Часть четвертая.
ЗИМНЯЯ КАМПАНИЯ.


Дежурившие на аванпостах на участке 87-го пехотного полка солдаты только что сменились. Было 05.00, трещал жуткий мороз. Столбик термометра не поднимался выше 25 градусов мороза. Люди пробирались через снег к маленькой речушке Яхрома. Дымки из труб крестьянских изб в долине реки поднимались прямо к серому утреннему небу. Стояла тишина. 87-й пехотный полк входил в состав 36-й моторизованной дивизии. Полки из Райнштадта-Гессе держали фронт по линии, пролегавшей от Волжского водохранилища к югу от Калинина, называемого также Московским морем, и Рогачево. Столь протяженный участок приходилось контролировать при помощи отдельных опорных пунктов. Для создания более надежного рубежа в полках просто не хватало личного состава. Они были обескровлены, а хуже того, совершенно вымерзли. При температуре от 30 до 40 градусов ниже нуля никто не мог просидеть в снегу на переднем крае больше часа. Если, конечно, на нем не было тулупа и валенок, меховой шапки и меховых или ватных рукавиц. Но военнослужащие из 36-й моторизованной дивизии могли только мечтать о чем-то подобном. Они находились в 30 м от села. Обледеневшие фургоны на гужевой тяге стояли возле речки. Высоко над крышами изб поднимался журавль колодца. Возле него собрались пришедшие за водой русские женщины. Как раз когда они заметили сменившихся после вахты немецких солдат, вдруг прогрохотал орудийный выстрел. Женщины инстинктивно пригнулись. Потом бросились к ближайшим избам. В воздухе "завыл зверь". Раздался взрыв, взлетели фонтаны снега и замерзшей твердой как камень грязи. Осколки изрешетили баню, попали в некоторые избы.

Боевая тревога!

Было 5 декабря 1941 г. - пятница. Перевернулась целая страница в истории войны. Началось крупное русское контрнаступление под Москвой. Здесь, на участке 36-й моторизованной дивизии, в зоне боевых действий 56-го танкового корпуса, поднялся занавес жестокой исторической драмы. Двадцать четыре часа спустя величайшая битва запылала также и на других участках фронта группы армий "Центр" - на протяжении 1000 километров от Осташкова до Ельца.

Как же выглядела обстановка под Москвой по состоянию на 5 декабря? С севера и с запада головные части немецких войск углубились на несколько километров в пригороды советской столицы. На северном фланге группы армий "Центр" 9-я армия образовала 170-километровую дугу через Калинин к Московскому морю.

Дивизии 3-й танковой группы, которым ставилась задача флангового обхода Москвы на севере, продвинулись до Дмитрова на канале Москва-Волга. Далее на юг стояли передовые части 41-го танкового корпуса, готовые форсировать канал к северу от Лобни. Боевая группа Вестхофена из состава 1-й танковой дивизии, захватив Никольское и Белый Раст, вышла к западной окраине Кусаева. Примыкающая к ней справа 4-я танковая группа контролировала четверть окружности от Красной Поляны до Звенигорода; расстояние, отделявшее немецкие части от Кремля, не превышало 40 километров. Боевые охранения 2-й танковой дивизии находились в районе конечной остановки московского трамвая. Штурмовое подразделение 62-го инженерного батальона из Виттенберга ближе всех подобралось к берлоге Сталина, вклинившись в пригород г. Химки, всего в 8 километрах от окраины города и в 16 километрах от Кремля.

На южном крыле 4-й танковой группы Гёпнера, считая слева направо, дислоцировались 106 и 35-я пехотные дивизии, 11 и 5-я танковые дивизии, а также моторизованная дивизия СС "Рейх" и 252, 87, 78, 267, 197 и 7-я пехотные дивизии. Затем шли дивизии 4-й армии Клюге. Они находились в 50 километрах от Москвы, дислоцируясь вдоль линии, пролегавшей с севера на юг между Московским шоссе и рекой Окой.

Далее следовал участок фронта 2-й танковой армии Гудериана. Она обошла Тулу, где встретила чрезвычайно упорное сопротивление противника, и удерживала большой клин в районе Сталиногорска, направленный острием на восток. Головные части 17-й танковой дивизии стояли под Каширой. На самой дальней правой оконечности своего фронта 2-я армия прикрывала южный фланг группы армий и осуществляла соединение с группой армий "Юг".

Вот на этой 1000-километровой линии и остановилось немецкое наступление в начале декабря - в буквальном смысле замерзнув на ней. Люди, животные, моторы и оружие - все находились в ледяных тисках 45- и даже 50-градусного мороза. В дневнике военнослужащего 69-го стрелкового полка 10-й танковой дивизии встречается следующая фраза: "Мы ведем войну зимой так, точно мы у себя дома в Шварцвальде".

Точнее и не скажешь. У офицеров и солдат не хватало специального зимнего обмундирования, которое позволило бы им воевать, ночуя под открытым небом при температуре, достигавшей минус 50 градусов. В результате они натягивали на себя все, что подворачивалось под руку, все, что удавалось добыть на русских текстильных фабриках, в магазинах и на складах, - одну вещь поверх другой. Но теплее от этого не становилось, а вот движение такое облачение затрудняло. Все эти грязные, промокшие, никогда не снимаемые одежды становились питательной средой для вшей, которые терзали солдат, впиваясь в кожу. Но люди страдали не только от холода, но и от голода. Хлеб поступал твердый как камень, его приходилось не есть, а сосать, отрезая небольшие кусочки, этакие "хлебные леденцы". Делили буханки с помощью топора, после чего куски бросали в огонь, чтобы они чуть-чуть оттаяли. Такое меню становилась причиной желудочно-кишечных расстройств. Численность личного состава рот сокращалась. Ежедневные потери от обморожений и проблем с пищеварением превышали боевые.

Как и люди, от холода и голода страдали и кони. Поставки овса осуществлялись крайне нерегулярно. Мерзлая солома с крыш изб не помогала справиться с голодом, а лишь вызывала болезни. Животных терзали колики и чесотка. Они падали и гибли десятками.

Аналогичным образом выходили из строя моторы. Не хватало антифриза: вода в радиаторах замерзала, и стенки блоков цилиндров давали трещины. Танки, грузовики и радиофургоны теряли ход и превращались в груды бесполезного железа. Оружие заклинивало, поскольку на трущихся частях замерзала смазка. Никто даже не подумал о зимнем масле. Точно так же отсутствовала зимняя паста для чистки линз биноклей, стереотруб и орудийных прицелов. Оптика тоже замерзала и тоже приходила в негодность.

Не было почти ничего необходимого для того, чтобы воевать и выживать в условиях проклятой русской зимы. В ставке фюрера рассчитывали, что войска будут в Москве до того, как ударят морозы. За ошибки в расчетах, допущенные высшим военным руководством, за плохую организацию снабжения фронта приходилось платить солдатам на передовой.

Почему же нужды фронта не удовлетворялись за счет поставок из Европы? Потому что те немногие паровозы, что имелись в распоряжении, тоже замерзали. Вместо двадцати шести эшелонов снабжения, необходимых для удовлетворения потребностей группы армий "Центр" ежедневно, приходило только восемь, в лучшем случае десять. Большинство транспортных Ju-52 не могло подняться с аэродромов в Польше и Белоруссии из-за все того же холода и отсутствия ангаров.

Вот отрывок из письма ефрейтора Вернера Бурмайстера из 2-й батареи 208-го артиллерийского полка, только что переброшенного в Россию из Франции:

"Бесполезное дело - в пушку приходится впрягать шесть коней. Четырех передних можно вести вручную, а на двух боковых кто-то должен ехать, поскольку, если человек не сидит в седле и не упирается ногой в оглоблю, она при каждом шаге бьет лошадь в бок. В 30-градусный мороз в наших узких сапогах с подбитыми железными гвоздиками подошвами пальцы отмерзают раньше, чем ты даже успеваешь это почувствовать. Во всей батарее нет никого, кто бы ни отморозил себе пальцы или пятку". Такой была русская зима - жестокая, но обычная для этих мест. Красноармейцы всегда получали сапоги больше на один-два размера, чтобы иметь возможность напихать в них соломы или газет - весьма эффективное средство. Бывалые солдаты в немецкой армии знали это средство. Но к несчастью, сапоги у них тоже были правильного размера - по ноге.

Так чего же удивляться тому, что войска таяли с каждым днем? Численность боевого состава полков сократилась больше чем наполовину. Хуже всего дело обстояло с офицерами и унтер-офицерами, а также опытными обер-ефрейторами - ряды их особенно поредели из-за боевых потерь, обморожений и прочих болезней. Случалось, что лейтенанты командовали батальонами, часто роты возглавляли унтер-офицеры. Резервов не было. Вот в такой обстановке группе армий "Центр" приходилось удерживать фронт длиной в 1000 километров. Нужно помнить обо всем вышесказанном, чтобы понять, что же случилось потом.

А как же обстояли дела с советской стороны? Еще когда немецкое наступление благополучно развивалось, Советское Верховное Главнокомандование собирало ударный кулак к югу от Москвы и второй - к северу от столицы. Все войсковые резервы, которые оно только могло найти в своей огромной стране, были стянуты под Москву; оно шло на риск, обнажая другие фронты. Сибирские дивизии, привычные к морозу и снаряженные для ведения боевых действий в зимнее время года, составляли ядро этих новых группировок. Советское Верховное Главнокомандование перебросило на Западный фронт тридцать четыре сибирских дивизии, из них двадцать одна противостояла группе армий "Центр". В октябре она состояла из семидесяти восьми дивизий, количество которых к началу декабря сократилось до тридцати пяти. В результате катастрофического снижения численности личного состава в боевых частях, одни лишь вновь переброшенные на фронт сибирские части превосходили немецкие. Развертывание этих дивизий сыграло решающую роль.

Стягивание советских войск под Москву стало возможно лишь вследствие величайшего в истории Второй мировой войны акта предательства. Сталин знал о намерениях Японии напасть не на Россию, а на Америку. Это стало известно ему через советского агента в Токио, Рихарда Зорге, который, будучи доверенным лицом немецкого посла и другом многих высокопоставленных японских политиков, находился в курсе планов японского и немецкого руководства. Зорге сообщил Сталину об отказе японского правительства на предложение Германии напасть на Россию на востоке и о том, что японские военные готовятся нанести удар по Америке на Тихом океане. Поскольку поступавшие весной 1941 г. донесения Зорге о планах немецкого вторжения в СССР полностью подтвердились, Сталин на сей раз поверил известиям из Токио и снял все войска с дальневосточных границ, передислоцировав их под Москву, несмотря на готовность Квантунской армии напасть на Маньчжурию.

Но Сталин не мог бы пустить их в бой, если бы… Связь между информацией Зорге и датой начала русского наступления, которое началось в тот момент, когда японские авианосцы выходили на позиции для нанесения удара по базе США в Перл-Харборе, доказывает, что Сталин владел даже такой сверхсекретной информацией, как день начала войны Японии с Америкой. И как только советские самолеты-разведчики подтвердили факт развертывания японского флота, Сталин - не веривший никому Сталин - убедился в том, что сведения доктора Зорге верны. Теперь он мог спокойно бросить в атаку под Москвой сибирские дивизии.

В начале декабря 1941 г. советское Верховное Главнокомандование сосредоточило для удара по группе армий "Центр" в общем и целом 17 1/2 армий. Три из них - 1, 10 и 20-я армии - состояли из вновь созданных сибирских и азиатских дивизий. Численность прочих армий, согласно заслуживающему доверия советскому военному историку Самсонову, была "увеличена в три-четыре раза за счет пополнений". Русские военные писатели, которые любят занижать данные о количестве своих войск и неизменно завышают численность немецких, определяют соотношение между советскими и немецкими силами как 1,5: 1 в пользу Красной Армии. И превосходство советских войск росло с каждой неделей.

На протяжении всего декабря немецкая групп армий "Центр" не получила ни одной свежей дивизии. Со своей стороны, за тот же период русские перебросили на противостоявший ей Западный фронт тридцать три дивизии и тридцать девять бригад. Цифры говорят сами за себя. Германия не располагала адекватными ресурсами. Она вела войну, для которой не было ни сил, ни средств.

Какие задачи ставило себе советское Верховное Главнокомандование, начиная контрнаступление? Легко ответить на этот вопрос, даже не обращаясь к советским источникам. Выводы диктовала сама ситуация. Первым делом надлежало разгромить два мощных немецких танковых клина, угрожавших Москве с севера и с юга.

Планировало ли - как теперь утверждают многие советские военные писатели - красное Верховное Главнокомандование изначально после достижения первой цели окружение всей немецкой группы армий "Центр" или нет - теперь лишь повод для построения теорий. Но если такие задачи ставились с самого начала, то план был построен неудачно. Сейчас мы увидим почему.

Советское контрнаступление началось севернее Москвы с битвы за Клинский выступ. Эта дуга, образованная 3-й танковой группой, представляла собой наиболее серьезную угрозу для красной столицы.

В самом центре сражения оказались немецкие 41 и 56-й танковые корпуса с их 36 и 14-й моторизованными пехотными дивизиями, 6 и 7-й танковыми дивизиями, а также - начиная с 7 декабря - 1-й танковой дивизией. Генерал Шааль, в прошлом командир закаленной огнем 10-й танковой дивизии, теперь командовал 56-м танковым корпусом. Существует его доклад, который вместе с боевыми донесениями различных дивизий позволяет увидеть впечатляющую и крайне интересную с исторической точки зрения картину тех драматических событий. На примере сражения на Клинском выступе видно, как зачастую висела на волоске судьба северного фланга группы армий "Центр" в начале декабря 1941 г. Материалы показывают также, в каких труднейших условиях, какими малыми силами и с каким героизмом встречали солдаты и офицеры смерть.

Серым ранним утром 5 декабря, когда начавшаяся артподготовка русских вынудила боевые охранения 87-го пехотного полка у реки Яхрома искать укрытия, советские полки уже атаковали передовые позиции 36-й и граничащей с ней 14-й моторизованной пехотной дивизии между Рогачевo и южной оконечностью Волжского водохранилища. Советский лыжный батальон прорвался на участке 36-й моторизованной дивизии и повернул в западном направлении. Русские перенимали тактику германского блицкрига.

В полдень 7 декабря - т.е. сорок восемь часов спустя - советские войска появились перед штаб-квартирой корпуса генерала Шааля в Большом Щапове, в семи километрах к северо-востоку от Клина. Офицеры штаба, связные и писари схватились за оружие. Три бронемашины, несколько 20-мм самоходных зениток и две противотанковые пушки из группы сопровождения корпуса стреляли безостановочно. Генерал сам залег за грузовиком и вел прицельный огонь из карабина. Начальник оперативного отдела ввел в действие боевой зенитный расчет и запер северный вход в село двумя пулеметными отделениями. Вечером с прорванного фронта прибыла потрепанная рота 14-й моторизованной пехотной дивизии и немедленно заняла позиции для сдерживания русских. Вскоре после этого в районе боя появился командир 1-го стрелкового полка полковник Вестхофен с группой бойцов, за которыми после полуночи последовали главные силы 2-го батальона 1-го стрелкового полка из Белого Раста.

На следующее утро, в 08.30, русские бросили в бой танки. Так что же, настал последний час штаба корпуса? Первый советский танк ворвался на немецкие позиции на северном участке со стороны Сельчина. Два полка пехоты при мощной артиллерийской поддержке, двигаясь в юго-западном направлении, обошли Щапово. И в тот момент шум боя раздался с левого фланга: полковник Вестхофен атаковал противника частями 1-й танковой дивизии. Возглавляемый лейтенантом Орлоффом танковый авангард 25-го танкового полка 7-й танковой дивизии также поспел в срок и ударил во фланг противнику. Русские оказались застигнутыми врасплох. Их пехотинцы отступили, неся большие потери. Командный пункт корпуса перенесли в Клин.

Там к генералу Шаалю стали поступать все более и более удручающие новости. Врагу удалось осуществить глубокий прорыв в месте стыка между 36 и 14-й моторизованными дивизиями. Крупные соединения противника устремились в брешь, обходя Клин с севера, они блокировали путь снабжения корпуса и повернули к Клину через Ямугу. Для 3-й танковой группы осталась только одна дорога, и та находилась под значительной угрозой. Если бы врагу удалось перекрыть ее, вся танковая группа оказалась бы на пороге катастрофы. Личному составу пришлось бы пытаться прорваться пешими, бросив всю технику и тяжелое вооружение. Около полудня 8 декабря ситуация обострилась. Советские части взяли Спас-Заулок, а затем Ямугу, расположенную всего в восьми километрах к северу от Клина.

Тюрингская 1-я и венская 2-я танковые дивизии - два из трех соединений, с которых начинались танковые войска Германии (третья, берлинская 3-я танковая дивизия, действовала на участке Гудериана) оставались последней надеждой Шааля. Они должны были спасти положение и не допустить захвата противником жизненно важного пути отступления к новым позициям 3-й танковой группы на Ламе. 1-ю танковую дивизию, большая часть которой утром 7 декабря обороняла поворот дороги Рогачевo-Москва около Никольского, генерал Рейнгардт направил к Клину.

Возрастала опасность того, что эта транспортная развязка, столь жизненно важная для отхода моторизованных соединений, будет потеряна даже прежде, чем дивизия выйдет к ней, но 8 декабря положение спасла атака наскоро собранных сил особого назначения под началом полковника Коппа. Танковый 37-й инженерный батальон захватил и удерживал Майданово на северной окраине города. Таким образом, худшего на тот момент удалось избежать. Была организована и постоянно усиливалась оборона северной оконечности Клина, с целью продержаться до подхода первых частей 1-й танковой дивизии. Отвечал за проведение операции генерал-майор Зири.

Задача перед ним стояла нелегкая, поскольку противник прекрасно знал, что происходит. Генерал Шааль пишет: "Ободренные отступлением немцев, возбужденные тем, что они обнаружили на путях немецкого отхода, и подгоняемые приказами советского Верховного Главнокомандования, русские сражались с большим упорством и ожесточением. Более того, в своем продвижении - некоторые шли на лыжах, но основная масса пешим ходом или на легком транспорте при поддержке T-34 - русские пользовались всеми преимуществами рельефа местности. На этой лесистой и сложной территории тяжелым и неповоротливым механизированным немецким колоннам приходилось почти повсеместно передвигаться по дорогам с твердым покрытием. Все чаще и чаще сражение распадалось на отдельные рукопашные схватки, когда обычно столь отлаженное и неизменно приносившее немцам успех взаимодействие между различными родами войск становилось более невозможным, так что русские, как правило, превосходили нас".

Несмотря на все трудности, боевые группы усиленной 1-й танковой дивизии, вместе с боевыми группами 5 и 2-й танковых дивизий сумели держать открытым путь отступления на запад от Клина, выбивая врага с захваченных им в ходе прорывов позиций - хотя и чрезвычайным напряжением сил и с большими потерями - и обеспечили отход четырех подвижных дивизий и частей нескольких пехотных дивизий. На этом генерал Шааль решил, что пора положить конец отчаянным операциям по затыканию дыр. Он разработал смелый план, направленный на то, чтобы обрести некое пространство для разворота в действиях корпуса и танковой группы и дать им возможность перехватить инициативу.

Замысел состоял в том, чтобы сорвать намерения противника серией быстрых контратак. Полковник Хаузер, командир 25-го танкового полка, известный в 7-й танковой дивизии как человек инициативный и энергичный, должен был получить все имевшиеся в распоряжении корпуса танки, равно как и полсотни танков, обещанных группой армий, для того чтобы прорваться на восток от Клина, уничтожить засеченный радиоразведкой дивизионный штаб противника, расположенный между Ямугой, Спас-Заулком и Биревым, атаковать с тыла советскую артиллерию, вывести из строя орудия и затем, посеяв панику и хаос в рядах неприятеля, вернуться в круг немецкой обороны. Все было готово для контратаки. Тем временем две боевые группы 1-й танковой дивизии начали вспомогательную атаку на севере. Первым делом боевая группа Вестхофена вытеснила с позиций крупные силы противника к югу от Кирева. Затем, 9 декабря, около 10.30 боевая группа фон Витерсгейма, силами 1-го мотоциклетного батальона, полудюжиной Т-III под командованием лейтенанта Штовеса при поддержке артиллерийского дивизиона Борна, осуществила бросок в направлении Ямуги по Калининскому шоссе. Поначалу операция развивалась удачно. Несмотря на свое численное превосходство, русские не проявили упорства и подались назад. На поле боя около Ямуги осталось 180 убитых красноармейцев (еще 790 попало в плен) и большое количество тяжелого вооружения, включая три T-34. Само село, однако, немцы отбить не смогли.

Ближе к вечеру 1-я танковая дивизия отозвала боевую группу к северной окраине Клина и приготовилась к обороне. Преследовавшие возвращавшуюся группу части противника удалось отразить в рукопашной схватке. Ночью 9 декабря штабу 1-й танковой дивизии было вверено командование обороной Клина. Генерал Крюгер защищал город до 14 декабря. Теперь наступил момент для "операции Хаузера".

Все находилось в состоянии готовности - последние танки 1 и 7-й танковых дивизий, танковая рота 2-й танковой и около двадцати пяти танков 5-й танковой дивизий. В это время с правого фланга пришло донесение о прорыве противника в районе 4-й танковой группы на участке 23-й пехотной дивизии. 1-я ударная армия генерала Кузнецова образовывала северный клин наступления на г. Клин. Становилось очевидным, что советская 1 и 30-я армии стремились соединиться западнее города и окружить 3-ю танковую группу и все прочие немецкие войска, действующие на Клинском выступе.

Боевая тревога! Спасти ситуацию могла только безотлагательная и смелая контратака силами бронетехники. Как ни печально, но Шаалю пришлось перебросить боевую группу Хаузера на юго-восток, чтобы предотвратить надвигавшуюся катастрофу.

Утром 12 декабря немецкие танки устремились на юго-восток. Внезапно погода переменилась - столбик термометра заколебался около нулевой отметки. Солнце пригрело дороги, что заметно осложнило задачу танкистам, гусеницы машин которых находились на последней стадии износа. Тем не менее группе удалось перехватить русских, дать возможность рассеянным немецким частям опомниться и найти убежище на участке обороны 3-й танковой группы вокруг Клина.

Оборона города Клина, где, несмотря на постоянную их эвакуацию, оставалось еще полным-полно раненых, целиком и полностью лежала на трех формированиях. Поначалу город удерживали для обеспечения путей отхода дивизий путем наскоро созданных сил особого назначения под командованием полковника Коппа и подполковника Кнопфа, куда входили саперы, дорожно-строительные части, несколько противотанковых и противовоздушных подразделений и три штурмовых орудия, наземный штаб Люфтваффе, механики-ремонтники и несколько отремонтированных танков. За последние дни, однако, всех имевшихся под рукой людей задействовали для активной обороны так, на северной окраине сражалось двадцать пять барабанщиков из оркестра 25-го танкового полка, действовавших в качестве пехотинцев под началом дирижера. Теперь боевые группы Вестхофена, фон Витерсгейма и Каспара были развернуты по северо-восточной и северо-западной окраинам города. К тому моменту Клин вовсю обстреливала советская артиллерия, и в нем повсеместно полыхали пожары.

13 декабря командование танковой группы, с позволения Гитлера, отдало приказ об оставлении позиций к востоку от Клина. Все хлынули назад по единственной дороге - дороге через Клин.

С ночи тринадцатого числа восточную окраину города удерживала усиленная 14-я моторизованная дивизия с боевыми группами 2-й танковой дивизии и группой полковника Хаузера. Перед самой северной оконечностью Клина, ближе к западу, 1-я танковая дивизия прикрывала главную магистраль отступления, отражая яростные атаки советских войск с севера. Вновь и вновь она очищала путь от неприятеля, обеспечивая эвакуацию последних нескольких тысяч раненых и матчасти - тяжелого вооружения. Благодаря проведению этой операции вывод войск с Клинского выступа завершился к полудню 14 декабря. Но в то время как боевые части проявили необыкновенную храбрость, отступление тыловых подразделений и рассеянных войсковых частей превращалось в подлинную трагедию.

Вот как вспоминает об этом генерал Шааль в своих записках:

"Дисциплина начала рушиться. Все больше и больше солдат пробивалось на запад без оружия, ведя на веревке теленка или таща за собой санки с мешками картошки, - они просто брели на запад без командиров. Солдат, погибавших в ходе бомбежек с воздуха, больше никто не хоронил. Подразделения тыла, часто без офицеров, заполоняли дороги, в то время как боевые части всех родов войск, включая зенитчиков, отчаянно держались до конца на передовой. Целые колонны тылового обеспечения - за исключением тех, где имелось жесткое руководство, - в страхе стремились в тыл. Части тыла охватил психоз, вероятно, потому, что они в прошлом привыкли лишь к постоянным наступлениям и победам. Без еды, трясущиеся от холода, в полном смятении, солдаты шли на запад. Среди них попадались раненые, которых не смогли вовремя отправить в тыл. Экипажи самодвижущейся техники, не желая ждать на открытых местах, когда на дорогах рассосутся пробки, просто уходили в ближайшие села. Такого трудного времени на долю танкового корпуса еще не выпадало". Как же такое могло произойти? Как же вышло, что очень дисциплинированные и поистине героические солдаты, не раз доказывавшие свою храбрость на передовой, оказались столь близки к панике?

Ответ довольно прост. Вермахт не знал поражений, никто и никогда в нем не учился принципам и методам отступления. Немецкий солдат рассматривал отступление не как некий особый вид боевых действий, в которых ему приходится участвовать вне зависимости от его желания, а как катастрофу, ставшую следствием понесенного от неприятеля поражения.

Даже в Рейхсвере на практику отступлений смотрели искоса. Не без презрения офицеры говорили: учиться отступать - учиться бегать от противника.

Позднее, после 1936 г., из программы исключили даже гибкую оборону. "Атаковать" и "держаться" - вот две науки, которые преподавали немецкому солдату. Что касается практики отступлений с боями, то тут Вермахт вступил в войну совершенно неподготовленным. Цена, которую пришлось платить за пренебрежение техникой отхода, оказалась высока. Под Клином немцам впервые пришлось "раскошелиться".

14 декабря в 13.00 перед капитаном Хингстом, командовавшим 8-й ротой 3-го танкового полка, действовавшего совместно с частями 2-го стрелкового полка на линии юго-восточной окраины города и входившего в состав боевой группы Хаузера, появился русский лейтенант с белым флагом. При советском офицере находилось письмо, подписанное "полковник Юхвин"; в нем от немцев требовали сдачи Клина. "Позиции обороняющихся безнадежны", - писал советский полковник. Впервые на Восточном фронте советские войска передавали ультиматум о сдаче с белым флагом. Капитан Хингст встретил русского гостеприимно, доложив полковнику Хаузеру, и, испросив распоряжений, отослал назад в 14.00 с ответом, что полковник ошибся, ситуация для обороняющихся отнюдь не безнадежная.

Хингст говорил правду. Выход 56-го танкового корпуса из боевого соприкосновения с противником проходил в соответствии с планом. В 16.30, когда дорога была очищена, 1-я танковая дивизия со своим мотоциклетным батальоном двинулась на запад. К 15 декабря все части вышли на заранее подготовленные позиции 2-й танковой дивизии в районе Некрасина. На западной окраине полковник Хаузер отвел свои войска через речушку Сестра в западную часть города. Как только последний танк проследовал по мосту, тот взлетел на воздух. Штаб и боевые группы 53-го моторизованного полка, а также танковая рота Вайэля из 2-й танковой дивизии удерживали к тому времени уже пылавший Клин до 21.00. Затем это тыловое прикрытие аналогичным образом двинулось на запад. Русские врывались в город.

Клин был потерян. Фронт 3-й танковой группы выпрямился. Танковое острие, копьем нацеленное на Москву с севера, расплющилось. Двум советским армиям, 30 и 1-й, удалось устранить смертельную для столицы угрозу. С другой стороны, советские войска не сумели уничтожить 3-ю танковую группу. Благодаря отваге боевых частей и талантам командования 1-й танковой дивизии части двух танковых и одного армейского (5-го) корпусов счастливым образом избежали окружения. Живая сила и техника, включая значительное количество тяжелого вооружения, отошли на 90 километров и заняли позиции по реке Лама.

А какая же обстановка складывалась на других основных направлениях московского фронта - у 4-й танковой группы к западу от города и у 2-й танковой армии Гудериана на юге?

Москва находится на 37-м меридиане. 5 декабря два крыла танковой армии Гудериана, которые должны были совершить охват советской столицы с юга, дислоцировались так: 17-я танковая дивизия стояла перед Каширой примерно в 60 км севернее Тулы, 10-я мотопехотная дивизия - в районе Михайлова, а 29-я мотодивизия - к северо-западу от того же населенного пункта. Михайлов, однако, расположен на 39-м меридиане. Иными словами, Гудериан находился уже довольно далеко за советской метрополией. Кремль, в известном смысле, уже был в кольце. В итоге Гудериан, хотя и находившийся в 120 километрах южнее Москвы, представлял для красной столицы не меньшую опасность, чем танковые клинья на севере, хотя их острия и отделяло от Кремля гораздо меньшее расстояние - какие-то 30 километров. Поэтому фронт армии Гудериана - линия от южного берега Оки через Тулу к Сталиногорску стал вторым главным направлением советского контрнаступления.

Советское Верховное Главнокомандование задействовало здесь три армии и гвардейский кавалерийский корпус, создавая "вилку", нацеленную на окружение и уничтожение самых опасных ударных дивизий Гудериана. Советская 50-я армия образовывала правый охватный клин, а 10-я армия - левый. Генерал Жуков - главный разработчик всех операций в советском Верховном Главнокомандовании, лично отвечавший за ответный удар под Москвой, попытался использовать на юге немецкие методы по схеме, которую применил на севере, в районе Клина, где наступали соединения генерала Кузнецова. Он стремился сгладить выгнутый фронт 2-й танковой армии, причем так быстро, чтобы у немцев не осталось времени на упорядоченный отход.

План был хорош. Если бы не проницательность Гудериана как стратега. 5 декабря попытка Гудериана осуществить соединение к северу от Тулы 4-й танковой и 31-й пехотной дивизий с прицелом на то, чтобы в итоге окружить город, провалилась. В результате 2-я танковая армия оказалась втянута в тяжелые оборонительные бои. В ночь с 5 на 6 декабря, то есть накануне советского наступления, Гудериан приказал своим вымотанным частям отойти на линию Дон-Шат-Упа. Маневр находился в стадии осуществления, когда 6 и 7 декабря русские обрушились на 53-й армейский и 47-й танковый корпуса в районе Михайлова. Там они встретились только с тыловыми прикрытиями, давшими противнику отпор и обеспечившими тем самым уже находившийся в полном разгаре отход.

Но даже и с учетом этого ситуация складывалась очень скверная. Отступление на ледяном ветру по пояс в снегу или по превратившимся в катки дорогам превращалось в ад. Нередко части и соединения, тяжело продвигавшиеся по дорогам, втягивались в стычки с быстрыми сибирскими батальонами лыжников. Точно призраки вырастали то тут, то там из снега облаченные в белые комбинезоны и маскхалаты сибиряки. Без единого звука они приближались к дороге, легко скользя по глубокому снегу. Красноармейцы стреляли из винтовок и автоматов. Бросали ручные гранаты. А потом мгновенно исчезали. Они взрывали мосты. Блокировали важные перекрестки. Они нападали на колонны тыла, убивая людей и лошадей.

Но закаленные огнем солдаты дивизий Гудериана вовсе не походили на глупых кроликов. Так, 3-я танковая дивизия в порядке отступала с позиций севернее Тулы, передвигаясь от одного участка к другому через завывавшую вокруг вьюгу. Подвижные смешанные стрелковые роты со своими бронемашинами, противотанковыми пушками и самодвижущимися зенитными установками составляли арьергард или даже выступали в роли штурмовых резервов для 3 и 394-го стрелковых полков. В то время как основные силы этих частей уходили от боевого столкновения с противником, эти смешанные роты наносили стремительные контрудары или, постоянно меняя позиции и ведя огонь из автоматического оружия, создавали у противника видимость того, что он имеет дело с крупными формированиями. При удобном случае они молниеносно контратаковали, углубляясь на дистанцию от пяти до десяти километров.

Один такого рода удобный случай подвернулся под Панином 14 декабря. Полкам пришлось переходить через мост реку Шат. Русские осуществляли натиск силами танков и лыжных батальонов. Деревни перед мостом пришлось сжечь, чтобы расчистить пространство для ведения огня и лишить противника укрытий.

Лейтенант Экарт со своей 2-й ротой 3-го стрелкового полка прикрывал жизненно важную развилку. Враг атаковал силами батальона - в бой шли узбеки из стрелкового полка 50-й армии. Впереди у них находились противотанковые пушки и тяжелые минометы. Экарт послал лейтенанту Лозе, командовавшему 1-й ротой, в состав которой входили все пехотные бронетранспортеры стрелковых полков, сигнал:

– Мне нужна помощь.

Лозе собрал четыре танка и, добавив их к своей полудюжине бронетранспортеров, выступил на поддержку Экарта. Прикрываясь дымившимися руинами сожженного села, Лозе со своей группой подкрался к русским с фланга.

Пошли! Они выскочили из-за прикрытия. Смели три советские противотанковые пушки. Противник попал под огонь 2-й роты. Те, кто не погиб, притворялись мертвыми - излюбленная уловка русских.

Командирская бронемашина Лозе пересекла мост последней. На горизонте появился силуэт приземистого T-34. Танк выстрелил. Но прицелился наводчик неточно. Немцы сумели взорвать мост.

Рота бронемашин Лозе потеряла один тягач, транспортировавший противотанковую пушку. Унтер-офицер Хофманн получил ранение, а один военнослужащий пропал без вести. Но немцы разгромили целый советский батальон.

Люди вроде Лозе и Экарта - лейтенанты и унтер-офицеры, капитаны, равно как и пулеметчики или водители танков, бронетранспортеров, тягачей, грузовиков и другие простые солдаты - все они спасали ситуацию, часто критическую для целых боевых групп или дивизий. Трагическое отступление сквозь метель и огонь закалило немецкого солдата, сделало его стойким, способным выносить огромные страдания, уметь полагаться на себя - без всего этого германские армии на Востоке не смогли бы выстоять в зиму под Москвой.

Жестокость этой зимы, ее безжалостность по отношению как к немцам, так и к русским во всей мрачной красе явила себя тыловому прикрытию 3-го стрелкового полка в четвертое воскресенье Рождественского поста 1941 г. Случилось это под Озаровом. В окуляры своего бинокля лейтенант увидел группу людей и коней, стоявших на пологом заснеженном склоне. Немцы начали осторожно приближаться. Была странная тишина. Группа советских солдат казалась зловеще неподвижной на блистающем белизной снежном покрывале. И вдруг лейтенант понял причину - невероятно, лошади и люди, стоявшие близко друг к другу и утопавшие по пояс в снегу, были мертвы. Они так и остались стоять там, где им приказали остановиться для привала, замерзшие и окаменевшие, став чудовищным памятником войны.

С одной стороны солдат облокотился на туловище коня. Рядом в седле сидел раненый с ногой в лубке, с широко открытыми глазами и заиндевевшими бровями; правая рука всадника все еще сжимала встопорщившуюся гриву лошади. Лейтенант и сержант наклонились в седлах, удерживая в кулаках поводья. Между двумя лошадьми немцы увидели трех солдат - те, как видно, надеялись согреться между телами животных. Кони казались скульптурными изображениями коней - головы гордо подняты, глаза закрыты, шкура покрыта льдом, затвердевшие на морозе хвосты как бы развеваются на ветру. Замерзшее дыхание вечности.

Когда ефрейтор Титц попытался сфотографировать страшный монумент, видоискатель примерз к его слезящимся глазам, а затвор не сработал от холода. Бог войны простер свою руку над дьявольской картиной: все прочие могли только смотреть, но никто не мог унести ее с собой.

Как и 3-я танковая дивизия, остальные дивизии двух танковых корпусов Гудериана отходили с фронтальной дуги к северо-востоку от Тулы, беспрестанно отбивая атаки советских 50, 49 и 10-й ударных армий, избегая таким образом охвата - медвежьих объятий, в которые Жуков желал заключить 2-ю танковую армию.

У Михайлова, где 8 декабря внезапно атаковала ударная армия Жукова, сдерживавшая противника 10-я моторизованная пехотная дивизия понесла значительные потери. 17-я танковая дивизия из состава 24-го танкового корпуса остановила первый советский натиск с направления от Каширы. Юго-восточнее Тулы полк "Великая Германия" храбро держался под ударами атаковавших из города русских, благодаря чему смог обеспечить отход частей корпуса на левом фланге на рубеж Дон-Шат-Упа. Пока велись эти бои на сдерживание неприятеля, главные силы армии сумели отойти в порядке. Был сдан Сталиногорск. После ожесточенных оборонительных боев 10-я моторизованная дивизия, в соответствии с приказом, оставила Епифань, захваченную ею во время отступления. На рубеж Дон-Шат-Упа немецкие части вышли 11 декабря.

Однако надежда Гудериана удержаться на этих позициях не реализовалась. Части советской 13-й армии прорвали фронт 2-й армии генерала Шмидта с обеих сторон от Ельца, южнее танковой армии Гудериана. 13 декабря 2-я армия оставила Ефремов. 134 и 45-я пехотные дивизии - некоторые из входивших в их состав частей несколько дней находились в окружении под Ливнами - оказали яростное сопротивление, но были вынуждены сдать позиции и продолжать отступление. Ефрейтор Вальтер Керн из 446-го пехотного полка 134-й пехотной дивизии писал: "Всякий раз, когда мы входили в село вечером, нам первым делом приходилось выбивать оттуда русских. А когда наутро мы были готовы выступить дальше, их пулеметы уже трещали за нашими спинами. Наши погибшие товарищи, которых мы не могли взять с собой, усеивали обочины дорог вместе с телами мертвых лошадей или валялись в оврагах, в которых мы останавливались, чтобы держать оборону, но которые часто становились смертельными ловушками".

Аналогичным образом складывалась обстановка на участке 45-й пехотной дивизии - бывшей австрийской 4-й дивизии, - действовавшей южнее 134-й пехотной дивизии. Отрезанные в один момент, рвущие вражеское кольцо в другой, лишенные снабжения, получающие боевые приказы по воздуху, боевые группы храброй дивизии пробили себе дорогу на юго-запад из Ливнинского котла.

После того как части граничившей с ним на правом фланге армии отступили из района Елец-Ливны на юго-запад, фланг войск Гудериана на линии Дон-Шат-Упа повис в воздухе. Поэтому Гудериану вновь пришлось отступать, занимая позиции еще дальше в 80 км к западу, у Плавы.

Позднее, когда двадцать две стрелковые дивизии русских прорвались между Ельцом и Ливнами, Гудериан был вынужден еще потесниться. В процессе отхода 2-я танковая армия и 4-я армия утратили связь между собой, так что на линии фронта между Калугой и Белевом образовалась брешь шириной от 30 до 40 километров.

Советское Верховное Главнокомандование воспользовалось представившейся возможностью и бросило в образовавшуюся широченную дыру 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Кавалерийские полки генерала Белова при поддержке боевых частей на лыжах и мотосанях устремились в западном направлении к Сухиничам и в северо-западном к Юхнову. Ситуация грозила обернуться трагедией.

Брешь во фронте стала ночным кошмаром, круглосуточно терзавшим германское Верховное командование. С того момента возникла опасность охвата и окружения южного фланга 4-й армии. Если бы русским удалось прорваться через Калугу к Вязьме на Московское шоссе, они получили бы возможность ударить в тыл 4-й армии и отрезать ее. Один удар с севера - и крышка огромного котла была бы захлопнута.

Становилось очевидным, что к этому советское командование и стремилось. Сама обстановка диктовала проведение этой смелой стратегической операции. Предчувствие катастрофы, пока еще и отдаленной, повисло над изрядно потрепанными частями группы армий "Центр".

Советское Верховное Главнокомандование приступило к реализации своего плана. 4-я армия Клюге, действовавшая в центре группы армий "Центр", изначально подвергалась только отдельным атакам, с помощью которых русские связывали немецкие части боями. Так Советы пытались помешать Клюге перебрасывать войска на фланги группы армий или отвести эту армию, высвободив и задействовав столь крупное объединение против советских войск, наступавших на севере и юге. Клюге должен был оставаться скованным на центральном участке до тех пор, пока два охватных клина, сформированные северными и южными армиями русских, не разгромили бы фланги немецкого фронта.

Точно таким же образом генерал-фельдмаршал фон Бок поступал с советскими войсками под Белостоком и Минском, Гот - под Смоленском, Рундштедт - под Киевом, Гудериан - под Брянском, а сам Клюге - под Вязьмой, где немцы блестящим образом провели окружение сил противника. Так что же, теперь настал черед Жукова побеждать под Вязьмой?

Так вполне могло бы случиться, если бы советским войскам удалось прорваться на запад также и севернее 4-й армии и повернуть на юг в направлении автомагистрали Москва-Смоленск. Какова же была ситуация на фронте 4-й танковой группы? 7 и 9-й армейские корпуса в начале ноября остановились на позициях по каналу Москва-Волга. 9-й армейский корпус осуществил одну последнюю попытку усилить их. Одним из участников данной операции, присутствовавшим при последних ударах пульса немецкой фронтальной атаки на Москву, осуществлявшейся 4-й танковой группой Гёпнера по автомагистрали, являлся лейтенант Ганс Бремер, сражавшийся на подступах к столице СССР со своей 14-й истребительно-противотанковой батареей из состава 487-го пехотного полка, действовавшего под оперативным командованием 267-й пехотной дивизии. Все происходило 2 декабря 1941 г.

267-й пехотной дивизии из Ганновера предстояло сделать последнюю попытку прорыва советского рубежа к западу от Кубинки посредством охватного маневра через замерзшую Москву-реку. При температуре 34 градуса ниже нуля на то, чтобы завести технику, необходимую для переброски живой силы и тяжелого вооружения в заданный район, уходили часы. Правда, со своей стороны, артиллерия вела мощный заградительный огонь, точно в старые добрые времена. Но, несмотря на данный факт, продвижение не состоялось. Русские разместили свежие сибирские полки на тщательно подготовленных и надежно замаскированных позициях в лесу. В результате довольно эффективные в обычных условиях 37-мм противотанковые пушки 14-й батареи Бремера - два взвода с шестью орудиями, поступившими в распоряжение штурмовых батальонов боевой группы подполковника Майера, - оказывались по большей части бесполезными. Расчеты погибли. Пушки были разбиты или брошены. Наступил конец. Приходилось отступать. Они просто не могли пробиться.

Поэтому 267-я пехотная дивизия заняла заранее подготовленные позиции в нескольких километрах севернее, на западном берегу Москвы-реки, как левофланговая дивизия 7-го корпуса. Еще выше к северу дислоцировались 78, 87 и 252-я пехотные дивизии 9-го корпуса. Таким образом линию вплоть до Истры удерживали сильные и достаточно многочисленные для этого части.

Но справа от них, вдоль Москвы-реки, 267-й пехотной дивизии приходилось оборонять почти семикилометровый участок остатками ослабленного 497-го пехотного полка, сил которого хватало только на укомплектование групп охранения на нескольких опорных пунктах, представлявших собой, по сути дела, не более чем усиленные полевые заставы.

На протяжении нескольких следующих дней русские беспрестанно атаковали через Москву-реку - иногда мелкими, но порой и крупными силами. Как видно, они стремились найти слабые места в стыке между 4-й танковой группой Гёпнера и 4-й армией Клюге. Предположим, они сумеют найти почти неприкрытую брешь в немецкой обороне на Москве-реке на правом фланге 267-й пехотной дивизии? Защитники этого участка неоднократно указывали командованию на их слабость, но без малейшего результата - ни у корпуса, ни у армии не осталось резервов, которые они могли бы перебросить на усиление фронта в данной точке.

11 декабря ближе к 10.00 запыхавшийся связной, обер-ефрейтор Дорендорф, влетел в блиндаж Бремера:

– Господин обер-лейтенант, вон там справа какие-то колонны лыжников. Они двигаются на запад. Я уверен, это русские!

– Черт возьми! - Бремер вскочил и выбежал из блиндажа. Поднес к глазам полевой бинокль. Снова выругался - тихо и сдавленно. Бремер поспешил обратно и схватился за телефон, докладывая в полк: - Советские войска, несколько крупных колон численностью до батальона каждая на лыжах переходят фронт в западном направлении.

Боевая тревога.

Обер-ефрейтор Дорендорф и лейтенант Бремер сделали правильные выводы. Советские казачьи эскадроны и боевые группы лыжников стерли с лица земли тонкую линию немецких застав по Москве-реке и теперь просто-напросто обходили хорошо укрепленные позиции передового охранения 467 и 487-го пехотных полков, где также находились главные силы дивизионной артиллерии.

Тщетно командир 267-й пехотной дивизии генерал Мартинек пытался заделать брешь силами обескровленных рот 497-го пехотного полка. Ничего не вышло. Русские расширили и углубили коридор своего прорыва. Связь между дивизионным штабом и двумя северными полками прекратилась.

Следующая на линии дивизия - 78-я, - для которой теперь из-за вклинения противника создалась угроза с фланга и с тыла, бросила в бой части 215-го пехотного полка. Полковник Меркер, командир 215-го пехотного, принял командование в районе прорыва, сформировав из частей 467 и 487-го пехотных полков, 267-го артиллерийского полка, а также дивизионов и батарей поддержки армейской артиллерии новый рубеж обороны.

Но русские в этой лесистой местности действовали храбро, с большим искусством и хитростью. Что не удивительно: части входили в состав советской 20-й кавалерийской дивизии - штурмового соединения знаменитого казачьего корпуса генерал-майора Доватора, 2 декабря 1941 г. получившего от Сталина статус гвардейского и теперь с гордостью носившего имя 2-го гвардейского кавалерийского корпуса.

Осуществив прорыв, казачьи полки сосредоточились в разных ключевых пунктах, сформировались в боевые группы и принялись нападать на штабы и склады в немецком тылу. Они блокировали дороги, уничтожали линии коммуникаций, взрывали мосты и виадуки и то и дело нападали на колонны тылового обеспечения, безжалостно их уничтожая.

Так, 13 декабря эскадроны 22-го казачьего полка разгромили артиллерийскую группу 78-й пехотной дивизии в 20 километрах за линией фронта. Они угрожали Локотне - важной базе снабжения и транспортному узлу. Другие эскадроны осуществляли бросок на север между 78 и 87-й дивизиями.

В результате весь фронт 9-го корпуса буквально завис в воздухе. Передовые позиции дивизий оставались нетронутыми, но линии коммуникаций, пути сообщения с тылом - перерезаны. Перестали поступать боеприпасы и продовольствие. Некуда стало девать несколько тысяч раненых, скопившихся на передовой.

14 декабря в 16.35 один казачий эскадрон атаковал 10-ю батарею 78-й пехотной дивизии в 25 километрах за линией фронта в тот момент, когда немецкие артиллеристы передислоцировались глубже в тыл. Казаки неслись на колонну батареи с шашками наголо. Они рубили застигнутых врасплох артиллеристов, убивая и людей и животных.

Аналогичным образом русские попытались прорваться по Московскому шоссе и древнему почтовому тракту, где охраняла пути тылового обеспечения 197-я пехотная дивизия. Но 197-я оказалась начеку. В тех местах, где противнику, применив бронетехнику, удалось прорваться, он был прижат к земле огнем и вытеснен с захваченных позиций немедленными контратаками. Так все и шло день за днем. В 03.00 советские выходили из сел и деревень, где отогревались по ночам, а вечером им приходилось возвращаться обратно. Раненых они уносили с собой, а мертвых бросали там, где те погибли.

Ночью с 13 на 14 декабря казачья колонна тылового обеспечения, состоявшая из сорока грузовиков, попыталась обойти позиции 229-го артиллерийского полка 197-й пехотной дивизии.

Мороз достигал 36 градусов. Противооткатные механизмы многих орудий замерзли. Через замерзшие линзы прицелов нельзя было ничего рассмотреть. Но, даже прицеливаясь на глазок, артиллеристы умудрялись поражать цели. Они разнесли казачью колонну в пух и прах прямой наводкой.

Но ни упорное сопротивление на автомагистрали, ни отвага гренадеров и артиллерийских дивизионов 197-й пехотной дивизии, ни отчаянное и успешное противодействие 7-й пехотной дивизии, в рядах которой сражались также и французские добровольцы, не могло предотвратить нависшей над 7 и 9-м армейскими корпусами катастрофы, снежный ком которой уже начинал катиться с горы с момент прорыва казачьего корпуса к северу от шоссе. Оставался один выход - отодвинуть фронт по всему правому флангу 4-й танковой группы. Новым рубежом обороны предстояло стать линии по реке Рузе, отстоявшей от занимаемого рубежа на 40 км. Ведя ожесточенные бои, 197-я пехотная дивизия вместе с быстро подтянувшейся к ней на помощь 3-й моторизованной дивизией не давали противнику захватить знаменитую или печально знаменитую дорожную развязку Шелковка-Дорохово, обеспечивая отвод тяжелого вооружения дивизий 4-й танковой группы.

Ситуацию хорошо иллюстрирует приказ об отступлении, изданный командиром 78-й дивизии: "Главная задача - прорваться через вражеский барьер у нас в тылу. Если необходимо, нужно оставлять технику, спасая только личный состав".

Так именно они и прокладывали себе путь назад: швабская 78-я пехотная дивизия, тактическим знаком которой служил кафедральный собор Ульма и железная рука Гётца фон Берлихингена, тюрингцы из 87-й дивизии, силезцы из 252-й и солдаты из 197-й пехотной дивизии (из Райнштадта и Гессе), а также батальоны 255-й пехотной дивизии. Французские легионеры тащились за баварской 7-й пехотной дивизией, и слова команд на языке Наполеона уносились прочь ледяным ветром во мрак ночи - точь-в-точь как 129 лет назад.

Лейтенант Бремер из 267-й пехотной дивизии и его бойцы теперь, в декабре, шли назад по дороге, по которой наступали осенью. Они несли с собой раненых: два пехотинца вели в поводу трофейную казачью лошадь, на ней сидел обер-ефрейтор, которому снарядным осколком оторвало ногу по колено. Культю прихватил мороз, и кровотечение остановилось. Только собрав в кулак всю силу воли, человек еще мог держаться в седле. Он хотел жить. А чтобы выжить, должен был двигаться на запад.

Кто был тот человек, который одерживал победы между Звенигородом и Истрой? Кто командовал казаками, прорвавшими фланг 7-го корпуса, выбившими с позиций 9-й корпус и вынудившими к отступлению его дивизии? Генерал-майор Доватор. Этот казачий генерал должен был быть прекрасным кавалерийским командиром. Он руководил действиями своего корпуса, входившего в состав советской 5-й армии, с выдающимся мастерством, смелостью и отвагой. Он вел свои кавалерийские соединения, точно танковый командир. Что ж, в конце концов танкисты на своих бронированных конях - наследники кавалерии.

Лозунг Доватора звучал так: "Место командира на фронте". И он управлял действиями своих войск, находясь на передовой. Он со своим штабным эскадроном неизменно был впереди. Не раз отмечалась в сводках советского Верховного Главнокомандования личная храбрость генерал-майора Доватора.

Советские военные источники не говорят ни слова о его происхождении, что может означать - Доватор выходец не из пролетарской среды1. Вероятно, он служил офицером еще в царской армии и принадлежал к тем представителям среднего класса, которые избрали военную стезю и стали безоговорочными сторонниками большевизма.

252-я пехотная - дивизия "Дубовый лист" из Силезии - оказалась в числе тех соединений, которым пришлось пробиваться с боями к позициям на Рузе. Эта дивизия сумела отомстить казакам Доватора и заставить генерала заплатить за свою победу самой высокой ценой - собственной жизнью.

В рассказе об этом эпизоде находят отражение как отвага немецких солдат, так и героизм выдающегося русского генерала, который знал, как надо сражаться и как умирать.

17 декабря 1941 г. усиленный 461-й пехотный полк устремился на передовые порядки казаков Доватора, попытавшегося блокировать путь 252-й дивизии около озера Тростеньское. Немцам удалось отвратить опасность. Все части дивизии вышли на реку Руза, хотя им и приходилось беспрестанно убегать от наседавших кавалерийских полков Доватора.

19 декабря 252-я перешла реку Руза севернее города с тем же названием. Но туда прибыл и Доватор. Он не хотел выпускать 252-ю дивизию из сжимавшихся тисков. Генерал приготовился развернуть решающую атаку. Руза замерзла, и он решил ударить на силезцев через сковывавший поверхность реки лед. Бой завязался между двумя маленькими селами Дьяково и Полашкино.

Лейтенант Приганн с остатками 2-го батальона 472-го пехотного полка и 9-й батареи 252-го артиллерийского полка занимал позиции перед Дьяковом на более высоком западном берегу. Правее, в районе Полашкина держал оборону майор Гоффер с 3-м батальоном 7-го пехотного полка из Швайднитца. Обе позиции были господствующими и выгодными, и Гоффер с Приганном намеревались по максимуму использовать имеющиеся преимущества.

День выдался серым и холодным. Когда уже совсем рассвело и утро переходило в день, начался снегопад - легкий, сухой декабрьский снег кружился в водоворотах ветра над полями и над замерзшей Рузой. Снежное покрывало ложилось на трупы лошадей, разбитую и брошенную технику и погибших в боях солдат.

С опушки леса генерал Доватор наблюдал за тем, как передовые подразделения спускаются к реке. С расстояния он слышал звуки перестрелки. Казаки спешились.

Доватор отдал приказ командиру головного полка, майору Линнику:

– Атакуй справа от авангарда!

Майор отдал честь и выхватил шашку. Скомандовал. 1-й эскадрон поскакал из леса. Все походило на сказочную гонку призраков. За село Толбузино, вниз к реке. В этот момент застрочили немецкие пулеметы.

Эскадрон немедленно рассеялся, всадники слетели с коней и попадали в снег. Атака не удалась.

Это разозлило генерала Доватора. Вместе с командиром полка майором Линником он проскакал по проселку на север до шоссе, связывавшего Рузу с Волоколамском. Там находились головные части 20-й дивизии. 14-й конно-артиллерийский дивизион продвигался через лес. Время было около полудня.

С опушки леса хорошо просматривалось Полашкино. Вещевые обозы 252-й пехотной дивизии двигались по дороге в западном направлении.

– Полковник Тавлиев, - позвал генерал. Командир 20-й дивизии подошел. - Мы перейдем реку, обходя село Полашкино справа. Затем мы ударим в тыл и во фланг вон тем колоннам. Я пойду с вами.

Эскадроны поскакали галопом. Но не успели они выехать из леса, как попали под мощный пулеметный огонь.

– Разворачивай конницу, полковник, - прокричал генерал. - Выбить фашистов из села.

Со своим штабом Доватор поскакал к избе у реки. Он спешился и похлопал коня по холке. Гнедого звали Казбек. Он нервничал.

– Тихо, Казбек, - успокаивал его генерал. Он бросил уздечку конюху Акопяну. - Выводи коня, чтоб не замерз.

Доватор наблюдал за боем через бинокль. Окраина Дьякова справа пылала, объятая пламенем. Село обстреливала русская артиллерия. Но спешившиеся всадники из советского 22-го кавалерийского полка были прижаты к земле.

Следом из леса на галопе выехал 103-й полк, конники начали разворачиваться для атаки, но и им пришлось спешиться. Кавалеристы продвигались пешком. Вот они достигли льда реки, потом ее середины. Тут им пришлось залечь под непрекращающимся пулеметным огнем противника.

– Надо помочь им выбраться со льда! - закричал генерал. Он вытащил из кобуры пистолет, передернул затвор и большими похожими на прыжки шагами побежал к реке. Его адъютант, политрук штабного эскадрона, дежурный офицер и штабной охранник побежали за ним.

Менее 20 м отделяло генерала от прижатых огнем противника на середине реки кавалеристов. Тут с правого конца села застрочил немецкий пулемет. Доватор остановился как вкопанный, точно чего-то внезапно испугался, затем тяжело опустился на наст, по которому ветер гнал поземку из перемешанных с несгоревшим порохом снежинок.

Адъютант подбежал к генералу. Но пулемет не умолкал. Немецкий ефрейтор не снимал пальца со спуска. Фонтанчики снега там, где падали пули, помогали солдату прицеливаться. Он сразил и адъютанта с немецкой фамилией Тейхман. Очередь зацепила также и полковника Тавлиева, рухнувшего рядом с командиром корпуса.

– Собаки! - прокричал политрук Карасев. - Собаки!

Полы его шинели развевались на ветру. Политрук подбежал к Доватору и приподнял его. Но тут на снегу вновь заплясали фонтанчики, и пули настигли политрука. Мертвый, он повалился на лед.

Наконец лейтенанту Куликoву и лейтенанту Сокирову удалось подползти к генералу. Под непрекращающимся пулеметным огнем они вытащили своего генерала со льда и отнесли за избу.

Жеребец Казбек встал на дыбы при виде погибшего хозяина. А пулеметчики в Полашкине всё били и били. Пехотинцы из Швайдница отражали яростную атаку кавалерийского полка Шамякина, горевшего желанием отомстить за Доватора. Когда армия терпит поражение, неизбежно начинается поиск козлов отпущения. В тот день, когда генерал Доватор сложил голову на льду Рузы, первая политическая буря пронеслась по рядам германского генеральского корпуса. Адольф Гитлер сместил с должности генерал-фельдмаршала фон Браухича, главнокомандующего сухопутными войсками, и лично принял командование ими. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий теснимой противником со всех сторон группы армий "Центр", получил "отпуск по болезни". На его место назначили генерал-фельдмаршала фон Клюге. Самого Клюге на посту командующего 4-й армией сменил генерал Хайнрици. 20 декабря 1941 г. весьма обеспокоенный Гудериан вылетел в Восточную Пруссию, чтобы встретиться с Гитлером в его ставке. Генерал хотел уговорить фюрера передвинуть немецкий фронт на более выгодные позиции - если придется, еще дальше назад.

Пятичасовая беседа имела историческое значение. Фюрера охватывало раздражение, волнение, но он был исполнен фанатичной решимости драться; беспомощное и подобострастное германское командование напоминало придворных вельмож в военной форме; Гудериан же один пытался вести горячий спор с Гитлером, доказывая ему свою точку зрения, честно и откровенно обрисовывая обстановку на фронте.

При первом же упоминании слова "отступление" Гитлер взорвался. Оно было для него равносильно укусу ядовитой змеи. Перед его мысленным взором выросла тень катастрофы, постигшей Наполеона в 1812 г. Все, что угодно, только не отступление!

Со всей страстью Гитлер старался убедить Гудериана:

– Если я разрешу им отступать, их ничто не удержит. Солдаты просто побегут. А принимая во внимание морозы, глубокий снег, гололедицу на дорогах, это означает: первым делом они бросят тяжелое вооружение, а потом - легкое, потом они побросают винтовки, и в конце концов не останется ничего. Нет. Нужно держаться на оборонительных позициях. Транспортные узлы и центры снабжения надо защищать как крепости. Войска должны вгрызаться в землю, они должны зарываться в нее и не сдавать ни сантиметра!

Гудериан возразил:

– Мой фюрер, сейчас земля в России промерзла на глубину больше метра. Никто не сможет зарыться в нее.

– Тогда примените минометы, стреляйте в землю, и путь солдаты прячутся в воронках, - стоял на своем Гитлер. - Так мы поступали во Фландрии в первую войну.

Гудериану вновь пришлось разворачивать Гитлера лицом к фактам.

– Во Фландрии почва мягкая. А в России теперь от снаряда остается воронка не более десяти сантиметров глубиной и размером с таз для умывания - почва тверже железа. Более того, в дивизиях не хватает орудий и, что еще важнее, снарядов для подобного рода экспериментов. У меня у самого осталось по четыре тяжелых гаубицы на дивизию, причем не более чем с 50 выстрелами на каждую. И это на участке фронта длиной в 30 километров. Прежде чем Гитлер успел прервать его, Гудериан продолжал: - Позиционная война на такой неблагоприятной местности станет войной на истощение, какой была Первая мировая. Мы потеряем цвет офицерского и унтер-офицерского корпуса. Понесем колоссальные потери, не добившись никакого преимущества. И потери эти будут невосполнимыми.

В бункере фюрера в Вольфсшанце воцарилась мертвая тишина. Молчал и Гитлер. Затем он подошел к Гудериану и, точно заклиная его, произнес:

– Вы думаете, гренадерам Фридриха Великого нравилось умирать? И все же король поступал правильно, требуя от них жертвовать своими жизнями. Я тоже считаю себя вправе требовать от любого немецкого солдата, чтобы он пожертвовал своей жизнью.

Гудериан тотчас же понял, что, проводя подобные напыщенные сравнения, Гитлер просто хочет увильнуть от продолжения разговора. То, о чем говорил Гудериан, не являлось жертвой ради великой цели, это было бесполезной жертвой. Поэтому он спокойно сказал:

– Наши солдаты доказали, что готовы пожертвовать своими жизнями. Но требовать таких жертв можно, лишь если в конце они будут оправданны. А я не вижу подобных оправданий, мой фюрер!

По испуганным выражениям лиц присутствовавших на совещании офицеров стало ясно - они ждут от Гитлера вспышки ярости. Но ее не последовало. Он произнес почти мягко:

– Я знаю о том, как много вы сделали, о том, как, не жалея себя, водили войска в битву. Но именно по этой причине для вас возникает риск видеть все слишком узко. Вы страдаете от чрезмерной жалости к своим солдатам. Надо отстраниться, чтобы увидеть ситуацию в деталях. Для того чтобы удержать фронт, нельзя принести слишком много жертв. Потому что, если мы не удержим его, армиям группы армий "Центр" настанет конец.

Спор продолжался несколько часов. Когда уже поздно ночью Гудериан покидал зал оперативных совещаний в бункере фюрера, он случайно услышал, как Гитлер сказал Кейтелю:

– Вот идет человек, которого я не смог переубедить.

Совершенно верное замечание. Гитлер не сумел убедить человека, выковавшего танковые войска Вермахта. Для Гудериана оперативные принципы Гитлера держаться любой ценой и, что самое главное, держаться на наиболее неблагоприятных позициях являлись грубым попранием проверенных временем, доказанных на практике традиций стратегического мышления прусского генштаба. В безнадежной ситуации необходимо отходить с целью избежать неоправданных потерь и обрести свободу маневра для подготовки будущих операций. Нельзя удерживать позиции только для того, чтобы погибнуть на них.

В то же самое время нельзя совершенно сбрасывать со счетов, что в условиях гигантских расстояний и чрезвычайно холодного климата России, принимая во внимание неудержимость натиска опьяненных успехом фанатичных солдат Красной Армии, отступление потрепанных немецких частей рисковало превратиться в бегство.

А что произошло бы, если бы войска побежали? Во время отступлений чрезвычайно легко вспыхивает паника, и вот уже в порядке отходившие солдаты бегут куда глаза глядят, объятые ужасом. А нет ничего труднее, чем заставить остановиться поддавшиеся паническим настроениям части.

Данное соображение и вынудило Гитлера ответить на доводы Гудериана бескомпромиссным "нет". Он даже отменил данное им в начале советского наступления разрешение сокращать протяженность участков фронта и отводить войска на тыловые позиции и вместо этого отдал приказ держаться любой ценой - приказ, о котором и по сей день не утихают споры военных историков: "Командиры и офицеры должны, путем личного участия в боях, заставлять солдат оказывать фанатичное сопротивление на занимаемых позициях, вне зависимости от прорывов противника на флангах или в тылу. Только после выхода на заранее хорошо подготовленные позиции частей резерва можно допустить отход на эти позиции войск с передовой". Специалисты и теперь далеки от единодушия в отношении выше приведенной директивы. Одни говорят, что безумный приказ привел к ненужным жертвам немецких войск на Востоке. Части, утверждают сторонники данного мнения, вполне могли вести упорядоченное отступление. Выход немцев на благоприятные оборонительные позиции - такие, например, как господствующие высоты под Смоленском, вынудил бы советское Верховное Главнокомандование на кровопролитные атаки, которые привели бы к большим потерям в советских, а не в немецких дивизиях. Вне сомнения, данный аргумент по отношению к обстановке на ряде определенных участков фронта вполне справедлив. Но существует немало боевых командиров, штабных офицеров и командующих армиями, которые считают, что всеобщее отступление под натиском сибирских штурмовых дивизий, превосходящих немцев в умении вести боевые действия в условиях зимы, привело бы во многих случаях к хаосу и последующему крушению обороны. Образовались бы бреши, которые не мог бы заделать ни один командир. В появившиеся "окна" хлынули бы советские армии, преследуя и отрезая отступающие немецкие колонны. И тогда уже за Смоленском противник захлопнул бы ловушку за всей группой армий "Центр".

Возможно, сторонники данной теории преувеличивают возможности войск противника и способности советских генералов. Но нельзя сбрасывать со счетов того обстоятельства - только с чисто военной точки зрения, - что простой и драконовский приказ Гитлера держаться любой ценой давал единственный реальный шанс избежать полной катастрофы. Последующие события полностью оправдывают Гитлера. Автор лишь говорит о необходимости военной истории признать данный факт. Несомненно, с политической, моральной и философской точек зрения все выглядит иначе. Внутренние конфликты, возникавшие у боевых командиров из-за приказа держаться любой ценой, трагедии, к которым он приводил, а также беспримерный героизм, проявленный при попытках выполнить его, хорошо видны на примере 9-й армии, действовавшей на северном фланге группы армий "Центр", в районе Калинин-Ржев, и сопредельной с ней 16-й армией группы армий "Север", которая держала оборону между озерами Селигер и Ильмень.

9-я армия генерал-полковника Штрауса обороняла линию между Московским морем и озером Селигер силами трех армейских корпусов начиная с конца октября. Рубеж пролегал от Калинина к озеру Волго - к истокам р. Волги - и служил барьером на излучине Волги, на южном участке русла которой располагался город Ржев.

С середины декабря 1941 г. 9-я армия шаг за шагом отступала от Калинина на юго-запад.

Первый свой удар советские 31 и 39-я армии нацелили против 27-го корпуса генерала Вагера в районе к юго-востоку от Калинина. Термометры показывали 20 градусов ниже нуля. Толстые снежные одеяла укутывали промерзшую землю. Артиллерийская подготовка велась умеренно. Атаку советской пехоты через лед Волги поддерживало всего несколько танков. На правом фланге корпуса, на участке вестфальской 86-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Виттхофта, державшей оборону на Волжском водохранилище, атака советских пехотинцев захлебнулась под немецким пулеметным огнем.

Однако на соседнем участке слева, у померанской 162-й пехотной дивизии, русские пробили брешь с помощью нескольких T-34, расширили ее и нанесли удар через нее силами батальонов сибирских лыжников. Невзирая на создавшуюся угрозу, 6-й корпус генерала Фёрштера - слева от 27-го корпуса удерживал свой участок, отражая яростный натиск противника. У 26-й пехотной дивизии в закаленном огнем 39-м пехотном полку под началом полковника Визе осталось два батальона - 3-й батальон пришлось разделить, чтобы укомплектовать личным составом обескровленные роты двух первых, - а аналогичным образом поредевшей вестфальской 6-й пехотной дивизии приходилось защищать фронт протяженностью 25 км. Но русские не прошли.

На участке 110-й пехотной дивизии, на левом фланге 27-го армейского корпуса, неприятелю все же удалось пробиться к южному берегу Волги. Оттуда русские угрожали единственному пути тылового снабжения 6-го корпуса дороге из Старицы в Калинин. В то же самое время противник начинал обходить Калинин с флангов.

3-й батальон вестфальского 18-го пехотного полка - резерв 6-й пехотной дивизии - получил приказ сбросить с захваченных позиций русских, которые вклинились туда силами 200 человек. Вестфальцы изготовились к выполнению боевого задания. Столбик термометра остановился на отметке 40 градусов ниже нуля. Линия атаки пролегала по глубокому - глубиной по колено - снегу. Они бросались в бой трижды.

Но русские уже удерживали позицию на берегу силами полка. Выбить их оттуда оказалось делом безнадежным. Правда, батальон взял в плен 100 человек, но сам потерял убитыми 22 и ранеными 45 человек, а кроме того, 55 солдат вышли из строя, получив серьезные обморожения.

Но по крайней мере, вестфальцам удалось остановить дальнейшее продвижение советских войск. Важный путь снабжения был очищен от неприятеля и прикрыт, а окружение Калинина - предотвращено. В результате корпус получил время на отвод частей, сражавшихся за Калинин. 15 декабря 1941 г. немецкие войска оставили город. А 16 декабря в Калинин вошли советские части генералов Швецова и Юшкевича.

Прорыв противником немецкого фронта на Волге и овладение Калинином стали тяжелым ударом. Восточный фланг 9-й армии приходилось отодвигать назад. Таким образом, создались предпосылки для советского Верховного Главнокомандования нанести удар во фланг немецкой армии.

Генерал-полковник Штраус видел, какие опасные формы принимает ситуация. Он - как Гудериан на юге после прорыва Жукова в направлении Сталиногорска - намеревался ликвидировать выступ в районе Калинина и повернуть корпус назад к значительно более короткому рубежу с озером Селигер в качестве точки опоры. Рубеж, который собирался защищать командующий, представлял собой ровную дугу от озера Волго до Гжатска, что на Московском шоссе. Центром и ядром дуги предполагалось сделать город Ржев. Зимние позиции получили кодовое название "Кенигсберг".

Выход из боевого соприкосновения с противником предстояло провести за счет небольших и быстрых маневров через ряд надежно обороняемых позиций, каждая из которых носила названия городов - Аугсбург, Бремен, Кобург, Дрезден, Эссен, Франкфурт, Гиссен, Ганау, озер Ильменау и Кенигсберг. Однако график выполнялся только до остановки "Гиссен". После этого "поезд" остановился. Благодаря отваге, с какой сражались части прикрытия, дивизиям удалось достигнуть "Гиссена" более или менее целыми. Несмотря на глубокие снега, они сумели даже сохранить большую часть тяжелого вооружения. В течение двух недель они сдерживали сильный натиск противника и сохраняли единство фронта.

Солдаты совершали нечеловеческие по трудности деяния. Часто завести технику удавалось только после двенадцати, а то и пятнадцати часов чрезвычайно тяжелого труда. Под моторными отделениями грузовиков и бронетехники разжигали маленькие костры, чтобы отогреть замерзшие коробки передач и узлы трансмиссии. Но даже и тогда технику приходилось толкать, выбиваясь из последних сил.

Линии прикрытия, сформированные боевыми частями на передовой, сдерживали натиск советских войск и позволяли остальным немецким частям осуществлять отход. Ключевую роль играли действия отдельных бойцов. Лежа в глубоких сугробах за своими пулеметами, они отражали яростные атаки советских войск. Тонкие перчатки не спасали пальцы от обморожения. Поэтому солдаты оборачивали руки во всевозможные тряпки. Конечно, это мешало им нажимать на спусковые крючки пулеметов и автоматов. Тогда немцы использовали палочки, щепочки и тому подобные предметы, вставляя их в тряпье, которым заматывали кулаки, и за счет таких приспособлений давили на спуск, приводя в действие ударно-спусковые механизмы своего оружия.

Так корпус на правом фланге 9-й армии "путешествовал" через "Аугсбург" и "Бремен", "Кобург", "Дрезден", "Эссен" и "Франкфурт" до тех пор, пока приказ Гитлера держаться любой ценой не остановил систематического отхода задолго до "Кенигсберга".

Дивизии 3 и 4-й танковых групп уже прекратили отступление на линии Рузы. По этой причине 9-й армии было дано указание держать позиции вплоть до реки Волга.

Генерал-фельдмаршал фон Клюге, ставший новым командующим группой армий "Центр", требовал строгого соблюдения данного приказа. Он отдавал 9-й армии распоряжение: "Все должны держаться там, где находятся. Любой, кто не сдержит натиска, позволит противнику пробить брешь в рубеже - брешь, которую нечем будет заткнуть".

Единственным слабым лучиком надежды в этом приказе было следующее предложение: "Выход из боевого соприкосновения с противником целесообразен только тогда, когда приводит к созданию более благоприятных условий ведения боевых действий, и по возможности к образованию резервов". Но генерал-фельдмаршал тут же ужесточал свое допущение: "Для выхода из боя соединения, начиная от дивизии и выше, требуется мое личное разрешение".

19 декабря 1941 г. генерал-полковник Штраус прибыл в штаб 23-го корпуса, которым командовал генерал Шуберт, включавшего в себя 251, 256, 206, 102 и

253-ю пехотные дивизии, с новым приказом: "Ни шагу назад".

Тремя днями позже штурмовые полки советской 39-й армии генерала Масленникова ударили в правый фланг корпуса танками T-34 и попытались прорваться через позиции 256-й пехотной дивизии из Саксонии. Масленников рвался к Ржеву.

Саксонские полки 256-й пехотной дивизии отчаянно сопротивлялись. Они пропускали русские танки дальше и из своих окопчиков в снегу расстреливали советских пехотинцев. Истребительно-противотанковые команды артиллерии уничтожали T-34.

Лейтенант Фальк из 1-го дивизиона 256-го артиллерийского полка лежал за сугробом в самодельном маскхалате. Мимо, паля из пулеметов, прогрохотал советский танк.

Настал момент для Фалька. Он поднялся и запрыгнул на корму машины. Цепляясь соскальзывавшими с холодной брони пальцами, он обогнул башню. Держась правой рукой за ствол пушки, лейтенант вырвал кольца из двух похожих по форме на яйцо гранат, а затем подался вперед и затолкал гранаты под пушку. Потом он быстро спрыгнул в глубокий - с полметра глубиной снег. Прогремел первый взрыв, за которым последовала целая серия - словно кто-то устраивал фейерверк. Гранаты сослужили свою службу. Сдетонировала боеукладка танка.

256-я пехотная дивизия держала позиции 22 и 23 декабря. Она продолжала обороняться и в Сочельник, и в Рождество, и на следующий день тоже. Термометры показывали 25-30 градусов ниже нуля. Темное небо заволакивали облака, кружась, падали легкие снежинки. Видимость не превышала 100 м.

Из этой театральной декорации с видами "наполеоновской зимы", словно призраки выкатывались на авансцену советские танки. Немецкие артиллеристы часто вступали в бой с T-34, паля по ним из своих 37-мм противотанковых пушек с расстояния не более пяти-шести метров. Если танк оставался невредим, он крушил гусеницами орудие с его расчетом. Часто единственным спасением от T-34 становились боевые группы Люфтваффе с их 88-мм зенитками или подрывные заряды в руках смельчаков, подобных лейтенанту Фальку.

29 декабря пошел восьмой день, как солдаты 256-й пехотной дивизии сдерживали атаки вдесятеро превосходящего их противника. К тому времени в руках у них оставались лишь малые опорные пункты - дорожные развилки на лесных опушках и на окраинах сел.

Русские атаковали также и на участке сопредельной дивизии. Три армии Калининского фронта генерал-полковника Конева проламывали немецкую оборону по излучине Волги. Становилось все очевиднее, что Конев стремился через Ржев ударить по Московскому шоссе, чтобы соединиться с южным клином Жукова в тылу у немецкой группы армий. Ржев стал ключевым пунктом в борьбе за судьбу Восточного фронта.

К 31 декабря, последнему дню 1941 г., несмотря на поддержку 8-го авиакорпуса, главный боевой рубеж 256-й пехотной дивизии оказался прорван повсюду. Русские части текли через немецкие позиции. 206-й пехотной дивизии тоже настал конец. От ее 301-го пехотного полка осталось несколько сотен человек. В тот же день утратила целостность и линия обороны 9-й армии к западу от Старицы. На участке 26-й пехотной дивизии, к северо-западу от пылавшей Старицы, два батальона 18-го пехотного полка и остатки 84-го пехотного полка вместе со 2-м дивизионом артиллерийского полка дивизии отражали атаки противника со всех сторон.

Железнодорожная станция Старо-Новое тоже полыхала в огне. Рождественские посылки, специальные праздничные пайки, долгожданное зимнее обмундирование для всей дивизии - все это теперь поедало пламя. Единственным, что удалось спасти, оказался груз швейцарского сыра. Повсюду в крестьянских избах на данном участке фронта лежали большие сырные головы. Когда, сменившись с дежурства, солдаты возвращались в тепло жилища, они отрезали себе куски прямо штыками.

Но через двадцать четыре часа избы с сыром пришлось оставить. Полк создавал новую линию обороны против наступавших групп неприятеля, прорвавшегося в 10 километрах юго-западнее, в районе Климова.

Воздушная разведка сообщила о крупной колонне противника на правом фланге 256-й пехотной дивизии перед Мологином. Мологино находилось в 30 километрах от Ржева. А в Ржеве оставались 3000 раненых.

По рации из 23-го корпуса в дивизию пришел приказ усилить правый фланг и "держаться любой ценой". Остатки 476 и 481-го пехотных полков бросили все силы на продвигавшихся по дороге русских.

Приказ Гитлера: "9-й армии - ни шагу назад" припечатал корпус к земле на линии перед Латошином к востоку от Ельцов, на которую он вышел 3 января 1942 г.

31 декабря в 13.00 генерал-полковник Штраус прибыл на командный пункт корпуса генерала Шуберта в Ржеве с приказом: "Оборонять Мологино до последнего человека". Какие еще распоряжение могли быть отданы? Двадцать с небольшим минут спустя - если быть точным, в 13.25 - в комнату вошел генерал-лейтенант Кауфманн, командир 256-й пехотной дивизии. Он прибыл из Мологина. Кауфманн был белее снега и почти совсем замерз. Дрожавшим от переполнявших его эмоций голосом генерал доложил командующему армией:

– Господин генерал-полковник, солдат в моей дивизии в строю осталось не более чем на полк, и она окружена советскими лыжниками. Люди на пределе сил. Они просто падают от усталости. Падают в снег и умирают от переутомления. Они не ждут ничего, кроме смерти. Молодые солдаты кричат своим офицерам: "Возьмите и убейте нас - нам теперь все равно, кто это сделает". Мологино уже потеряно.

Генерал-полковник Штраус стоял не шелохнувшись, точно статуя. Затем медленно проговорил:

– Фюрер приказал нам держаться до последнего, нет другого выхода только держаться или умереть. - Затем, посмотрев на генерала Кауфманна, добавил: -Вам лучше отправляться на передовую, к своим солдатам, господин генерал, - там сейчас ваше место.

Не говоря ни слова, генерал отдал честь и покинул помещение.

В действительности обстановка в Мологине не была столь отчаянной, какой ее представлял Кауфманн. Во второй половине дня 31 декабря в город в спешном порядке были переброшены остатки усиленного 1-го батальона 476-го пехотного полка; там держал упорную оборону 256-й разведывательный батальон майора (резерва) Муммерта. Остаткам полка по плану предстояло занять позиции к западу от города. Однако к ночи сибирские части лыжников заняли лес между Мологином и линией обороны, где должны были встать вновь прибывшие немецкие части. Что же оставалось? Оставалось лишь одно защищать Мологино сколь возможно долго, таким образом изматывая русские войска и не позволяя им мешать отходу корпуса. В яростных схватках личный состав разведывательного батальона и 1-го батальона отразил натиск сибиряков. Часто круг обороны сужался до нескольких отдельных домов в центре городка, но потом немцы контратаковали и так добывали себе немного пространства для маневра.

Радиосвязь с дивизией прервалась 2 января. Связь с действовавшей слева частью осуществлялась за счет сновавших туда-сюда патрулей. Несмотря ни на что, майор Муммерт твердо намеревался удержать Мологино.

В ночь с 2 на 3 января отделению связистов удалось восстановить связь с дивизией. В штабе ее искренне удивились, что Мологино еще держится, после чего распорядились немедленно оставить город и соединиться с дивизией. Около 06.00 Муммерт покинул Мологино. Тяжелое вооружение пришлось бросить. Под покровом ночи, тропами, по которым ходили патрули, немцы через позиции сибиряков вышли в расположение соседней части.

Вновь 206-й пехотной дивизии удалось заделать брешь, прорванную противником во фронте 9-й армии, но 4 января 1942 г. оборона опять треснула, и на сей раз основательно. Между 6 и 23-м корпусами зазияла дыра шириной от 15 до 20 километров. В образовавшийся проем через Волгу хлынули крупные силы советских. Советская 39-я армия повернула на Ржев и попыталась овладеть городом с юго-запада. Майор Дисселькамп, начальник служб снабжения 6-й дивизии, энергичный и способный офицер, наскоро собрав весь имевшийся под рукой личный состав, смог остановить первый вал противника. Группа особого назначения майора Дисселькампа состояла из водителей, солдат тыловых служб, нескольких штурмовых и противотанковых орудий, роты ремонтников, а кроме того, из врачей, фельдшеров и санитаров ветеринарной роты 6-й пехотной дивизии. Вот с таким войском Дисселькамп и остановил продвижение советских частей. Таким образом, 6-й корпус получил шанс создать рубеж обороны силами 26 и 6-й пехотных дивизий. Ржеву предстояло сделаться краеугольным камнем в здании будущего противодействия русскому наступлению. Между тем советская 39-я армия и кавалерийский корпус генерала Горина обошли город на западе и продвигались в южном направлении через Сычевку к Вязьме.

Хотя фронт полыхал в огне по всей своей длине, стали вырисовываться дальние намерения и ключевые участки приложения сил русских. Генерал-полковник Конев, прорвав оборону 23-го корпуса на северном фланге группы армий "Центр", собирался окружить и стереть с лица земли 9-ю армию. На южном фланге генерал армии Жуков стремительно продвигался через брешь между 2-й танковой армией и 4-й армией, нацеливаясь на Вязьму и в то же самое время вынашивая замысел нанести удар во фланг 2-й танковой армии.

Генерал Голиков со своей 10-й армией уже окружал Сухиничи. Но четырехтысячная боевая группа генерала Гильзы не сдавалась, превращая город в волнолом на пути советской бури. Группа Гильзы держалась четыре недели. Об этом мы просто обязаны будем упомянуть позднее. 1941 год, начавшийся в атмосфере уверенных побед и суливший большие удачи в будущем, завершался совсем не так, как ожидалось. В первый день после Рождества Гитлер воспользовался оказией, чтобы избавиться от генерала, чьи предостережения уже его раздражали: новый командующий группой армий "Центр" был недоволен Гудерианом. Генерал-фельдмаршал фон Клюге обвинил генерал-полковника в неповиновении: еще ранее, в начале декабря, между ними возникли значительные трения. В результате Гитлер сместил Гудериана с должности. Солдаты в боевых частях были буквально ошарашены. Что станется с армией, если ее будут лишать лучших умов?

Полный скверных предчувствий, Гудериан закончил свой прощальный приказ закаленной в боях 2-й танковой армии следующими словами: "Мысленно я буду с вами перед лицом нелегких задач, которые вам предстоит решать".

А задачи действительно стояли нелегкие. Германское командование не знало, откуда взять резервы, чтобы остановить наступление русских. Соединения красной кавалерии уже теснили немцев на слабо защищенных позициях к северу от Юхнова, угрожая перерезать жизненно важные коммуникации, ведущие от Смоленска. Советские воздушные десанты высаживались в тылу у немцев. Все большую угрозу создавала деятельность партизан. Гитлер изрекал напыщенные фразы о перстах судьбы, проклинал русскую зиму, ругал и винил во всем Бога и своих генералов. Гнев его не обошел и опытного командующего 4-й танковой группой. В начале января, когда генерал-полковник Гёпнер без разрешения, как считали в ставке фюрера, отвел свою 4-ю танковую группу - с Нового года ставшую 4-й танковой армией, Гитлер ухватился за "факт неповиновения" как за возможность преподать всем урок. Гёпнера сняли с должности, лишили звания и с позором выгнали со службы. Таким образом, армия лишилась второго после Гудериана выдающегося танкового командира.

То, что фактические оправдания для подобного шага у Гитлера отсутствовали, засвидетельствовал генерал-майор Негенданк, бывший тогда начальником служб связи танковой армии, который стал непосредственным очевидцем произошедшего. И вот что он поведал автору данной книги: "Мы, несколько офицеров, обедали с генерал-полковником Гёпнером, только что вернувшимся с передовой. За столом командующий рассказал начальнику штаба, полковнику Шалю де Больё, что правый фланг 4-й танковой армии надо отодвинуть назад, чтобы граничащий с ним фланг 4-й армии не попал под удар русских, который они могут нанести через образовавшуюся брешь. Это соображение по телефону довели до сведения начальника штаба группы армий "Центр". Мы еще не вышли из-за стола, когда генерал-фельдмаршал фон Клюге позвонил, чтобы обсудить вопрос с генерал-полковником Гёпнером, и я совершенно четко помню, как в конце разговора генерал-полковник Гёпнер повторил: "Хорошо, хорошо, господин генерал-фельдмаршал, для начала мы отведем только тяжелую артиллерию и вещевые обозы, чтобы нам не лишиться их. Объясните, пожалуйста, фюреру необходимость данного шага и испросите его разрешения". Возвращаясь к столу после разговора, генерал-полковник сказал: "Все в порядке, Больё, займитесь всеми надлежащими приготовлениями". Вдруг в полночь пришла ошеломляющая новость о смещении Гёпнера с должности. Вскоре один офицер штаба группы армий "Центр" рассказал мне, что генерал-фельдмаршал фон Клюге доложил Гитлеру обо всем не так, как условился с генерал-полковником Гёпнером, но обрисовал отвод войск как уже свершившийся факт. Гитлер тут же издал приказ о снятии с поста нашего выдающегося и всеми уважаемого в армии командующего".

Вот мнение генерал-майора Негенданка. Его сообщение - важный вклад в историю войны, оно проливает свет на вызывавшие и вызывающие много споров обстоятельства изгнания Гёпнера и на роль генерал-фельдмаршала фон Клюге в отстранении от командования его, а также Гудериана. 2. Южнее озера Ильмень Рыбачье село Взвад - Атака по льду озера - Четыре советские армии громят одну немецкую дивизию - Старая Русса - Валдайская возвышенность Еременко на приеме в бункере Сталина в Кремле - Гвардейцы голодают Торопец и Андреаполь - Трагедия 189-го пехотного полка.

Вернемся на фронт, где держат оборону и ведут нелегкие бои с врагом немецкие части. Нанеся удар в центре и на северном фланге группы армий "Центр", советское Верховное Главнокомандование также вело наступление на правом фланге группы армий "Север". В начале января советские войска пошли на прорыв к югу от озера Ильмень, где занимала позиции 290-я пехотная дивизия из Северной Германии.

Виктор Николаевич - опытный рыбак с озера Ильмень - носил козлиную бородку и прозывался среди сельчан Советчиком. Он возглавлял собранный во Взваде для борьбы с партизанами отряд численностью в восемьдесят человек. Виктор Николаевич и его друзья просто хотели, чтобы их оставили в покое. В начале сентября 1941 г. в село пришли немцы - 290-й истребительно-противотанковый дивизион во главе с подполковником Иффляндом. Они обосновались в самой северной точке стратегически важного перешейка между озерами Селигер и Ильмень. В этой точке кончалась единственная дорога, ведущая из Старой Руссы через 15 км лугов, лесов и болот к озеру и к устью Ловати.

Таким образом, рыбацкое село Взвад являлось опорным пунктом на фланге 290-й пехотной дивизии, крепостью при дороге и оконечностью фронта, протянувшегося между озерами Селигер и Ильмень. Осенью артиллеристы ушли. Какой смысл охранять болота и топи? Но ближе к концу декабря части дивизиона вернулись. Там, где летом не сумел бы пройти никто, кроме местных, теперь, когда болота сковал мороз, мог образоваться коридор, ведущий через линию фронта в немецкий тыл. Тут пытали удачу колонны снабжения партизан и разведчики. Дозоры русских, позиции которых пролегали через леса к северу от Синецкого залива, преодолевали заледеневшие поверхности болот и озер на лыжах.

Крупный прорыв советских войск в направлении транспортного узла г. Старая Русса представлял бы смертельную угрозу двум корпусам на рубеже между озерами Ильмень и Селигер. Русские уже пытались - и нередко удачно посеять сумятицу на всем участке немецкого фронта путем захвата тыловых баз снабжения. 6 января 1942 г. столбик термометра опускался до 41 градуса ниже нуля. Толщина льда на озере и прочих водных преградах достигала 60-70 сантиметров. Глубина снега больше полуметра. Немецкие патрули постоянно прочесывали местность в поисках следов, но ничего не обнаруживали.

Вскоре после полудня Советчик пришел к капитану Прёлю - командиру стоявшей во Взваде истребительно-противотанковой части и представителю подполковника Иффлянда.

– В селе поговаривают, что битва за освобождение Старой Руссы начнется сегодня, в православное Рождество, - сказал Советчик.

Капитан знал, что Виктор Николаевич зря говорить не будет. Как знал он и о том, что никакие патрули не помешают рыбакам по обеим сторонам линии фронта общаться друг с другом. Он немедленно выслал два дозора на лыжах. Возвратившись через два часа, первый доложил:

– Многочисленные следы лыж на берегу Ловати.

Второй дозор привел трех "языков" - двух советских пехотинцев и подозрительное гражданское лицо.

Наступила ночь. Прёль объявил по своей части боевую готовность номер один. На противоположной стороне, над позициями русских взлетели в воздух красные и зеленые ракеты.

Холодная ночь шла к концу, но ничего не происходило. Ни единого выстрела не прозвучало на утопавшем в снегу фронте между озерами Ильмень и Селигер.

Пленных допрашивали с переводчиком. Гражданский уверял, что он рыбак из ближайшей деревни. Он говорил, что два солдата заставили его показать им дорогу к Взваду. Однако коротко остриженная голова выдавала в нем солдата, возможно выполнявшего разведывательное задание. Капитан Прёль велел запереть его в бане.

На допросе двух других пленных, одетых в военную форму, выяснились интересные подробности. Оба служили в советском 71-м лыжном батальоне. Они показали, что батальон их только недавно перебросили на фронт и что он был укомплектован снегоочистителями и аэросанями. Они пожаловались на то, что их плохо кормили. Вместо продовольствия на передовую присылали вооружение и боеприпасы.

Когда переводчик спросил, что им известно о возможном наступлении, пленные на какой-то момент заколебались, но потом сказали:

– Да, говорят, что шар полетит завтра.

Прёль составлял протокол допроса осторожно, не слишком доверяя пленным. Русские обычно начинают наступления с артиллерийской подготовки это своего рода предупреждение об атаке.

Утром 7 января Прёль доложил в дивизию. Он отправил еще несколько дозоров. Холодным восточным ветром надуло метель, которая замела пути и дорожки и даже занесла дорогу на Старую Руссу. Градусник за окном избы Советчика показывал 45 градусов ниже нуля.

В сумерках послышался гул авиационных двигателей. Замигал маяк в Железно, служа, вне сомнения, ориентиром для советского самолета. Как ни странно, нигде ни одна машина не приближалась к линии фронта. Никто не стрелял. Пушки молчали.

В 21.20 зазвонил телефон. Лейтенант Рихтер доложил с опорного пункта "Хохштанд-5" в трех километрах к юго-востоку от Взвада:

– Движение крупных частей неприятеля. Противник на аэросанях и на лыжах обходит нас.

С наблюдательного пункта, устроенного на колокольне церкви во Взваде, примчался связной:

– С юго-востока приближаются колонны техники; идут с включенными фарами.

Тут же в путь отправились два дозора. Вскоре один за другим явились связные:

– Противник овладел местностью в районе "Хохштанд-5".

– Лыжники противника около деревушки Подборовка - то есть к юго-западу от Взвада, на дороге к Старой Руссе. Они обеспечивают прикрытие снежным плугам, используемым на расчистке дорог.

Что это могло быть? Советские войска тихо, с большой осторожностью устремились вперед и прошли сквозь немецкий фронт, представлявший собой прерывистую линию отдельных опорных пунктов. Они пошли в наступление без артиллерийской подготовки.

Боевая тревога!

Телефонная линия, соединявшая Взвад с "Хохштанд-5", все еще действовала. Прёль позвонил лейтенанту Рихтеру:

– Снимайтесь с места немедленно и быстро во Взвад вместе с вашими людьми.

– Постараюсь, - ответил Рихтер.

Бесконечные колонны советских войск текли мимо немецких опорных пунктов. Рихтер и двенадцать бывших при нем солдат натянули поверх формы маскхалаты. Так они смешались с русскими, а в подходящий момент оторвались от них и невредимыми добрались во Взвад.

В 03.00 русские атаковали немецкий опорный пункт. Телефонная связь с дивизией оборвалась.

Но и без приказов сверху капитан Прёль отлично знал, что Взвад нужно удержать и использовать как "волнолом". Тем временем 6-я рота 1-го полка связи Люфтваффе, части 38-го мотоциклетного батальона из состава 18-й моторизованной дивизии и 2-я рота 615-го батальона местной обороны вошли во Взвад, чтобы не быть раздавленными русскими лавинами. В результате под командованием у Прёля собралось 543 человека.

Эти 543 человека обороняли изолированный опорный пункт на берегу озера Ильмень, расположенный на переднем крае немецкого фронта, в течение тринадцати дней - неприступный островок в море неприятельского наступления.

Русские делали все, чтобы стереть с лица земли Взвад - опорный пункт на дороге. Они бросали в бой батальоны лыжников. Поливали немцев огнем из "сталинских оргбнов". Вызывали истребители-бомбардировщики. В конце концов они пустили танки. Но Взвад держался.

Советская артиллерия обстреливала село зажигательными снарядами, чтобы лишить солдат теплого ночлега. Подожженные фосфорными боеголовками, деревянные избы сгорали как факелы. Огонь сожрал палаты госпиталя и перевязочный пункт. В 35-градусный мороз двадцать один раненый остался лежать на матрацах и одеялах у сгоревших остовов домов.

Боевой журнал и радиосообщения, посылаемые из Взвада в штаб 18-й моторизованной дивизии в г. Старая Русса, в оперативное подчинение которой Прёля перевели после потери связи с 290-й пехотной дивизией, глубоко трогают скупыми, без прикрас отчетами о фактических событиях, происходивших в районе боевых действий.

12 января. Бесконечный обстрел вражеской артиллерии. Немецкий самолет сбросил боеприпасы. Вместо фугасных, там оказались совершенно бесполезные зенитные снаряды. В другом контейнере был Рыцарский крест для капитана Прёля. Кроме того, по рации из штаба дивизии сообщили о награждении военнослужащих группы пятью Железными крестами 1-го класса и 20 Железными крестами 2-го класса.

К 16.40 стали подходить к концу боеприпасы и перевязочные материалы. В дивизию ушло срочное сообщение с просьбой прислать необходимое, сбросив все это с большей высоты, поскольку накануне четыре контейнера с боеприпасами взорвались при ударе о землю.

В 19.00 Прёль настоятельно повторил требование о присылке боеприпасов и продовольствия. Солдаты прирезали покалеченных лошадей - в результате мяса хватило на сутки. Но не было ни картошки, ни хлеба.

К 20.00 пятеро военнослужащих погибли и тридцать два получили ранения.

14 января. Командир советского 140-го стрелкового полка прислал всадника с белым флагом. Требовал капитуляции. Всадника отправили обратно, дав залп из противотанковых и пехотных орудий по Подборовке, где дислоцировался штаб полка.

Ночью противник бросил в бой танки. T-26 прорвался и остановился прямо перед КП Прёля. Внутри командного пункта все спокойно ждали, откроют русские люк или нет. Не открыли. Немцы бросили в танк подрывные заряды и гранаты. Гром взрывов танкистам не понравился. Машина стала отходить к южной окраине села. Тут-то ее и поджидала противотанковая пушка унтер-офицера Шлюнца. Он дважды скомандовал "Огонь!". Оба снаряда попали в цель. Танк загорелся.

Прилетел "Физелер Шторх". Он привез врача, доктора Гюнтера, и медикаменты. Прёлю сообщали, что Гитлер лично одобрил действия группы, и одновременно ставили в известность о невозможности деблокирования. Прёлю разрешалось оставить Взвад в том случае, если гарнизону будет угрожать уничтожение.

Получив свободу действий, Прёль оказался перед лицом трудного внутреннего конфликта: угрожает ли им уничтожение или еще нет? Советские войска уже обошли опорный пункт на глубину 15 км. Не следует ли Прёлю покинуть позиции? И тут в минуту сомнения пришло сообщение из 18-й моторизованной дивизии:

– Несмотря на то что Старая Русса окружена, ее защитники продолжают держаться.

Прёль понял, что островные крепости связывают силы неприятеля, не позволяя ему развивать наступление. Взвад тоже будет держаться.

18 января - одиннадцатый день окружения. Столбик термометра упал до отметки 51 градус - минус 51 градус по шкале Цельсия! Ночью дозоры пробирались туда, где лежали убитые советские солдаты, и сдирали с их ног валенки. Собирали шапки и срезали тулупы с замерзших трупов.

19 января. Широкомасштабная советская атака. Прорыв. Рукопашная схватка в отблесках пламени горящих зданий. Жестокий бой за баню и колхозный склад. Четыре танка подбиты ручными гранатами с близкого расстояния. Сражение длилось восемь часов. Советский натиск удалось отбить.

Потери немцев составили семнадцать человек убитыми и семьдесят два ранеными.

– Еще одна атака - и нам конец, - будничным спокойным тоном доложил лейтенант Бёхле капитану Прёлю наутро, 20 января.

Прёль кивнул. Он уже принял решение.

– Сегодняшняя ночь - наш последний шанс. Из-за потерь, которые они понесли, русские будут перегруппировываться. Вот тут-то мы и должны действовать.

Офицеры, командиры взводов и командир местного отряда самообороны были созваны на совещание. Решили пробиваться по льду озера Ильмень. Цель добраться до Ужина, что на западном берегу Рубельского залива. Это означало 20-километровый марш по ледяным завалам и по снегу глубиной по грудь.

Мертвых хоронили в "доме Ольги". Земля на месте сгоревшего дома оттаяла, и с помощью взрывчатки и лопат немцы выкопали общую могилу. Шестьдесят два раненых, неспособных идти самостоятельно, были погружены на сани, в которые впрягли последних оставшихся лошадей. Падал снег. Стелился туман. С другой стороны, было не так холодно, как накануне, - всего 30 градусов.

С приходом ночи они выступили в поход. Дозор с местными проводниками шел впереди, утаптывая снег для остальных. Солдаты из 38-го мотоциклетного батальона провалились в снег по пояс. Передовую группу приходилось сменять каждые полчаса: больше не мог выдержать даже самый выносливый человек. Отдельные группы следовали друг за другом сомкнутым строем с десятиминутными интервалами. Отряд местной самообороны села Взвад шел вместе с немцами с Виктором Николаевичем во главе. Никто не решился остаться. Это означало бы неминуемую смерть.

В последнем сообщении в 18-ю моторизованную пехотную дивизию говорилось: "Начинаем прорыв. Наш опознавательный сигнал: ракеты в следующей последовательности - зеленая, белая, красная.

Лейтенант Рихтер с двумя взводами остался на позициях и целых два часа усердно симулировал оборонительные действия, ведя беспокоящий огонь по противнику. Затем ушел унтер-офицер Штефес с саперным взводом. 3-й взвод разведывательного эскадрона остался еще на полчаса, продолжая стрелять из пулеметов. Потом стволы один за другим умолкли. Над Взвадом - или, вернее, над тем, что от него осталось, - воцарилась странная тишина. Унтер-офицер Виллих покидал село последним, проходя мимо "дома Ольги", где нашли последний приют погибшие.

Путешествие было тяжелым. Сначала они двигались на север по льду Ловати до самого маяка, затем в северо-западном направлении уже по льду озера и, наконец, на юго-запад к берегу. Температура опустилась до 40 градусов, а на озере она достигала 50 градусов. Люди напоминали ходячие сосульки. Лошади покачивались. Некоторые падали. Их добивали, и движение продолжалось.

Замерзали даже стрелки компасов. Группа находилась на марше шесть часов. Обер-лейтенант Мундт остановился, пропуская мимо себя идущих.

– Все нормально? - спросил он лейтенанта Фосса, когда прошел его взвод.

– Все в порядке.

Но когда проходил 2-й взвод, во главе него не оказалось обер-лейтенанта Байзингхофа. Строй вел унтер-офицер Матцен, Байзингхоф и военврач Вибель были с солдатом, не желавшим идти дальше. Он сел на снег и хотел одного - отдохнуть.

– Всего полчасика, пока не придет следующая группа, - просил он. Но это означало верную смерть. Они подняли его на ноги, он заспорил с ними, они приказали ему идти. Лейтенант и военврач поддерживали солдата с двух сторон. Они шли медленно, ковыляя в сотне метров позади своего взвода.

Потом Байзингхоф вновь выдвинулся в голову колонны. Они все так делали - капитан Прёль, лейтенант Маттис, лейтенант Гюле и военврач Гюнтер, возглавлявшие основную группу, и унтер-офицер Фойер в авангарде и лейтенант Рихтер - замыкающий. Словно овчарки они шли то впереди, то позади, то вдоль колонны, следя за тем, чтобы никто не отстал или не бросился в изнеможении на снег. Они сами устали как собаки, потому что проходили вдвое, а то и второе больше, чем другие.

Они шли четырнадцать часов. В 08.00 унтер-офицер Фойер заметил солдат в немецких касках, из-под которых торчали только кончики носов. Он окликнул солдат, побежал к ним и вцепился в одного из них:

– Kamerad, Kamerad1!

Его тоже обнимали, похлопывали по спине. Но что они говорили? Фойер понимал только слова "Santa Maria" и "Camarada"1. Но тут он понял еще одно - вернее, догадался, что "Bienvenido" значит "Добро пожаловать". Немецкая боевая группа вышла на испанскую часть - испанских добровольцев из 269-го пехотного полка Синей дивизии, действовавшей на Восточном фронте севернее озера Ильмень как 250-я пехотная дивизия.

10 января испанская лыжная рота капитана Ордаса - 205 человек снялась с северного берега озера Ильмень, чтобы выступить на помощь немецким товарищам во Взваде. Но 20 километров (если считать по прямой) по ледяным торосам озера превращались в 40 км пути. Рация у испанцев вышла из строя, а компасы замерзли.

Когда капитан Ордас вышел к южному берегу озера Ильмень далеко к западу от Взвада, половина личного состава роты страдала от обморожений. Потом их атаковали сибирские штурмовые подразделения. Испанцы храбро отразили нападение и даже захватили нескольких пленных. Потом они отбили у русских Чернец и вместе с взводом полицейской роты отражали яростные советские контратаки.

К 21 января из 205 военнослужащих испанской лыжной роты в живых осталось только тридцать четыре человека. Они очень обрадовались, встретив немецкий гарнизон Взвада в семи километрах от Ужина. Двумя днями позже они контратаковали потерянные опорные пункты Малго и Большой Ужин плечом к плечу с немецкими пехотинцами на участке 81-й пехотной дивизии, только что прибывшей на фронт из Франции. Уцелело всего двенадцать испанцев двенадцать из 205 человек.

Боевая группа из Взвада потеряла во время пути через озеро пять человек. Они стали жертвами мороза. Измученные и утратившие способность сознавать реальность, они, никем не замеченные, падали в снег и засыпали вечным сном.

Когда те, кто уцелел, вошли, спотыкаясь, в холодные дома в Ужине, издали до них доносился грохот канонады с линии фронта, вдали горела Старая Русса. Прекраснейший древний город, старинный центр торговли на озере Ильмень вновь погибал в пламени. За прошедшие века ему не раз приходилось слышать гром битв. Его захватывали и разрушали. Зимой 1941-1942 гг. Старая Русса являлась важным транспортным узлом, базой снабжения и центром интендантских служб, осуществлявших поставки для немецкого фронта между озерами Ильмень и Селигер. Ее падение означало бы падение и всего фронта.

18-я моторизованная дивизия из Лигницы под командованием генерал-майора Геррляйна делала в Старой Руссе то же самое, что капитан Прёль со своими людьми в селе Взвад, только, учитывая размеры и значение населенных пунктов, в иных пропорциях. 18-й дивизии пришлось отражать атаки советской 11-й армии. Фактически 18-й командовал полковник Вернер фон Эрмансдорфф, заменявший своего безнадежно больного генерала. Своим отчаянным сопротивлением в Старой Руссе дивизия сломала весь план операции советской 11-й армии генерала Морозова.

В чем же заключался этот план? Морозов намеревался, пройдя вокруг озера Ильмень и во взаимодействии с сильной группой армий, действовавшей севернее озера против Волхова, ударить по 18-й армии генерал-полковника фон Кюхлера к востоку от Ленинграда и таким образом начать освобождение города. Очень хороший план. Войска, которые участвовали в операции против Старой Руссы на западном фланге советской 11-й ударной армии, представляли собой ударные соединения - 1 и 2-й гвардейские корпуса. Данный факт говорит о том, какое значение придавало операции советское Верховное Главнокомандование. В конце концов, благополучное ее завершение означало бы сразу два крупных успеха: получение простора для маневра, необходимого для развития наступления - чему мешали немцы в Старой Руссе, - и захват огромных складов и запасов материальной части немецкой 16-й армии. Они совсем не помешали бы страдавшим от недостатка поступления всего необходимого советским корпусам, особенно учитывая тот факт, что корпуса эти находились теперь в тылу у немцев.

В первую неделю боев гвардейцы Морозова пять раз пробивались в центр города - фактически прямо к складам снабжения армии. Но неизменно откатывались назад, неся большие потери. Взлетали на небо полевые склады боеприпасов. То немногое, что уцелело от древней Старой Руссы после летних боев, теперь разносили в щепы снаряды и поедал огонь. Но живая стена вокруг Старой Руссы держалась. Старая Русса являлась волноломом в бушующем море битвы, точкой кристаллизации, в которой корпус вновь и вновь восстанавливал фланг 16-й армии. Честь этого принадлежит не только личному составу, но и штабу 18-й моторизованной дивизии. Успех дивизии в обороне является хорошим примером умелого руководства и знания тактики противника - того, как действуют русские на уровне дивизии. Здесь есть о чем рассказать, пусть и вкратце.

18-я мотопехотная дивизия, изрядно потрепанная в боях за Тихвин, была переброшена генерал-полковником Бушем в район Старой Руссы в качестве армейского резерва и дислоцирована по деревням. Тщательная разведка, знание советских тактических приемов, а также развитое "чутье" привели штаб дивизии к заключению о намерении русских перейти озеро Ильмень и нанести удар по Старой Руссе. По этой причине исполняющий обязанности командира дивизии, полковник фон Эрмансдорфф, и начальник оперативного отдела добивались от корпусного начальства, а затем и от командования армии приказа сосредоточить и развернуть дивизию - все ее части, включая вещевой обоз, - на уже разведанных позициях вдоль берега озера.

Корпусное начальство не желало ничего слышать о подобного рода перестраховке и считало любые перспективы атаки советских войск по льду озера Ильмень "нереалистичными". Однако генерал-полковник Буш подумал, что, может быть, Эрмансдорфф не зря настаивает, и разрешил ему поступить в соответствии с собственными расчетами. 4 января командование армии издало соответствующие приказы. Но только четвертого. В ночь с 7 на 8 января спустя семьдесят два часа - русские перешли через замерзшее озеро.

После уже первых донесений из района боевых действий в корпусе и в армии тотчас же осознали, что маневр противника на северном фланге фронта между двумя озерами не есть операция местного значения. Такие выводы позволяли сделать сообщения, приходившие от гарнизонов аванпостов и передовых дозоров. Русские же начали наступление без обычной артиллерийской подготовки. Оно стартовало в полной тишине, с целью ввести немцев в заблуждение относительно масштабов и значения операции.

К тому времени, когда советская артиллерия принялась оказывать поддержку фронтальному натиску на позиции 290-й пехотной дивизии, направленному прежде всего на Тулитово и Пустыньку, сильные части русских, волнами вливаясь в широкую брешь, подкатывались к устью Ловати и, что куда серьезнее, по льду озера Ильмень выходили в тыл 290-й пехотной дивизии.

Грузовые планеры и транспортные самолеты с лыжными шасси садились на замерзшую поверхность озера, высаживая туда батальоны лыжников и стрелковые бригады. Тяжелые танки из состава советских танковых бригад пересекали озеро и устремлялись к заданным точкам прорыва. Подобно кошмарным чудовищам выползали на берег 52-тонные КВ. Шумные снегоочистители двигались впереди советской пехоты и танков, расчищая для них путь. Аэросани, выбрасывая огромные фонтаны снега и оглашая ревом моторов ледяные просторы, несли к местам высадки пехотные десанты.

Немцы никогда не видели ничего подобного. Ни одному штабному офицеру не приходилось наблюдать такого ни в бою, ни на маневрах.

Естественно, первые рапорты вызвали большое удивление и заставили сотрудников корпусных и армейского штабов в недоверии качать головами. Но скоро не осталось уже никаких сомнений, что советские войска развернули широкомасштабное наступление по льду озера и что первая цель их - Старая Русса, транспортный узел немецкого фронта на озере Ильмень.

Полковник фон Эрмансдорфф во главе 18-й моторизованной пехотной дивизии прибыл из района Шимска ночью. Генерал Хансен вверил под его командование гарнизонные части города, вещевые обозы, тыловые службы и строительные батальоны. С этими войсками Эрмансдорфф сумел создать на подступах к городу рубеж обороны и стабилизировать обстановку.

Советский план в первой его части разбился об этот неприступный бастион силезских пехотных полков и действовавших в их оперативном подчинении формирований. Советской 11-й армии пришлось огибать Старую Руссу и переходить к выполнению второй части - нанесению удара вдоль реки Ловать с целью выйти в тыл дивизиям немецкого 10-го корпуса. В ходе этого маневра генералу Морозову довелось столкнуться с северогерманскими полками 290-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта фон Вреде.

Так же как защитники Взвада, держались против во много раз превосходивших их войск противника и роты 290-й пехотной дивизии, невзирая даже на то, что неприятель обошел их позиции с обеих сторон. Они превратились в волнолом на пути моря советского наступления.

Под Тулитовом 2-й батальон 502-го пехотного полка держался месяц, после чего сопротивление защитников было сломлено. В Пустыньке 1-я рота лейтенанта Бекeра из 503-го пехотного полка выстояла ровно двадцать шесть дней, связывая боем крупные силы русских. Роты Экхардта и Веттгауэра из состава 503-го пехотного полка обороняли опорные пункты "Дьявольский остров", "Сосулька" и "Остров Робинзона Крузо", несмотря на то что солдаты несколько дней сидели на голодном пайке.

Наглядное представление о ситуации позволяет получить обмен сообщениями между 290-й пехотной дивизией и 10-м армейским корпусом. Из штаба дивизии радировали:

– Срочно пришлите боеприпасов.

Командование корпуса возражало:

– По нашим подсчетам, вы расходуете слишком много боеприпасов.

Из 290-й пехотной дивизии отвечали:

– При чем тут ваши расчеты?

Вот так ослабленные полки, у которых на каждый километр передовой приходилось примерно 80 стволов стрелкового оружия, сдерживали натиск нескольких дивизий советской 11-й армии. Немцы не давали противнику осуществить фронтальный прорыв, но они не могли предотвратить обходных фланговых маневров двух ударных советских соединений. 2-й гвардейский корпус захватил Парфино - важную железнодорожную станцию на линии Ленинград-Старая Русса-Москва, а 1-й гвардейский корпус, совершая еще более глубокий рейд, ударил в тыл 290-й пехотной дивизии.

В этот критический момент советская 34-я армия зашла в правый фланг 290-й пехотной дивизии на участке 30-й пехотной дивизии из Шлезвиг-Гольштейна и разорвала связь между двумя дивизиями, аналогичным образом повернула в тыл 290-й пехотной дивизии и в районе Полы, на берегу носящей то же название реки соединилась со 2-м гвардейским корпусом, формирующим второй охватный клин.

290-я пехотная дивизия очутилась в ловушке. Левый фланг немецкого фронта на озере Ильмень оказался в трудной ситуации. Советские войска разрубили 10-й корпус пополам, поставив его части в исключительно сложное положение.

А как тем временем складывалась обстановка на западном фланге, в районе ведения боевых действий 2-го армейского корпуса графа Брокдорфф-Алефельдта?

9 января советские войска развернули на том участке широкомасштабное наступление через озеро Селигер, при этом концентрация сил и натиск их превосходили все ранее известные примеры. Четыре русских армии - 22 и 53-я армии, а также 3 и 4-я ударные армии - атаковали по льду озера силами приблизительно двадцати дивизий и нескольких десятков отдельных танковых и лыжных бригад.

Они обрушились на едва прикрытый 80-километровый участок фронта одной немецкой дивизии - 123-й пехотной из Бранденбурга - и на ее соседку справа - 253-ю пехотную дивизию (фланговую дивизию группы армий "Центр").

Главный удар противника пришелся по 123-й, поколебав фронт бранденбургских полков. Тщетно пыталась, собрав все имевшиеся силы, прийти ей на помощь сопредельная слева 32-я пехотная дивизия из Померании. Бесполезно: русское наступление стерло 123-ю пехотную дивизию с лица земли.

Какие цели ставил перед собой противник? Две ударные армии посылались в бой не затем, чтобы действовать на узкой полоске суши между двумя озерами: у них имелись другие стратегические цели и задачи, находившиеся далеко за пределами зоны ответственности двух немецких корпусов на фронте у озера Ильмень.

С другой стороны, натиск советской 53-й армии был направлен исключительно против немецких позиций между двумя озерами. Прорвав фронт, советские войска быстро развернулись к северо-западу с целью соединения с частями советской 11-й армии, двигавшимися с севера, и охвата большей части 10-го и всего 2-го немецких корпусов.

В центре формировавшегося таким образом котла, на господствующих высотах Валдайской возвышенности, располагался маленький городок Демянск, прежде малоизвестный и не представлявший стратегического значения. Этому населенному пункту предстояло, однако, войти в военную историю как месту, где велось одно из наиболее важных в стратегическом плане сражений, где русские замкнули немцев в так называемом "Демянском котле".

Больше года - вплоть до весны 1943 г. - продолжались серии ожесточенных боев за девственные леса, за болота и забытые Богом деревушки на Валдайской возвышенности, за регион, где берут свои начала Волга, Двина и Днепр - главные реки европейской части России. Шесть немецких пехотных дивизий 2-го корпуса под командованием генерала графа Брокдорфф-Алефельдта противодействовали численно значительно превосходившим их войскам противника, несмотря на то что были отрезаны от основного немецкого фронта, вынуждены полагаться полностью на самих себя и по большей части получали снабжение только по воздуху. Эти дивизии не позволили советским войскам прорваться на юг и на запад и, таким образом, спасли от уничтожения группу армий "Север".

Какие задачи стояли перед тремя остальными советскими армиями, которые 9 января аналогичным образом прорвались через остатки немецкой 123-й пехотной дивизии на озере Селигер? Какие стратегические цели преследовали они? Чего хотело достигнуть советское Верховное Главнокомандование этим наступлением? Операция имела смелые и далеко идущие планы. 3 и 4-й ударным армиям, а также 22-й армии предстояло осуществить глубокий прорыв в тыл немецкого фронта, чем привести к полному разгрому группу армий "Центр". Таким образом, наступление задумывалось как стратегический финал советской зимней кампании.

Человеком, которому поручили провести в жизнь этот крупный проект, был генерал-полковник Андрей Иванович Еременко, командующий советской 4-й ударной армией. Именно его - смелого импровизатора и жесткого командира Сталин не раз задействовал на критических участках Центрального фронта в ходе немецкого летнего наступления. Теперь Еременко получил шанс поквитаться с противником за ранее понесенные поражения.

Еременко предстояло осуществить прорыв в наиболее уязвимом месте на германском Восточном фронте - в стыке между группами армий "Центр" и "Север", - разделить между собой эти группы армий и развалить немецкий Центральный фронт, уже ходивший ходуном под мощными ударами Красной Армии. Стратегической целью наступления служил район Витебска, находившийся в 280 километрах от исходных позиций войск Еременко на озере Селигер.

При разработке плана советское Верховное Главнокомандование исходило из убежденности Сталина в том, что в начале зимней кампании к югу и северу от Москвы русские сумели нанести немецким армиям столь сокрушительный удар, что теперь пришел момент для последнего удара.

Генерал Еременко, сегодня заслуженный и увенчанный всеми наградами маршал Советского Союза, стал первым боевым советским командиром, из-под пера которого вышел крайне интересный и местами на удивление критичный труд, посвященный этой кампании, включая и операции его 4-й ударной армии (под заголовком "На запад"). Будет интересно взглянуть на эту решающую стадию войны на Востоке глазами боевого командира с другой стороны.

В середине октября 1941 г. в Брянском котле генерал Еременко едва не стал жертвой немецкого истребителя-бомбардировщика. Несколько осколков настигли генерала, прежде чем он успел найти убежище в сторожке лесничего. Тяжелораненого, его по воздуху эвакуировали из окружения. Вплоть до середины декабря Еременко находился в военном госпитале в Куйбышеве. 24 декабря его вызвал к себе Сталин. Генералиссимус принял его в подземном бункере Кремля. Вот как сам Еременко описывает тот разговор: - Скажите мне, товарищ Еременко, вы очень обидчивы? - спросил Сталин.

– Да нет, не очень, - ответил я.

– Значит, вы не обидитесь, если я временно поставлю вас в подчинение товарищам, которые раньше были вашими подчиненными?

Я ответил, что готов принять под командование корпус или занять любой другой пост, если партия сочтет это необходимым и если это послужит на пользу моей Родине.

Сталин кивнул. Он сказал, что данная мера необходима для решения очень важной задачи. Он считал меня подходящим для этого человеком. В процессе беседы Сталин объяснил Еременко суть предстоящего задания. Как опытному боевому командиру генерал-полковнику предстояло взять под свое начало вновь созданную 4-ю ударную армию. Ударное объединение - почти то же, что и гвардейская армия, - оно пользовалось теми же привилегиями, что и гвардейские части. Офицеры получали полуторное денежное довольствие, солдаты - двойное, им полагались улучшенные пайки.

Ничего не показывает более ясно, какую важность придавал Сталин задаче, возлагаемой на 4-ю ударную армию, чем тот факт, что он вверил ее под командование одного из лучших советских военачальников, офицера в звании генерал-полковника, хотя Курочкин, командующий Северо-Западным фронтом, в составе которого действовала 4-я ударная армия, был лишь генерал-лейтенантом.

Еременко предоставили всю мыслимую власть в деле укомплектования, снаряжения и снабжения его армии. Уходя из кремлевского бункера Сталина, генерал не имел никаких сомнений насчет того, что 4-й ударной армии выпала честь привести "к кульминации русское зимнее наступление". Все свои надежды верховный главнокомандующий, генштаб и Родина-мать возлагали на Еременко.

Брать трофеи на войне - древний и вполне законный обычай. Все принадлежащее войскам побежденного противника становится добычей победителей. Не раз приходилось генерал-фельдмаршалу Роммелю сажать солдат своего Африканского корпуса на трофейные британские грузовики, заправленные трофейным британским горючим. Английская солонина от генерал-фельдмаршала сэра Клода Окинлека1 приходилась по душе немецким "лисам пустыни", которым осточертели кровяная колбаса и свиные консервы, равно как приветствовали они и ароматный запах виргинского табака, исходивший от 10 000 000 сигарет, обнаруженных на складах в Тобруке1.

Но чтобы строить план наступления с расчетом на то, что солдатские желудки будут заполняться за счет захваченного у противника продовольствия, такого военная история еще не знала. Это был вклад в нее генерал-полковника Еременко. Рассказывая об операции своей 4-й ударной армии, он пишет:

"Правильная подготовка нашего наступления тыловыми службами потребовала бы создания крупных запасов продовольствия в непосредственной близости от нашего оперативно-тактического района. Вместо этого Северо-Западный фронт "освободил нас" от предметов снабжения, которые мы с трудом собирали. Нам приходилось делить продовольствие с нашим соседом справа - 3-й ударной армией, у которой практически вообще не было провизии".

Ничего хорошего в этом не было. Но худшее ждало впереди.

"Через десять дней, - пишет Еременко, - наши запасы иссякли". Некоторые дивизии на момент начала наступления не располагали даже дневным запасом продуктов. Одной из таких являлась 360-я стрелковая дивизия. В ее боевом журнале под пометкой "8 января" мы находим следующую запись: "У дивизии кончилось продовольствие". О том же самом говорится в журнале 332-й стрелковой дивизии с датой на день позже. 9 января, когда началось наступление, личный состав едва ли не всех дивизий не получил завтрака. Солдаты шли в бой с пустыми желудками. В конце концов 360-й стрелковой дивизии достались сухари, предназначавшиеся для 358-й дивизии, так что у людей было хотя бы кое-что пожевать вечером после первого дня боев.

Как же разрешить столь катастрофическую ситуацию с продовольственным обеспечением? Как могут целые армии сражаться и побеждать в 40-градусный мороз, если им нечего есть? Даже гвардейские корпуса и ударные дивизии нуждаются в хлебе и не могут питаться одними лозунгами. Еременко нашел выход. Он распорядился: "Возьмите продовольствие у немцев!" Захват полевых кухонь, колонн снабжения и продовольственных складов стал главной боевой задачей. Война вернулась к своим архаичным формам.

В какой степени забота о приобретении трофеев влияла на стратегические решения, ясно из слов самого Еременко:

"Из показаний пленных на допросах и из донесений наших разведчиков, действовавших за линией фронта в тылу у немцев, мы знали о наличии больших складов с огромными запасами продовольствия в Торопце, поскольку этот город являлся крупной базой снабжения группы армий "Центр". Этот факт имел для нас решающее значение. Здесь у нас появлялся шанс получить продовольствие как для моей, так и для соседней с ней армии.

Генерал-майор Тарасов, командовавший 249-й стрелковой дивизией, получил задание быстрым маневром выйти к Торопцу и взять его, захватив целыми склады. План увенчался успехом.

Мы взяли около сорока продовольственных складов, где находились масло и другие жиры, мясные и рыбные консервы, различные концентраты, мука, крупа, сахар, сухофрукты, шоколад и проч. Склады стали нашими - сменился только персонал. Этим провиантом наша армия кормилась целый месяц. Успех торопецкой акции имел для нашей операции важное значение. Я гордился, докладывая о ней в ставку". Еременко приводит верные факты в том, что касается ценных трофеев, однако детали боевой операции несколько приукрашены. Торопец брала не одна дивизия. Для овладения городом Еременко задействовал 249-ю стрелковую дивизию, две стрелковых бригады - 48 и 39-ю, - а также части 360-й стрелковой дивизии. Торопец защищало 1200 военнослужащих подразделений полевой контрразведки, один полк 403-й дивизии местной самообороны, рота велосипедистов и один истребительно-противотанковый взвод 207-й дивизии местной самообороны. В ходе боев к этой группе присоединились остатки разгромленных 416 и 189-го пехотных полков, а также несколько десятков военнослужащих из разбитой кавалерийской бригады СС Фегеляйна. Столь крошечный контингент не мог, конечно, выдержать обрушившегося на него парового катка Еременко; не осталось у немцев времени и на уничтожение огромных складов в Торопце.

Не меньшей сенсацией, чем ситуация со снабжением у советских армий в ходе зимнего наступления 1941-1942 гг., становится для нас чуть приоткрытая генерал-полковником Еременко завеса над тем, как велись военные приготовления и обучение войск, которым предстояло добыть венок победителей на Центральном фронте:

"Информация о диспозиции противника, присланная из штаба нашей группы армий, показалась мне недостоверной. Мне представлялось сомнительным, что немцы - как считали в группе армий - все еще располагают второй оборонительной системой, состоящей из опорных пунктов и укрепленных полевых рубежей, протянувшихся на большую глубину. Я выяснил, что на участке немецкой 123-й пехотной дивизии к западу от озера Селигер за последние два месяца не было взято ни одного пленного. Поэтому сразу же по прибытии в штаб армии я приказал 249-й стрелковой дивизии провести разведку боем и добыть "языков". Дивизия справилась с задачей превосходным образом. В пределах пяти дней я получил сведения о системе обороны противника и его частях. На глубину 15-20 километров никакого второго рубежа обороны обнаружено не было". Этот пример показывает важность полученной от пленных информации. В советских войсках имелось немало мастеров своего дела, умевших заставить говорить даже тех немецких солдат, которые твердо намеревались не давать показаний. Старое право пленного не сообщать сведений утратило практическое значение на фронтах немецко-советской войны - причем как с той, так и с другой стороны.

Еременко придавал огромное значение повышению выносливости своих войск в условиях ведения войны зимой на лесистой местности. Для этого он выработал поистине драконовский, но действенный метод. Посредине зимы он отправлял свои дивизии с их командирами и офицерами дня на четыре в лес без палаток, без полевых кухонь и без запасов продовольствия. Несмотря на 30- и 40-градусный мороз, им запрещалось разжигать костры, даже маленькие. Днем проводились боевые занятия в реальных условиях, а вечером личный состав слушал лекции. Растопленный снег и две горсти сухого проса - вот и весь дневной рацион солдата.

Ни в одной армии в мире не стали бы ставить своих военнослужащих в подобные условия. Однако на протяжении веков это был один из секретов необычайной выносливости солдат русской армии. Ее боец обучен терпеть такие трудности и лишения, способен сражаться в таких тяжелых условиях, которые стали бы причиной катастрофы для любой западной армии. Естественно, зима с ее ужасными морозами не делала разницы между советским и немецким вооружением, но русские зарекомендовали себя мастерами импровизации. Они не ставили себя в зависимость от замерзшего технического оборудования.

Если на морозе выходила из строя рация - не беда. В каждой советской части имелся офицер связи, чья обязанность заключалась в том, чтобы приказы и донесения передавались по адресу самым быстрым и самым простым путем связным на коне, на санях или на лыжах. Кроме того, существовали у русских группы воздушной связи, укомплектованные за счет устаревших, но вполне надежных легких самолетов. В условиях труднопроходимой лесистой местности они оказывали большую помощь в проведении боевых операций.

И наконец, пропаганда. Советы тратили на пропаганду больше сил и средств, чем на обеспечение своих войск продовольствием. До последней минуты перед атакой политруки и комиссары хлестали по умам и душам красноармейцев лозунгами. Воодушевляющие призывы заменяли глоток коньяка. А уж если лозунги подкрепляли спиртом, эффект получался просто ошеломляющий.

Еременко пишет:

"Чтобы укрепить наши соединения, из тыловых частей на передовую отправлялись сотни и тысячи коммунистов и комсомольцев. Рабочие из промышленных районов Свердловска и Челябинска посещали солдат на исходных позициях на фронте. Сидя рядом с бойцами в окопах, товарищи из Свердловска и Челябинска говорили с ними, рассказывая им о своих успехах на трудовом фронте. Они обещали солдатам увеличивать производство продукции и снабжать фронт всем необходимым для победы над врагом. В свою очередь, солдаты и офицеры торжественно клялись храбро и бесстрашно сражаться, громить врага и с честью выполнять свой долг.

Во всех частях на передовой проводились партийные и комсомольские собрания. Члены партии и комсомольцы принимали на себя торжественные обязательства служить примером остальным во время предстоящего боя, не щадить себя и воодушевлять всех на битву. Таким образом представители партии в войсках на фронте создавали условия для успешного выполнения боевых заданий на всех участках".

Из слов Еременко становится ясно, сколь велико значение нагнетаемого Коммунистической партией политического фанатизма для функционирования военной машины. Маршал отмечает: "В 249-й стрелковой дивизии несли службу 567 членов и 463 кандидата в члены Коммунистической партии, а также 1096 комсомольцев". То есть четверть боевого личного состава дивизии.

"Задания, требовавшие высокой степени ответственности, - продолжает Еременко, - поручались членам ВЛКСМ. Так в 1195-м стрелковом полку 360-й стрелковой дивизии все первые номера пулеметных расчетов, все автоматчики и все разведчики были комсомольцами".

Наступление Еременко началось 9 января 1942 г. "Атака, - пишет маршал, - обычное, повседневное слово для солдата. Однако в то время, зимой 1941-1942 гг., в его звуках присутствовала особенная торжественность. В этом слове заключалась наша надежда на разгром врага, на освобождение нашей родной земли, спасение наших родных и близких и наших соотечественников, живущих в фашистском рабстве; в нем заключалась наша надежда отомстить вероломному врагу и наши мечты о мирной жизни и мирной работе".

Не без некой выспренности Еременко заканчивает: "И каждый солдат, от водителя грузовика в тыловой колонне до бойца штурмовой части, мечтал об атаке, как о чем-то самом прекрасном и самом важном в своей жизни".

Как же выглядело в действительности то "самое прекрасное и важное", о чем, согласно Еременко, мечтал каждый красноармеец? Двухчасовая артиллерийская подготовка, пехотная атака на поселок Пено силами двух дивизий по грудь в снегу прямо на немецкие пулеметы.

Советские войска взяли Пено на второй день наступления после тяжелых и кровопролитных боев. Красноармейцы сломили сопротивление разведывательного эскадрона кавалерийской бригады СС Фегеляйна. Первая брешь для прорыва Еременко была пробита.

Но, несмотря на подавляющее численное превосходство, оба фланга советской армии не смогли реально продвинуться. Русская 360-я стрелковая дивизия застряла перед позициями 416-го пехотного полка из Бранденбурга. На левом фланге, на озере Волго около Бора и Селища, русскую 334-ю стрелковую дивизию сильно потрепали и отбросили назад части вестфальской 253-й пехотной дивизии.

Но в центре наступления русская 249-я стрелковая дивизия достигла больших успехов. Эту ударную часть Сталин вскоре сделал 16-й гвардейской дивизией и наградил орденом Ленина. Генерал-майор Тарасов мощным броском вывел свою дивизию к Андреаполю. Задачей его являлся прорыв к Торопцу, транспортному узлу и немецкой базе снабжения - "хлебным амбарам", завладеть которыми приказал Еременко. Путь к запасам продовольствия Тарасову преградил поспешно переброшенный к Андреаполю силезский 189-й пехотный полк под командованием полковника Хохмайера. Полк, входивший в состав 81-й пехотной дивизии, усилили 2-м дивизионом 181-го артиллерийского полка, а также саперной ротой и несколькими тыловыми подразделениями.

Еременко то и дело отдает должное подвигам и самопожертвованию немецкого полка. Его солдаты создали немало хлопот 4-й ударной армии на центральном участке наступления и в буквальном смысле до последнего человека отражали атаки двух ударных советских дивизий, которые понесли при этом чувствительные потери.

Трагедия силезцев и судетских немцев из 189-го пехотного полка разыгрывалась между железнодорожной станцией Охват и селами Луги, Величково и Лауга. Лишь несколько человек осталось в живых после кровавой битвы с гвардейцами Еременко в метровой глубины снегу в 46-градусный мороз. Один из немногих уцелевших военнослужащих 189-го, способных поведать о геройстве полка, - обер-лейтенант Эрих Шлёссер, участвовавший в боях перед Андреаполем, будучи еще унтер-офицером 3-й роты.

81-я пехотная дивизия, в которую входил 189-й пехотный полк, прошла Французскую кампанию без сколь-либо заметных потерь. Перед Рождеством 1941 г. дивизия стояла, расквартированная по Атлантическому побережью, где солдаты наслаждались службой.

Но встретить Рождество на французском берегу им не довелось. 22 декабря 1941 г. пришел приказ собираться в дорогу. 23 декабря роты погрузились в воинские эшелоны. Куда они отправлялись? Казалось, путешествие не будет долгим. Им не выдали доппайков и зимнего обмундирования. Они не получили ни нового вооружения, ни снаряжения.

Никто не верил слухам, расползавшимся по вагонам из штаба полка: "Мы едем в Россию - на Восточный фронт!"

Убаюкивающе постукивали на стыках колеса поезда, следовавшего на восток через Францию. Солдаты встретили Сочельник на соломе в товарных вагонах. Они начинали замерзать в своих легких шинельках. А эшелон все шел - через Германию, через Польшу. В Варшаве им выдали продовольственные пайки. Следующую остановку поезд сделал в Белоруссии, в Минске. Было 25 градусов мороза, и холод гулял по вагонам. Железные печки раскалялись докрасна, но солдаты все равно замерзали.

Через тринадцать дней непрерывной дороги, 5 января 1942 г., эшелеон прибыл к месту назначения на станцию Андреаполь и высадился в метровой глубины снег при температуре 30 градусов ниже нуля. На весь полк не было ни единой зимней шинели. Не было ни одной шапки и наушников для защиты от холода. Не успев еще понять, что происходит, многие отморозили пальцы ног и уши.

Вот запись в журнале 2-го корпуса: "Неподготовленность полка к зиме не поддается никакому описанию". Но прежде чем корпусное начальство успело снабдить полк, численность которого не превышала 3000 человек, самым необходимым, его пришлось бросить в бой против гвардейцев Еременко - полков 249-й стрелковой дивизии, которые рвались через брешь в районе Пено на юго-запад к Андреаполю. Советские лыжные батальоны уже пересекали озеро Охват.

Полковник Хохмайер послал им навстречу свои батальоны. Под его начало передали 3-ю инженерную роту 181-го полка.

1-й батальон 189-го пехотного полка, усиленный батареей 181-го артиллерийского полка, прибыл в село и на станцию Охват в одно и то же время с русскими передовыми подразделениями. Русские захватили восточную окраину поселка, а 3-я рота капитана Линденталя прочно закрепилась на западной. Командование советской 249-й стрелковой дивизии послало в бой 925-й полк - сибиряков, атаковавших по льду озера с криками "Ура!". Хохмайер со своей стороны перебросил к Охвату 3-й батальон.

У железнодорожной насыпи капитан Нойманн пытался отразить атаку русских своей 11-й ротой и помочь 1-му батальону в Охвате. Русских надо было остановить, хотя бы на время задержать, чтобы успеть образовать оборонительный рубеж в широкой бреши между Двиной и Волгой. Если это не удастся, советские дивизии достигнут цели - выйдут к Витебску и Смоленску, а также к автомагистрали, чтобы соединиться со своими армиями, атакующими с юга, и захлопнуть ловушку вокруг группы армий "Центр".

Унтер-офицер Мациоль со своим взводом находился на позициях на юго-западной окраине Охвата.

– Танки! - закричал, ворвавшись в избу, обер-ефрейтор Густав Пракса. - Все наружу!

У въезда в село появился первый легкий T-601. За ним следовали другие: третий, четвертый - всего восемь. Это была боевая группа советского 141-го танкового батальона.

Танки открыли огонь по домам. С крыш полетели клочья соломы, обнажились стропила. Совершенно ясно, что танкисты стремились уничтожить все, что могло бы служить немцам укрытием от холода. Обычный прием русских.

Мациоль, Пракса и унтер-офицер Мюллер, командовавший 1-м отделением, лежали за углом дома. Вражеский танк на дальнем конце широкой сельской улицы поливал дорогу из пулемета, поднимая фонтанчики снега возле трех немецких солдат.

– Если они прорвутся тут, то расстреляют наши грузовики снабжения и двинутся на Андреаполь, - проговорил Мациоль с акцентом, выдававшим в нем уроженца Силезии, а затем сказал как о решенном: - Мы должны разделать их гранатами.

Мюллер и Пракса все поняли. Не гнущимися от мороза пальцами они достали гранаты. Тем временем первый T-60 проскрежетал гусеницами мимо избы.

Пришел черед Мюллера. Он вскочил на ноги, подбежал к танку и запрыгнул на корму. Схватился за ручку люка и рывком открыл его. Держа его левой рукой, правой он достал похожую на яйцо гранату, зубами выдернул чеку, хладнокровно выждал две секунды и швырнул ее в боевое отделение танка. Затем спрыгнул на снег. Грохот. Столб пламени.

Второй танк остановился. Люк открылся. Русские хотели рассмотреть, что же происходит впереди. Мациоль успел достать пистолет, прицелиться и выстрелить. Пуля попала в цель. Русский рухнул в башню. А Мюллер уже вскочил на танк и бросил гранату с длинной рукояткой в так и оставшийся открытым люк.

Черный дым, валивший из двух танков, застилал дорогу. Точно призрак, появился из этого дыма третий танк. Водитель поспешил сдать назад, но машина застряла в снегу.

Обер-ефрейтор Пракса запрыгнул на броню и попытался открыть люк башни, но не смог. Однако в тот момент русский стрелок (он же и командир) начал открывать его изнутри, чтобы осмотреться. Заметив Праксу, он поспешил юркнуть обратно, но граната скатилась внутрь раньше, чем захлопнулся люк.

Видя, что произошло с головными машинами их боевой группы, остальные пять советских танков, пробиравшихся через глубокий снег, развернулись на широкой улице села и покатили в обратном направлении.

В сумерках сибиряки из 925-го стрелкового полка пришли вновь. На сей раз для их поддержки генерал Тарасов развернул 1117 и 1119-й стрелковые полки 332-й стрелковой дивизии. Противник серьезно потрепал 1-й батальон подполковника Проске. 11-й роте капитана Нойманна, сражавшейся у железнодорожной насыпи, пришлось сдать позиции.

В ночь с 12 на 13 января столбик термометра упал до отметки 42 градуса. В каждой роте по причине обморожения вышло из строя от двадцати до тридцати человек.

К утру средняя численность боевого личного состава в немецких ротах сократилась до пятидесяти-шестидесяти стволов легкого стрелкового оружия. На участке 1-го батальона уцелело всего три крестьянских избы, в которых солдаты могли хоть чуть-чуть обогреться после боя или караула. Лошади ночевали под открытым небом. Животные тряслись от холода, тараща полубезумные глаза.

Еременко пришел в ярость, узнав, что всего один полк сдерживает продвижение его частей на Андреаполь и Торопец, лишая его доступа к вожделенной базе снабжения. Поэтому он приказал 249 и 332-й стрелковым дивизиям обойти немцев. 14 января русские ударили в тыл 189-му полку. Они разнесли в пух и прах колонны тылового обеспечения в районе Луги и Величкова. Заблокировали пути поступления всего необходимого. Разгромили перевязочные пункты и полевые госпитали. Захлопнули ловушку.

В 18.00 полковник Хохмайер приказал прорвать кольцо окружения. На внезапную сосредоточенную артподготовку - обстрел Величкова и Луги - ушли последние артиллерийские снаряды. Затем пехота атаковала. Было 15 января. С одиннадцатого числа солдаты не имели возможности выспаться и только дважды получали горячую пищу.

1-й батальон отбил у неприятеля Луги. Советские контратаки с применением танков остановил на окраине села лейтенант Клаузинг. Только никак не удавалось сбить засевшего на церкви русского пулеметчика, блокировавшего дорогу. Одной из жертв огневой точки пал лейтенант Гебхардт. Взвод его был расстрелян.

По сей день оставшийся безымянным ефрейтор пробрался через разрушенный фасад здания, забрался на хоры и тремя ручными гранатами прикончил пулеметчика.

Но взять Величково оказалось невозможным. Противник прижал огнем усиленный 2-й батальон и медленно, но верно уничтожил его.

К 16 января от 189-го пехотного полка остались лишь жалкие крохи. Русские вновь ворвались в Луги силами пяти танков, разгромили санную колонну полка, блокировали железнодорожную насыпать и вышли к Андреаполю.

Полковник Хохмайер дал батальонам свободу действий на попытку самостоятельного прорыва к Торопцу через леса. Это означало марш длиной не менее 50 км. Сам полковник верхом отправился на рекогносцировку. Как оказалось - в никуда. Он так и не возвратился, найдя свою смерть где-то на заснеженных полях за Андреаполем, как и большинство солдат из его полка. Хохмайеру посмертно присвоили звание генерал-майора.

Подполковник Проске тоже верхом вместе с двумя офицерами отправился на поиски пути, чтобы вывести из окружения часть. Никто из них не вернулся.

Малыми боевыми группами офицеры и унтер-офицеры пытались войти в леса через глубокий снег. Но лишь одному подразделению 1-го батальона удалось одолеть страшную дорогу к Торопцу. В путь отправилось 160 человек. Сорока из них удалось к 18 января добраться до цели.

"Потери 189-го пехотного полка погибшими составляли 1100 человек", собщает Еременко. Одна тысяча сто человек погибшими. С разгромом частей полковника Хохмайера для Еременко открывалась дорога к первому оперативному объекту - гигантским складам в Торопце. Тыловые немецкие подразделения из 403-й охранной дивизии, располагавшие несколькими трофейными танками, а также полицейские части не могли удержать города. На охват устремилось пять советских ударных полков. 21 января генерал Тарасов взял склады в Торопце целыми и невредимыми. Впервые с самого начала наступательной операции солдаты Еременко смогли получить причитающиеся им продовольственные пайки.

После прорыва Красной Армии в Торопце единого фронта немецкой обороны на 130-километровом участке между Великими Луками и Ржевом больше не существовало. Для группы армий "Центр" наступил самый унизительный и опасный момент с 6 декабря 1941 г. Три советские армии - впереди четыре стрелковые дивизии, две стрелковые бригады и три батальона лыжников 4-й ударной армии Еременко - находились на верном пути к победе, на которую так рассчитывал Сталин, - разгрому немецкой группы армий "Центр" и, таким образом, к поворотному пункту в войне.

В сложившейся обстановке генерал фон дер Шеваллери, командовавший 59-м корпусом, получил приказ заделать Витебскую брешь тремя дивизиями. Приказывать легко - ни одна из этих трех дивизий не прибыла в Россию в полном составе. Основные их части - 83-й пехотной дивизии из Северной Германии, 330-й пехотной дивизии из Вюртемберга и 205-й пехотной дивизии из Бадена - все еще находились в пути из Франции на Восточный фронт. Единственными, кто прибыл к месту назначения, были остатки 416-го пехотного полка берлинско-бранденбургской 123-й пехотной дивизии, прошедшие через ад на озере Селигер.

Начиная с 20 января генерал фон дер Шеваллери и личный состав штаба его корпуса в Витебске лихорадочно работали над тем, чтобы поскорее доставить недостающие части в Россию. Это была битва со временем.

Пока 249-я стрелковая дивизия и части 358-й стрелковой дивизии из армии генерала Еременко продвигались от Торопца к Островскому и Велижу, оба из которых являлись важными автодорожными развязками на Двине и последними препятствиями на пути к Витебску, - главной базе материально-технического и продовольственного снабжения группы армий "Центр".

Генерал-лейтенант Курт фон дер Шеваллери мог лишь посылать свои войска по частям по мере их прибытия на Восток, прямо с воинских эшелонов против полков Тарасова. Непостижимы подвиги немецких батальонов, переброшенных из мягкого климата французской зимы в 40- и 50-градусный морозы для устранения катастрофической опасности, угрожавшей группе армий "Центр". А крушение ее они в многомесячных боях все же сумели предотвратить.

Боевыми группами Шеваллери оборонял критические точки в районе прорыва между 9 и 16-й армиями до тех пор, пока в конце января 1942 г. их не сменила 3-я танковая армия. Тот, кто побывал там, никогда не забудет названий населенных пунктов, ставших свидетелями страшных боев зимней кампании, - Демидов, Велиж, Кресты, Сураж и Рудня. Солдаты из Северной Германии, Швабии, Бадена и Бранденбурга превратили забытые Богом жалкие сельца в волноломы против волн наступления Еременко, выстояли в шторм, сумев предотвратить его катастрофические последствия.

Самые кровопролитные сражения велись за Велиж и Кресты. Здесь упорно отражали атаки противника части 83-й пехотной дивизии - боевая группа полковника Зинцингера, командира 257-го пехотного полка. Солдатам из Люнебург-Хайде, из Шлезвиг-Гольштейна, из Гамбурга и Бремена приходилось, стуча зубами, жаться по ночам друг к другу в палатках при температуре 25-40 градусов ниже нуля, без соломы, не имея возможности развести костры. Днем они сражались по грудь в глубоком снегу. Отрезанные от других частей корпуса. Они контратаковали, прокладывали себе путь вперед и с боями возвращались назад. Но они не переставали драться.

Противостояли им четыре советские дивизии и части трех стрелковых бригад, стремившиеся любой ценой прорваться через дорожную развязку в районе Рудни к шоссе Минск-Смоленск-Москва, чтобы перерезать автомагистраль - жизненно важную для группы армий "Центр" коммуникационную линию.

Им это не удалось. Советское наступление выдохлось. Наступательный порыв красноармейцев поглотило неожиданное противодействие 59-го корпуса. Еременко откровенно называет причины провала своего полномасштабного наступления: советское Верховное Главнокомандование недооценило способность немецких войск к сопротивлению и ведению боевых действий в условиях сибирских морозов. Оно считало, что немецкие дивизии полностью измотаны. Таким образом, Сталин совершил ошибку, под стать той, которую допустил Гитлер под Москвой. Советское Верховное Главнокомандование посчитало противника слишком слабым, а себя слишком сильным.

Не налаженное должным образом снабжение боеприпасами, топливом и продовольствием, нехватка офицеров, слабая подготовка личного состава и неожиданно большие потери - все это ослабило советские войска. К концу января 1942 г. 249-я стрелковая - гвардейская - дивизия из армии Еременко, согласно его же собственным данным, насчитывала в своем составе 1400 человек, тогда как 9 января численность ее составляла 8000 человек.

Даже самые суровые приказы советского Верховного Главнокомандования оказались не в состоянии заставить 4-ю ударную армию Еременко выполнить поставленную стратегическую задачу - окружить немцев под Витебском. Она оказалась просто не в состоянии сделать это.

Две другие армии, действовавшие на флангах армии Еременко - 3-я ударная на западе и 22-я армия на востоке, - аналогичным образом не смогли достигнуть цели - Великих Лук и Ярцева на автомагистрали Смоленск-Москва. 3-я ударная армия генерала Пуркаева застряла под Холмом, где держала круговую оборону немецкая боевая группа Шерера. 22-я армия генерала Вострухова не продвинулась за Белый, где умирали на позициях солдаты гессенской 246-й пехотной дивизии.

Таким образом, наиболее опасный удар советского зимнего наступления против группы армий "Центр" - прорыв в тыл 9-й армии - не принес ожидаемого результата. Острия внешних клиньев русского охвата, направленного в глубь немецких тылов, были сломаны. 3. Назначение Моделя Сычевские склады - "А чем вы для этого располагаете, господин генерал?" - Полки держат излучину Волги - "Из моей роты в живых остался я один" - Сталинское наступление выдыхается - Сухиничи, или Мышь в хоботе слона - Патер и вахмистр - Взгляд с другой стороны: два русских дневника и прощальное письмо.

Однако опасность катастрофы все еще сохранялась, противник угрожал на севере и на юге от автомагистрали, в районе Ржева и Сухиничей. Внутренний клин советского наступления представлял непосредственную опасность для передовых немецких частей 9 и 4-й армий.

Ржев стал точкой приложения наибольших усилий советских войск. Русские любой ценой стремились овладеть краеугольным камнем "здания" немецкого Центрального фронта. Если бы им удалось захватить Ржев, это означало бы обход с фланга и окружение 9-й армии.

Когда гусеницы вражеских танков заскрежетали на расстоянии менее километра от командного пукта армии, со всей отчетливостью проявились признаки близкой катастрофы. Ближе к вечеру 12 января 1942 г. немецкая 9-я армия оказалась на краю пропасти.

Было 16.00. В оперативном помещении штаба армии в Сычевке перед картой, на которой зафиксировалась сложившаяся ситуация, стояли подполковник Блаурок, начальник оперативного отдела штаба армии, и генерал-майор Крюгер, командир 1-й танковой дивизии из Тюрингии. Также с целью ознакомления с ситуацией присутствовали подполковник Венк, начальник оперативного отдела дивизии, подполковник фон Витерсгейм, командир 113-го стрелкового полка, и подполковник Гольсте, командир 73-го артиллерийского полка. Самая передовая боевая группа 1-й танковой дивизии только что прибыла в район Сычевки. Всего неделю назад маленький городок со своими громадными складскими помещениями на железнодорожной станции представлял собой тихое местечко в тылу, где располагались штаб армии и база снабжения - маленький раёк для интендантского начальства и казначеев. Теперь вот уже два дня здесь пролегала линия фронта.

В помещении слышалось стрекотание пулеметов и глухое уханье минометов.

– Хочу познакомить вас с обстановкой, генерал. Не обстановка, а сплошной кровавый кошмар, - обратился к Крюгеру начальник оперативного отдела армии Блаурок. - С девятого января русские из района Осташкова не переставая атаковали крупными силами левый фланг отрезанного Двадцать третьего армейского корпуса и оттеснили его к югу. Одновременно очень сильный натиск испытывает на себе левый фланг Шестого армейского корпуса вот здесь. - Блаурок ткнул пальцем в точку на карте. - Наша просьба перенести фронт назад, на линию Гжатск-Волга, отклонена. Начиная с одиннадцатого января противник наносит мощные удары с северо-запада южнее и западнее Сычевки, при этом самые передовые его части атакуют западные окраины города. - Блаурок накрыл Сычевку ладонью и просительно проговорил: - Надо удержать Сычевку, господин генерал, - нам нельзя потерять ее.

Командир и офицеры 1-й танковой дивизии закивали. Они осознавали всю сложность положения, наглядно изображенного на карте. Их весьма удивляло то, что на совещании не присутствовал командующий армией генерал-полковник Штраус. Начальник оперативного отдела разъяснил:

– Здоровье генерал-полковника Штрауса сильнейшим образом пошатнулось. Начштаба тоже серьезно болен. Со дня на день мы ожидаем нового командующего армией - генерала Моделя.

На лицах офицеров отразилось удивление.

Да, командующим 9-й армией стал Модель, совершивший головокружительное восхождение к вершинам военной карьеры. Всего три месяца тому назад он командовал дивизией - знаменитой 3-й танковой.

Невысокий, жилистый, он появился на свет в Гентине в 1891 г. и заставил запомнить себя службой в штабах различного уровня группы армий "Центр". Лучше всего его помнили солдаты 1-й танковой дивизии, сражавшиеся под его началом в составе 41-го танкового корпуса, начиная с Калинина. Он пользовался популярностью в частях, несмотря на то что не походил на своего предшественника, генерал-полковника Рейнгардта. Все знали - где Модель, там ощутимо присутствует военная удача: там, где он, удаются самые смелые замыслы, разрешаются наиболее кризисные ситуации. Нигде и ни в один момент так не нуждались в Моделе, как нуждались в нем в 9-й армии.

Блаурок вновь подошел к большой карте.

– За последние сорок восемь часов обстановка действительно стала не просто критической, а сверхкритической, - проговорил он с типичной беспристрастностью офицера германского генштаба и указал на жирные красные стрелки. - Здесь, западнее Ржева, русские прорвали в нашем фронте брешь шириной в пятнадцать километров. В течение последних двух дней бронетехника, пехота и санные колоны двух советских армий - Двадцать девятой и Тридцать девятой - вливаются в дыру и движутся в южном направлении. Прошло уже около девяти дивизий. Наш Двадцать третий корпус отрезан, окружен, и снабжение его возможно только по воздуху. Благодарение Богу, Шестому корпусу удалось создать и удерживать новый фронт обороны к западу и юго-западу от Ржева. - Блаурок провел рукой в направлении, в котором указывали красные стрелки. - Обратите внимание, что острие советского наступления - кавалерия - уже к западу от Вязьмы, на шоссе, а это "дорога жизни" всей группы армий "Центр". Но похоже, пока силы противника там не слишком крупные и не представляющие большой проблемы. Куда более сложная на сегодняшний момент ситуация сложилась вот здесь. Блаурок указал на спутанный клубок красных кружков и линий в 50 километрах к юго-западу от Ржева и продолжал: - Как видите, крупные советские силы развернуты к Сычевке за самыми передовыми частями Двадцать девятой и Тридцать девятой армий. Русские совершенно очевидно намерены взять город, повернуть на север и окружить армию. В настоящий момент они ведут бои за идущую ко Ржеву железнодорожную ветку. Если они овладеют ею, линии снабжения всей нашей армии окажутся перерезанными. Поступление всех необходимых грузов и подкреплений зависит от этой железной дороги. Если Сычевка падет, противнику удастся переиграть нас. Господа, русские уже стучатся к нам в дверь. Головные части их уже проникли на территорию сортировочной станции, где, по счастью, предаются грабежу. Я сказал, по счастью, потому что окраину города удерживают части специального назначения, сколоченные из водителей грузовиков снабжения и связных, под началом полковника Крузе, начальника армейской артиллерии. На периферии территории станции ваша Шестая рота Первого стрелкового полка, которая прибыла незадолго до полуночи.

Жизнерадостный и не склонный раньше времени расстраиваться саксонец, генерал-майор Крюгер, произнес словечко, частенько звучавшее из уст солдат. Витерсгейм кивнул и пробормотал:

– И это еще мягко говоря.

Через полчаса после описанного выше разговора в армейском штабе в Сычевке передовые части боевой группы фон Витерсгейма вступили в боевые действия по связыванию советских войск, уже закрепившихся на территории железнодорожной станции и в помещениях огромных складов. Немецкая группа состояла из нескольких бронетранспортеров и усиленной роты мотоциклетного батальона 1-й дивизии - солдат из Лангензальца и Зондерхаузена, возглавляемых обер-лейтенантом Пэтцольдом.

Пэтцольд, пробравшийся вперед к ангару вместе со связным, в бинокль рассматривал товарные склады станции Сычевка-Север.

– Там как на ярмарке в Михайлов день, - не без удивления пробормотал он.

Мотоциклисты обхлопывали себя руками по бокам, чтобы согреться. Вернувшись, лейтенант оседлал свой мотоцикл:

– Вперед!

Все происходившее на складской территории действительно походило на некое ярмарочное оживление. Русские вытаскивали из пакгаузов мешки и ящики с продовольствием, крайне довольные результатами собственных трудов. Дополнительные пайки летчиков и танкистов - шоколад, печенье и сухофрукты встречали у русских особое одобрение. Но с не меньшим рвением они волокли заливные свиные ножки, ливерную колбасу и рыбные консервы. Они вскрывали то одну, то другую банку штыками и пробовали содержимое.

– Земляк, ты только посмотри - а ну, попробуй.

– А сигареты!

– Затянись-ка! Ты гляди! Это тебе не самокрутка из "Правды" с махоркой. Типографской краской не воняет!

Но самое большое восхищение вызывал французский коньяк. Солдаты сбивали горлышки бутылок и лили себе в глотки веселящую жидкость, которая по сравнению со спиртом казалась им мягкой, словно сладкий чай.

Русские веселели на глазах, совершенно забыв о 40-градусном морозе и о чертовой войне. Они горланили песни и смеялись. Они тискали друг друга в объятиях и целовались. Часовые не подняли тревоги. Никто не выстрелил, пока внезапно не ударили пулеметные очереди мотоциклистов Пэтцольда. Загрохотали взрывы гранат. Застрочили автоматы из кузовов бронемашин. Советские солдаты бросились в паническое бегство. Далеко они не ушли. Они падали замертво под пулеметным огнем среди консервных банок и пачек сигарет, среди ящиков с коньяком и упаковок с печеньем.

В шутку говоря, можно сказать, что первую победу в Сычевке немцы одержали благодаря шоколаду и французскому коньяку. Только вследствие того, что русские оказались всецело поглощены дегустацией своей драгоценной добычи, и удалось слабым подразделениям 1-й танковой дивизии отбить у численно превосходящего неприятеля железнодорожные склады. Ничего экстраординарного в ситуации не было.

Так, например, генерал Инфантес, командир испанской Синей дивизии, пишет в своем исследовании, посвященном действиям испанских добровольцев в России: "Нередко случалось, что после успешных атак на местном уровне русские солдаты забывали о поставленных задачах и понапрасну растрачивали драгоценное время. Переходя в немедленные контратаки, мы, бывало, заставали их за обшариванием наших блиндажей в поисках провизии, за поглощением банок с джемом и распитием коньяка. Подобные слабости обходились им весьма дорого, поскольку в таких случаях они редко оставались в живых. Иногда нам удавалось разбить их в контратаках потому, что они терялись в системе наших окопов. Верно, что красноармейцы решительно идут к поставленным целям. В грозных противников их превращает не только современное оружие, но и выдаваемая водка, которая делает их безумными. Их тщательно подготовленные широкомасштабные атаки, вне сомнения, представляют опасность, поскольку "русский паровой каток" крушит все, что только встает у него на пути. Все, что можно сделать в таких случаях, - стойко держаться. Но хорошо организованная контратака всегда застает русских врасплох".

На протяжении двух следующих дней подтянулись и другие части 1-й танковой дивизии. Вместе с 337-м пехотным полком, переброшенными из Франции в Россию по воздуху, они очистили от неприятеля ближайшие подступы к Сычевке и восстановили сообщение с расположенным к югу от города летным полем в Новодугино, где частям Люфтваффе удалось продержаться несколько дней. Окруженные роты хлебопеков, окопавшиеся поблизости от огромных печей, и попавшая в трудное положение армейская рота связи были спасены, как и окруженные солдаты из ветеринарного госпиталя. Немедленные советские контратаки немцам удалось успешно отразить.

Через несколько дней после первого совещания в штабе 9-й армии командир и начальник оперативного отдела 1-й танковой дивизии вновь прибыли к начальнику оперативного отдела 9-й армии, чтобы получить указания в соответствии с дальнейшими намерениями командования относительно боев за Ржев и Сычевку. Не успели офицеры обменяться приветствиями, как снаружи громко хлопнула дверца немецкого вездехода. Послышались отрывистые слова команды. Вошедший дежурный объявил:

– Генерал Модель.

Одетый в длинную шинель, со старомодными, но удобными наушниками на голове, в высоких мягких сапогах, со своим неизменным моноклем в глазу в помещение вошел новый командующий. Он словно бы излучал энергию и бесстрашие. Модель пожал руки офицерам. Бросил шинель, фуражку и наушники на стул. Протер запотевший в теплой комнате монокль. Подошел к карте.

– Полная каша, - произнес он и быстро изучил последние изменения обстановки.

– Я уже в общих чертах обрисовал господам главную проблему, - доложил Блаурок. - Первое, что должна сделать Девятая армия, - выправить положение вокруг Сычевки и обеспечить за собой контроль железнодорожной линии Ржев-Сычевка-Вязьма. После стабилизации обстановки в самой Сычевке силами Первой танковой дивизии начинают прибывать передовые части моторизованной дивизии СС "Рейх".

Генерал танковых войск Модель, смелый и решительный боевой командир и одновременно холодный расчетливый штабист, кивнул.

– А теперь главное для нас - закрыть брешь вот здесь. - Он провел рукой над широкими красными стрелками, которыми обозначались направления прорыва русских к западу от Ржева между селами Никольское и Соломино. - Мы должны перекрыть каналы снабжения прорвавшимся русским дивизиям. И вот отсюда, - Модель показал на Сычевку, - ударить во фланг противнику и взять его за горло.

Крюгера и Венка оптимизм командующего немало удивил. Блаурок выразил охватившее их сомнение в острожном вопросе:

– Господин генерал, а чем вы располагаете для подобной операции?

Модель окинул своего начальника оперативного отдела спокойным взглядом и произнес:

– Собой. - И залился смехом. Все остальные с чувством облегчения присоединились к нему. Впервые за много дней в оперативном помещении штаба 9-й армии в Сычевке смеялись так беззаботно и весело. Новый дух наполнял офицеров.

Странное дело, но как только Модель вступил в должность командующего армией, полкам словно бы прибавилось силы. Дело не только в исключительной четкости отдаваемых им распоряжений - командующий везде появлялся лично. В то время как полковник Кребс, его начштаба, находился в Сычевке, занимаясь решением вопросов в штабе, Модель выезжал на фронт. Он мог неожиданно выскочить из вездехода возле штаба батальона или выехать на коне по глубокому снегу на передовые рубежи, где воодушевлял, распекал, наставлял и в конце концов шел в атаку во главе батальона с пистолетом в руке. Этот живчик-генерал словно бы находился повсюду. Его присутствие чувствовалось даже и там, где самого его не было.

В значительной мере благодаря именно этому присутствию и решилась судьба предстоящей битвы. Чтобы понять это, нужно знать предысторию событий.

Еще 8 января генерал-полковник Штраус предпринимал попытку закрыть брешь на севере. Части переукомплектованной кавалерийской бригады СС Фегеляйна под командованием оберштурмбанфюрера1 Цегендера были переброшены на восток из района Нелидова и развернули атаку через Оленинo. Части 6-го корпуса из Ржева устремились навстречу им в западном направлении. Но в данном районе боевых действий русские войска численно значительно превосходили немецкие. Контратаку боевой группы Цегендера на несколько часов совершенно парализовала ужасная метель, затем немцы столкнулись с противодействием сразу нескольких советских бригад. К востоку от Оленина атака захлебнулась. Попытка заткнуть дыру провалилась.

С целью повторить попытку прорыва, но уже более крупными силами, группа армий "Центр" сняла 1-ю танковую дивизию с линии обороны вдоль р. Руза и перебросила ее ко Ржеву. Шаг оказался удачным, поскольку в результате появилась возможность для быстрой переброски дивизии к Сычевке, чтобы исправить сложившуюся там критическую ситуацию.

Но лишь одни оборонительные действия в удерживаемых немцами районах ни к чему не вели. "Атакуйте, перехватывайте у противника инициативу, навязывайте ему свою волю", - такой рецепт прописывал подчиненным Модель. Бойцы тюрингской 1-й танковой дивизии из древних городов Центральной Германии - Веймара, Эрфурта, Эйзенаха, Йены, Зондерхаузена и Касселя сменили военную профессию. Поскольку танков у них не осталось, экипажи переквалифицировались в пехотинцев и встали на лыжи.

Лейтенант Дариус, с которым мы уже встречались во время боев за Дудергофские высоты, командовал теперь действовавшей бесшумно и стремительно "лыжной ротой". Своими смелыми бросками и службой в дозорах солдаты Дариуса прикрывали железнодорожные инженерные войска, которые постоянно чинили дорогу на участке между Сычевкой и Ржевом - излюбленную мишень для нападений русских диверсантов.

Но она была слишком длинной. Майор Рихтер, командовавший 2-м дивизионом 4-го зенитного полка, придумал нетрадиционный способ защиты жизненно важного железнодорожного движения на ржевском направлении. По его проекту дивизион во Ржеве соорудил некую мобильную "зенитную батарею" из установленных на снабженных механической тягой платформах двух 88-мм, двух легких 20-мм зениток и четырех пулеметов. Этот самодельный "бронепоезд" обслуживался командой из сорока человек под командой обер-лейтенанта Лангхаммера.

Поезд курсировал между Ржевом и Сычевкой. Но сначала по настоятельной просьбе дежурного транспортного офицера "батарея" отправилась на юг, чтобы сопровождать эшелон с боеприпасами. Говорят, что, получив первое задание, лейтенант Лангхаммер с сомнением спросил:

– А не лучше ли вам послать туда подводную лодку?

Но зенитчики из "бронепоезда ПВО" вскоре прославились тем, сколь превосходным образом они справлялись с поставленными перед ними задачами.

Физически служба на открытом "бронепоезде" являлась пыткой. Ветер, возникающий при движении, понижал температуру, которая на платформах достигала 50 и даже 58 градусов ниже нуля. Те, кто стоял вахту на паровозе, скрывали лица под кожаными масками, поскольку в противном случае они в считанные минуты обмораживали себе носы и щеки. Впереди перед собой локомотив толкал несколько товарных вагонов - "миноискателей".

Не раз и не два "бронепоезд" рассеивал крупные группы диверсантов, пробиравшиеся к железнодорожной насыпи. Более того, батарея на колесах приводила во Ржев эшелоны с грузами, сопровождая их и тем обеспечивая поступление всего необходимого в первые, самые трудные дни.

Для советских войск, прорвавших немецкий фронт, ситуация тоже была далеко не самой благоприятной. Достаточно одного взгляда с другой стороны, чтобы понять это.

Сергей Камбулин, двадцатишестилетний лейтенант, командовавший ротой автоматчиков в составе стрелкового полка 381-й стрелковой дивизии, подгонял своих солдат.

– Давай! - кричал он. - Давай. Нечего рассиживаться!

Ворча, красноармейцы упирались в лафеты и щиты двух трофейных пехотных орудий. Лошадей унесли холод и бескормица. Что же касается людей, то каждый день из рядов роты выбывали двое, трое или даже четверо бойцов.

Они продвигались по широкой, укатанной танковыми гусеницами колее в снегу. Траки сделали снег твердым как бетон. Но он стал также и скользким, точно каток в ленинградском парке. Выбиваясь из сил, люди шли и шли вперед. Один из них поинтересовался:

– Как называется вон та деревня, товарищ лейтенант?

Камбулин посмотрел в карту.

– Соломино, - ответил он. С помощью большого и указательного пальца он измерил расстояние. - Мы уже в тридцати километрах западнее Ржева, двигаемся в южном направлении. Знаете, что это означает? Это значит, мы выходим в тыл фашистам!

Соломино являлось самой западной точкой в огромной бреши, через которую рота Камбулина наступала на юг. Точка прорыва находилась под прикрытием противотанковых пушек и тяжелых 152-мм полевых гаубиц. В сотне метрах справа от роты двигалась гужевая колона снабжения. Пар валил от полевых кухонь. Солдаты Камбулина с тоской смотрели в ту сторону. Горячей пищи они не ели с прошлого вечера. Было 11.00.

Днем раньше, 21 января, лейтенант Камбулин наконец получил пару валенок. Он отказывался брать себе валенки до тех пор, пока их не будет у всех его людей. Столбик термометра показывал 45 градусов ниже нуля.

– Говорят, немцы все еще воюют в сапогах, а некоторые даже в матерчатых ботинках, - сказал один из солдат, молодой деревенский учитель.

– Надеюсь, эти сволочи замерзнут, - пробурчал Камбулин.

– Немецкий самолет! - закричал кто-то. Все тут же рассеялись и бросились в снег. Немецкий штурмовик уже зашел для атаки и открыл огонь из авиационной пушки. Дальше в стороне немецкие самолеты громили советскую колонну.

Вскоре появились советские истребители. Но почти одновременно прилетели немецкие истребители и отогнали воздушное прикрытие противника.

С запада доносился грохот немецкой артиллерии. Снаряды ложились с недолетом, перед ротой Камбулина, но вот они стали падать ближе, затем ложиться с перелетом все восточнее и восточнее. Самое худшее миновало.

Камбулин выпрямился. Что же происходит? Тыловая колонна поспешно отходила. Строчили пулеметы. С запада в атаку шли пехотные цепи в белых маскхалатах. Там и тут виднелись массивные туши танков без башен и командирских лючков.

– Да это же штурмовые орудия немцев - немецкие самоходки, - осенило Камбулина. Школьный учитель тоже понял это:

– Это немцы, товарищ лейтенант!

Спокойно и деловито лейтенант Камбулин отдавал приказы своим людям. Отделения рассредоточились. И вот уже первые автоматные очереди обрушились на противника. Две трофейные легкие пушки палили без перерыва.

Немцы падали в снег. Они подавали сигналы кому-то, кто находился у них в тылу. Вызывали поддержку своих пехотных орудий. Началось сражение Моделя с крупными силами советских войск, прорвавшимися к западу от Ржева.

Новый командующий 9-й армии начал второй этап своей операции против советских армий, прорвавшихся через немецкий фронт. Она началась при температуре 45 градусов ниже нуля, когда замерзало человеческое дыхание.

Полковые и дивизионные командиры просили Моделя отложить операцию из-за чудовищного холода. Модель отвечал им:

– Зачем же, господа? Завтра или послезавтра теплее не станет. А русские своего наступления не свертывают.

Наступление - это был конек Моделя. Колоссальное его достижение в январе 1942 г. состояло в том, что, получив 9-ю армию, когда она находилась в безнадежной ситуации, отчаянно держала круговую оборону, он нанес контрудары, которые очевидно сместили центры тяжести на фронте.

План Моделя выглядел просто. Он послал усиленную 1-ю танковую дивизию и части вновь прибывшей дивизии СС "Рейх" из Сычевки в северо-западном направлении, к Осуйскому, чтобы нанести удар во фланг передовым советским частям.

Через двадцать четыре часа, 22 января, Модель отдал приказ 6-му корпусу атаковать из района к западу от Ржева, нанося удар по западному району советского прорыва. Основной груз операции лег на 256-ю пехотную дивизию, усиленную батальонами четырех других дивизий и полевой, противотанковой и зенитной артиллерией.

Одновременно 23-й корпус - отрезанный в районе Оленина - ударил с запада силами 206-й пехотной дивизии, кавалерийской бригады СС Фегеляйна и 189-го дивизиона штурмовых орудий, чтобы пробиться и соединиться с частями 6-го корпуса, наступавшего с востока. Солдаты, столь неожиданно появившиеся перед ротой лейтенанта Камбулина, входили в состав боевой группы СС Цегендера, фактически кавалеристами, действовавшими в качестве пехотинцев, вместе с несколькими самоходными орудиями из "бригады риттера Адлера" 189-й бригады. Тщетно пытался Камбулин остановить их. Двумя днями позднее немецкий дозор нашел его мертвым в снегу среди тел его погибших солдат.

Тяжелораненый Камбулин замерз в снегу. Незадолго до смерти он записал в своем дневнике: "Немецкие штурмовые орудия - смертельное оружие. У нас нет способа защититься от них".

Операция двух клиньев немецкого наступления против советского прорыва между Никольским и Соломином велась на пределе сил, но она удалась. 8-й авиакорпус под командованием генерала ВВС Вольфрама фон Рихтгофена разгромил позиции советской артиллерии и средств ПВО в районе прорыва. Тяжелые минометы уничтожали советские противотанковые пушки. В 12.45 23 января солдаты головных частей 23-го корпуса и боевой группы Реке из состава 6-го корпуса пожимали друг другу руки.

23-й корпус смог восстановить связь с 9-й армией, хотя сообщение и осуществлялось через узкую полоску земли. Две "снежные дороги", проложенные красноармейцами через Волгу, были перерезаны, и советские корпуса из состава 29 и 39-й армий оказались отрезанными от своих тыловых коммуникаций и от всех баз снабжения.

Пришел великий час Моделя. Он перехватил инициативу на поле боя между Сычевкой и Волгой и не собирался больше отдавать ее противнику. Первое, что сделал новый командующий, - укрепил вновь приобретенный коридор, связывавший 6 и 23-й корпуса. Советские войска отчаянно пытались пробить барьер и восстановить сообщение с девятью дивизиями, которые осуществили прорыв. Модель не мог допустить этого.

Для реализации поставленной задачи он выбрал самого подходящего человека. Он умел находить нужных людей для выполнения особо трудных заданий. На сей раз им стал оберштурмбанфюрер Отто Кумм, командир полка "Дер Фюрер" из дивизии СС "Рейх". Кумма с его полком перебросили к Волге в то самое место, где замерзшую реку перешла советская 29-я армия. - Держаться любой ценой, - приказал Модель Кумму. - Любой ценой, подчеркнул генерал.

Кумм отдал честь:

– Так точно, господин генерал!

Но сможет ли он удержать позиции всего одним полком?

28 января, когда Модель укреплял барьер на севере, на юге он начал контрудар для окружения прорвавшихся советских войск. Удар наносился из района Осуга-Сычевка в северо-западном направлении всеми имевшимися в распоряжении силами: 1-й танковой, 86-й пехотной дивизиями, главными силами дивизии СС "Рейх" и 5-й танковой дивизии, а также 309-м пехотным полком и боевой группой Декера из 2-й танковой дивизии, которые были включены в состав 46-го корпуса под командованием генерала фон Фитингхоффа. Русские понимали, чту было поставлено на карту, и отчаянно оборонялись.

Драка шла не на жизнь, а на смерть. Каждая лесная избушка в глубоком снегу превращалась в крепость, руины любого дома в деревне - в адское пекло.

26 января началась давно ожидаемая широкомасштабная атака против северных позиций 256-й пехотной дивизии и правого фланга 23-го корпуса, где действовала 206-я пехотная дивизия. Не раз создавались критические ситуации, разрешить которые удавалось лишь благодаря нечеловеческим усилиям смертельно уставших солдат.

Днем Модель примерно час проводил за изучением карт, а оставшиеся десять находился в войсках. Везде, где он появлялся, у безумно измотанных командиров частей словно бы открывалось второе дыхание.

Непривычные колебания температуры очень сильно осложняли жизнь немцам. Если внезапно теплело, начинались метели. И вдруг в считанные часы столбик термометра падал до 52-градусной отметки. Солдаты проклинали русскую зиму.

Но, несмотря ни на что, они сумели отразить атаки советских войск, расколотых и прижатых к железнодорожной линии Ржев-Оленино. Русские командиры клали целые батальоны в безуспешных контратаках.

4 февраля вестфальская 86-я пехотная дивизия взяла ключевой пункт Осуйское. Через сорок восемь часов тюрингские гренадеры из 1-й танковой дивизии на бронемашинах прорвались к железнодорожной линии в районе Чертолино. Там передовые части боевой группы Витерсгейма соединились с передовыми частями боевой группы Цегендера. Кольцо вокруг девяти советских дивизий, представлявших главные силы двух армий, замкнулось.

Тем временем Кумм со своим полком численностью 650 человек обосновался на импровизированных, но очень важных позициях вдоль покрытой льдом Волги. С помощью снарядов и мин в земле пробивались углубления, через регулярные интервалы в 100-200 метров оборудовались огневые пулеметные точки и пехотные укрытия. Рубеж получился неглубоким, Кумм не располагал никакими резервами.

Русские атаковали беспрестанно. День за днем их становилось больше. Они твердо намеревались пробиться, чтобы соединиться со своими отрезанными дивизиями. Именно там, в том месте решалась судьба битвы за Ржев.

Штаб Кумма располагался менее чем в километре от линии обороны 3-го батальона. Модель ежедневно наведывался к Кумму, приземляясь на лед Волги на "Физелер Шторхе" или приезжая на вездеходе. Один раз, когда машина застряла, командующий прибыл на коне.

28 января, как раз когда Модель находился в штабе Кумма, солдаты 1-го батальона привели пленного красноармейца. Он оказался связистом из штаба советской 39-й армии. Такие люди очень ценны. Они знают больше, чем многие боевые командиры.

Словоохотливый русский сообщил, что на следующий день запланирована крупная атака. Он уверял, что для участия в ней готовятся несколько стрелковых и танковых бригад. Они должны были осуществить прорыв и выручить окруженных вне зависимости от потерь, любыми средствами, любой ценой.

Модель уезжал из штаба очень обеспокоенным.

– Оберштурмбанфюрер, я полагаюсь на вас, - сказал он на прощанье Кумму и с невеселой усмешкой добавил: - Может, все же этот русский приврал.

Пленный не врал. Утром началась крупномасштабная атака. Удар пришелся точно в то место, где ранее прорвалась советская 29-я армия и где широкие танковые колеи обозначали пролегавшую по льду дорогу.

Несмотря на свою малочисленность, полк Кумма был хорошо оснащен. На переднем крае стояла 88-мм зенитка. Истребительно-противотанковая рота имела на вооружении 50-мм противотанковые пушки. Рота тяжелых вооружений состояла из взвода тяжелых и взвода легких пехотных орудий, а еще два взвода располагали 37-мм противотанковыми пушками. Более того, в ходе ведения боевых действий полку был придан мотоциклетный батальон дивизии "Рейх", а также батарея штурмовых орудий 189-го дивизиона. Но даже и при таком раскладе по сравнению с массами атакующих силы все равно оставались более чем скромными.

На протяжении трех недель русские постоянно атаковали днем и ночью. Однако они допустили вполне типичную для них тактическую ошибку - не сосредоточили все силы на одном участке прорыва, не определили для себя направление сосредоточения основных усилий. Они бросали в бой батальон за батальоном, потом полк за полком и, наконец, бригаду за бригадой.

Противотанковое прикрытие для группы, державшей оборону в Клепенине, обеспечивали два истребительно-противотанковых взвода 561-го истребительно-противотанкового дивизиона. К 3 февраля тринадцать 50-мм противотанковых пушек лейтенанта Петерманна подбили двадцать T-34. 5 февраля лейтенант Гёфер принял у раненого Петерманна истребительно-противотанковый взвод. О том, сколь ожесточенно велись бои на подступах к Клепенину, говорит тот факт, что за пять часов орудийный расчет стоявшей там пушки сменялся трижды. Две дюжины подбитых советских танков замерли, не дойдя до немецких позиций. Соседнюю пушку раздавил T-34. Пехотинцам пришлось уничтожать колосса минами и подрывными зарядами.

На шестой день тридцать легких русских танков возникли перед позициями 10-й роты. Они остановились в 50 метрах, а затем начали стрелять по пехотным землянкам и пулеметным точкам. Они поливали их огнем целых полчаса, затем укатили обратно в лес. Холодная ломкая тишина повисла над равниной. Через два часа в штаб батальона из расположения 10-й роты приполз человек. Ему помогли подняться и ввели в помещение. Это был роттенфюрер1 Вагнер. Тяжелораненый, с отмороженными руками, он попытался встать и как положено доложить командиру батальона Боллерту. Но упал и докладывал, лежа на полу:

– Гауптштурмфюрер2, из моей роты в живых остался я один. Все погибли.

Вагнер забился в конвульсиях, и через секунду 10-я рота окончательно перестала существовать.

На рубеже образовалась брешь шириной не менее километра. Командование 6-го армейского корпуса бросило на заделывание дыры 120 человек водителей, поваров, сапожников и портных. Казначеи командовали взводами. Прекрасные солдаты, они совершенно не имели опыта ведения подобного рода боевых действий. 120 человек заняли позиции 10-й роты. После внезапной и массированной огневой подготовки - минометного обстрела - русские бросились в атаку с криками "Ура!". Этого оказалось чересчур много для нервов тыловиков. Они побежали и были один за другим перебиты как кролики.

Когда стемнело, красноармейцев от штаба полка Кумма в Клепенине отделяло всего 50 метров. Изначально в деревне насчитывалось тридцать домов, теперь их осталось только восемь.

Гауптштурмфюрер Гольцер, начальник штаба полка, проделал под полом глубокие отверстия и пропилил бойницы в нижних бревнах стены. Начиная от командира полка и кончая водителями, все приготовились к отражению атаки, держа в руках карабины, автоматы и пулеметы. Штабистов поддерживали противотанковая пушка и солдаты 561-го истребительно-противотанкового дивизиона, сражавшиеся теперь как пехотинцы.

Сколько бы раз ни бросались в атаку красноармейцы, им не удалось подойти к штабу ближе чем на 15 метров. Слова боевых донесений из района боя поражают свой чудовищной простотой: "На подходах к Клепенину валялись горы трупов".

Корпус прислал на помощь пехотный полк. Но советские солдаты перебили его почти полностью. Остатки полка влились в батальоны Кумма или использовались для прикрытия флангов. В ночь с 7 на 8 февраля русские в конце концов ворвались на позиции 2-й роты силами батальона. Жесточайшая рукопашная продолжалась четыре часа. 2-я рота полка "Дер Фюрер" полегла вся до последнего человека.

В этот момент в Клепенино прибыл мотоциклетный батальон дивизии "Рейх". Вдобавок на помощь к Кумму были переброшены часть 189-го дивизиона штурмовых орудий и разведывательный батальон под командованием майора Муммерта из 14-й моторизованной дивизии.

На позиции вышли 210-мм минометы и обрушили огонь своих снарядов на прорвавшегося в "русскую рощу" противника. Роща меняла хозяев десять раз. После одиннадцатой атаки она осталась в руках 14-го разведывательного батальона майора Муммерта.

Кумм уверенно держал позиции на северной оконечности большого котла. Деблокировочные бригады советской 39-й армии не сумели переправиться через Волгу. Они истекли кровью. Тысячами лежали погибшие перед позициями немцев на излучине Волги.

Тем временем боевые действия против советских дивизий, окруженных южнее и западнее Ржева, продолжались. 17 февраля танки, танковые саперные части и пехота на бронетранспортерах боевой группы фон Витерсгейма из усиленной 1-й танковой дивизии проникли в центр последнего большого советского котла - в лесу в районе Мончалова. Последняя отчаянная попытка 500 советских солдат, возглавляемых генералом, прорваться не увенчалась успехом.

Сражение шло к концу. Советская 29-я армия и основная часть 39-й были уничтожены. Модель, получивший 1 февраля звание генерал-полковника, сумел переломить ход событий зимней битвы на немецком Центральном фронте. О масштабах боев и их кровопролитности говорят следующие данные: 5000 русских попало в плен, 27 000 осталось лежать на полях боев. Шесть стрелковых дивизий противника истекли кровью, четыре были разгромлены, а еще девять и плюс к тому пять танковых бригад - серьезно потрепаны.

Немцы тоже понесли серьезные потери. 18 февраля, когда оберштурмбанфюрер Отто Кумм докладывал в штаб дивизии, Модель как раз оказался там. Он сказал Кумму:

– Я знаю, что от вашего полка почти ничего не осталось, но я не могу обойтись без вас. Какова на сегодня численность личного состава?

Кумм указал в сторону окна:

– Господин генерал-полковник, мой полк построен.

Модель выглянул в окно. Перед штабом стояло тридцать пять солдат и офицеров.

Огромную, чудовищную цену пришлось заплатить 9-й армии за разгром советских войск, прорвавшихся между Сычевкой и излучиной Волги, но все же цена эта не была слишком высокой, если вспомнить, что на карте стояла судьба всей группы армий "Центр". Смертельная опасность окружения, угрожавшая ей с севера, наконец-то развеялась. Но как складывалась обстановка на южном фланге группы армий? Там, где дивизии советской 10-й армии лились в брешь в немецком фронте на участке между Белевом и Калугой и уже обошли Сухиничи в попытке выйти к шоссе восточнее Смоленска, глубоко в тылу 4-й армии и таким образом перерезать "линию жизни" группы армий "Центр"? Снег чуть ли не доверху наполнял конюшни и хлева колхоза "Воин", затерянного на бескрайней равнине между Орлом и Мценском. Генерал-майор Неринг приказал разместить тут командный пункт 18-й танковой дивизии, а лейтенант Винтер, отвечавший за реализацию распоряжения командира, поместил трактора, зерноуборочные комбайны, старые советские грузовики и немецкие бронемашины между зданиями бывшей барской усадьбы, расставил часовых, превратив таким образом место в самую настоящую крепость - в некий "штабной укрепленный пункт".

Мера отнюдь не лишняя, поскольку на той зимней войне, с ее опасными прорывами противника, с налетами партизан и всем прочим, даже и штабы более высокого уровня все время рисковали очутиться на переднем крае. Поэтому между передовой и тыловыми районами сооружались системы укрепленных опорных пунктов.

Генерал-майор Неринг только что вернулся с фронта. Начальник оперативного отдела дивизии, майор Эстор, встретил командира такими словами:

– Командующий просил вас срочно позвонить ему. Что-то произошло. Он ждет вашего звонка немедленно.

Неринг велел соединить его с генерал-полковником Шмидтом, сменившим Гудериана на посту командующего 2-й танковой армией. Разговор продлился недолго.

Шмидт сказал:

– Вы нам нужны. Пожалуйста, постарайтесь прибыть завтра утром. Дело очень срочное.

Запись о факте разговора майор Эстор сделал во вторник 6 января 1942 г.

Следующим утром Неринг отправился в Орел - важную немецкую базу, расположенную в глубоком тылу, которая в единый миг очутилась на передовой. Генерал-полковника Шмидта на месте не оказалось. Он уехал к генералу Кюблеру, с Рождества командовавшему 4-й армией, которая теперь испытывала сильнейший натиск противника.

Неринга принял начальник штаба, полковник фон Либенштейн. Перво-наперво полковник угостил его разогретым куриным супом из консервной банки - генерал и по сей день помнит эту похлебку. После долгой дороги по холоду она пришлась тогда очень и очень кстати.

Либенштейн приступил к делу без преамбул:

– Ситуация в "окне" между Белевом и Калугой все более обостряется. Если немедленно не принять мер, Четвертая армия попадет в трудное положение. - Он указал на карту. - Крупные силы советских войск уже в тылу Кюблера. Командный пункт Четвертой армии в Юхнове находится на передовой. Резервов у нас нет. Правда, в конце декабря Верховное командование перебросило из Франции под Сухиничи Двести шестнадцатую пехотную дивизию генерала фон Гильзы, тогда как раньше первый натиск советских солдат приходилось отражать силами, собранными отовсюду. Но сейчас части дивизии Гильзы окружены советской Десятой армией. Гильза сражается отчаянно. Его люди не испытывают недостатка в хорошем вооружении, они дерутся смело, но они еще не научились воевать в условиях такой суровой зимы, к тому же снабжение их осуществляется преимущественно по воздуху. Гильза докладывает о нескольких тысячах раненых. Если русские волны размоют эту последнюю дамбу, произойдет катастрофа.

Неринг стоял у карты, изучая красные стрелки и кружки в знаменитом 80-километровом "окне" между Калугой и Белевом - за последние полмесяца эта брешь стала для штаба армии самым настоящим кошмаром.

– И что же предполагается? - спросил Неринг.

Либенштейн ответил:

– Чтобы стабилизировать обстановку в районе прорыва, у нас нет иного выхода, кроме как перебрасывать туда части с нашего Орловского фронта, хотя и тут противник жмет на нас со всех сторон. Мы должны соединиться с Гильзой и усилить нашу линию обороны. Вот туда вы со своей закаленной Восемнадцатой и отправитесь. Нет нужды говорить, что под ваше командование поступят и другие войска. Мы думаем придать вашей дивизии Двенадцатый стрелковый полк Четвертой танковой дивизии и Двести восьмую пехотную дивизию генерал-майора фон Шееле, которая только что прибыла из Франции и которая будет действовать южнее Белева как фланговое прикрытие. Но должен сказать, что нам пришлось позаимствовать из состава дивизии Триста девятый и Триста тридцать седьмой пехотные полки, поскольку они срочно понадобились Девятой армии в районе Сычевки.

Неринг, опытный командир, с честью выходивший из многих непростых ситуаций, вовсе не обрадовался предстоящему заданию. Но он понимал необходимость действовать.

Полкам понадобилось десять дней, чтобы покрыть примерно 200-километровое расстояние, двигаясь из района своей прежней дислокации через Орел, Брянск и Орджоникидзеград в район сосредоточения около Жиздры. Путешествие по холмам при температуре 40 градусов ниже нуля, в метровой глубины снегу стало самым настоящим адом.

Капитан Оскар Шауб из Вены, командир батальона 12-го стрелкового полка, рассказал о том, как солдаты продвигались по открытой местности. Узкие колеса орудий и тылового транспорта, вспоминает он, проваливались в снег по оси. Грузовики то и дело застревали. В общем и целом лучше всего дела шли у тех, кто пользовался гужевой тягой. Крепкие и выносливые маленькие колхозные лошадки, запряженные в волокуши или сани, делали в среднем пять километров в час. Моторизованные части с техникой на гусеничном и колесном ходу покрывали не более двух километров - половину того, что проходит пешеход в нормальных условиях. Лошади в таких условиях значительно превосходили грузовики и бронетехнику. В результате все танковые дивизии зимой широко использовали конную тягу. 16 и 17 января усиленная 18-я танковая дивизия приготовилась выступить из Жиздры. Левый фланг дивизии прикрывал 12-й стрелковый полк полковника Смило фон Люттвица, а оборону от неожиданных наскоков неприятеля на правом обеспечивали части 208-й пехотной дивизии. Район продвижения патрулировали усиленные дозоры лыжников. Дорогу колоннам очищали самодельные снегоочистители. Так началась операция "Сухиничи" - одна из наиболее необычных, отчаянных и рискованных операций во время зимней кампании.

Сегодня Неринг так аттестует ее: "Пример стратегического безрассудства".

Он совершенно прав. В районе Сухиничей действовало по меньшей мере тридцать советских стрелковых дивизий, а также шесть стрелковых бригад, четыре танковых бригады, две воздушно-десантных бригады и четыре кавалерийских дивизии. Поистине гигантский контингент - слон, в атаку на которого собиралась мышь.

Однако хитрость и мастерство в сочетании с отвагой помогли мыши забраться слону в хобот. Полковник Куцманы, однорукий австриец, командовавший 338-м пехотным полком, стоял на маленьких крестьянских санях. Он ехал впереди своей боевой группы, в которую входили три батальона, усиленные танками и артиллерией. Ему выпало атаковать по центру через Букан и Слободку в направлении Сухиничей. Полковник Иолассе, командовавший 52-м стрелковым полком, очистил Куцманы некоторое пространство для маневра на левом фланге и в тылу и со своей боевой группой атаковал упорно сопротивлявшихся красноармейцев в Людинове. В распоряжении у него имелось два батальона, танковая рота фон Штунцера, 2-я рота 88-го истребительно-противотанкового дивизиона и батарея 208-го артиллерийского полка. Появление немцев застигло русских врасплох: они не ожидали атаки противника на таком удалении от линии фронта, призраком появившегося из необъятных заснеженных просторов.

Роты боевой группы Иолассе выбили противника из Людинова и преследовали его в лесах и на покрытом снегом озере. В ожесточенных уличных боях против советских частей специального назначения батальоны Вольтера и Ашена проложили немецким войскам дорогу через город. В результате первого столкновения победителям досталось много трофейного вооружения и 150 пленных; при этом погибло свыше 500 вражеских солдат.

Куцманы тем временем тоже продвигался через застигнутые врасплох войска противника. Всюду, где русские пытались оказать противодействие, их громили сосредоточенным огнем из всех видов оружия. Обер-лейтенант Клауке, командир 2-й батареи 208-го артиллерийского полка, стоя на санях, руководил действиями расчетов полевых гаубиц. Ведя стрельбу прямой наводкой, немецкие артиллеристы рассеяли контратакующие батальоны противника и уничтожили его пулеметные точки и минометные батареи.

У артиллеристов не оставалось времени для вычислений.

– Быстренько взглянул в ствол и понял - направление верное, - в таких словах обер-ефрейтор Вернер Бурмайстер, наводчик из 2-й батареи, описывает ту ситуацию.

Тем временем полковник фон Люттвиц со своим усиленным 12-м стрелковым полком продвигался вперед глубоко на западном фланге соединений Неринга. В своих воспоминаниях о бое капитан Шауб пишет: "Колеса застревали в глубоком, по самую грудь снегу. Работая допоздна, 2-я рота проложила себе путь вплоть до сигнальной будки на линии Орджоникидзеград-Сухиничи. Температура опустилась до 40 градусов. Винтовки и пулеметы приходилось укутывать в тряпье, точь-в-точь как носы людей, иначе на морозе замерзала оружейная смазка и последствия оказывались самыми плачевными".

Каждый метр пути наступавшие расчищали себе лопатами. При этом в любой момент справа, слева, впереди или сзади мог появиться противник. Ситуация вынудила Люттвица разработать оригинальную методу ведения боевых действий. Вот как описывает это Шауб: "Головная рота пробивалась через глубокий снег по обеим сторонам дороги к ближайшему селу и, действуя как штурмовое подразделение, атаковала противника узкими глубокими порядками. Атака начиналась с сосредоточенного минометного обстрела. Потом главным орудием становились ручные гранаты или - в рукопашной - шанцевый инструмент. Тем временем остальные роты расчищали дорогу технике. Таким образом, наша боевая группа напоминала медленно ползущего ощетинившегося иглами ежа".

Фронт был повсюду. 20 января, когда поздно вечером русский батальон атаковал Слободку, даже личному составу дивизионного штаба пришлось сражаться за собственные жизни. Спасти их удалось лишь благодаря 20-мм зениткам подразделения охраны штаба, которые дали возможность немцам продержаться до подхода подкрепления - саперного батальона, который помог исправить ситуацию.

"Операция Сухиничи" удалась благодаря смелой импровизации и постоянному переходу от нападения к обороне, своевременному и умелому обеспечению прикрытия флангов и тыла. Чтобы выйти к осажденному опорному пункту, две слабые по численности дивизии прорубили через позиции вражеской армии коридор длиной 65 километров.

24 января в 12.30 полковник Куцманы и его люди пожимали руки державшим оборону на опорном пункте солдатам боевой группы фрайгерра фон Гильзы. Между 216-й пехотной дивизией и приданными ей частями словно бы вырос мост. Пока еще узкий, но уже прочный.

На следующее утро Неринг отправился в город, чтобы обсудить обстановку с фон Гильзой. В подвалах разрушенных зданий скопилось множество раненых, главная задача теперь состояла в том, чтобы вывезти их на "большую землю". И здесь, как уже почти всегда, использовались нетрадиционные методы. В Людинове имелось пятьсот санок, в качестве тяги к которым использовались крестьяне и пленные. На санки помещался всего один раненый. Таким образом каждому из крестьян или пленных приходилось проделывать 65-километровый путь по ничейной земле четыре раза. Но никто из них не подвел. Все оказались в состоянии справиться с трудностями, которые предполагало ночное путешествие в мороз и метель через вражеские патрули.

Командовал этой флотилией милосердия обер-ефрейтор - в гражданской жизни деревенский священник. Помогали ему вахмистр1 и 500 русских. Два Железных креста, которые заготовил для них Неринг, так и не нашли получателей: оба добрых самаритянина затерялись в суматохе битвы. Их имен так никто и не знает.

Важность Сухиничской операции в плане воздействия на общую ситуацию находит отражение в том факте, что Гитлер уделил ей внимание в особом сообщении. Таким образом он хотел продемонстрировать, что окруженные части, которые подчинялись его приказу и превращались в волноломы на пути вражеского наступления, даже если враг обходил их, не будут забыты своим фюрером. Подобного рода демонстрации становились серьезным стимулом для солдат, воля которых к сопротивлению крепла, что давало им силы продолжать борьбу в окружении, так как это происходило в Холме и в Демянске.

"Они выручат нас" - эта непоколебимая вера солдат и офицеров вновь и вновь находила оправдание зимой 1941-1942 гг. Об этом не стоит забывать тому, кто сегодня качает головой, не понимая и удивляясь слепой вере, проявленной немецкой 6-й армией год спустя под Сталинградом.

В Сухиничах удалось достигнуть решительного успеха. Тем не менее, здраво оценивая ситуацию, генерал-лейтенант фрайгерр фон Лангерманн-Эрленкамп, командовавший 24-м танковым корпусом, сам город Сухиничи решил оставить. Данный шаг позволял создать более выгодный оборонительный рубеж, пролегавший через место недоброй памяти прорыва русских, через брешь, которую теперь удалось залатать. Кошмар германского Верховного командования подошел к концу. Создались условия для разгрома южного клина советского наступления.

После недель тяжелых боев, продлившихся до самой весны, главные силы прорвавшихся дивизий советских 10 и 33-й армий, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 4-й парашютно-десантный отряд были уничтожены к юго-востоку от Вязьмы. Крупное сражение разыгралось на излучине Угры, в наиболее важных точках - Юхнов, Киров и Жиздра. В этой битве солдаты дивизий из Бранденбурга и Баварии, из Шлезвиг-Гольштейна и Мекленбурга, Верхнего Палатината и Ганновера, из Гессена и Саксонии, а также отдельного 4-го полка СС "Мертвая голова" и парашютного штурмового полка Майндля совершали поистине сверхчеловеческие подвиги.

Взгляд на те ожесточенные бои с другой стороны мы находим в двух выразительных документах - доставшихся немцам дневниках советских офицеров. Дневники позволяют понять моральное состояние русских солдат в районе Сухиничи-Юхнов-Ржев.

Первый дневник вел лейтенант Гончаров, командир роты и временно исполняющий обязанности командира батальона 616-го стрелкового полка. Он погиб в бою к северо-западу от Юхнова 9 февраля 1942 г.

Второй дневник принадлежал лейтенанту 385-й стрелковой дивизии, представленному к присуждению ему звания Героя Советского Союза. Поскольку неизвестно, жив он или нет, имя и фамилия этого военнослужащего не называются. Оба дневника попали к нам в оригиналах из архивов начальника отдела разведки немецкого 40-го танкового корпуса.

Записки Гончарова выдают в нем человека простодушного, который верил в политические лозунги Сталина, недолюбливал начальство и пересказывал всевозможные ходившие по передовой слухи. Строки, написанные лейтенантом, выглядят разоблачающе:

"2 января 1942 г. Когда 4-й батальон отступал из Ерденова, нам пришлось бросить убитых и раненых. Раненых прикончили немцы.

5 января 1942 г. Я разговаривал с местными жителями о немцах. В общем-то они все повторяют одно и то же - грабят, убивают, насилуют. Но что поражает меня, они говорят о зверствах фашистов без ненависти. Так, точно пересказывают, что им говорил председатель колхоза. Как же мы заблуждались в отношении арийцев. Они не знакомы с приличиями. Раздеваются догола в присутствии женщин и давят вшей. Мы всегда считали арийцев культурным народом. Теперь совершенно ясно, что арийцы - тупые, глупые и бесстыжие буржуи.

10 января 1942 г. Сегодня читал заметку Молотова о зверствах фашистов. Просто волосы встают дыбом, когда узнаешь о таком. На мой взгляд, нет такого наказания в мире, которого бы ни заслужили представители этой нордической расы за то, как они поступают с нами. Но мы отомстим - мы отомстим всему их народу - и тут нам не помешает даже наш добрый и человечный вождь, товарищ Сталин. К черту интернационализм! Рано или поздно нам придется сражаться так же и с англичанами.

14 января 1942 г. В Шанской Заводи я ночевал в доме женщины-партизанки. Почти половина села сотрудничает с немцами. Партизан не только не поддерживают, но выдают и борются с ними. Чтобы вернуться на передовую, мне пришлось вставать в три ночи. Это было непросто. Спал я на теплой печи. Ее покрывали такие белые изразцы, которых я прежде не видывал. Должен признаться, выглядели они очень красиво.

23 января 1942 г. Немцы в селе Агрошево, в 15 км за нами. Чертовский мороз. Несколько раз растирал нос снегом, чтобы не отмерз. У 50 процентов моих солдат обморожены носы, у некоторых начинается гангрена. К концу дня стало ясно, что мы окружены. Снабжения нет. Мы голодаем.

25 января. - Знаете, товарищ лейтенант, - сказал мне один из моих солдат вчера, - когда по-настоящему замерзаешь, становится все равно, застрелят ли тебя, или ты околеешь от холода. Хочешь только одного - как можно скорее умереть. - Это сущая правда. Холод лишает людей воли к борьбе.

26 января 1942 г. В полночь началась попытка прорыва к Рубихонову. 4-я рота с одним пулеметом и тремя минометами попыталась обойти противника слева. Минометная мина угодила в пулеметный расчет моего 1-го взвода. Трое ранены, трое убиты. Один из раненых кричал, плакал и умолял, чтобы его вынесли из-под огня. Другой просил пристрелить его. На улице трещал такой мороз, что я не мог перевязать раненого, потому что пришлось бы снимать с него одежду. Оставалось выбирать, дать ему замерзнуть или истечь кровью. В батальоне осталось 100 чел., включая штабных и тыловиков. На передовой держат оборону только 40 и 50 чел. Силы наши тают. Проклятые немцы дерутся как черти.

1 февраля 1942 г. Засс больше нашим полком не командует. Я очень рад. Он все время пьян. По пьянке он принимал дурацкие решения, отчего мы потеряли много солдат.

6 февраля 1942 г. Сегодня расстреляли нескольких солдат из лыжного полка за воровство, самоволки и нарушения правил несения караульной службы.

8 февраля 1942 г. Немцы атакуют". На этом записи кончаются. Гончаров погиб около Папаева, в десяти километрах к северо-западу от Юхнова 9 февраля 1942 г. в бою против частей 34-й пехотной дивизии из Гессена. Его полк был разгромлен.

Автор второго дневника, лейтенант В., во многом отличался от Гончарова. Оба сражались к юго-востоку от Вязьмы. В. пришлось воевать с солдатами немецких 19-й танковой и 3-й моторизованной дивизий. Фанатичный, честолюбивый и удивительно проницательный, этот молодой Герой Советского Союза являет собой интересный образчик офицера нижнего командного звена Красной Армии. Совершенно точно, этому лейтенанту несколько раз случалось выручать свой полк из опасных ситуаций.

"Боевой дух роты, - записал он 7 февраля 1942 г., - на подъеме. Вот только все портит отвратительное положение в снабжении продовольствием. Когда солдат сыт, с ним можно выиграть любую битву".

Под заголовком 10 февраля мы читаем:

"Я ослаб от кочевой жизни последнего года. Вчера у меня случилось расстройство желудка из-за плохого хлеба и мерзлой картошки. Но я должен оставаться в строю. В последний раз, когда меня не было с ротой двенадцать дней, дисциплина полностью расшаталась. Только бы это чертово снабжение заработало! Солдаты пойдут под пули, и глазом не моргнув. Но они голодны. Они теряют силы. Их оружие тоже ржавеет - смазывать его нечем. Сегодня вместе с политруком я устроил митинг в амбаре. Я объяснил, что нельзя убивать пленных фашистов, - они могут послужить источником получения сведений.

Я собираюсь написать заявление о приеме меня в партию, поскольку уверен, что сегодня мы пойдем в бой. Я подам его только перед самым боем, чтобы никто не заподозрил меня в желании получить какую-то личную выгоду.

19 февраля 1942 г. Вчера я подал заявление о вступлении в партию, чтобы стать большевиком. Вечером мне приказали с одними моими автоматчиками взять лес, который не смогла захватить 3-я рота. План формалистский. Но приказ есть приказ, и через час мы выступаем".

Дальнейшее написано уже после операции:

"Солдаты сражались хорошо, и атака удалась. Десять немцев мы убили, а пятерых взяли в плен. Четверых из них пришлось пристрелить, потому что они отказались идти с нами. Тридцать моих солдат получили спирт, несколько пачек папирос, печенье, колбасу и масло из личных фондов командира.

24 февраля 1942 г. Начиная с сегодняшнего дня, я кандидат в члены партии. Война мне все больше и больше нравится. Я бы смог стать хорошим партизаном.

25 февраля 1942 г. Сегодня прибыл саперный инструктор Б. Когда ему сказали, что он попал на передовую, он так огорчился, что попросил Гладева сыграть ему на гитаре похоронный марш. Гладев сыграл. Через пятнадцать минут Б. убили. Судьба? Или пули ищут трусов?

Большинство действующих командиров у нас пошли на офицерские курсы только из-за формы и золотых петлиц. Они лучше маршируют, чем соображают в тактике, хорошо умеют писать рапорты, но не очень хорошо - выполнять приказы. Лучшее, что они могут, это - идти вперед и умирать.

26 февраля 1942 г. Сегодня меня сфотографировали для партбилета. Нас посылают на специальное задание. Моя рота готова к бою. Надеюсь, нас пошлют не днем: слишком опасно и глупо. Красная Армия должна сражаться ночью.

27 февраля 1942 г. Мне пришлось приводить в исполнение приговор трибунала - расстрел. На мой вопрос вызвалось сразу трое добровольцев. Двое приговоренных спрятались во время дозора и уклонились от боя. Вот дураки! Могли умереть как герои, а теперь будут подыхать как трусы.

4 марта 1942 г. Наконец-то пришло письмо от жены. Я читаю и перечитываю его. Письма из дома приносят боль и радость". Эта несколько двусмысленная запись последняя. В то время, когда она делалась, надежды красноармейцев одержать победу на Центральном фронте таяли.

В то же время написано и письмо молодого русского солдата. Адресованное другу и незаконченное, оно обнаружилось в кармане бойца, погибшего под Дорогобужем. Оно приводится здесь для всех тех, кто потерял друзей на войне, где бы они ни были. Может статься, его появление спустя десятилетия поможет ему наконец найти адресата. Вот оно: "Здравствуй, мой дорогой друг! Здравствуй и прощай - прощай, потому что мне осталось недолго. Письмо это будет отправлено тебе только в случае моей смерти. День тот не за горами - я чувствую. Не знаю, как долго оно пролежит в кармане, смятое, но рано или поздно оно тебя найдет, чтобы напомнить тебе о последних днях твоего одноклассника.

В этот последний раз мне хочется сказать тебе многое - очень многое. Хочется вылить всю мою грусть из-за несбывшихся надежд, передать тебе мой страх перед неведомой смертью. Да, дорогой друг, страх, поскольку я боюсь того, что придет после смерти.

Я не знаю, как и где умру, буду ли я сражен пулей немецкого пулеметчика, или разорван на куски авиабомбой, или убит осколком снаряда и то, и другое, и третье пугает меня в равной мере. На моих глазах погибли сотни людей. Сколько раз я слышал предсмертные хрипы, вырывавшиеся из горла того или другого моего товарища, с кем я незадолго до того беззаботно ел из одного котелка.

Много раз я встречался со смертью лицом к лицу. Как-то снарядный осколок сорвал у меня с головы пилотку. Потом пуля попала в мой котелок, суп вытек, и я остался голодным. Но никогда прежде я не боялся так, как сегодня.

Посмотри вокруг - весна идет. Пять букв этого слова не дают мне покоя. Это необычная весна - в эту весну мне исполнится двадцать лет. Двадцать лет - почти мужчина. Умереть, когда природа улыбается тебе, когда сердце бьется от радости при звуках щебетания птиц и при ласковых дуновениях влажного весеннего ветерка…" Когда писалось письмо, уже пришла весна. Но когда наводчик Бурмайстер нацеливал свою легкую полевую гаубицу на Людиново, когда бесконечные санные колонны эвакуировали раненых из Сухиничей, когда автоматы строчили на излучине Угры и когда по всему фронту тот тут, то там раздавалось: "Русские танки идут на прорыв!", поля сражений на Восточном фронте еще лежали под толстым слоем снега.

Однако судьба зимней кампании уже решилась. Конечно, солдаты на передовой пока не сознавали этого. Они все еще вели упорные и кровопролитные оборонительные бои. Но на штабных картах армии уже складывалась полная и четкая картина происходящего: кризисный момент для группы армий "Центр" миновал.

Еще несколько недель подвижные советские кавалерийские соединения продолжали наступать к самому Дорогобужу, восточнее Смоленска, но то были лишь последние волны ослабевавшего шторма. Натиск советских войск пошел на убыль. Русским не удалось решить стратегических задач зимней кампании разгромить группу армий "Центр" и привести к крушению весь Центральный фронт немцев.

Перелом наступил по двум причинам. Первое, советское Верховное Главнокомандование попыталось откусить слишком большой кусок. Оперативное руководство армиями, их состояние и снабжение не соответствовали столь далеко идущим планам.

Вторая причина заключалась в исключительной стойкости немецких войск, отнявших у противника победу и предотвративших катастрофу. В том, что касается их дисциплины, храбрости, выдержки и самопожертвования, солдаты и офицеры превзошли все мыслимые и немыслимые пределы. Несмотря на большую растянутость фронта, на голод и отсутствие зимней одежды, военная организация уцелела и продолжала действовать. Вот так вот и удалось спасти ситуацию на Центральном фронте зимой 1941-1942 гг. Только благодаря этому был выполнен приказ Гитлера держаться любой ценой и не сдавать жизненно важных позиций.

Так немцы отстояли Ржев и освободили Сухиничи. В решающий момент напряжением последних сил смогли не пустить противника к шоссе Смоленск-Москва. Сумели предотвратить окружение группы армий "Центр". Громадный кризис на Центральном фронте в общем и целом был преодолен.

Но как складывалась обстановка у группы армий "Север"? Как пережили зимнее наступление советских войск солдаты на Ленинградском фронте и на реке Волхов? 4. Бои на Валдайской возвышенности Советская 57-я ударная бригада наступает через реку Волхов - Место встречи - росчисть "Эрика" - Две советских армии в котле - Демянск. 100 000 немцев в окружении - Боевой приказ графа Брокдорфф-Алефельдта - Окруженные получают снабжение по воздуху - Операция "Мостостроение" - Холм, крепость без пушек.

Точка, в которой река Тигода впадает в Волхов, служила стыком между немецкими 61 и 21-й пехотными дивизиями. Такие участки разграничений между армиями, неизменно слабые, являлись излюбленными местами для атак русских. Они из опыта знали, что из-за совмещения командования в таких районах немцам особенно трудно заделывать в них бреши.

Кто отвечал за ликвидацию последствий прорыва в таких стыках? Ни одному командиру делать этого не хотелось, и он охотно свалил бы всю ответственность на соседа. Во время Первой мировой войны для борьбы с подобной "болезнью" существовали специальные "стыковые резервы". Но из-за хронической нехватки войск на Восточном фронте у немцев зимой 1941-1942 гг. они редко могли позволить себе подобную роскошь.

– Конечно же, этот проклятый стык, - со злостью пробормотал полковник Ломейер 3 января 1942 г., когда получил от командования 291-й пехотной дивизии лаконичный приказ: "Необходимо отбросить назад вражеские войска, которые прорвались между 61 и 21-й пехотными дивизиями в устье Тигоды, и восстановить основную линию фонта".

"Лосиная" дивизия из Восточной Пруссии всего несколько дней назад отошла с передовой для отдыха и пополнения. Но что оставалось делать?

С закаленным в битвах 505-м пехотным полком и частью батальона из 9-го ("Мертвая голова") полка СС, вновь прибывшего из Финляндии, Ломейер устремился навстречу советским лыжным батальонам, вклинившимся в район устья Тигоды. Начались непостижимые уму сражения в глубоком по грудь снегу при 42 градусах мороза, в густом лесу с непроходимым подлеском.

На исходе дня 4 января полковник Ломейер, герой Лиепаи, погиб от взрыва минометной мины противника. Новость распространилась со скоростью пожара и глубоко поразила личный состав полка. Командование принял полковник Гессе, который повел вперед кипевших праведным гневом солдат батальонов 505-го пехотного полка и выбил прорвавшегося врага.

Но атака, которую они отразили в устье Тигоды, не являлась ожидаемой полномасштабной атакой советских войск. В первые дни после Нового года ожесточенные бои местного значения велись повсюду между Киришами и Новгородом. Русские пробовали на прочность Волховский фронт в поисках слабых мест. Они вели разведку боем с целью вскрытия немецких позиций и частей. Искали "окно", через которое могли бы прорваться. Бывалые солдаты кожей чувствовали: в воздухе стоит нечто, наступление неизбежно. Когда оно начнется? И где? Ответ на эти вопросы заботил и генералов и солдат.

Майор Рюдигер, руководивший разведкой 126-й пехотной дивизии, с облегчением вздохнул, когда 12 января унтер-офицер из роты наблюдателей принес ему перехваченный и расшифрованный приказ командования советской 52-й армии, адресованный входившей в ее состав 327-й стрелковой дивизии: "Любой ценой удерживать позиции. Наступление отложено. Продолжайте ложные атаки".

"Так, значит, наступления все же не будет. По крайней мере, на данном участке", - заключил Рюдигер и немедленно позвонил командиру, генерал-лейтенанту Лауксу. Лаукс, опытный офицер, поблагодарил майора и добавил:

– Я бы не стал слишком доверять этим ребятам.

Но так или иначе, скоро все уже знали содержание перехваченного сообщения. Поэтому когда на следующее утро, 13 января, в 08.00 советская артиллерия принялась обстреливать немецкие позиции на широком фронте, никто не придал этому большого значения.

Но скоро все стало становиться подозрительным. Не похоже, что Советы начали такой мощный обстрел просто так. Было 09.30. Из морозного серого утреннего марева под прикрытием массированного артиллерийского огня стали появляться крупные отряды пехотинцев; по льду Волхова скользили лыжники.

– Русские идут!

Перехваченный накануне радиосигнал оказался уловкой, на которую пошло советское командование, чтобы ввести в заблуждение немцев. Битва за Волхов началась к северу от Новгорода на стыке 126 и 215-й пехотных дивизий.

К 10.30 советские части создали свой первый плацдарм на берегу Волхова в районе Горки, на участке 422-го пехотного полка и начали прорыв немецкой линии фронта.

Полковник Гарри Гоппе, прославившийся захватом Шлиссельбурга, развернул немедленную контратаку силами частей 424-го пехотного полка и заделал брешь, но не смог восстановить старый рубеж обороны.

Утром 14 января враг снова атаковал, крупные его силы сумели через заснеженные леса выйти в тыл немцам. К ночи быстрые советские лыжные батальоны находились перед позициями дивизионной артиллерии. Немецкие расчеты оборонялись с помощью шанцевого инструмента, карабинов и пистолетов и отразили натиск советских солдат. Но надолго ли?

В то время как дивизионное и корпусное начальство пребывало в уверенности, что основная тяжесть советских атак пришлась на участок 422-го пехотного полка, дальше на север в районе Ямно-Арефино, надвигалась настоящая катастрофа. Именно там, на стыке между 126 и 215-й пехотными дивизиями, где граничили между собой два фланговых полка - 426 и 435-й пехотные, - советские войска и нанесли свой главный удар.

На очень узком фронте за Волховом на позиции трех ослабленных батальонов одного лишь 426-го пехотного полка под командованием подполковника Шмидта обрушились советская 327-я стрелковая дивизия и превосходным образом снаряженная отдельная 57-я ударная бригада.

Одновременно советские войска атаковали 435-й пехотный полк, дислоцированный левее 426-го, не позволяя ему послать оттуда подкреплений. Искусно использовав глубокие ложбины перед линией немецкого фронта, красноармейцы врубились в позиции противника, раздавили цепь опорных пунктов и главными силами 13-го кавалерийского корпуса из состава 2-й ударной армии, словно вода в половодье через прорванную плотину, устремились в немецкий тыл. Постоянно бросая в трех-пятикилометровую брешь новые и новые части, русские продвигались к дороге Новгород-Чудово.

В кошмарный мороз, когда столбик термометра опускался до отметки 50 градусов ниже нуля, рассеянные немецкие роты закреплялись на лесных полянах и росчистях, на высоких снежных холмах и заставляли красноармейцев дорогой ценой платить за каждый шаг продвижения. Русским понадобилось четыре дня, чтобы покрыть восьмикилометровый путь до дороги. Когда же они наконец вышли к ней, то достигли немногого, поскольку три немецких укрепленных пункта Мостки, Спасская Полисть и Земтицы - продолжали сдерживать натиск, словно неприступные столбы волны разгневанного моря.

Окруженные противником, эти опорные пункты продолжали держаться на протяжении недель в тылу советского наводнения. Они стали основными точками притяжения сил в боях за жизненно важные дороги, связывавшие север и юг Волховского фронта.

К 24 января русские сосредоточили в прорыве количество войск, достаточное для развития наступления. Силами кавалерийских, танковых и лыжных батальонов противник смело устремился на северо-запад через узкую в действительности слишком узкую - горловину. Это был превосходный прорыв, но "тоннель", по которому продвигались войска, оказался чересчур узким.

Чего добивались русские? Нацеливали ли они острие своего наступления на Ленинград, или же у них имелись другие, даже более далеко идущие намерения? Вот какой вопрос занимал германский генштаб. Им, однако, не пришлось слишком долго понапрасну мучиться. Через восемь дней головные части советских штурмовых полков находились уже в 90 километрах за линией немецкого фронта. Если они стремились к Ленинграду, то это означало, что они проделали уже половину пути.

28 января передовые подразделения русских ударили на Еглино. Направление наступления шло, таким образом, на северо-запад, огибало Ленинград южнее и проходило дальше к советско-эстонской границе. Теперь нам известно, что большой прорыв мимо Ленинграда на самом деле имел целью достигнуть Кингисеппа - более чем оптимистичный замысел. Но затем русские внезапно остановились в районе Еглина и, вместо того чтобы продолжать продвигаться на запад, повернули на северо-восток к Любани на дороге Чудово-Ленинград. Так, значит, все-таки Ленинград?

Генералу кавалерии Линдеманну, получившему назначение на пост командующего 18-й армией после того, как 15 января генерал-фельдмаршал фон Кюхлер принял группу армий "Север", хватило одного беглого взгляда на карту, чтобы разобраться в намерениях русских. Район прорыва - "бутылочное горло", через которое они наступали, - был слишком узок, а их фланги чрезмерно растянуты. Дальнейшее продвижение для них граничило с безрассудством.

Поскольку советская 54-я армия как раз в тот момент атаковала 269-ю пехотную дивизию в районе Погостья, южнее Ладожского озера, карта недвусмысленно говорила о намерениях русских: для начала они собирались зажать в тиски и уничтожить немецкий 1-й корпус.

– Мы должны быть готовыми ко всему и не терять присутствия духа, заметил генерал пехоты фон Бот, командовавший восточнопрусским 1-м корпусом в Любани, когда командир охраны штаба корпуса начал выдавать офицерам и писарям карабины и автоматы.

Не терять присутствия духа оказалось трудновато.

126-я пехотная дивизия подверглась суровым порицаниям за то, что позволила русским пробиться на своем участке. Это несправедливо. Ни один полк ни одной другой ослабленной дивизии на Восточном фронте не сумел бы сдержать массированной советской атаки. Вынося приговор 126-й пехотной дивизии, нужно помнить не столько о прорыве противника, сколько о том факте, что дивизия продолжала удерживать фланги и ключевые пункты на более чем 30-километровом участке прорыва под яростным натиском советских боевых групп, в результате чего не позволила расширить "коридор" вражеского наступления.

Несмотря на постоянные кровопролитные бои, русским не удалось раздвинуть стенки узкого "тоннеля". Они оставили перед позициями 126-й пехотной дивизии примерно 15 000 убитых. Данное обстоятельство имело драматические последствия.

Герой Шлиссельбурга полковник Гарри Гоппе со своим 424-м пехотным полком сделал возможным создание новой основной линии фронта на южной оконечности района прорыва.

Северный край с достойной восхищения отвагой удерживала 215-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Кнайсса. Жизненно важный вклад внесли мужественные защитники опорных пунктов Мостки, Спасская Полисть и Земтицы. Тут "бригада Кёхлинга", собранная "с бору по сосенке" из частей пятнадцати дивизий, не сдавала позиции в течение нескольких недель.

В Земтицах демонстрировал чудеса стойкости капитан Клоссек с 3-м батальоном 422-го пехотного полка. Если и нужно какое-то доказательство того, что жесткий и бескомпромиссный приказ Гитлера держаться любой ценой и самопожертвование, с которым он выполнялся, могли при определенных условиях предотвратить катастрофу и создать предпосылки для успешных операций в будущем, то доказательством тому может с полным правом служить битва на Волхове.

Тем временем в 200 километрах от Волховского фронта 58-я пехотная дивизия из Нижней Саксонии продолжала удерживать пригород Ленинграда Урицк - та самая дивизия, которая около полугода тому назад вышла к первой остановке ленинградского трамвая и ближе всех подошла к колыбели красной революции.

"Командирам всех частей в 11.00 явиться в дивизионный штаб на совещание!" - мчались приказы по телефонным проводам.

– На совещании будет генерал, - сообщали телефонисты своим друзьям в батальонах и ротах и добавляли: - Что-то произошло.

Было 1 марта 1942 г. Генерал Альтрихтер, командир 58-й пехотной дивизии, приветствовал собравшихся офицеров. Они все чувствовали, что их дивизии вот-вот предстоит отправиться на очередное особое задание.

– Нас пошлют на Волхов, - шептались они между собой. Полмесяца тому назад лейтенант Штрассер со своей 9-й батареей 158-го артиллерийского полка отправились на Волхов вместе с батальоном специального назначения Лёргеса как "лыжная батарея". Неделю спустя в направлении Новгорода убыли и другие батареи.

Догадка офицеров нашла быстрое подтверждение.

– Господа, - начал Альтрихтер, открывая совещание, - нам поручено задание, которое окажет жизненно важное влияние на всю ситуацию.

– Так все же Волхов, - негромко проговорил полковник Крайпе, командир 209-го пехотного полка, обращаясь к соседу, подполковнику Нойманну.

Генерал Альтрихтер услышал. Он кивнул и продолжал:

– На Пятьдесят восьмую дивизию пал выбор как на ударную часть, которой предстоит блокировать прорвавшегося на Волхов неприятеля с юга и окружить его войска.

Фридрих Альтрихтер, доктор философии и автор интересных очерков по вопросам военного образования, в прошлом служивший в Дрезденском военном училище, умел растолковывать стратегические вопросы. Многие немецкие офицеры являлись его выпускниками. Он скончался в плену у русских в 1949 г.

Альтрихтер подошел к большой оперативной карте и начал "лекцию":

– Вы видите, какова обстановка: противник крупными силами продвинулся довольно глубоко в наш тыл. Фронтальное боевое соприкосновение уже не может привести к успеху, поскольку мы не располагаем неистощимыми резервами, необходимыми для такого рода операции. Единственный наш шанс - ударить в основание русского прорыва, "перекусить" "тоннель" на входе и изолировать прорвавшиеся войска противника. К счастью, 126 и 215-я пехотные дивизии вновь смогли создать прочные фронты вдоль оконечностей горловины. Под их прикрытием мы сумеем сосредоточиться и ударить по бреши с юга. Полицейские дивизии СС атакуют с севера. Место встречи - росчисть, называемая "Эрикой". Полки 126-й пехотной дивизии и все другие части, действующие в данном районе, включая батальоны испанской Синей дивизии, которая до последнего момента великолепно сражалась, будут подчинены нам. С этими силами мы должны суметь осуществить замысел. Мы просто обязаны, потому что в противном случае на 18-й армии можно ставить крест. Но если нам удастся захлопнуть ловушку, у нас в котле окажутся главные силы двух советских армий.

В небольшом помещении воцарилась тишина. Поскрипывали каблуки. На улице все еще было очень холодно.

– Волхов, - побежал шепоток по рядам офицеров. - Волхов. - Затем собравшиеся уставились в свои карты и заворчали: - Километров двести к югу от нас. В такую-то погоду.

Приготовления завершились к 15 марта. 15 марта - время, когда в Западной и Центральной Европе уже пахнет весной. Но на Волхове температура все еще оставалась в районе 50 градусов ниже нуля. В глухих лесах снег лежал метровой толщей.

Русские знали, какое значение имеет основание коридора их прорыва, и всеми путями стремились укрепить его. Вдоль контролируемых ими дорог на всех проходимых полянах и росчистях устанавливались огнеметы, ставились плотные минные поля.

220-й пехотный полк бросал на штурм советских рубежей саперные подразделения, атаковал трофейными танками. Самолеты-штурмовики и бомбардировщики "Штука" из 1-го авиакорпуса сбрасывали бомбы на советские позиции и опорные пункты. Но глубокий снег компенсировал силу взрывов, и разрушительный эффект от налетов получался незначительным. Русские держались на своих опорных пунктах, а 220-й пехотный полк не мог пробиться.

В трех километрах западнее дела пошли лучше. Здесь батальоны 209-го пехотного полка шаг за шагом прокладывали себе путь через почти непроходимые заснеженные леса. 154-й пехотный полк аналогичным образом продирался через подлесок проходами, проделанными для пехоты штурмовыми орудиями и саперами. Там и тут в зарослях и на полянах вспыхивали ожесточенные схватки.

То и дело на жутком холоде отказывались служить минометы: стволы обледеневали изнутри, так что мины в них просто не влезали. Аналогичным образом покрывалась льдом нарезка внутри стволов артиллерийских орудий, в результате снаряды взрывались до того, как вылетали из них. Пулеметы заклинивало, потому что масло на морозе становилось очень вязким. Самым надежным оружием оказывались ручные гранаты, шанцевый инструмент и штыки.

Ближе к 16.45 19 марта передовые части 2-го батальона (209-го пехотного полка) майора Матерне продвинулись через открытый участок местности, отмеченный на картах буквой "E", или росчисть "Эрика". "Эрика" памятна всем, кто сражался на Волхове. Так называлась точка в мрачном лесу, за обладание которым лились потоки человеческой крови. У деревянной гати, протянутой через поляну саперами и использованной для подвоза грузов, какой-то солдат прикрепил доску с надписью: "Здесь начинается задница мира". В течение многих месяцев она оставалась в том месте, куда 19 марта пробрались головные части батальона Матерне.

С дальнего конца росчисти заговорил пулемет.

– Это немецкий, - сказал один из солдат.

– Лучше не забывать об осторожности, ребята, - предостерег майор Матерне.

Оттуда же взлетела в воздух белая ракета.

– Отвечайте! - скомандовал Матерне.

Ослепительный белый шарик маленьким солнцем шипя взмыл над поляной. Вдалеке из-за куста возникла фигура человека в немецкой каске, укутанного до самого кончика носа.

– Наши! - крикнул он и помахал рукой.

Сердца солдат наполнились радостью. Они бросались друг к другу через снег, колотя один другого по спинам, вытаскивали сигареты и совали их в зубы товарищам.

– Смотрите, - говорили пехотинцы бойцам из штурмовых подразделений полицейской дивизии СС. - Смотрите! Мы сделали это!

Они сделали это. Брешь была заделана. Они соединились на росчисти "Эрика" и таким образом перерезали тыловые коммуникации советской 2-й ударной армии. Две советские армии угодили в мешок. Как подо Ржевом и под Сухиничами, непоколебимая твердость, с которой держались отдельные части, создала условия для исправления казавшейся совершенно безнадежной ситуации, позволила вырвать инициативу у почувствовавшей запах победы и сделавшейся беспечной и самонадеянной Красной Армии. Вновь охотники превратились в дичь, а преследуемые в преследователей.

Таким образом, советское наступление через Волхов и попытка деблокировать Ленинград провалились. Но что же тем временем происходило на узкой полосе земли между озерами Ильмень и Селигер, где, прорвавшись, пять советских армий пробили широкую брешь между группами армий "Центр" и "Север"?

На этой полоске суши только два немецких волнолома могли сдерживать советское наводнение - Демянск и Холм, - и все теперь зависело от них. Если бы противнику удалось сломить сопротивление защитников этих двух опорных пунктов и прорваться дальше, дорога в практически не защищенный немецкий тыл для советских армий оказалась бы открытой. В Демянске путь русским преградили шесть немецких дивизий. Другие соединения, такие, как части 290-й пехотной дивизии, которые держали позиции, когда русские прорвались на озере Ильмень, и частично окруженные впоследствии, оказались не в состоянии отойти к Старой Руссе - позднее они пробились в юго-восточном направлении на соединение со 2-м корпусом и таким образом усилили контингент защитников Демянского котла. 2-й армейский корпус генерала графа Брокдорфф-Алефельдта оттянул на себя главные силы пяти наступавших советских армий и связал их боями.

Советская 3-я ударная армия, наступавшая южнее, аналогичными образом не могла продвинуться, остановленная вторым непреодолимым барьером в бреши между Демянском и Великими Луками - рубежом, блокировавшим дорогу в тылы 16-й армии, каковым стал город Холм.

Демянск и Холм являлись критическими точками. Благодаря им произошел поворот в череде событий на северном фланге немецких войск на Востоке. Своим наиупорнейшим сопротивлением в Демянске и Холме немецкие войска отняли у советских солдат победу.

Сражение за Демянский котел - битва, длившаяся год и полмесяца1 и, следовательно, являвшаяся самой продолжительной битвой в окружении на Восточном фронте, - началась 8 февраля 1942 г. Генерал граф Брокдорфф-Алефельдт, командовавший 2-м армейским корпусом, разговаривал с командованием 16-й армии.

– Мы любой ценой стараемся держать линии коммуникаций с вами открытыми, - уверял его генерал-полковник Буш.

В это момент в наушниках послышался какой-то щелчок. Оба генерала услышали холодный голос телефониста, нарушившего их разговор:

– Я вас разъединяю. На линии противник.

Генерал положил трубку. Он посмотрел на адъютанта и сказал:

– Мы теперь, наверное, на какое-то время останемся без связи с армией.

– Это значит, кольцо замкнулось? - спросил адъютант.

– Да, - отозвался генерал и после короткой паузы добавил: - По крайней мере, мы знаем, где находимся. Подождем, а там посмотрим.

Это "подождем, а там посмотрим" вылилось в двенадцать месяцев и восемнадцать дней ожесточенных боев. Площадь, на которой действовал окруженный корпус, составляла немногим более 3000 квадратных километров.

Причину, по которой немцам пришлось принять эту битву, держаться в котле посреди Валдайской возвышенности вокруг забытого Богом городишки Демянска, отражать штурмы советских войск, генерал объяснил в своем необычном приказе. Необычном потому, что в нем солдатам и офицерам не просто предписывалось делать то-то и то-то, но также разъяснялись обстоятельства и причины, побудившие командира отдать тот, а не иной приказ.

20 февраля, через двенадцать дней после того, как замкнулось кольцо окружения, граф Брокдорфф-Алефельдт велел зачитать всем оказавшимся в окружении частям следующий приказ:

"Пользуясь преимуществами, которые дали ему наиболее холодные зимние месяцы, противник перешел по льду озеро Ильмень, непроходимую в теплое время года заболоченную дельту реки Ловать и долины узких речек Пола, Редья и Полисть, а также другие водные преграды и появился позади 2-го корпуса и его тыловых коммуникаций. Долины рек образуют часть обширного болотистого низинного района, который, как только начинается таяние снегов, покрывается водой и становится совершенно непроходимым даже для пеших людей. Любое движение транспорта противника, особенно доставка грузов, станет совершенно невозможным.

Снабжение русских в сырое время года, весной, будет осуществляться только по главным дорогам с твердым покрытием. Однако перекрестки этих дорог - Холм, Старая Русса и Демянск - прочно удерживает немецкая армия. Более того, в руках шести закаленных в боях дивизий корпуса находятся все господствующие высоты в данном районе. Поэтому численно превосходящий нас противник без снабжения не сможет весной держаться на топких низинах.

Следовательно, необходимо удерживать транспортные развязки и высоты вокруг Демянска до весенней распутицы. Рано или поздно русским придется отказаться от своих планов и оставить позиции, особенно принимая во внимание то, что крупные силы немецких войск будут атаковать их с запада".

Солдаты и офицеры слушали и кивали. Они понимали. Они твердо решили не отдавать "деревни", как называли они район котла из-за аллюзии с титулом своего генерала1.

Битва началась. Впервые крупному немецкому соединению приходилось вести бои, находясь в окружении. Впервые в военной истории целый корпус из шести дивизий общей численностью около 100 000 человек - почти целая армия - успешно снабжался всем необходимым по воздуху. Именно на Валдайской возвышенности в России действовал первый в истории войн воздушный мост.

Примерно 500 транспортных самолетов осуществляли снабжение 100 000 военнослужащих 2-го корпуса всем, в чем они нуждались для того, чтобы жить и бороться - и день и ночь. Летчики поднимали свои машины в небо вне зависимости от погоды. Они летали в метели и мороз, в туман и зимние бури, летали, несмотря на жесточайший зенитный огонь противника.

Около 100 самолетов должны были прилетать в котел и улетать из него ежедневно. В определенных случаях количество самолетов достигало 150. Это означало, что каждый час на протяжении короткого зимнего дня от 10 до 15 самолетам приходилось взлетать и садиться на двух наскоро оборудованных аэродромах.

Подвиги, совершенные частями транспортной авиации под командованием полковника Морцика, были беспримерны. Масштабы операции лучше всего представлены простыми цифрами: окруженным частям в котле было доставлено 64 844 тонн грузов и вывезено оттуда 35 400 человек - в основном раненых.

Воздушный мост послужил одним из важнейших факторов успеха. Но результатом стали невосполнимые потери, понесенные транспортными эскадрильями. Летный парк значительно сократился, многие пилоты погибли.

Но самое пагубное, пожалуй, заключалось в том, что успех в Демянске спустя девять месяцев укрепил Гитлера в решении держать Сталинград, поскольку он верил, что сможет аналогичным образом снабжать по воздуху 300 000 военнослужащих окруженной 6-й армии. Майор Иван Евстифеев, родившийся в 1907 г., командовал знаменитой 57-й бригадой, составлявшей острие наступления советской 2-й ударной армии на Волхове. Выдающийся офицер, храбрый человек, умелый боевой командир, в полной мере получивший подготовку как штабист.

Оказавшись в плену, он заметил:

– Так только и должно было случиться, учитывая всю глупость нашего Верховного Главнокомандования.

Из написанного им следует, что известие об усечении "бутылочного горла" в основании прорыва 2-й ударной армии в районе росчисти "Эрика" возымело катастрофический эффект в Москве. Это означало крушение надежд Сталина на деблокирование Ленинграда и уничтожение немецкой группы армий "Север". Сталину срочно потребовался козел отпущения.

Как ранее, в начале января, он сместил с должности командующего армией генерала Соколовского за то, что тот, атакуя на широком фронте, не смог прорваться, теперь слетели с постов генерал Клыков и его начальник штаба, потому что осуществили прорыв на слишком узком участке. Но кто должен был спасти ситуацию? Кто мог вырвать затычку из бутылочного горла и освободить главные силы двух армий, запертых в огромном котле?

Выбор Сталина пал на человека, считавшегося украшением советского генеральского корпуса, - Андрея Андреевича Власова. На исходе лета 1941 г. Власов в течение двух месяцев храбро оборонял Киев, а впоследствии, уже как командующий 20-й армией, отбросил северный фланг немецкого наступления на Москву в районе Солнечногорска и Волоколамска. Он получал ордена и медали, купался в лучах славы и удостоился должности заместителя командующего Волховской группой армий. Теперь Власову предстояло вновь доказать всем, что он не случайно считается одним из лучших боевых генералов.

Власов родился в 1901 г. в крестьянской семье. Пожертвовав многим, отец послал сына учиться в духовную семинарию. Но судьбу молодого человека определила ленинская революция. Он вступил в Красную Армию, стал командиром и в итоге дослужился до генеральского звания. Поскольку в тридцатые годы Власов был в Китае как военный советник при Чан Кайши, страшная волна чисток, похоронившая под собой маршала Тухачевского и многих талантливых советских военных, обошла Андрея Андреевича стороной. Когда Власов в конце концов возвратился в Россию, карьера его пошла в гору. Вскоре в военной прессе о нем уже вовсю говорили как о талантливом организаторе.

Человеку, который сумел превратить сброд, составлявший пользовавшуюся скверной репутацией 99-ю стрелковую дивизию в одну из лучших ударных частей Красной Армии, теперь предстояло спасти две окруженные армии.

Еще до рассвета 21 марта Власов на самолете отправился в Волховский котел и принял командование семнадцатью дивизиями и восемью бригадами, расположенными в лесах между Чудовом и Любанью. Сделав это, он немедленно принялся "выбивать забаррикадированную дверь изнутри".

В тот же самый час, когда Власов созвал командиров своих частей в избушку лесника к востоку от Финева Луга, чтобы обсудить план прорыва кольца немецкого окружения вокруг советской 2-й ударной армии на Волхове, примерно в полутора сотне километров к юго-востоку оттуда немецкий полковник Ильген прибыл в штаб генерал-лейтенанта Цорна в Федоровке в Демянском котле, чтобы узнать о деталях плана прорыва из русского кольца шести немецких дивизий. Странная параллель.

– Сегодня первый день весны, господин генерал, - с улыбкой произнес полковник Ильген.

Генерал Цорн стоял около покосившегося деревянного строения, служившего корпусной группе командным пунктом.

– Да уж весна, - пробормотал он невесело, - снегу по колено и тридцать градусов мороза.

– Такая уж тут в Демянске весна, - усмехнулся Ильген.

– Вы правы, - кивнув, сказал Цорн. - Но шутки в сторону, Ильген. Надеюсь, мороз еще немного продержится. Если начнется оттепель, будет такая грязь - вся техника сядет. Зейдлиц должен прорваться сюда, прежде чем это случится.

Малиновый диск утреннего солнца вырвался из дымки нового дня. Издалека, с участка 290-й пехотной дивизии под Калиткино и боевой группы Айке на самой западной оконечности котла, заблистали вспышки залпов советской тяжелой артиллерии. Цорн бросил взгляд на часы.

– Семь тридцать, - проговорил он. - Зейдлиц идет в атаку.

В этот момент в 40 километрах оттуда, на юго-востоке от Старой Руссы, на десятикилометровом фронте заговорили орудия. Они вели мощный заградительный огонь. Над позициями противника ревели и завывали пикировщики "Штуки". Затем в атаку устремились полки корпусной боевой группы генерала фон Зейдлиц-Курцбаха - точь-в-точь как в былые дни летнего наступления. Так началась операция "Мостостроение" - немецкое наступление с целью деблокирования 2-го корпуса в Демянском котле. Кольцо вокруг корпуса графа Брокдорффа просуществовало уже сорок один день. Всего 40 километров отделяли "деревню" от главной линии немецкого фронта. Шести окруженным дивизиям приходилось держать оборону на 300-километровом рубеже: они, совершенно очевидно, не могли защищать его на всем протяжении, так что отдельные участки удерживались за счет изолированных форпостов.

Кроме малочисленности, немцы страдали от чрезвычайно сложной ситуации с продовольствием. 96 000 человек и около 20 000 лошадей полностью зависели от поставок по воздуху. Пайки урезались примерно вдвое от нормы.

Безусловно, транспортные самолеты не могли снабжать сеном и соломой лошадей. Так, несмотря на всю находчивость интендантов, животные худели. Гнилая солома с крыш разрушенных крестьянских избушек служила скверной заменой фуражу. Конечно, лошадей кормили корой, сосновыми ветками и иголками, камышом и даже бобами, но это лишь на время притупляло неизбывный голод. Они ели песок и умирали от колик. Рос падеж от чесотки и других заболеваний. Ветеринарные врачи боролись за жизнь каждого животного, но часто единственным лекарством, которое они могли прописать, становился последний смертельный удар. Так коням приходилось сослужить последнюю службу людям на полевых кухнях. Русское гражданское население, оказавшееся в котле вместе с немцами, бывало, приходило в поисках костей и внутренностей. Но ничего не оставалось - одни копыта.

Теперь все должно было закончиться. Генерал фон Зейдлиц-Курцбах разворачивал атаку из Старой Руссы силами четырех дивизий, чтобы пробить коридор в Демянский котел и дать возможность окруженным соединиться со своими на главной линии фронта.

Тем временем в западном выступе котла сформировалась "корпусная группа Цорна". В соответствующий момент ей предстояло пойти на прорыв, начав операцию "Штрек", чтобы в итоге на полпути соединиться с дивизиями Зейдлица. Во главе наступления должен был идти полк полковника Ильгена, сколоченный из разных батальонов, входивших в состав окруженных дивизий.

– Так каков общий план, господин генерал, и когда нужно начинать? поинтересовался полковник Ильген.

Тростью генерал Цорн изобразил на снегу очертания Демянского котла. Левее он нарисовал дугу, обозначив основной фронт в районе Старой Руссы.

– Граф Брокдорфф сообщил мне, что группа Зейдлица четырьмя дивизиями ведет атаку от Старой Руссы. - Генерал Цорн добавил к своему наброску четыре стрелки. - Вот здесь, - он показал на две стрелки в середине, направление главного удара, который наносят силезская Восьмая и вюртембергская Пятая пехотные дивизии. Обе они были переброшены на Восточный фронт из Франции в начале года и уже побывали в боях. Ульмские1 стрелки особенно отличились в начале февраля в схватках с врагом под Старой Руссой. - Цорн указал тростью влево и вправо. - Фланги атаки на деблокирование прикрывают Триста двадцать девятая пехотная дивизия справа и Сто двадцать вторая пехотная - слева. Стрелковые дивизии Зейдлица метят прямо в эту точку - самую западную точку нашего котла, где расположены села Калиткино и Васильково. В тот момент, когда он по дороге Старая Русса-Демянск выйдет к переправе через Ловать в районе Рамушево, - иными словами, когда он окажется в двенадцати километрах, - мы атакуем. Ваша задача, Ильген, в том, чтобы прорвать русские позиции с внешней стороны нашего котла и выйти к Ловати в районе Рамушево.

Ильген кивнул. Снег сверкал в лучах солнца. Издалека доносился грохот канонады. Из здания штаба появился дежурный:

– Телефон, господин генерал. Сначала все шло в соответствии с планом. После артиллерийской подготовки и массированного авианалета бомбардировщиков "Штука" части Зейдлица пошли вперед как по маслу, точь-в-точь как в первые недели блицкрига на Востоке. Скоро, однако, начались сложности. Снега, заросли кустарника и деревьев к востоку от Старой Руссы ослабили наступательный порыв немцев и замедлили их продвижение. Приходилось взламывать глубокоэшелонированную вражескую оборону, состоявшую из пяти рубежей. Ни храбрость, ни военные хитрости, ни кровь, ни слезы не могли ускорить наступления - войска продвигались в час по чайной ложке. Никто не давал никому пощады. Бои продолжались четыре недели. Они начались при температуре 30 градусов мороза, на твердых как гранит болотах. Спустя несколько дней столбик термометра подскочил к нулевой отметке. Пришла оттепель. Все потекло, раскисло и превратилось в сплошную грязь.

К концу марта температура вновь упала до 20 градусов мороза. Днем шли мощные снегопады, а ночью над болотами и в лесах завывали ледяные ветры, пронизывавшие до костей всякое живое создание, если ему не случалось забиться в пещеру, спрятаться в избушке, в глубокой воронке или под стволами и ветками наскоро поваленных деревьев.

В апреле погода стала налаживаться. Снега и льды начали таять. Вода на дорогах стояла по колено. По пояс в грязи солдаты продирались через оттаивавшие болотца и пруды. Для крупнокалиберных пулеметов приходилось сооружать плоты из веток деревьев и кустарника, в противном случае они тонули в грязи.

Раненых несли на сработанных из того же подручного материала носилках. Все, что имело вес - винтовки, кони и люди, - рисковало оказаться на дне болота. Солдатская форма не высыхала. В густых зарослях таился враг. Русские так же страдали от грязи. Их тяжелые танки оставались на месте, артиллерия тоже утрачивала мобильность.

12 апреля солдаты передовых частей группы Зейдлица увидели очертания полуразрушенных высоких зданий Рамушева, словно мираж то исчезавшие, то появлявшиеся из тумана и дыма. Они достигли цели. Солдаты знали: успех или неуспех операции "Мостостроение" зависит от того, возьмут или не возьмут они Рамушево. Этот маленький городок находился на дороге и на переправе через Ловать, а она с приходом весны вновь превращалась в крупное естественное препятствие.

На следующий день в ходе рекогносцировки перед предстоящей атакой получил серьезное ранение полковник Ильген. Полк, который так старательно готовил к важной схватке его командир, принял подполковник фон Боррис. Атака началась 14 апреля.

Через шесть дней, 20 апреля, с наступлением темноты батальоны вышли к первым домам Рамушева на восточном берегу Ловати. Передовые части состояли из усиленного истребительно-противотанкового дивизиона СС из состава полка "Мертвая голова"; командовал ими гауптштурмфюрер Бокман.

На другом берегу полыхали здания западной части города. Трассеры прорезали темноту ночи. Над рекой шумела битва. Она разлилась и теперь составляла в ширину более километра. Было невозможно разглядеть что-либо на противоположном берегу: дым, пыль и огонь сделали видимость нулевой. Та же самая картина сохранилась и на следующий день.

Роты Зейдлица яростно сражались за обладание участком берега. Когда наступила ночь, солдаты Борриса заметили махавших им с другой стороны людей в немецких касках.

– Они там! Они там!

Было 21 апреля 1942 г., 18.30. Только бурные воды Ловати отделяли окруженные части от их товарищей. Демянск, мощный волнолом на Валдайской возвышенности, сыграл свою роль. В течение нескольких месяцев шесть немецких дивизий преграждали путь советским армиям. Теперь дивизии вновь влились в состав целого непрерывного фронта. А как складывалась обстановка вокруг Холма в 90 км южнее?

В течение последних ста дней боевая группа генерала Шерера численностью 5000 человек удерживала автодорожный узел посреди огромного заболоченного района, опорный пункт и переправу через верховья Ловати, господствующую высоту над рекой и прилегающей местностью. Холм единственный уцелевший фрагмент в прорванной линии фронта между Великими Луками и Демянском, задвижка двери черного хода 16-й армии - не давал противнику прорваться на запад, так же как Демянск сдерживал советский клин, нацеленный в южном направлении.

Маленький провинциальный городок с 12 000 человек населения в одночасье очутился на передовой. Снабженцы и солдаты из рассеянных частей дивизий, действовавших в этом районе, были мобилизованы для защиты города. Генерал-майор Шерер, командир 281-й дивизии местной обороны, получил должность коменданта крепости. Он приказал удержать Холм любой ценой.

И Холм держался. Оборона его вошла в военную историю как пример воинского мастерства и оригинальных подходов командиров, стойкости солдат и офицеров, их храбрости и мужества.

Боевая группа Шерера являла собой пестрое сборище. В нее входили части 123 и 218-й пехотных дивизий, последнюю из которых только что перебросили на Восточный фронт из Дании, а также 553-й пехотный полк 329-й пехотной дивизии. Были там и горные стрелки из Каринтии и Штирии, организованные в 8-й диверсионно-десантный отряд, еще 3-й дивизион 1-го полевого полка Люфтваффе и 65-й резервный полицейский батальон из 285-й дивизии местной обороны. Действовало там даже механизированное подразделение морского транспорта. Из этих разношерстных частей и отрядов помощник коменданта по оперативно-тактическим вопросам полковник Манициус, командир 386-го пехотного полка из состава 218-й пехотной дивизии, сколотил мощное боеспособное войско, душой и мозгом которого сам же и стал.

28 января противник полностью окружил Холм. Частям 10-й пулеметного батальона все же удалось немного позднее прорваться в котел, но за ними ловушка захлопнулась уже плотно.

Занимаемая защитниками крепости площадь составляла всего два с половиной квадратных километра, а позднее съежилась до чуть более километра. Обороняли ее от 5000 до 5500 человек. Частью фронт котла пролегал прямо по центру города. Солдаты знали каждый дом, все руины, деревья и воронки снарядов и авиабомб между северным кладбищем, крутым поворотом дороги, тюрьмой ГПУ и отделом милиции с оврагом позади него. Это были четыре самых памятных опорных пункта крепости. Осаждали ее три советских стрелковых дивизии, день за днем бросавшиеся на штурм.

Снабжение могло осуществляться только по воздуху. На поле перед передним краем котла, на ничейной земле, саперы соорудили взлетно-посадочную полосу размерами 70 на 25 м. Любое приземление представляло собой чистой воды авантюру. Для большинства Ju-52 они заканчивались печально. Скоро поле покрылось обломками самолетов. Поэтому Люфтваффе переключились на использование планеров для переброски подкреплений и тяжелого вооружения, а продовольствие и боеприпасы стали сбрасывать в контейнерах.

Всякий раз, когда из-за леса на западе появлялся "Юнкерс" или два с планерами на буксире, для гарнизона наступали очень волнующие минуты. Если пилоты отцепляли планеры всего на несколько секунд раньше, чем нужно, они приземлялись на территории русских. Даже когда планер касался земли в правильной точке, для обеспечения за собой ценного содержимого летательного аппарата немцам как можно быстрее приходилось высылать всегда находившееся наготове штурмовое подразделение. Нет нужды говорить, красноармейцы тоже ждали подарков с неба. Часто с обеих сторон наперегонки к планерам бросались группы солдат.

В Холмском котле приземлилось восемьдесят планеров. В процессе обеспечения снабжения Люфтваффе потеряли двадцать семь "Юнкерсов". Но то, что немецкий контингент в Холме получал все необходимое исключительно по воздуху, не так уж удивительно. Гораздо более необычно то, что Холм представлял собой крепость без артиллерии.

Несколько 80-мм минометов, а также 37-мм противотанковых пушек и одна 50-мм, а также два легких пехотных орудия - вот и все тяжелое вооружение, которым располагали защитники Холма. Тяжелые пушки или гаубицы отсутствовали. Как же могла крепость отбиваться от численно превосходящего противника, атаковавшего ее при поддержке танков и артиллерии? Как могла цитадель держаться хотя бы несколько дней без самого жизненно важного вооружения - крепостных пушек?

В Холме проблема решалась, наверное, самым оригинальным способом, который только знала военная история. Крепостная артиллерия находилась вне крепости, но огонь ее корректировался изнутри.

Орудия, днем и ночью утюжившие скопления советских войск, обеспечивавшие заградительный огонь в момент вражеских атак, находились на позициях в конце узкого коридора, который проделала на занимаемой неприятелем территории в направлении города боевая группа генерала фон Укерманна и который заканчивался в 10 километрах от Холма.

Вразрез со всеми правилами, орудия 218-го артиллерийского полка и 536-го дивизиона тяжелой артиллерии были установлены там, точно на подносе в протянутой руке официанта, и от всей души палили оттуда по противнику.

В самом Холме обер-лейтенант Файст и лейтенант Деттманн действовали в качестве передовых наблюдателей и направляли огонь, стуча ключом телеграфного устройства. В некоторые дни свыше 1000 крупнокалиберных снарядов пролетало над Холмом и обрушивалось на русские позиции или на колонны атакующего противника.

Передовые наблюдатели в Холме - артиллерийские офицеры со своими связистами - постепенно так отточили технику управления огнем, что находившиеся за несколько километров от них расчеты подбивали прямыми попаданиями даже отдельные русские танки.

Советские войска твердо намеревались овладеть Холмом до начала оттепели. Они всеми силами стремились прорвать проклятый барьер, сдерживающий целую армию. Поэтому в некоторые дни они ходили в атаку до восьми раз. Противнику удавалось продвинуться, но защитники неизменно отбрасывали их после ожесточенных рукопашных схваток. Они приходили снова. Захватывали разрушенное строение тут, снежный холм там. Немцы немедленно бросались в контратаку с ручными гранатами и огнеметами. Так все и шло день за днем. Среди военнослужащих немецких боевых групп появились настоящие специалисты бросать гранаты так, чтобы те попадали в точечные цели, были истребители танков - настоящие люди-пауки, с нечеловеческой ловкостью уничтожавшие стальные громадины.

Начавшаяся оттепель и пришедшая с нею неизменная непролазная грязь на время остановили советские атаки, но также сделали существование внутри котла невыносимым. В подвалах разрушенных зданий прямо на полу лежали 1500 раненых. Их судьба оказалась куда более печальной, чем у тех 700, которых удалось вывести из котла.

Врачи и санитары под началом военврача Окера работали до упаду. Военврач Гук, хирург, затевал рискованные операции ради спасения жизней тяжелораненых. Но грязь и вши становились порой более страшным врагом, уносившим больше жизней, чем русские снаряды. Ситуацию иллюстрируют два показателя: число раненых составляло 2200 человек, а убитых - 1550.

12 марта лейтенант Гофштеттер сделал в своем дневнике следующую запись: "Первый случай заболевания тифом". Вон он, страшный бич всех осажденных крепостей, - тиф.

С самолета сбросили вакцину. Медперсонал и врачи пользовались любой минутой, чтобы сделать людям прививки. Вшам объявили войну. Началась погоня за временем. Потом пришли хорошие новости: держитесь - дивизии генерала фон Арнима уже идут вам на выручку. Но 1 мая казалось, что все страдания, все жертвы и весь героизм напрасны. Русские развернули широкомасштабную атаку. Сначала артподготовка, потом танки. За ними пехотинцы. Ура!

На восточной оконечности фронта загрохотало оружие. Русских отделяла от Ловати сотня метров. Если бы им удалось пройти те метры, это означало бы конец для немцев, поскольку противник овладел бы высоким берегом реки и смог бы уничтожить крепость изнутри. Но им не удалось. Их остановили пикировщики "Штуки", батареи Укерманна и хладнокровие солдат Шерера.

Одним из этих солдат был унтер-офицер Беле со своей 50-мм противотанковой пушкой на южном кладбище. Прицел у нее не работал. Приближались пять советских танков. Беле навел орудие через ствол. Вставил снаряд в казенник. Захлопнул затвор. Выстрелил. Громкий треск - прямое попадание. Беле сделал двадцать выстрелов. Ни один из пяти танков не прошел. Пятый был остановлен в 40 метрах от пушки.

В укрытии на летном поле устроился со своим противотанковым ружьем унтер-офицер Бок. Он стоял, оперев ствол ружья на каменную кладку, и стрелял. Бок подбил четыре русских легких танка.

2 мая было затишье. Но 3 мая бои возобновились в 03.00. День выдался серым и дождливым. Немецкие самолеты не могли подняться в небо. Но люди в котле слышали приближавшийся с юго-запада шум битвы.

– Там, наверное, наши товарищи, - говорили солдаты друг другу. Надежда придавала им новые силы. Нельзя вешать носа. Теперь-то уж точно нельзя.

4 мая они видели, как немецкие бомбардировщики "Штуки" сбрасывают бомбы с внешней стороны линии котла. Они прокладывали путь деблокировочным подразделениям.

5 мая природа вновь хмурилась. На КП капитана Вальдова примчался связной.

– Господин ротмистр1, два немецких штурмовых орудия!

Через минуту солдаты услышали скрежет гусеницы. Пригибаясь и прячась за стальными громадами, покрытыми летним лесным камуфляжем, бежали гренадеры.

– Это наши или нет? Может быть, русские что-то задумали? Осторожно!

Но нет! Люди в немецких касках у самоходных орудий из состава дивизиона "Грайф" под командованием лейтенанта Торнау были саперами подполковника Тромма из 411-го пехотного полка, входившего в состав 122-й пехотной дивизии. Лейтенант Деттманн, описывая происходившее, сказал: "Их встречали с изумлением, точно пришельцев с другой планеты".

Спасение пришло в начале одиннадцатого. На огневых позициях - в окопах и среди руин - оставалось 1200 человек. В подвалах в ужасных условиях находились 1500 раненых. Примерно такое же число мертвых лежало в могилах неподалеку от мест, где они погибли. Одним из последних к ним присоединился подполковник Тромм - он погиб от разрыва советского снаряда.

Холм вновь стал частью немецкого фронта - единой передовой в районе к югу от озера Ильмень, где обстановка стабилизировалась. С того момента и вплоть до 1944 г. немцы продолжали удерживать эти рубежи. 5. Генерал Власов Ударная советская армия в болотах - Деревянная дорога через росчисть "Эрика" - Беспощадное сражение - 158-й инженерный батальон - Прорыв из ада - Катастрофа для советской 2-й ударной армии - "Не стреляйте, я генерал Власов" - Карты, похороненные на дне реки.

Что происходило в то время на Волхове, где отрезанная в лесах находилась 2-я ударная армия Власова? Сюда тоже пришла весна. Снег таял, таял и лед, сковывавший реки и болота. В блиндажах и окопах воды набиралось по пояс. В глухих чащах возвращались к новой жизни тысячи миллионов мошек и комаров. Там, где еще недавно не представляло труда проехать на санях или на лыжах, теперь образовались необъятные лужи и топкие трясины. И посредине этого ада находился генерал Власов со своими четырнадцатью советскими стрелковыми и тремя кавалерийскими дивизиями, семью стрелковыми и одной танковой бригадами - армия в болоте.

Власов был энергичным генералом. 27 марта ему удалось прорвать немецкий барьер в районе росчисти "Эрика", нанеся удар с запада сибирскими штурмовыми бригадами и танками. Конечно, проделанная ими брешь имела в ширину всего полтора километра, но тем не менее через это "окно" можно было наладить тыловое обеспечение. Тщетно пытались батальоны немецкой 58-й пехотной дивизии и полицейской дивизии СС выбить сибиряков Власова с росчисти. Ничего не получалось. Немецким частям не хватало численности, а заболоченная и поросшая густыми лесами местность по обеим сторонам от росчисти "Эрика" затрудняла переброску туда войск, достаточных по силе для полного блокирования советских войск в их котле. В результате 58-й пехотной дивизии и группе, удерживавшей район к северу от нее, приходилось сдерживать постоянный натиск советских войск на протяжении шести долгих недель.

Наконец в начале мая 1942 г. вторая, тщательно подготовленная атака получившей подкрепления 58-й пехотной дивизии увенчалась успехом - ей удалось осуществить прочное соединение с охранной дивизией, действовавшей к северу от росчисти "Эрика".

На этом этапе Власов принял решение прорываться из ада волховских болот.

Но к тому моменту полки его больше не могли переходить через скованную льдом трясину или прокладывать себе путь через густые лесные чащи. Непролазная грязь в лесах и необъятные болота вынуждали русских пользоваться дорогами и тропами. Но для них существовала всего одна тропа деревянная гать, проложенная через росчисть "Эрика".

20 мая генерал кавалерии Линдеманн издал приказ для своей 18-й армии. Он начинался словами: "Русские уходят из Волховского котла". Приказ стал руководством к действию для немецких солдат, сражавшихся на Волхове. 20 мая они вновь заделали брешь в районе росчисти "Эрика". На протяжении всех месяцев тяжелых боев пехотинцам, артиллеристам и бойцам истребительно-противотанковых частей постоянно помогали саперы 158-го инженерного батальон под командой капитана Гейнца. Днем и ночью, в самых тяжелых условиях солдаты находились в действии. Они несли тяжелые потери. В конце периода боев, когда храбрый батальон получил передышку, численность боевого личного состава трех его рот сократилась до трех офицеров, трех унтер-офицеров и тридцати трех солдат. Командир 2-й роты 158-й инженерного батальона, лейтенант Дункер, приходской священник в гражданской жизни, получил Рыцарский крест в знак признания вклада, внесенного им в победу немцев в боях за росчисть "Эрика".

К концу мая 1942 г. немецкие войска выиграли ожесточенную битву за Волхов. Тем частям армии Власова, которым не удалось вырваться из западни, теперь уже не было из нее дороги. В ловушке остались девять стрелковых дивизий, шесть стрелковых бригад и части из состава танковой бригады. Судьба советской 2-й ударной армии находилась в руках немцев.

Конец ее был ужасным. В живых осталось только 32 000 человек, все они попали в плен. Несколько десятков тысяч человек осталось в лесах и болотах. Одни утонули, другие умерли от голода, третьи - от ран. От картин кошмарного побоища кровь стыла в жилах. Огромные тучи мух кружили над валявшимися в болотах трупами. Над росчистью висел непереносимый смрад разлагавшейся плоти. Она сама стала адом.

По этому аду блуждал со своим штабом генерал Андрей Андреевич Власов. Немцы охотились за ним. Внезапно генерал исчез. Куда? Может, он погиб? Застрелился? Или очень хорошо спрятался?

Описание внешности Власова вместе с фотографией на тысячах листовок сбрасывали с пролетавших над деревнями и селами в районе Волховского котла немецких самолетов. За помощь в поимке генерала обещали крупные награды. Естественно, с того момента каждый день поступали сообщения о том, что кто-то где-то видел Власова, о том, что он погиб или попал в плен. При проверке правдивости сведений они неизменно оказывались недостоверными, часто являлись чьим-то пустым бахвальством или просто ошибками.

11 июля в штаб 23-го корпуса сообщили об обнаружении мертвого тела Власова. Офицер разведки капитан фон Швердтнер немедленно выехал на опознание. Ему показали офицера, накрытого генеральской шинелью. Роста в убитом было около ста восьмидесяти сантиметров - примерно столько же, сколько и у Власова.

Но идентификации тело уже не подлежало. Швердтнер приказал доставить его в корпус и уехал.

В следующем на пути селе капитана остановил русский староста, который доложил:

– У меня в сарае сидит человек, похожий на партизана. С ним еще женщина. Наверное, связная. Не хотите взглянуть на них?

Швердтнер велел провести его в сарай. Деревенский староста отпер дверь. Переводчик и эскорт Швердтнера вскинули автоматы.

– Выходи давай! - крикнул староста. - Выходи, кому говорю!

Из темноты сарая появился высокий мужчина, обросший бородой и покрытый грязью. На гимнастерке его виднелись кожаные петлицы, офицерские сапоги покрывала грязь. Он щурил близорукие глаза под очками в роговой оправе. Увидев наставленные на него дула автоматов, он на ломаном немецком произнес:

– Не стреляйте. Я - генерал Власов.

Солнце висело высоко. Тишину нарушало только жужжание мух.

История выпихнула из сарая в селе под Волховом одного из лучших сынов большевистской России, советского генерала, которого гибель многих и многих тысяч его солдат превратила в смертельного врага Сталина. Власов был плотью от плоти России. Если кто-то и мог победить Сталина, так это он.

Сражение в лесах на берегах Волхова стало одним из самых страшных. Сам тот факт, что один из лучших и политически наиболее благонадежных советских генералов вышел из этих лесов противником Сталина и большевизма, лишний раз подтверждает, через какой кошмар пришлось пройти Власову и его 2-й ударной армии. С того самого момента Власов являлся значительным политическим фактором в закулисной части дуэли, которую вели Гитлер и Сталин.

Но сражение это дало немцам выигрыш, обладавший величайшим военным значением, хотя и не столь ярким, каким стало пленение и "обращение" Власова, понятный пока только нескольким специалистам. На допросах пленных штабных офицеров выяснилось, что советские части, наступавшие на Волхове, были превосходным образом оснащены во всех смыслах, включая и специально заготовленные для этой цели карты. Но куда они подевались? Немцы облазили весь огромный район боев, но не нашли ни следа того, что искали.

Наконец удалось найти лейтенанта, работавшего в штате картографического управления. Лейтенанта допросили. Он отвел немецких экспертов к реке и показал, как отвести воду. Там, на дне речного русла и лежали искомые карты. Как вестготы когда-то похоронили своего короля Алариха в русле реки, так же поступили и сотрудники советского картографического управления, спрятав на дне несколько тонн ценной для победителей продукции, а затем приказав вновь пустить воду. Ни до, ни после во время Второй мировой войны немцам не случалось заполучить такого количества важного для них картографического материала. На найденных русских картах изображалась территория Советского Союза от западных границ до Урала. Добычу отправили в Берлин, и скоро командиры фронтовых частей стали получать свежие советские карты.


Загрузка...