Главный противник

Вьетнамская авантюра, или Война миров

Кеннеди получил в наследство от своего предшественника Эйзенхауэра проблему Кубы, а оставил своему преемнику в Белом доме Джонсону проблему Вьетнама. В обоих случаях у американских спецслужб была своя точка зрения на эти больные проблемы и уже готовый план действий. Но если упирающегося Кеннеди почти силком приходилось втаскивать в кубинскую авантюру, то с Джонсоном дело обстояло почти наоборот. Новый президент горел желанием продемонстрировать Америке и всему миру силу и решимость своего характера, в отличие от осторожного предшественника. Он громогласно заявил (намекая на Кеннеди), что не будет беззаботно сидеть в кресле-качалке и наблюдать, как коммунисты захватывают одну страну за другой. Как пораженческий, был отвергнут выстраданный Кеннеди тезис о том, что мощь Америки «имеет свои лимиты» (имея в виду возможность администрации США влиять на международные события). Разгорающийся конфликт во Вьетнаме представлял удобнейший случай продемонстрировать безграничную мощь Америки. И элита США, как политическая, так и военная и разведывательная, с готовностью за этот случай ухватилась.

Аналитики спецслужб США быстро составили необходимые прогнозы. В них говорилось об ужасных вещах, а именно – что победа коммунистов во Вьетнаме будет иметь катастрофические последствия чуть ли не для всего мира, и уж в любом случае, для всей Азии. Естественно, США с готовностью взяли на себя миссию спасения мира от смертельной опасности. Но для вовлечения крупных американских сил в действия непосредственно на передовой линии фронта нужен был благовидный предлог. Им стал знаменитый инцидент 5 августа 1964 года в Тонкинском заливе, когда, по официальной версии, северо-вьетнамские катера напали на американские эсминцы. Хотя после провала вьетнамской авантюры ЦРУ делало все возможное, чтобы откреститься от своей роли в вовлечении в нее США, многие аналитики настаивают на том, что именно это разведведомство стояло у истоков развязывания вьетнамской войны: «В 1964 года спровоцированные ЦРУ вооруженные столкновения в Тонкинском заливе дали возможность президенту Джонсону санкционировать бомбардировки Демократической Республики Вьетнам»[185] в Тонкинском заливе.

После инцидента Белый дом без труда добился от конгресса почти единогласной резолюции, которая уполномочивала президента США «предпринять все необходимые шаги, включая использование вооруженных сил» по пресечению «коммунистической агрессии» в Юго-Восточной Азии. Вне зависимости от того, кто конкретно – ЦРУ или Пентагон – стоял за провоцированием Тонкинского инцидента, суть его не меняется. Это была тщательно сфальсифицированная акция, вполне сопоставимая по своей подлинности с «инцидентом», выдуманным Гитлером для развязывания Второй мировой войны. Правда всплыла в 1971 году, когда выяснилось, что проект исторической резолюции конгресса был готов уже 25 мая 1964 года, задолго до того, как произошел сам Тонкинский инцидент, ставший непосредственной причиной ее принятия. Может быть, некоторое объяснение удивительной прозорливости авторов резолюции даст меморандум, который еще раньше, 17 марта 1964 года, министр обороны Р. Макнамара представил руководству США. Там излагался план «постепенно усиливающегося открытого военного нажима» на коммунистический Северный Вьетнам. 2 июня того же года американские «верхи», кстати, при участии директора ЦРУ Д. Маккоуна, обсуждали даже вопрос о применении ядерного оружия во Вьетнаме. Резолюция конгресса, напомним, была принята 7 августа.

На поднявшейся после нападения волне военной истерии Пентагон без особого сопротивления начал бомбардировки Северного Вьетнама. 1 апреля 1965 года руководство США приняло решение о массовом использовании в Индокитае сухопутных войск, и практически сразу же президент Джонсон отправил в Южный Вьетнам 50-тысячный американский контингент. Естественно, при соотношении военных потенциалов США и Вьетнама Вашингтон питал надежды на быструю и эффектную победу, и отнюдь не самым слабым из источников этих надежд были оптимистические рапорты ЦРУ и РУМО. Но война имеет свою логику. Блицкрига не получилось, и через три года во Вьетнаме сражалось уже 550 тысяч американских солдат и офицеров. Глубоко застряв во Вьетнаме, американцы попробовали было решить дело вводом своих войск в соседние Лаос и Кампучию, но лишь еще глубже увязли в Индокитае.

Соединенные Штаты любой ценой стремились добиться победы. А тем временем Советский Союз, а с ним и весь социалистический лагерь примерно такими же темпами наращивали помощь вьетнамским коммунистам. Помогали оружием, товарами, военными советниками. На целых десять лет Вьетнам превратился в арену самого явного, самого ожесточенного и самого кровопролитного противоборства двух сверхдержав. Нечего и говорить, что в этой схватке СССР, ограничивающийся в основном оказанием военной и материально-технической помощи, был в гораздо более выгодном положении, чем США, вынужденные посылать на далекую войну все больше и больше собственных солдат. Получилась как бы Вторая мировая война наоборот. Кроме того, в глазах всего мира, не говоря уже о самих вьетнамцах, Вашингтон представал безжалостным поработителем и палачом вьетнамского народа, а Москва – его бескорыстным другом. Не было единодушия и у населения США. Из-за того, что американские потери во Вьетнаме намного превысили потери США за Первую или Вторую мировые войны или войну в Корее, там развернулось массовое движение за скорейшее окончание этой войны.

Десятилетнее противостояние в столь далекой от обеих сверхдержав Юго-Восточной Азии завершилось в 1975 году полной победой Вьетнама, который в результате войны объединился и примкнул к социалистическому лагерю. Американцы были вынуждены покинуть Индокитай. Это самое позорное в истории США поражение наглядно – наглядней некуда! – продемонстрировало Вашингтону реальные пределы его мощи. Позорное поражение во Вьетнаме, случившееся, несмотря на всю колоссальную военно-техническую мощь гигантской сверхдержавы, нанесло глубочайшую моральную травму всему американскому обществу, от простых граждан до правительственной элиты. Его последствия были многообразны, но одно из них заслуживает быть отмеченным особо: фиаско в Индокитае во многом определило оборонительную позицию Вашингтона в других направлениях его внешней политики, включая сюда и отношения с Москвой. В большей или меньшей степени «вьетнамский синдром» действовал на американское руководство вплоть до прихода в Белый дом Рейгана.

В ходе десятилетней американской агрессии во Вьетнаме далеко не лучшим образом проявило себя и разведывательное сообщество США, в первую очередь ЦРУ. Начать с того, что оно не сумело предвидеть развития, исхода и последствий этой авантюры. Далее: несмотря на то что ЦРУ бросило во Вьетнам очень крупные силы (оно держало в Сайгоне 700 (!) разведчиков под руководством будущего директора ЦРУ У. Колби, которые работали под прикрытием Управления помощника посла по особым поручениям), американское разведывательное управление так и не смогло наладить в стране эффективной разведки и одолеть противостоящее ему Министерство общественной безопасности Вьетнама. Наконец, разведчики – тоже люди! ЦРУ в Индокитае оказалось причастным к целому ряду грязных дел: вербовке наемников, геноциду и торговле наркотиками. Бывший сотрудник ЦРУ Ф. Снепп, сам находившийся во Вьетнаме, так оценил работу родного ведомства в этой стране: «Возможно, мы так никогда и не узнаем обо всех вьетнамских провалах и неудачах ЦРУ. По сей день слишком много вопросов остается без ответа. Но, исходя из того, что твердо установлено, можно заключить, что эвакуация, в ходе которой было пожертвовано столько жизней, провалено столько секретов и предано столько агентов, друзей и соратников, легла на ЦРУ несмываемым пятном позора. Со времен неудачной высадки в бухте Кочинос в 1961 году ЦРУ не оказывалось в ситуации, когда оно ставило на карту так много и по глупости все это теряло».[186] Слова эти относятся к бегству американцев из Сайгона, но могут служить характеристикой деятельности ЦРУ на протяжении всех десяти лет вьетнамской авантюры.

Первые шаги к разрядке

Несмотря на эту горячую точку планеты, а быть может, благодаря ей, советско-американские отношения в это сложное время потеплели и развивались позитивно. Помимо Вьетнама, хотя бы на время отучившего американцев от высокомерных претензий на роль господина мира, объективную основу этого потепления составило сбывшееся наконец-то достижение Советским Союзом реального паритета с США по ракетно-ядерным вооружениям. Более или менее точные цифры в этой области были преданы гласности лишь в последнее время.

Во время карибского кризиса 1962 года американцы по ядерным боезарядам обладали почти двадцатикратным превосходством над СССР. Естественно, советское руководство стремилось, пусть даже ценой максимального напряжения сил страны, ликвидировать смертельно опасное для Советской России превосходство соперника как по атомному оружию, так и по средствам его доставки. Но прогнозы не сбылись, потому что только чрезвычайные обстоятельства позволяют достичь чрезвычайных темпов, но уж если они достигнуты… А.Докучаев пишет: «Наращивание советских межконтинентальных ракет шло в конце 60-х годов быстрыми темпами. С 1965-го по 1969-й количество шахтных пусковых установок выросло на 300 единиц. К 1969 году СССР опередил США по количеству МБР и достиг стратегического баланса. Главный упор делался на тяжелые Р-36[.. 9], которые несли заряд мощностью 20-25 мегатонн, и не менее крупные челомеевские РС-10 [..-11] с зарядом мощностью 1-2 мегатонны».[187] Советская военная машина раскрутилась на полную мощность.

Все это вынудило нового американского президента Никсона в 1970 году с горечью признать примерное равенство сил обеих сверхдержав: «Революция в технике изменила природу военного равновесия сил… И Советский Союз, и Соединенные Штаты приобрели способность наносить непоправимый ущерб друг другу, независимо от того, кто ударит первым».[188] В других своих выступлениях глава Белого дома с еще большей горечью констатировал, что «бесспорное преимущество Соединенных Штатов в стратегической мощи» уступило место «стратегическому балансу, в котором ядерные силы США и СССР сравнимы».

Однако, признавая умом равенство советской и американской военной мощи, американская элита никак не могла принять этого сердцем. Об истинных мотивах поведения тех, кто продолжал стремиться к безоговорочному американскому военному превосходству над СССР, кто раздувал шумиху о «русской угрозе», поведал бывший сотрудник Пентагона Д. Эллсберг: «Жажда прибыли, желание создать рабочие места и заполучить голоса тех, кто связан с военной промышленностью, вовсе не были единственным мотивом для подобных предостережений, хотя, разумеется, они играли свою роль. Стратеги, президенты и «государственные деятели» в мире бизнеса считали, что испытание русскими новых видов оружия и средств доставки создает зловещую опасность. Их страх сводился к тому, что русские смогут когда-нибудь достигнуть потенциала для ответного удара, приблизительно эквивалентного нашему, и тем самым ликвидировать наш решающий перевес, позволяющий нам ударить первыми».[189] Как видим, не угроза национальной безопасности, но угроза доминирующему положению США на планете и возможности безнаказанно нанести первыми ядерный удар двигало американскую гонку вооружений.

Так было и на этот раз: влиятельные силы в США тут же предприняли попытки сломить установившийся баланс в свою пользу. Во имя американского военного превосходства над СССР подвергались безжалостной цензуре даже выводы собственной разведки – в тех случаях, когда она стремилась все-таки дать объективную картину. Так, например, в конце 1969 года помощник президента по национальной безопасности и видный деятель в администрации Никсона Киссинджер получил от Совета национальных оценок ЦРУ проект национальной разведывательной оценки советских стратегических программ и усилий за прошедший год. В документе ведущими аналитиками ЦРУ делался «твердый вывод, что Советы не добиваются стратегического превосходства». По их оценке, не было никаких свидетельств того, что СССР стремится изменить в свою пользу стратегический баланс в мире, добиться возможности нанесения первого ядерного удара по американской территории и т.п. Однако именно в тот момент военно-политическая элита Вашингтона стремилась получить от законодателей очередное крупное ассигнование на вооружение. Поэтому им было необходимо от экспертов разведки совсем другое заключение – о том, что Советский Союз стремится обрести возможность первым нанести по США ракетно-ядерный удар. И министр обороны М. Лэйрд, активно поддержанный Т. Киссинджером, немедленно потребовал исключить неугодный вывод из проекта оценки СНО. В результате еретический вывод экспертов ЦРУ был изъят из основного раздела доклада и помещен в качестве примечания к нему. А что такое примечание? Кто и когда относился к нему всерьез? Умело манипулируя информацией, на основании которой принимались важнейшие политические решения, и обладая другими многочисленными рычагами воздействия, «ястребы», с легкостью убедили вашингтонскую администрацию сделать попытку изменить военно-стратегический баланс в свою пользу. Именно при администрации Никсона произошел переход (точнее, перевод) гонки вооружений из количества в качество. Если до 1969 года главным на этом направлении было стремление добиться решающего количественного превосходства над СССР в средствах доставки ядерного оружия (в 50-х годах с помощью стратегической авиации, в 60-х – благодаря межконтинентальным баллистическим ракетам), то теперь, когда количественная гонка стала бесперспективной, основная ставка была сделана на качество ядерного оружия. А именно – введение на вооружение армии США разделяющихся атомных боеголовок. В 1968 году были проведены первые испытания МБР «Минитмен-3» с разделяющимися головными частями индивидуального наведения, а в 1970 году – аналогичные опыты с баллистической ракетой подводного базирования «Посейдон-С-3». В те же 70-е годы США построили 41 атомную подводную лодку с баллистическими ракетами. В то время подобных подлодок не было ни у одной армии мира.

Хоть упор и был сделан на качественном аспекте гонки вооружений, количественная сторона не осталась внакладе. По подсчетам американских экспертов, в 70-е годы каждый день в вооруженные силы США поступало в среднем по 3 ядерных заряда. Если в 1960 году стратегические ракетно-авиационные силы Америки могли доставить к целям 2 тысячи ядерных зарядов, то в 70-х годах – уже более 5 тысяч, а к середине 80-х – свыше 12 тысяч.

Однако советское руководство не позволило Вашингтону уничтожить достигнутый с таким трудом военно-стратегический паритет. Теперь СССР без труда выдерживал количественную гонку вооружений, а попытка американцев перевести ее в качественную плоскость дала им лишь временное незначительное преимущество: к середине 70-х годов разделяющиеся ракетные боеголовки индивидуального наведения были уже и у Советского Союза. Как ни неприятно это было американцам, но примерное равновесие сил между обеими сверхдержавами упорно сохранялось. Стремление Америки добиться превосходства лишь привело мир к ситуации, которую образно и со знанием дела описал Г. Киссинджер (внесший, кстати, и свой посильный вклад в ее создание): «Сверхдержавы часто ведут себя как два ощупью пробирающихся по комнате тяжеловооруженных слепца, каждый из которых полагает, что ему грозит смертельная опасность от другого, которого он к тому же считает вполне зрячим. Обоим следует знать, что часто в недосказанности, компромиссе и неясности заключается сущность политики. Тем не менее каждый из них склонен приписывать другому последовательность, дар предвидения и четкость, которых ему самому, как он знает по собственному опыту, недостает. Конечно, через какое-то время эти два слепца могут нанести огромный вред друг другу, не говоря уже о комнате».[190]

Наряду с попытками вновь добиться решающего военного превосходства над СССР, в американской политике тех лет действовала и другая тенденция. Она была порождена шоком от карибского кризиса, осознанием факта паритета с противником и интуитивным предчувствием, что изменить равновесие в свою пользу не удастся – во всяком случае, в ближайшее время. Речь идет о политике разоружения и разрядки. Эта линия имела в американской элите гораздо меньше сторонников по сравнению с гонкой вооружений, и потому проводилась намного слабее и непоследовательнее.

Как мы помним, необходимость разрядки первым осознал еще президент Эйзенхауэр, которому не кто иной, как ЦРУ, не дало пойти по этому пути. Первые шаги сделал Кеннеди и, наряду с Вьетнамом, оставил разрядку в наследство своим преемникам. Стремительно крепнущая ядерная мощь Москвы вынуждала Вашингтон заняться поиском возможностей договориться с ней если не по основным вопросам, то хотя бы в тех областях, где у обеих сверхдержав имелись сходные интересы. Так, уже в 1967 году президентом Джонсоном был подписан трехсторонний англо-советско-американский договор о космосе. Самым главным в этом договоре было обязательство стран-участниц «не выводить на орбиту вокруг Земли любые объекты с ядерным оружием или любыми другими видами оружия массового уничтожения». Благодаря этому соглашению было очень своевременно предотвращено распространение гонки ядерных вооружений на космос. Безусловно, это в равной степени отвечало как интересам СССР, так и США.

Да, обе сверхдержавы противостояли друг другу во многих областях, и рассматривали одна другую как наиболее вероятного противника. Но тем не менее у них был еще один мощный общий интерес в этой сфере. И Россия, и Америка были кровно заинтересованы в сохранении своей общей монополии на ядерное оружие, составлявшее основу их военной мощи. Никто не хотел увеличения количества вероятных противников, размахивающих атомной бомбой. Плодом этого взаимного стремления предотвратить появление новых ядерных государств (с наличием подобного оружия у Англии, Франции и Китая поневоле приходилось мириться) стало появление договора о нераспространении ядерного оружия, подписанного 12 июля 1968 года.

Следующий прорыв ледяного панциря, сковавшего советско-американские отношениях произошел во время визита президента Никсона в Москву в мае 1972 года. В ходе этой встречи на высшем уровне был подписан целый ряд документов, главными из которых стали Основы взаимоотношений между СССР и США, Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений. В Основах были зафиксированы 12 принципов, призванных заложить фундамент стабильных и мирных отношений между двумя сверхдержавами. Первым был провозглашен принцип мирного сосуществования: стороны «будут исходить из общей убежденности в том, что в ядерный век не существует иной основы для поддержания отношений между ними, кроме мирного сосуществования». Как известно, этот принцип включает в себя невмешательство во внутренние дела другого государства, признание за каждым народом права свободно избирать свой социально-экономический и политический строй, строгое уважение суверенитета и территориальной целостности другого государства.

Правда, во всей своей последующей деятельности по отношению к СССР Соединенные Штаты успешно попирали эта торжественно принятое на себя в 1972 году обязательство. Причем началось это не при Картере или Рейгане, а уже при том же Никсоне. Не успели высохнуть чернила на Основах взаимоотношений, а госдеп уже запросил от конгресса очередную порцию денег для финансирования идеологической войны против СССР. Столь откровенный цинизм по отношению к только что заключенным договоренностям вызвал открытый протест даже у некоторых американских законодателей. «У меня не укладывается в голове, – заявил по этому поводу сенатор Д.У. Фулбрайт, – как правительство может предлагать американским налогоплательщикам дать еще 38 миллионов долларов на поддержку радиостанций «Свободная Европа» и «Свобода», когда всего лишь несколько дней назад граждане нашей страны видели, как их президент в Москве обращался к народу Советского Союза и заверял, что мы верим в право каждой страны выработать свой курс, избрать систему и идти собственным путем без вмешательства других стран».[191] Впрочем, четкое понимание того, что слово есть сотрясение воздуха и в этом качестве недорого стоит, всегда было неотъемлемой чертой политики Вашингтона практически при любой администрации.

Бессрочный договор по ПРО устанавливал у СССР и США по два разрешенных комплекса средств перехвата ракет, в 1973 году сокращенных даже до одного у каждой из сторон. Кстати, одним из важнейших ключевых положений этого договора было обязательство сверхдержав «не разрабатывать, не испытывать и не размещать системы ПРО или их компоненты в космическом пространстве» (статья 5). В то время этот договор, вместе с временным соглашением, играл стабилизирующую роль, а отраженный там тезис о равной безопасности сверхдержав исключал даже возможность постановки вопроса об односторонних преимуществах той или иной стороны. Как нам уже известно, сейчас Америка, пользуясь распадом Советского Союза, готовится попрать и этот бессрочный договор, составляющий одну из важнейших основ мировой стабильности. Чего стесняться, когда его действие больше не обеспечивается советской военной мощью!

Соглашения, заключенные в Москве, уменьшили опасность начала ядерной войны и открыли дорогу для дальнейших договоренностей по разоружению. Кроме того, Никсон подписал в советской столице торговое соглашение и соглашение о сотрудничестве в исследовании и использовании космоса в мирных целях. Импульс, данный во время московской встречи, имел и некоторое продолжение: в 1973 году было подписано соглашение между СССР и США о предотвращении ядерной войны, а венцом и зримым символом советско-американского сотрудничества в космосе стал состоявшийся в 1975 году совместный полет «Союза» и «Аполлона».

Учет изменившегося не в пользу Америки глобального соотношения сил повлиял и на официальные доктрины Вашингтона. На смену доктрине гибкого реагирования Кеннеди пришла в 1971 году доктрина «реалистического сдерживания (устрашения)». Суть ее состояла, в приспособлении претензий США к установившемуся балансу сил с учетом научно-технических достижений. В целом же Никсон, по словам Киссинджера, руководствовался новой ролью США – как мировой державы, балансирующей между антикоммунизмом и умиротворением. Сам советник президента все еще лелеял идею «ограниченной» ядерной войны. Исходя из постулата о технологическом преимуществе США над СССР, он полагал, что Америка имеет большую возможность вести тактическую ядерную войну, являющуюся «стихией будущего». Киссинджер призывал строить вокруг этой идеи всю военную политику США и «дипломатию великой державы, могущей диктовать сами пределы военного конфликта». Однако любому здравомыслящему человеку было очевидно, что «ограниченная» ядерная война может моментально перерасти в неограниченную, а попытки в одностороннем порядке устанавливать пределы военного конфликта с треском провалились во Вьетнаме. Если это не получилось в обычной войне – то что уж говорить о ядерной! Нет, эти идеи, в свете перспектив разрядки, становились совсем уж непопулярными. (Кстати, о разрядке: даже эффективное сотрудничество в космосе не помешало американцам годом раньше определить в качестве целей для своего ядерного удара почти 900 советских городов – каждый с населением свыше 25 тысяч человек.)

«Убивать русских за то, что они – русские!»

Уотергейтский скандал (в котором непосредственным образом участвовало ЦРУ), способствовал приходу в Белый дом президента Картера. При нем постепенно начал намечаться поворот советско-американских отношений – снова в сторону ухудшения. Идеологическим обоснованием нового курса стала развязанная при этой администрации шумная пропагандистская кампания «в защиту прав человека». Эта позиция давала США как бы моральное право вмешиваться во внутренние дела развивающихся и социалистических стран. А главным объектом защиты были, естественно, граждане СССР. Конечно, право на защиту имели далеко не все люди, и функцию разграничения «чистых» от «нечистых» США присвоили себе.

Впрочем, кампания «борьбы за права человека в Советском Союзе» только началась при Картере, но задумывалась гораздо раньше. Основные ее положения были сформулированы еще в 1972 году на 28-м Всемирном сионистском конгрессе и последовавшей за ним сессии Всемирного еврейского конгресса – естественно, в одном аспекте – прав евреев в СССР. Довела до ума эту сионистскую идею, распространив ее на все население СССР, состоявшаяся в Иерусалиме международная конференция советологов. Там-то и были разработаны основные лозунги будущей пропагандистской кампании, начатой четыре года спустя президентом Картером.

Нечего и говорить, что кампания эта была изначально, мягко говоря, не очень корректной. Естественно, в брежневском Советском Союзе было не все хорошо с правами человека (а где, скажите, с ними хорошо – в США, что ли?). Но что это было по сравнению с грубейшими нарушениями прав человека в странах «третьего мира», в том числе и в многочисленных, поддерживаемых Америкой диктаторских режимах? Если кровавые преступления этих режимов и становились порой достоянием гласности, то о них вашингтонская администрация мгновенно «забывала», сосредоточив весь огонь своей критики исключительно на советском блоке. Трудно точно сказать, верил ли сам Картер в столь горячо пропагандируемые им права человека – может быть, и верил, каких только чудес не бывает под солнцем! – но у подавляющего большинства радетелей этих прав как в его ближайшем окружении, так и среди советских диссидентов преобладал цинично-прагматичный подход. Диссидентам это было элементарно выгодно. У американцев тоже были свои, далеко не идеалистические интересы. Оказывавший огромное влияние на выработку внешнеполитической стратегии Картера 3. Бжезинский впоследствии писал в мемуарах, что он «видел в правах человека средство заставить Советский Союз перейти к обороне в идеологической сфере».[192] Еще более откровенно высказалась по этому поводу В. Новодворская в приложении к газете «Московская правда» «Новый взгляд» в. июле 1994 года: «Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила свое, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим».[193]

Поворот от сотрудничества к конфронтации был обусловлен объективно, уже самой, расстановкой сил в американской элите. Но, как это часто бывает, глубокие объективные причины проявлялись субъективным образом. В то время роль субъективного фактора сыграл вышеупомянутый помощник президента Картера по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский. Потомственный польский аристократ, он, кроме фамилии, унаследовал от своих предков также и традиционную польскую нелюбовь к России и русским. Это качество оказалось востребованным в США. Благодаря поддержке Рокфеллера, Бжезинский входит в ближайшее окружение президента и постепенно начинает оказывать гораздо большее влияние на формирование американской внешней политики, чем даже сам госсекретарь, занимавшийся этим по должности. Благодаря усилиям Бжезинского, в американском антисоветизме существенно усилился русофобский элемент. И ни для кого не было секретом, какой именно народ обеспечивает мощь и сплоченность бывшей Российской империи. Но к 1980 году Вашингтон стал проводить новую политику, которая, как писал американский журналист Д. Чейс, была направлена «скорее против русской нации, чем против всемирной коммунистической идеологии». Безусловная заслуга в этом принадлежит помощнику президента.

Но начал он не с этого. Бжезинский начал постепенно внушать всем и каждому в администрации, а в первую очередь президенту, что необходимо отказаться от чрезмерного упора на американо-советские отношения и что ни в коем случае нельзя превращать Советский Союз в центральный элемент американских интересов в мировой политике. Это выглядело прилично и даже разумно. Впрочем, особо своей заветной цели он никогда не скрывал и охотно выражал излюбленной формулой, краткой и точной: «Россия должна быть раздробленной и находиться под опекой». Расчленение Советского Союза любой ценой и под любым предлогом – в этом было кредо Бжезинского.

Легко сказать – но как сделать? Надежды на разрушение могущественной сверхдержавы основывались на многонациональном характере населения СССР, и на постепенном снижении в нем числа русских. В этих целях следовало всячески поощрять политическую активность нерусских народов. В записке для госдепартамента Бжезинский писал: «Децентрализовать империю [советскую] – значит вызвать ее распад… и любая значительная децентрализация – даже исключительно в экономической сфере – усилит потенциальные сепаратистские настроения среди граждан Советского Союза нерусской национальности. Экономическая децентрализация будет неизбежно означать политическую децентрализацию».[194]

Подлинное отношение Бжезинского к русскому народу вырвалось наконец наружу во время одного совещания 1977 года, о котором поведал западногерманский журнал «Шпигель». На сверхсекретном заседании в подземной оперативной комнате Белого дома ему объясняли американский стратегический план ведения ядерной войны против СССР: сначала удар должен быть нанесен по советским ядерным силам, чтобы максимально ослабить мощь ответного удара, затем по обычным вооруженным силам, а потом по промышленным целям. План был составлен безупречно с точки зрения военной стратегии, но бывший польский аристократ остался недоволен.

– А где критерии уничтожения русских? – спросил он. После нескольких секунд удивленного молчания докладчик попытался объяснить помощнику президента, что советские города и проживающее в них гражданское население не рассматриваются «единым планом» как отдельные цели. Но поскольку большинство промышленных объектов расположено в городах, автоматически вместе с ними будет уничтожена и значительная часть советских граждан.

– Нет, нет, нет! – вскричал Бжезинский. – Я имел в виду отнюдь не всех советских граждан. Я имею в виду только русских.

Поскольку докладчик был изумлен до глубины души, Бжезинский снизошел и разъяснил ему суть своей позиции:

– Русские господствуют в Советском Союзе, русские – враги, если мы хотим предотвратить войну, то следует запугать русских. Если же система сдерживания не сработает, необходимо убивать прежде всего русских. Если убивать русских именно за то, что они русские, то можно было бы ускорить распад русской империи.[195]

Американцы были удивлены этим «моментом истины». Но для русского историка тут ничего необычного нет. Даже став американцем, помощник президента остался в душе польским шляхтичем и теперь навязывал свою наследственную русофобию американской политике. Причем успешно. Завороженные и просветленные идеями тотального геноцида русских, стратеги из Пентагона, пишет «Шпигель», начали разрабатывать новые формы ядерной войны, которая не просто бы превратила Советский Союз в «сплошную мусорную свалку», но и привела бы к расколу между его народами и уничтожению политической системы. В их глазах эта война приобретала даже некоторые гуманные черты, поскольку в ходе предполагалось убивать не всех, а по возможности не трогать союзные государства и нерусские народы СССР. Конечно, последние должны были заслужить себе жизнь, подняв восстание против русских.

Ученые и военные быстро откликнулись на новый социальный заказ. Профессор Калифорнийского университета Г. Гертнер в 1981 году писал: «Во Второй мировой войне многие окраинные республики хорошо выполнили функцию буфера, приняв на себя первоначальный ущерб, который нес вермахт. В ядерной войне случится противоположное. Немедленные и концентрированные разрушения будут нанесены центральным районам Великороссии». Разработчики геноцида старались учесть, по возможности, все: «Есть важные соображения с точки зрения климата. Ветры понесут продукты радиации на самые густонаселенные районы России. С ноября по март ветры преимущественно дуют с юга и запада в их направлении, а с апреля по октябрь – с севера и запада также к этим центрам. Это увеличивает опасность сильного радиоактивного заражения, ибо направления ветров локализируют его. Коротко говоря, направления ветров на протяжении всего года гарантируют, что первоначальная радиация (особенно смертоносная) покроет наиболее густозаселенные районы».[196] И все во имя «прав человека»!

Конец разрядки

Тем не менее процесс разоружения имел свою инерцию, и после многочисленных советско-американских переговоров и консультаций Брежнев и Картер наконец в июне 1979 года подписали договор о разоружении ОСВ-2. Нечего и говорить, что этому изо всех сил противился Бжезинский, который упорно пытался увязать глобальные вопросы ракетно-ядерного разоружения с разными, явно Второстепенными на их фоне, проблемами. Бывший госсекретарь Картера Вэнс в своих мемуарах прямо пишет, что Бжезинский саботировал его попытки добиться улучшения отношений с СССР. В деле с ОСВ-2 ему всячески помогал тогдашний директор ЦРУ Тэрнер. Его возражения против тех или иных положений договора основывались, как правило, на том доводе, что невозможно обеспечить контроль за его исполнением «национальными американскими средствами». Когда же договор ОСВ-2 был все-таки подписан, Бжезинский активней всех включился в кампанию против его ратификации сенатом США.

Подлинный подарок потомку польских аристократов сделало само советское руководство. Оно успешно повторило американскую ошибку с Вьетнамом и ввело войска в Афганистан. Забыв о бревне в собственном глазу (не прошло и пяти лет с момента окончания вьетнамской войны), вашингтонская администрация немедленно развязала истеричную пропагандистскую кампанию по поводу «советского Вторжения в Афганистан» и с готовностью ухватилась за новый предлог для ликвидации процесса разрядки и разоружения. Подавляющая часть американской элиты с радостью вернулась к «эре конфронтации», решив еще раз опробовать метод «тотального» наступления на Советский Союз и социалистический лагерь, по возможности, во всех без исключения областях. Своего апогея эта политика достигла при Рейгане, но перелом начался уже в конце президентства Картера.

Решив высечь Кремль за экспансионизм хворостиной, Картер в первые же дни 1980 года обнародовал свои «10 пунктов». Самые важные из них содержали экономические санкции (эмбарго на продажу СССР зерна, запрет на поставку передовых технологий и запрет советского рыболовства в американских водах) и ответные военно-политические шаги (возобновление поставок оружия Пакистану, кооперация в военных делах с Китаем и эскалация военного присутствия США на Ближнем Востоке). В плане моратория на культурные и прочие обмены был провозглашен бойкот Московской олимпиады 1980 года. Однако этот бойкот обернулся против самих США: Олимпиаду в советской столице сорвать не удалось, а у советской сборной лишь прибавилось медалей.

Гораздо более болезненным для нас было официально принятое в декабре 1979 года союзниками по НАТО, а фактически навязанное Вашингтоном своим партнерам соглашение о размещении в Западной Европе 600 американских крылатых ракет и «Першингов-2» с ядерными боеголовками. Эти ракеты средней дальности теперь были способны поражать цели в глубине советской территории, что делало их мощным стратегическим оружием. Размещение их в Западной Европе, по оценке американских военных экспертов, представляло собой «обход ограничений, содержащихся в Договоре ОСВ-2». Хотя официальная пропаганда НАТО и представляла развертывание этих ракет в Европе как оборонительный «ядерный зонтик» над западной частью европейского континента, в действительности это была не слишком даже замаскированная попытка сломать сложившийся в Европе и мире военно-стратегический паритет и изменить глобальный баланс сил в свою пользу. А помимо этой явной цели, у вершителей мировой политики из Белого дома была еще и скрытая цель, в духе их излюбленной концепции «ограниченной» ядерной войны. Размещая свое тактическое ядерное оружие у самых границ СССР, они еще и выводили из-под ответного удара территорию США. Правда, при этом под удар подставлялись союзники США в Западной Европе, но зато им отводилась почетная роль «ядерного оппонента» Советского Союза. Естественно, радости европейцам это не прибавило.

Логическим завершением всего этого процесса стало подписание Картером в июле 1980 года президентской директивы № 59, модифицирующей, с учетом новых условий, американскую стратегию на случай ядерной войны с СССР. Согласно ей, США должны были наносить «избирательные» ракетно-ядерные удары по командным пунктам и иным стратегическим военным объектам Советского Союза. Грядущая ядерная война мыслилась одновременно и как «ограниченная», и как «продолжительная». Поскольку размещены ракеты были в Западной Европе, не составляло никакого труда догадаться, где и за чей счет Вашингтон собирался продолжительно вести «ограниченную» ядерную войну. Нет, ничего не изменилось до времен Дьенбьенфу, когда американцы, планируя ядерный удар по вьетнамской территории, «забыли» о присутствии там еще и союзных французских войск. Впрочем, и «ограниченной» планируемую войну можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. По данным американской печати, принятый в декабре 1982 года новый интегрированный план нацеливания ядерного оружия США (SIOP) включал около 40 000 целей на территории стран социалистического лагеря.

Параллельно резко усилился экспансионизм США и в «третьем мире». Даже раньше подписания директивы № 59, а именно в январе 1980 года, была провозглашена «доктрина Картера». Суть ее заключалась в декларировании права Соединенных Штатов по своему усмотрению применять вооруженную силу в районе Персидского залива. Непосредственной причиной провозглашения доктрины была заинтересованность Америки в ближневосточной нефти, но истинные корни подхода находились глубже. К тому времени Соединенные Штаты зависели от импорта не только нефти, но и других видов минерального сырья. По американским же подсчетам, из-за рубежа в страну, во всевозрастающих масштабах, ввозилось более половины из 24 наиболее важных минералов, при прекращении поступления которых в США могло остановиться производство самой разнообразной продукции – от телевизоров до боевых самолетов.