Глава 12


– Хороший был день?

Вопрос свидетельствовал о том, каким чутким может быть Джонатан, когда захочет.

– Не сказала бы.

Флавия сидела в крошечном кабинете Аргайла. Она достала шоколадное печенье, которое он специально привозил из Англии и прятал за стопками справочной литературы, но есть не стала – у нее вдруг пропал аппетит.

– Может, расскажешь, что произошло? У тебя такой вид, словно ты вернулась с похорон.

– Тяжелый был день.

– Ну же. Рассказывай.

– Потом, – резко ответила она, задетая его жизнерадостным тоном.

– Ну как хочешь. Тогда зачем ты пришла, если не переложить на меня часть своих забот?

– Я что, не могу прийти просто так?

– Как правило, ты просто так не приходишь.

Он был прав. Действительно, зачем она пришла? С трудом взяв себя в руки, она прокрутила в голове детали дела и наконец вспомнила, о чем хотела его спросить.

– Ты говорил, что можешь навести справки о пропавшей иконе. Ты сделал это?

– Пока нет. Я был занят.

– Послушай, Джонатан, у меня нет времени ждать, когда ты освободишься. Это важно.

Он нахмурился:

– Это дело полиции, а не мое. Я здесь не прохлаждался, а работал. Тем более ты не говорила, что это так срочно.

– Извини.

– Да что с тобой? Зачем ты пришла? Чтобы надавать мне по шапке?

– Я уже извинилась. Я знаю, что ты занят, но мне необходима информация об этой картине. Я на ногах с пяти утра, Буркхардта убили…

– Что?!

– Застрелили. Так что, как видишь, с этой картиной все не так просто. Мне нужно понять, в чем дело. И по ряду причин это не терпит отлагательства.

Аргайл несколько секунд смотрел на нее, потом встряхнулся, встал и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся в сопровождении бородатого мужчины за сорок.

– Марио ди Анджело, – представил он своего спутника. – Декан факультета. Расскажи ему о Буркхардте.

Она рассказала. Ди Анджело сначала застыл, потом все же преодолел шок и печально покачал головой:

– Кто бы мог подумать? Всего несколько дней назад мы с ним сидели в ресторане… Бедняга. Как же ему не повезло. Такой приятный, компанейским парень. И такой знающий. Нам будет очень его не хватать.

Флавия кивнула.

– Он не говорил, что приехал в Рим за иконой?

– Нет. Но я догадывался, что он здесь по делу. Просто мы беседовали на научные темы, не о бизнесе.

– Совсем?

– Совсем. Он говорил, что ему в голову пришла замечательная идея, он начал ее разрабатывать и уже близок к завершению исследования. По его словам, тема очень интересная – теологические аспекты восприятия икон, их меняющаяся роль в литургии во времена раннего христианства. Он считал использование икон и скульптурных изображений святых пережитком язычества.

– Э-э…

– Вы, наверное, слышали, что древнегреческие города находились под покровительством различных богов – Афинам покровительствовала Афина, ну и так далее. Когда в Грецию пришло христианство, каждому городу и селению также был приписан в покровители кто-нибудь из христианских святых. Буркхардт задался вопросом: действительно ли греки произвели переоценку ценностей и приняли новую религию или их язычество всего лишь приняло новые формы? Действительно увлекательная тема. В прошлом году он опубликовал небольшую заметку по данному вопросу в журнале «Византийское учение» и прислал ее мне на отзыв. Я с удовольствием покажу ее вам, если это как-то поможет.

Флавия почувствовала, что он начинает отвлекаться на второстепенные вещи и может сильно уклониться от темы, если его вовремя не остановить. Конечно, все это очень интересно, но…

– Спасибо. Джонатан? Взгляни на эту заметку. Может быть, она прояснит, зачем приезжал сюда Буркхардт.

Аргайл щелкнул каблуками и приставил ладонь к виску.

– Пожалуйста, – исправилась она.

– С удовольствием.


На шесть вечера Флавия назначила встречу с миссис Верней и предчувствовала, что разговор будет нелегким. До шести оставалось еще два часа, делать было нечего, и она вдруг ощутила себя страшно усталой. Вернувшись в офис, она начала разбирать бумаги, но диван призывал ее к себе все настойчивее и настойчивее. В конце концов она прилегла на несколько секунд, свернулась калачиком и мгновенно уснула.

Это было тяжелое забытье того рода, когда ты осознаешь, что спишь и что спать никак нельзя, но не в силах заставить организм проснуться. После такого сна просыпаешься разбитой и долго приходишь в себя, особенно если пробуждение было резким и неожиданным. Если тебя, например, схватили за плечи и громко заорали в самое ухо.

– Уйдите, – пробормотала она, желая только одного: чтобы ее оставили в покое и дали поспать.

– Не уйду, – услышала она разъяренный голос. – Я хочу получить ответ на свои вопросы и не намерен ждать, черт бы вас всех побрал! И если здесь нет нормального полицейского, отвечать будете вы.

Флавия с трудом приоткрыла глаза, попыталась сфокусировать взгляд, и несколько мгновений спустя ее мозг включился в работу: она не только узнала Дэна Менциса, но даже кое-что вспомнила о нем.

Колоссальным усилием воли она заставила себя встряхнуться и сесть.

– А теперь послушайте, – начал Менцис, тыча в нее пальцем.

Не обращая внимания на его агрессивную позу, она вяло отмахнулась и вышла в коридор, где стояла кофеварка. Одним глотком осушив чашку кофе, она заглянула к Паоло и стащила у него из пачки крепкую сигарету. После первой затяжки у нее перехватило горло, после чего она наконец почувствовала себя человеком.

– А теперь слушаю вас, мистер Менцис, – сказала она, возвращаясь в кабинет. – Чем могу быть полезна?

Как ни странно, ее небрежное обращение охладило его пыл. Перед тем как войти к ней в кабинет, он привел себя в состояние яростного негодования, однако ее невозмутимость развеяла его боевой настрой. В других обстоятельствах Флавия, возможно, проявила бы к нему больше сочувствия. Судя по всему, его уже вызывал на допрос Паоло. Конечно, неприятно, когда ты тихо-мирно себе реставрируешь картину, а тебя вдруг тащат на допрос по делу об убийстве. Тут любой вспылит, не то что Менцис.

Он потряс у нее перед носом экземпляром утренней газеты. Она осторожно взяла газету и стала читать. Это была очередная атака на Менциса. В заметке излагались подробности ограбления монастыря Сан-Джованни и делались прозрачные намеки вроде того, что если вы пускаете к себе американских реставраторов, не удивляйтесь потом, что у вас пропадают драгоценности из шкатулки. Опять работа Бартоло. Не откладывая дело в долгий ящик, Флавия позвонила ему, но он категорически отрицал свою причастность к статье. Врет и не краснеет. Что ж, нужно будет стряхнуть пыль с его дела и вытащить на свет парочку старых грешков, дабы поставить его на место. Но сейчас на это нет времени, нужно разгрести более насущные дела.

Как же ей не хватает Боттандо. Он целый день висел на телефоне и перемещался из посольства в посольство, выясняя, поддерживает ли кто-нибудь в действительности идею создания структуры, которую ему предложили возглавить. Кто-кто, а он умел разбираться с такими типами, как Менцис. Это была как раз та часть его работы, которая ей совсем не нравилась. Может, и правда уйти вместе с ним? Иногда все-таки лучше быть подчиненной.

– Хм, – сказала она. А что еще она могла сказать?

– И что они напишут завтра? Вы об этом не думали? После вашего звонка? Они обвинят меня в убийстве. Как пить дать.

– Ну…

Конечно, так прямо никто не напишет. Они просто соберут кусочки мозаики воедино. У Менциса репутация человека агрессивного. Менцис встречался с Буркхардтом за два дня до убийства. Буркхардт убит. Других подозреваемых нет. Пусть читатель решает сам. Бартоло позаботится о том, чтобы нужные люди увидели эту статью.

– Целых три часа я отвечал на дурацкие вопросы. Не я ли застрелил Питера Буркхардта? Боже милостивый, это же неприлично. Вы собираетесь что-нибудь предпринять?

Флавия моргнула пару раз и зевнула.

– А что я должна предпринять?

– Вы должны как-то прекратить эту травлю. Говорю вам: если вы ничего не…

– У нас свободная пресса, мистер Менцис, – усталым голосом сказала она. – Я не могу заткнуть им рты. Знали бы вы, что они пишут порой про нас…

– Вы снабжаете их информацией.

– Ох, только не начинайте снова…

– Послушайте, – сказал он, тыча пальцем в статью. – «Полицейские источники сообщают…» – ведь это о вас, так? Кто еще мог рассказать им все подробности? Это могли сделать только вы.

– Мне очень жаль, но…

– Я не мог ничего рассказать; отец Жан тоже клянется, что никто из братьев не общался с прессой, остаетесь только вы. И я говорю вам: прекратите это.

– Я тоже могу поклясться. Ни журналистам, ни кому другому я не говорила ни слова. И вряд ли это стал бы делать кто-то из наших. Во всяком случае, я бы сильно удивилась, узнав об этом.

– То есть вы хотите сказать, что все эти подробности – плод их воображения? – заорал, снова вскипая от злости, Менцис. Лицо его опять приобрело бордовый оттенок. – Я этого так не оставлю. Не считайте меня идиотом. Я буду жаловаться…

– Своему старому другу в министерстве. Я в курсе. Дело ваше, помешать вам я не могу. Только это ничего не изменит. Мы никогда не посвящаем прессу в подробности дела. И этот раз – не исключение.

– Тогда кто это сделал?

– Понятия не имею, и, честно говоря, меня это сейчас меньше всего волнует. Я бы могла предположить, что проболтался кто-нибудь из карабинеров, они вообще-то болтливые ребята, но…

– Ах вот оно что…

– Но, – продолжила она, – если мне не изменяет память, первая статья появилась до того, как в дело вмешались карабинеры. Значит, и они ни при чем.

– В таком случае что вы собираетесь предпринять?

– Ничего. Боюсь, это только ваша проблема.

– Большое вам спасибо.

– А чего вы ждали? Единственное, что я могу сделать, – это выяснить, что происходит. И попутно задать вам кое-какие вопросы, раз уж вы здесь. Садитесь.

– Даже и не подумаю…

– Сядьте! – рявкнула она, потеряв терпение.

Менцис от неожиданности послушался.

– Спасибо, – поблагодарила Флавия и вызвала из соседнего кабинета Джулию.

– Зачем вы ее позвали?

– Записывать. Теперь давайте все вспомним, шаг за шагом, хорошо? Почему вы не упомянули о визите Буркхардта на вчерашнем допросе?

Он поморщился:

– А почему я должен был о нем говорить?

– Вы не считаете это важным? Что за день до того, как икона была украдена, в церковь приходил торговец иконами?

– В тот момент я об этом не подумал.

– Почему?

– Потому что я не знал, кто он такой.

Флавия выразительно посмотрела на него:

– В Торонто вы избили Буркхардта.

– Никого я не бил. Просто плеснул на него водой.

– А вода была в стакане.

– Я не хотел. Так получилось.

– Так я и думала. Без сомнения, пресса сделает такие же выводы.

– Я видел его всего пять минут. Я не запомнил его лица.

– Конечно.

– Честное слово. Я совершенно не разбираюсь в иконах и не знаком с теми, кто их продает. Я не знал, кто такой Буркхардт. Там, в Торонто, какой-то коротышка осмелился критиковать мою работу, будучи полным невеждой в этих вопросах. Позже он возобновил свои нападки. Наверное, я выпил в тот день немного лишнего, но по большому счету ничего серьезного не произошло, и вскоре я забыл инцидент. Тогда, в церкви, его лицо показалось мне смутно знакомым, но окончательно я его вспомнил, только когда карабинеры показали мне его фотографию и назвали имя.

Флавия приняла его версию. Едва ли возможно так натурально сыграть возмущение, обиду и растерянность. Конечно, полностью верить ему не обязательно, но пока большего от него не добиться.

– Когда Буркхардт появился в церкви, он прямиком направился к вам?

– Не знаю. Я был занят картиной. Я заметил его, только когда услышал шаги за спиной.

– Он что-нибудь рассматривал?

Менцис покачал головой:

– Я не обратил внимания. Мне показалось, он пришел из дальнего конца церкви, от центральной двери, но я могу ошибаться.

– Как вам показалось: он был в хорошем настроении?

Менцис подумал.

– Трудно сказать, когда плохо знаешь человека. Но в общем – да, он выглядел довольным.

– Вы в тот момент рассматривали картину? Икону? Вы собирались почистить ее.

– Да, я производил осмотр.

– И к каким выводам пришли?

– К таким, что на ее восстановление придется потратить гораздо больше времени, чем она того заслуживает. Икона очень старая и, по всей видимости, содержалась в плохих условиях – состояние ее ужасно. Когда-то в ней завелись жучки-древоточцы, и чтобы предотвратить разрушение иконы, ее покрыли толстым слоем коричневого лака. Это было давно. Слой настолько толстый, что за ним с трудом просматривается изображение. Снять этот состав, не разрушив оригинального слоя краски, практически невозможно. Какая-то часть изображения все равно пострадает. Мне дорога моя репутация, и я не берусь реставрировать вещи, когда этого не требует необходимость или когда не уверен в результате. В данном случае я собирался почистить поверхность иконы, укрепить красочный слой и покрыть его защитным составом. Но даже просто вытащить ее из рамы было достаточно рискованно.

– Однако кто-то это уже сделал.

– Э-э?.. Нет. Я имел в виду внутреннюю раму. Их было две. Внутренняя рама поддерживала оклад, сделанный из золота и серебра. Грабители оставили только внешнюю раму.

– Вас это удивляет?

– Нисколько. Внешняя рама снимается легко, а внутренняя укреплена более тщательно. Ее трудно снять, поэтому грабитель предпочел не делать этого.

– Понятно. Но как же Буркхардт все-таки вошел? Главная дверь была открыта?

– Нет, она всегда на замке. Вероятно, он вошел через дверь, которой пользуются обитатели монастыря.

– Тогда получается, что он позвонил от ворот и кто-то впустил его?

– Получается так. А может, он вошел вместе с кем-то, кто имел ключ.

– Все, кого мы опросили, утверждают, что от ворот никто не звонил и они никого не впускали.

Менцис пожал плечами:

– Значит, он перелез через стену.

– Благодарю вас, мистер Менцис.

Флавия встала и проводила реставратора до двери, не дожидаясь, пока он вновь заведет разговор о статье и журналистах.

– Весьма вероятно, что в ближайшее время мне понадобится еще раз встретиться с вами, – предупредила она. – Тогда я загляну к вам в монастырь.

Менцис покорно, без слов, покинул кабинет. Флавия тяжело вздохнула, покачала головой и посмотрела на часы. Сердце ее упало. Менцис отвлек ее от настоящего дела. Часы показывали без десяти шесть. Сейчас явится миссис Верней. Флавия с удовольствием избежала бы этой встречи.

Она дала Паоло указания забрать Мэри Верней из гостиницы, препроводить к ним в офис и выдержать пару часов в небольшой комнатке на первом этаже, чтобы у той было время раскаяться в своих грехах. Флавия не считала, что картину похитила миссис Верней. Она не знала, в чем та провинилась перед законом на этот раз, однако была стопроцентно уверена, что вина за ней есть. Возможно, посидев в сумрачной душной комнате, она пожелает объясниться. Хотя надежды на это было мало.


Несмотря на то что в душе Мэри Верней была близка к панике, внешне она оставалась абсолютно спокойной. Ей совершенно не улыбалось попасть в тюрьму; она безумно переживала из-за того, что по милости других людей оказалась в таком положении, но больше всего ее пугала мысль, что, если она не выполнит задание, может пострадать ее внучка. И в настоящий момент она не видела никакой возможности спасти ее. Картину украли, и единственное, что она могла предъявить взамен, – увесистая пачка денег в камере хранения. Флавия пригласила миссис Верней, рассчитывая, что беседа с ней прольет свет на происходящее, и та, как ни странно, питала точно такие же надежды.

Мэри с покорностью заключенного молчала, ожидая, когда Флавия начнет допрос.

– Должна вам сказать, вы нажили себе серьезные неприятности.

– В самом деле? Каким образом?

– Давайте посмотрим. Вчера утром в Авентино из монастыря Сан-Джованни украли картину. Вы знаете этот монастырь?

Слишком простая ловушка, чтобы в нее попасться. Легкая улыбка на лице Мэри говорила о том, что подобное предположение кажется ей почти оскорбительным.

– Конечно, знаю. И какую же картину там украли? Караваджо или маленькую икону в углу? Первый раз я увидела их двадцать лет назад. Я жила некоторое время в Риме и прилежно изучала достопримечательности.

– Икону.

– Боже, – сказала Мэри и замолчала.

– Вы что-нибудь знаете о ней?

– Откуда?

– Вопросы задаю я.

– Разумеется.

– Давно вы полюбили прогулки по утрам?

Губы Мэри чуть дрогнули в улыбке. Она наконец услышала ключевые слова. Теперь она знала, что именно им известно о ней.

– Я выхожу прогуляться, когда мне не спится. Вставать в шесть часов утра – привилегия моего возраста. Особенно в Риме. И, предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечу: да, я гуляла в Авентино. Хотите услышать более подробный рассказ?

– А вы как думаете?

– Как я уже сказала, я пошла прогуляться. И совершенно случайно оказалась возле монастыря.

– Совершенно случайно, – сказала Флавия. – Вы полагаете, я в это поверю?

– Но это правда. – Мэри притворилась обиженной. – Потом я увидела, как по ступенькам церкви спускается мужчина. Дверь церкви была открыта, и я зашла, надеясь попасть на утреннюю службу.

– Откуда вдруг такая набожность?

– Скорее ностальгия. Я же говорю: когда-то я побывала в этом месте, это было много лет назад, я была молода и беспечна. Совершенно естественно, что мне захотелось зайти туда. Разве нет?

– Конечно.

– Я вошла и увидела на полу человека. Из головы его струилась кровь. Оказав несчастному посильную помощь, я поспешила на улицу, собираясь звонить в полицию. Как он, кстати, сейчас?

– Поправляется.

– Вот видите. И вместо благодарности меня допрашивают как подозреваемую. Должна вам сказать, меня это совсем не радует.

– Ах! Я полагаю, вы в состоянии объяснить, почему решили скромно умолчать о своем благородном поступке?

– Неужели я должна это объяснять? Что же такого вам наговорил про меня Джонатан? Естественно, я подумала, что вы сразу заподозрите меня, узнав, что я была там в столь ранний час. Вот я и решила не осложнять своего положения.

– Понятно. И во сколько все это случилось?

Мэри неопределенно покачала головой:

– Точно не скажу. Где-то между шестью и семью, кажется.

– У нас есть свидетели, которые называют время шесть сорок пять.

– Значит, так оно и было.

– А звонок от вас поступил в семь сорок. Не слишком ли долго вы искали телефон?

Мэри Верней покачала головой:

– Ничего удивительного. В это время бары еще закрыты, а общественных телефонов на улицах Рима не так уж много. Я торопилась, как могла.

– Понятно. А вы узнали человека, который выходил из церкви?

– Нет. А как я могла его узнать? Кто он?

– Этого человека звали Питер Буркхардт. Он торговал иконами.

– «Торговал»?

– Он мертв. Его застрелили.

В первый раз маска безразличия слетела с лица Мэри. Этого факта она не знала, поняла Флавия, и он ей очень не понравился. Как интересно! Что же она замышляет?

– О Боже!

– Да уж. Таким образом, мы объединили в одно дело убийство, покушение и грабеж. И в центре расследования оказались вы.

– Вы считаете, я имею к этому отношение? Когда убили этого человека?

– По-видимому, вчера. Около полудня плюс-минус час. Вы можете вспомнить, где находились в это время?

– С легкостью. Я зашла в «Барберини», потом пообедала в ресторане в своей гостинице, оттуда пошла по магазинам. Могу показать вам все чеки и счета – на них теперь проставляют время.

– Мы проверим.

Проверка скорее всего ничего не даст. Чеки подтвердят ее алиби.

– Я могу идти?

– Нет.

– Что еще вам от меня нужно?

– Ответы на мои вопросы.

– Я уже ответила на все ваши вопросы.

– У меня есть проблема.

– С удовольствием выслушаю вас.

– Видите ли, миссис Верней, я знаю, что вы воровка. Мало того. Я знаю вас как величайшего профессионала в этом деле. Тридцать с лишним краж – и ни одной улики.

– Заметьте: не я это сказала.

– Это говорю я. И вот вы неожиданно появляетесь в Риме. К нам поступает телефонный звонок с предупреждением о возможном ограблении монастыря. В связи с этим меня беспокоит ваш приезд в Рим. По вашим прошлым делам я знаю, что вы всегда очень тщательно планируете преступление. Вы ни разу не допустили промаха. Если бы кража иконы была делом ваших рук, то скорее всего икона просто пропала бы – без всякого предупреждения и без малейшего шума. Насилие тоже не ваш стиль. Но даже если бы ваши планы почему-либо нарушились, вы сразу вернулись бы в Англию. Но… нас предупредили заранее, кровь льется рекой, и вы все еще здесь.

– По-моему, из всего вышеперечисленного следует только один вывод: я здесь совершенно ни при чем.

Флавия фыркнула.

– Я так не думаю.

– Но у вас нет улик.

– Пока.

– Значит, пока вам придется меня отпустить.

– О, да мы и не думали задерживать вас. Это была всего лишь дружеская беседа. Первая, но, полагаю, далеко не последняя.

Мэри Верней встала. Облегчение волной захлестнуло ее, вызвав внезапную слабость в ногах. Она взмокла от пота, сердце ее бешено колотилось. «Я ужасная актриса, – подумала она, – слишком много сказала этой женщине из полиции. Она едва не заставила меня проболтаться. Возможно, она права: это полный провал – от начала и до конца».

Флавия сама открыла ей дверь, мысленно аплодируя ее спокойствию и невозмутимости. Мэри не поколебалась ни на секунду, тьма не рассеялась – Флавия вернулась к тому же, с чего начала.


Прогресс, однако, наметился в ходе обычного опроса свидетелей: кто-то видел, как утром, в день своей смерти, Питер Буркхардт вышел из гостиницы в сопровождении некоего мужчины за тридцать и вместе с ним сел в машину. Сердце Флавии екнуло, когда она услышала об этом, потому что Буркхардт, хвала Господу, остановился в гостинице на виа Каэтани. Обычная улица с довольно интенсивным транспортным движением, но все же не такая забитая, как другие улицы вокруг. Парковка на ней была запрещена, однако не было никаких причин следить за выполнением этого правила тщательнее, чем в любом другом квартале города.

За исключением одного исторического обстоятельства. Флавия всей душой надеялась, что убийца Буркхардта о нем не знал. Дело в том, что прямо за углом располагалась виа делле Боттеге Оскью, где в свое время находилась резиденция Христианско-демократической партии Италии. В 1978 году рядом с этим зданием террористы выбросили из машины тело премьер-министра Альдо Моро. С тех пор минуло много лет, Христианско-демократическая партия пришла в упадок, и о бывшем премьер-министре лишь изредка напоминали цветы, разбросанные там, где было обнаружено тело.

Однако полиция продолжала пристально наблюдать за этим местом во избежание возвращения черных дней. Правда, теперь они скорее опасались, как бы разгневанные избиратели не взялись мстить политиканам, столько лет дурачившим их лживыми обещаниями. А может быть, просто забыли отменить приказ, отданный сразу после убийства Альдо Моро. По всей Европе есть множество мест, которые полицейские охраняют только потому, что они охранялись их предшественниками и предшественниками предшественников. Говорят, в Париже, на улице Нюильи-сюр-Сен, по-прежнему охраняется здание бывшего посольства, хотя оно давным-давно переехало в другое место и теперь там находится публичный дом.

После инцидента с Альдо Моро на углу виа Каэтани и виа делле Боттеге Оскью установили видеокамеру. Необходимость в ней давно отпала, но демонтировать ее было слишком дорого, и потому она продолжала функционировать. Кроме того, улицу регулярно патрулировали полицейские. Об этом чудесном обстоятельстве Флавии сообщил Альберто. Он же попросил ее немедленно явиться для просмотра видеозаписи.

Она добралась за пятнадцать минут и была вознаграждена весьма обнадеживающим зрелищем. Съемка велась с большого расстояния, и качество изображения было неважным – в суде такое точно не примут, – однако оно позволяло рассмотреть марку машины и три буквы регистрационного номера.

– Давай прокрутим еще раз, – сказала Флавия.

Они сели и снова просмотрели, как Питер Буркхардт и другой мужчина, повыше его, спустились от гостиницы вниз по улице и сели в «ланчию».

– На похищение не похоже. Никто не наставлял на него пистолет. Он шел совершенно свободно.

– Да, точно.

– Выяснили, что за машина?

– Выясняем. Информация должна поступить с минуты на минуту. А как продвигается у тебя?

– Никак. Есть человек, который может рассказать много интересного, но я не могу подобрать к ней ключик.

– К ней?

– Да, она англичанка. Очень интересуется искусством. Проблема в том, что она почти наверняка не участвовала в краже этой картины.

– Мы же установили, что это сделал Буркхардт.

– Разве? Лично я не уверена. В конце концов, он же не взламывал дверь в церковь – кто-то впустил его туда. И я, кстати, сомневаюсь, что это он ударил по голове отца Ксавье.

Флавии не хотелось посвящать Альберто в детали. К счастью, в этот момент ему принесли компьютерную распечатку.

– Ну вот, – сказал Альберто, – наконец-то нам повезло.

– Что там?

– Машина была взята в аренду в аэропорту в прошлую пятницу неким М. К. Харанисом. Греческий паспорт, остановился в «Хасслере».

– Тогда нам лучше поскорее увидеться с ним. Ты можешь взять с собой кого-нибудь из своих людей?


В десять Флавия вернулась домой. Она невероятно устала и безумно хотела есть. Голова раскалывалась от боли так, что темнело в глазах. Аргайл только взглянул на нее и сразу отправился набирать ванну, подавив желание упрекнуть за позднее возвращение. Включив воду, он пошел за едой. От изнеможения она едва могла есть, но после того, как он окружил ее нежной заботой, начала постепенно оттаивать, и ощущение, что мышцы шеи затянуты в узлы, потихоньку отпустило ее. Ванна тоже оказала свое благотворное влияние.

Сегодняшний день ее измотал. При попытке арестовать Хараниса карабинеры проявили свои самые худшие качества. Проблема была в том, что их тренировали, ориентируясь на освобождение заложников от террористов. Флавия с Альберто и еще парочкой его ребят собирались тихонько пройти в гостиницу и постучаться в дверь номера, но кто-то – Флавия подозревала, что это был непосредственный начальник Альберто, склонный к излишнему мелодраматизму, – решил, что пришла пора задействовать отряд быстрого реагирования, созданный по образцу лос-анджелесской полиции.

Результатом явился полный хаос – мало того, что они взбесили администрацию одного из самых дорогих отелей в стране и произвели крайне неблагоприятное впечатление на зарубежных гостей, так они еще и предупредили о своем интересе Хараниса, поскольку все происходящее снималось телевизионщиками – их позвали, чтобы продемонстрировать гражданам, как блестяще работают итальянские правоохранительные органы. Флавия на всякий случай попросила Альберто скормить телевизионщикам какую-нибудь историю о торговцах наркотиками, но сомневалась, что это сработает.

Она с ужасом наблюдала, как к гостинице стягиваются грузовики с вооруженными до зубов идиотами. Попрыгав из машин, они начали перебегать с места на место, выбирая позиции, удобные для того, чтобы нейтрализовать или заставить сдаться совершенно безобидного человека, который, кстати сказать, еще вчера отбыл из гостиницы в неизвестном направлении. Все это сопровождалось размахиванием автоматами и переговорами по рации.

В результате Флавии и Альберто снова пришлось расспрашивать персонал. Господи, защити нас от этих имбецилов!

– Жаль, – сказал Аргайл, когда она закончила рассказ, и протянул ей полотенце.

– Можешь сказать это еще раз.

– Этот Харанис собирает картины?

Она покачала головой:

– Насколько я знаю, нет. Никогда не слышала о нем раньше. Мы послали запрос в греческую полицию – может быть, им что-нибудь известно. Но сколько времени на это уйдет? Последний раз, когда мы посылали им запрос об интересовавшем нас человеке, они прислали ответ уже после его смерти.

– Похоже, это дело как раз для международного бюро Боттандо.

– Это дело из тех, где нужно бесконечно опрашивать свидетелей. Я не считаю необходимым создание дорогостоящих организаций.

– Что ты сейчас будешь делать?

– Пойду спать.

– Я имел в виду икону.

– Буду сидеть и ждать. Карабинеры займутся поисками Хараниса. Мэри Верней… мне нечего ей предъявить. Завтра попробую поговорить с отцом Ксавье, но сомневаюсь, чтобы этот разговор как-то изменил ситуацию.

Джонатан помог ей вытереться, и Флавия с облегчением вздохнула.

– Кажется, я снова почувствовала себя человеком, – сказала она. – А тебе не удалось выяснить ничего интересного?

– Это как посмотреть.

– В каком смысле?

– В зависимости от того, что ты считаешь интересным. Идем.

Он вышел из ванной, запустив туда прохладный ночной воздух, и спустя минуту вернулся с ксерокопией в руках.

– Взгляни.

Джонатан перевернул листок – на обороте он был исписан мелким почерком.

– «Антропологические характеристики: характер и значение магических подношений», – сказал он. – Это статья Буркхардта, опубликованная три года назад.

– Ну и?..

– Эту иконы принесли ангелы, помнишь?

– Помню.

– В статье говорится, что это довольно распространенная история. В средние века ангелы только и делали, что таскали туда-сюда детей, не говоря уже о статуях и картинах. Они перемещали их в самые невероятные места, а в случае с Лоретто переместили целый дом[11]. Причем доказательством чудес зачастую служит не только народная память, но и некоторые материальные подтверждения.

– Как, например?

– В качестве примера он приводит чудотворную статую, которая находится в испанской церкви у подножия Пиренеев. Согласно легенде, статую тоже принес ангел. Буркхардт полагает, что статую для церкви приобрел благотворитель, который в честь этого события пожертвовал деньги для бедных. Впоследствии факт появления в церкви статуи стал ассоциироваться с получением денег, потом люди начали думать, что это статуя принесла им деньги, и, естественно, назвали это чудом. А человек, купивший статую, превратился в сознании людей в ангела.

– Икону в Сан-Джованни связывают с избавлением от чумы.

Аргайл кивнул:

– Благотворитель пожертвовал деньги на еду, а хорошее питание повышает устойчивость организма к болезням.

– Так говорится в легенде?

– Нет, это мое предположение. В статье Буркхардта есть одна ссылка на монастырь Сан-Джованни – ничего существенного, но из нее ясно, что он поработал в архиве монастыря. А это уже интересно, правда?

Флавия пожала плечами:

– Но мало что дает.

– Я сделал все, что мог. Знаешь, сколько мне всего пришлось перелопатить?

– Спасибо, милый. Кроме тебя, этого никто не сумел бы сделать. Может, поищешь еще? Вдруг удастся найти что-нибудь более конкретное?

Он вздохнул:

– Хорошо, согласен. И знаешь почему?

– Почему?

Он засмеялся:

– Потому что мне самому интересно.

Загрузка...