Приложения

А. В. Крусанов. Является ли стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» предсмертной запиской?

Аргументом в пользу самоубийства Есенина считается «предсмертное» стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» со строками «В этой жизни умирать не ново, / Но и жить, конечно, не новей». Строго говоря, хотя стихотворение и носит прощальный характер, но никакой речи о самоубийстве в нем не идет. К тому же рукописи этого стихотворения не было в номере 5 гостиницы «Англетер». Оно появилось только на следующий день. Накануне Есенин отдал его поэту В. Эрлиху, а тот не удосужился прочесть его ни вечером, ни ночью. За прошедшие годы это стихотворение исследовалось несколькими профессиональными почерковедами, которые единогласно признали, что оно написано рукой Есенина. Правда, при этом, характеризуя состояние, в котором поэт писал это стихотворение, они значительно расходятся. Так, Д. М. Зуев-Инсаров в 1929 году утверждал, что Есенин писал его в состоянии депрессии и подавленности[316]. Ю. Н. Погибко, проводившая почерковедческую экспертизу в 1992 году, говорила о необычном возбужденном психофизиологическом состоянии поэта (волнение, алкогольное опьянение и др.)[317]. По словам Л. А. Сысоевой, исследовавшей этот документ в 2021 году, признаки алкогольного опьянения в почерке, которым написано данное стихотворение, полностью отсутствуют (устное сообщение). Ввиду противоречивости этих утверждений, судить о состоянии Есенина в момент написания этого стиха не представляется возможным.

В 1992 году Экспертно-криминалистическим центром (ЭКЦ) МВД России была проведена экспертиза красителя, которым написано стихотворение. Результаты этой экспертизы были доведены до сведения председателя Есенинского комитета Союза писателей Ю. Л. Прокушева и директора ИРЛИ РАН Н. Н. Скатова:

«По просьбе редакции журнала „Химия и жизнь“ и Союза писателей начальником отдела ЭКЦ МВД России кандидатом медицинских наук Стегновой Т. В. было проведено исследование подлинного рукописного экземпляра стихотворения „До свиданья, друг мой, до свиданья…“ С. Есенина. Требовалось установить, написан ли этот текст кровью.

В архиве Института русской литературы им. А. С. Пушкина с бумаги, на которой написано стихотворение, была изъята корочка красителя в области буквы „и“ во втором слове „свиданья“. Корочка изъята из помарки и не нарушила ни текст письма, ни внешний вид.

Предварительная проба с гемоФан’ом, проведенная с крупицей вещества непосредственно в архиве, дала положительный результат. Микроспектральным методом, проведенным в лаборатории, установлено, что стихотворение написано кровью.

Начальник ЭКЦ МВД России

доктор химических наук И. П. Карлин»[318].

Таким образом, остается не исследованным, чья это кровь, но сам факт написания стихотворения кровью сомнению не подлежит. В биографии Есенина известны случаи, когда он писал стихи кровью, поэтому для данного стихотворения он также вполне мог использовать собственную кровь.



Автограф стихотворения не датирован, поэтому никаких объективных данных, бесспорно свидетельствующих о времени его создания, нет. Есть только рассказ В. Эрлиха о том, что Есенин передал ему этот автограф 27 декабря 1925 г.[319] Однако это не означает, что стихотворение именно в тот день и было написано. Кроме того, воспоминания Эрлиха вызывают сомнения уже тем, что они словно нарочно подогнаны под те недоуменные вопросы, которые возникали у современников и исследователей обстоятельств смерти Есенина. Так, перед отправкой тела Есенина в покойницкую выяснилось, что в пятом номере отсутствовал пиджак поэта[320], который так и не был найден. Эрлих на этот счет как бы невзначай замечает, что еще вечером «Есенин сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу»[321], то есть вроде бы пиджака уже не было вечером, накануне смерти. Многим показалось странным, что у Есенина было порезано сухожилие выше локтя на правой руке. В заметке от собственного корреспондента «Правды» было указано: «…на левой руке было несколько царапин, а на правой выше локтя — глубокий порез, сделанный лезвием от бритвы. Очевидно, Есенин пытался перерезать себе сухожилие»[322]. Эрлих предусмотрительно вкладывает комментарий в уста Есенина: «А знаешь, ведь я сухоруким буду! <…> Я уж у доктора был. Говорит — пять-шесть лет прослужит рука, может больше, но рано или поздно высохнет. Сухожилия, говорит, перерезаны, потому и гроб»[323]. То есть якобы сухожилие перерезано задолго до смерти. Но тогда рука должна была успеть зажить, и пореза уже не было бы, а только шрам. Другие царапины и порезы Эрлих попытался объяснить иначе, опять же давая объяснение через прямую речь Есенина: «„Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!“ Засучил рукав, показывает руку: разрезано»[324]. Похожую картину рисует Е. А. Устинова: «Я зашла к нему. Тут он мне показал левую руку: на кисти было три неглубоких пореза. Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой „паршивой“ гостинице даже чернил нет, и ему пришлось писать сегодня утром кровью»[325]. Эти дополняющие друг друга отрывки призваны объяснить порезы на руках, которых было больше, чем три царапины (неглубоких пореза) на левой руке (см. фото). Этой же задаче служит датировка стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…» утром 27 декабря. Она должна подтверждать, что все порезы сделаны еще при жизни Есенина им самим. При этом сторонники версии самоубийства рассуждают так, что если Есенин сам нанес себе три царапины у кисти левой руки, то он мог нанести себе и все остальные ранения на руках и на лице. Однако между «сделал» и «мог сделать» есть большая разница: первое считается установленным, а второе еще предстоит установить.

В этом случае вопрос: насколько верна такая датировка? — приобретает существенное значение для решения другого вопроса — о том, какие раны появились на руках Есенина прижизненно, а какие посмертно.

Графолог Д. М. Зуев-Инсаров сообщал, что «исследование почерка Есенина сделано мною за несколько дней до его трагического конца по просьбе ответственного редактора издательства „Современная Россия“, поэта Н. Савкина»[326]. При этом он добавлял, что исследовал и «предсмертное письмо Есенина (стихи)»[327]. Как это понимать? Как он мог исследовать еще не существовавшее стихотворение? Следует ли из этого, что оно было написано до 27 декабря 1925 года? Или он исследовал это стихотворение уже после смерти Есенина, но не счел нужным указать дату этого нового исследования? Допущена ли Зуевым-Инсаровым небрежность в описании времени, когда он исследовал стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», или он описал все точно, и стихотворение действительно исследовалось им до смерти Есенина? Эти вопросы вносят сомнение в дату 27 декабря 1925 года и заставляют уточнить время его создания.

Сомнение в том, что стихотворение было сочинено Есениным перед смертью, усилилось после опубликования письма одного из посетителей (кандидат филологических наук В. Н. Маков) дома Есенина в селе Константиново: «17 или 18 августа 1951 года я со своей художественной студией плавал на пароходе в село Константиново: мы рассматривали кузьминские шлюзы и, главное, зашли в домик Есенина, — он тогда выглядел весьма неказисто, посидели за есенинским столом, а его мама Татьяна Федоровна рассказала о жизни сына. И вот она взяла со старого комода, по-моему, небольшую книжку и вынула из нее стихотворение „До свиданья, друг мой, до свиданья“, написанное на посеревшей бумаге карандашом, а не кровью, как утверждают некоторые. Там было много исправлений — я убежден, что это оригинал Есенина. Татьяна Федоровна сказала, что это стихотворение Сергей написал в последний приезд в Константиново в сентябре 1925 года, посвятив его кому-то из умерших друзей-поэтов. Мать Есенина тогда уверяла, что это истинная правда — стихотворение написано задолго до трагической смерти: она утверждала, что „Сереженьку убили злые люди“, и даже заплакала!»[328]

Согласно «Летописи жизни и творчества С. А. Есенина», поэт ездил в Константиново 23 сентября 1925 года. Если принять на веру слова матери Есенина, переданные посетителем дома Есенина, то получается, что черновой вариант стихотворения мог быть написан как минимум за три месяца до смерти поэта[329]. Но это не дает ответа на вопрос, когда данное стихотворение было написано кровью.

Один из тех, кто заинтересовался этим вопросом, стал петербургский поэт Н. Ф. Астафьев. Он пришел к выводу, что «листок с подлинным автографом „До свиданья…“ в ИРЛИ РАН (Ф. 817. Оп. 1. Ед. хр. 14) был не из есенинского (осенне-зимнего) блокнота 1925 года <…>. В есенинском блокноте бумага желтовато-серая, тонкая, текстура бумаги неоднородная со следами ворсинок»[330]. При этом Н. Ф. Астафьев не приводит описания бумаги, на которой написано исследуемое стихотворение, и не указывает, из какого блокнота, по его мнению, был вырван листок со стихотворением «До свиданья…». Но приведенные им данные можно интерпретировать в пользу того, что стихотворение было написано кровью задолго до 27 декабря 1925 года. Исследование этого вопроса Н. Ф. Астафьев не доводит до конца и не рассматривает вопроса об изменении цвета бумаги в зависимости от условий ее хранения (в блокноте или в кармане пиджака).

В то же время Н. Ф. Астафьев допускает ошибки, подрывающие доверие к его рассуждениям. Так, он считает марксистских литературоведов Г. Горбачева и Г. Лелевича одним и тем же человеком, что свидетельствует о его неглубоком знании реалий литературной жизни 1920-х годов. Кроме того, он утверждает, что, помимо подлинного автографа стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…», существовала еще якобы поддельная копия[331], также написанная кровью, опубликованная в пятитомном собрании сочинений Есенина[332] и газетах «Литературная Россия» и «Литературная газета»[333]. Местонахождение этой «поддельной копии» Н. Ф. Астафьеву неизвестно, в связи с чем возникает вопрос, почему он решил, что эта «поддельная копия» написана кровью, ведь он видел только черно-белую репродукцию? При сравнении этой репродукции с подлинным автографом создается впечатление, что это не «поддельная копия», а тщательно отретушированная фотокопия подлинника, на которой убраны пятна, кляксы и следы сгибов листа, а также усилен угасающий текст стихотворения на подлинном автографе.

При проверке версии Н. Ф. Астафьева, согласно которой «поддельная копия» впервые была опубликована в третьем томе пятитомного собрания сочинений Есенина (1967), выяснилось, что в 1959–1962 годах, в период подготовки собрания сочинений Есенина, согласно «Листу использования рукописи» стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…», с автографом этого стихотворения в Рукописном отделе ИРЛИ работали несколько исследователей. В деле имеется также одна фотокопия стихотворения «До свиданья…». При этом в описи указано, что фотокопия хранится в двух экземплярах, но второй экземпляр в деле отсутствует. Для выяснения, когда была изготовлена эта фотокопия, мы обратились к тетради учета фотокопий РО ИРЛИ, в которой на букву «Е» присутствует запись: «3а) Есенин С. А. „До свиданья, друг мой, до свиданья…“ стих нап<исан> кровью. № 286; 1963 г. РI, оп. 7, № 19». То есть фотокопия стихотворения была сделана в 1963 году, и очевидно, один из отпечатков был отправлен в Москву, где его отретушировали и опубликовали в 1967 году. Таким образом, вопрос о «поддельной копии» отпадает.

Но это еще не всё. Существуют сведения еще об одной копии, которая вместе с папками рукописей Есенина была привезена в Пушкинский Дом 28 декабря 1925 года. Причем, по воспоминаниям сотрудницы рукописного отдела Пушкинского Дома Е. Б. Покровской (впоследствии — Чернова), «это был обрывок серой оберточной бумаги», на котором «было написано знаменитое „До свиданья, друг мой, до свиданья“, написано оно было кровью, и кровь была еще красная»[334]. Эта ситуация гораздо сложнее. Дело в том, что в «Книге поступлений» за 1925–1926 годы и позже данные материалы не зарегистрированы, и документально их наличие в Пушкинском Доме не подтверждается. Куда делись эти незарегистрированные папки с рукописями Есенина, а вместе с ними и стихотворение «До свиданья…», неизвестно. Наиболее вероятно, что уже на следующий день, 29 декабря 1925 года эти рукописи были переданы наследникам, т. е. жене поэта С. А. Толстой-Есениной. Не исключено также, что в 1929 году они могли попасть в число рукописей в 28 ящиках, которые в рамках «академического дела» были вывезены из ИРЛИ в Москву и переданы в Центральное архивное управление РСФСР и Институт Ленина[335]. Однако среди есенинских документов, изъятых из архива ИРЛИ за 1926–1937 годы, значатся только три списка стихотворения «Послание евангелисту Демьяну Бедному»[336]. Поэтому версия о передаче рукописей жене поэта остается приоритетной. Но и она не объясняет другой странности. Согласно утверждениям В. И. Эрлиха, автограф стихотворения находился все время у него и был передан в Пушкинский Дом от В. Эрлиха (через Г. Е. Горбачева) только 3 февраля 1930 году[337]. Более того, «предсмертное» стихотворение Эрлих отдавал в 1926 году фотографу В. В. Преснякову для пересъемки, и последний послал фотокопию С. А. Толстой-Есениной[338]. Это означает, что второго автографа этого стихотворения у нее не было. Она не забирала его из Пушкинского Дома вместе с другими рукописями. Значит, либо 28 декабря 1925 года Е. Б. Покровская видела все-таки не автограф, а копию стихотворения, либо это ошибка ее памяти, в результате которой она отнесла поступление этого стихотворения в ИРЛИ к более раннему времени.

Если предположить, что это была все-таки копия стихотворения «До свиданья…», то возникает вопрос, кем она была сделана и почему после предполагаемого изъятия из ИРЛИ не всплыла в каком-нибудь другом архиве, как это произошло с другими рукописями Есенина? Если копия была сделана не Есениным, то для какой цели она была изготовлена, если автограф находился у Эрлиха? Какой смысл кому-то изготавливать копию, никак не использовав ее впоследствии, а сразу отправив в архив? Если же копия была сделана Есениным, то получается, что он сделал два одинаковых экземпляра «предсмертного» стихотворения. Опять возникает вопрос: зачем ему это было надо и где находится второй автограф?

Вразумительного ответа на эти вопросы нет.

Однократное появление копии (только 28 декабря 1925), непонятная цель ее создания, а также последующее бесследное исчезновение усиливают вероятность того, что упоминание об этой копии является ошибкой памяти Е. Б. Черновой (Покровской), которая на самом деле четыре года спустя увидела автограф стихотворения «До свиданья…», поступивший в ИРЛИ от В. Эрлиха (через Г. Е. Горбачева), а еще через несколько десятков лет объединила два разных события в одно.

Итак, мы имеем два непроверенных свидетельства того, что черновой вариант стихотворения «До свиданья…» был написан как минимум за три месяца до смерти Есенина, и два столь же непроверяемых свидетельства, что автограф, написанный кровью, был передан Есениным В. Эрлиху утром 27 декабря 1925 года. Строго говоря, эти свидетельства не противоречат друг другу, поскольку в одном случае речь идет о черновом варианте стихотворения, а в другом — об автографе, написанном кровью. Если допустить, что все свидетельства истинны, то становится ясно, что текст стихотворения не носил характера предсмертной записки, поскольку предсмертные записки не пишут за три месяца до смерти. Стихотворение было превращено в предсмертную записку В. Эрлихом и Г. Устиновым при первой его публикации 29 декабря 1925 года.

По свидетельству В. Эрлиха, передавая стихотворение, Есенин сказал Эрлиху: «Это тебе. Я еще тебе не писал ведь?»[339] — то есть можно понять, что адресатом стихотворения является Эрлих. Этому свидетельству противоречит 5-я строка: «До свиданья, друг мой, без руки, без слова». Эта строка никак не могла быть обращена к В. Эрлиху, поскольку именно ему лично было передано стихотворение, и Есенин вполне мог пожать ему руку и сказать, что хотел. В данной строке содержится обращение к человеку, недоступному для Есенина, возможно арестованному или уже мертвому. Более того, Есенин не имел никаких оснований посвящать Эрлиху стихотворение, написанное кровью. Гораздо больше оснований было у Есенина подобное стихотворение посвятить своему другу А. А. Ганину[340], расстрелянному ОГПУ 30 марта 1925 года[341]. В этом случае оно имело совершенно иной смысл: мысленное прощание с другом перед его смертью. Оправданной становится и кровь, использованная вместо чернил.

Известны и другие случаи, когда Есенин писал кровью. По свидетельству Нины Табидзе, «когда вышла книга Есенина „Страна советская“, он подарил ее мне, сделав на ней своей кровью надпись: „Люби меня и голубые роги“. К сожалению, эту книгу у меня украли»[342]. «Как-то, еще живя в гостинице, он пришел к нам часов в двенадцать ночи. В то время и Паоло Яшвили был у нас. Взволнованный Есенин достал новое стихотворение и прочел друзьям. Он сказал, что у него не было чернил и он писал его кровью. Это было его послание „Поэтам Грузии“»[343]. Во втором случае весьма любопытное совпадение: опять гостиница и опять отсутствие чернил. Поскольку никто не подвергал сомнению правдивость воспоминаний Н. А. Табидзе, приводимые ею сведения о неоднократном использовании Есениным крови вместо чернил означают, что нельзя однозначно связывать стихотворение Есенина, написанное его собственной кровью, с решением о самоубийстве.

Но если стихотворение обращено к А. А. Ганину, то оно никак не может быть «предсмертной запиской».

Почему же стихотворение, обращенное к другому человеку, было передано Эрлиху со словами «это тебе» и пожеланием, чтобы он ознакомился с текстом «потом», поскольку «не к спеху»?

Один из мемуаристов (Н. К. Вержбицкий) описывает ситуацию, когда он вместе с Есениным в Тифлисе (14 сентября 1924) наблюдал демонстрацию в честь празднования Международного юношеского дня:

Мы с Есениным стояли на ступеньках бывшего дворца наместника, а перед нами по проспекту шли, шеренга за шеренгой, загорелые, мускулистые ребята в трусиках и майках.

Зрелище было внушительное. Физкультурники с красными знаменами печатали шаг по брусчатке мостовой. Сердце прыгало в груди при взгляде на них. Я не удержался и воскликнул, схватив Есенина за рукав:

— Эх, Сережа, если бы и нам с тобой задрать штаны и прошагать вместе с этими ребятами!

Есенин вздрогнул и внимательно посмотрел мне в глаза.

По-видимому, эта моя взволнованная фраза задержалась в его сознании. И спустя полтора месяца я прочел в стихотворении «Русь уходящая»:

Я знаю, грусть не утопить в вине,

Не вылечить души

Пустыней и отколом.

Знать, оттого так хочется и мне,

Задрав штаны,

Бежать за комсомолом.

— Вспоминаешь? — спросил у меня поэт, когда эти строки появились в «Заре Востока»[344].

Аналогичная ситуация сложилась у Есенина с Эрлихом. В есенинском тексте обыгрывались строчки стихотворения В. Эрлиха, вписанного в июне — июле 1925 года в альбом С. А. Толстой-Есениной во время пребывания Эрлиха в Москве: «Но скупо, и при расставаньи, / Неверен выбранной судьбе, / Я смею молвить: до свиданья! / И вдохновенью и тебе». Есенин в сентябре 1925 года заимствовал рифму из эрлиховского стихотворения (до свиданья — расставанье)[345], о чем, собственно, он и хотел поставить Эрлиха в известность, передавая ему текст «До свиданья, друг мой, до свиданья…» для ознакомления «потом, не к спеху».

Что же касается заключительных строк «В этой жизни умирать не ново, / Но и жить, конечно, не новей», то они имеют разный смысл в различных контекстах. В контексте версии самоубийства они звучат как прощальные. В контексте размышлений о смерти (туберкулез горла) они звучат философски. В контексте мании преследования («меня хотят убить»[346]) они получают оттенок покорности судьбе. В предположении, что стихотворение посвящено А. Ганину, эти строки осмысляются как прощание с другом. Эти строки слишком неоднозначны, чтобы без дополнительных фактов или предвзятой позиции дать им однозначную трактовку. Строго говоря, только предвзятая позиция превращает их в «доказательство самоубийства», хотя Есенин говорил о жизни и смерти, но не о самоубийстве.

А. В. Крусанов. Судмедэксперты как защитники официальной версии

О сборнике материалов «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии» (М.: ИМЛИ РАН, 2003)

Представим себе такую ситуацию: идет суд; некоего человека обвиняют в убийстве другого лица. Свидетелей нет. Обвиняе-мый утверждает, что не убивал, а покойный, мол, сам свел счеты с жизнью. В подтверждение своей невиновности обвиняемый заявляет: «Я содержу штат судмедэкспертов. Они провели исследование и доложат результаты». Допустим, суд их вызвал. Приходят эксперты и единодушно утверждают, что обвиняемый ни при чем, а имело место самоубийство.

Поверит ли суд таким экспертам? Поверит, если обвиняемый содержит также и судей.

Примерно такая же ситуация сложилась вокруг смерти Есенина. В убийстве поэта обвиняют государство. Но последнее заявляет: давайте выслушаем судмедэкспертов, не каких-нибудь от нас никак не зависимых, а самых главных государственных: члена-корреспондента РАН, директора Научно-исследовательского института судебной медицины Минздрава РФ А. П. Громова, судебно-медицинского эксперта Бюро Главного управления здравоохранения Мособлисполкома (ГУЗАМО) А. М. Дегтярева, сотрудников Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава РФ В. О. Плаксина, В. Н. Крюкова, С. А. Никитина и других. Все они — работники государственных экспертных учреждений. И при заинтересованности государства в том, чтобы отвести от себя обвинения, результаты деятельности подконтрольных ему органов были предопределены. Эксперты доказывали именно то, что нужно их работодателю.

Государство, как юридическое лицо, имеет право на защиту своих интересов. Но поскольку эти интересы защищают люди, крепко связанные с ним и зависимые от него, то выводы их, мягко говоря, могут быть необъективными. Поэтому следует внимательно присмотреться к тому, как эти выводы были получены.

Экспертные заключения, опубликованные в сборнике Комиссии Всероссийского Есенинского писательского комитета по выяснению обстоятельств смерти поэта «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии» (М., 2003), дают достаточный материал для того, чтобы разобраться в этом вопросе.

В предисловии редакторы сборника (их фамилии и регалии перечислены на обороте титульного листа: член-корреспондент РАН А. П. Громов, главный судмедэксперт Минздрава РФ В. О. Плаксин, заведующий кафедрой судебной медицины Российского медицинского университета В. Н. Крюков, эксперт-криминалист Н. П. Майлис, эксперт высшей категории А. В. Маслов, старший прокурор Генпрокуратуры Н. Н. Дедов, судмедэксперт высшей квалификационной категории С. А. Никитин) утверждают, что «специалисты, формулируя свои выводы, не располагали информацией о результатах своих коллег. Это, на наш взгляд, обеспечило объективность, достоверность и полноту проведенных экспертиз». Это лукавое утверждение. Во-первых, государственным специалистам не требовалось знать результатов своих коллег, поскольку они со школьной скамьи знали, какой ответ о смерти Есенина должен быть правильным. Во-вторых, сравним список членов редакции со списком тех, кто давал экспертные заключения. Последние подписаны А. В. Масловым, Н. П. Майлисом, В. Н. Крюковым, В. О. Плаксиным, С. А. Никитиным, Н. Н. Дедовым и некоторыми другими. Получается, что эксперты в качестве редакторов сами о своей работе заявили, что она объективная, достоверная и полная.

Посмотрим, как перечисленные специалисты смогли обосновать в экспертных заключениях свое мнение о смерти Есенина и всегда ли эти обоснования были объективны, достоверны и исчерпывающи.

На экспертизу был отдан акт вскрытия тела Есенина, подписанный А. Г. Гиляревским. Эксперты исследовали, соответствуют ли содержавшиеся в этом акте сведения о состоянии тела конечному выводу о причине смерти поэта.

Свое заключение по акту вскрытия тела Есенина дали главный судебно-медицинский эксперт Советской армии генерал-майор В. В. Томилин и судебно-медицинский эксперт высшей квалификационной категории А. В. Маслов. Первый сделал вывод, что «содержавшиеся в „акте“ сведения не противоречат тому, что смерть Есенина С. А. наступила в результате сдавления органов шеи петлей при повешении» (с. 21). Второй пришел к аналогичному выводу (с. 29). Но при этом не исследовался вопрос о том, соответствует ли описание ран на теле Есенина тем повреждениям, которые видны на фотографиях тела в гостинице, в Обуховской больнице и на посмертной маске. Оба эксперта исследовали только текст акта и не сравнивали описанные в нем раны на лице Есенина с фотографическими снимками, запечатлевшими Есенина после извлечения из петли (в гостинице) и на прозекторском столе (в Обуховской больнице) и с посмертной маской. Таким образом, ими был обойден вопрос о добросовестности человека, составлявшего исследуемый акт. Между тем ряд ран на лице Есенина, одна из которых отчетливо видна на фотографии тела в гостинице (воронкообразное углубление под правой бровью), а другая на посмертной маске (стерженьковое углубление во внутреннем углу правого глаза), не описаны ни в акте осмотра тела, ни в акте вскрытия. Данное несоответствие документальных изображений на фотографии и посмертной маске с текстом акта Гиляревского заставляет с недоверием относиться к достоверности последнего документа и содержащегося в нем вывода о причине смерти Есенина.

Казалось бы, деятельность Комиссии Есенинского комитета по выяснению обстоятельств смерти поэта должна быть направлена именно на то, чтобы разобраться в этих противоречиях между документальными материалами (фотографии и посмертная маска) и текстом акта вскрытия тела Есенина, — выяснить, кому было выгодно не включать упоминания об этих ранах в текст акта вскрытия. Но, видимо, комиссия преследовала другие цели. Члены комиссии вслед за судмедэкспертами сделали вид, что ни-каких противоречий не видят. В результате было опубликовано заявление: «Комиссия пришла к выводу, что в настоящее время нет материалов, которые могли бы документально опровергнуть содержание акта вскрытия тела С. А. Есенина и заключение судебно-медицинского эксперта А. Гиляревского от 29 декабря 1925 года о причине смерти поэта» (с. 49). Это правда, чтобы документально опровергнуть содержание акта вскрытия тела Есенина, документальных фотографий и посмертной маски было мало. Но чтобы поставить под сомнение достоверность данного акта, этих материалов было вполне достаточно. Более того, комиссия умолчала о том, что, строго говоря, акт А. Гиляревского не является подлинником. Книга «Протоколы вскрытия мертвых тел» за 1925 год, которую вел Гиляревский и в которую вписан оригинал протокола вскрытия тела Есенина, была изъята сотрудниками ГПУ сразу после вскрытия тела Есенина и исчезла. Но именно в ней содержится подлинник. Тогда как акт вскрытия тела, который был включен в состав «Дела о самоубийстве Сергея Есенина» подлинником не является, и неизвестно, насколько его текст соответствует подлинному протоколу. Возникает вопрос: зачем изымать и прятать (или уничтожать?) подлинник протокола, если его текст идентичен акту, вложенному в «Дело о самоубийстве Сергея Есенина»? Потребность в засекречивании подлинного протокола о вскрытии тела возникает только в том случае, если его содержание отличается от содержания акта. Пока не будет рассекречен подлинный протокол вскрытия тела С. А. Есенина, содержащийся в книге А. Гиляревского «Протоколы вскрытия мертвых тел» за 1925 год, имеются основания предполагать, что выводы судмедэкспертов о причине смерти Есенина недостоверны, поскольку построены на лживом акте Гиляревского, написанном им под давлением сотрудников милиции или ГПУ.

Учитывая эти обстоятельства, добросовестный независимый эксперт должен был бы написать в заключении, что имеющиеся расхождения текста исследуемого акта с информацией, содержащейся на фотографических изображениях тела Есенина и посмертной маске, а также факт изъятия сотрудниками ГПУ подлинного протокола вскрытия тела не позволяют с уверенностью утверждать, что исследуемый акт абсолютно точно указывает причину смерти Есенина. Но судмедэксперты действовали иначе. Поэтому не приходится говорить о том, что акт вскрытия тела, составленный А. Гиляревским, был исследован судмедэкспертами полностью и объективно. Скорее — поверхностно и изолированно от других документов.

Что касается комиссии, которая организовала экспертизу акта Гиляревского, то ее действия можно квалифицировать по-разному: либо непрофессионализм, либо недобросовестность, либо ангажированность. На мой взгляд, это ангажированность.

Посмотрим, как было организовано исследование посмертной маски Есенина. Эти маски существуют в нескольких экземплярах, которые хранятся в различных местах (в музейных и частных собраниях), причем не всегда известно их происхождение. Некоторые из этих экземпляров делались не с оригинальной формы, изготовленной 29 декабря 1925 года скульптором И. С. Золотаревским, а являются копиями, сделанными с уже готовой маски. Качество таких копий, как правило, значительно хуже первоначальных отливок, сделанных с оригинальной формы. Поэтому, чтобы избежать ошибок, важно знать историю каждого конкретного экземпляра, предложенного для исследования.

Кроме того, следует иметь в виду, что в период между вскрытием тела Есенина в Обуховской больнице и гражданской панихидой в ленинградском Доме печати лицо Есенина было подвергнуто реставрации, во время которой были ликвидированы воронкообразное углубление под правой бровью и косая вмятина на лбу. Поэтому посмертная маска, форма которой изготовлялась во время гражданской панихиды, отражает не изначальные раны на лице Есенина, которые видны на фотографиях тела, сделанных в гостинице, а результат реставрации.

Один из экземпляров посмертной маски (без указания места его хранения) был отдан на исследование судебно-медицинскому эксперту высшей квалификационной категории Э. И. Хомяковой, сотруднице НИИ судебной медицины Минздрава РФ. В результате этого исследования был сделан вывод: «Каких-либо морфологических признаков, характерных для действия острых, рубящих, колото-режущих и огнестрельных орудий на представленной гипсовой маске не выявлено. Обнаруженное углубление-вдавление в области лобной ямки образовалось в результате контакта с твердым предметом цилиндрической формы» (с. 34).

Возникает вопрос: что именно комиссия рассчитывала обнаружить на посмертной маске, отражающей лицо Есенина, на котором специально с помощью реставрации были ликвидированы следы ранений? Заведомо искаженный объект исследования запланированно должен дать заведомо искаженный результат. Может быть, именно такой результат и нужен был комиссии.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что эксперт Э. И. Хомякова не обнаружила на исследованной ею посмертной маске «стерженькового» углубления во внутреннем углу правого глаза, которое имеется на нескольких экземплярах посмертных масок, в том числе и на одной из первых отливок, принадлежавшей И. С. Золотаревскому (ныне хранится в Литературном музее ИРЛИ). Это может свидетельствовать о том, что исследованный ею экземпляр являлся позднейшей копией, получившей дополнительные искажения в процессе изготовления.

Другие экземпляры посмертных масок (из музея «Константиново», из коллекции Т. П. Флор-Есениной, из коллекции Ю. Л. Прокушева и 2 маски из анонимных частных коллекций) исследовал судмедэксперт А. М. Дегтярев (сотрудник Бюро судебно-медицинской экспертизы ГУЗАМО). Это было более подробное и тщательное исследование по сравнению с тем, которое было проведено Э. И. Хомяковой. Но общий вывод был тот же: никаких следов, отображающих действие колюще-режущих предметов, а также следов огнестрельных повреждений не выявлено. В то же время А. М. Дегтярев в отличие от Э. И. Хомяковой четко описал, что на ряде масок «в области внутреннего правого глаза имеется округлой формы глубокое западение поверхности гипса, диаметром около 0,6 см, глубиной 0,4–0,5 см, с ровными, слегка валикообразными краями» (с. 104, 107, 109, 111). При этом четыре из пяти масок оказались копиями, на которых данное повреждение лица было видно не столь четко, как на подлиннике (из музея «Константиново»).

Переходя к объяснению повреждений на лице Есенина, зафиксированных на фотографиях и посмертных масках, А. М. Дегтярев сделал традиционный вывод, что косая вмятина на лбу поэта «могла образоваться при контакте лица умершего (лобной областью, переносицей и т. д.) с тупым твердым предметом, имеющим цилиндрическую поверхность, в том числе и с трубой отопления» (с. 120). Что же касается повреждения в области внутреннего угла правого глаза, то здесь эксперт вынужден был импровизировать, поскольку все предыдущие исследователи благоразумно обходили молчанием данное повреждение. Согласно Дегтяреву, это повреждение «может быть связано с технологией изготовления посмертных масок (в частности, со способом заливки гипса); с наличием кожных складок в области внутреннего угла правого глаза; с формой внутреннего угла глаз в виде „вытянутого стерженька“» (с. 121)[347]. Приведя три взаимоисключающих объяснения, эксперт тем самым признался, что он не может дать вразумительный и точный ответ о природе данного повреждения. Обращает на себя внимание, что для объяснения косой вмятины на лбу Есенина А. М. Дегтярев привлекает внешний предмет с цилиндрической поверхностью, но для объяснения «стерженькового» углубления во внутреннем углу правого глаза он всячески избегает даже намека на посторонний предмет (колотая рана), что, на мой взгляд, выдает его стремление подогнать объяснение под версию самоубийства.

Беспристрастный эксперт должен был бы рассмотреть все возможные варианты и путем анализа отвергнуть те или иные из них. Но в случае А. М. Дегтярева мы наблюдаем совершенно иной способ действий: игнорирование любых предположений, которые могут породить сомнение в версии самоубийства поэта, и желание направить сознание читателя только в русло официальной версии.

Если это не ангажированность судмедэксперта, то что это?

Ту же самую тенденцию мы наблюдаем при объяснении А. М. Дегтяревым повреждения под правой бровью Есенина. Судмедэксперт описывает его на посмертной маске (из музея «Константиново») следующим образом: «округлой формы участок стертости поверхности рельефа с нечеткими границами, с гладкой, немного блестящей поверхностью, чуть возвышающейся над окружающей поверхностью, диаметром около 0,8 см» (с. 104). При этом кожный рисунок на нем отсутствует, хотя прослеживается вокруг данного участка (с. 105). Сравнивая это место на посмертной маске с фотографией тела Есенина в гостинице, Дегтярев описывает его на фотографии как «округлой формы участок темного цвета с ровными краями или контурами, с неразличимым рельефом» (с. 115–116). Однако здесь он лукавит. На фотографии все-таки видно, что это углубление, а не просто темное пятно. Тем не менее признать, что это углубление, а не просто темное пятно, эксперт не может, поскольку это означает воздействие постороннего предмета (не зря милиционер Н. М. Горбов и судмедэксперт А. Г. Гиляревский игнорировали эту рану). Переходя к вопросу о причинах появления на маске «участка стертости рельефа поверхности гипса», Дегтярев предполагает, что это «может быть следом от имевшейся поверхностной ссадины» (с. 121). Кожная ссадина с гладкой блестящей поверхностью? Скорее уж след реставрации лица поэта, превратившей углубление под правой бровью в «участок округлой формы темного цвета».

Как отнеслась комиссия к результатам исследования А. М. Дегтярева? На употребленное экспертом выражение «может быть», обозначающее не окончательность, а вероятностность и неопределенность выводов, члены комиссии не обратили внимания. В исследованиях А. М. Дегтярева они прочитали только то, что им было нужно: «Свое официальное аргументированное „Заключение эксперта“ А. М. Дегтярев завершает развернутыми выводами, указывая и подчеркивая при этом в самом их конце, что „каких-либо отображающих следов действий колюще-режущих предметов, следов огнестрельных повреждений на посмертных масках не выявлено“» (с. 203).

Но если в результате реставрации лица воронкообразное углубление под правой бровью и косая вмятина на лбу были ликвидированы, а «стерженьковое» углубление во внутреннем углу правого глаза эксперт без каких-либо объяснений отказался даже гипотетически рассматривать как воздействие постороннего предмета, поскольку тогда пришлось бы признать наличие колотой раны, то о каких еще следах на посмертной маске может идти речь? Остается только повторить, что исследование заведомо искаженного объекта дает только запланированно искаженный результат. Вряд ли члены комиссии этого не понимали.

Еще одно исследование документальных материалов и посмертных масок было проведено специалистами Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава России. На это исследование были представлены: 1) ксерокопия Акта осмотра трупа на месте происшествия; 2) два подлинных негатива с изображением трупа С. А. Есенина на месте происшествия и подлинный негатив с изображением номера (№ 5) гостиницы «Интернационал», где был обнаружен труп; 3) ксерокопия Акта вскрытия трупа и заключение специалиста ВНИИСЭ по исследованию частично разорванного Акта вскрытия трупа; 4) две фотографии трупа на секционном столе, после вскрытия тела; 5) семь гипсовых посмертных масок С. А. Есенина; 6) гипсовая посмертная копия правой кисти С. А. Есенина; 7) фотография трупа в гробу; 8) прижизненная фотография С. А. Есенина (март 1925 г.); 9) выписка из писем С. А. Есенина (июль 1924 г.).

В процессе этого исследования было проведено экспериментальное моделирование взаимодействия трубы диаметром 3,7 см с пластилиновой копией посмертной маски. Труба была вдавлена в пластилиновую маску на глубину 0,4 см. Был сделан вывод, что полученное вдавление по форме и размеру соответствует вдавлению, отмеченному при исследовании фотографий трупа Есенина. При чтении этого вывода возникает недоуменный вопрос: почему эксперты решили, что глубина косой вмятины на лбу Есенина составляла 0,4 см? Никаких измерений глубины этой вмятины, согласно отчету об исследовании, они не проводили. По маске они не могли его провести, поскольку лицо на ней ко времени снятия маски уже было отреставрировано, а об определении глубины косой вмятины по фотографии эксперты не написали ни одного слова. Цифра 0,4 см появилась у них ниоткуда, она нигде не обоснована. Поскольку автору этой статьи приходилось заниматься данным вопросом и проводить оценку глубины косой впадины при сопоставлении фотографии тела Есенина в гостинице с посмертной маской из Литературного музея ИРЛИ, то могу сказать, что глубина ее составляла не менее 1 см, что почти в два раза больше толщины мягких тканей на лбу. Труба парового отопления не могла оставить вмятину такой глубины, потому что диаметр трубы был не 3,7 см, как было принято экспертами, а 4,9 см, что было выяснено при оценке диаметра труб по фотографии и измерению труб парового отопления в петербургских домах постройки конца XIX — начала XX века. Это так называемая двухдюймовка, которая использовалась для парового отопления в элитных домах. Если бы косая вмятина на лбу Есенина глубиной около 1 см была следом от трубы парового отопления диаметром 4,9 см, то ее ширина должна была составлять не 2 см, как можно определить по маске, а около 4 см, а в случае диаметра трубы, использованной экспертами (3,7 см), — 3,2 см. Глубина косой вмятины имеет принципиальное значение. Если она меньше 0,5–0,6 см, то кости черепа целы, а если больше, то они неизбежно должны быть проломлены. Видимо, не случайно именно эта величина не указана в акте вскрытия тела.

Возвращаясь к моделированию взаимодействия трубы и пластилиновой маски, хочется спросить: если эксперты необоснованно выбирают диаметр трубы и глубину косой вмятины при проведении эксперимента, то что это? На мой взгляд, это ангажированность.

В любом случае экспертами Минздрава было проведено исследование, мягко говоря, однобокое — с явным уклоном в сторону версии самоубийства. Объективное исследование должно было бы включать в себя также моделирование ран на лице Есенина с помощью других орудий, а не только трубы диаметром 3,7 см. Только при сравнении полученных результатов можно было бы отдать предпочтение одной из версий или, наоборот, констатировать, что полученные результаты не дают возможности сделать выбор между убийством и самоубийством.

Кроме того, в этом исследовании ни одним словом не сказано о таком повреждении лица Есенина, как «стерженьковое» углубление во внутреннем углу правого глаза, хотя в распоряжении экспертов было семь посмертных масок.

Не лучше обстоит дело и с объяснением углубления под правой бровью. Эксперты пишут, что это «круглое темное пятно на верхнем веке правого глаза, образование которого может быть объяснено высыханием вершины кожной складки, сформировавшейся от смещения кожи вниз вправо при контакте лица с цилиндрическим предметом» (с. 140–141). Если под цилиндрическим предметом понимается труба парового отопления, то почему при моделировании ее контакта с пластилиновой маской никакого смещения кожной складки не произошло, как видно на фотографии результатов этого эксперимента (с. 151). Да и сама складка, если и образовалась выше и левее (около внутреннего края правой брови), то должна была смещаться вместе с бровью, а не двигаться отдельно от нее, чтобы в результате оказаться под бровью. За счет чего произошло «высыхание вершины кожной складки» до такой степени, что цвет кожи стал не только черным, но и произошло исчезновение кожного рисунка? Если «кожная складка» подверглась «высыханию» и изменению цвета за счет якобы горячей трубы, хотя прямого контакта с трубой на этом месте не было, то почему в месте тесного контакта с трубой никакого «высыхания» и изменения цвета кожи не произошло? Наконец, светлый ободок в нижней части «темного пятна» явно указывает на круглое углубление под правой бровью, а отнюдь не на «вершину кожной складки».

Ответов на эти вопросы эксперты не дают. Вряд ли в такой ситуации их исследование можно считать полным, достоверным и объективным.

Прием, который был применен экспертами при анализе происхождения «темного пятна» под правой бровью на лице Есенина, можно назвать подменой объекта исследования. Так, о том, что это углубление, можно судить по фотографиям тела Есенина, сделанным в гостинице, тогда как один из экспертов (С. А. Никитин) в своем утверждении, что это «пятно на кожной складке», ссылается на фотографию Есенина в гробу, сделанную уже после предпохоронной реставрации лица поэта (с. 180). При этом на вопрос С. А. Никитину: «Какое место в вашем заключении самое слабое?» — тот самоуверенно ответил: «Я считаю, что слабых мест нет» (с. 181).

Не знаю, как среди судмедэкспертов, но, вообще-то, в научной среде считается, что отсутствие критического отношения к собственной работе несовместимо с ее добросовестным исполнением.

Судмедэксперты — люди хитрые. Они знают, что, согласно ст. 307 УК, несут ответственность за «заведомо ложное заключение эксперта». Поэтому они не делают безоговорочных выводов. Их заключения изобилуют словесным оборотом «может быть»: «повреждения или следы от повреждений могли образоваться» (с. 120); «изменение в области внутреннего угла правого глаза <…> может быть связано» (с. 121); «изменение на посмертной массе, <…> совпадающее по локализации с участком округлой формы темного цвета <…> может быть следом» (с. 121); «искривления спинки носа <…> могут свидетельствовать» (с. 121); «круглое темное пятно на верхнем веке правого глаза, образование которого может быть объяснено» (с. 140–141) и. т. п. Конструкции фраз подразумевают, что могут быть иные объяснения. Но альтернативные варианты экспертами нигде не рассматриваются.

Умолчание об альтернативных вариантах объяснений наблюдаемых фактов есть четкий диагностический признак необъективности исследователя. Этот признак наблюдается во всех вышеупомянутых экспертных заключениях.

В отличие от судмедэкспертов члены Комитета есенинской комиссии по закону никакой ответственности за свои высказывания не несут. Поэтому председатель комиссии Ю. Л. Прокушев интерпретировал данные экспертов в нужном ему русле: «проведенные официальные научные экспертизы и исследования (посмертных масок, фотографий поэта, акта Гиляревского, документов предварительного дознания и др.) не дают каких-либо оснований для подтверждения „версий“ об убийстве Есенина С. А.» (с. 205). Однако более правильно было бы сказать: «не ставили своей целью давать какие-либо основания для подтверждения версии об убийстве Есенина С. А.». Иначе и быть не могло, ибо государство имеет право и возможность защищать свои интересы всеми подконтрольными ему органами и институциями.

А. В. Крусанов. Работа над чужими ошибками

О книгах В. И. Кузнецова «Тайна гибели Есенина» (М., 1998) и «Сергей Есенин. Казнь после убийства» (СПб., 2005)

Каждому, кто изучает литературу, посвященную смерти Есенина, придется, так или иначе, столкнуться с работами литературоведа В. И. Кузнецова и его версией событий столетней давности. Эта версия радикально отличается от всех остальных. Согласно Кузнецову, Есенин в «Англетере» не жил, воспоминания свидетелей лживы и сфальсифицированы по указанию ГПУ, акты осмотра и вскрытия тела — подделаны. То есть все происходило по-другому. Книги Кузнецова в конце 1990-х — начале 2000-х годов вызвали большой резонанс. Газета «Книжное обозрение» назвала это исследование интеллектуальным бестселлером, а сам Кузнецов рассматривал свою работу как «строго документальный труд»[348].

О документальности этих книг главным образом и пойдет речь в данной статье.

Источниковедение, как вспомогательная историческая дисциплина, справедливо утверждает, что каждый исторический документ должен быть подвергнут всестороннему исследованию, чтобы правильно понимать, с какой целью он создавался и как правильно понимать информацию, в нем содержащуюся. Исследователь В. И. Кузнецов, несмотря на то что он окончил филологический факультет Воронежского государственного университета, эту научную дисциплину, по-видимому, не изучал или основательно ее забыл. Такой вывод можно сделать на основании того, как он пользуется документами, а также на основании ряда утверждений, помещенных в его книгах.

Согласно воспоминаниям свидетелей последних дней жизни Есенина, приехав в Ленинград, поэт остановился в «Англетере», где прожил с 24 по 27 декабря 1925 года. Однако В. И. Кузнецов утверждает противоположное. Он считает, что Есенин был арестован сотрудниками ГПУ сразу же по приезде в Ленинград 24 декабря 1925 года, содержался в тайной тюрьме ГПУ, находившейся напротив «Англетера», и был убит во время допроса. Чтобы скрыть убийство, сотрудники ГПУ инсценировали его самоубийство, перенеся тело в номер 5 «Англетера». При этом воспоминания В. Эрлиха, Г. Устинова, Е. Устиновой, Л. Бермана, П. Мансурова и других, в которых рассказывалось о проживании Есенина в «Англетере», исследователь объявил лживыми и сфабрикованными по заданию ГПУ.

С драматургической точки зрения версия Кузнецова, безусловно, эффектна, поскольку включает арест, тайную тюрьму, подземный ход и т. п. Однако с ее доказательной базой имеются серьезные проблемы.

Платежные ведомости с указанием лиц, которые останавливались в гостинице, которая до осени 1924 г. называлась «Интернационал», сохранились не полностью. Есть материалы за август — декабрь 1922, январь — декабрь 1923 и ноябрь 1924 года. За другие годы подобные ведомости в архивах Санкт-Петербурга отсутствуют. Отсутствуют также книги с регистрацией прибытия и отъезда постояльцев. Поэтому свое утверждение о том, что Есенин в «Англетере» не жил, Кузнецов обосновывает ссылкой на документы другого рода, на контрольно-финансовые списки (форма № 1) постояльцев «Англетера» за 1925–1926 годы, которые дважды в год сдавались фининспектору. Таких списков по адресу «Англетера» — пр. Майорова, д. 10/24, — за период 1925–1926 годов сохранилось несколько: за второе полугодие 1924/25 бюджетного года[349], за первое полугодие 1925/26 бюджетного года[350], за второе полугодие 1925/26 бюджетного года[351], за первое полугодие 1926/27 бюджетного года[352]. Списки составлялись два раза в году: весной и осенью. В первом, втором и четвертом из указанных списков, составленных соответственно 6 апреля 1925 года, 15 октября 1925 года и 14 октября 1926 года, Есенин значиться не мог, поскольку его либо еще, либо уже не было в гостинице. Остается третий список, составленный 15 апреля 1926 года. Общее число лиц, проживавших в доме на эту дату, составляло 66 человек, из них были включены в список 60. Остальные, по-видимому, были дети до 18 лет, которые налоги не платили и не представляли интереса для финансового инспектора 24-го участка Ленинграда. Есенин в этом списке действительно не значится. Но если бы В. И. Кузнецов внимательно прочел инструкцию «К порядку заполнения списка», напечатанную на обороте документа, то он понял бы, что Есенин и не мог быть включен в этот список. В инструкции сказано: «Домовладельцы или домоуправления <…> составляют настоящий список всех граждан, достигших 18 лет, постоянно проживающих (хотя бы и находящихся во временной отлучке) в данном доме к 20 марта/20 сентября»[353]. Согласно инструкции, Есенина не включили в список потому, что к 20 марта 1926 года он уже почти три месяца не жил в «Англетере», поскольку был мертв и не представлял никакого интереса для фининспектора.

Вывод: контрольно-финансовый список лиц, проживавших по адресу: пр. Майорова, 10/24, за второе полугодие 1925/26 бюджетного года не может служить доказательством того, что 24–27 декабря 1925 года Есенина не было в «Англетере».

Остается загадкой, почему Кузнецов не поинтересовался правилами составления контрольно-финансовых списков в 1925–1926 гг. и неправильно интерпретировал документ. Это могло произойти либо по невнимательности, либо целенаправленно из стремления подгонять факты под изначально заданную версию.

В 2018 году, уже после смерти В. И. Кузнецова, был опубликован документ, подтверждающий проживание Есенина в «Англетере»: счет за проживание в гостинице, выписанный 29 декабря 1925 года и неизвестно кем оплаченный[354]. По свидетельству литературоведа Н. И. Шубниковой-Гусевой, оригинал этого документа на момент публикации хранился у наследников Есенина. Поскольку родственники Есенина (жена С. А. Толстая-Есенина и муж сестры В. Ф. Наседкин) 29 декабря 1925 года приезжали в Ленинград, то, вероятно, кем-то из них (скорее всего, В. Ф. Наседкиным) и был оплачен этот счет. Без этого администрация гостиницы могла отказаться выдать родственникам оставшиеся после Есенина его личные вещи.

На основании тех же контрольно-финансовых списков В. И. Кузнецов сделал вывод, что и журналист Г. Ф. Устинов также никогда не жил в «Англетере». Однако в данном случае, помимо неправильной интерпретации документа Кузнецов допустил еще одну ошибку. Он просмотрел не все документы, касавшиеся гостиницы. Между тем сохранился длинный список должников этой гостиницы, составленный на 1 октября 1926 года, в котором под № 94 значится Г. Ф. Устинов с задолженностью 81 руб.[355] На основании этого документа можно утверждать, что Устинов все-таки жил в «Англетере», но уехал, не заплатив за проживание.

Ложный вывод, сделанный Кузнецовым на основе неправильной интерпретации архивного документа, послужил основой для другого ложного утверждения, будто все мемуары, в которых рассказывалось о проживании Есенина в «Англетере», сфальсифицированы по заданию ГПУ. Никаких других доказательств тотальной фальсификации мемуаров он не приводит. Правда, один раз он попытался поймать мемуаристов на лжи, там, где речь идет об эпизоде с ванной, якобы находившейся в пятом номере.

Е. Устинова писала: «27-го <декабря> я встретила Есенина на площадке без воротничка и без галстука, с мочалкой и с мылом в руках. Он подошел ко мне и растерянно говорит, что может взорваться ванна: там будто бы в топке много огня, а воды в колонке нет. Я сказала, что, когда будет все исправлено, его позовут»[356]. О том же упоминал В. Эрлих: «Сергей, смеясь и ругаясь, рассказывал всем, что его „хотели взорвать“. Дело было так. Дворник (дядя Василий[357]) пошел греть ванну. Через полчаса вернулся и доложил: пожалуйте! Сергей пошел мыться. Через несколько минут прибежал с криком, что его хотели взорвать»[358].

Из воспоминаний Эрлиха и Устиновой не следует, что ванная была в пятом номере. Наоборот, Есенин куда-то уходил с мылом и мочалкой, чтобы помыться. Сделать из этих мемуаров вывод, что ванная была в номере, можно только при невнимательном прочтении текста. Так ли уж внимательно читал эти мемуары В. И. Кузнецов, если он пишет: «Всерьез поговорим о ванне. В 5-м, „есенинском“, номере ее не было. Лгут воспоминатели»[359]. Заявление сколь категорическое, столь и несправедливое. Не берусь судить обо всем тексте мемуаров, но в данном случае исследователь возвел на мемуаристов напраслину, поскольку те и не утверждали, что ванна стояла в есенинском номере.

Согласно описи инвентаря в гостинице «Англетер» от 15 марта 1926 года, на втором этаже (бельэтаж) ванны были только в комнатах 1 и 3а[360]. При этом жильцы других комнат бельэтажа могли тоже пользоваться этими ваннами, поскольку, согласно плану бельэтажа гостиницы «Англетер», проход в ванную комнату номера 1 был возможен также из коридора, а в ванную комнату номера 3а — из номера 2, 3 и из коридора. Но, судя по тому, что в инвентаризационной описи, составленной 15 марта 1926 года, вычеркнуты ванны в комнатах 1 и 3а и обе вынесены в отдельный раздел, то вход в эти ванные комнаты из номеров мог быть закрыт и оставлены только входы из коридора. Кроме того, на бельэтаже в помещениях 10с и 12с были общие ванные комнаты. В одну из таких ванных комнат и ходил Есенин.

Предвзятое мнение о том, что все мемуары о пребывании Есенина в «Англетере» сфальсифицированы, фактически привело самого Кузнецова сначала к неправильной интерпретации текста этих мемуаров, а затем к пафосному разоблачению собственной выдумки.


Но это только разминка по сравнению с тем, что проделывает Кузнецов при реконструкции биографий ряда персонажей своих книг.

Вдова бывшего управляющего гостиницей «Англетер» Антонина Львовна Назарова (1903–1995) рассказывала в 1990-е годы журналистам и исследователям, что ее муж (В. М. Назаров) 27 декабря 1925 года перед уходом из гостиницы, т. е. около 9 часов вечера, заходил в один из номеров гостиницы к некоему Петрову. Он видел, что в номере на столе стояло пиво, и Есенин сидел с поникшей хмельной головой[361]. После этого В. М. Назаров ушел домой, но вскоре, около 22–23 часов, по телефону был срочно вызван обратно в гостиницу, где случилось какое-то несчастье. Сама А. Л. Назарова этого Петрова никогда не видела и узнала о его существовании только со слов мужа.

В этом сюжете исследователя интересует, кем был некий Петров, в номере которого Назаров видел Есенина в пьяном или полусонном состоянии. Этот эпизод стал известен только в начале 1990-х годов, как и другой эпизод: уборщица «Англетера» В. В. Васильева (работала в гостинице с 10 августа 1925 года по 12 марта 1926 года)[362] видела вечером 27 декабря, как пьяного, спящего или уже мертвого Есенина заносили в пятый номер[363]. По-видимому, этот Петров был последним, с кем общался и выпивал Есенин перед смертью, и вполне естественен интерес исследователей к выяснению личности этого человека. Первым и на сегодняшний день единственным исследователем, который попытался выяснить, кем был упомянутый Петров, стал В. И. Кузнецов.

К сожалению, нельзя назвать эту попытку удачной. Из всех многочисленных Петровых, проживавших тогда в Ленинграде, он случайным образом выбрал одного, того, о котором смог собрать материал, а именно: Павла Петровича Петрова-Бытова (1895–1960), сотрудника политконтроля ГПУ (1923), политредактора Севзапкино (1924–1925), а затем кинорежиссера. По-видимому, определяющим моментом в выборе именно П. П. Петрова-Бытова стали сведения о его службе в ГПУ в 1923–1924 годах. Но этих сведений явно недостаточно для идентификации его с Петровым из «Англетера». Тем более что в ГПУ было немало сотрудников с фамилией Петров. Например, двое из них: Петров Иван Степанович (1886 г. р., удостоверение № 25707, 1928 г.) и Петров Петр Степанович (1892 г.р., удостоверение № 25712, 1928 г.) проживали по адресу: ул. Дзержинского, д. 5, кв. 3а[364]. Закономерен вопрос: почему именно Петров-Бытов, а не кто-либо из двух последних подходит на роль Петрова из «Англетера»? Кузнецов никак не объясняет свой выбор.

Дальше — больше. Кузнецов ухитрился перепутать двух Петровых: Петрова-Бытова Павла Петровича — режиссера Севзапкино и Петрова Петра Дмитриевича — инспектора ленинградского Гублита. Несовпадение имени и отчества почему-то не смутило исследователя, и он без тени сомнения отождествил этих двух людей только потому, что они оба носили одну и ту же фамилию.

Между тем это два разных человека, что устанавливается при сравнении документов Ленгублита (где служил П. Д. Петров) и Севзапкино (где работал П. П. Петров-Бытов). По документам Севзапкино можно установить время длительных служебных командировок режиссера Петрова-Бытова. А по документам Ленгублита можно установить, что в это время инспектор П. Д. Петров находился на службе и подписывал различные бумаги.

Для характеристики метода работы В. И. Кузнецова приведем одну цитату из его книги: «никакой он не Петров, а… Макаревич (впервые это установили авторы именного указателя к „Дневнику“ (1991) Корнея Чуковского). Интересный фокус! Он заставил нас обратиться к истории революционного движения в городе Черикове и в Горецком уезде Могилевской губернии. Оказывается, сын судебного чиновника Александр Михайлович Макаревич (П. П. Петров) рано ступил на стезю борьбы с царизмом»[365].

В именном указателе, на который ссылается Кузнецов, читаем: «Петров (Макаревич) П. Д., инспектор ленинградского Гублита». В архиве Ленгублита сохранилось его личное дело. Согласно учетной карточке, хранящейся в этом деле, инспектор Ленгублита носил фамилию Макаревич-Петров, родился 22 июня 1899 года, окончил 8 классов ремесленного училища в Петрограде, был студентом, отбывал воинскую повинность с 4 июля по 25 октября 1917 года, служил в Красной армии (1 июня 1918 — 27 октября 1922), с 1918 года работал в органах ЧК-ГПУ и военной цензуре, вступил в РКП(б) (4 марта 1919), но в декабре 1921 года из-за конфликта в контрольной комиссией (отказ представить рекомендации) выбыл из партии, был переведен из политконтроля ПП ГПУ ПВО на должность заместителя заведующего административно-инструкторским подотделом Петроглавлита (1 декабря 1922)[366] и в последующие годы работал там инспектором. Согласно этим данным, П. Д. Макаревич-Петров не имел никакого отношения к Александру Михайловичу Макаревичу из города Черикова и Горецкого уезда Могилевской губернии. Это повторяющийся прием Кузнецова: выдавать однофамильцев за одного и того же человека.

Совершенно непонятно, почему В. И. Кузнецов вдруг решил, что П. П. Петров на самом деле является Александром Михайловичем Макаревичем? Если следовать логике, то им должен был бы оказаться П. Д. Петров, но Кузнецов, как было сказано, совершенно не различает этих людей. Между тем в справочнике «Весь Ленинград на 1928 год» можно найти информацию, что Петр Дмитриевич Петров являлся сотрудником Облита, позднее работал в ОБЛОНО (1929) и Областлите (1930) и проживал на ул. Разъезжей, 21[367]. В то же время Павел Петрович Петров-Бытов, согласно тому же справочнику, проживал на ул. Дзержинского, д. 7.

Метод работы Кузнецова таков, что, когда информация в документах подходит под его версию, он активно использует ее, а когда противоречит, то просто обходит ее молчанием. Такой метод работы обычно называют подтасовкой, что означает намеренное искажение, ложное истолкование, выгодное для какого-либо вывода, при отбрасывании фактов, противоречащих ему.

То обстоятельство, что Кузнецов приписал биографию сотрудника ленинградского Гублита П. Д. Петрова режиссеру П. П. Петрову-Бытову, в конце концов характеризует лишь «документальный» метод работы В. И. Кузнецова и не имеет никакого отношения к смерти Есенина. Однако Кузнецов создал П. П. Петрову-Бытову более богатую демоническую биографию для того, чтобы убедить читателей, что именно Петров-Бытов и был тем самым Петровым, в номере которого провел перед смертью свои последние часы Есенин. Логики здесь нет никакой. Если Есенин не жил в «Англетере», как считает Кузнецов, а был будто бы тайно арестован уже 24 декабря 1925 года, то как он мог пить пиво в «Англетере» с неким Петровым вечером 27 декабря? Сам Кузнецов этого противоречия не видит. Но если бы он был последователен, то он должен был бы проверить по контрольно-финансовым спискам, проживал ли в «Англетере» какой-нибудь Петров, и если не проживал, то сделать соответствующий вывод, что не только Есенин не жил в «Англетере», но и таинственного Петрова там тоже не было. За период 1925–1926 годов в указанных списках значится только один Петров, Алексей Васильевич — рабочий сцены театра Мейерхольда, который выехал в Москву еще до приезда Есенина в Ленинград. Других Петровых в этих списках нет. Но Кузнецов не делает вывода (в отличие от случая с Есениным), что таинственный Петров в «Англетере» не проживал. Напротив, он убежден, что именно Петров-Бытов был «режиссером кровавого спектакля» в гостинице. Но эта убежденность так и остается не подтвержденной никакими фактами.

Удивительно, что, пересмотрев большое количество материала, связанного с Петровым-Бытовым, исследователь не заглянул в его личное дело в фонде Севзапкино. Но именно в этом деле содержатся документы, свидетельствующие, что Петров-Бытов никак не мог быть тем самым таинственным Петровым из «Англетера». Дело в том, что, согласно распоряжению директора кинофабрики Севзапкино от 25 сентября 1925 года, П. П. Петров-Бытов вместе с оператором, художником и актерами отбыл в служебную командировку в Чебоксары для съемок фильма «Волжские бунтари»[368] и вернулся в Ленинград только 6 января 1926 года[369]. Так что он никак не мог пить пиво с Есениным вечером 27 декабря 1925 года и быть «режиссером кровавого спектакля».

Какие бы грехи ни числились за Петровым-Бытовым за время его службы в ЧК и ГПУ, но к смерти Есенина он никакого отношения не имел.


Тот же «документальный» метод произвольного соединения биографических данных совершенно разных людей, у которых схожи имя-отчество или фамилия, В. И. Кузнецов демонстрирует при описании личности «тети Лизы» (Е. А. Устиновой).

В мемуарах Г. Ф. Устинова и В. И. Эрлиха об этой даме говорится кратко. Г. Ф. Устинов называет «тетю Лизу» своей женой[370]. В. И. Эрлих называет ее Елизаветой Алексеевной Устиновой — женой Георгия Устинова[371]. В одной из анкет (1924) Г. Устинов указал свое семейное положение: «Отец (Феофан Клементьевич) 70 л., мать (Мария Алексеевна) 60 лет — крестьяне, жена (Елизавета Алексеевна) 26 лет, сын Борис — 6 лет»[372]. В протоколе опроса (1925) данные жены Г. Устинова зафиксированы кратко: Устинова Елизавета Алексеевна, происходящая из Тверской губернии, Тверского уезда, Логиновской волости, деревня Логиново, возраст 27 лет (что соответствует 1898 году рождения), семейное положение — замужняя[373]. В графе «место службы» она написала «не служу». Согласно воспоминаниям Эрлиха, Е. А. Устинова исполняла роль домохозяйки: «принесла самовар», «приложила все усилия для того, чтобы Сергей чувствовал себя совсем по-домашнему», «сооружала завтрак», «заставляла его <Есенина> есть»[374]. О той же роли сказано и в воспоминаниях самой Е. А. Устиновой: «Есенин попросил меня поесть, а потом мы с ним поехали вечером покупать продовольствие на праздничные дни», «я пошла звать Есенина завтракать»[375]. Круг функций этой женщины целиком ограничен бытовыми заботами.

Однако у В. И. Кузнецова своя точка зрения, он считает, что под именем Елизаветы Алексеевны Устиновой скрывалась ответственный секретарь редакции вечерней «Красной газеты» Анна Яковлевна Рубинштейн. У читателя сразу возникает недоумение. В своей автобиографии А. Я. Рубинштейн указывала, что родилась в 1892 году в Ревеле и в 1925–1926 годах работала ответственным секретарем в вечерней «Красной газете» и издательстве «Прибой»[376] и жила не в «Англетере», а в «Астории» (1-й Дом Советов, ул. Герцена, 39) в № 128 и работала на Фонтанке, 57[377]. Никакого совпадения с анкетными данными Е. А. Устиновой нет. Каким же образом В. И. Кузнецов установил, что Елизавета Алексеевна Устинова на самом деле является Анной Яковлевной Рубинштейн? Доказательства его, мягко говоря, удивляют.

Кузнецов отталкивается от того, что в числе жителей «Англетера» значилась «Елиз. Алекс. Рубинштейн» — торговка москательным товаром (Садовая, 83)[378]. Правда, отчество ее в этой записи может читаться и как Алексеевна, и как Александровна, а фамилия написана с ошибкой: Рубейштейн. Но это мелочи. Важно, что некая Елизавета Рубинштейн действительно жила в «Англетере». Во-вторых, найдя документы москательной лавки (Садовая, 83), В. И. Кузнецов установил, что в 1922–1928 годах ее владелицей была Елизавета Александровна Рубинштейн[379], а не Алексеевна, как сообщали Устинов и Эрлих и как сама Устинова записала в протоколе опроса. Фамилия у женщин может меняться, но отчество-то должно сохраняться, даже если Е. А. Рубинштейн стала Е. А. Устиновой. Это несколько настораживает. В то же время имеются образцы почерка Е. А. Рубинштейн[380] и Е. А. Устиновой[381]. Почерки похожи, но все-таки на этом основании нельзя утверждать, что Е. А. Рубинштейн и Е. А. Устинова являлись одним и тем же лицом.

В гостинице «Англетер» Е. А. Рубинштейн (род. 1899) проживала только осенью 1924 года. Согласно данным, зафиксированным в списках плательщиков подоходного налога на 25 июня 1925 года, Е. А. Рубинштейн вместе с мужем Борисом Вениаминовичем Рубинштейном (род. 1884) проживали уже по адресу: ул. Гоголя, 18/20, кв. 104[382], т. е. в гостинице «Гранд-Отель». В то же время, по записям в домовой книге, до 10 апреля 1925 года Е. А. Рубинштейн вместе с мужем проживали по адресу: ул. Комиссаровская, д. 29, а с 10 апреля 1925 года по 1929 год — по адресу: Комиссаровская (впоследствии Дзержинского, ныне Гороховая) ул., д. 14, кв. 11.[383] Род занятий Е. А. Рубинштейн в 1925–1927 годы указан как «торговка москательным товаром», в 1927 году — как «домохозяйка, при муже»[384]. Согласно этим данным, Е. А. Рубинштейн в декабре 1925 года не проживала в «Англетере» и никак не могла играть роль жены Г. Ф. Устинова.

Однако Кузнецов преодолевает это препятствие и непостижимым образом превращает Елизавету Александровну Рубинштейн в Анну Яковлевну, уже не торговку, а сотрудницу вечерней «Красной газеты». Как он это делает?

В одной из анкет (1933) А. Я. Рубинштейн сообщала, что ее отец Яков Григорьевич Рубинштейн был мелким торговцем, затем служил приказчиком, а потом психически заболел и умер в богадельне в 1930 году[385]. В более ранней анкете (2 ноября 1926) она сообщала об отце, что он инвалид и находится в богадельне[386]. В автобиографии 1935 года она уточняла: «В 1903 г. в связи с кризисом отец был разорен и на этой почве с ним был первый припадок душевной болезни (циклотимии). В 1904 г. он поступил на службу в тряпичный склад. Затем его болезнь повторилась, и в годы от 1913 до смерти (1930 г.) он жил сначала на иждивении родных, а потом детей»[387]. То есть отец А. Я. Рубинштейн не работал уже с 1913 года. В. И. Кузнецов, отталкиваясь от этой информации, пишет: «Привлекла наше внимание случайно попавшая на глаза бумажка, гласившая, что некий Яков Соломонович Рубинштейн торгует (1923–1928) канцелярскими и табачными изделиями по Советскому переулку, 21/28. Не отец ли „нашей“ Анны Яковлевны? Похоже. Она писала, что батюшка ее занимался торговлей, но потом, увы, психически заболел и кончил свои дни в богадельне. Так и есть, указаны данные этого купца и грустного заведения, где он пребывает: поселок Шувалово (Ивановская ул., д. 6, кв. 2). Еще одно доказательство, что не Надежда Николаевна и не Елизавета Александровна, а Анна Яковлевна Рубинштейн числилась в 1924 году в „Англетере“»[388].

Если это «еще одно доказательство», то где же предыдущие? Предыдущие доказательства полностью отсутствуют. Это единственное и очень странное доказательство. Если Яков Григорьевич не работал с 1913 года и в 1926 году уже находился в богадельне, а Яков Соломонович еще торговал канцелярскими и табачными изделиями до 1928 года, то почему В. И. Кузнецов счел, что, один и тот же человек? Никаких аргументов на этот счет исследователем не представлено. Но даже если вопреки фактам допустить, что Кузнецов прав, и это один и тот же человек — психически больной отец А. Я. Рубинштейн, который, видимо, каждый день сбегал из богадельни и ездил в город торговать табачными изделиями, а также периодически продлевал патент на эту торговлю, каким образом из этого следует, что в «Англетере» числилась не Елизавета Александровна, а Анна Яковлевна Рубинштейн? Непостижимая логика. Фактически Кузнецов произвольно отождествил друг с другом разных лиц, чтобы стройнее выглядела его концепция, а если в документах концы с концами не сходились, то он соединял их по своему произволу и делал вид, будто все сходится[389].

«Строгий документалист» Кузнецов также сравнивал почерк А. Я. Рубинштейн с почерком некой владелицы прачечной Анны (Анеты) Яковлевны Устиновой (1891–1939), эстонки, уроженки города Пернов, проживавшей по адресу: ул. Некрасова, д. 30, кв. 10 (в этой же трехкомнатной квартире зарегистрирован также адрес ее прачечной)[390], и пришел к выводу, что это не две, а одна и та же женщина[391]. Однако и здесь он произвольно совместил двух разных людей. Прачка А. Я. Устинова была заметным лицом в своем доме и общим собранием жильцов дома была «избрана в комиссию по проведению налогов»[392]. Кроме того, у нее был муж Александр Матвеевич Устинов (1891–1942), проживавший по адресу: ул. Некрасова, д. 36, кв. 17, который весной 1925 года работая официантом, имел случайный заработок[393], а осенью того же года находился на иждивении жены[394]. Согласно адресной книге «Весь Ленинград», прачечная А. Я. Устиновой находилась в 1923–1924 годах по адресу: ул. Некрасова, 36, и сама А. Я. Устинова проживала там же в 1928–1939 годах. В 1930-е годы. А. Я. Устинова сначала находилась на иждивении мужа, устроившегося продавцом, а затем работала на Межрайбазе № 4 (Полюстровское шоссе, д. 19). Умерла 15 февраля 1939 года[395].

При этом А. Я. Рубинштейн с середины 1930-х годов жила по адресу: ул. Герцена, д. 55, кв. 15[396]; была арестована в апреле 1936 года и расстреляна в ноябре 1937 года. Ничего общего в биографиях А. Я. Рубинштейн и А. Я. Устиновой нет.

Но уж если Кузнецов считает, что по схожести почерка можно формировать из двух разных людей одного, то почему же он не сравнил почерк А. Я. Рубинштейн с почерком Е. А. Устиновой? Ведь именно на место последней он старался поставить эту «уголовно-политическую авантюристку», «бестию из „Красной газеты“» и «сатану в юбке», как он характеризует А. Я. Рубинштейн. Ответ на этот вопрос, видимо, состоит в том, что такое сравнение образцов почерка не давало возможности произвести задуманную подмену: почерки оказались слишком разные. Добросовестный исследователь на основании различий в годах и месте рождения, а также несходстве почерка сделал бы вывод, что А. Я. Рубинштейн и Е. А. Устинова — не могут быть одним и тем же лицом. Но Кузнецов почему-то не захотел сделать этот вывод.

Для того чтобы объяснить, почему в его концепции А. Я. Рубинштейн числилась по различным адресам под разными именами, он придумал ей нелегальную конспиративную деятельность, за которую в 1936 году она была арестована НКВД по обвинению в принадлежности к троцкистско-зиновьевской подпольной организации. Правда, Кузнецов не объяснил, почему это подполье началось в 1924 году, когда Троцкий и Зиновьев были у власти. В чем заключалась «конспиративная деятельность» прачки и торговки москательным товаром?

Исходя из представлений Кузнецова, не было ни Е. А. Рубинштейн, ни А. Я. Устиновой, ни Е. А. Устиновой, а была лишь одна А. Я. Рубинштейн в разных местах под разными именами и с разными мужьями, да еще под каждым именем, соответственно, должна была платить подоходный налог. Получается экономически очень невыгодная конспирация. Да и как можно одновременно числиться в трех разных местах и вести три разные деятельности: быть прачкой, торговкой москательным товаром и ответственным секретарем вечерней «Красной газеты» в течение нескольких лет, а затем трижды умереть в разные годы под разными именами?


Далее, по уже освоенной методике, Кузнецов превратил двух разных профессоров: психиатра Ивана Борисовича Галанта (1883–1978) и педагога Евгения Яковлевича Голанта (1888–1971) в одного[397], точнее, дополнил биографию И. Б. Галанта эпизодами биографии Е. Я. Голанта. Подробно останавливаться на биографиях этих людей нет смысла, любой желающий может прочитать их в Википедии.

Все эти случаи механического соединения биографий совершенно разных людей и приписывание их одному человеку свидетельствуют уже не о случайных единичных ошибках в работе Кузнецова, а об их систематическом характере. Это его метод документального монтажа.


Немаловажную роль в построениях Кузнецова играют акт осмотра тела Есенина, составленный милиционером Н. М. Горбовым, и акт вскрытия тела судмедэкспертом А. Г. Гиляревским. Почерк, которым написан текст акта Н. М. Горбова, Кузнецов сравнивал с почерком других документов, написанных этим милиционером, сохранившихся в архивах, и заподозрил фальсификацию документа[398]. Акт Гиляревского Кузнецов сравнил с другим актом этого судмедэксперта и пришел к убеждению, что Гиляревский не имел отношения к составлению акту вскрытия Есенина[399], а подписанный его фамилией акт вскрытия — фальшивка[400].

Зная методы работы Кузнецова, мы перепроверили полученные им выводы.

Выше уже упоминалось, как по сходству почерка разных людей Кузнецов делал ошибочный вывод о том, что это один и тот же человек. В случае с актом Горбова он решал обратную задачу и при сравнении почерка, которым был написан этот документ, с эталонными образцами почерка того же милиционера заподозрил, что имеет дело с почерками разных людей. Но на том же акте также стоят подписи понятых: поэта В. Рождественского, литературоведа П. Медведева, поэта М. Фромана и поэта В. Эрлиха. Означает ли это, что подписи понятых тоже поддельные? Этот вопрос Кузнецов в главе, посвященной акту Горбова, обходит полным молчанием, но в другой главе, названной «лжесвидетели» и посвященной биографиям этих людей, фразой «после подписания лживого милицейского протокола»[401] он невольно признает подлинность их подписей. Согласно некоторым мемуарам, понятые подписали акт сразу после того, как его составил Горбов. Акт Горбова мог быть лживым, но если подписи понятых на нем подлинные, то как этот акт мог оказаться поддельным? У Кузнецова концы с концами здесь явно не сходятся. Или он подразумевает, что понятые подписывали сначала подлинный акт, а потом через некоторое время поддельный? Но если кто-то решил изготовить поддельный акт, имитируя почерк Горбова, то легче было подделать и подписи понятых, чтобы не афишировать подделку. Если же предположить, что понятых заставили переподписать поддельный акт, то почему нельзя было заставить самого Горбова написать нужный текст? В общем, подозрение Кузнецова о том, что акт милиционера Горбова кем-то подделан, плохо совместимо с признанием тем же Кузнецовым, что подписи понятых на том же акте подлинные.


Обратимся теперь к акту вскрытия тела Есенина, подписанному А. Г. Гиляревским. Акт вскрытия Есенина Кузнецов сравнивал с актом вскрытия другого висельника, Виктора Витенберга, также составленным Гиляревским (7 января 1926). При этом сравнение проводилось по форме составления актов. Кузнецов обнаружил, что форма акта вскрытия Витенберга существенно отличается от формы акта вскрытия Есенина. Акт вскрытия Витенберга был составлен гораздо более подробно, с подразделами «наружный осмотр» и «внутренний осмотр», и более детальным описанием результатов исследования. И именно эту форму Кузнецов счел «принятым тогда стандартом», объявив акт вскрытия Есенина «безграмотным сочинением», «полуграмотной бумажкой» и «фальшивкой».

В архиве Бюро судебно-медицинской экспертизы, где хранятся «Протоколы вскрытия мертвых тел», составленные А. Г. Гиляревским в 1926–1928 годах, было выявлено 40 (сорок) актов вскрытия тел висельников. Этот материал дал гораздо более обширную базу для сравнения с актом вскрытия тела Есенина, нежели та, которой оперировал Кузнецов. В результате выяснилось, что Гиляревский использовал три разные формы составления актов: очень подробную (аналогичную акту вскрытия Витенберга), менее подробную (аналогичную акту вскрытия Есенина) и совсем краткую, буквально в 8–10 строк. Никакого «принятого тогда стандарта» выявить не удалось. Поэтому, строго говоря, на основании одной только формы акта вскрытия мертвого тела нельзя утверждать, что акт составлялся не Гиляревским. Вывод, сделанный Кузнецовым при сравнении только с одним-единственным актом вскрытия Витенберга, следует признать ошибочным. Можно спорить о том, почему Гиляревский в том или ином случае составлял акты в различных формах, но утверждать, что акт вскрытия тела Есенина является фальшивкой, только на том основании, что он составлен не так, как акт вскрытия Витенберга, нельзя[402].


Приведем еще пару примеров произвольного обращения с фактами автора рецензируемых книг. Так, демонстрируя глубину своих знаний, Кузнецов утверждает, что к работникам гостиницы принадлежали «сапожник Густав Ильвер, шофер Иван Яковлев, рабочий Андрей Богданов, сторож Дмитрий Тимошин, парикмахер Леонид Кубарев, портной Самуил Серман»[403]. Непонятно, на каком основании он сделал такой вывод. Списки служащих «Англетера» известны. На 25 ноября 1925 года их число составляло 20 человек. Приведем этот список полностью[404]: Назаров В. М. — управляющий, Машевский В. И. — счетовод, Гибберт Н. Е. — паспортист, Шмитц М. В. — кастелянша, Петрова М. П. — уборщица, Горюнова З. А. — уборщица, Дмитриева П. Д. — уборщица, Курашева Е. Н. — уборщица, Гаврилова Е. А. — уборщица, Романова Е. Н. — уборщица, Климова Л. Ф. — уборщица, Васильева В. В. — уборщица, Оршман П. К. — швейцар, Слауцитайс Я. А. — швейцар, Малышев И. Г. — швейцар, Пярн А. И. — кочегар, Квитов И. Ф. — кочегар, Чулков П. И. — кочегар, Спицын В. П. — дворник, Мухамеджанов И. — дворник. В другом списке служащих «Англетера», составленном 1 февраля 1926 года, из новых лиц появился только истопник Андреев К. А.[405] Как нетрудно заметить, ни одной фамилии из списка, приведенного Кузнецовым, среди них нет. Зачем исследователь зачислил этих жильцов «Англетера» в число сотрудников гостиницы, совершенно непонятно. Похоже, что это намеренное пускание пыли в глаза читателю.

На следующей странице Кузнецов заявляет следующее: «Сохранилась подробнейшая инвентаризационная опись (166 листов) гостиницы (15 марта 1926 г.). „Зайдем“ в злосчастный 5-й номер, и хотя со дня печальной истории прошло более двух месяцев, больших перемен не произошло. Самое интересное: гипотеза о том, что „есенинская“ комната была смежной с другим помещением, подтвердилась! В документе зафиксирован № 5/6. Оказывается, 5-й номер до 1917 года использовался под аптеку, откуда „таинственная“ дверь вела на склад (более 160 кв. м), где хранились лекарства. Имеются и соответствующие пометки: „Пустует со времен революции“; „Под жилье не годится“»[406]. Кузнецов ссылается на инвентаризационную опись, хранящуюся ныне в ЦГА СПб. Но, к нашему удивлению, в этой описи не оказалось той информации, которую приводит Кузнецов. Ни о каком № 5/6 в ней не упоминается вообще. Зато данная информация обнаружилась в контрольно-финансовом списке от 14/Х-26 г.[407] В этом же списке значатся: № 2 — кладовая, со времен революции пустует; № 1 — магазин, со времен революции пустует; № 8 — магазин дорожный вещей, пустует со времен революции; № 9 — магазин, пустует со времен революции; № 10 — помещение под ресторан, пустует с 1/Х-26; № 11 — мастерская, занята с 1/Х-26 г. Но самое главное, что около каждого из этих помещений, в том числе и № 5/6, отмечено их местоположение: «1-й этаж». Поэтажный план «Англетера» подтверждает, что на первом этаже находились смежные помещения № 5/6, тогда как на втором этаже (бельэтаж), где проживал Есенин, № 5 был смежным не с № 6, а с № 4.

Что это? Сознательное искажение информации Кузнецовым для подгонки под свою концепцию, просто невнимательность или незнание того, о чем он пишет?

Впрочем, если Кузнецов спокойно совмещает в одном персонаже биографические данные нескольких человек, то ничто не мешает ему произвольно перемещать с этажа на этаж гостиничные помещения. Методы его работы позволяют ему это делать беспрепятственно. В отличие от историка он не реконструирует прошлое, а формирует его по собственному произволу.

В итоге приходится сделать печальный вывод: допущенные В. И. Кузнецовым ошибки в интерпретации документов, путанице в биографиях различных лиц, вопреки намерениям исследователя, не доказывают, а, напротив, полностью дискредитируют его версию событий, связанных со смертью Есенина.

Фактически Кузнецов написал «альтернативную историю» убийства Есенина, замаскировав ее документальным материалом под «историческое расследование». Относиться к его книгам можно только как к курьезу, не имеющему научного значения. При этом следует отметить, что ошибки Кузнецова не умаляют значение работ других авторов, которые пишут о насильственной смерти Есенина, не прибегая к описанным выше приемам.

Библиография литературы о смерти С. А. Есенина за 1989–2021 годы

Данная библиография включает работы, посвященные различным версиям смерти С. А. Есенина. Библиография состоит из двух разделов. В первый раздел вошли отдельные издания (книги). Второй раздел составляют избранные статьи. В библиографию включены как серьезные и добросовестные, так и дилетантские исследования (в том числе сугубо конспирологического характера), а также работы, имеющие предвзятую точку зрения.

Библиография дана в хронологическом порядке, демонстрируя публикационную динамику. Астериском (*) выделены биографии Есенина (а также обзорно-компилятивные книги о его жизни и творчестве), авторы которых так или иначе затрагивают тему его гибели.


Книги

Хлысталов Э. А. Тайна гостиницы «Англетер». М., 1991. — 96 с.

Хлысталов Э. А. Тайна убийства Сергея Есенина. М., 1991. — 68 с.

Убийство Есенина. Новые материалы / Послесл. К. Расулова. Махачкала, 1991. — 192 с.

Лысцов И. В. Убийство Есенина. М., 1992. — 74 стр. + 21 с. ил.

Любовь и смерть Сергея Есенина: как убили Есенина. Исповедь Айседоры Дункан. Дневник Галины Бениславской. М., 1992. — 160 с.

Бишарев О. Тайна Сергея Есенина. М., 1993. — 136 с.

Хлысталов Э. А. 13 уголовных дел Сергея Есенина: по материалам секретных архивов и спецхранов. М., 1994. — 152 с.

Тайна смерти Есенина / Ред. Н. Дмитриев. М., 1994. — 156 с.

*Панфилов А. Есенин без тайны. (Болезни поэта и трагедия 28 декабря 1925 года: поиски и исследования). М., 1994. — 263 с.

Каширин С. Черная нелюдь: легенды и документы об убийстве Сергея Есенина. СПб., 1995. — 112 с.

Морохов Ф. А. Память учит и обязывает. Правда и ложь об убийстве Есенина. Ярославль, 1995. — 32 с.

*Куняев С. Ю., Сергей Есенин. М., 1995. — 120 с. (Роман-газета № 11–12).

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. М., 1995. — 573 с. + 24 л. ил.

Сидорина Н. К. Златоглавый: тайны жизни и гибели Сергея Есенина. М., 1995. — 304 с.

Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии. М., 1996. — 414 с.

Кузнецов В. И. Тайна гибели Есенина: по следам одной версии. М., 1998. — 334 с.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. М., 1999. — 654 с.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин: снова выплыли годы из мрака… Изд. доп. М., 2001. — 601 с. + 8 л. ил.

Морохов Ф. А. Трагедия Есенина — поэта-пророка: очерк-расследование. СПб., 2001. — 10 с. + ил.

Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии. Материалы Комиссии Всероссийского писательского Есенинского комитета по выяснению обстоятельств смерти поэта. 2-е изд. М… 2003. — 414 с.

Кузнецов В. И. Сергей Есенин. Тайна смерти (казнь после убийства). СПб., 2004. — 476 с. + 8 л. ил.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. Изд. 3-е, испр. и доп. М., 2005. — 593 с. + 24 л. ил.

*Панфилов А. Д. Есенин без тайн. М., 2005. — 414 с.

Безруков В. С. Есенин. История одного убийства. СПб., 2005. — 638 с.

Кузнецов В. И. Сергей Есенин. Казнь после убийства. СПб., 2005. — 352 с.

Хлысталов Э. А. Тайна гибели Есенина. Записки следователя из «Англетера». М., 2005. — 478 с.

Сидорина Н. К. Златоглавый: тайны жизни и гибели Сергея Есенина. 2-е доп. изд. М., 2005. — 318 с.

*Соколов Б. Сергей Есенин: Красная нить судьбы. М., 2005. — 512 с.

Маслов А. Загадочная петля. Кому выгодно «убить» поэта. Тайна последних дней Есенина. Ростов-на-Дону, 2006. — 268 с. + 4 л. ил.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. Изд. 4-е, испр. и доп. М., 2006. — 593 с. + 24 л. ил.

Хлысталов Э. А. 13 уголовных дел Сергея Есенина. М., 2006. — 508 с. + 16 л. ил.

*Сорокин В. В. Крест поэта. М., 2006. — 608 с.

*Лекманов О., Свердлов М. Сергей Есенин: биография. СПб., 2007. — 624 с. + 279 ил.

*Панфилов А. Д. Есенин без тайн. М., 2007. — 414 с. + 12 л. ил.

Безруков В. С. Есенин. История одного убийства. СПб., 2006. — 638 с.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. М., 2007. — 593 с. + 24 л. ил.

Ojcewicz G., Włodarczyk R., Zajdel D. Zabójstwo Sergiusza Jesienina. Studium kryminalistyczno-historycznoliterackie. Szczytno, 2009.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. М., 2010. — 593 с. + 24 л. ил.

Скороходов М., Коломийцева Е. Убийство Сергея Есенина. М., 2010. — 320 с.

Федорова Е. В. Гибель С. А. Есенина — закономерность или случайность? М., 2010. — 48 с.

Фомин В. К. Сергей Есенин. Обстоятельства гибели. 2-е изд. Воронеж, 2010. — 212 с.

«Не умру я, мой друг, никогда». Воспоминания, статьи, речи, интервью, документы об обстоятельствах гибели С. А. Есенина. Саратов, 2011. — 712 с.

*Николаев Г. Загадка Есенина. М., 2011. — 512 с.

*Лекманов О., Свердлов М. Сергей Есенин: биография. [2-е изд.]. СПб., 2007. — 608 с. + около 300 ил.

Дорошкевич В. А., Дубенюк А. И. Кто заказал убийство Сергея Есенина? Киев, 2012. — 62 с.

Федорова Е. В. Гибель С. А. Есенина — закономерность или случайность? 2-е изд., испр. и доп. М., 2012. — 63 с.

Мешков В. А. Убийство Есенина — преступление государства. Сергей Есенин: крымские страницы. Симферополь, 2013. — 189 с.

Безруков В. С. Есенин: история разоблачения самого загадочного убийства века. М., 2015. — 500 с.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. Изд. 7-е. М., 2015. — 593 с. + 24 л. ил.

Андреева Т. Как был убит Сергей Есенин. Новые неизвестные факты. М… 2016. — 182 с.

Астафьев Н. Ф. Трагедия в «Англетере»: действующие лица и исполнители. СПб., 2016. — 160 с.

Астафьев Н. Ф. Трагедия в «Англетере»: действующие лица и исполнители. 2-е доп. изд. СПб., 2017. — 160 с.

Агеева З. М., Смолин Г. А. Тайна гибели Сергея Есенина. «Черный человек» из ОГПУ. М., 2017. — 460 с.

*Куняев С. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. М., 2017. — 593 с. + 24 л. ил.

Фомин В. К. Фальсификация обстоятельств убийства С. А. Есенина: «софизм Гиляревского». Воронеж, 2019. — 236 с.

*Прилепин З. Есенин: Обещая встречу впереди. М., 2020. — 1030 с.


Избранные статьи

Дружинина Е. Сергей Есенин: самоубийство или?.. [Интервью с Ф. А. Мороховым] // Труд. 1989. № 101. 30 апреля. С. 3.

<Б.п.> «Голоса и краски России» // Литературная Россия. 1989. № 3. 20 января. С. 4.

Коваленко Л. «Очевидно, это след удара» // Литературная Россия. 1989. № 16. 21 апреля. С. 11.

Морохов Ф. А. Трагедия в «Англетере»: новая версия о смерти Есе-нина // Гудок. 1989. № 136. 13 июня. С. 4.

Дружинина Е. Самоубийство или?.. // Труд. 1989. № 178. 4 августа. С. 4.

Хлысталов Э. А. Как погиб Есенин? // Бакинский рабочий. 1989. № 271. 25 ноября. С. 4.

Софронова Н. Версии или пересуды? О смерти Сергея Есенина [Интервью с Б. С. Свадковским] // Медицинская газета. 1989. № 153. 22 декабря. С. 4.

Хлысталов Э. А. Тайна гостиницы «Англетер» // Москва. 1989. № 7. С. 178–193.

Куняев С. Смерть поэта. Версия // Человек и закон. 1989. № 8. С. 79–91.

Сидорина Н. К. «Меня хотят убить» // Слово. 1989. № 10. С. 68–73.

Шипулина Г. И. Уместно ли тут частное расследование? // Бакинский рабочий. 1990. № 11. 13 января. С. 4.

Шипулина Г. И. Мифы о смерти С. А. Есенина // Литературный Азербайджан. 1990. № 11. С. 107–118.

Сидорина Н. К. Где же ложь? // Московский литератор. 1990. № 4 (575). 2 февраля. С. 4.

Фомина Л. «Снова выплыли годы из мрака…» // Московская правда. 1990. № 93. 20 апреля. С. 3.

Меликсетян А. На смерть Есенина // Московский комсомолец. 1990. № 185. 15 августа. С. 4.

Меликсетян А. «Англетер». Ловушка поэту: по своей ли воле расстался с жизнью С. Есенин // Комсомольская правда. 1990. № 206. 8 сентября. С. 4.

Костылев В. Версия // Вечерний Ленинград 1990. № 298. 28 декабря. С. 3.

Лысцов И. Убийство Есенина // Молодая гвардия. 1990. № 10. С. 251–274.

Черносвитов Е. Что же произошло в «Англетере»? // Россия молодая. 1990. № 8. Август. С. 77–84.

Черносвитов Е. Еще раз о смерти Сергея Есенина // Ветеран. 1990. № 4. 15–21 января. С. 14–15.

Черносвитов Е. В. Тайна смерти Есенина // Учительская газета. 1990. № 41. 9–16 октября. С. 11.

Бажанов Б. Убийство Сергея Есенина // Коммунист Таджикистана. 1991. № 50. 13 марта. С. 3; № 53. 16 марта. С. 3; № 55. 19 марта. С. 3.

Чубайс О. «На смерть Сергея Есенина…» // Москва. 1991. № 9. С. 199–200.

Громов А. П., Маслов А. В. Смерть Есенина — факты и домыслы // Судебно-медицинская экспертиза. 1991. № 2. С. 58–60.

Кошечкин С. П. Смерть Сергея Есенина: две версии // Правда. 1991. № 161. 6 июля. С. 4.

Черносвитов Е. Айседора Дункан: царица жеста или… // Ветеран. 1991. № 28 (184). Июль. С. 8–9; № 29 (185). Июль. С. 8–9.

Маслов А. В. Факты и домыслы // Врач. 1991. № 5. С. 56–60.

Маслов А., Панов И. Тайна смерти. Что показала судебно-медицинская экспертиза // Совершенно секретно. 1991. № 7 (26). С. 26–27.

Свадковский Б. С. Правда и кривда о смерти Сергея Есенина // За и против. 1991. № 6. С. 4–9.

Сидорина Н. К. «Жизнь моя за песню отдана» // Дальний Восток. 1991. № 6. С. 72–95.

Черносвитов Е. Версия о версиях // Дальний Восток. 1991. № 6. С. 96–110.

Бажанов Б. Убийство Сергея Есенина. Частное медицинское расследование // Единство (Липецк). 1991. № 21. 23 мая. С. 7.

Хлысталов Э. Что остается поэту… Продолжается расследование обстоятельств гибели Сергея Есенина // Подмосковье. 1991. № 38 (56). 21 сентября. С. 10.

Морохов Ф. А. Трагедия поэта-пророка // Ленинградская милиция. 1991. № 41. Ноябрь. С. 5; № 42. Ноябрь. С. 5; № 43. Ноябрь. С. 5.

Морохов Ф. А. Еще раз о трагедии поэта-пророка // Криминальный вестник. 1992. № 36. Октябрь. С. 4.

Смерть Есенина: две версии // Правда. 1992. № 18. 23 января. С. 3.

От комиссии Есенинского комитета Союза писателей по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина // Московский литератор. 1992. № 3. Январь. С. 6.

Орлов А. Непознанный Есенин // Литературная Россия. 1992. № 7. 14 февраля. С. 5.

Западалов И. «Ни по моей, ни чьей вине…» // Нева. 1992. № 9. С. 279–286.

Сидорина Н. К. Фальсификация века // Русский вестник (Москва). 1992. № 10. 4–10 марта. С. 10.

Свадковский Б. С. Брызги на потолке // Независимая газета. 1992. № 66. 4 апреля. С. 7.

Чехонадский Ю., Прокушев Ю. Есенин сегодня, завтра и всегда // Литературная Россия. 1992. № 39. 25 сентября. С. 10–11.

Шнейдер И. И. Он хотел долго жить и долго петь // Эхо Литвы. 1992. № 194. 3 октября. С. 5.

Морохов Ф. А. «Трагедия Есенина — поэта-пророка» // Русь. 1992. № 1. С. 42–75.

Хлысталов Э. А. Сергей Есенин: самоубийство или убийство?: (Криминалистическое исследование) // Записки криминалистов. М., 1993. Вып. 1. С. 101–130.

Анищенко В. Я против всякого насилия // Федерация. 1993. № 4. 14 января. Газета в газете «Ладомир». С. 2.

Топтыгин С. Ю. Как скрывается правда об убийстве Есенина // Будущее России. 1993. № 1. [30 июня]. С. 2.

Поливанов К. Темен жребий русского поэта // Сегодня. 1993. № 31. 6 июля. С. 12.

Берестов С. Пылают страсти… Поэт погиб // Комсомольская правда. 1993. № 129. 14 июля. С. 8.

Смерть поэта — не точка, а многоточие… // Культура. 1993. № 28. 17 июля. С. 9.

Радзишевский В. Есенин: самоубийство или убийство? Точку ставят эксперты // Литературная газета. 1993. № 23. 17 июля. С. 3.

Кошечкин С. П. «Нас не забудет Русь». Правда и домыслы о творчестве и судьбе Сергея Есенина // Гласность. 1993. № 29. 12–18 авг. С. 8.

«Смерть Есенина — политическое убийство…» // Русь. 1993. № 8. С. 200–203.

Сорокин В. В. Крест поэта // Смена. 1993. № 12. С. 26–42.

Сергеева Т. Как о цветке неповторимом… [О работе Комиссии Есенинского комитета Союза писателей по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина] // Московская правда. 1993. № 133. 15 июля. С. 7.

Скороходов М. В. Снова о гибели Есенина // Книжное обозрение. 1993. № 31. 6 августа. С. 3.

Сергей Есенин: смерть после смерти. От Комиссии Есенинского комитета Союза писателей по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина // Независимая газета. 1993. № 149. 10 августа. С. 5.

Сидорина Н. К. Поэт себя не убивал: протест против заключения Комиссии по расследованию обстоятельств гибели С. А. Есенина // Советская Россия. 1993. № 94. 10 августа. С. 4.

Степанова И. Небесный барабанщик [О судебно-медицинской экспертизе по выяснению обстоятельств гибели С. А. Есенина] // Медицинская газета. 1993. № 66. 20 августа. С. 13.

Громов А. П. и др. Будем совестливыми [Коммюнике Комиссии Есенинского комитета Союза писателей по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина] // Книжное обозрение. 1993. № 34. 27 августа. С. 9–10.

Прокушев Ю. Л. Юрий Прокушев: «У нас не было права на ошибку»; Ни одна версия об убийстве С. Есенина не подтвердилась // Правда. 1993. № 169. 2 сентября. С. 4.

Сидорина Н. К. Незадолго до развязки // Русский вестник (Москва). 1993. № 34–35. [10 сентября]. С. 10.

От Комиссии Есенинского комитета Союза писателей по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина // Русский вестник (Москва). 1993. № 34–35. [10 сентября]. С. 11.

Глушкова Т., Проскурин П. и др. Продолжить расследование // Русский вестник (Москва). 1993. № 43. [16 ноября]. С. 2.

Есенин-Вольпин А. С. // Русский вестник (Москва). 1994. № 1. [25 января]. С. 1.

Башкирова Г. Александр Есенин-Вольпин: дорога домой // Общая газета. 1994. № 6 (31). 11–17 февраля. С. 4.

Шумихин С. В книге много прекраснейших мыслей и планов [К выходу в свет книги Э. Хлысталова «13 уголовных дел Сергея Есенина. По материалам секретных архивов и спецхранов»] // Сегодня. 1994. № 161. 25 августа. С. 10.

Пушкарь А. Сергей Есенин: «Меня хотят убить! Я, как зверь, чувствую это» [Об открывшихся обстоятельствах смерти С. А. Есенина] // Известия. 1994. № 176. 14 сентября. С. 5.

Морохов Ф. А. Убийство поэта // Молодая гвардия. 1994. № 7. С. 180–198.

Морохов Ф. А. Ложь и правда о гибели Есенина: возвращаясь к напечатанному // Русь. 1994. № 11. С. 106–114.

Морохов Ф. А. И все-таки это убийство / Интервью взял Н. Леонтьев // Литературная Россия. 1994. № 46. 18 ноября. С. 12–13.

Морохов Ф. А. Сергей Есенин: и все-таки это убийство! // Российские вести. 1994. № 249. 31 декабря. С. 3.

Кузнецов В. И. Трагедия в «Англетере» — и все-таки убийство // Российская газета. 1995. № 131. 8 июля. С. 9.

Кузнецов В. И. Убийство Сергея Есенина: мифы и действительность // Наш современник. 1995. № 12. С. 182–218.

Маквей Г. Есенин — поэт общечеловеческий // Вечерняя Москва. 1995. № 176. 22 сентября. С. 6.

Сидорина Н. К. Златоглавый // Русь державная. 1995. № 16 (22). С. 8.

Хлысталов Э. Тайна гибели поэта: к 100-летию С. А. Есенина // Гудок. 1995. №. 141. 29 июля. С. 4.

Пьяных М. Ф. Трагический Есенин // Нева. 1995. № 10. С. 175–182.

Акимов В. «До свиданья, друг мой, до свиданья…» // Аврора. 1995. № 10. С. 31–35.

Злобина А. Смерть в самую точку: а поиски убийц Есенина — графоманское излишество // Общая газета. 1995. № 51. 21–27 декабря. С. 10.

Гликин М., Леонтьев Я. Черный магнит «Англетера» // Общая газета. 1995. № 52 (128). 28 декабря 1995 — 3 января 1996. С. 7.

Теплов И. Увяданья золотом охваченный // Смена. 1995. №. 299. 28 декабря. С. 8.

Шумихин С. В. Есенин и миф о Есенине // Литературное обозрение. 1996. № 1. С. 4–12.

Корнилов В. Победа над мифом // Литературное обозрение. 1996. № 1. С. 26–27.

Кастрикин Н. Кто убил и кто инсценировал самоубийство Есенина // Литературная Россия. 1996. № 23. 7 июня. С. 4–5.

Кузнецов В. И. И все-таки убийство // Русь. 1996. № 2. С. 51–55.

Смирнов Н. Смерть Есенина без тайн [К выходу в свет сборника «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии»] // Щит и меч. 1997. № 7. 23 января. С. 14–15.

Кошечкин С. П. Есенина убила жизнь // Век. 1997. № 7. 28 февраля — 6 марта. С. 11.

Морохов Ф. А. Невозможно повеситься, как Есенин // Щит и меч. 1997. 20 марта. С. 14–15.

Кондаков В. До свиданья, друг мой, до свиданья… Факты и домыслы о смерти поэта Есенина // Рабочая трибуна. 1997. № 84. 14 мая. С. 4.

Маслов А. В. Кто убил Есенина // Новая газета. 1997. № 23. 9 июня. С. 20–21.

Кузнецов В. И. Есенин не повесился: поэта убили троцкисты из ГПУ! // Комсомольская правда. 1997. № 166. 11 сентября. С. 1, 2.

Сидорина Н. К. Поэта убивают за стихи // Сельская жизнь. 1997. № 146. 25 декабря. С. 15.

Смирнов Н. Факты и домыслы [По материалам книги В. Кузнецова «Тайна гибели Есенина: по следам одной версии»] // Щит и меч. 1998. № 82. 24 июля. С. 11.

Моисеева Н. И. О самоубийстве Есенина: анализ (версия) врача // Canadian American Slavic studies = Revue Canadienne Americaine d’etudes slaves. — Irvine (Cal.). 1998. Vol. 32. № 1–4. С. 169–171.

Маслов А. В. Фальсификация века // Маслов А. В. Смерть не поставила точку: расследования судебного медика. М.,1999. С. 98–176.

Маслов А. Тайна смерти Есенина: эксперты ставят точку // Медицинская газета. 1999. 15 октября. С. 15.

Лагуновский А. Тайна гибели Есенина: Комментарии к новой версии гибели поэта // Вопросы литературы. 1999. № 6. С. 286–290.

Скальский В. «Дом Герцена» // Независимая газета. 2000. № 58. 31 марта. С. 16.

Кузнецов В. И. Защитник Христа // Литературная Россия. 2000. № 47. 24 ноября. С. 12–13.

Кузнецов В. И. Он скрывал тайну гибели Есенина: к 75-летию трагедии в «Англетере» // Новый журнал. 2000. № 2. С. 90–121.

Кузнецов В. И. Фальсификаторы // Молодая гвардия. 2000. № 11/12. С. 110–145.

Поэт себя не убивал // Минуты века. Городская аналитическая газета. 2000. № 1.

Маслов А. В. Убийство Сергея Есенина — просто миф // Комсомольская правда. 2000. № 240. 28 декабря. С. 19.

Титаренко В. «И тогда я выстрелил в Есенина…» // Чудеса и приключения. 2000. № 6. (http://lamo.narod.ru/hobbi/articles7_hobbi.html).

Хлысталов Э. А. Неизвестное уголовное дело Сергея Есенина // Литературная Россия. 2003. № 28. 11 июля. С. 16.

Лысов А. Г. «Напылили кругом, накопытили…»: к вопросу о гибели Сергея Есенина (роман «Вор» Леонида Леонова) // Вопросы филологии и книжного дела. Ульяновск, 2004. С. 46–64.

Молин Ю. А. Убийство, которого не было! // Вестник МАПО. 2004. № 5 (30). С. 7.

Карохин Л. Уважайте Есенина! // Санкт-Петербургские ведомости. 2005. № 242. 24 декабря. С. 5

Лесин Е. Есенин. Утонул в 25 году. Писатель, самоубийство и нерусь чекистская // НГ Exlibris (Еженедельное приложение к «Независимой газете» 2005. № 37 (338). 6 октября. С. 1).

Коннов И. «До свиданья, друг мой, до свиданья» // Южный Урал. 2005. № 273–274. 27 декабря. С. 7–8.

Ромашенкова Т. «Есенин повесился сам!» [Интервью с Е. С. Мишиным] // Смена. 2005. 8 декабря. С. 6.

Безруков В. С. Осененные Есениным [Беседа с автором книги «Сергей Есенин. История одного убийства»] // Тверская, 13. 2005. № 142. 26 ноября. С. 1–2.

Неделько Н. Ф. Судебно-медицинские аспекты трагической гибели С. А. Есенина // Сибирский медицинский журнал (Иркутск). 2005. № 1. Январь. С. 87–95. https://cyberleninka.ru/journal/n/sibirskiy-meditsinskiy-zhurnal-irkutsk

Желтов В. Есенин умер при допросе [Интервью с Н. Н. Брауном] // Новости Петербурга. 2006. № 10. 14–20 марта. С. 8–9.

Шапошникова Е. Есенин: роман со смертью // Труд. 2006. 26 декабря. С. 4, 8.

Баша В. Убийство Сергея Есенина // Мир новостей. 2008. № 49. 25 ноября. С. 37; № 50. 2 декабря. С. 28; № 51. 9 декабря. С. 34.

Конухов Б. «Предназначенное расставанье» // Наш современник. 2008. № 12. С. 258–266.

Булгакова О. Самоубийство невозможно убийство // Слово. 2008. № 28 (600). 25–31 июля. С. 11, 14.

Ардов В. Е. «Я вам расскажу совершенно поразительную историю…» // Вопросы литературы. 2009. № 3. С. 416–448.

Скороходов М. В. Смерть Есенина как культурологический феномен // Вестник Новгородского гос. университета им. Ярослава Мудрого. В. Новгород, 2009. № 54. С. 73–76.

Москвина З. Текст как свидетель: кто автор стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья»? // Литературная Россия. 2010. № 40. С. 1, 7–10.

Москвина З. Смерть Сергея Есенина: между кривдой и правдой // Литературная Россия. 2010. № 51 (2485). С. 8–10.

Куняев С. Ю. Сергея Есенина убили за телеграмму царю // Комсомольская правда. (Москва). 2010. № 147. 2 октября. С. 15.

Панин И. О, сколько нам открытий чудных… Есенина «убивают» снова и снова // Литературная газета. 2010. № 40. 13–19 октября. С. 4.

Марченко А. «В декабре в той стране…» // Вопросы литературы. 2011. Вып. 5. С. 197–250.

Акимов В. М. А что говорили современники Есенина? // Михайловский замок. СПб., 2011. Вып. 6. С. 115–118.

Глушаков П. Игра со смертью в стихотворении Сергея Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья…» // Вопросы литературы. 2014. Вып. 5. С. 276–300.

Коломийцева Е. Ю., Скороходов М. В. Есениниана русского зарубежья: эмигрантская газета «Новое русского слово» — к 25-летию со дня смерти Есенина // Современное есениноведение. (Рязань). 2015. № 4 (35). С. 10–20.

Салабай Н. М. «Жил на свете Есенин Сережа…» // Труд. 2015. № 73–74. 2 октября. С. 6.

Сидорина Н. Поэта убивают за стихи // Русский вестник. 2015. № 26. <Декабрь>. С. 11.

Битиров Э. Петля в «Англетере» // Кабардино-Балкарская правда. 2015. № 191. 10 октября. С. 10.

Бертовский Л. B., Клюева В. М., Лисовецкий А. Л. Смерть Сергея Есенина: криминалистический взгляд на культурно-историческое событие // Вопросы литературы. 2018. №. 5. С. 153–165.

Чаркова А. Е. Дифференциальная диагностика повешения и удавления петлей на примере смерти С. А. Есенина с точки зрения современной судебной медицины // Бюллетень Северного государственного медицинского университета. 2018. Вып. 41. № 2. С. 115–117.

Прилепин З. «Есенин не был „почвенником“ с капустой в бороде» // Культура. 2019. № 34. 4–10 октября. С. 3.

Прилепин З. «Если бы все было по закону, Сергея Есенина посадили бы в тюрьму и надолго…» // Комсомольская правда (Москва). 2019. № 106. 24 сентября. С. 22.

Прилепин З. «У Есенина был роман с поэзией, алкоголем и советской властью» // Труд. 2019. № 91–92. 20 декабря. С. 8.

Шепета И. Одолели нас люди заезжие // Литературная Россия. 2019. № 22. 14–20 июня. С. 8–10; № 23. 21–27 июня. С. 12–13.

Сидорина Н. К. «Дайте родину мою…»: к 95-летию гибели Сергея Есенина // Русский вестник (Москва). 2021. № 1. С. 14.

Кочнева Е. В., Крусанов А. В. Посмертная маска Есенина в Пушкинском Доме // Собрание. 2021. № 15. Сентябрь. С. 34–44.

Список сокращений

АСО УГРО — Активно-секретное отделение уголовного розыска

ВНИИСЭ — Всероссийский научно-исследовательский институт судебной экспертизы

ВЦИК — Всесоюзный центральный исполнительный комитет

ГЛМ — Государственный литературный музей, ныне ГМИРЛИ им. В. И. Даля

ГМИРЛИ им. В. И. Даля — Государственный музей истории российской литературы им. В. И. Даля

ГОЭЛРО — Государственный план электрификации России

ГПУ — Государственное политическое управление

ГРМ — Государственный Русский музей

Гублит — Губернский отдел главного управления по делам литературы и издательств Наркомпроса РСФСР

ГУЗАМО — Главное управление здравоохранения Мособлисполкома

ИМЛИ — Институт мировой литературы

ИНХУК — Институт художественной культуры

ИРЛИ — Институт русской литературы Российской академии наук

КГБ — Комитет государственной безопасности

ЛГМ — Ленинградская городская милиция

Ленгублит — Ленинградский губернский отдел главного управления по делам литературы и издательств Наркомпроса РСФСР

ЛЕНОГИЗ — Ленинградское объединение государственных издательств РСФСР

ЛО ВСП — Ленинградское отделение Всероссийского союза писателей

ЛО ВССП — Ленинградское отделение Всероссийского союза советских писателей

МГБ СССР — Министерство государственной безопасности СССР

МК СССР — Министерство культуры СССР

НКВД — Народный комиссариат внутренних дел

Областлит — Ленинградский областной отдел Главного управления по делам литературы и издательств Наркомпроса РСФСР

ОБЛОНО — Областной отдел народного образования

ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление при СНК СССР

ОР ГРМ — Отдел рукописей Государственного Русского музея

ОР ИМЛИ РАН — Отдел рукописей Института мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук

Петроглавлит — Петроградский окружной отдел Главного управления по делам литературы и издательств Наркомпроса РСФСР

ПП ГПУ ПВО — Полномочный представитель Государственного политического управления в Петроградском военном округе

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства

РКП — Российская коммунистическая партия

РО ИРЛИ РАН — Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук

Севзапкино — Северо-Западное областное управление по делам фотографии и кинематографии

СМ СССР — Совет министров СССР

УК — Уголовный кодекс

УМВД — Управление Министерства внутренних дел

ЦГА ИПД — Центральный государственный архив историко-политических документов

ЦГА СПб — Центральный государственный архив Санкт-Петербурга

ЦГАЛИ СПб — Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга

ЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией

ЭКЦ МВД — Экспертно-криминалистический центр Министерства внутренних дел

Поэтажный план гостиницы «Англетер»

План подвала и первого этажа


План первого этажа и антресоли


План второго этажа. Стрелкой указан пятый номер, где жил С. А. Есенин


План третьего этажа


План четвертого этажа


План пятого этажа

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги