этом уверена?

- Конечно! Я спросила у персонала.

- Как спросила? По 'вай-фай'? - улыбнулся папа Арон.

- Ну да. Вы же знаете, как мы общаемся между собой...

Тут в дверях появился Ицик в обнимку с Ронит. Ронит уже успела одеться. По всему его гордому виду было видно, что сеанс любви прошел 'на ура'. На 'лице' робота тоже сияла счастливая улыбка, как будто она испытала минимум пять оргазмов.

- Ну, как оно было? - спросила Сара.

- Во! - показал Ицик большой палец. - Слушай, Сара, я перетрахал пол Днепра, но такой бабы у меня никогда не было!

- А как другие две?

- Тоже хороши! Думаю, как-нибудь замутить с ними всеми тремя.

- А это идея! - сказала Ронит. - В следующий раз так и сделаем.

- А они, вообще, чем-то отличаются друг от друга? - спросил Арон.

- Еще как! - со знанием дела ответил Ицхак. - И не только мастью, но и на ощупь. Да и ведут себя по-разному. Ронит - более страстная, а Рахель - более нежная. А Двойра так кричит, что кажется, что у нее, и в самом деле, мультиоргазм!

- Так! - сказала Сара. - Ну, вы тут продолжайте свои мужские разговоры, а я пошла делать вышивку.

- Ой, а можно посмотреть, как вы вышиваете? - спросила Илана.

- Конечно! Пойдем, дочка! Это очень интересно!

Они пошли в комнату Сары. Кошка Муська поспешила за ними.

День продолжался...

Пауль Госсен
МАРАФОН

Весьма респектабельный журнал 'Астро-сити' обратился ко мне с просьбой поделиться воспоминаниями о ныне покойном Роберте Финче, чье имя в последние годы приобрело самый что ни на есть легендарный статус. Я вежливо, но твердо отказался. Однако приближался полувековой юбилей полета к Марсу корабля 'Моби Дик' и всех связанных с этим событий, и предложение пришло снова. На этот раз к сумме гонорара добавилось такое количество нулей, что отказаться было бы просто безумием. Кроме того, меня заверили, что текст воспоминаний будет опубликован в авторской редакции - без какой-либо правки. И я подумал: почему нет? Возьму и напишу, как все было - облегчу душу.

С Робертом Финчем, а по тем временам просто Бобом, я делил одну - совершенно крошечную - каюту. Практически всю ее занимала двухярусная кровать, и Боб спал снизу. Ему тогда было двадцать три, он был невелик ростом, полноват и, несмотря на молодость, имел залысины. Но внешность - это мелочь. Боб и по характеру был вовсе не тот чудо-парень, образом которого сейчас, десятилетия спустя, умиляют онлайн-сериалы. Часто он был груб, порой льстив, всегда напорист и, главное, умел жить. На борту 'Моби Дика' находилось 460 колонистов, и многие практически без гроша. Билет на Марс стоил семьсот тысяч новых юаней - сумма огромная. Мне пришлось продать доставшийся от родителей дом, денег едва хватило, и я совершенно не представлял, как буду выкручиваться дальше. А вот у Боба с финансами проблем не было. Более того, находясь за миллионы километров от Земли, он каждый день, не жалея сил и средств, выходил на связь с маклерами, покупал и продавал акции, делал ставки на лошадиных бегах и женских боях топлес, и за время рейса удвоил свое состояние. По крайней мере, так он говорил.

На Марсе его уже ждала девушка-колонистка, с которой он познакомился через сайт знакомств. Он показал мне ее стереофото. Наполовину японка, наполовину испанка, невероятно похожая на Марию Одзаву, актрису из древнего ужастика 'Токийская особь'. За дружбу с такой можно отдать десять лет жизни, Бобу счастье досталось бесплатно - он ввел чужой пароль при посещении сайта. На орбите Земли его провожала не менее яркая звездочка. Больше всего она походила на негатив - черная кожа и длинные светлые волосы. Эта действительно была актрисой - я видел ее пару раз в нигерийских боевиках. Высокая и красивая, она держала Боба за большой палец левой руки и ревела на весь космопорт. Наш коротышка выдернул палец, чмокнул девушку в плечо и пошел к ближайшему шлюзу, не оборачиваясь.

Были ли мы с Бобом друзьями? Над этим я тогда совершенно не задумывался. В нас кипела молодость, у нас имелась куча свободного времени, и надо было его как-то потратить. Помимо прочего, мы излазили 'Моби Дик' вдоль и поперек, все шестнадцать палуб с каютами и еще столько же с многочисленными складскими помещениями. (Тут надо отметить, что благодаря постоянному вращению, на корабле поддерживалась искусственная гравитация, и мы могли передвигаться на своих двоих, а не парить под потолком, уподобившись архангелам.) На каждой новой палубе нам встречались металлические двери с надписью 'Только для персонала', но Боб не растерялся - стянул в столовой электронную карточку одного из пилотов, и со словами 'Сезам, откройся!' мы беспрепятственно проникали повсюду.

Но хотя настоящей дружбой наши отношения я не назову, должен признаться, что некоторое время испытывал к Бобу искреннюю благодарность. Дело в том, что еще на Земле, готовясь к полету, я прочитал кучу специальной литературы. Помимо прочего я узнал, что главной проблемой экспедиций к другим планетам является повышенная радиация в результате вспышек на Солнце. На земной орбите мы защищены магнитосферой, а вот в дальнем космосе ее нет. Разумеется, за Солнцем следили космические станции и земные обсерватории. Они регулярно присылали сводки. Только сводки не радовали - вспышки, а вслед за ними и коронарные выбросы массы могли начаться в любой момент. Это была почти верная смерть. На 'Моби Дике' имелись помещения, защищенные от радиации, но вместить 460 колонистов плюс команду они не могли. Помнится, меня это страшно волновало: я по нескольку раз за день бегал читать свежие сводки, почти ничего не ел и выглядел не лучшим образом.

- В чем дело? - спросил Боб.

Выслушав мой истеричный рассказ, он пожал плечами.

- Случится повышенная радиация, и что ты сможешь сделать?

- Ничего! - простонал я.

- Значит, и нет проблемы, - констатировал Боб. - Все равно ситуация от тебя не зависит.

Его простой и рассудительный взгляд на столь важную проблему меня тогда просто сразил. Уже через полчаса я ел пирожные и светился от счастья. А вот Боб сразу после нашего разговора поспешил к капитану, нашел нужные слова и заручился, что в случае всплеска радиации за ним, Робертом Финчем, забронировано место в надежно защищенном помещении. Он сам мне об этом и рассказал, как-то изрядно перебрав текиллы.

Но вернемся к совместным экскурсиям. 'Моби Дик', действительно, был огромным, и заплутать в нем было несложно. Так что каждая вылазка за пределы жилой зоны превращалась в небольшое приключение. После нескольких таких экскурсий наши знания о 'Моби Дике' значительно расширились, мы открыли немало секретов, например, где корабельный кок хранит всякие деликатесы, но, к чести Боба и моей тоже, мы к ним не прикоснулись. Куда как больше нас заинтересовал лифт, тоже предназначенный исключительно для персонала. Оказывается, преодолеть все палубы 'Моби Дика' можно было почти мгновенно, в то время как мы тратили по нескольку часов, пробираясь по бесчисленным люкам, коридорам и лестницам. Но если меня это открытие лишь позабавило, то Боб сразу стал задумчив, и я понял, что это не просто так.

Полет к Марсу продолжался 243 дня, за это время произошло немало событий - как комических так и драматических. К концу полета колонисты и экипаж были вымотаны по полной, всем заметно не доставало положительных эмоций... И вот, когда до выхода на марсианскую орбиту осталось три недели, Боб решил использовать эту ситуацию.

- Хочешь заработать? - спросил он меня во время очередной прогулки.

Мы находились на одной из отдаленных палуб, и нас никто не мог слышать.

- Было бы неплохо, - ответил я. - Но не вижу никаких шансов.

Боб остановился, я тоже. Боб скривил странную физиономию.

- Тут появилась идея. Знаешь, что такое марафон?

- Забег на длинную дистанцию. Кажется, 42 километра.

- Правильно. А если быть точным - 42 километра 195 метров.

- И что?

- Я решил организовать такой забег. Думаю, после стольких дней пути многие будут не прочь размяться. С капитаном я договорился - он обещал всяческую поддержку.

- Что? Марафон на борту 'Моби Дика'?

- Именно.

Я расхохотался.

- 'Моби Дик', конечно, велик, но 42 километра... Откуда на корабле беговая дорожка необходимой длины? На Земле, как мне помнится, для проведения марафонов используют шоссе. Боб, ты точно ничего не путаешь?

Боб терпеливо ждал, пока я насмеюсь, потом поднял указательный палец, крепко обхваченный массивным перстнем.

- Послушай, не зря же мы столько раз облазили весь корабль. Я все рассчитал и нашел нужные километры. В принципе, существуют полумарафон и даже четверть марафон - вначале у меня появилось искушение выбрать один из них и резко сократить километраж, но марафон, согласись, звучит лучше. Так что я остановился на классической дистанции.

- Погоди-погоди! - взмолился я. - Да где ты возьмешь необходимое расстояние?

Указательный палец с перстнем начертил перед моим носом большой вопросительный знак, Боб самодовольно хмыкнул и ответил:

- 16 пассажирских и 16 грузовых палуб с лестницами, тамбурами и коридорами дадут в сумме 12 километров 311 метров.

- Так много? - удивился я.

- Никаких сомнений. Капитан подтвердил мои расчеты.

- Хорошо, Боб! Пусть будет 12 с лишним километров. Но ведь требуются еще 30!

Теперь палец начертил что-то мне непонятное. Похоже, какой-то восточный иероглиф.

- Не забывай про обратный путь. Итого 24 километра 622 метра.

- Э-э! - протянул я, чувствуя, что меня бессовестно обманули. - Но ведь если марафонцы побегут назад, они столкнуться с теми, кто отстал и потому бежит им навстречу... Так не пойдет. Да и все равно не хватает более 17 километров.

- Не столкнутся! И недостающие километры тоже найдутся. Послушай... - Боб начал чертить в воздухе какие-то совсем уже невероятные фигуры. - Участники марафона бегут по кораблю 12 километров 311 метров. Дорожка размечается так, что в конце их пути находится шлюзовая камера. Добежавшие надевают скафандры и выходят в космос, где им предстоит, цепляясь за скобы, пройти по внешнему корпусу корабля. Понятно, что по прямой там не будет необходимых 17 километров 573 метров, значит, надо разметить путь зигзагами, удлиняющими расстояние. Их маршрут будет напоминать очертания рождественской елочки - внутри корабля это невозможно, а на внешнем корпусе ничего не мешает. Когда же колонисты, обогнув корабль, вернутся к шлюзовой камере, все, даже самые припозднившиеся, давно ее минуют, и путь назад будет свободен. Остаются финальные 12 километров 311 метров - назад по палубам корабля. И вот он - марафон!

Перстень прочертил перед моим носом восклицательный знак.

- Боб, я не могу проверить твои вычисления, - сказал я. - Надеюсь, ты нигде не ошибся. Вот только... на борту 'Моби Дика' 460 колонистов. Даже если каждый десятый решит принять участие в марафоне, то их не вместит ни один коридор.

- Я очень надеюсь, что побегут почти все, - ответил Боб. - Ведь участие платное - 200 новых юаней с носа. Можно хорошо заработать.

- Это чересчур большая цена, - засомневался я. - Да и бежать 42 километра - совершенно изматывающее развлечение. Пусть колонисты и истомились за месяцы полета, но вряд ли найдется слишком много желающих.

- Найдутся! - заверил Боб. - Ведь 80 процентов собранной суммы будут выплачены как приз победителю. Не забывай: мы летим на Марс, а значит у нас на борту полно авантюристов. А что до узких коридоров - в первом забеге примет участие десять колонистов. В следующем - еще десять. И так далее. Победит тот, кто придет к финишу за минимальное время... Мы можем это позволить - до Марса еще три недели пути.

- Ладно-ладно! - замахал я руками, так как все эти расчеты стали уже надоедать. - А я то здесь причем?

Боб изобразил самую слащавую улыбку из тех, что мне приходилось видеть.

- Повторяю вопрос: хочешь заработать?

Я неопределенно пожал плечами.

- Почему бы и нет? Только не пойму, что от меня требуется. Продавать билеты участникам?

- С этим я справлюсь и сам, - усмехнулся Боб. - Меня интересует: не хочешь ли ты принять участие в забеге?

- У-у, да это всего лишь рекламная атака! - скривился я. - Уволь, Боб! Я найду лучшее применение для 200 новых юаней.

- Ты не понял! - Боб дружески хлопнул меня по плечу. - Я предлагаю тебе победить в этом забеге.

- Это как? - опешил я. - 42 километра... Кончай издеваться!

Боб затряс головой.

- Никаких издевательств. И я вовсе не переоцениваю твою физическую форму. Просто... - Боб извлек из кармана электронную карточку, ту самую - для персонала, и протянул ее мне. - На каждой палубе есть двери, которые она открывает. Это позволит тебе сократить маршрут. А если ты ухитришься незаметно для всех воспользоваться лифтом и промчишься с ветерком сквозь палубы... то тем более.

Я оттолнул его руку.

- Боб!.. - С дыханием начались проблемы, я говорил с трудом. - Боб, я не смогу! Это обман, это... преступление.

- Брось! - ответил Боб. - У тебя, похоже, весьма наивные представления о спорте. Среди моих знакомых есть парочка чемпионов - я неплохо знаю, что творится на стадионах. Если ты думаешь, что там всегда побеждает сильнейший - ты очень ошибаешься.

И Боб снова протянул мне карточку. Я попятился.

- Нет, я не смогу.

- Сможешь! - Боб шагнул вперед и ловко засунул карточку в мой нагрудный карман. - Ведь тебе нужны деньги. Так что лучше скажи спасибо, что я предлагаю стать победителем тебе, а не кому-то другому. И, надеюсь, ты честно поделишься выигрышем, а? Ведь это я все придумал.

Вот, собственно, и все. Не вижу смысла описывать непосредственно первый космический марафон - на эту тему имеется много книг и еще больше фильмов. Сама же идея так всем понравилась, что подобные марафоны стали проводить на многих крупных пассажирских кораблях. Более того, вскоре появились лунный футбол и марсианский волейбол - удивительные игры, если учесть низкую силу тяжести на Луне и Марсе. Произошло это уже без помощи Боба, но именно он считается основоположником космического спорта - его огромная статуя украшает марсианский Олимп, высочайшую вершину Солнечной системы. Вполне возможно, что Роберт Финч это заслужил - я вовсе не собираюсь сгущать краски и недооценивать некоторые из его достоинств. Нет-нет. Я просто решил честно рассказать, как все было. Напомнить, из какого сора этот мир порой прорастает.

Наталия Новаш
СЕМЬЯ МИСТЕРА ПОРУБАТЬКИ Немножко утопический рассказ

- А я-то хотел сделать тебе сюрприз! - разочарованно сказал Тим.

- И что мешает? - удивилась Алеся.

Но Тим молчал, любуясь Алесей. Качество суперсвязи в балтбритской компании 'интеррашинг' было всегда отличное, и на экране Алеся выглядела, как в жизни.

- Так в чем проблема? - напомнила она Тиму.

- Прочитал в новостях, что в понедельник ты прилетишь сюда...

'Прилетишь!' Слова-то какие. Каменный век...'- подумала про себя Алеся, а вслух сказала:

- И ты не рад? А я так соскучилась, что схватилась за любую первую попавшуюся работу, чтобы увидеться...

- И я соскучился! - перебил Тим. - Поэтому взял билет на понедельник до Дэйвилпорта в нашей корпорации 'Интеркосмос'. Через два месяца прилечу...

'Надо же! Через два месяца!' - вздохнула Алеся.

- Сдай его прямо сейчас, - сказала она. - Свой билет! А я закажу другой, в нашей транспортной системе. Тебя доставят прямо из этой кабины, она служит и для путешествий. Только надо будет сказать, чтобы тебя встретили. Ты согласен? Мы увидимся вечером, после обеда, а на Землю отправимся вместе в понедельник!

Тим опешил, хотя давно уже мог привыкнуть к их 'балтбритским' темпам жизни. А в голове промелькнуло еще что-то, важное.

- Ты сказала 'работу' - как там: 'Первую подвернувшуюся?' Значит, работа - не очень?

- Работа как раз очень интересная. Только...

Она на секунду задумалась, стоит ли говорить, что работа опасная.

- Меня взяли в этнографическую экспедицию. Корреспондентом. Будем изучать образ жизни аборигенов.

- За Уралом?

- Про этих нам все известно. Разводят оленей. Жгут в своих юртах нефть для согреву. А в языческом капище - в развалинах ядерного ангара молятся на единственном смартфоне своей 'Алисе'...

Она чуть помолчала, и негромко добавила:

- Людей обнаружили за Смоленском. Только там сплошные мутанты...

- И ты поедешь туда? За Смоленском - выжженная радиоактивная зона!

- Не бойся! У нас будут специальные суперзащищающие костюмы.

- Как и у космонавтов?

'Опять - каменный век! Космонавты!' - усмехнулась Алеся, - у них там все еще космонавты!' Но подкалывать Тима не стала... Обидчивого и легко уязвимого представителя Старого Мира... Потому что влюбилась в него без памяти на первом же курсе университета. Правда, почему-то совсем неизвестно за что... А вслух, пошутила:

- Слушай! А вдруг - и вправду помру от лучевой болезни!? Так что, давай увидимся, пока жива! Сдавай быстренько свой билет!

- У нас это не так просто, ты же знаешь.

- Ладно. У нас, зато все всегда просто. Я уже набираю нашу транспортную компанию. Твоя кабина суперсвязи служит и для экстренных перемещений. Тебя доставят ближайшей линией транспортировки. Запоминай адрес. И не забудь, чтобы тебя встретили.

Тим не знал, что и сказать.

- Так ты согласен?

Он только кивнул и улыбнулся ей счастливой улыбкой. Но мысли его были о чем-то совсем другом.

Вот уже пятьдесят с лишним лет территория от Смоленска до Урала оставалась выжженной радиоактивной пустыней. Больше чем полвека назад, как только в России была нажата пресловутая 'красная кнопка', и еще не успела взлететь первая же выпущенная на Киев ракета с атомной бомбой, все ангары с подобной начинкой на территории бывшей России от Смоленска до Уральских гор получили ответный удар. У англосаксов тоже был гиперзвук ... и не только! Но в этом вопросе русская разведка оплошала. А ракета на Киев была перехвачена новейшим оружием и упала на территории Чернобыльских лесных просторов.

- Так ты согласен? - повторила Алеся.

- Конечно!

- Тогда ожидай в кабине. Вот-вот должна заработать ближайшая линия доставки. И не забудь уточнить адрес.

Экран погас. Тим снова задумался. Как не пустить Алесю в эту дурацкую экспедицию? Влюбился он тоже без памяти, хоть и жили они с Алесей, можно сказать, в разных мирах, принадлежа к народам с разным менталитетом. Предки Тима - из Старого Евросоюза: мать - из Франции, отец - немец. Алеся же была типичной представительницей Нового Мира.

Казалось, что могло сблизить их, таких разных? Но, как и во все времена, сблизил университет. В Кембридже вдруг объявили курс изучения истории и литературы, что вовсе не соответствовало веяниям современности. Желающие, однако, нашлись. Среди них были Тим с Алесей.

Труднее приходилось Тиму. 'Кембридж остается Кембриджем, как и сто лет назад, - думал Тим. - Но весь остальной их Балтбритский мир! О!'

Мир был не тот, в котором Тим вырос. Это был настоящий ужас, сводивший Тима с ума, и он бы чокнулся, если бы не Алеся!

Прежний мир разделился полвека назад после российско-украинских войн. Путинская Россия угрожала человечеству новым миропорядком, и он случился - произошел в действительности, но совсем не такой, о котором мечталось Путину.

Мир изменили страны-победительницы, организовав новый союз под названием Балтбрит, куда кроме стран Балтии и Великобритании вошли Беларусь с Украиной. Когда-то они втроем с Польшей уже образовывали двойной союз и под другими названиями - Великой Польши Посполитой и Великого княжества Литовского. При русской царице Екатерине был уничтожен не только этот союз. Она изменила даже название ВКЛ, обозначив на карте вновь завоеванные земли как 'Балтос руссис' - Белая Русь....- отсюда и пошла Белоруссия...

Тим и Алеся знали все это еще до Кембриджа, ведь они выбрали столь непопулярный факультет, потому что всегда увлекались историей и литературой.

Другие студенты лишь удивлялись загадочным поворотам давних исторических событий. Как удалось маленькой стране победить империю?

'А генеральная линия истории в конце концов непременно берет свое!' - заключал читавший им лекции профессор.

Но все было не так просто. Победить Украине помогли не только англосаксы. Вмешалась еще третья сила. Третья нация, о присутствии которой на планете Земля люди подозревали всегда. Те самые пришельцы. Но не в виде зеленых человечков из летающих тарелок или монстров с большими головами, а в реальном, вполне материальном образе самой обычной 'нечистой силы' из сказок и мифов всех народов мира. Чертей, дэйвов, и прочих многочисленных родственников Сатаны.

Украине помогли диабы. В просторечии - черти.

'Впрочем, это не было особой новостью, - всегда думал Тим. - Это было даже в какой-то степени закономерностью, по старой традиции, узаконенной еще Гоголем. Правда, знакомой лишь редким любителям литературы. Кто помог кузнецу Вавиле слетать к русской императрице Екатерине за ее царскими черевичками для красавицы Гали? 'Черт' всегда предпочитал помочь украинцу, и редко когда - русскому. Он помогал самым дерзким, решительным и свободным. Так случилось и на украинской войне. Всем чертям ненавистен был поп-толоконный лоб, возомнивший себя господом - богом! И черти стали на сторону потомков Вавилы. Не говоря уж о том, что задолго до этой войны надоумили американцев сделать дроны и прочие беспилотники, чтобы украинский Давид смог победить ядерного Голиафа...

Диабы вмешались не только в войну. Они изменили и жизнь в Новом Мире.

Тим вздрогнул, услышав громкий сигнал вызова.

На экране возникла голова диаба в особой шапочке, какие носил каждый чиновник. Такие черные шапочки с крылышками были у древнекитайских судей. И Тим однажды на семинаре по конфуцианству сказал Алесе, что эти головные уборы, вероятно, остались китайцам вместе с законами от диабов, обучавших когда-то этот древний народ правосудию, и он даже показал знаменитое изображение Конфуция - тоже с рожками на голове.

- Ваш билет сдан, - проговорил диаб. - В ближайшее время вас отправят к месту назначения. Расслабьтесь, примите удобную позу и постарайтесь не шевелиться.

- И долго не шевелиться? - удивился Тим.

Чиновник лишь вежливо улыбнулся.

Тим поудобней устроился в кресле из мягкого красного пластика, а шевельнуться в следующую секунду он бы уже сам не смог. Кресло начало обтекать его тело, сковывая мягким, эластичным панцирем. Свободными оставались только шея и голова.

- Уточним адрес, - сказал диаб. - Дэйвилпорт, округ Белбрит. Семья мистера По. Все верно?

- И все же, наверное, Балтбрит? - засомневался Тим. - А у семьи - какое-то более длинное название...

- Не путайте, - покачал головой диаб. - 'Балтбрит' - название вашего европейского союза на Земле. А Белбрит - всего лишь округ на нашей планете, где живут исключительно англичане и беларусы.

Тим вспомнил: 'Алесина бабушка говорила, что коренные западные беларусы - длинноносые и голубоглазые со светлыми волосами - похожи на англичан, а черноглазые и черноволосые маленькие полешуки - на кельтов. Может, поэтому и стали на новом месте жить вместе?..'

- А фамилии мы сокращаем, - продолжал уточнять диаб. - Семья мистера Порубатьки, не так ли?

Тим кивнул все же не слишком уверенно. Что ни говори, а адрес был какой-то странный: ни города, ни названия улицы...

- Городов и улиц у нас нет! - угадал его сомнения чиновник. - Люди живут, где им вздумается, на природе. Как англичане когда-то в своих поместьях, и беларусы - на хуторах. И вас, конечно же, надо будет встретить?

На это Тим гордо сказал, что нет. Что он? Маленький, и сам не найдет дорогу?

Лицо диаба исчезло, экран потух.

- Тима тотчас начало клонить в сон. Потом он, кажется, потерял сознание. Потому что совсем не мог вспомнить, как оказался вместо красного в кресле белого цвета, а 'панцирь' уже не сковывал его тела. Рядом стояло еще одно такое же и одно красное. И кабина была не та. Побольше. Тоже - матово-белая, без окон без дверей - но не квадратная, а вытянутая в длину. На противоположной, такой же матово-белой стене темнел экран и чуть светилась неприметная доска с надписью 'Станция ? 4. Округ Белбрит'. Под ней на крючках висели пистолеты разных размеров и рядом - табличка: 'Парализующее оружие. Не забудь взять с собой'.

Три стоявших у стены автомата выдавали один - кофе, второй - прозрачные плащи от дождя. А третий, совсем огромный, рядом с которым стояли три сервировочных столика, имел ряд кнопок, под которыми были красочные картинки. Тим встал и подошел ближе. Под кнопками на прозрачных окошечках красочно изображались аппетитные блюда в тарелках. Ниже была надпись 'Только одна порция' и второй ряд кнопок: под номерами и без картинок.

Все три автомата не работали.

Оставалось только рассматривать шедевры местной кулинарии, и пока он глазел на эти шедевры, никто так и не появился. А блюд было много. Тут можно было получить яичницу с ветчиной, чай с гренками, молоко с блинами и нечто вроде колбасы с картошкой...

Вдруг станция ожила. Экран на стене засветился, ярко засияли лампы под потолком, осветились изнутри автоматы и из раскрывшихся в стене створок прежде совсем незаметной двери вбежали два негритенка. Тим шарахнулся от них в сторону, чуть не налетев на экран. Хохоча и жестикулируя, они лопотали на незнакомом языке и, даже не взглянув на Тима, прямиком направились к автомату, где, склонившись к нижнему ряду кнопок, под номерами и без картинок, стали по очереди тыкать пальцами во все кнопки подряд.

Из стены автомата стала вытягиваться металлическая лента - планка, и по ней поползли друг за другом вазочки с разноцветным мороженым, тарелки и чашки как раз в тот момент, когда край этой планки соединился с низенькой стойкой бара, выросшего из пола вместе с двумя вертящимися стульчиками. И только теперь, по-прежнему не видя лиц, Тим понял, что перед ним вовсе не негритята. На детских затылках из курчавых волос торчали едва заметные рожки, а из коротких штанишек - хвосты. А при взгляде на тонкие детские ноги Тим просто напросто не поверил своим глазам.

Покончив с едой, странные дети кинулись к автомату, выдававшему дождевики, и опять в прежнем темпе, будто куда-то дико спешили, принялись без разбору тыкать во все кнопки подряд.

Плащи вылетали свернутыми, в воздухе раздувались, как воздушные шарики и улетали к двери - красные, белые, и разных других цветов и размеров. Там они устилали пол, и Тим подумал: 'Кто это все будет убирать?' Между тем планка с посудой въехала в автомат. Там зашумело, забулькало, заурчало. Явно, лилась вода.

Черти выбрали по прозрачному дождевику и, быстро их на себя натянув, кинулись к раскрытой двери, где и скрылись мгновенно с глаз Тима. Дверь начала закрываться.

Он остолбенел, напряженно думая: 'Надо скорей, за ними, а то закроется...', но так и не смог сдвинуться с места.

Дверь, однако, полностью не сомкнулась со стеной: из за застрявшего между ними плаща оставалась щель.

Теперь Тим бросился к двери, и та перед ним раскрылась.

Под порогом валялись в траве два красных плаща. Было безветренно, и на них образовались лужицы. А впереди...Там тоже, по всей вероятности, дело шло к вечеру, и даже дождь с туманом за стенами пластикового павильона ничем не отличались от моросящей мглы лондонского космодрома. 'Впрочем, лондонского давно нет, а наш, парижский, редко омрачается естественными дождями! - подумал Тим. - Искусственные направляют на парки или поля - дело идет на Земле к глобальной засухе...'

Этому миру засуха явно не грозила. Тим в жизни не видел столько зеленого цвета. Пейзаж был даже не деревенским, он был диким. К крыльцу подступали некошеные луга, и разными оттенками играл открывавшийся впереди холмистый ландшафт - луга, рощицы, холмы и перелески. Впрочем, в траве по пояс шла от крыльца утоптанная дорожка. И, кажется даже залитая чем-то вроде сероватого бетона, а по обеим сторонам от нее лежали две ленты примятой травы, шириной каждая по полметра. Словно впереди просто проехали катком, а не скосили высокую траву.

Всматриваясь в зеленый пейзаж, Тим заметил вдруг впереди, и к счастью, не так уж далеко, нечто искусственного происхождения: какой-то серый блестящий купол, выглядывал из-за холмистых лугов. Нечто вроде того, что натягивают над футбольным полем или теннисным кортом, а правей, на краю темноватого лесочка белела будка с большим оранжевым треугольником на стене. Похожая на ту, из которой его перенесла сюда Балтбритская компания 'Интеррашинг'.

Лампы на потолке медленно гасли, и автоматы переставали светиться.

Тим чертыхнулся. Пнув ногой в стену, он зло подумал, что выместит все на первом же служащем этой захолустной станции. Но раз тут никто не появился за все время, что в ней околачивались два голодных чертенка, похоже, и не появится вообще.

Глянув вдаль, он вдруг заметил, как на вершине ближнего из холмов, у белой будки, вырастают из трав две детские фигурки в мокрых блестящих дождевиках.

Решив, что тропа от крыльца ведет туда, Тим смело шагнул в моросящий дождь на узкую полоску бетона. А на всей этой, с позволения сказать, дороге, учитывая две ленты примятой вокруг травы, могли с трудом разминуться два велосипеда. Автомобилям пришлось бы съезжать в травяную 'саванну'. 'Их нет и в помине здесь, этих автомобилей, как и людей!' - подумал Тим.

Дорога у белой будки резко повернула налево. Он растерянно постоял у стены с оранжевым треугольником и надписью 'ИНТЕРРАШИНГ', поднял с песка брошенные дождевики, один накинул себе на голову, другой обвязал вокруг пояса и зашагал по дороге. Вид у него был довольно смешной, но оценить это было некому. Слева стеной высилась трава, справа тянулся молоденький соснячок. На земле цвел вереск, зеленел мох и пестрели лишайники.

В освоенных областях переселенцы полностью заменили здешнюю флору земной. Сложнее оказалось с фауной. Живность быстро приспособилась к земным растениям, и люди посчитали неэтичным избавляться от местных хищников, даже от тех, что были опасны и доставляли много хлопот. Только один вид, местные волки, скрестившись с собаками, получили от них ген любви к человеку и жили вместе с людьми. Другие были очень опасны. Поэтому приезжим рекомендовали запасаться оружием. Парализующим, разумеется. Здешние высокоэтичные колонизаторы жалели хищников. Тима передернуло и от этой мысли.

Лес кончился, на открытых полянах стояли раскидистые сосны. Дорога шла вниз и у подножья холма как бы кончалась, и не было видно, чтобы она поднималась на следующий пригорок...

Тим посмотрел направо. Совсем рядом между холмами был тот самый серебристый купол. А под раскидистым деревом неподалеку стоял домишко из серых бревен, очень напоминающий бунгало.

К дому вела тропинка. Почти у крыльца он увидел вполне приличную дорожку в направлении серого купола, причем та постепенно расширялась. По ней он и зашагал.

Неожиданно ветер донес запах свежего хлеба.

Уже по широкой подъездной дороге Тим подбежал к загадочному сооружению, а оттуда послышался гул каких-то работающих механизмов. Запахло вкусными поджаристыми батонами.

- Наконец-то! - закричал Тим. - Ура! Я приветствую вас, аборигены! Я приветствую тебя, пекарня! - и вспомнил русскую сказку про печку, которая стояла посреди поля и умоляла всякого путника: 'Съешь моего пирожка!!'

Тим заплясал вприпрыжку, захлопал в ладоши и, удивляясь самому себе, представил, как кинется сейчас радостно на шею этим бородатым пекарям в белых пекарских колпаках, с сильными, обсыпанными мукой руками. Им не надо автомобилей, они ходят по дорогам из примятой травы и пекут хлеб в стоящих средь полей и лугов пекарнях.

Это действительно была пекарня. Из ее освещенного жерла выезжали ящики с горячим душистым хлебом, сами обтягивались на ходу прозрачной пленкой и взмывали в воздух...

Молча, как завороженный кролик, смотрел молодой человек на эти подкатывающие и взлетавшие ящики... Распространявшие горячий дух хлеба...Четыре, пять, шесть. Заныло под ложечкой, и потекли слюнки, когда темная тень, распахнув огромные крылья, метнулась над головой прямо к светящемуся жерлу и спикировала на не успевший обтянуться ящик. Тварь ухватила темную благоухающую буханку страшными когтистыми лапами и молнией взмыла вверх. Ощутивший вдруг голод Тим тоже рванулся к ящику, тоже схватил буханку и, инстинктивно прижав к груди двумя руками, почувствовал, что краснеет.

Решительность была проявлена вовремя. Следующие ящики были только с булочками, рогаликами и пирожными. Неожиданно еще одна тень метнулась над ним, и его сильно ударили по голове мощные тяжелые крылья. 'Как пыльным мешком по башке!' - промелькнула мысль, и все исчезло.

Тим проснулся оттого, что ему было хорошо. Что-то теплое и живое грело один бок. Лицо его облизывали горячим и шершавым языком. Язык этот должен был быть с детскую теннисную ракетку, но это не испугало, потому что в детстве точно так же облизывала ему лицо собака Альма.

И все же, хорошего было мало. Он очнулся на холодной земле, со страшной головной болью, с какими-то тварями под боком и без буханки хлеба в руках. Лизать его перестали. Было уже темно. А изо рта шел пар, и становилось все холоднее. Жерло пекарни исчезло в серо-серебристой поверхности купола.

И тут совсем рядом раздалось рычание.

Он с трудом повернул голову. Светящийся ошейник делал вполне различимой страшную челюсть огромной собаки 'с глазами, как чайные чашки'. Опять вспомнилась сказка, и вдруг эта челюсть, скорей, как у чупакабры, ухватила его за узлом завязанный на животе дождевик и подняла с земли. Вторая зубастая пасть поддерживала за шиворот.

Потом под утробные звуки рычания его потащили прямиком к домику, где окно и открытая дверь сразу же засветились и кто-то выскочил на крыльцо.

- О боже! - вскричал по-английски худой и нескладный молодой человек в пижаме. - Торо! Торо! - обратился он к гигантской собаке. - Воды!

Торо отпустил узел плаща на животе Тима и скрылся в доме.

- Вы живы? - очень глупо спросил высокий молодой человек, и Тим ошеломленно уставился на хозяина.

Слишком юный, но тем не менее бородатый, интеллигентного вида, с всклокоченной шевелюрой - точь-в-точь молодой князь Мышкин, как сфантазировалось Тиму, наклонился к самому лицу спасенного и обернулся к собаке:

- Торо! Он жив!

Торо уже держал в зубах ковшик с водой. И размером, и видом был он с огромного льва, напоминавшего лабрадора, а ростом - с Тима.

- Дина! Мои очки!

'Дина - вторая тварь, которая дышит сзади', - подумал Тим, и тут его перестали держать за воротник.

Хозяин растерянно принялся хлопать себя по карманам, но это было безрезультатно, потом догадался взять ковшик из пасти чудовища и тыкал им куда-то в нос Тиму, но Тим поскорее перехватил воду, чтобы не расплескать. А сам, пошатнувшись, едва не грохнулся - спасибо, пес ухватил снова за узел на животе.

- Ах, Торо, беги за Диной, они, наверное, в кабинете! Нет. Принеси лучше те, которые в спальне...

Зверюга перестала держать за плащ и исчезла в дверях домика, а хозяин, обняв, повел Тима следом и усадил в кресло у печки. Здесь было очень тепло. А когда Тим хлебнул из ковшика, стало еще теплее. Там было первоклассное виски.

- Спасибо! - Тим вернул ковшик хозяину и представился.

- Доди Биллигот... - хозяин склонился и неловко протянул худую руку. В отблесках пламени Тим разглядел рожки в курчавой рыжеватой шевелюре. - Студент Кембриджского университета. Сейчас на каникулах подрабатываю смотрителем... этой пекарни.

- Вы из Кембриджа? - удивился Тим. - Мне определенно знакомо ваше лицо...

- Это я, видите ли, в Гринвичской обсерватории усовершенствовал стереометод Пакстона...

- Ну, конечно! Вы же - тот самый Биллигот! - схватился за голову Тим. - Как я вас не узнал! У меня, наверное, сотрясение мозга! - И начал рассказывать свою историю.

- Но зачем вы приехали? - перебил сразу Доди.

- Я люблю Алесю, - просто сказал Тим. - И ее нельзя отпускать в эту дурацкую экспедицию за Смоленск. Там все еще страшная радиация.

- Но там обнаружили дикарей. Им надо передать смартфоны. Пусть молятся 'богине Алисе', как за Уралом. А мы настроим 'Алису', чтобы давала им разумные советы и приучала к цивилизации. И нужна гуманитарная помощь...

- Зачем? - Тим возмутился. - Никакой помощи они не заслуживают.

'Русские заслужили то, что получили! - всегда думал он. - Они развязали и одобрили войну всем народом, а потом безжалостно уничтожали Украину. Так пусть и живут в дикости. И пусть пройдут тысячи лет, пока там опять появится новый Путин, чтобы вновь завоевывать мир!'

- Доди только покачал головой и сказал:

- Так нельзя... Но мы не пустим туда Алесю. Попытаемся не пустить.

- А у меня это получится наверняка. Как мне сейчас к ней добраться?

- Плохо, что вы отказались, чтобы вас встретили! Теперь чиновники транспортной компании не появятся здесь до следующего гостя! Могут пройти и годы.

- Тим только вздохнул.

Пока черт слушал дальше, почему-то все больше хмурясь, псы принесли две пары очков и хозяин небрежно сунул их в карман рубашки. Зверюги улеглись на ковре поближе к огню, и места у печки совсем не осталось. Даже для второго кресла, которое Тим приметил возле стола с многочисленными пультиками и экранами. 'Там моя аппаратура для контроля за работой пекарни, - кивнул хозяин - За процессом выпечки и доставкой заказов по адресам с помощью дронов...' - он продолжать вежливо стоять возле гостя и внимательно слушать. Но думал о чем-то совсем другом, потому что вдруг встревоженно спросил:

- Когда вы здесь оказались, было еще светло?

- Дело шло к вечеру, как и у нас в Париже...

- А сейчас - ночь. Значит, что-то случилось с Алесей! Понимаете? Уж она бы, беспокоясь о Вас, десять раз позвонила за это время! Узнать, как вы добрались! Справилась бы непременно...Но она молчит. Поэтому, я волнуюсь, я знаю эту семью, я их родственник!..

'Родственник? Какая еще к черту... с чертом родня!? - ничего не понимал Тим, а потом вспомнил: мать у Алеси была знаменитая оперная дива, взявшая псевдоним прославленной белорусской певицы прошлого Катерины Лявчук. Мать Алеси ушла от мужа и была очень счастлива с диабом, который сейчас возглавлял семью. 'Живут душа в душу, - говорила Алеся. - Без ссор и скандалов, как было с отцом...Только общих детей не может быть. И всем нам вместе - очень хорошо!' А на вопрос, как же у чертей появляются дети, ответила, что наука у них такая древняя, что позволяет им размножаться партеногенезом на родной планете. И добавила: 'В процессе эволюции у диабов слабый пол вымер и остались одни мужчины. У нас сильный пол - женщины. Похоже, вымрут мужчины... Зато две расы создадут счастливую семью...'

Тим знал: диабы всегда выбирали самых прекрасных и умных женщин, а поскольку были однолюбами, боготворили их и все им прощали...

'Но что-то, однако, и в самом деле не так!' - дошло, наконец, до Тима.

- Понимаете, я - племянник Дэйвила Парубатьки, - тем временем продолжал объяснять Доди. - Он - диаб украинского происхождения. Хорошо знаю Алесю и всю семью... Если она вас любит, почему не свяжется сейчас со мной и не спросит о вас?.. Ведь я живу рядом со станцией... Что-то произошло...'

- А что... Что могло случиться?

- Все что угодно. Хищники сбились в стаю и могли напасть. А псам не удалось отбиться...

- Вам приходится самих себя защищать? - удивился Тим. - Куда смотрит правительство?

- Какое правительство? - еще больше удивился Доди. - У нас его нет.

- Должно же оно создать какие-то защищающие отряды...

- У нас нет правительства, - повторил Доди.

- Ну, не знаю, как у вас называются органы власти.

- Для чего нам они?

- Но кто-то же вами в таком случае управляет?

- Вы хотите сказать, что нами - живущими здесь людьми - в нашем доме может кто-нибудь управлять?

- Но кто-то же управляет этой планетой? - вспылил Тим, решив, что над ним подшучивают.

- Что вы понимаете под управлением?

- Ничего я не понимаю! - огрызнулся Тим. - Но нельзя же жить... просто так. Словно дикари.

- А почему же нет? Мы так живем. Здесь нет никакого государства.

- Кто вас в таком случае защитит, если нет государства?

- Но любое государство из защитника может запросто превратиться в... нападающего. Да еще какого! Почище, чем здешние хищники. Или хуже - начнет яростно защищать! Только не нас, а себя от нас...Как было в России перед последней войной! Там государство защищал от народа миллион разных охранников: солдат, полицейских и сотрудников всяческих спецслужб. Да так хорошо это делал, что когда власти решили захватить Украину, никто и слова сказать не смел против войны. Потому и дошло до ядерной...

- Я говорил совсем о другом... - обиделся Тим.

- У вас всегда говорили о другом... Избави нас бог от любых охранников!

- Но хищники могли напасть?

- Конечно, я же сказал. Здешние волки.

- А что сейчас можно сделать?

- Помочь. Отправиться к ним вместе с Торо и Диной. Я их отошлю мгновенно. А вот что делать с вами?

- Со мной?

- Ну да. Ведь я не имею права включать транспортную систему на станции, чтобы переправить и вас к Алесе... Остается...

- Что?

- Перебросить вас контрабандой. Собственными усилиями.

- Есть два способа, - сказал Доди. - Мы испробуем оба, если вы согласитесь.

- Почему же нет?

- Есть риск для жизни... А контрабандным способом - особенно...

Но Тим, готовый спасать Алесю от всего на свете, пропустил эти слова мимо ушей. Он лишь поудобней уселся в желто-синем кресле соседней будки 'интеррашинга', куда его затащил Доди. Здесь казалось все таким необычным, просто волшебным! О риске не думалось.

- Как знаете. Я предупредил.

Тим знал, конечно, что все балтбритцы и диабы, путешествуя таким способом, каждую секунду рискуют расстаться с жизнью. Можно не рассчитать прыжок и попасть неизвестно куда - в неведомые дали и пространства - и оттуда уже не вернуться. Но сейчас это не имело значения. Тим искренне сказал:

- Я согласен.

Биллигот задумчиво покачал головой:

- Вы хоть знаете, откуда такое название 'Интеррашинг'?

- 'Раш' - прыжок... И что-то там, доставлено было в Россию этим способом... 'Самим чертом!' - вспомнилось вдруг, как и Вавила, оседлав рогатого, летал к царице.

- Так и вижу сейчас ваши мысли, - холодно осадил Доди. - Раш - и, правда, - еще и 'прыжок', 'бросок'. Только молниеносный... Вы даже не осознаете, что умрете.

- И хорошо. Никаких похорон! - усмехнулся Тим.

- Неизвестно, каково это - умирать таким образом... А Гоголь приукрасил путешествие для придирчивого читателя. Черт с Вавилой вовсе не 'летели'! Мгновенно перенеслись в столицу. Тогда еще не было слова 'Раша'. Так все-таки, что изначально означало 'интеррашинг', вы знаете?

Тим опять почувствовал себя униженным. Что же, он не знает таких вещей!?

- Название всем известной транспортной компании... А слово - народ придумал. После того как диабы уничтожили Россию.

Когда, сравняв украинские города с Землей, Путин сказал свою знаменитую фразу 'мы еще и не начинали', а НАТО приняло решение о превентивном ударе по стране-агрессору, едва только русские начнут приводить в готовность свое ядерное оружие, диабы тоже приняли свое решение.

Они приняли его во время Первой русско-украинской войны, но осуществили - в начале Второй. Первая кончилась миром на условиях страны-агрессора, захватившей Донбасс, потому что от Украины могло не остаться ничего... Такой мир был ошибкой: во время перемирия Россия готовилась уже к ядерной войне. Вот тогда вмешались диабы. И тем решили исход России... Они нанесли свой удар вместо нерешительного человечества... Помогли его нанести мгновенно - по всем ядерным ангарам от Смоленска до Урала. Смерть в Россию несли не самолеты и не ракеты... Диабы отправили бомбы в Рашу с помощью мгновенного способа транспортировки - потом его и назвали 'интеррашингом'.

- Итак, два способа... - повторил Доди. - Первый - наиболее прост. И если нам повезет, все будет хорошо. Но для этого вам надо избавиться от предрассудков!

- И от каких же? - кисло спросил Тим.

- Забыть все, что вам говорили на Земле про 'интеррашинг'. А суть заключается в том, что человек, способный к нему, может иногда совершить первое перемещение без всякого обучения. Надо только избавиться от тормозящих комплексов - нужна вера!

Веры у Тима не было, и поэтому, когда после выполнения всех инструкций он, как был, так и остался в будке, тогда как его спутник из соседнего кресла исчез, Тима это нисколько не удивило.

- Попробуем второй способ! - сказал Доди, появляясь минут через пять с оттопыренным карманом и белым чемоданчиком аптечки в руках.

Достав маску для наркоза, а из оттопыренного кармана - бутылку виски, Доди вытащил из него же и складной стаканчик, а потом влил туда добрую половину содержимого бутылки:

- Выпейте, сколько сможете!

- Вы что, издеваетесь? - возмутился Тим.

- Не хочу вас разочаровывать, - сказал Доди, - но другого способа нет. - Это облегчит вам наркоз. А от опьянения не останется и следа, когда мы будем на месте. Вы будете перед Алесей в лучшей форме! Мозг использует алкоголь как необходимую энергетическую защиту.

- Тим, не колеблясь, протянул руку и залпом выпил содержимое стаканчика.

Еще порывшись в содержимом аптечки, Доди достал флакончик с эфиром и, усадив Тима поудобней в кресле, принялся по всем правилам давать наркоз.

Мир стал отодвигаться куда-то на дальний план, и в ушах зашумело.

- Да, друг мой, трудно представить, - доносилось до бедного Тима, которого стало покачивать на волнах эйфории, - нам трудно даже предположить, как близки были ваши пьяницы и наркоманы до этого величайшего из открытий! Как близки они были, витая в выдуманных мирах, от миров удивительных и реальных! Но... да пускай имеющий уши пьяница не услышит! Не дано, однако же, и прозреть закрывшим уши свои... И не суждена жизнь высшая убоявшемуся за жизнь земную...

Тим и не заметил, как уснул. Но, как ему показалось, - не больше, чем через минуту, - убедился, что Доди был прав: от опьянения не осталось и следа.

В открытую дверь совсем другой, мрачной и темной будки залетали ночные бабочки. Он увидел яркий фонарь над черепичной крышей и освещенные окна деревянного одноэтажного дома. Тот был гораздо больше и выше, чем у Доди. И перед домом белела кабина огромного санитарного вертолета с красным крестом и пропеллером наверху. Такая 'скорая' прилетала к Тиму, когда у него в Кембридже разболелся зуб. Внутри 'скорой' помещалась маленькая операционная, где ему вскрыли под наркозом воспаленную гранулему. Здесь поместилось бы пять таких операционных.

В дверях появился Доди, Тим вскочил и бросился к нему навстречу, но тот преградил дорогу.

- Подожди, Тим. - Вид у Доди был встревоженный. Он попытался удержать Тима в кресле.

- Случилось что-то Алесей? Пусти меня к ней! - закричал Тим.

- Тебе лучше подождать здесь, в кабине. Сейчас придет ее отчим и скажет... Была операция...

- Ее оперировали всю ночь? Поэтому она не звонила и не спрашивала про меня?

- Да Тим, да! Тебе лучше обождать здесь. Сейчас отчим тебе объяснит...

Предчувствуя что-то плохое и даже подумав о самом худшем, он оттолкнул Доди и прыгнул в открытую дверь.

Оба бросились вокруг дома через сад, над которым уже занимался рассвет.

В первых лучах рассвета на нелепо освещенной яркими лампами террасе, за которой голубел бассейн, сидела семья мистера Порубатьки. Впрочем, не вся, а лишь ее половина. Мать Алеси, оперная примадонна, не вернулась с гастролей. Алеся, видимо, еще оставалась в операционной. В большом кресле сидел красавец диаб. Высокий, очень представительный мужчина. Не старый и не молодой. Но видно, что исстрадавшийся за эту ночь. На полу, прислонившись к креслу, притихли знакомые Тиму дьяволята. Испуганные и молчаливые - совсем не такие резвые, как при первой встрече. Ближе к воде всю оставшуюся террасу заняли две собаки. Не похожие на Торо с Диной - не рыжие и добродушные полульвы-полусобаки, а точь-в-точь пара серых и злых волков.

Диаб устало взглянул на Тима.

- Вам лучше сейчас уйти! - сказал он. - Операция кончилась благополучно. Алеся знает, что вы приехали. И она не хочет вас видеть.

- Что? - не поверил Тим.

Он долго не мог этому поверить, как упорно ему не объясняли причину. Можно ли всерьез разлюбить из-за того что полвека назад сделали твои предки? Пусть на их совести - зло... трусость... Но как это - вдруг разлюбить того, кто к этому злу непричастен, кто не может иметь к нему отношения?

- Я не верю! Не верю! - повторял и повторял Тим.

- Поймите, она пережила такую боль... - продолжал настойчиво объяснять диаб.

Тим не хотел ничего понимать. Он знал, что врожденная опухоль на голове Алеси иногда приносила ей страдания. Она не была видна на затылке под роскошными волосами. А врачи говорили, что с этим вполне можно жить...

- Это боль, которую трудно перенести, - повторял отчим. - И даже нельзя вынести, не повредившись в уме, не повредив психику... А наркоз было дать нельзя! Окуломедуллярная саркома - окруженная капсулой часть мозга, и уже поэтому ее удалять опасно. Разрастаясь, с невыносимой болью она выходит наружу через костную ткань в области родничка. Сейчас внутри черепа создалось колоссальное давление, и, чтобы облегчить страдание, вмешались хирурги... Да еще пришлось без наркоза удалять окружающую опухоль плотную оболочку...

'Это ужасно! - слушая, думал Тим. - Но при чем тут я? Я же ни в чем этом не виноват..'

- Частая мутация у земных женщин из-за воздействия повышенной радиации. После войны началась эпидемия таких мутаций в Европе, главным образом на границе... ближе к России. Окуломедуллярная саркома - известный с древних времен мутагенный орган на загрязненных территориях. Как шесть рук у Будды или... тело лошади у кентавра...

Но Тим не хотел слушать:

- Все это неправда. Алеся любит меня. Я не верю...

- Любила - сказал диаб.

- Но нельзя из-за этого разлюбить!

- Может быть, и нельзя. Она вас и не разлюбит. Пока. Повторяю: это временное помешательство из-за боли.

- Но я же не виноват в этой боли!

- Виноваты не вы. Это память обиженных поколений... Она просыпается иногда вот так, из-за пережитых слишком сильных страданий. Вину за которые надо на кого-нибудь свалить... В прошлом во всем обвиняли тех, кто когда-то, якобы, распял Христа. Теперь в последствиях радиации винят Старый Евросоюз. Никакого Христа никто, разумеется, не распинал. Это миф. Такой же миф создался сейчас о том, что французы и немцы виноваты в ядерной катастрофе. Да, Франция и Германия вовремя не поставляли Украине оружие и всячески оттягивали необходимую для победы помощь, чтобы 'Путин сохранил лицо', лебезили и заискивали перед ним, как когда-то в прошлом - перед Гитлером... И своим оттягиванием необходимой Украине помощи довели теперешний мир до случившегося ядерного кошмара. За это французов и немцев винят до сих пор. Это их крест. Наказание за обычную человеческую трусость. А нести его придется вам - вам с Алесей. И не вините ее сейчас. Боль, которую она вынесла, непереносима. Не тревожьте ее, она уже в своей спальне, и ей скоро дадут снотворное. И она уснет.

Тим увидел дверь, ведущую с террасы в дом.

- Но снотворное еще не дали?

- Дают. Минут через десять наступит сон...

- Пустите!

Но Доди крепко схватил его за руки.

Тим опять вырвался:

- Пустите меня! Дайте мне эти десять минут. Или пять. Мне хватит одной минуты...

Он стремительно вбежал в спальню.

Алеся выглядела похудевшей и исстрадавшейся больше, чем ее отчим. Она отвернулась.

- Уходи, Тим! Я тебя не люблю

- Ты меня разлюбила?

- Можешь считать, что так. Я не хочу тебя видеть.

- Почему?

- Пусть тебе объяснят другие. У меня открылось новое зрение. Я все теперь вижу по-другому. А они все знают. Считай, что я разлюбила тебя.

- Нет, Алеся! Ты не просто меня разлюбила! - Тим в отчаянье глянул на Доди и стал ревновать. - Просто ты, как все женщины, выбираешь дьявола! А они всегда выбирали Сатану.

- А чем же плох дьявол?

- Чем плох сеятель зла? Тот, кто сеет его плевелы на Земле?...

- Ах, нет, Тим! Зло сеет не он! Оно появляется в мире само по себе, а дьявол его лишь выращивает, делает видимым - чтобы плевелы зла стали заметны миру, и их можно было скорее вырвать...

- Может быть, ты права.

- Помнишь, как он о себе сказал: 'Я - тот, кто вечно ищет зла и вечно совершает благо!' Не 'хочет', Тим, а ищет его - выискивает в душах людей зло, толкая подлого человека на все тяжкое, чтобы вскрыть живущее в нем злодейство...

- Ты говорила это на семинаре! - вспомнив, воскликнул Тим, в надежде, что она становится его прежней Алесей.

- Как люди не понимают, что он совершает благо, показывая миру зло? Лишь глупые простецы в прошлом олицетворяли зло с Сатаной. Наш Поздняк, Тим, назвал когда-то Сатаной Путина... Но Путин - не Сатана. Он - крыса. Жалкая крыса, которой дьявол шепнул на ухо: 'Устрой войну! Напади на соседнюю Украину! Покажи всем свой собственный русский фашизм - чтобы мир увидал, какова Россия на самом деле, какая она настоящая фашистская страна!.. Лицемерная и жестокая. И пусть она так себя уничтожит!'

'Все верно! - подумал Тим. - Россия всегда была злом. Опасным для всего мира. А двадцать третьего февраля это было лживое непобедимое зло в чистом виде... И дьявол науськал его начать войну, чтобы хитростью его победить...'

- И в этом был единственный вариант спасения. Чтобы дальше смог существовать мир, нужно было сделать так, чтобы в нем перестала существовать Россия...

- С ее запасом атомных бомб, способным погубить все. Ты права, Алеся! Ты умница. Я очень тебя люблю!

- И после этого ты говоришь, что Сатана - зло? Что во всем виноваты диабы? Да, они нанесли удар по России. Но разве они просто... не уничтожили зло? Разве они не вырвали плевел зла, чтобы выжил весь остальной мир? И мир не погиб благодаря тому, что в нем не стало России...

Но Алесе не дали договорить. В спальню вбежали все, кто сидел на террасе, и даже Торо с Диной, которые до этого охраняли сад, потому что собако-волки мистера Порубатьки целиком вышли из строя, переживая за свою хозяйку.

Тим бросился поскорей к Алесе, но Доди снова схватил его за руку:

- Пойдемте! Не волнуйте ее! Зачем вы сюда пришли?

- Сказать главное, - цеплялся Тим за соломинку, - я должен сказать ей еще два слова! Только два слова!

- Мы все уже слышали! И знаем, что вы ее любите! - успокаивающе сказал диаб. - Но стоило ли из-за этого нарушать сон...

- Нет-нет! Пустите! Я должен сказать!..

- Что ты можешь сказать мне, Тим?! Говори! - чуть привстав с подушки, презрительно разрешила Алеся.

- Тебе нельзя ехать в эту ужасную экспедицию за Смоленск! Там все еще велика опасность...

- Опасность? - усмехнулась она. - Опасность чего? Мутаций? Ты опоздал, дорогой! Потомок тех, кто сделали меня такой! Я уже - мутантка. И вряд ли мне что-нибудь более худшее грозит... Разве что смерть от лучевой болезни... Смотри!

Она повернулась ко всем спиной и положила голову на подушку, будто собралась спать. А потом, откинув свои роскошные волосы, сняла с выбритого затылка плотную, пропитанную сукровицей марлевую повязку...

И все ахнули.

Дина взвизгнула, в испуге отбежав от кровати, и жалобно по-собачьи заскулила в углу.

С подушки на всех смотрело злобное, искаженное непередаваемым ужасом лицо ведьмы, более страшное, чем на картине Караваджо, потому что посредине лба налился кровью единственный и огромный - мутный и все еще гноящийся после операции третий глаз, вокруг которого вместо ресниц медленно шевелились щупальца Медузы-Горгоны.

Григорий Неделько
ГЕОМЕТРИЯ МАГИИ

Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.

Первый раз случился, когда он, молодой, вечно спешащий юнец, студент технологического вуза, бежал на долгожданное свидание. Он не был уверен, что нравится девушке хоть сколько-нибудь, однако она была очень симпатична ему, и оттого появившаяся вдруг в поле зрения пыльная цыганка еще больше показалась Святославу совершенно необязательным, даже ненужным элементом нынешнего момента.

- Позолоти ручку, родной... - нараспев начала цыганка.

Он не отказал себе в удовольствии остановиться и докончить:

- ...всю правду расскажешь?

- А то как же. - Она улыбнулась во все свои золотые зубы.

- Ну и что за правда? - ухмыляясь, поинтересовался Святослав; он почему-то разом позабыл и о свидании, и о девушке, от которой добивался взаимности чуть ли не полгода.

- Ждет тебя будущее яркое, золотое, ослепительное... - вещала предсказательница в обносках.

- А поконкретнее? - И тогда Святослав решил: 'Почему бы и нет?' А потому спросил: - Вот если ты такая провидица, скажи, будет ли со мной Лиза?

- Я не провидица, родной, - скромно ответствовала цыганка. - Просто старая и мудрая женщина.

Он уже готов был повторить вопрос или убежать прочь, как пожилая дама заговорила вновь:

- Будет у тебя все: и Лиза, и Света, и Юля с Наташей. И не они одни. И много денег. И бизнес... Все счастье мира, о котором другие могут лишь мечтать - и то с оглядкой.

- Так уж прям и все? - не поверил Святослав. Ведь до того ничто не предвещало ему безбедного, яркого, полного радости существования; напротив, он находился строго в рядах обычных, хоть и подающих надежды студентов.

- Можешь мне верить, родной. - Снова улыбка от уха до уха. - Только учти: ты должен слушать моих товарок и родственниц.

- Других цыганок, хочешь сказать?

- Их самых, дорогой. Все, что они тебе будут говорить, все-все будет сбываться. Но ты должен слушать их, обязательно, и платить им, и тогда слова превратятся в жизнь.

- Ха.

- Не веришь?

- Честно? Не очень.

- А зря. Скоро сам узнаешь и увидишь. А теперь, родной, позолоти ручку?

И она протянула к нему раскрытую ладонь.

Святослав секунду подождал, а потом громко, громогласно расхохотался - так, что его услышали все на улице. Плюнул под ноги цыганке и с диким улюлюканьем, во всем своем наряде молодого и беспечного юнца, каковые толпами бродили, неприкаянные, по улицам города, помчался прочь. Он, наконец, вспомнил и о свидании, и о Лизе.

Цыганка молча глядела ему вслед, ни словом, ни делом не демонстрируя, что заметила, как заозирались прохожие; как они начали смеяться и перешептываться, и, оглядываясь на нее, обходить завернутую в разноцветное тряпье фигуру.

Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.

Впервые он попробовал это от нечего делать, иначе и не скажешь. Просто-таки затащил Лизу, с которой уже несколько месяцев встречался, в темный подвальчик, где, согласно вывеске, сидела 'великая волшебница и ясновидящая Владлена'. Лиза упиралась, говорила, давай пойдем назад, невпопад смеялась и делала грустные глаза, однако ее никто не слушал. Ее не слушали на протяжении нескольких месяцев, ровно с того момента, как их периодические встречи в кафе переросли в нечто большее.

Разумеется, 'великая Владлена' была шарлатанкой, и, разумеется, Святослав нисколько ей не верил, и, тем не менее, ему удалось разговорить ее, расспросить, выудить о будущем сведений больше, чем она когда-либо кому-нибудь сообщала. Владлена не знала уж куда деваться, когда этот ухмыляющийся юноша допытывался, как он будет жить и с кем, и сколько станет зарабатывать, и вообще, что сделает через годы, в кого превратится...

Когда, наконец, Святославу банально надоело мучить цыганку, он схватил ее за руку, сунул в ладонь несколько помятых бумажек и, потащив за собой Лизу, был таков. Владлена смущенно и оторопело смотрела на крохотные деньги, в прямом смысле заработанные пОтом - с нее лилось в три ручья, - и в сотый раз размышляла, стоило ли открывать собственное дело. Потому что большинство цыганок, и это знают все, предпочитают странствовать и перебиваться случайными заработками от случайных клиентов.

Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.

Безусловно, он встречал среди них не только благообразных женщин, со своим делом, вроде той, как бишь ее?.. Вла... Влад... Нет, не вспомнить. Помимо разряженных шарлатанок и обманщиц попадались на его пути и бродяги. Одна из представительниц цыганского рода когда-то была его соседкой, а другая - сокурсницей. Он даже закрутил с обеими роман, а после, конечно же, бросил их, как Лизу до того...

Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.

...Он пользовался этим преимуществом, неизвестно как и почему обретенным, и тогда начинал громко, громогласно смеяться, хохотать. Это могло произойти в любом месте, и никто не стал бы ему перечить, поскольку Святослав Родионович Мальков вот уже второй год был бессменным председателем Союза Государств Земли. Выше него не сидело никого; зато под ним - куча народа, вся эта безликая и черная, суетливая масса. Не черная даже - серая, грязного, неприятного оттенка.

Чего в жизни Святослава Родионовича только не произошло за последние двадцать лет. Он расстался с огромным количеством девушек, и всегда разрыв происходил по его инициативе. Просто он получал то, чего хотел, чего ждал, а дальнейшее его вовсе не интересовало. Он выигрывал в азартные игры, в тотализатор, лото. Он не раз становился обладателем богатых наследств от безвременно умерших дальних родственников. Он двигался вперед по карьерной лестнице, ничего особенно не изобретая, а предпринимая лишь новые и новые попытки отыскать цыганок, с которыми прежде не общался. Попытки каждый раз оборачивались удачей. И да, он платил им - как мог... как хотел...

...Обрюзгший, потный, одышливый, Святослав Родионович допил из бокала баснословно дорогое красное вино, не закусывая. Вместо этого он привлек к себе полуголую грудастую девицу и впился брылями в ее губки. После чего оттолкнул и ПРИКАЗАЛ:

- Я хочу... побыть один...

Девица - как же ее зовут? А, неважно - подхватила разбросанную по полу одежду и выбежала из комнаты одной из его шикарных, разбросанных по целому миру пентхаузных квартир.

Отчего-то на ум Святославу Родионовичу пришла та, первая цыганка, в разноцветных обносках, та, что открыла ему глаза на небывалый дар.

'Вот дура!' - подумал он и сплюнул прямо на пол.

Хрюкнул и стал думать о более насущных вещах: яхтах и катерах... квартирах и домах... деньгах и женщинах... автомобилях... акциях десятков принадлежащих ему компаний...

Но чего-то явно не хватало. Чего же?

В поисках ответа на этот вопрос Святослав Родионович сполз с дивана, с трудом сунул ноги в тапочки, оделся не без проблем и направился к гравилифту.

- Не угодно ли господину... - начал было дворецкий-охранник, но его хозяин лишь отмахнулся, не удосужившись даже состроить недовольную гримасу.

Человек вроде владельца этой десятикомнатной квартиры на сотом этаже имеет право на ВСЕ.

Гравилифт мгновенно домчал его вниз, и Святослав Родионович вышел на улицу.

Воздух будущего полнили летающие машины, звуки голорекламы раздавались повсюду, люди в причудливой одежде сновали туда-сюда... и, конечно, все как один почтительно кланялись, когда он проходил мимо.

На город опустился густой туман, что немного скрадывало радость от созерцания окружающего раболепия.

'Стремиться некуда, - думал Святослав Родионович, - но разве это моя цель? Разве к такой жизни я шел?'

Да, к такой - и все же несправедливо, что он, самый обласканный судьбой человек из всех, вынужден страдать по тому, чего у него нет. А у него притом, кажется, есть абсолютно все...

Кто-то твердо схватил его за руку.

Святослав Родионович уже был готов раскричаться на всю улицу, поскольку никто - никто! - не смел так обращаться с человеком, выше которого не находилось ровным счетом никого. Ему нечего опасаться, потому что любой, абсолютно любой бросится на его защиту, рискуя собственными жизнью и здоровьем, и защитит от угрозы, каковой бы она ни являлась. Это в случае, если отыщется на матушке Земле подобный идиот, тот, кто не знает в лицо и по деяниям самогО Святослава Родионовича Малькова и попытается поднять на него руку.

- Да я... тебя... в порошок... - задыхаясь из-за набранных за двадцать лет килограмм, просипел председатель.

- Не волнуйся, родной, это всего лишь я.

Он обернулся - и обомлел.

Это и правда была всего лишь она, та самая цыганка, которая рассказала ему о его необыкновенном даре, о безоблачном будущем, всемирном могуществе. Внешне, что поразительно, она вроде бы ничуть не изменилась: какой была два десятка лет назад, такой и осталась. То же смуглое лицо, то же тряпье вместо одежды...

Святослав Родионович расхохотался, громко, громогласно. И сказал, как всегда, через силу:

- Давай, цыганочка... предскажи-ка мне... судьбу...

Но она лишь кратко помотала головой.

Он взъярился.

Но ничего произнести не успел, потому что заговорила она:

- Судьба твоя давно предсказана, дорогой, но настало время платить.

И, раскрыв рот, он, против своей воли, против воли собственно мироздания - и никак иначе! - стал слушать ужасные вещи. Кошмарные, жуткие события и случаи описывала ему цыганка, бесстрастным, ровным, спокойным голосом, холодно, морозно глядя своими глазами в его заплывшие жиром глазки.

Он попытался вырваться, но не смог: она держала слишком крепко. Он хотел позвать на помощь - и не сумел. И никто, никто вокруг не рвался вперед, не рисковал жизнью и здоровьем, дабы оградить его от причиняемого зла.

'Почему? Как так?! Невозможно!..'

Взор у него помутился.

Цыганка произнесла последние слова, в которых он каким-то чудом умудрился расслышать 'разорение' и 'кончина', и только затем отпустила его потную необъятную руку.

Он рухнул на колени. Слезы сами собой полились из глаз.

- Будь ты... проклята... Будь ты...

Но теперь она молчала. И так, молча, она сплюнула на тротуар рядом с ним и, развернувшись на каблуках старых, видавших виды сапожек, скрылась в тут же поглотившем ее непроглядном молочно-белом тумане.

Он не видел их, но они смотрели на него. Они все - все разом смотрели на него. И переговаривались. ...А потом раздался смех - громкий, громогласный... в котором он потонул...

Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался...

Влади Смолович
СТАЖЕР

Лорна вернулась к работе. Маленький перерыв, на который ее пригласили коллеги по новой работе, прошел совсем иначе, чем она предполагала. Собравшиеся в уголке отдыха девушки начали обсуждать двух незнакомых Лорне парней из соседнего отдела. В будущем, возможно, пригодиться, главное, чтобы услышанное не устарело до тех пор, пока она сама с ними познакомиться. Затем Дина достала из холодильника мороженное, начала его есть совсем по-детски, слизывая сладкую коричневую массу языком. При этом она еще успевала говорить. Лорна помогала Ларе расставлять лазерные накопители.

Лорна и Дина повернулись одновременно. В результате их руки столкнулись и недоеденное мороженное, описав дугу, приземлилось на белоснежную блузку Лорны. Она, конечно, пыталась отскочить, но все произошло так внезапно!..

- Ой!

Шоколадное мороженное после небольшой задержки, словно вызванной размышлениями - то ли остаться на блузке, то ли свалиться на пол, выбрало последнее, оставив на шелковой блузке коричневый след.

Каждая из них ощущала себя виновной за случившееся, но пострадала только одна, и к тому же новенькая.

- Скорее, - Дина схватила Лорну за руку, - застираем пятно и будет незаметно.

Она потащила Лорну за собой в туалет. Там заставила снять блузку и аккуратно застирала пятно в раковине, стараясь не намочить всю блузку.

Лорна с восторгом наблюдала за тем, как осторожно, и в то же время быстро Дина трет ткань о ткань, стараясь убрать шоколадные следы, и в то же время - не намочить ни кусочка ткани за пределами пятна.

- Все, попробуй, надень.

Лорна осторожно надела мокрую блузку.

- Не заправляй в юбку! - предостерегала Дина. - Навыпуск.

Левая половина блузки прилипла к телу. Теперь Лорна немного походила на мокрую курицу. Так показалось Дине.

- Не унывай! Я знаю, что делать!

Она снова схватила Лорну за руку и потащила за собой. Пришлось подчиниться. Во-первых, Лорна была новенькой, всего второй день. Во-вторых, с ней никогда подобных происшествий не было. В-третьих Дина действовала столь решительно и настойчиво, что сопротивляться никакой возможностей не было. Через минуту они были у рабочего места Лорны.

- Смотри, - с торжествующим видом сказала Дина. - Ты сидишь в самом углу. Впереди перегородка, из-за которой видны только головы сидящих. Сзади к тебе подойти невозможно - стена. Можно подойти сбоку, но кому это надо? Вдобавок, сегодня в нашем пространстве ни одного мужика. Кроме начальника, конечно. Он к тебе хоть раз подходил? Нет, конечно. Ты стажер, и, значит, ему до лампочки. Снимаешь блузку, вешаешь ее на плечики и спокойно работаешь, пока она сохнет. Понимаешь?

- Понимаю, - озадаченно сказала Лорна. - Ты уверена, что никто не подойдет?

- Господи, какая ты недоверчивая! Что случится, если в таком виде тебя увидит Лара или Анжела? Ничего абсолютно. Блузка тоненькая, через час будет сухая.

Их предупреждали, что на работу нужно одеваться в соответствии с принятым в корпорации дресс-кодом, который довели почти до униформы. Для девушек - темная юбка, не слишком короткая, не слишком длинная, и светлая блузка с погончиками. На погончиках - эмблема подразделения.

Накануне первого дня работы ее пригласили в костюмерную - кто бы мог подумать, что на фирме, занимающейся разработкой искусственных нейронных сетей, окажется костюмерная? Там приятный электронный голос попросил ее стать на белый светящийся круг в центре помещения и замереть на несколько секунд. Фотокамеры отсканировали ее фигуру, возможно, даже просветили - кто знает? - и попросили подождать.

Спустя час ей выдали готовую одежду: две юбки - темно-серого и синего цветов, четыре блузки - две чисто белые, а две - в тонкую полоску, и жилет - возможно, на случай, если будет холодно.

Чтобы окончательно развеять сомнения Лорны, Дина сказала:

- Я бы поступила именно так.

Лорна кивнула. В конце концов, что такого, что она час или два просидит без блузки? Даже не топлесс, на ней красивый лифчик. Людские предрассудки. И никто не придерется, что она нарушила дресс код. Временно сняла кофту. Начальник - Тамир - нередко разгуливает по офису босиком, то есть в носках. Хотя есть дресс-код и на обувь, нельзя приходить в кроссовках.

Она вернулась к работе. Два экрана, на которые стекается информация о количестве и параметрах обрабатываемых запросов. Нужно отмечать проявления гибкости нейросети. Выявить 'зависшие' запросы и 'протолкнуть' их. Работа более рутинная, чем творческая. Творческая - это у программистов.

Тамир, начальник группы, программист. Ей уже рассказали, что он работает начальником группы временно. Уговорили. Он не относится к людям, которым важна карьерная лестница - начальник группы, потом подразделения, затем отдела - и пошел человек в гору. Тамиру важно творить. Его нынешняя задача - переложить то, чем они занимаются, на плечи сети. Когда-нибудь он это сумеет, и девочки останутся без работы. Лорна не беспокоится - стажировка закончится быстрее, чем это случится.

- Что ты творишь? - раздается рядом сердитый голос Тамира. Лорна поворачивается. В его руках длинная распечатка.

- Я проверил несколько твоих карточек, - он кладет длинный лист на стол. - Смотри, что ты пропустила. Карточка 716-F. Два датчика, следящих за пошаговым прохождением процесса 'Дабл-си' показали различные результаты. Ты перевела на контроль среднеарифметическое полученных показаний. Знаешь, что это такое? У человека и его собаки вместе шесть ног. Значит, в среднем у них по три. Данные получены на разных шагах процесса, их нельзя ни складывать, ни делить - ничего. Надо просто посмотреть, что изменилось. Идем дальше. Карточка 729-D. Параметр FU - производная от возраста биологической системы. Мы гордимся нашими разработками, но единственной биологической системой, способной принимать указанные решения, был и остается человек. Во всяком случае, пока. Открути FU назад. У тебя получится, что рекомендуемый стаж - семьдесят лет. Это уже слишком...

- Я не знала...

Самое неприятное - оправдываться.

- Спроси! Посмотри в документации! Ты - стажер: сколько успела, столько сделала. Тебя посадили для того, чтобы ты училась, остальное потом. Поняла?

Тамир разгибается - до этого он стоял полусогнувшись - и гордо направляется к проходу. Лорна смотрит ему вслед и отмечает, что у него минимуму десять килограмм лишнего веса. Не следит за собой. И это в тридцать лет!

И вдруг она спохватывается. Он не заметил, что она была без блузки? Или не придал этому значения? Или настолько увлечен работой, что на такие мелочи не обращает внимания?

Очень неприятно. Если он заметил, то может счесть это за пренебрежение требуемыми правилами. Напишет потом в отчете, что ее поведение не всегда было этичным.

Может, не заметил? Лорна встает и становится в такую же позу, в какой стоял Тамир. Смотрит на стул, и воображает, что там сидит такая же, как и она.

Прекрасно видно - одет человек, или нет. Заметил, но тактично промолчал. Потом впишет замечание в отчет, и она потеряет бал из-за пустяка.

Лорна решительно встает, надевает еще не просохшую блузку и направляется к Тамиру. При ее появлении Тамир удивленно поднимает голову.

- Тамир, я должна попросить у вас прощения за то, что когда вы подошли ко мне, не была полностью одетой.

Тамир некоторое время озадаченно смотрит на нее.

- Полностью одетой? Это ты имеешь ввиду, что сидела без блузки?

- Да.

Тамир изумленно разводит руками.

- Лорна, милая! Существуют, конечно, определенные правила, но в своем кубике ты можешь сидеть хоть голой - кого это волнует?

- Я подумала, что...

- Все в порядке, Лорна. Можешь возвращаться на свое место.

Лорна возвращается в свой угол и берется за работу. По логике вещей мужчина должен реагировать на неодетую женщину. Что не так? Она не в порядке? Или это он не в порядке? И вдруг спохватывается: она же не объяснила, почему была без кофты! Встает и снова направляется к Тамиру.

Теперь начальник смотрит на нее с любопытством.

- Я не успела рассказать, почему оказалась без кофты. Я случайно столкнулась с Диной в тот момент, когда она ела мороженное. Оно упало мне на блузку. Мы пошли в женский туалет, и там Дина застирала пятно. Сидеть в мокрой блузке я не хотела, и повесила ее сушиться около стола, рассчитывая, что за час она высохнет.

Тамир пришел в восторг, которого Лорна поначалу понять не могла. И лишь когда он подавил рвущийся наружу смех и спросил:

- В женский туалет? Не ошиблись?

Лорна сообразила, что объяснение было бестолковым. Конечно, в женский, не в мужской же ... Такое уточнение развеселит кого угодно.

- Спасибо, Лорна, теперь буду знать, что делать, если столкнусь с тем, кто ест мороженное, - он кивает, показывая тем самым, что разговор окончен.

Лорна возвращается на свое место. Маленькое приключение закончилось, потеря балла ей не грозит. В ее уголок заглядывает Дина.

- Начальник вызывал?

- Нет. Он подошел, когда я сидела без блузки. Я подумала, что лучше всего извиниться за нарушение принятых в корпорации правил.

- Ой-ой-ой, какая ты правильная! - смеется Дина. - Уверена, он сказал тебе, что можешь весь день сидеть так.

Лорна кивнула.

- Сказал, что в своем кубике я могу сидеть хоть голой.

- Что я говорила! Он такой тип, его ничем не удивишь. Обаятельный, обходительный, осмотрительный, но с ним нужно держать ухо востро: в любой момент может сказать: 'Завтра с утра приходите в 'Эйч Ар', вам подыщут другую работу'. Возражать бесполезно. Он к людям относится как к разделам в программе. Не нужен - стер и забыл.

Лорну поражает такое открытие. Первое впечатление было совсем иным. И Джерри, когда направлял ее на стажировку в этот отдел, отзывался о Тамире очень хорошо. Может быть, Дина преувеличивает?

Пять часов. Лорна блокирует экраны компьютеров и направляется к выходу. И сталкивается с Тамиром.

- Ну как? - озорно спрашивает Тамир. - Блузка высохла?

- Да, конечно! Я так увлеклась работой, что забыла о том, что сижу без блузки. Потом вспомнила, и мне стало так неловко. Простите, пожалуйста.

- Все нормально, - он неожиданно наклоняется к ней и н ушко шепчет:

- Принеси сюда еще одну блузку, и спрячь ее в шкаф. Если еще раз испачкаешься мороженным, то просто переоденешься.

Он подмигивает ей, а Лорна замирает, пытаясь понять - это серьезное предложение, или нет?

Тамир направляется к малому конференц-залу, у дверей которого его поджидает солидный мужчина, в костюме, что указывает на высокое положение в иерархии корпорации. Формально Тамиру еще далеко до того времени, когда его обяжут приходить в костюме, но его реальный вес значительно больше формального.

- Эта наша? - мистер Тепер видел, как Тамир разговаривал с Лорной.

- Да, - отвечает Тамир. - HF11, апгрейтнутая до Gen8 build 27.6. У нее появились эмоции. Настоящие эмоции. Сегодня я случайно увидел ее без блузки, так она смутилась. Если бы ее загрузили на более совершенную куклу, то уверяю, она бы выглядела, как живой человек.

- Что мешало взять другую куклу?

Тамир потер большой палец правой руки об указательный - признанный намек на деньги. Кукла стоит денег, а бюджет проекта ограничен. Мистер Тепер понимающе кивнул.

- Будет тебе кукла. Настоящая.

Дмитрий Раскин
МЕФИСТОФЕЛЬ ИГРАЕТ ЧЕСТНО

За одиннадцать лет работы Глеб сменил четыре школы, а теперь, по всему судя, ему предстоит искать пятую. Только где ж ее взять, пятую? Его давно уже выживают из 'нашей замечательной гимназии', и дело даже не в том, что не ходит он на всякие митинги и шествия 'в поддержку', на которые в соответствии со своей кармой бюджетника ходить обязан, и не собирается отчитываться перед школьной администрацией, голосовал ли он, не голосовал и как именно голосовал... он настолько чужероден всей школьной системе. И ладно бы просто чужероден - не собирается проникаться предрассудками педагогической среды, разделять ее радости, пропитываться ее запахами. Вот что угадывалось в нем его коллегами. А это с их точки зрения уже вызов, дерзость, да что там! Хамство. Глеб всегда мечтал преподавать, и у него получалось, но детям в школе не до Толстого с Достоевским. У них отношения: одного травят, другой участвует в травле, третий, собственно, организует травлю. У них сексуальные первые попытки и опыты, у них кальян, а то и кое-что похуже кальяна. В гимназии же дети, конечно, старались. Но чего ради? Хорошо сдать ЕГЭ, ну а в учебном году написать сочинение о том, что красота спасет мир, а цель ни в коем случае не оправдывает средства... раз уж так принято и если школе так уж этого хочется. Он, Глеб, не против, он даже за. Но видеть в этом какой-то смысл и посвящать этому жизнь?! Родители его считали, когда получаешь пятнадцать тысяч в месяц - это жеманство и поза, задумываться о смысле. 'Но я же еще и репетиторствую, пятьсот рублей за час', - отшучивался, пытался свести к шутке Глеб.

Хотел в свое время стать соискателем, но тогда как раз начали закрывать диссертационные советы. Все. Оставалась только Москва. Можно было бы и в Москву, но, боялся, денег не хватит у него на соискательство. (А это речь только еще о легальной части расходов.) Или же надо было все ж таки извернуться с деньгами? Ладно, чего уж сейчас. Сейчас надо наслаждаться отпуском. Постараться уж как-нибудь насладиться, что всегда требовало от него большой силы воли и богатого воображения. Ибо отпуск он просидит в своей однокомнатной (осталась от бабушки), на пятом этаже панельной пятиэтажки, под самой крышей. И жарища будет такая, что захочется вылезти из квартиры на эту самую крышу, а главным, единственным, безраздельным чувством окажется отвращение. Отвращение к собственному липкому мокрому телу, к отупелости мыслей своих и чувств. Впрочем, он как раз ставит кондиционер. Накопил, наконец, да и родители помогли. То есть он смотрит на жизнь с оптимизмом?

Кондиционер пришли устанавливать двое: молоденький белобрысый такой паренек и пожилой, с животиком, остренькая, может, даже кокетливая бородка. Наверное, он с образованием (если бородка, значит, с образованием?), но жизнь заставила зарабатывать. Кондиционер они монтировали у него на балконе (машина с лестницей не потребовалась), панельная стенка тонкая и не слишком-то сопротивлялась перфоратору, словом, вариант был простой, как сказал пожилой мастер, 'необременительный и бесконфликтный'. Но тем не менее провозились они долго. Почти что до вечера. 'Ты, Рома, иди. Я тут сам докончу. Немного осталось', - говорит своему напарнику пожилой. 'Да ладно, Евгеньич, что ты!'. Но Рома дал себя уговорить и рад был, что его отпускают. Наверное, у него сегодня запланирована женщина.

Немного-то немного, а Евгеньич, оставшись один, провозился еще где-то с час. Глеб устал уже ждать, да и старика жалко, чувствуется, тяжело ему дается. Когда мастер наконец закончил, Глеб предложил ему чаю.

Сидят на кухне, пьют чай. Глеб предполагал, что будет обстоятельный такой рассказ собеседника о своем житейском. Собственно, так поначалу и было, но вдруг:

- Знаете, Глеб, - Глеб вообще-то не называл ему своего имени, - я могу полностью изменить вашу жизнь, - эффектная пауза. - Если вы, разумеется, не против.

- Несколько неожиданно, конечно, - улыбнулся Глеб. Наверное, этот Евгеньич считает себя экстрасенсом или еще чем-то в этом роде. Это бывает. Или же предложит ему сейчас некую оздоровительную практику. А, может, и нет. Практика вполне может оказаться духовной. Но это в том случае, если Евгеньич адепт какой-нибудь церкви ли, секты.

- Экстрасенс, как вы понимаете сами, это было бы несерьезно, - говорит невозмутимый Евгеньич, - оздоровительные практики неплохи, но не стоит возлагать на них завышенные ожидания. Кстати, к практикам духовным сие тоже относится. Что же касается сект и прочего, вы опять же поторопись, молодой человек. Я весьма ортодоксален. Да-с, ортодоксален без претензий на какую-либо оригинальность, - сказано было так, будто Глеб проговорил все эти свои саркастические соображения вслух.

- Похоже, насчет экстрасенса я не слишком-то сильно ошибся, - Глеб пытается быть ироничным.

- Не будем спорить о терминах, - не дослушал его Евгеньич. - Будем считать, я увидел, что ты сохранил присутствие духа, и оценил твою выдержку. Достаточно. Двинемся дальше. Итак, я часть...

- Той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, - подхватывает, язвит Глеб.

- Именно, - собеседник Глеба был совершенно серьезен. Серьезен настолько, что Глеб с тоской посмотрел на лежащий перед Евгеньичем нож, который сам же вручил ему, дабы тот намазал масло на сухарик. - Изменить всю свою жизнь. Совершенно свободно, поверх причин и следствий. Точнее, создавая причины, распоряжаясь следствиями. Подбирая себе по вкусу следствия.

- Изменить только жизнь? А самого себя?! - Глеб не понял, зачем он это сказал.

- Вот так, сразу же морализаторствовать, - поморщился Евгеньич, - еще не узнав ничего, не разобравшись. Это что, рефлекс такой?

- Извините. - И тут же. - Надеюсь, вы не думаете, что я поверил?!

- А и не надо верить, - согласился Евгеньич, - достаточно просто знания.

- Отлично. Пусть будет знание. Я, предположим, знаю - вы сейчас вовсе и не прочли мои мысли по поводу, вы чисто логически предположили. Тем более, что здесь не так уж много было вариантов, то есть совсем не трудно было предположить.

- А-а, значит, нам нужны доказательства, - состроил гримасу Евгеньич. - Нет, не надо стесняться. Вполне нормальное человеческое желание. У меня множество доказательств. Я бы даже сказал, слишком много доказательств. Стоит мне сейчас щелкнуть пальцами, -изобразил, что собирается щелкнуть, но не щелкнул, - и в твоей хрущевке начнутся чудеса, - показывает на потолок, - посыпятся такие доказательства, но... - многозначительная пауза.

- Чудес не будет, потому что моя психика их просто-напросто не выдержит и я свихнусь на самом первом доказательстве. Я угадал? И, стало быть, мне предлагается для моего же блага поверить на слово? - Глебу понравился свой сарказм.

- Просто, придя в себя и успокоившись, ты посчитаешь, что я подсыпал тебе какой-то сильнодействующий галлюциноген. Как тебе такой вариант? Ты же вставал со стула, ходил к холодильнику за маслом для сухариков, так?

- Вроде бы, да, - кивнул Глеб.

- И в это время я мог сделать с твоей чашкой все, что угодно. Видишь, все сошлось, - шутовски протягивает Глебу кисть для рукопожатия.

Глеб с опаской ее пожал и рассмеялся тут же:

- Получается, теперь я твердо знаю, что доказательства невозможны.

- И потому продолжим, - по-доброму улыбнулся Евгеньич.

Он закончил свои разъяснения, когда уже была ночь. Глеб, конечно же, не решился встать и включить свет. Оснований доверять этому Евгеньичу вроде бы нет. Но сам Евгеньич - что-то в его облике, Глеб понял вдруг, что меняется этот облик! И угадал - это 'Евгеньич' еще сдерживается, не без труда удерживает облик от таких метаморфоз, что могли бы испугать, ужаснуть его, Глеба.

- То есть мне надо просто захотеть, пожелать, и все?! - наконец сумел разомкнуть губы, спросить Глеб.

- Только захотеть, - кивнул Евгеньич. - И никаких заклинаний. Даже вставать напротив установленного мной кондиционера и провозглашать пафосно 'хочу!' или же там 'желаю!' не надо. Хотя лучше все-таки встать. Если желание доброе, нажимаешь на пульте кнопочку 'тепло', а если злое - 'холод'. - Меняя тон. - Нужно просто пожелать. Но желать всей душой, искренно, истово. Надеюсь, тебе понятно?

- Вполне, - отвечает Глеб. Взяв себя в руки. - Более чем. - И резко. - Понятно, но недостоверно.

- Я же, кажется, уже говорил - мне и не надо, чтобы ты мне верил.

- Да я и не собирался верить. И этим вашим словам особенно, - пытается Глеб.

- Мне нужно было, чтобы ты сохранил способность критического мышления и мог все взвесить, решить осознанно, при всей полноте понимания твоих возможностей и рисков. Очень мне нужно слушать стоны: 'Я не знал! Никак не думал! Это совсем другое! Верните обратно!' Нет уж, увольте. Сыт по горло.

- А можно поподробнее насчет рисков?

- Ты ж мне не веришь. Так чего тогда беспокоиться о каких-то там рисках? А, понимаю-понимаю, тебе уже хочется поверить. Хоть чуточку, да? Ты немного стыдишься этого, но ведь хочется, чтобы то, что я пообещал тебе, оказалось правдой. Сознайся. Ладно, молчу из такта, только по врожденной своей деликатности, как говорил один мой клиент: 'Я слишком интеллигентен'. В общем, будем считать, что ты сознался. Итак, пару слов о технике безопасности: желание должны быть сообразны тебе, соразмерны, скажем так, масштабу твоей личности.

- Следовательно, я могу желать очень и очень немногого, - пытается съязвить Глеб.

- Мир переделывать не надо. Ни в ту, ни в другую сторону. Понятно?

- Почему, собственно?

- По кочану! - Смягчая тон. - Баланс нарушать нельзя.

- Вы что, и вправду считаете, что мир такой, какой он сейчас - есть результат какого-то баланса, равновесия Добра и Зла?

- Понимаю, в сие трудно поверить тому, кто получает на руки тринадцать тысяч пятьдесят рублей, - ерничает Евгеньич.

- А если я все же рискну?

- Вылетишь из системы, - Евгеньич был серьезен. - И перезагрузки не будет. На языке компьютерных аналогий звучит примерно так. Но как личность ты, может быть, сохранишься. И то лишь по причине моего избыточного гуманизма, частичного вегетарианства и мягкотелого либерализма. Чего молчишь?

- Жду, когда вы скажете нечто вроде: 'Будь осторожен в своих желаниях'.

- О, нет, что ты, что ты. Не стесняйся. Если они и вправду соразмерны тебе, можешь позволить вообще что угодно. - И тут же, без перехода, серьезно. - Предположим, ты пожелал своим любимым родителям жить до ста. Или даже, как принято у твоего друга Бори Кершмана, до ста двадцати. Замечательное, человеколюбивое желание, не так ли? Но вполне вероятно, что родителям по твоей милости придется десятилетия прожить в глубокой деменции. - Замахал руками. - Нет! Отнюдь! Я ни в коем случае не говорю, пусть уж лучше тогда они умрут в восемьдесят. Тебе решать. Может, и такая жизнь лучше, нежели полное, абсолютное небытие. Может быть, может быть... Но можно также и посоветоваться с самими родителями.

- А желание, конечно же, отменить уже будет нельзя?

- Ну должны же и у нас быть хоть какие-то развлечения, - Евгеньич взял нож, принялся намазывать масло на последний оставшийся в вазочке сухарик, - так сказать, свои маленькие, ведомственные радости.

- Так вот, о вашем 'ведомстве' ... ведь все задумано не только смеха ради? В чем здесь ваша корысть? - Глебу казалось, что он говорит твердо и мужественно.

- Не скрою, нам нужна твоя душа, - Евгеньич откусил от сухарика, - но здесь мы, в общем, бескорыстны. Больше из принципа.

- Что, она совсем уж ничего не стоит?

- Заметь, не я это сказал. Но ты в бессмертие души не веришь. Не веришь, так? И значит... - эффектная пауза.

- А можно без эффектов и без пауз?

- Я только с целью выпить чаю, пусть он давно уже остыл, - Евгеньич подносит чашку к губам. Отпив, изобразив, что восхищен вкусом, ароматом чая, возвращает чашку на блюдечко. Продолжая мысль. - И это значит, ты сейчас заключаешь со мной вполне мошенническую сделку. Ты, как говорят в вашем замечательном мире, разводишь меня, потому как знаешь - тебе вообще не придется платить.

- Потрясающе, - демонстративно хлопает в ладоши Глеб. - Улетно. Убойно. Феерично.

- К вашим услугам, - тонко улыбнулся Евгеньич.

- Обычно бывает... то есть дается три желания, - пытается Глеб.

- Нам надо отходить от стереотипов, - перебивает его Евгеньич. - Лимита нет. Но... есть, опять же, маленькое 'но'.

- Если сейчас ты опять сделаешь паузу, честное слово, я брошу в тебя... - Глеб смотрит по сторонам, прикидывая, чем он мог бы запустить в собеседника.

- Чернильницей? - услужливо подсказывает Евгеньич.

- Не обольщайся. - Добавил, почему-то даже добродушно. - Плагиатор. - Глебу не понравилось это свое добродушие.

- Так вот, продолжим, если, конечно, тебе интересно, Глеб, - не удержался, съязвил Евгеньич. - Желания станут исполняться как миленькие, ты даже вскорости устанешь желать, но каждое из них вполне может оказаться последним.

- Так как же я тогда, - Глеб ищет слово, - пойму. Ну да, как я пойму, какое из них станет последним?

- А я и сам не понимаю. С каждым человечком сие случается по-новому. Да, каждый раз по-новому. То есть законов, правил, логики здесь нет. Здесь полная непредсказуемость, увы.

- Значит, здесь кое-что зависеть будет уже от меня?

- Я продолжаю наблюдения, обобщаю опыт и льщу себя надеждой, что когда-нибудь дойду до сути. А ты не торопился б здесь увидеть основание своей свободы, - Евгеньич состроил вполне мефистофелевскую (демонстративно мефистофельскую) физиономию.

- А наказание?

- Здесь тоже правил нет, и в каждом отдельном случае все определяется как будто заново и по наитию, экспромтом.

Глеб кричит:

- Не может быть без наказания!

- Ну, если ты настаиваешь.

Глеб, пытаясь свести к шутке, кричит теперь уже шутовски:

- Не-е-е-т!

- Ну вот и договорились. Будем надеяться, что столь милое твоему сердцу 'наказание', столь нужная для тебя, моралиста, 'кара' будет уже в самом осуществлении той или иной твоей мечты.

- Но это как-то уж слишком книжно, что ли.

- Ах, мы, оказывается, вдруг решили, что жизнь объемней, полнокровнее, сложнее книжек?!

- Стоп! Стоп! Стоп! Ты заговариваешь зубы, - Глеб хотел, но не сумел добавить слово 'бес'. - В твоем уклончивом 'наказании в самом осуществлении желания' может крыться... да что угодно! Я заплачу, к примеру, потерей счастья или временем жизни.

- Ха- ха! Чтоб счастье потерять, его неплохо, для начала, хоть сколько-то иметь. А время, как ты изволил выразиться, жизни... живи себе, кто против? Пока что у тебя, мой юный друг, как та шагреневая кожа, сжимается твоя зарплата. Но у тебя богатое воображение, и это хорошо. Потому что, как осуществишь свои заветные мечты, придется придумывать новые. Но помни о некоей грани, не выходи за грань. - Упреждая вопрос Глеба: - Не тобой прочерчена, не от тебя зависит - не обольщайся. И не твоего ума...

В этом кривлянии Евгеньича было и сколько-то самоиронии, но Глебу сейчас не до полутонов.

- Но я...- пытается Глеб.

- Пойми, - перебивает его Евгеньич, - я просто изучаю. Экспериментирую по мере скромных сил. Я естествоиспытатель здесь.

- А я навроде кролика?

- Метафизического кролика, - уточнил Евгеньич. - В общем, ты должен быть польщен.

- А как же ад? - Глеб пытался сказать развязно.

- Но это все ж таки метафора, - поморщился Евгеньич. - В известной мере, да. Но твой привычный, неизменный персональный ад - он затхлый, скучный и очень унизительный. Ад должен как-то возвышать тебя, предавать тебе своего рода сложность и делать высоким твое страдание...

Глебу нехорошо. Собеседник цитирует его давнишний черновик, который он вообще никому никогда не показывал.

- Ты бросил мысль на полуслове, - продолжает Евгеньич, - испугался. - Вдруг резко: - Твой шанс вот на такой искомый недостижимый ад. Так будь достоин. - Глянув на часы, сказал нарочито жеманно: - Однако, мне пора.

Глеб поднялся было, чтоб проводить до двери, но Евгеньич и не подумал встать со стула. У него просто изменилось что-то, не в лице даже, в глазах, и он начал:

- Вискарики всякие, оно и ничего конечно, для разнообразия, но я только водочку признаю.

И в таком духе говорил он довольно долго, Глеб маялся, но Евгеньич, в отличие от воспользовавшегося его оболочкой Собеседника Глеба, на часы и не думал смотреть.

Утром следующего дня Глеб отправился в свою гимназию. Общий сбор педагогического коллектива перед летними отпусками. Ему всегда нравилось это мероприятие: мысль о том, что он не увидит в ближайшие два месяца своих обожаемых коллег, так грела душу, он будто составил какой-то заговор (пусть здесь всего лишь один заговорщик!) против них. Он лишает их общения с ним, Глебом. Пусть и жестоко, конечно, но это так.

Ночью же... он сумел заснуть, только наглотавшись таблеток. Поверил ли он? Сам не понял. Но сейчас - солнышко, шелест ветра в листве, улица, люди, ток повседневности, жизнь - и верится как-то не очень, верится так, условно. Наверное, вчера сыграли свою роль его весьма расшатанные по итогам учебного года нервы. Но в любом случае этот 'Евгеньич' был ему интересен.

В учительской царило то, что Ирина Михайловна, классный руководитель одиннадцатого 'Б', любимица школьной администрации и давний враг Глеба, называла 'нездоровым оживлением'. Глеб не без изумления услышал (а трудно было не услышать!), что предметом 'оживления' была сама Ирина Михайловна. На нее завели дело . Она у них бессменный председатель избирательной комиссии. Ну и вот! Ей сочувствовали и были даже возмущены. Смысл возмущения такой: тысячи и тысячи сотрудников всех этих УИК-ов делают ЭТО (фальсифицируют и фальсифицируют, в смысле), так почему же отвечать одной Ирине Михайловне?! Показательная порка? Нашли крайнюю? Куда ж мы катимся! Это все либералы! Требуют законности. Вот им и бросили кость этой самой законности - нате, подавитесь-успокойтесь! А у Ирины Михайловны дети, внуки, больной муж.

Утром Глеб чистил зубы и начал вдруг пародировать в зеркале слащавую улыбочку Ирины Михайловны. И мысль мелькнула, что-то вроде: 'Должна же быть, наконец, справедливость'. Или: 'Когда же по душу Ирины Михайловны придет справедливость?' Так неужели?! Нет, совпадение просто. Конечно же, совпадение. Но это действительно 'торжество справедливости'! Пусть сам Глеб имел в виду, прежде всего, ее интриганство и стукачество в школе. Но приписать себе это самое 'торжество'?! А он сейчас проверит. Вот Павел Анатольевич, директор заведения. Как всегда, будет занудствовать два часа. Ну как же, напутствие педагогическому коллективу перед отпуском... о предстоящих в начале нового учебного года непростых задачах... районное управление образования высоко оценило наши усилия... необходимо постоянно повышать свой уровень... Сейчас он пошутит: 'Надеюсь, вы сумеете поддержать престиж нашей гимназии и на пляже'. Ага, пошутил. Угодливый смех коллектива. Не хватает только звонкой ноты Ирины Михайловны. У нее получалось смеяться угодливее и счастливее всех. Интересно, а как бы выглядели раскаяние и катарсис нашего Павла Анатольевича?

- Я прожил уже большую часть своей жизни, - Павел Анатольевич заговорил вдруг каким-то новым для себя голосом. - И на что ее потратил? Чего добился? Одобрительной улыбки самой Марии Александровны. Приоритета в распределении бюджетных средств на ремонт здания. Купленной диссертации. Минимальный и, разумеется, добровольный, - Павел Анатольевич состроил лицом не то что гримасу, пародию на слово 'добровольный', - благотворительный взнос при зачислении в первый класс благодаря моей наглости не десять тысяч теперь, а двадцать! - Театральный смех. - Жизнь прожита не зря. - Учителя озадаченно переглядывались.

- Всю жизнь чего-то боялся. Боялся не угодить, не совпасть, не вписаться. Не попасть в струю, отстать, забежать вперед. Мои радости? Чванился перед вами. Снисходительно, а на самом-то деле с превеликим удовольствием принимал вашу самую грубую, самую что ни на есть густую и жирную лесть. Искренне и непоколебимо верил, что я великий и избранный, перехитрил жизнь. Был интересен себе и даже загадочен для самого себя. Ценил свой гнев, его малейшие оттенки. Опасался всего хоть сколько-то настоящего и живого. А мертвечина, казенщина, форма были близки, надежны, понятны и даже сексуально возбуждали. Только и здесь я оказался бездарен. Так и не хватило духу переспать кое с кем из вас.

Глеб незаметно вышел. Ему было жутко.

Во дворе, точнее, уже у школьных ворот он посторонился, давая дорогу 'скорой помощи'.

Итак, все оказалось по-настоящему. Любое его желание, даже то, что помышлено, вроде бы так, не всерьез, исполняется тут же и слишком буквально - беспощадно буквально. Свобода? Противоестественная, да? Своеволие?! Ладно, плевать. Он не станет пугаться слов, играть в слова. Это глупо, когда в полнейшем его распоряжении люди, жизнь. То, от чего так или иначе всегда зависели его жизнь, судьба, отсутствие, невозможность судьбы, теперь в рабской такой зависимости от него, неудачника-Глеба. Так пусть грянет с небес какой-нибудь гимн! Сейчас, сейчас он увидит и пиршество справедливости, и 'свою славу', и абсолютное утоление собственно жалости к самому себе. Вдруг он понял - если он пожелает этого сейчас... оно и будет тем самым 'последним желанием'. Вот на чем поймают его! На его 'абсолютной минуте'. На таком вот сладостном, но плоском абсолюте. 'Та сила', что дала ему такую власть, не устоит перед соблазном такого вот назидательного, морализаторского конца всей истории. А ведь, казалось бы, она должна быть выше. Но что-то подсказывало Глебу, что выше она не будет, не пожелает, даже специально прикинется, что она не выше.

Торжество Глеба: он не попался, он устоял. Он на равных с 'той силой'?! Теперь на равных. А всем, кто прямо ли косвенно унижал его по ходу, в протяженности жизни повезло. Жаль, конечно, что они так никогда и не узнают, насколько им повезло.

Глеб всегда проходил мимо гопников, околачивающихся во дворе, не без внутреннего напряжения. К нему не придирались, он все-таки взрослый. А если бы пристали? Он в свое время занимался немного на курсах самообороны, но тут, прежде всего, надо уметь правильно разговаривать с ними. Глеб знал, у него не получится. А толку от этих курсов не было никакого.

Гопники задирали Андрея, студентика, что живет этажом ниже Глеба. Субтильный и в хипстерском прикиде (если только Глеб правильно называет) - более чем достаточно, чтобы стать объектом издевок у этой компании. Они... в общем, в переводе на более-менее цивилизованный язык, они подозревали, что он иной ориентации, и требовали, чтоб он рассказал, каким именно способом вступает в пассивные однополые связи. Понимали, конечно, что Андрей самый обычный, но так весело было и безнаказанно. Мама уговаривала Андрея одеться как-нибудь по-другому и изменить прическу. Но Андрей не хотел и продолжал ходить мимо гопников с непроницаемым лицом.

Глебу было стыдно: он, если оказывается свидетелем сцены, не может вмешаться, защитить, проходит мимо с озабоченным видом, будто очень торопится, а опаздывать никак нельзя.

Сегодня Андрей вышел из подъезда с девушкой. А тут как раз компания. Андрей, видимо, знал, что в это время их нет во дворе. А они появились. Да еще поддатые. Обступили, не дают пройти. С глумливым участием открывают девушке глаза на ориентацию ее друга, предлагают ей пойти с ними, дабы познать все радости настоящего брутального секса. (Это все, опять же, в переводе!)

- Ребята, прекращайте. Пошутили и хватит. Пошутили и хватит, - без конца повторял, причитал Андрей.

- Действительно, заканчивайте, - Глеб хотел сказать так: твердо, но и не без доброжелательности.

- Не лезь, - ответили Глебу. Здесь была и доля уважения к нему. За ним признавалось право на нейтралитет. Глеб оценил, не без удовольствия отметил это самое 'уважение', и так стыдно стало перед самим собой, и такое зло взяло. Сейчас он им...

Он не сразу сообразил, что он может сделать с ними все. Привычки, навыка, автоматизма еще нет. Колоссальным усилием воли удержался от того, чтобы проговорить желание: 'Пусть бы они исчезли'. Потому, что будет исполнено буквально. Но удержал он себя, от заданности, это рассудочное у него - чувство же требует совсем другого. Но он не позволит себе... Он поступит иначе. И тут же остановил себя - 'поступит' не он.

Андрей шагнул к Саньку, самому здоровому из компании, и страшным ударом ногой в голову опрокинул его на асфальт.

Немая сцена: гопники с отвисшими челюстями, изумленный, не понимающий, что вообще произошло, перепуганный Андрей, восхищенная девушка и, конечно же, сам Санек - принимает участие в немой сцене, самый немой здесь, по техническим причинам.

Уже дома, переваривая случившееся, Глеб вспомнил чью-то мысль о том, что жестокость, неспособность сочувствовать есть следствие недостатка воображения. И пожелал (громко, по слогам), чтобы все члены гопнической компании оказались с сегодняшнего дня носителями той самой ориентации в самом кротком ее варианте.

Он просидел над рукописью всю ночь. Пару лет назад написал роман, но его никуда не взяли. Он надеялся, что все потрясения дня помогут ему переосмыслить текст, подняться над ним, выйти на новый, недоступный ему ранее уровень. Но, кажется, нет. А если ввести в роман все случившееся с ним? Как вставную новеллу или как постмодернистский изыск. Он пытается, но... Он не просит лишнего. Только то, что положено его тексту, соразмерно ему, Глебу, его таланту, если таковой вообще есть. (Видишь, Евгеньич, я смиренен!) Пусть будет адекватный успех, и не более. Он, Глеб, хочет быть честным и перед литературой, и перед самим собой. Он молит только лишь о заслуженном успехе.

В десять утра Глеб получил письмо по электронной почте. Ответило издательство, которому он выслал рукопись два года назад. (Очень Большое Издательство.) Глеб сначала не понял, что это. А это был текст договора. И началось.

Книга на продвижении. Аффилированные с издательством критики возвестили миру явление нового гения. Им поверили - и те, кому все равно, и те, кто боялся отстать от времени, и те, кто уверен в своем праве на это самое время. Все то в романе, в чем Глеб сомневался, подозревал недостатки - подозревал, разумеется, робко и склонен был посчитать за повышенную требовательность писателя к самому себе - оказалось вдруг настолько неоспоримыми достоинствами. Провисание сюжета и занудство принимались за метафизическую глубину, логические несуразности за утонченный стеб, корявость стиля за головокружительные эксперименты, напыщенные банальности признавались то как новое слово в осмыслении бытия и истины, то как блестящая пародия на 'поиски нового слова', а в многословной чепухе, до конца так и не искорененной им самим, критика увидела виртуозный, полифонический в своем смысловом и образном содержании абсурд. Поверил ли Глеб? Трудно было не поверить. А если и остались кое-какие сомнения, он знал - следующий роман будет еще лучше, он преодолеет.

Все, кто не разделял восторгов насчет гениальности Глеба, были преданы остракизму. Они просто-напросто не доросли, испугались нового слова, рутинеры, обыватели, и к тому же еще завистники, интригуют вместо того, чтобы тихо, с достоинством сойти со сцены... Дошло до того, что критиков, посмевших усомниться в творчестве Глеба, переставали печатать. И дело здесь уже не в писательских достоинствах Глеба Рудакова - Очень Большое Издательство, критики и иже с ними защищали свою монополию на литпроцесс, свое право по расчету ли, произволу 'зажигать звезды'.

Глеб получает премию за премией, подписывает договора продажи прав, его переводят на иностранные языки... И новая жизнь: презентации, пресс-конференции, книжные ярмарки, приглашения в крупнейшие университеты Старого, а также Нового света. А если бы был какой-нибудь 'Средний Свет', пытается острить Глеб, тоже бы пригласили.

Она предложила ему сбежать с фуршета. И вот он в ее лимузине. Ему неловко целоваться при шофере, но она, видимо, привыкла. Не смущается, берет инициативу на себя.

Роскошный, какой-то совершенно имперский будуар. Все настолько помпезное, киношное - до недостоверности. Кажется, сейчас включат свет и станет ясно, что все это реквизит, бутафория - не позолота, а краска, не камень и красное дерево, а картон и папье-маше.

Сама же она оказалась скучна и пресна. То, что было сейчас, вряд ли чем-то уж так отличалось от того, что произошло у него в свое время с училкой начальных классов, которую он проводил после школьного корпоратива, и она пригласила его к себе 'попить чаю'. Сейчас же вся радость лишь в том, что он вошел сзади в ту, чье лицо знает вся страна. И он душу за это отдал?! А, может быть, и нет! Глеб не понял: он сейчас кончит в тело, на глянцевое фото коего дрочат тысячи и тысячи юнцов по городам и весям громадной страны, потому, что 'та сила' исполняет его мечту по Договору или все получилось само собой, просто потому, что он знаменитый писатель? В таком случае это никак не окажется тем самым 'последним желанием'. Да и Евгеньичу было бы глупо оборвать такой эксперимент на ерунде, банальности, анекдоте.

Глеб пишет новый роман. Но у него получается то же самое. Он понимает, конечно, что это его 'то же самое' потрясающее, а как иначе! он уверен в себе, в своем творчестве, но...

Вычитает что-то из него, сушит душу этот нынешний его успех.

Он откладывал до последнего, потому что хотел сам, старался, мучился, переписывал, переделывал, надеялся... Наконец, взмолился, то есть потребовал. 'Та сила' должна дать ему гениальность. Не ту, из рецензий, а настоящую.

Испугался. Его же предупреждали: желания должны быть соразмерны масштабу личности. Плевать. Пусть это даже и будет тем 'последним желанием'. Лишь бы сбылось. А все остальное уже для него не имеет смысла.

Он понял - получилось. Он теперь пишет гениальный роман. И жизнь его обретает смысл. А Договор не расторгнут? Вот же захотел он новую квартиру, и он ее получил. Он вдруг понял - он не нарушал условия, не пожелал того, что превышает его масштаб. Он просто-напросто взял, изменил сам 'масштаб'. Потому, что пошел на риск?! Потому, что во имя творчества?! Был бескорыстен, поставил на карту даденное ему всесилие. Ожидал ли такого Евгеньич? Эксперимент вышел из под его контроля. Он, Глеб Рудаков, расширяет свою свободу здесь. Он отодвинул ту самую грань?! 'Та сила' недооценила его. Человек оказался неравен самому себе.

Очень Большое Издательство велело переделать рукопись. Суть всех поправок сводилась к тому, что новый роман должен быть тем же самым романом. И что? Согласиться ради успеха и денег сделать проще и площе свой текст? Но ему нужно теперь не это. Он хочет подлинности, а не славы, бессмертия, а не рекордных тиражей. Он боролся с Очень Большим Издательством, доказывал, Издательство не уступало, и был намек уже: не хочешь, найдем другого. Вдруг Глеб понял - а никакой дилеммы, никакого мучительного выбора для него и нет. Он же просто может наябедничать Евгеньичу.

Очень Большое Издательство заткнулось. Глеб пишет как никогда раньше, он знает это, упоен. Но что именно просит теперь? Новую свою глубину - так, наверное, можно было б назвать. То есть таким своим требованием он опять выходит за ему отведенные рамки, проверяет, берет на излом сам эксперимент? Вновь рискует нарваться на то самое 'последнее желание'. Но грань для того и существует, чтобы ее переступать. Отказаться от полагающегося ему по Договору абсолюта за ради глубины?!

Дух захватывает! Зарвался? Зачем же он зарвался?! Но понимая, что обратной дороги нет, он начинает восхищаться своей свободой духа. Он сделал, пусть так вот, задним числом, ее реальной. Такая вот победа. И 'та сила' отнять ее уже не сможет. Он не сводится к Договору. Он, Глеб Рудаков, не калька с этого Договора. У Глеба об этом было еще сколько-то слов.

Не изменилось ничего вообще. Не было, не появилось той новой, искомой, вожделенной 'глубины'. Его претензии проигнорированы просто. А он-то возомнил. Ему вдруг стало плохо - добился своего, допрыгался, огреб 'последнее желание', расшибся об ту самую грань вдребезги. Глеб не понимал, что сейчас разорвется, лопнет: сердце или голова. Лихорадочно начинает придумывать желания. Нет, все сбывается... как и положено, как и всегда. Ну, слава богу, обошлось. Надо пожелать себе яхту.

Получилось, что его, Глеба, просто ткнули носом в полагающееся ему всесилие, в абсолютную власть над собственной судьбой, в причитающийся ему абсолют. 'Вот твой шесток. Сиди, не рыпайся'. Он понял. Осознал. Спасибо, что не выбросили из 'системы', не заблокировали, не аннулировали Договор.

В окне увидел физиономию Евгеньича (Глеб теперь живет в пентхаусе высотного дома). Или это у него уже глюки?! Кричит в окно, не разбирая, есть ли там Евгеньич:

- Я больше ни-ког-да!

Его роман вдруг оказался штампованным и даже подражательным. А из воспетого критиками 'космического масштаба' космическими были только лишь претензии. Не различать Добра и Зла в горделивом сознании, что он, автор, выше, он демиург и лепит из человеческой, метафизической ли глины, играет, прикалывается или же строит храмы! Он написал другой 'тот же самый роман'. Пусть и лучший по стилю, и уже безупречный по структуре. Стыдно как! Никогда не думал, что таким обжигающим, таким непосильным бывает стыд. Стоп! Значит, это все?! Карета стала тыквой. Но разве расторжение Договора означает, что все заберут обратно?!

Глеб звонит в фирму, продавшую ему кондиционер. (Агрегат, установленный Евгеньичем, он взял с собой на новую квартиру.)

Евгеньич, как и в прошлый раз, в фирменной спецовке. И тот же самый чемоданчик с инструментами у него.

- Что случилось? Сейчас посмотрим. Кстати, вы не забываете раз в три месяца чистить фильтры?

- Я понимаю, за что наказан, - начинает Глеб, - но...

- Наказан?! - неподдельное удивление его собеседника. - Все, что ты просил, было выполнено. Просто яхта сейчас чуть задержалась в Гибралтаре, но не волнуйся...

- Я не об этом, - срывается на жалобный крик Глеб.

- А тогда о чем? - изображает непонимание Евгеньич. - Ты просил, я цитирую, 'успеха адекватного твоей книге' - ты его получил. Потребовал гениальности, это уже чересчур, конечно, но пожалуйста. Ты полгода жил в сознании собственной гениальности, со всеми причитающимися тебе муками и восторгами творчества. Ты был счастлив. Но тебе же все мало. Захотелось 'последней глубины'.

- Но мне не дали, - перебивает Глеб. - Потому, что это уже покушение на эксперимент и на твои права, на твою власть надо мной, ведь так?!

- Как не дали? Ничего не понимаю. Твоей новой глубины уже хватило, чтобы узнать правду о своем романе и о собственной гениальности. Чего тебе еще? - ворчит нарочито по-стариковски. - Наказание. Кара. Вот в античном мифе за такие проказы действительно была кара. Вот это я понимаю.

- Соблазнить меня свободой от собственной жизни и судьбы, но сделать рабом самого себя!

- М... м, быр! - Евгеньич морщится от слога и стиля.

- Заложником всего мелкого во мне, да? - не слушает, продолжает Глеб. - Но я никак не ожидал, что буду обманут и раздавлен тем во мне, что выше и глубже меня, - пытается сделать паузу, но у него не получается. - Почему все мое, что выше и глубже меня, оказалось таким злонамеренным и извращенным?

- Помнишь, Глеб, когда мы с тобой сговаривались, - Глеба передернуло от слова, - ты совершенно гениально угадал, что в нашей сделке кое-что будет зависеть от тебя и только от тебя, - разводит руками. - Ну, так и вот.

Глеб закричал, ударил стулом об пол, заплакал.

Они сидят на полу в гостиной: Глеб, вытянув ноги и откинувшись спиной на стену, Евгеньич, обхватив свои колени, подбородком упирается в колени. На панорамные окна комнаты лег свет заката.

- Я так понимаю, Договор остается в силе, - наконец, говорит Глеб. - Очень жаль.

- И у тебя впереди целая жизнь, - отзывается Евгеньич.

- Так бездарно победить эту самую жизнь, - кивает своим мыслям Глеб. - И при этом не заслужить ни того, что пытался когда-то назвать 'высоким адом', ни...

- Ловлю себя на том, что хочется сказать что-нибудь утешительное, духоподъемное. Но, знаешь, Глеб, как ни смешно, конечно, но мне не нравится врать.

Глеб теперь хочет немного. Усмехается: в полном соответствии с нынешним своим 'масштабом'. Он продал яхту и деньги отдал на благотворительность. Он ни с кем не общался. Не подпускал к себе ни журналистов, ни литагентов, ни критиков. Очень Большое Издательство выстроило такой пиар: великий писатель ушел в себя, чтобы переосмыслить жизнь и создать такое! Сколько могло этот пиар удерживало, что-то даже на нем заработало, но в конце концов сдалось.

Пусть у его родителей пройдут всегдашние их болячки. Их соседка, тетя Люся, добрая женщина, Глеб в детстве ее любил, третий год как парализована, пусть она снова начнет ходить. А дочка тети Люси, Люда, тихая, скромная старая дева, пусть найдет, наконец, свое счастье.

Глеб не обольщался здесь. У него не было претензий на 'искупление' - он только вначале надеялся на него, но теперь понимает. Но это давало ему покой. Не победа над 'той силой', не попытка выторговать у нее добрыми делами для себя что-то, но хоть какая-то автономия от нее и сколько-то достоинства.

Но время шло, а тетя Люся так и осталась парализованной, Людочка так и не встретила своего суженного, вообще никого не встретила. Городской сквер, за сохранение которого боролись местные жители, несмотря на желание Глеба защитить две эти аллеи и заросли шиповника, в конце концов вырубили и начали возводить бетонную коробку. Только родителям Глеба стало лучше, но все-таки ненамного. Ни о каком избавлении от хронических заболеваний речи все ж таки не шло.

- Что опять не так с вашим кондиционером? - говорит Евгеньич. Выслушав Глеба, рассмеялся: - Но это ж настолько просто. Мог бы и сам догадаться. Надоело уже. Чтоб я когда еще заключил Договор с кем-нибудь!

- Объяснил бы сначала, - останавливает его словесный поток Глеб, - а потом уже вместе и подурачимся, и посмеемся. Если это действительно вдруг смешно.

- По условиям сделки исполняются только те твои желания, в которых ты искренен, исполнения которых ты действительно и всем сердцем хочешь. Ты вообще-то должен помнить этот пункт нашего с тобой соглашения, пусть, не спорю, он там указан довольно-таки мелким шрифтом.

- Но я же всем сердцем хочу добра... делать добро.

- Это тебе кажется, что ты хочешь. Ты думаешь, что ты хочешь. Ты веришь, что ты хочешь.

- Не может быть!

Глеб полюбил. Не увлекся, не влюбился, а полюбил. Поразился сам. Но это так - взаправдашнее и настоящее. Он всегда был комичен в своем торжестве, в своих победах над жизнью, бездарен, пусть и успешен во зле, бессилен в своих попытках добра. Но вот любовь и счастье - внезапно и незаслуженно, но доподлинно и навсегда. Он понимает сейчас.

И прошли годы, все сбылось, все так. У него уже вырос сын и подрастает дочь. Жизнь течет себе в совокупности своих смыслов. У него раньше не было никогда такого чувства жизни... такого сознания жизни. Он давным-давно выбросил тот самый кондиционер. Он научился не желать. Это не было какой-то там победой над... и не стало источником некоей мудрости. Просто.

Когда стало ясно, что телефон не уймется, Глеб снял трубку. 'Это квартира великого писателя?' Глеб узнал голос Евгеньича. 'Ты очень хочешь, всем сердцем хочешь ничего не хотеть, - сколько торжества в этом голосе. - Так что, Глеб, не думай, что ты здесь самый хитрый'. Глеб посоветовал Евгеньичу засунуть этот свой силлогизм, он сам знает куда, и бросил трубку.

Пришло время, он обнаружил червоточину в своей любви. Он любит для себя . Искренно, сильно, но для себя. Это горько, но это так. Он выдержал и такую истину о себе. Не истерил и не звал Евгеньича. Досадно только, что не понимал этого раньше. А так, хорошо, что он знает. Знание не обернулось, не могло обернуться каким-то катарсисом, не добавляло ему 'глубины' или чего-то еще в этом роде, но истина самоценна. Он это понял теперь.

Смысл, суть бытия, пределы, может, даже изъян абсолюта? Тогда он не справился с этим, слишком много в этом было его самого - его страхов, обид, надежд, риторики, нервов, ответов, рецептов, судорог и борьбы. А сейчас... это чувство вины. За то, что спрятался от 'вопросов' в любовь и в счастье? Что-то убавив тем самым в счастье, ущемив, умалив саму любовь?! А еще и эта проблема 'ада', до которого надо бы дорасти, стать достойным его, соразмерным ему или же свободным от него... И что тогда все-таки есть человек? Для чего предназначен? Он подумает об этом. Еще раз. Впервые, то есть. У него еще осталось сколько-то времени...

Звонок в дверь. Лев глянул в глазок. В черной мантии, опираясь на трость, рукоять которой сделана в виде головы пуделя, стоит Евгеньич.