Гидра-2. Криминальные истории 60-х

НОЧНОЙ ПОЖАР (Рассказ следователя Сазонова)

Когда наша следственная группа прибыла на место пожара, там было тихо и пустынно. Сгорела только верхняя часть дома — крыша, потолок, обгорели верхние бревна. Сруб остался почти полностью не тронутым огнем, только почернел и местами обуглился. Дворовые постройки — сарай, коровник, дровяной склад, другие сооружения — были целы. Вокруг дома земля была утоптана, забор поломан. На огороде небольшими кучами лежала сухая ботва от картошки. Обгорела липа, росшая рядом с домом. Ее обуглившиеся ствол и ветви торчали в небо черными мертвыми пальцами, словно взывали о помощи. Холодный осенний ветер раздувал золу, качал оборванные электрические провода.

Ранним воскресным утром в районный отдел внутренних дел позвонил участковый инспектор Долгоруков и сообщил, что в деревне Завидово ночью был пожар. Горел пустовавший дом. При тушении пожара обнаружен обгоревший труп человека. И вот теперь нашей следственной группе нужно было на месте разобраться с причиной пожара, установить личность погибшего и причину его смерти.

К нам подошел инспектор Долгоруков, с которым я был знаком, поздоровался.

— Труп там, в сарае, — сказал он.

— Мы все вместе — судебно-медицинский эксперт, фотограф, участковый и я — направились к сараю. На самодельных носилках лежали обуглившиеся останки человека, прикрытые сверху грязной, обгоревшей тканью. Фотограф сделал несколько снимков. Эксперт начал осмотр. Мы с участковым отошли в сторону.

— Расскажите, что вам известно о пожаре, — сказал я.

— Пожар возник ночью. Отчего — неизвестно, — начал свой рассказ участковый. — Я спал, меня разбудили. Когда я приехал, дом уже был охвачен пламенем. Горели крыша, чердак. Прибежали мужики с баграми, ведрами. Стали заливать огонь. Потолок прогорел и рухнул внутрь дома. Пожар был очень сильным. К дому близко нельзя было подойти, — обжигало. В это время приехали пожарники, залили огонь. В доме обнаружили труп. — Участковый замолчал.

— Вы говорите, что горели крыша и чердак. Наверное, пожар возник там?

Участковый посмотрел на меня, некоторое время подумал.

— Да, наверное, там.

— Кому принадлежал дом? — спросил я.

— Вообще это дом старика Панкратова. Но он последнее время перед смертью жил у сына в городе. Дом пустовал. Эта деревня — вымирающая, — сказал участковый. — В ней все меньше жильцов остается. Некоторые перевезли свои дома на центральную усадьбу, некоторые вообще уехали.

— У Панкратова — один сын?

— Два. Старший, Василий живет на центральной усадьбе, а младший, Петр — в городе. Старик здесь жил один. Жена его умерла года два назад. Этим летом он сильно заболел. Его увезли в город, положили в больницу. Кажется, там он и умер.

— Давно?

— Нет. Недели две или три назад.

— Что известно о трупе?

— Ничего. Он очень сильно обгорел. Опознать невозможно. Вроде мужик.

— Давайте осмотрим место происшествия, составим протокол, — сказал я. — Пригласите понятых.

Осмотр и описание пожарища заняли довольно много времени, однако каких-либо следов, вещественных доказательств, дающих ниточку для установления причин пожара, обнаружено не было.

После окончания осмотра и составления протокола я подошел к судебно-медицинскому эксперту, который находился в сарае рядом с трупом.

— Ну, что удалось установить? — спросил я.

— Очень мало. Труп сильно обгорел. Верхняя часть — голова, руки почти полностью сгорели. Он, по-видимому, долгое время находился непосредственно в очаге пожара. — Эксперт некоторое время помолчал. — Смерть, наверное, наступила от асфиксии. Легкие задымлены, в них пепел. Мужчина был в нетрезвом состоянии. Это все, — закончил эксперт.

— Можно предположить, что погибший задохнулся от дыма и пепла? — Я смотрел на эксперта.

— Да, такое предположение вполне возможно. Во всяком случае, до наступления смерти он дышал воздухом, наполненным дымом и пеплом. Думаю, что он находился в закрытом помещении, в котором что-то горело.

— Как вы думаете, где он находился? — Эксперт смотрел на меня и молчал. — Дело в том, — продолжал я, — что пожар возник на чердаке и сначала горела крыша. Потом огонь распространился на стены, прогорел и упал внутрь дома потолок. Вскоре пожар был потушен. Пол в доме и многие вещи целы. Если погибший до начала пожара находился внутри дома, мог он так сильно обгореть?

Эксперт задумался, посмотрел на обгоревший сруб дома.

— Думаю, что нет. Он, по-видимому, был на чердаке.

«Если это так, — подумал я, — то внутрь дома он мог упасть, когда рухнул потолок».

— Вы не скажете, — обратился я к участковому, — труп лежал сверху или под обрушившимся потолком?

— Он лежал среди обгоревших досок и балок. Такое было впечатление, что он упал вместе с ними.

— У вас сложилось такое впечатление, когда вы его увидели?

— Да, я сразу так подумал. Он лежал как-то неловко, изогнувшись, вверх ногами.

— Кстати, — сказал эксперт, — сохранилась часть сапога только на одной ноге. Вторая — без обуви.

— Может быть, она сгорела? — высказал предположение участковый.

— Нет, второго сапога не было на ноге. Вот посмотрите. — Действительно на левой ноге были видны остатки сапога. — Видите, — продолжал эксперт, — нога, на которой была обувь, обгорела значительно меньше, а вторая — больше. Значит, на ней не было сапога с самого начала пожара. Может быть, погибший сам снял его? Допустим, ложился спать, начал разуваться, а тут — пожар.

— Надо поискать второй сапог, — сказал я. — Не мог же потерпевший прийти сюда в одном сапоге.

Вместе с участковым мы внимательно осмотрели все внутри дома. Ничего обнаружить не удалось.

— Наверное, он сгорел, — высказал предположение участковый.

Я решил осмотреть весь участок. «Если не удастся найти сапог, может быть, удастся обнаружить что-нибудь другое, представляющее интерес», — подумал я.

Вскоре, буквально через несколько минут после начала осмотра под кустом смородины я увидел совершенно целый, совсем не обгоревший кирзовый сапог. Осторожно взяв его за край голенища, я осмотрел его. Сапог был с правой ноги. Подошва и нижняя часть его — в грязи. «Наверное, это второй сапог погибшего. Но как он здесь оказался? Почему возникла необходимость снимать его с ноги? Если потерпевший находился во время возникновения пожара на чердаке, что побудило его снять сапог и выбросить его с чердака? Может быть, этого человека насильно засунули на чердак, когда тот уже горел? Или затащили туда и после этого подожгли? Почему? Чтобы скрыть следы другого преступления — убийства? Но этот человек попал на чердак живым: он дышал, когда чердак уже горел. Возможно, он был без сознания. Могла возникнуть борьба, в процессе которой сапог слетел с ноги. Одни вопросы и предположения. Во всяком случае, есть достаточные основания полагать, что, кроме погибшего, при возникновении пожара был кто-то еще. И, возможно, не один. И не исключено, что он хватался за сапог руками. Значит, на нем могут быть отпечатки пальцев…» В это время, прервав мои размышления, подошел участковый.

— Нашли сапог. Как в настоящем детективе, — сказал он. — Труп — в доме, обувь — на огороде. Криминальная загадочная история.

— Вы не знаете, кто в деревне носил такие сапоги? — спросил я участкового.

— У нас их многие носят. В сельмаге постоянно продают.

Я внимательно осмотрел сапог. Сорок второго размера, средней изношенности. Слегка стоптан на правую сторону, видимо, его носили постоянно — и в дождливую, и в сухую погоду: сапог принял форму ноги. Заглянул внутрь сапога: может быть, там осталась портянка или находятся другие вещи. Пусто. Только болтались петли, с помощью которых сапог надевали на ногу. Странно, правая петля была засалена и надорвана, левая — совершенно новая, чистая. Что бы это могло значить? По-видимому, пользовались только правой петлей, левой — нет. Почему?

Может быть, хозяин сапога — однорукий?

— В этой деревне или на центральной усадьбе есть однорукий мужчина?

Участковый задумался.

— Есть. Кошкин Матвей. У него левая рука не развита с детства. Его Сухоруким зовут. Пьяница. Говорит, ему от природы положено пить, для работы нужны две руки, а у него одна, правая. Чтобы стакан держать.

— Чем он занимается?

— На скотном дворе сторожем работает. Летом как-то пас стадо. Напился. Коров порастерял. Судили его. Дали принудработы. Отрабатывает в совхозе. А что? — спросил участковый.

— Надо съездить к нему домой. И привезите его сюда, если, конечно, его найдете.

— Найдем. Куда он денется, — ответил участковый.

Он тотчас завел свой мотоцикл и уехал. А я отнес сапог в сарай.

Теперь нужно поговорить с жителями деревни. Куда пойти? Двери двух соседних домов были на замках, окна заколочены. В третьем доме кто-то жил. Я направился туда. На дворе находилась пожилая женщина. Поздоровавшись, я представился. Она пригласила меня в дом.

— Вы уж извините, — сказала она. — Дома-то у меня не очень красиво. Одна живу. Сын — в городе. Зовет меня туда. Но у нас с невесткой отношения не очень хорошие. Поэтому я здесь, пока здоровье есть. Летом они ко мне приезжают. Летом здесь хорошо.

— Что вы можете рассказать о Панкратовых, о пожаре?

— Ничего, — ответила она. — Говорят, что в городе люди ничего не знают друг о друге. Сейчас и в деревне также. Живут каждый в своем доме. В гости друг к другу не ходят. Раньше на работе встречались. Вместе работали. А сейчас я — на пенсии.

— Дом кто строил?

— Сам, Панкратов Захар. Потом, правда, Петька, младший сын, его ремонтировал. Когда жил еще здесь. Затем он в город уехал. Женился там. А Захар здесь жил, один. После того как Елена, его жена, померла. А этим летом сам заболел и к Петьке уехал. Адом остался пустой. Дом-то у них хороший был, большой, почти новый. Не то что моя избушка на курьих ножках.

— Василий помогал дом ремонтировать?

— Нет. Его жена говорила, что у них дом хороший, а дом отца им не нужен. Кто в том доме живет, тот пусть и ремонтирует. Так мне Захар говорил.

— Петр приезжал сюда?

— Кажись, да. Осенью я его видала. Он картошку копал. Спросила, как отец. Он сказал, что плохо. А вскоре я узнала, что помер он.

— О пожаре что можете сказать?

— Ничего не знаю. Ночью услыхала шум, крики, машины гудели. Увидела красные сполохи от пожара. Я плохо себя чувствую, болею. Наломалась за свою жизнь. Все время в деревне, на ферме работала. Труд тяжелый, физический. Теперь руки болят, ноги, все тело. Услыхала я шум, встала, вышла на улицу. Вижу, дом Панкратова Захара горит. Постояла и ушла в дом. Долго заснуть не могла. Только что встала.

— Как вы думаете, дом кто-то поджег или он сам загорелся?

— Не знаю, может, и подожгли. Пьяница какой-нибудь. Здесь иногда ходят такие. И даже ночуют в пустых домах. Летом. Туристы, другие разные люди.

На этом разговор наш закончился. Когда я вышел на улицу, то увидел мотоцикл, на котором вернулся участковый. Он ждал меня около сгоревшего дома.

— Не нашел я Кошкина. Был у него дома, на ферме. Нигде нет. Жена сказала, что еще вчера вечером ушел из дома. Может быть, напился, спит где-нибудь.

— Я думаю, что мы его никогда больше не найдем, — сказал я. Долгоруков недоуменно смотрел на меня. — Я думаю, что он лежит в сарае.

— Это он сгорел вместе с домом? Может быть, он и поджег? — высказал предположение участковый.

— Возможно, — ответил я. — У меня к вам просьба. Поезжайте в райцентр, возьмите в райотделе служебную разыскную собаку с проводником, эксперта-криминалиста Панкина — вы его знаете, — найдите Панкратова Петра и с ними возвращайтесь.

— Будет сделано, — ответил участковый и тотчас уехал.

А я встретился почти со всеми жителями деревни и поговорил с ними о пожаре. Никто ничего нового не сказал. От чего возник пожар — не знали. Кошкина вечером в деревне не видели.

Вскоре после того, как я вернулся к сгоревшему дому, приехал участковый. Из милицейского газика вышли эксперт, проводник с собакой и незнакомый молодой мужчина, по-видимому, Панкратов Петр.

— Все выполнено, — по-военному доложил участковый.

Я его поблагодарил и подошел к эксперту.

— Можно, я осмотрю дом? — спросил Панкратов.

— Пожалуйста. Только никуда не уходите, мне нужно с вами поговорить, — ответил я.

— Хорошо. — Петр направился к дому.

— В сарае находится сапог, — сказал я эксперту. — Нужно снять все имеющиеся на нем отпечатки пальцев, Сапог грязный, некоторые отпечатки видны невооруженным глазом.

Мы вместе с экспертом пошли к сараю. Там я передал ему сапог, эксперт начал работать, а я подошел к Панкратову, который стоял около дома и хмуро смотрел на него.

Разговор с Петром Панкратовым состоялся около сарая. Мы сидели на скамейке. Петр рассказал о смерти отца, о том, что последнее время он жил у него.

— Что хранилось на чердаке дома? — спросил я.

— Сено. Его еще отец туда положил.

— Как можно было попасть на чердак?

— С крыши веранды. Через дверь, которая запиралась на вертушку. Был лаз и с веранды.

— Дом был заперт на замок?

— Да. Дверь, ведущая на веранду, была закрыта на висячий замок, а внутрь дома с веранды — на врезной.

— У кого были ключи?

— У меня. От навесного замка, кажется, был ключ и у Василия. Брата. А от врезного мы хранили за подоконником на веранде.

— Дом кому отец завещал?

— Он завещания не оставил. Сказал, что мне. Я его ремонтировал, потратился. Василий в ремонте не участвовал. У меня двое маленьких детей. Думали, что жена с ними будет летом жить. Здесь огород, сад, рядом речка. А получилось вот так.

— Кто мог поджечь дом?

Панкратов молча смотрел на меня. Затем пожал плечами.

— Не знаю.

У меня больше вопросов не было. Панкратов попросил разрешения очистить дом от грязи, обгоревших досок, собрать сохранившиеся вещи. Я разрешил.

Эксперт сказал, что сапог обработан. Фотограф сделал снимки, я попросил фотографа поехать в районный центр, проявить и отпечатать снимки. А сам, аккуратно завернув сапог в бумагу, вместе с участковым инспектором, экспертом и проводником с собакой поехали на центральную усадьбу совхоза. Там я попросил участкового изъять в присутствии понятых обувь и некоторые носильные вещи Кошкина, других людей. Все эти вещи мы разложили на полу в конторе совхоза. Собаке дали понюхать сапог, найденный около сгоревшего дома, и проводник стал подводить ее к лежащим на полу вещам и обуви. Собака некоторое время обнюхивала их, затем отворачивала голову, грустно смотрела на проводника, как будто осуждала его неправильное поведение. Когда он подвел собаку к ботинкам, принадлежавшим Кошкину, она взвизгнула, залаяла и схватила их, как будто говорила, что это те самые ботинки, которые она ищет. Мы несколько раз меняли место ботинок Кошкина, подводили собаку также к его вещам, и всякий раз она лаяла и хватала их зубами. Сомнений не было — сапог принадлежал Кошкину. Я составил протокол.

«Итак, при пожаре, наверное, погиб Кошкин, если он вчера не передал сапоги кому-нибудь другому. Об этом необходимо поговорить с его женой».

Жена Кошкина вошла в контору, настороженно и тревожно глядя на меня. Я предложил ей сесть. Она осторожно опустилась на стул.

— Скажите, пожалуйста, в какой обуви ушел вчера ваш муж из дома?

— А что? Зачем вам это надо? Он что-нибудь натворил?

— Я с вами разговариваю, как со свидетелем. А свидетель обязан отвечать на мои вопросы и говорить только правду.

Она молча смотрела на меня.

— В сапогах ушел.

— В каких?

— Обыкновенных, в каких всегда ходит.

— Это его сапог?

Она внимательно осмотрела сапог, заглянула вовнутрь, посмотрела на петли.

Его. Чей же еще? Потерял, что ли? Во до какой степени нажрался, дурак старый. — Она зло отвернулась.

— Он вчера в этом сапоге ушел?

— В этом. Больше ему не в чем. Одни они у него. А может, он их продал? На водку обменял, босым остался. Пьяница проклятый. Надоел мне уже. Другие — в дом, а он — все из дома. Дети у нас уже взрослые. Стыдно им за такого родителя. И никакая лихоманка его не берет. Напьется, спит на улице. Проспится и опять — как огурчик. Хоть бы чихнул. Милиция его задержала, что ли? Почему вы им интересуетесь?

Я молчал, думал, как ей сказать о том, что он погиб при пожаре. Решил, что вначале нужно закончить разговор. Сообщение о его смерти может вывести ее из равновесия. Неизвестно, как она себя после этого поведет.

— Когда и куда он ушел вчера из дома?

— Черт его знает, куда он подался. В магазин, наверное. У него одна дорога.

— Вы никуда сегодня не уезжаете?

— Нет. Куда мне ехать? Дома буду.

— Может быть, я вас еще вызову.

— Пожалуйста, — сказала она и, не прощаясь, вышла.

«Итак, теперь нужно установить, где был вчера вечером Кошкин, с кем встречался. Коли он находился в магазине, его должен был видеть продавец. Надо с ним поговорить».

В магазине стояла небольшая очередь. Продавец, женщина средних лет, что-то взвешивала покупателю. Участковый обратился к людям, стоявшим в очереди:

— Граждане, мы на несколько минут оторвем продавца. Нам нужно с ней поговорить. — Все молча смотрели на него. Рука продавца повисла в воздухе. Мы прошли за прилавок, а затем вместе продавцом — в подсобное помещение, заставленное мешками, различной посудой, ящиками с продуктами, другими товарами. Продавец настороженно смотрела на нас.

— Вы не волнуйтесь, — сказал я ей. — Нас интересует Кошкин Матвей. Он вчера вечером был у вас в магазине?

— Был, — утвердительно ответила женщина.

— Что он здесь делал, с кем разговаривал, куда и с кем ушел?

— Соображал, с кем бы выпить. Со многими разговаривал. Надоел он мне, почти каждый вечер здесь находится. Я попросила его выйти из магазина. Куда он ушел, я не знаю.

— Кто, кроме вас, видел его в магазине?

— Многие. Все, кто был здесь. Тимофеевна, — вдруг громко сказала продавец, открыв дверь в торговый зал магазина, — ты вчера вечером была в магазине?

— Ну, — утвердительно ответила Тимофеевна.

— Кошкина видела?

— Ну, видела.

— Куда он ушел и с кем?

— Кажись, с Замошкиным Николаем.

— Во, слыхали. Больше я ничего не знаю, — сказала продавец, как бы заканчивая наш разговор.

Из магазина мы пошли к Замошкину. Он с сыном, парнем лет семнадцати, пилил на дворе дрова. Поздоровались. Он спокойно смотрел на участкового.

— Вы вчера вечером видели Кошкина? — спросил я его.

— Да, у магазина. Потом он увязался за мной. Предлагал мне выпить. Но я отказался. Мы раньше иногда с ним выпивали, а сейчас я это дело бросил. Водка до хорошего не доводит.

— Куда он пошел после встречи с вами?

— Черт его знает. Он по всей деревне ходит, когда выпьет. Суббота для него — святой день. На неделе — трезвый, а в субботу обязательно напьется.

— Я его ночью, часов в двенадцать видел вместе с дядей Василием Панкратовым, — сказал сын.

— Пьяных? — спросил отец.

— Да, шли, качались.

— Этот тоже такой. Два сапога — пара. Тоже ни одного выходного не пропустит. Обязательно напьется. Вчера дом его отца сгорел. Я, другие мужики ездили тушить. А его дома не оказалось. Напился, наверное, и спал где-то. Даже жена не знала, где он. Во как.

Поблагодарив Замошкина, мы вместе с участковым направились к Панкратову. Постучавшись, вошли в дом. Увидев нас, Панкратов, сидевший за столом, застыл, напряженно глядя в нашу сторону. Замерла у печи жена. Они как будто испугались нас.

— Вы вчера видели Кошкина? — спросил я, обращаясь к Панкратову.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— А что?

— Нас интересует, видели ли вы вчера вечером Кошкина?

— Н-нет, то есть да, видел.

— Так видели или нет?

— Видел. На улице.

— Расскажете подробнее.

— Он шел по улице. Я его видел.

— Подробнее. Вы вместе с ним ходили по улице? — Опять тот же быстрый настороженный взгляд. Молчание. — Может быть, вам провести очную ставку с теми людьми, которые видели вас вместе с Кошкиным, когда вы шли по улице?

Он снова бросил на меня быстрый взгляд.

— Да, шел. Один раз. Рядом. Он — сам по себе, я — сам по себе.

— Вместе с ним выпивали?

Опять затяжное молчание.

— Что вы от меня хотите? — срывающимся голосом вдруг заговорил он. Казалось, что он может расплакаться.

— Я хочу, чтобы вы рассказали все, что произошло вчера ночью с вами и Кошкиным.

— Ничего не произошло, ничего, — срывающимся голосом почти кричал он. — Напился он, как свинья, и все.

— Что — все?

— И все. И больше я ничего не знаю.

— Где напился?

— Сам напился. У него была бутылка.

— Ну и что дальше?

Дальше он ушел. И все. — Панкратов отвернулся, зашмыгал носом.

— Ну, договаривайте до конца, — сказал я.

Участковый напряженно смотрел на Панкратова. У плиты застыла его жена. Панкратов вдруг заплакал, всхлипывая тоскливо и безысходно. Я жестом показал участковому, чтобы он вывел из комнаты жену Панкратова. Тот взял ее под руку, и они вместе вышли.

— Ну, так что случилось, рассказывайте.

Панкратов вытер кулаком слезы, шмыгнул носом.

— Разве это дело, когда одному все, а другому — ничего, а? Я что — не сын?

— А кто сказал, что вам — ничего? — спросил я, до конца не осознавая, о чем идет речь.

— Отец сказал — дом Петру, у него дети. Но это неправильно, я с этим не согласен.

«Почему он завел разговор о доме?» — мелькнула у меня мысль.

— По закону вы такой же наследник дома и всего имущества, как и ваш брат Петр. И если бы вы обратились, суд вам выделил бы ровно половину.

Он посмотрел на меня.

— Это — правда?

— Да, так гласит закон.

— Какой я дурак, какой я дурак! — Он ударял себя кулаком по лбу.

— А что случилось?

Он поднял на меня глаза, посмотрел некоторое время, затем опустил взгляд, но ничего не ответил. Молчание затягивалось.

— Но вернемся к Кошкину. Что вы с ним делали вчера ночью?

Панкратов смотрел на меня прямым, каким-то просветленным взглядом.

— Сгорел он. — Панкратов выругался, наклонил голову, зашмыгал носом.

— Как сгорел? — спросил я.

— Вместе с домом. Черт нас понес туда, — вытирая слезы рукой, говорил он. — Не хотел я поджигать дом. Но как-то так получилось, по пьянке. Сухорукий, то есть Кошкин сказал — не видать тебе дома, как своих ушей. Петькин он. Мне стало обидно. Думаю, пусть лучше никому не достанется. Мы вроде ночевать там хотели, на чердак забрались. А меня вот здесь… — Он показал рукой на грудь. — Словно черт зудит и зудит: не твой это дом, не твой. Обозлился я, поджигай, говорю Кошкину. Тот и поджег. Сено вспыхнуло сразу. Потом уж хотели потушить, но где там! Кошкин упал. Я хотел его вытащить. Потянул за ноги. Стащил сапог. Сам чуть не задохся, а он — как бревно, ни с места. Выскочил и убежал. Черт попутал. Судите меня. Виноват я — родительский дом спалил. — Он смотрел на меня мокрыми жалкими глазами, растирая по лицу слезы. — Водка виновата.

«И незнание закона», — подумал я.

Проведенная экспертиза установила, что отпечатки пальцев на уцелевшем сапоге Кошкина оставлены Панкратовым Василием.

Вскоре состоялся суд. Панкратов был приговорен к лишению свободы.