Журнал "Вокруг Света" №8  за 1997 год

Земля людей: Синяя птица шахтерских детей

Включишь в дороге — будь то между Дулутом и Миннеаполисом Портлендом и Сан-Франциско — автомобильное радио — обязательно наткнешься на станцию передающую кантри. Коллега из Гамбурга, поклонница невероятного техно-рэпа обреченно вздыхая, говорила: «Мы в этой стране и должны слушать эту музыку» и ненадолго задерживалась на этой волне.

Музыку кантри, по-моему, любят только водители-дальнобойщики и сельчане. Не думаю, чтоб кто-нибудь слушал ее в большом городе. Исключение составляет Нэшвилл, штат Теннесси, куда для этого приезжают даже специально. И я тоже приехал в Нэшвилл послушать кантри.

На фоне группы небоскребчиков (один напоминает не то перевернутый вырванный зуб, не то кисть руки с выставленными мизинцем и указательным пальцем — знак дьявола, и благодаря ему панораму центра Нэшвилла не спутаешь ни с какой другой), установлен большой щит с надписью: «Страна Барбары Мандрелл». Эта блондинка из Хьюстона, которая дебютировала на ТВ в 11 лет и в шоу-бизнесе уже более четверти века, первой дважды получила награду Ассоциации музыки кантри «Артист года». Тут же, неподалеку, стоит перейти только улицу, в «Зале славы и музее музыки кантри» висит, среди прочих, бронзовая доска в честь Лоретты Линн, «дочери шахтера». Вышедшая замуж чуть ли не ребенком, она ничего не умела делать, кроме как петь и сочинять песни, и в 1962 году проехала всю страну от штата Вашингтон до Нэшвилла, чтобы сделать первую пластинку. Они здесь герои.

Они действительно герои — простые парни и девушки из Кентукки и Западной Вирджинии, Алабамы и Техаса, которые тянулись в Нэшвилл, привлеченные славой его студий и радиостанций, и доказывали, доказывали свою любовь к музыке, свое терпение, свой талант. И многие доказали, пройдя свой путь от «людей из народа» до «любимцев народа».

...Я брожу по усадьбе-музею президента Эндрю Джексона на окраине Нэшвилла. Жара. Снимая туфельку и болтая ею босой ногой, что не свойственно людям ее профессии, хорошенькая Кили, отвечающая за работу с прессой в музее, и, как и бывший обитатель усадьбы, ирландка по крови, говорит: «Я не большая поклонница музыки кантри, но в Нэпшилле ее стоит слушать».

Космополитичные Западное и Восточное побережья — это рок, Чикаго — царство блюза. То, что внутри, — это кантри. Как это слово ни переводи — все подходит. От обитателей глубинки, особенно южан (какой бы крови они ни были), и пошла эта музыка. Она их самовыражение, она в их характере. Вряд ли случайно, что Нэшвилл, как «вычислили» социологи, — самый дружелюбный город в США.

Здоровенный водитель автобуса в космическом центре на мысе Канаверал, узнав, что я собираюсь в Теннесси, заметил: «Отличное место. Отличные люди. Отличная кухня». Устав от гамбургеров на каждодневных вечеринках, я оживился: «А что именно?» — «Гамбургеры».

В «Зале славы», где собраны реликвии кантри, есть и картина, изображающая «источники и составные части» этой музыки. Их, правда, не три, а гораздо больше — все не перечислить: целая панорама жизни американского городка. И все со значением. Все влилось. Да и кантри — понятие собирательное — это и «блю-грасс», и «хонки-тонк», и масса чего еще.

Там же, в музее машина Элвиса Пресли, который тоже начинал в Нэшвилле, — с позолоченными телевизором, баром и туалетным столиком. Рядом — его же золотой рояль. Есть машина и Уэбба Пирса, короля «хонки-тонк». Ковбойская роскошь: внутри все отделано кожей, серебряными монетами, дверные ручки в виде пистолетов, между передними сиденьями — седло, а спереди, на бампере, настоящие бычьи рога. В 50-60-е по таким машинам складывалось мое представление об Америке. И мне показалось, что под заочное русское видение этой страны два места — Техас и именно Нэшвилл — подходят больше всего.

Мекка поклонников кантри — и исполнителей, и фэнов — «Гранд Оул Опри», концертный зал-студия на 4400 мест, откуда вечерами на уик-энды регулярно идут «живые» трансляции. Название «Большая старая опера» в местном выговоре разнеслось, благодаря радио, по городам и весям и превратилось в магнит для всех «простых парней и девушек», пишущих и поющих свои песни. Большего колорита и провинциального блеска, чем за сценой «Опри», я не видел. Зал, который открыл дорогу всем знаменитостям кантри и который всегда полон, тепло приветствовал своих любимцев в вышитых рубашках с обилием блесток, в широкополых шляпах и сапожках. Женщины, тоже почти все одетые «по-ковбойски», — не красавицы, но хорошенькие. Некоторые без возраста, некоторые уже немолоды. Кто-то уже знаменит или вообще легенда, кто-то выходит на сцену «Опри» впервые. Объединяло их всех одно — искренние, будто специально простодушные голоса. И даже при явном профессионализме некоторых — ощущение превосходной, но безыскусности. Что-то в них было во всех «от земли».

Эта искренность — словно наш фольклор, народные песни, но не те, что поют со сцены, а настоящие, с деревенского праздника, что где-нибудь в Моркиных Горах Тверской области. И еще общее — какая-то тоска по утраченному. Только у нас — в отличие от кантри — этот фольклор многовековой. И еще: кантри у американцев все-таки, если не веселая, то оптимистичная музыка. Видимо, нельзя жить в этой стране без веры в королеву-удачу.

А все эти певцы, хоть и не все профессионалы, хотят стать королями и королевами и тоже верят в свою звезду. И в квартале от «Зала славы» — студия «В», сегодня тоже ставшая музеем. Там записывался, среди прочих, Элвис Пресли, там можно сесть за тот же рояль, на которым играл «Король», и ударить по клавишам. А еще, чуть ли не на каждой улочке в округе — клуб.

Чтобы попасть туда наверняка, — надо заказывать столик заранее. Вход бесплатный, только съесть нужно не меньше, чем на 7 долларов. Почти то же относится и к поющим там музыкантам. Играют бесплатно, но заранее записываются для выступления — очередь. Считается престижным. Среди артистов попадаются знаменитости, уже имеющие пластинки. Назывался клуб, куда попал я, «Синяя птица».

Владелица «Синей птицы» — Эми Керлэнд, переехавшая в Нэшвилл в 8 лет, но окончившая университет Джорджа Вашингтона в столице. И с 1982 года каждый вечер 21 столик заполняется людьми, для которых под собственный аккомпанемент на клавишных или гитаре поют свои песни в стиле кантри, отобранные днем Эмми.

«Когда мне было 26 лет, мне просто хотелось иметь ресторан и чтобы моему бой-френду было где петь. Тогда я к музыке относилась несерьезно. Теперь люблю. А бой-френд... Теперь он уже не мой, а мой нынешний — не поет».

В название «Синяя птица» Эми не вкладывала никакого конкретного значения. Но ее бывший бармен Марк Ирвин стал звездой Аленом Джексоном, официантка Лиз Хенгбер — знаменитой Рибой Макинтайр. Может, сегодняшние служащие тоже в один прекрасный день пополнят галерею «Зала славы»? «Сочиняйте, сочиняйте, сочиняйте. Когда вам это хочется и когда вы это ненавидите, когда воодушевлены и когда вам это надоело... просто сочиняйте...» — написано в листовке, что ложится на каждый столик вместе с меню. Чтобы стать новыми Долли Партон, Хэнком Уильямсом или Эммилу Харрис...

Видимо, действительно они — оптимисты. Их песни веселые, с юмором, понятным землякам, с самоиронией. Если грусть, то легкая, без нытья.

...Спустя недели три, проездом из Детройта в Вашингтон остановился на ночь в небольшом городке Поттсвилл в одной из уютных долин Пенсильвании. Вокруг лежали горы, леса и фермы. Среди которых, на перекрестках шоссе пестрели одинаковыми вывесками «Макдональдсы», «Бургер-кинги», «Сабвеи» и бензоколонки. Кухня ресторана при мотеле уже закрылась. Официантки — в форменных платьицах, в черных чулках, некрасивые и не очень молодые, но улыбчивые, с хрипловатым голоском и жутким выговором (если в Америке существует понятие «провинция», то я понял, что попал именно туда) — носили мне пиво из бара, пока я сам туда не перебрался.

Рядом с баром, на открытой терраске шли «кантри лайн-дэнс» — танцы в цепочку под кантри-музыку. Стрекотали цикады, горели разноцветные лампочки. Танцевали в основном женщины, одетые в шорты и футболки. Только на одной были бриджики и коротенькие сапожки. Всем уже за тридцать, некоторые даже старше.

«Попробуйте». — «А вы?» — «Я работаю», — говорит мне официантка, но потом все же делает несколько движений. «Вы местная?» — «Да» — но это и так было понятно. Кто же еще может работать официанткой в таком городке, кроме здешней? Дети шахтеров с заброшенных сегодня шахт. Не все умеют петь. Но почти все стараются танцевать. Может, это и есть их мир, где они чувствуют себя самими собой?

Все знакомы, лишь я да еще несколько сидевших за столиками бара и одетых более солидно, смотрелись чужеродно. Показывал движения и руководил танцами мужчина с микрофоном в шортах и майке. Я вспомнил объявление, что видел около мотеля, — «Line Dance With Ray». Видимо, это и был Рэй. Когда почти все уже разошлись, несколько пар стало, наконец, танцевать обнявшись. Официантка подошла к джук-боксу, порылась в горсти мелочи чаевых и поставила песню. Я не знал мелодии, но по номеру определил — Пэтси Клайн.

Утром все эти люди снова станут за стойки одинаковых бензоколонок и магазинчиков, с одинаковой, выскакивающей, словно по команде, улыбкой и одинаковым произношением почти бессмысленного «Yow're you doin'! Have a good day! Take care...»

Никита Кривцов Нэшвим — Поттсвилл