Расставаясь с нами в Дамаске, Карим, которого я знал еще по Питеру, дал нам номер телефона своего приятеля в Аммане, столице Иордании, и сказал, что он был самым гостеприимным арабом в Москве восьмидесятых годов. Приехав в Амман, мы позвонили ему из кафе, там же и встретились. Познакомились. Фейсал и его жена оказались людьми отзывчивыми. Он — иорданец, она — сирийка; он — режиссер, она — актриса. Встретились и поженились в Москве. Фейсал учился во ВГИКе, Надя в ГИТИСе. Она представилась русским именем, наверно, так ей привычней общаться с русскими людьми. Оба они прекрасно говорят по-русски, настолько хорошо, что нас удивляло, когда они переходили на свой арабский.
В чужой стране уже сама непохожесть другой жизни вызывает множество вопросов у путешественника. А у Фейсала и Нади мы могли спрашивать обо всем. В них мы нашли ту широту представлений, которая позволяет судить с юмором о своих соотечественниках, не впадая в болезненное самолюбие.
Мы вдоль и поперек проехали огромный арабский мир и почти все, что они нам рассказывали, подтверждалось нашими впечатлениями. Мне иногда думалось, что подобный горизонт взгляда дала им русская жизнь; теперь мне кажется, что они из тех, кто черпает с обеих сторон: оттуда, где они выросли и живут, и где они учились. На студии, куда мы заходили, начальник Фейсала с дружеской иронией заметил, что вся Иордания справляется у его подчиненного о новостях в России.
Меня трогает музыка любого народа, но, конечно же, не всякая. А кто из нас, не специалистов, хотя бы немного ориентируется в арабских песнях? Попробуйте в чужой стране купить кассеты в музыкальном море неведомой музыки... Надя повела нас в фонотеку, в которой его величество король заказывает музыкальные подборки для оформления праздников, там и мы купили кассеты. Музыка любой страны показывает характер и жизнь ее народа.
Мы едем по Иордании и слушаем кассету знаменитой в арабском мире певицы Фейруз, о которой знает каждый араб. На дороге стоит путник и машет рукой, просит подбросить до соседней деревни. При расставании он благодарит нас не столько за то, что мы его подвезли, сколько за то, что и нам приятны песни Фейруз.
Фейсал, отложив все свои дела, в один из вечеров представил нам самые лучшие блюда иорданской кухни. У арабов каждодневную пищу готовит женщина, но для дорогих гостей — мужчина. В семье наших новых друзей нет и тени патриархальности, но Фейсал готовит сам, демонстрируя арабскую традицию.
Мы едим отменно вкусную пищу, а Фейсал мне жалуется:
— Представляешь,Володя, приезжает ко мне дальний родственник, хороший человек, ничего не скажешь, у меня дел по горло, съемки, я приготовил ему все дома и собираюсь уходить.
Родственник возмущается: Я приехал к тебе всего на неделю, а ты не можешь со мной неделю спокойно посидеть, поговорить. Если ему сказать, что я обо всем этом думаю, — говорит Фейсал, — он не поймет — обидится.
Мы гостили у Фейсала несколько дней и несколько дней не прекращался поток гостей и родственников. Уж на что мы, русские, гостеприимны, но появление гостей в два часа ночи и нас удивляло. Квартира Фейсала больше походила на клуб, где можно было наблюдать арабскую жизнь и нравы непосредственно.
Арабы редко всерьез ссорятся. И если вам случилось столкнуться в конфликте с арабом, кто бы вы ни были, остановитесь первый и протяните руку, и вы будете обязательно прощены; более того, вам улыбнутся и через минуту ваш противник все забудет. Арабы совершенно не злопамятны.
Арабы из разных стран в чужой стране чувствуют себя родственниками, а ощущения их у себя в арабском мире похожи на прошлую общность граждан бывшего СССР: все из одной страны, но из разных республик. В психологическом отношении все арабы — единый народ, и разговорные диалекты разнятся незначительно. В Иордании, в живописном местечке около горячего водопада Хамамат-Ма-ин, мы встретили большую группу музыкантов, которые играли больше для себя, чем для публики.
Разговорившись, мы узнали, что все они из разных арабских стран и ежегодно встречаются здесь, потому что они друзья. Естественно, что такая свобода перс-движения у арабов только для мужской половины, женщины же должны хранить семейный очаг или готовиться к этому.
В любой арабской стране достаточно бедности, и жизнь простолюдина не столь легка и беспечна, но в людях не замечается угрюмости, всюду довольство жизнью. При всей темпераментности арабов им свойственна мягкость характера и доброжелательность. В крупных городах — Дамаске, Аммане, особенно Каире — мощное автомобильное движение, где никто не соблюдает правил, но и там очень редки аварии и помогает в этом круговороте машин тоже доброжелательность арабов. Араб на машине всегда уступает дорогу женщине с корзиной на голове или просто прохожему, независимо от того, идет ли пешеход на красный свет светофора или на зеленый.
К доброжелательности арабов нужно добавить и немного восточного эгоизма, без него характеристика араба и вообще азиата будет неполной. Европейцам напрочь непонятно, как могут сочетаться эти два противоположных качества. Например, водитель машины, увидев нужную ему вещь в лавке, беспечно оставляет свою машину чуть ли не поперек улицы и не спеша делает покупки.
Другие водители сигналят, терпеливо ждут, медленно пытаются объехать неуместно оставленную машину. Другой водитель, который с трудом объехал неправильно запаркованную машину, точнее сказать, брошенную машину, вскоре сам повторяет остановку, доставляя неудобства другим. Притом во всем этом нет никакого злого умысла. Это просто незадачливый азиатский эгоизм, азиатская беспечность, для объяснения которых мы не найдем нужных слов.
Араб даже тихую спокойную беседу всегда сопровождает жестами и мимикой. Но у арабов жестикуляция особенно выразительна, можно сказать, что она — значительная часть языка. Уже в Иордании мы усвоили многие жесты, и нам стало легче ездить без правил, вернее сказать, ездить по азиатским правилам.
На перекрестке, где работает светофор, а чаще его вообще нет, достаточно показать рукой в сторону поворота, собрав в щепотку пальцы, и вас пропустят в желаемую сторону. Мы не могли не запомнить самые нужные жесты, потому что волей-неволей нам необходимо было ездить по многолюдным городам, а после мы уже сами заправски демонстрировали нужные жесты. Арабы нас понимали. Жестикуляция для водителей в Азии — это знаки дорожного движения, но, разумеется, и бытовой разговор дома и на улице украшается жестами и выразительной мимикой.
Европа — пунктуальна, Россия не пунктуальна, но всегда к этому стремится, а Азия и не подозревает о таком понятии. Нет пунктуальности в жизни, и не выработано на это понятия. И все. Если вы договорились о встрече на конкретное время, можете смело приходить на полчаса позже. За опоздание на вас не обидятся — вы в Азии. Но вероятнее всего, что и через полчаса вам придется ждать. На Востоке не спешат и оправдывают это тем, что очень жарко.
Забавно также посещать арабских чиновников. Впрочем, посещать чиновников забавно во всех странах без исключения, но в Азии есть свои особенности. Вы входите в кабинет, но вас просят подождать минуточку (всего минуточку), это совсем не значит, что вы попадете на прием через полчаса. Мы едем по Азии давно и скептически за чиновником повторяем: «Минуточку?» Нам снисходительно улыбаются за то, что мы усвоили арабское значение минуточки. Но бойтесь, если вам скажут: «Приходите завтра». Тогда уж точно как Аллах пошлет: может, через неделю, а то и через две-три.
У европейца безусловно вызовет улыбку длинное приветствие арабов. Даже те, кто видится каждодневно, здороваются очень обстоятельно: спрашивают о самочувствии вообще и о здоровье в частности, о настроении и домашних делах каждого в семье, отдельно расспрашивают о детях, затем могут последовать лестные похвалы и пожелания всяческих благ. Эту долгую речь европейский переводчик может смело перевести одним словом: «Здравствуй».
Несмотря на то, что мы не понимаем арабский язык, нам представилась возможность услышать все восточные любезности приветствия на русском языке. В Сирии мы зашли по делу в Русский культурный центр к директору. Вслед за нами вошел араб: по всему видно, человек солидного положения (солидные люди входят в кабинет, не дожидаясь приглашения). Он сносно говорил по-русски, и мы от начала до конца прослушали их взаимное приветствие. Оно растрогало нас. Вскоре солидный человек ушел. А директор сказал ему вслед:
— Вот так каждый день и каждый раз по пятнадцать минут.
В подтверждение сказанному — листая путеводитель, натыкаемся на фразу: «Каждодневная встреча знакомых в Сирии напомнила бы англичанину встречу родных братьев после многолетней разлуки».
Хорошую притчу рассказал нам в Иордании в русском посольстве атташе по культуре. В этой притче ярко проявляется характер араба.
У отца было два сына. Отец, предчувствуя скорую смерть, решил оставить завещание одному из них. Но кто больше почитает отца? Кому оставить завещание? Он призывает к себе сыновей и просит их поухаживать за садом, ссылаясь на свою немощность. Старший сын пообещал сделать, но не исполнил обещания. Младший — не обещал, но когда у него появилось время, он исполнил просьбу отца. И отец оставил завещание... старшему сыну. Мы можем не соглашаться с притчей, скептически ухмыляться, но араб останется верным своим привычкам и понятиям.
Амман — приятный город, в нем нет броских достопримечательностей, привлекающих туристов, лишь древний театр римских времен, скромно и уютно красит центр города. Город можно назвать добротным; в нем чисто, хорошо распланированы улицы на довольно сложном рельефе, и для столицы он не многолюден. Жизнь пробуждается вечерами. Город пестрит огнями, много гуляющих, и в то же время нет раздражающей суеты. Я, по своей слабости разглядывать людей, смотрю на гуляющих, вглядываюсь в лица.
Замечаю Фейсалу:
— Все мне сейчас нравится здесь. Город не давит нищетой, много приятных лиц, уютный парк и хорошая музыка в кафе напротив. Но где же ваши женщины? Почему их так мало среди гуляющих? Неужели всему этому мужскому сословию не скучно без женщин?
Фейсал отвечает:
— Не скучно, а точнее, так принято...
К Мертвому морю почти отовсюду нужно спускаться по серпантину, а на удобном повороте оно открывается взору почти во всю свою величину, и
противоположный берег виден отчетливо. Река Иордан и море — это самая глубокая на суше. Здесь тектонический разрез, разрубает плоскогорье и создает пресные и одновременно невероятно соленые водоемы: Тиверианское озеро и Мертвое море, которые соединяют легендарная река Иордан. Наверно, в далеком прошлом река была полноводнее и доступнее. Но теперь подступиться к ней было невозможно: она с обеих сторон загорожена колючей проволокой и военной техникой.
А на крохотном участке, где показывают туристам место крещения Христа, река кажется невнушительной. Другое дело — Мертвое море. Чистая вода в этом особенном море в 7,5 раз соленее обычной морской. Это и поражает. Море действительно мертвое и в нем нет растений и живности, но вода на редкость целебная. Все раны и царапины у нас исчезли после нескольких купаний. Заходя в воду, и чувствуешь ее насыщенность солью, вода будто масло ходит густыми кругами, а после купания на высохшем теле слоем остаются кристаллики соли.
Но замечательней всего лежать на этой воде, можно даже сказать, валяться. Это море не знает утопленников. Лежать удобно на спине, а если встать в воде, то вода выталкивает по грудь, и кажется, будто купающийся идет по дну. Неудобно плыть на животе, нужно высоко поднимать подбородок. Для противовеса лучше согнуть ноги в коленях, хотя такая поза неудобна и комична. У этого чудо-моря самые большие возможности для лечения кожных болезней. Берег Мертвого моря — без растений, за исключением искусственных оазисов, и имеют интересную окраску: со стороны Израиля побережье желто-белое, со стороны Иордании — розовое.
Море со всех сторон бдительно охраняется, поскольку по нему проходит граница, и когда наша машина забуксовала в песках, нам помогли военные моряки. За услугу мы предложили 10 долларов. От денег они отказались. Они пожелали с нами сфотографироваться, предварительно сняв погоны и фуражки.
Кроме Иордана, в Мертвое море впадает несколько речушек. В одной из них почти горячая вода. Мы оставили машину около военных (в Сирии и Иордании машину можно оставлять где угодно — разбои и воровство здесь не популярны) и пошли по каньону, надеясь дойти до горячее водопада.
Каньон очень живописный. Ярко-красные и розовые высокие стены из камня наверху сменяются оранжевой и белой сыпучей глиной. Местами стоят одинокие пальмы. Пальмы и мягкие пушистые кустарники особенно контрастно выделяются на фоне чистой и слегка парящей воды и розово-красного камня. Уже верхами, обходя зигзаг каньона по пустыне, мы подошли горячему водопаду.
Этот водопад знаменит и потому обжит: экзотическая зелень, эвкалиптовое дерево, отели и лощеные молодые люди на дорогих автомашинах. Водопад свыше ста метров. По склону широкими потоками течет парящая вода и падает по крутым ярко-цветным ступеням, созданным природой. Мы улеглись на горячем потоке. Здесь постоянная температура воды — плюс 42 градуса, и через сорок минут мы вышли, как из парилки. Я удивлялся, как это арабы не догадаются наделать эвкалиптовых веничков для этой естественной бани.
В водоемах Азии мы много видели народных купаний. Но под народом здесь нужно разуметь только мужскую половину, которой благоволит Аллах, независимо от достоинств. Вернее, родиться мужчиной — уже достоинство. Мужики глядели на нас, распущенных европейцев, среди которых позволяла себе купаться женщина. И мы глядели на женщин, которым не дозволено купаться и которые парились не в воде, а в черных чадрах, завидуя своим купающимся мужьям.
Петра — самый знаменитый памятник Иордании, и туда валом едут иностранцы. Едут со всех сторон: из Израиля через недавно открытую границу и со стороны азиатских стран, летят на самолетах со всех концов света. Поехали туда и мы. На воротах нас смутила входная цена — 30 долларов. Это же, братцы, дороже, чем парижский Лувр! Пригляделись. Цивилизованных туристов тьма, они все здесь: из Европы, Америки, Японии. Судя по кислым минам, их тоже цена не вдохновляет, но им привычней раскошеливаться в путешествиях, и они идут смотреть памятник. Нам тоже очень хочется, но... «Не может быть, чтоб у такого необъятного комплекса были только одни въездные ворота, — соображаем мы русским умом, — надо попробовать проехать по дорогам, которые замыкают круг».
Ездить долго не пришлось. Билетная касса только у ворот. Арабам не придет в голову, что европейцы пойдут через черный вход, как европейцам не подумается, что в музей такой вход возможен. Но мы не те и не другие. Ландшафт, где устроили себе древнюю столицу наблюдательные набатеи, еще более выдающийся, чем их замечательное строительство. И мы въехали на территорию, где было гораздо красивее, чем у входных ворот. Оставив машину на видном месте, чтобы найти ее на обратном пути, отправились на экскурсию.
Вечером, по возвращении, мы готовили ужин. Место для бивака оказалось замечательным: красивый закат, чай на костре, ночлег в палатках — и все бесплатно. Переночевали, а потом посетили Петру и во второй день.
Петра ошеломляет. Какое редкое сочетание красоты ландшафта и архитектурного мастерства! Здесь тоже, как у всех всемирно известных памятников, развито туристское мародерство, но и оно отступает под натиском мощных впечатлений от увиденного. Массивные рельефные горы с каньонами, ущельями, скальными выступами тянутся на сотню километров.
Камень, в котором полосами чередуются яркие цвета. Красную полосу сменяет белая, а между ними тонкие прожилки желтого, фиолетового, синего, черного. Общий фон скал коричнево-розовый. Крутые скалы изрезаны причудливыми формами, которые сложнее, чем самые мастерские арабески, и которые нужно рассматривать подетально, как ваяние художника. Думается, что эти природные создания послужили образцом для творений зодчих в знаменитых мусульманских мечетях. Сталактиты и арабески, самые сложные и самые выразительные детали оформления священных храмов наверняка скопированы у природы.
Аравийский полуостров заканчивается Иорданией, вернее сказать, районом, где находится Петра — набатейская древняя столица. Петра, Вади-Рам, Большой Нефуд, Руб Эль-Хали, Йемен — все это сходные ландшафты, состоящие из скал и песка. Особенно заметно сходство на протяжении всей западной части полуострова, которая возвышается над всей Аравией и по которой извечно проходили караванные пути.
Эти необъятные пустыни — историческая родина арабов. Здесь единая природа и единый народ. Такие яркие и сложные формы камня встречаются только на аравийской земле. Древнейшие мастера времен царицы Савской, а позже и набатеи, веками усваивали эти природные формы и создавали свое искусство. Эти цивилизации прервались, как прерывались многие цивилизации кочевников и полукочевников. Но когда на историческую арену вышел ислам, арабы вновь воскресили природные формы своих скал в мусульманских храмах, а Мекка разнесла ислам и его искусство по всему миру.
Оставив археологический город, мы удалились всего на два-три километра от места туристского паломничества, чтобы увидеть естественную будничную жизнь местных жителей. В глубоком, но относительно пологом ущелье зазвучала звонкая песня, которой вторило эхо. Мы увидели на склоне двух пастушек со стадом коз. Девочки-подростки были нарядно одеты. Азиатские женщины, выходя из дома, всегда одеваются празднично — это правило приличия, даже если они на трудных полевых или дорожных работах.
Поровнявшись, Лена, моя жена, заговорила с девочками. Вблизи туристских центров все хоть немного говорят по-английски. От свежего воздуха и солнца у девочек горели щеки, еще больше горели глаза, они нам открыто улыбались. Симпатичные скромные в разговоре, они были деликатны и милы. Недавно покинув туристский комплекс, я сравнивал этих девочек с нахальными мальчишками, может быть даже их братьям: которые бегают за туристами. Расставшись с девочками, Лена внятно сформулировала мои впечатления, «Этим девочкам подрасти — и можно учиться хоть в консерватории, а их братьев, которые околачиваются между туристами и вымогают обманом деньги, заставить жить трудом, каким живут их сестры».
В Азии велика доля сельскохозяйственного труда, притом труда ручного, и можно сказать с уверенностью, что спины гнут на полях, пасут скот только представители прекрасной половины. Все, что производят женщины, мужчины продают: по тому что торговать легче, торговля требует мошенничества, а это — занятие мужское. Может, оттого-то женщины кажутся сознательнее и умнее своих поработителей.
Все, кто хоть немного знали Иорданию, советовали нам посмотреть пустыню Вади-Рам. Заинтригованные отзывами о ней, мы поторопились на юг страны и достигли ее. Километровой высоты крутые скалы с гладкими лбами не образуют стены, а разбросан массивными вершинами, отделенным одна от другой, и поэтому можно охватить взглядом это огромное пространство — красно-коричневые выступы, между ними долины розового песка.
Пустыня Вади-Рам западным краем уходит в Красное море. Подумайте, глядя на карту, об этом уникальнейшем районе земли. Пустыня Сахара и Аравийская пустыня, две самые большие пустыни мира, наверно должны были бы быть единым целым, но их рассекает Красное море. Сахара и Аравия оказались разорванными тектонической трещиной, из которой прорывался огонь земли, теперь, когда земля успокоилась и вошла в нынешние формы, здесь застыли следы природной стихии. Кстати сказать, путь в Мекку для многих лежит через эти пустыни, вдоль моря. Здесь сама природа настраивает на общение с Богом...
Владимир Снатенков