Глаз осьминога

Глава 20 Принц подводных глубин

Незнакомец дрожал всем телом, в который раз пересчитывая пальцы на руках и ногах. Время от времени он наклонял голову, чтобы увидеть свое отражение в хромированной поверхности одного из агрегатов. Тогда он трогал свои щеки, проводил руками по носу, по бровям.

— Я и не знала… — заговорила потрясенная Зигрид сдавленным голосом, — не знала, что превращение бывает и в обратную сторону. Я думала, что после контакта с местной водой становишься рыбой раз и навсегда.

Алмоанец посмотрел на нее широко раскрытыми глазами. Он прерывисто дышал, пот выступил на его коже. Юноша дотронулся до горла, открыл рот, но смог издать лишь едва слышный стон.

«Крик рыбы», — мелькнуло у Зигрид. Означает ли это, что юноша — немой? Или потеря голоса — последствие превращения? А может, народ, к которому незнакомец принадлежит, не использовал речевое общение?

«Он слишком долго не разговаривал, — решила дозорная, — его голосовые связки атрофировались».

Девушка нервничала и задыхалась в своем резиновом комбинезоне. Не подумав о том, что под латексным покрытием на ней только белье, Зигрид сняла гидрокостюм. Вышедший из морских глубин юноша посмотрел на ее белую кожу с интересом, его брови поднялись, а рот приоткрылся. Он лежал скрюченный, словно не мог больше управлять своими конечностями.

«Ну да, парень же был рыбой, — поняла Зигрид. — Ему надо вновь научиться ходить. Он, наверное, не сможет встать, даже если и захочет…»

Алмоанец жестом попросил ее приблизиться. Затем высунул язык и смочил слюной кончик указательного пальца.

Зигрид предположила, что это ритуал приветствия, и решила сделать так же, чтобы не обижать юношу. Она помнила наизусть учебник, посвященный первым контактам с местным населением чужих планет, и знала, что нельзя недооценивать важность обмена знаками. Поэтому послушно подошла, доброжелательно улыбаясь.

Молодой человек протянул руку и коснулся влажным пальцем лба дозорной. Его жест был очень мягким, но слюна выжгла между бровей Зигрид огненное пятно, которое и горело, и одновременно было холодным. Девушка вскрикнула, начала задыхаться, упала на спину, словно эпилептик во время приступа.

В ту же секунду невероятные образы взорвались в ее голове. Они мерцали, переливались. Синие, красные, желтые краски были словно живыми и причиняли боль. Это уже были не просто цвета, а чувства, идеи. Остатками сознания Зигрид понимала, что ее не отравили, тут нечто другое… нечто еще более странное.

«Передача информации на химическом уровне, — словно прошептала та часть мозга, которая старалась продолжать мыслить здраво. — Слюна содержит информацию в жидком виде. Без паники! Надо сохранять спокойствие!»

Ослепленные вспышками глаза Зигрид не видели больше отсека, иное зрелище наложилось на металлические очертания стен подводной лодки. Глазами незнакомца она видела сцены из прошлого.

К ставню была прикреплена клетка. Небольшая железная клетка, в которой сидела птица с желтым оперением, канарейка. Крошечная птичка пронзительно чирикала и прыгала по жердочке. Ей было страшно. Страшно из-за глухого шума, поднимавшегося из центра вселенной.

Зигрид закричала, разом почувствовав весь ужас надвигающейся катастрофы. Услышала, как трескается земля, почувствовала, как континент содрогается под ее ногами. Дом шатался, словно катился с горки. Она уцепилась за подоконник и увидела, как другой конец улицы погрузился в морскую пучину, точно корма корабля, попавшего в бурю. Весь квартал стал падать в море. Наползающая морская волна смывала асфальт, пенистая вода с водорослями затекала в подъезды, разбивала витрины. При контакте с нею цветы в скверах мгновенно превращались в водоросли, а деревья — в кораллы. Все живое претерпевало метаморфозу. Кошки, собаки превращались в рыб, даже не успев издать последний жалобный вой.

Зигрид поспешила отойти от окна. Но волна с рокотом уже устремилась в холл здания, и консьержка, захваченная врасплох на лестнице с метлой в руке, превратилась в русалку. А пленница-канарейка еще прыгала с жердочки на жердочку. С булькающими звуками дом проваливался в пучину. Морская пена превратила перья канарейки в ярко-синюю чешую, и в мгновение ока в клетке оказалась не птица, а оцепеневшая синяя рыбка…

Зигрид было тяжело дышать. Каждое новое видение было дополнительной стреляющей болью, вонзающейся, словно игла, в ее мозг. Она вдруг поняла, что молодой человек ввел ей свои собственные воспоминания, как змея впрыскивает яд. Девушка видела все происходящее своими собственными глазами; ее нервные окончания чувствовали то, что юноша чувствовал кожей в момент драмы. Вот она ощутила прикосновение воды к своему телу и стала задыхаться, когда соленая пена попала в ее легкие…

— Хватит! — закричала Зигрид и повернулась на бок.

Ладонь алмоанца легла ей на лоб, успокаивая, давая понять, что надо подчиниться. Девушка на время потеряла сознание от ужаса предстоящего превращения. Передышка продолжалась две минуты. Когда Зигрид пришла в себя, химическое послание продолжало раскручиваться перед ней. В ней.

Оно говорило, что здешний океан — вне времени. При контакте с ним наступает «жидкое бессмертие». Достаточно окунуться в морскую воду, чтобы избежать старения. И нет необходимости в пище. На планете Алмоа любое тело, погруженное в соленую воду, в ту же секунду перестает подчиняться обычным законам биологии.

— Так вот в чем дело… — прошептала Зигрид, вспомнив, что дома выглядели как новенькие. — Вот почему книги не размокли.

«Да, — сказал ей голос, прозвучавший в ее мозгу. — Вода — это остановившееся время. В ней можно плавать тысячу лет, но и на день не постареешь. Все процессы разрушения останавливаются, возраст больше не воздействует на тело».

— Значит, рыбы вечны? — пробормотала Зигрид.

Никто ей не ответил, но ответ тут же возник в ее сознании, словно вытекал из ее собственных размышлений. Да, рыбы оставались такими же, как в первый день превращения. В том-то и был главный закон океана: потеря человеческой внешности сочеталась с невозможностью умереть.

Зигрид упала на металлический пол отсека. Голова ее была тяжелой.

Теперь она видела себя в виде рыбы, живой торпеды, рассекающей воду с головокружительной скоростью. Невероятный восторг охватил ее, радость от обладания телом, имеющим необыкновенные возможности. Она ныряла на самую глубину, плавала на спине, кувыркалась в подводных течениях. Ее плавники разрезали воду, оставляя за собой длинный след из серебристых пузырьков. Вопреки тому, что Зигрид думала раньше, быть рыбой вовсе не пытка. Это чудесно!

«Ты ошибаешься, — прошептал в ее сознании голос, чуть хриплый и с небольшим акцентом. — Быть рыбой — значит быть глупым, неспособным мыслить, быть лишь телом, удовлетворяясь примитивными ощущениями».

Голос рассказывал о проклятии животного состояния, о притуплении разума, о мозге, способности к самопознанию которого затухают одна за другой.

Плавая в океане, рыбы забывали, кто был мужчиной, кто женщиной. Им казалось, что они всегда были рыбами. Постепенно воспоминания о предыдущей жизни стирались. Главная ловушка океана захлопывалась. И тогда человек и вправду становился животным.

«Некоторые борются, чтобы мысленно оставаться людьми, — объяснял голос, — и день за днем повторяют: „Я не рыба. Меня зовут Эксиус Этан, я — алмоанец…“ Но в конце концов смысл слов перестает доходить до них, и они повторяют эту фразу, как может повторять попугай, не понимая ее значения».

Итак, в глубинах бессмертия человека ждет потеря памяти, незаметно стирающая все воспоминания. Прошлое умирает, растворяется в тумане тактильных ощущений. С годами в голове остается мало мозгов, и ты становишься счастливой рыбой, цель которой лишь плавать с одного конца планеты на другой, копошиться в водорослях и выпрыгивать из воды, чтобы упасть обратно в снопы брызг. Простые радости. Рыбьи радости.

«Нас осталось несколько сотен, помнящих, кто мы, — продолжал голос. — Тысячи из нас потеряли память. Если их вынуть из воды, они будут как новорожденные младенцы. Младенцы-старики, которых надо будет всему обучать».

У Зигрид заболела голова. Морские галлюцинации ослепляли ее, возникая прямо на глазной сетчатке. Глаза девушки были широко раскрыты, но вместо того, чтобы видеть стены маленькой комнатки в одном из заброшенных отсеков «Блюдипа», она видела ковер из водорослей, кораллы, цветы-актинии.

— Ты меня отравил, — простонала Зигрид, корчась на полу. — Отравил…

Алмоанец схватил ее за запястье, чтобы она перестала двигаться. Его руки были очень сильные, и девушка не могла противостоять ему. Пот с ладони юноши-рыбы, как крем, перешел на ее кожу. Вновь стало горячо и одновременно холодно, и каждая капелька пота давала новую информацию. Зигрид стала отбиваться, но тщетно: словно тысячи телевизионных экранов зажглись в ее голове, все показывали разные документальные фильмы. Образы катастрофы, головокружение от превращения стали смешиваться, и она увидела…

Она увидела, как из носа огромной подводной лодки вылетели торпеды. Военные торпеды, предназначенные для полного уничтожения противника. Подводные снаряды ударили по скалистому основанию огромного острова, затерянного посреди безбрежного океана. Снаряды взрывались, раскалывая скалы, образуя ужасные трещины в земной коре. Земля стала ломаться на части, крошиться в море. Равнины и леса падали в воду. Зайцы, лисы, кабаны превращались в рыб в тот самый момент, когда волны их проглатывали. Море пожирало фауну лесов. Потом настала и очередь города уйти под воду. Его стены рушились, выбеленные известью башни исчезали в пенистой воде, вынуждая людей нырять в море.

А торпеды все продолжали вылетать из носа субмарины.

Зигрид был знаком ее силуэт. Это был корпус «Блюдипа»…

— Нет! — закричала она, ударяя по полу кулаками. — Ты врешь! Врешь!

Но юноша, словно борец, обхватил ее, пригвоздив к месту. Его влажное тело с каждой секундой вырабатывало все больше и больше информации.

— Перестань! — взмолилась Зигрид. — Ты убьешь меня! Остановись!

Она испугалась, что у нее начнется воспаление мозга, столь сильно стучало в висках. Алмоанец, казалось, понял смысл ее слов и отошел, чтобы его пот на коже девушки высох.

Зигрид едва дышала. Образы в ее голове гасли, оставляя болезненное эхо. Глаза юноши неотступно смотрели на нее, слово он хотел спросить: «Ну, теперь ты поняла?»

Что хотел передать ей этими видениями незнакомец? Правду? Ложь? Зигрид не знала…

Ее раздраженная кожа горела. Ее нервы были на пределе, она закричала бы даже от прикосновения перышка.

— Кто ты? — прошептала девушка, стараясь привстать. — У тебя есть имя?

Но алмоанец снова дотронулся до горла, давая понять, что не может говорить.

Зигрид прислонилась к перегородке. Физические ощущения стерлись, но информация осталась в ее голове. Данные, насильно перенесенные в ее мозг, которыми она уже не могла пренебречь.

«Это действует так же, как „кровавые“ следы на стенах храма на плавучем ковчеге, — вспомнила девушка. — Так, значит, вот как алмоанцы общаются между собой — просто притрагиваясь кончиками пальцев?»

Она на секунду закрыла глаза. Не хотелось ни о чем думать. Чтобы прийти в себя, ей надо поесть и попить. Зигрид доковыляла до вещевого мешка, смешала обезвоженную еду с водой, и та мгновенно набухла на дне миски. Алмоанец смотрел на нее с любопытством. А потом открыл рот и положил руку на живот, чтобы дать понять, что тоже голоден.

Молодые люди молча ели, сидя на корточках, как дикари в непроходимых джунглях. И украдкой разглядывали друг друга, хотя каждый делал вид, что смотрит в свою миску.

— Я буду звать тебя Кобан, — решила Зигрид, вытирая рот. — Это красивое имя. Ты согласен?

Юноша с планеты Алмоа не ответил. А может, он не только не говорит, но и не слышит? Вообще способен общаться лишь с помощью прикосновений? Незнакомец жевал с необычайным старанием. Ну да, парень ведь многие годы не ел твердую пищу. Он же «сказал»: в океанских глубинах не было необходимости питаться, чтобы жить. Было видно, что алмоанцу больно глотать, и он подолгу не решался проглотить то, что оказывалось у него во рту.

Зигрид отодвинула миску. Интересно, сколько времени она тут уже находится? Галлюцинации, переданные алмоанским юношей, нарушили ее ощущение времени. Все тело болело, и у нее не было сил на возвращение «домой», в свою в каюту.

Кобан восхищал ее. Ей было немного неловко от того, что она разглядывала его, но девушка ничего не могла с собой поделать. Молодой человек мало двигался, но любой его жест был мягок, словно он все еще находился под водой.

«Я сошла с ума, — подумала Зигрид. — Что я с ним буду делать?»

Она еще не была до конца убеждена, что алмоанец действительно существует. На ее глазах рыба превратилась в человеческое существо, но такое превращение скорее из разряда галлюцинаций. Может, она вообще все это выдумала? Ей захотелось протянуть руку и дотронуться до ноги Кобана, чтобы убедиться, что он реально существует. Молодой человек не отодвинулся, но объяснил себе ее жест иначе, поскольку снова смочил свой указательный палец, чтобы начать новую передачу данных.

— Нет! — запротестовала Зигрид. — Не надо!

Но юноша уже прикоснулся влажным пальцем к губам дозорной. Слюна, наполненная химическими нейропередатчиками, быстро проникла сквозь поверхность слизистой, всасываясь в кровь. Зигрид показалось, что ее стукнули невидимым кулаком — она ударилась спиной о металлическую перегородку.

Видения вернулись, столь же ужасные.

Торпеды, выходившие из носа «Блюдипа» и подрывавшие основание острова… Единственный континент Алмоа, уходящий под воду… Конец цивилизации…

Зигрид встряхнулась, стараясь отделаться от информации, кипевшей в ее голове. Она догадывалась, что повторение сообщения притупит ее критические способности и постепенно все, о чем рассказал юноша, будет восприниматься ею как очевидное, реальное. Девушка выпрямилась, отталкивая картины нападения, и закричала:

— Все было не так! Произошла какая-то природная катастрофа, землетрясение…

«Вовсе нет, — зашептал в ее мозгу голос, который, как ей представлялось, принадлежал Кобану. — Именно вы разрушили наш остров. Вы — преступники. Вы вызвали землетрясение, которое поглотило единственный материк Алмоа. Может, ты ничего и не знала, но это чистая правда. Из-за десятка ядерных торпед в поверхности планеты образовались огромные трещины. И наш остров рассыпался на кусочки…»

— Но зачем?! — Глаза Зигрид наполнились слезами. Ее тело заколотило крупной дрожью.

Кобан прервал контакт.

Девушка упала на бок. Лицо ее было мокрым от слез, а во рту горело, словно она попробовала острого перца. Зигрид лежала, задыхаясь. Взгляд алмоанца был одновременно умоляющим и властным, словно юноша хотел дать понять: у него мало времени, чтобы закончить начатое, и он не может позволить, чтобы произошел сбой.

— Не трогай меня, — попросила Зигрид. — Не трогай меня больше, или я сойду с ума.

Она чувствовала себя сломленной, опустошенной.

— Ты словно пускаешь в меня электрические разряды. Ты меня убьешь.

Девушка легла на спину и устремила взгляд в железный потолок. Кобан поступил так же. Зигрид дышала с трудом, сердце ее сильно стучало изнутри о ребра. А алмоанец уже дышал без труда.

Образы «Блюдипа», торпедирующего одинокий остров, преследовали Зигрид. Так, значит, им все десять лет врали?

«А ведь я догадывалась об этом… — подумала она с горечью. — В глубине души догадывалась с самого начала…»