УЗКАЯ ПОЛОСА. (Сборник рассказов)




ЗЕЛЕНАЯ МАГИЯ



Как-то Говард Фейр, просматривая наследие своего великого дядюшки, Джеральда Макинтайра, нашел большой фолиант, озаглавленный:


Рабочая тетрадь журнал

Открывать с предосторожностью!


Фейр с интересом стал читать журнал, хотя идеи, лишь осторожно высказанные Джеральдом Макинтайром, лежали несколько в стороне от его собственных интересов. «Теперь уже не вызывает никаких сомнений существование дисциплин, проистекающих из элементарной магии», — писал Макинтайр. — «Руководствуясь рядом аналогий из черной и белой магий (в свое время они будут подробно рассмотрены), я описал главные направления развития как пурпурной магии, так и вытекающего из нее Динамического Номизма».

Фейр продолжил чтение, отмечая тщательно сделанные чертежи, проекты, выводы, трансполяции и трансформации, с помощью которых Джеральд Макинтайр строил свою систему. Однако техника познания развивалась так быстро, что представления Макинтайра, в высшей степени рискованные шестьдесят лет назад, сейчас казались слишком косными и нудными.

«В то время как духи: ангелы, эльфы, Веселые дровосеки и Песочные человечки типичны для белой сферы, а демоны, тролли и вурдалаки вызываются черной магией, точно так же пурпурный и зеленый круги имеют своих подданных. Их нельзя считать ни силами добра, ни силами зла — в каком-то смысле они имеют такое же отношение к черному и белому кругам, как эти последние к нашему, исходному для всех последующих, миру».

Фейр перечитал абзац.

«Зеленый круг?»

Неужели Джеральд Макинтайр забрел в такие области, которые упустили из виду современные исследователи?

С этой мыслью он снова обратился к журналу и, в самом деле, обнаружил массу намеков и указаний, что так оно и есть. Особенно интригующей была неразборчивая заметка на полях: «Я не могу более подробно осветить мои последние исследования, ибо мне обещаны несметные сокровища за мою сдержанность».

Судя по дате, стоящей под этой фразой, она была написана за день до смерти Джеральда Макинтайра. Он умер 21 марта 1898 года, в первый день весны. Макинтайр очень недолго наслаждался этими «несметными сокровищами «... что бы они из себя ни представляли. Фейр вернулся к изучению журнала и вдруг, прочтя несколько предложений, будто через щель приотворенной двери, заглянул в совершенно иной мир. Больше никаких пояснений Фейр у Макинтайра не нашел и решил сам провернуть расследование, самым подробным образом.

Сначала он пошел обычным путем: сотворил два заклинания; перерыв стандартные указатели, учебники и сборники формул, вызвал демона, очень знающего и эрудированного — как ему раньше казалось, — но все безуспешно. Ему не удалось найти никаких явных доказательств существования кругов, лежащих за пределами пурпурного. А демон вообще не понимал о чем идет речь.

Это вовсе не обескуражило Фейра, напротив, интерес его еще более возрос. Он снова перечитал журнал особенно внимательно те места, которые подтверждали существование пурпурной магии. Фейр совершенно резонно полагал, что Макинтайр, пробираясь на ощупь к сферам, лежащим за пределами пурпурной, скорее всего пользовался теми же методами, которые сослужили ему раньше добрую службу.

Окрашивая и просматривая потом в ультрафиолетовом свете листы фолианта, Фейр смог разобрать множество записей, набросанных Макинтайром, а затем стертых.

Эти находки еще больше окрылили Фейра. Записи убеждали, что он находится на правильном пути и, более того, указали множество тупиковых направлений, которые Фейр благополучно избежал.

Он так рьяно принялся за дело, что не прошло и недели, как ему удалось вызвать эльфа зеленого круга.

Эльф появился в облике человека с глазами цвета бутылочного стекла и копной молодых эвкалиптовых листьев на голове. Холодно и учтиво поздоровавшись с Фейром, он не пожелал присесть и отклонил приглашение выпить чашечку кофе.

Пройдясь по комнате и с насмешливым изумлением полистав книги и раритеты Фейра, эльф согласился ответить на его вопросы.

Фейр попросил у него разрешения использовать магнитофон, эльф не возражал, и Фейр включил аппарат. Потом, когда он включил запись, то не услышал ни звука.

— Какие магические сферы лежат за пределами зеленого круга? — спросил Фейр.

— Да как вам сказать, — отвечал эльф, — я и сам точно не знаю. Существуют по крайней мере два круга, близкие по цвету к тому, что мы называем мозглявый и бледнявый, а весьма вероятно, что и другие.

Фейр поправил микрофон, чтобы он лучше улавливал голос духа.

— На что, — спросил он, — похож зеленый круг? Каков его физический облик?

Дух помолчал, о чем-то размышляя. По его лицу, отражая оттенки мыслей, пробежала волна перламутрового мерцания.

— Меня очень удручает использованный вами термин «физический». А понятие «облика» включает в себя субъективную интерпретацию, которая меняется время от времени.

— В таком случае, — сказал Фейр опрометчиво, — опишите его своими словами.

— Ну... у нас существуют четыре различные области, две из которых произрастают из осинового ствола мироздания, и далее порождая остальные. Первая из них зажата и заужена, но привлекательна своими обширными скопищами цветных крапинок, которыми мы иногда пользуемся для кратковременных стоянок. Мы перенесли мхи с земли эры Девона и немного ледяного огня из Пердиции. Они обвиваются вокруг прутьев, которые мы называем волосами дьявола...

Он продолжал шпарить в том же духе еще несколько минут, но смысл его речей почти совершенно ускользал от Фейра. Все шло к тому, что ответ на вопрос, задав который Фейр надеялся растопить лед в их отношениях, займет все интервью. Фейр затронул другую тему:

— Можем ли мы свободно изменять физические параметры Земли?

Духа, казалось, этот вопрос позабавил.

— Вы имеете в виду различные аспекты пространства, времени, массы, энергии, жизни, мышления и памяти, не так ли?

— Точно.

Дух приподнял зеленые брови.

— С тем же успехом я бы мог поинтересоваться: можете ли вы разбить яйцо, ударив по нему дубинкой? Ответ был бы на примерно том же уровне серьезности.

Фейр уже отчасти, настроился на то, чтобы не обращать внимания на снисходительно-раздраженный тон ответов эльфа и не смутился.

— Как я могу овладеть этим искусством?

— Обычным путем: прилежно обучаясь.

— Да, в самом деле... Но где я мог бы учиться? Кто стал бы учить меня?

Непринужденный жест духа — и клубы зеленого дыма поплыли от его пальцев, кружась в воздухе.

— Я мог бы устроить это, но зачем? Вы не вызываете у меня ни злобы, ни враждебности, и ничего подобного я делать не стану. И вообще мне пора...

— Куда вы идете? — спросил Фейр с тоскливым неудовлетворением в голосе — Можно мне пойти с вами?

Эльф, взвихрив за плечами шлейф ярко-зеленой пыли, покачал головой.

— Вам там не очень-то понравится.

— Но другие уже исследовали миры магии.

— Да, правда. Ваш дядя Джеральд Макинтайр, например.

— Мой дядя Джеральд изучал зеленую магию?

— В пределах своих возможностей. Он не получил никакой радости от своих знаний. Вам следовало бы удовольствоваться его опытом и умерить свои амбиции.

Дух повернулся и пошел прочь.

Фейр наблюдал за тем, как он уходил. Дух удалялся в пространстве и уменьшался в размерах, но так и не достиг стены в комнате Фейра. На расстоянии, должно быть, около пятидесяти ярдов, эльф обернулся, как будто хотел удостовериться, что Фейр не идет за ним, а затем шагнул в другом направлении и исчез.

Первым побуждением Фейра было плюнуть на все это и прекратить свои исследования. Он был большим знатоком белой магии и достаточно посвящен в тайны черной, чтобы при случае вызвать демона для увеселения скучающей публики, но в пурпурной магии, которая является царством Воплощенных символов, многое для него оставалось загадкой.

Говард Фейр, должно быть, напрочь забросил бы свои попытки проникнуть в зеленый круг, если бы не три обстоятельства.

Первое заключалось в наружности Фейра. Он был ростом скорее ниже среднего, смуглолицый, с жидкими черными волосами, кривым носом, маленьким брюзгливым ртом. Нельзя сказать, чтобы он очень уж огорчался из-за своей внешности, но порой представлял, как ее можно было бы исправить. Мысленно он воображал воплощенный идеал самого себя: ростом выше на шесть дюймов, с тонким и прямым носом, с кожей, лишенной обычного землистого оттенка. Потрясающий мужчина — лишь отдаленно напоминающий Говарда Фейра. Он желал женской любви, но желал ее без вмешательства своего искусства. Много раз он приводил к себе в постель красоток с влажными губами и блестящими глазами, но соблазняла их пурпурная магия, а не сам Говард Фейр, и такие победы доставляли ему весьма сомнительное удовлетворение.

В этом заключалась первая причина, которая привела Говарда к зеленой науке.

Второй была его тяга к долгой, возможно даже бесконечно долгой жизни. Третьей — просто жажда познания.

Факт смерти Джеральда Макинтайра или его перехода в другое состояние, или исчезновения — что бы там ни произошло — наводил, конечно, на определенные размышления. Если он достиг своей заветной цели, почему же тогда он так быстро умер? Неужели «несметные сокровища» оказались столь сверхъестественной и изощренной наградой, что Ма-кинтайр рухнул под ее непосильной ношей. Но о какой награде тогда вообще можно было говорить...

Фейр не смог удержаться и потихоньку снова занялся изучением зеленой магии. Он не стал больше обращаться к эльфу, чей заносчивый и снисходительный вид вызывал у него не самые приятные воспоминания, а решил добыть знания окольным путем, используя самые последние достижения техники и каббалистики.

Он достал портативный телевизионный передатчик, погрузив его в свой пикапчик вместе с приемником. В ночь на понедельник в начале мая он приехал на заброшенное кладбище, затерявшееся среди поросших лесом холмов, и здесь, при свете ущербной луны, закопал телевизионную камеру в кладбищенскую землю, так что только линза торчала из земли.

Острым ореховым прутом он нацарапал на земле контуры монстра, у которого телевизионная линза служила как бы одним глазом, а вкопанная донышком вверх бутылка из-под пива — другим.

В середине ночи, когда луна скрылась за край бледного облака, он, начертив знак на смуглом лбу, продекламировал вызывающее духа заклятье. Земля загрохотала и застонала. Голем неуклюже поднялся, закрывая собой звезды. Стеклянные глаза уставились на Фейра, укрывшегося в пентаграмме.

— Говори, — воззвал Фейр. — Ентерефес, Акмаи, Адопан, Бидемгир! Элохим, па рахулли! Ентерефес, ВАХ! Говори!

— Верни покой моему праху, верни меня обратно в землю, из которой ты меня пробудил.

— Сначала послужи мне.

Голем камнем ринулся вниз, чтобы уничтожить Фейра, но, словно разрядом тока, был отброшен магической защитой.

— Я буду служить тебе, если служить тебе я должен.

Фейр смело выступил из пентаграммы и расстелил на дороге сорок ярдов зеленой ленты в форме буквы V.

— Отправляйся в царство зеленой магии, — приказал он монстру. — Лента тянется сорок миль, дойди до ее конца, обернись, возвратись, оземь грянь и отправляйся в землю, из которой ты восстал.

Голем повернулся, втиснулся в сложенную буквой V зеленую ленту, взметнул комья праха и скрылся, сотрясая землю тяжелой поступью.

Фейр наблюдал, как приземистая фигура уменьшалась, удаляясь, но так и не достигла угла магической буквы. Он вернулся к пикапу, настроил телевизионный приемник на глаз голема и стал рассматривать фантастические пейзажи зеленого царства.


Два элемента стихии зеленого царства, Йадиан и Мистемар, встретились на затканной серебром поверхности. Они остановились, чтобы обсудить появление земного монстра: он на сорок миль забрался в область под названием Пил, затем, развернувшись, помчался назад той же дорогой, все увеличивая размах шагов; под конец он уже мчался неуклюжими прыжками, оставляя грязные следы на нежной, выложенной мотыльковыми крыльями, мозаике.

— Дела, дела, дела, — забеспокоился Мистемар. — Они толпятся на склоне времени, пока границы выпуклые. А затем снова их путь прямой и длинный, как вытянутая струна... Что касается этого вторжения... — Он замолчал, погрузившись в задумчивость, и серебряные облака заходили у него над головой и под ногами.

— Вы же знаете, — заметил Йадиан, — что я беседовал с Говардом Фейром. Он настолько одержим желанием покинуть свой ничтожный мир, что способен на безрассудные поступки.

— Человек по имени Джеральд Макинтайр — его дядя, — задумался Мистемар. — Макинтайр умолял — и мы уступили, так, может, сейчас мы должны уступить и Говарду Фейру?

Йадиан тревожно раскрыл ладони, стряхнув брызги изумрудного пламени.

— События назревают внутри и снаружи. В этом случае я не вижу никакой возможности что-либо сделать.

— Я тоже не хочу способствовать трагедии.

Снизу прилетело, порхая, Осмысление: «Тревога среди спиральных башен. Приползла, клацая и громыхая, гусеница из стекла и металла, она проткнула пронзительным взором Портинон и разбила Яйцо Невинности. Виновник — Говард Фейр».

Йадиан и Мистемар посовещались между собой:

— Ничего не поделаешь, пойдем оба, тут требуются особые усилия.


Они свалились на Землю и нашли Говарда Фейра в отдельном кабинете у коктейль-бара, Фейр поднял глаза на двух незнакомцев, и один из них спросил:

— Вы позволите к вам присоединиться?

Фейр изучающе оглядел эту пару — оба в строгих костюмах, на руках надеты кашемировые перчатки. Фейр заметил, что у обоих левый большой палец отливал зеленым цветом.

Фейр вежливо приподнялся:

— Присаживайтесь.

Зеленые эльфы повесили пальто и проскользнули в кабинет. Фейр оглядел их по очереди, потом обратился к Йадиану:

— Это, случайно, не вас я расспрашивал несколько недель назад?

— Да, — подтвердил Йадиан, — но вы не последовали моему совету.

Фейр пожал плечами:

— Вы требовали, чтобы я остался невеждой, примирившись со своей тупостью и глупостью.

— А почему бы и нет? — мягко спросил Йадиан. — Вы примитив из примитивного царства, несмотря на то, что только один из тысячи может подняться до вашего уровня.

Фейр согласился, едва заметно улыбнувшись:

— Но ведь знание порождает страстное стремление к новому знанию. Что же в этом дурного?

Мистемар, более непосредственный из двух эльфов, сердито спросил:

— Что дурного? Посмотрите на вашего монстра! Он осквернил сорок миль Утонченности, создававшейся десятки миллионов лет. А ваша гусеница! Она растоптала наши резные молочные колонны, наши воздушные замки, повредила нервные узлы, через которые мы получаем Осмысление.

— Мне очень жаль... — сказал Фейр. — Я не думал, что так получится.

Эльфы кивнули.

— Хорошо. Но ваши извинения не содержат гарантий вашей сдержанности.

Фейр повертел в руках стакан. К столу подошел официант, обращаясь к эльфам, спросил:

— Что-нибудь для вас, джентльмены?

Йадиан, как и Мистемар, заказал стакан газированной воды, Фейр еще виски.

— Чего вы добиваетесь вашими действиями? — осведомился Мистемар. — Ваши опустошительные набеги ничего не дали.

— Да, я мало узнал, — согласился Фейр. — Но мне открылось восхитительное зрелище, и теперь я хочу учиться с еще большим нетерпением.

Зеленые эльфы мрачно разглядывали пузырьки, поднимавшиеся в стаканах. Наконец Йадиан тяжело вздохнул:

— Не исключено, что мы сможем избавить вас от тяжелого труда, а себя от лишних хлопот. Скажите откровенно, какую выгоду или какие преимущества вы надеетесь извлечь из зеленой магии?

Фейр, улыбнувшись, откинулся на красную кожаную спинку дивана:

— О, я хочу массу вещей: продления жизни... перемещения во времени... всеобъемлющей памяти, повышенной восприимчивости, способности видеть во всех цветах спектра. Я хочу обладать обаятельной внешностью и физической выносливостью... Потом свойства более умозрительного характера, такие как…

Йадиан остановил его:

— Мы даруем вам эти качества и свойства. Взамен вы дадите слово никогда впредь не нарушать покой зеленого царства. Вы будете избавлены от столетий тяжкого труда, а мы — от неудобств вашего присутствия и неизбежной трагедии.

— Трагедии? — с изумлением спросил Фейр. — Почему трагедии?

— Вы человек Земли, — сказал Йадиан вкрадчиво и проникновенно. — У вас совсем другие ценности. Зеленая магия даст вам представление о наших ценностях.

Фейр задумчиво цедил виски:

— Не вижу в этом ничего плохого. Я намерен выполнять все ваши требования. Вы уверены, что знания зеленой магии не изменят мою сущность?

— Да! И в этом основная трагедия. Мистемар с раздражением сказал:

— Нам запрещается причинять —вред низшим существам — и в этом ваше счастье, ибо развеять вас по ветру было бы лучшим решением всех проблем.

— Я снова приношу свои извинения за то, что причиняю вам столько хлопот, — рассмеялся Фейр. — Но неужели вы не понимаете, как все это для меня важно?

— И тогда вы согласитесь на наше предложение? — с надеждой спросил Йадиан. Фейр покачал головой.

— Как бы я жил, вечно молодой, обладая неограниченными способностями, но уже зная о конечности самого познания? Беспокойный и жалкий, да я извелся бы от скуки.

— Возможно, что и так... но не настолько, как вы изведетесь от скуки, беспокойства и сознания собственного ничтожества, когда изучите зеленую магию.

Фейр выпрямился.

— Я должен научиться зеленой магии. От такой возможности может отказаться только полный идиот.

— На вашем месте я ответил бы точно так же, — вздохнул Йадиан.

Эльфы встали.

— Пойдемте, мы будем учить вас.

— И не говорите потом, что вас не предостерегали, — сказал Мистемар.


Прошло время. Вечерняя заря угасала, и сгущались сумерки. Какой-то человек поднимался по ступенькам, ведущим в квартиру Говарда Фейра. Высокий, с тонким, но мускулистым телом, выразительное лицо свидетельствовало о проницательности и чувстве юмора, левый большой палец отливал зеленым цветом.

Время — это мерило жизненных процессов. Люди Земли замечают его течение по своим часам. По их понятиям, истекло всего два часа с тех пор, как Говард Фейр вышел из бара следом за зелеными эльфами.

Говард Фейр измерял время другими критериями. Для него прошло семьсот лет, которые он провел в зеленом царстве, изучая его на пределе своих возможностей. Два года он занимался тем, что приспосабливал свои чувства к новым условиям. Постепенно он научился ходить в шести основных направлениях трехмерного пространства и сокращать расстояния, выходя в четырехмерное. Понемногу пелена спадала с его глаз, так что сверхчеловечески запутанный и сложный ландшафт никогда полностью не ослеплял и не ставил его в тупик.

Еще один год он провел, приучая себя пользоваться условным языком — промежуточной ступенью между земными звуками и смысловыми единицами зеленого царства. Сотни символов-флейков (каждое — порхающее пятнышко нежнейшего радужного цвета) давали всего один оттенок подспудного значения такой смысловой единицы. За это время зрение и мозг Говарда Фейра изменились таким образом, что позволили теперь ему воспринимать множество новых цветов, без которых нельзя было различать смысловые флейки.

Это были предварительные ступени. Сорок лет он изучал флейки, которых было в общей сложности почти миллион. Следующие сорок были отданы элементарным перестановкам и перемещениям, и еще сорок — сравнениям, ослаблениям, уменьшениям и расширениям; и за это время он полностью постиг флейковые единицы и некоторые другие, еще более наглядные представления.

С этого времени он приобрел способность учиться, не прибегая к помощи условного языка, и его достижения становились все заметнее.

Еще через двадцать лет Фейр уже мог распознавать самые сложные Осмысления и был допущен к более высоким материям. Он плавал над полем мозаики из мотыльковых крылышек, на котором еще оставались отпечатки следов голема. Только теперь, сгорая от стыда, он понял всю глубину собственной глупости и своенравия.

Так шли годы. Говард Фейр, насколько позволяли ему умственные возможности, постигал тайны зеленого волшебства. Он без устали исследовал зеленое царство (находя в этом столько красоты, что порой у Говарда захватывало дух), пробуя на вкус, слушая, осязая и ощущая — и каждый из его органов чувств был сотни раз восприимчивее, чем прежде. Питание он получал в самых разнообразных формах: то из розовых яиц — лопаясь, они источали горячий душистый газ, обволакивающий его тело, то прогуливаясь под дождем из горячих металлических кристаллов, то просто созерцая определенные символы.

Тоска по родине прибывала и убывала. Порой она становилась невыносимой, и Фейр уже был готов все бросить, утратив надежды на будущее. В другое время, околдованный великолепием зеленого царства, даже под страхом смерти он и помыслить не мог о побеге.

Все происходило постепенно и незаметно, и, по сути, он не чувствовал, что обучается зеленому волшебству. Но новые способности не принесли Фейру чувства удовлетворения — между его грубоватой неуклюжестью и вдохновенной элегантностью эльфов оставался чудовищный разрыв. Еще более остро, чем прежде, он сознавал свою природную ограниченность. Хуже того, проваливались его самые упорные и трудолюбивые старания улучшить свою технику и, как-то наблюдая за искрящимся весельем импровизированного представления одного из эльфов и противопоставляя ему свои вымученные построения, Фейр испытал чувство жгучего стыда за собственную бездарность.

Чем дольше длилось его пребывание в зеленом царстве, тем сильнее нарастало чувство собственной неполноценности, и он начал тосковать по беззаботному земному существованию, где каждый из его поступков не кричал во всеуслышание о пошлости и вульгарности. Порой ему доводилось видеть эльфов в присущих им тончайших обличьях, играющих среди жемчужных лепестков или, подобно флежолетам под рукой музыканта-виртуоза, мелькающих в лесу розовых спиралей. Контраст между их художественным вымыслом и его грубыми ляпсусами не мог не родиться, и Фейр отвернулся. Его чувство собственного достоинства таяло на глазах, и вместо гордости за свои познания он испытывал ноющую боль, от которой не мог, да никогда бы и не смог избавиться. Первые несколько сотен лет он работал с энтузиазмом неведения, следующие столетия — еще питал какие-то надежды. Все последнее время только упорство и упрямство давало ему силы корпеть над тем, что — теперь он это знал! — было лишь детскими игрушками.

И как-то раз, когда сердце сжималось мучительной и сладостной болью, Фейр не выдержал. Он отыскал Йадиана, который занимался тем, что вплетал позвякивающие фрагменты разных магий в основу из сияющих лучей. Оторвавшись от своей работы, тот обратил к Фейру внимательное лицо, и он старательно изложил суть своих мыслей и чувств.

— Мне понятно ваше состояние дискомфорта, — ответил Йадиан. — И по-прежнему сохраняя к вам симпатию, я бы посоветовал вам сейчас же вернуться к себе на родину.

Он отложил в сторону свое плетение и переправил Фейра вниз через все перевалочные пункты. По пути они встретили Мистемара. Ни слова, ни намека не было произнесено, но Говард Фейр явственно ощутил оттенок злорадного удовлетворения.


Говард Фейр сидел у себя дома. Со всей восприимчивостью, развившейся и обострившейся за время пребывания в зеленом царстве, он разглядывал окружающие его вещи. Всего лишь два часа назад, по земным часам, они служили ему для занятий и отдыха, сейчас же — не привлекали ни в том, ни в другом качестве. Его книги — религиозные предрассудки, фальшивки, лишенные всякого смысла, Его рабочие тетради и личные дневники — жалкие незрелые каракули. Тяжесть давила ему на плечи, сковывала все тело. Скверная конструкция жилища, которую он прежде не замечал, удручала его. Куда ни глянь — повсюду он видел неряшливый беспорядок, омерзительную грязь. Сама мысль о пище, о том, что надо есть, была ему отвратительна.

Он вышел на небольшой балкончик, с которого была видна улица. Воздух был пропитан органическими испарениями, в окнах на противоположной стороне улицы можно было увидеть, как живут его собратья, погрязнув в тупом ничтожестве.

Фейр горько улыбнулся, удивленный тем, насколько разителен оказался контраст, хоть и ожидал чего-то подобного и пытался подготовиться к такой реакции. Он вернулся в квартиру. Он должен приучить себя к прежней жизни. В конце концов, его ждет вознаграждение — теперь ему были доступны самые вожделенные удовольствия земного мира.


И Говард Фейр с головою окунулся во все эти удовольствия. Он заставил себя выпить целое море дорогих вин, бренди и ликеров, несмотря на то, что сам вкус претил ему. Превозмогая тошноту, он принуждал себя, проголодавшись, употреблять пищу, представлявшуюся ему жареной животной тканью, гипертрофированными органами размножения растений, Фейр перепробовал все эротические ощущения, но обнаружил, что самые прекрасные женщины ничем не отличаются от некрасивых, и, с трудом преодолевая себя, вступал в непривлекательные связи. Он накупил кучу ученых книг и, пролистав их, с презрением отбросил. Пытался развлечь себя старыми магическими занятиями — теперь они казались смехотворными.

С месяц он старался заставить себя получать наслаждение от этих радостей жизни, потом бежал из города, обосновавшись в сферическом кристалле на склоне Анд. Чтобы не умереть с голоду, он изобрел питательную жидкость, которая, хоть и не обладала способностью создавать радостное настроение, как субстанции зеленого царства, все-таки не содержала вредных органических загрязнений.

Но в конце концов Фейру удалось как-то вкривь и вкось приспособиться, сведя до минимума неудобства, к земной жизни. Ландшафт, окружавший его, был прост и величествен; даже кондоры не нарушали его покой. Мысленно он проследил всю цепочку событий, которые начались с момента, когда он открыл рабочую тетрадь Джеральда Макинтайра — и нахмурился. Джеральд Макинтайр? Он резко встал, оглядывая далекие склоны.


Фейр нашел Джеральда Макинтайра у придорожной станции в самом центре прерий Южной Дакоты. Тот сидел на старом деревянном стуле, откинувшись вместе с ним к облупленной желтой стене станции, соломенная шляпа была надвинута на глаза.

Это был обаятельный статный мужчина, блондин с бронзовой кожей и голубыми глазами, ледяными и колючими. Левый большой палец отливал зеленым цветом.

Фейр небрежно приветствовал его; двое мужчин оглядели друг друга с двусмысленной ухмылкой.

— Вы уже приспособились, как я погляжу, — сказал Фейр.

Макинтайр пожал плечами.

— Ну, насколько это вообще возможно... Стараюсь сохранить равновесие между уединением и грузом человеческого естества, — Он посмотрел на ярко-голубое небо, в котором мельтешили, размахивая крыльями, и каркали вороны. — Много лет я прожил в одиночестве, и уже почти возненавидел звук собственного дыхания.

По автостраде проехал автомобиль, аляповатый и блестящий, как безвкусная помесь золотых рыбок. С проницательностью, теперь присущей им, Фейр и Макинтайр могли увидеть свирепого краснорожего водителя с его спутницей; сварливого вида женщиной в дорогом платье.

— В проживании здесь есть некоторые достоинства, — сказал Макинтайр. — К примеру, я могу разнообразить жизнь приезжающих мелкими неожиданными происшествиями. — Он сделал едва заметный жест, и целая стая ворон камнем бросилась вниз, следом за автомобилем. Они устроились на бампере и крыльях, принялись расхаживать по капоту машины, обгадив ветровое стекло.

Автомобиль взвизгнул на тормозах, водитель выскочил, разгоняя птиц. Некоторое, время он тщетно бросал в них камнями, затем вернулся в автомобиль и тронулся в путь.

— Пустячок, а приятно... — сказал Макинтайр со вздохом. — По правде говоря, мне просто скучно. — Он разинул рот и выдул три яркие клуба дыма — сначала красный, потом желтый и, напоследок, вспыхнул голубой. — Как видишь, валять дурака — теперь единственное мое занятие.

Фейр с легким беспокойством оглядел своего дядюшку.

Макинтайр ухмыльнулся.

— Шутки в сторону. Вот увидишь, ты скоро разделишь мое заболевание.

— Уже разделяю, — сказал Фейр. — Порой мне хочется забыть все свои колдовские штучки и вернуться к прежнему невинному состоянию.

— Я уже думал об этом, — задумчиво сказал Макинтайр. — Более того, я сделал все необходимые приготовления. Это, в сущности, совсем просто.

Он подвел Фейра к маленькой комнатке позади станции. Хотя дверь была открыта, внутри царила кромешная тьма.

Макинтайр, стоя позади, всматривался в темноту, лукавая улыбка играла у него на губах.

— Тебе надо только войти. Все твое колдовство, все твои воспоминания о зеленом царстве будут утрачены, и ты станешь не умнее первого встречного. И вместе с познаниями исчезнут твои скука, меланхолия, неудовлетворенность.

Фейр разглядывал дверной проем. Один-единственный шаг решит все его проблемы.

Он поглядел на Макинтайра, с горькой иронией они улыбнулись друг другу. Потом вернулись к фасаду здания.

— Порой я стою перед дверью и вглядываюсь в темноту, — сказал Макинтайр. — Потом напоминаю себе, как заботливо я пестовал свою скуку и что по-настоящему ценишь только то, что выстрадано.

Фейр приготовился к отбытию.

— Благодарю вас за эту мудрость, которой я не научился бы и за многие сотни лет в зеленом царстве. А сейчас — во всяком случае, на какое-то время — я возвращаюсь на свой утес в Анды.

Макинтайр откинулся на стуле к стене станции.

— А я, во всяком случае на какое-то время, останусь ждать случайных проезжих.

— Ну что ж, до свидания, дядюшка Джеральд.

— До свидания, Говард.


МАСКАРАД НА ДИКАНТРОПУСЕ



Две вещи заставляли Джима Рута постоянно ломать голову. Первая — загадочная пирамида в пустыне — дразнила и будоражила его любопытство, в то время как вторая — проблема, что делать с женой, — наполняла его мрачными предчувствиями и глубокой тревогой. Сейчас вторая вытеснила тайну пирамиды в самый отдаленный уголок сознания.

Украдкой наблюдая за женой, Рут понял, что у нее в очередной раз назревает нервный срыв. Все как обычно — шумное перелистывание страниц старого журнала, неестественно прямая спина и напряженная поза, демонстративное молчание и поджатые губы.

Без видимой причины она швырнула журнал через комнату и вскочила. Затем подошла к дверному проему, постояла, глядя поверх равнины и барабаня пальцами по косяку. Рут услышал, как она, тихо, будто вовсе не к нему обращаясь, произнесла:

— Еще один такой денек, и я окончательно свихнусь!

Рут осторожно приблизился к ней. Если его можно было сравнить с охотничьим псом лабрадорской породы, то его жена походила на черную пантеру — высокая, прекрасно сложенная женщина с роскошным телом. У нее были черные блестящие глаза и водопад черных волос. Даже в безводной пустыне негостеприимного Дикантропуса она красила ногти и ходила в черных облегающих брюках.

— Ну, дорогая, — сказал Рут, — не расстраивайся. Не так уж все плохо.

Она резко обернулась, сразив Рута уничтожающим взглядом.

— Не так уж плохо, говоришь? Тебе хорошо болтать. Начать с того, что тебе нет дела ни до чего человеческого. Я больна от всего этого. Ты слышишь? Я хочу вернуться на Землю! В жизни не хочу больше видеть никакой другой планеты. Не желаю больше слышать ни слова об археологии. И не желаю видеть ни костей, ни камней, ни микроскопов.

Нервным жестом руки она обвела комнату, заваленную сверху донизу костями, камнями, микроскопами, а также книгами, химикалиями в бутылочках, фото-принадлежностями, массой всяких туземных штучек непонятного назначения.

Рут попытался успокоить ее, сказав рассудительно:

— Но, дорогая, ведь очень немногим людям выпадает возможность жить на другой планете.

— Это их дело! Если бы я знала, на что это все похоже, я никогда бы не отправилась сюда. — Ее голое стал еще тише. — Каждый день одно и то же — застарелая грязь, вонючие аборигены, меня тошнит от консервов, поговорить и то не с кем.

Рут растерянно взял и снова положил трубку.

— Полежи немного, дорогая, — бодро сказал он, но прозвучало это не слишком убедительно. — Попробуй вздремнуть, Все покажется в ином свете, когда ты проснешься.

Смерив его взглядом, она повернулась и решительно вышла из дома на ослепительно яркий солнечный свет. Рут, не торопясь, надел шлем от солнца и, прихватив такой же шлем для Барбары, вышел следом. Он скользнул взглядом по антенне — причине существования их станции и его собственного здесь присутствия: Дикантропус был точкой ретрансляции для УЛР-связи между Клейвом II и Полярисом. Антенна выглядела как обычно: труба отполированного металла около 400 футов высотой.

Барбара остановилась на берегу озера. Солоноватый водоем в кратере потухшего вулкана был одним из немногих природных источников воды на планете. Рут молча подошел к жене и протянул шлем от солнца. Она нахлобучила его на голову и пошла прочь.

Рут пожал плечами и стал смотреть, как она обходит озерцо, направляясь к небольшой рощице деревьев саговника с перистыми, как у папоротника, листьями. Резко опустившись на землю, она погрузилась в мрачное забытье и, прислонясь спиной к большому серому с прозеленью стволу, казалось, внимательно наблюдала за проделками аборигенов. Небольшие, похожие на сов, создания с серой кожей беспрерывно сновали взад и вперед по холму между своими норами.

Это была небольшая гряда, около четверти мили в длину, поросшая колючками и черным, отливающим ржавчиной плющом. Не считая этой гряды, куда ни глянь, кругом только ровная, пышущая жаром, как раскаленная плита, пустыня. За одним исключением...

Этим исключением была ступенчатая пирамида, тайна которой так тревожила Рута. Пирамида была построена из массивных гранитных блоков, так тщательно пригнанных друг к другу без малейших признаков известкового раствора, что едва ли можно было обнаружить между ними щель. Сразу по приезде Рут облазил всю пирамиду вдоль и поперек, тщательно пытаясь найти вход.

Когда в конце концов он притащил атомитовую горелку, чтобы прожечь отверстие в граните, внезапно появилась толпа туземцев и оттеснила его от пирамиды На ломаном английском языке аборигены дали понять ему, что вход в пирамиду запрещен. Рут неохотно оставил свои попытки, но с тех пор его любопытство только разгоралось.

Кто построил пирамиду? По своему стилю она напоминала зиккураты древней Ассирии. Гранитные плиты были установлены с мастерством, недоступным, насколько был убежден Рут, аборигенам. Но если не они — то кто же? Тысячу раз Рут задавался этим вопросом. Или аборигены были выродившимся реликтом некогда высокоцивилизованной расы? Но если это так, то почему от нее не осталось других следов? И в чем назначение пирамиды? Храм? Усыпальница? Сокровищница? Возможно, вход в нее ведет через туннель снизу?

Пока Рут стоял на берегу озера, обозревая пустыню, эти вопросы непроизвольно мелькали у него в голове, хотя и без обычной их остроты. Сейчас на нем тяжким грузом лежала другая проблема — как успокоить жену. Он колебался некоторое время, не пойти ли ему к ней. Может быть, она уже немного остыла и захочет побыть вместе. Он обогнул пруд и остановился, глядя на ее блестящие черные волосы.

— Я пришла сюда, чтобы побыть одной, — сказала она равнодушно, и ее безразличие задело его больше, чем оскорбления.

— Я думал, может быть, тебе захочется поговорить, — сказал Рут. — Мне очень жаль, Барбара, что ты несчастна.

Но она продолжала молча сидеть, прислонив голову к стволу дерева.

— Мы вернемся домой с первым же грузовым кораблем, — сказал Рут. — Давай посмотрим, когда будет ближайший.

— Через три месяца и три дня, — ответила Барбара бесстрастно.

Рут, переминаясь с ноги на ногу, искоса взглянул на нее. Это уже было что-то новое. Слезы, упреки, злость — всего этого ему хватало и в прошлом.

— Ну давай попробуем заполнить это время какими-нибудь развлечениями, — безнадежно сказал он. — Придумаем какие-нибудь игры. Не заняться ли нам бадминтоном? Или, скажем, побольше плавать?

Барбара фыркнула с коротким саркастическим смешком.

— С кем? С этими шмыгалками, что крутятся повсюду? — Она указала на одного из дикантропов, который, лениво переступая вразвалочку, подошел поближе к ним. Прищурив глаза, она наклонилась вперед:

— Что это у него на шее?

Рут присмотрелся:

— Больше всего это смахивает на бриллиантовое ожерелье.

— Боже ты мой! — прошептала Барбара. Рут спустился к кромке воды:

— Эй, приятель! — Большие бархатные глаза дикантропа провернулись в глазницах.

— Поди-ка сюда!

Барбара присоединилась к Руту, когда абориген, вразвалочку, подошел ближе.

— Дай-ка мы посмотрим, что это у тебя, — сказал Рут, склоняясь над ожерельем.

— Ты посмотри, какое красивое! — выдохнула его жена.

Рут, в раздумье, прикусил губу.

— Они действительно выглядят как бриллианты. Оправа, должно быть, платиновая или иридиевая.

— Слышишь, парень, откуда ты это взял?

Дикантроп заковылял прочь.

— Мы нашли.

— Где?

Дикантроп запыхтел, пуская сопли, но Руту показалось, будто он зыркнул в сторону пирамиды.

— Вы нашли это в большой куче камней?

— Нет, — ответил абориген и скрылся под поверхностью земли.

Барбара вернулась на свое место вод деревом, хмуро уставилась на воду. Рут встал рядом, Некоторое время оба хранили молчание.

Потом Барбара произнесла:

— В этой пирамиде, должно быть, полно таких вещиц.

Рут льстиво сказал, прочистив горло:

— Ну... вполне возможно.

— Почему же ты не пойдешь туда посмотреть?

— Я бы хотел, но ты ведь знаешь, что это может навлечь неприятности.

— Ты мог бы пойти туда ночью.

— Нет, — сказал Рут, преодолевая себя, — это было бы неправильно. Если они хотят сохранить что-то в секрете — это их дело. В конце концов — это ведь им принадлежит.

— С чего ты взял? — продолжала твердо и резко напирать жена. — Не они ее строили и, скорее всего, никогда не прятали там никаких бриллиантов.

В ее голосе послышалось презрение.

— Или ты боишься?

— Да, — сказал Рут. — Я боюсь. Их здесь сущая тьма, а нас только двое. Это одно обстоятельство. А другое, более важное...

Барбара снова прислонилась спиной к стволу.

— Я не желаю этого слышать.

Рут, сам уже рассердившись, с минуту ничего не говорил. Потом, подумав о трех месяцах и трех днях, оставшихся до прихода грузового корабля, сказал:

— Бессмысленно продолжать ссориться. Каждому из нас от этого только хуже. Я совершил ошибку, взяв тебя сюда, — и я очень сожалею. Я думал, ты обрадуешься новизне: только мы вдвоем, на незнакомой планете...

Барбара не слушала его. Ее мысли были заняты чем-то другим.

— Барбара!

— Тс-с! — быстро прошептала она, — Замолчи! Слушай!

Он резко поднял голову. Воздух вибрировал от отдаленного гула — фрм-м-м-м. Рут выскочил на солнце и осмотрел небо. Звук становился все громче. Не оставалось никаких сомнений — из космоса опускался корабль.

Рут побежал на станцию, включил связь, но никаких сигналов не поступало. Он вернулся к двери и стал наблюдать, как корабль приземляется на скверную ухабистую посадочную площадку в двухстах ярдах от станции.

Это был небольшой корабль, такого типа, каким обычно пользовались богачи, что-то вроде частной яхты, но уже старый и потрепанный. Он сел в вихрях горячего воздуха, трубы его, остывая, шипели и свистели.

Рут подошел к нему поближе.

Рукоятки на крышке люка начали поворачиваться, люк открылся, В образовавшемся проеме показался человек. Мгновение он, пошатываясь, стоял на подгибающихся ногах, а потом рухнул ничком.

Рут подскочил и успел подхватить его прежде, чем тот упал на землю.

— Барбара! — позвал Рут. Подошла жена. — Берись за ноги! Внесем его в дом. Он болен.

Они опустили его на кушетку, и мужчина слегка приоткрыл глаза.

— Что случилось? — спросил Рут. — Что у вас болит?

— Ноги точно ледяные, — просипел человек. — Плечи болят. Трудно дышать.

— Подождите, я справлюсь в книге, — пробормотал Рут. Он вытащил «Служебное руководство для оказания первой помощи космонавтам» и проглядел симптомы. Взглянул на больного.

— Вы были где-то возле Альфарда?

— Прямо оттуда, — с трудом выговорил человек.

— Похоже на то, что вы подхватили вирус Лимы. Если верить этой книжке, укол микозетина приведет вас в порядок.

Он вставил ампулу в гипошприц, прижал кончик к руке пациента, надавил стержень.

— Так надо сделать — все, как в руководстве.

— Спасибо, — сказал его пациент, — мне уже лучше.

Он закрыл глаза. Рут поднялся, взглянул на Барбару. Она изучающе рассматривала этого человека с каким-то своим особым интересом. Рут снова опустил глаза, первый раз по-настоящему взглянув на незнакомца. Тот был молод, возможно ему было около тридцати, тонкого, но крепкого сложения, с сильно подвижной мускулатурой. Лицо худое, почти изможденное. У незнакомца были короткие черные волосы, густые черные брови, лошадиная челюсть и тонкий орлиный нос.

Рут отвернулся. Одного взгляда на жену ему было достаточно, чтобы с болезненной отчетливостью представить ближайшее будущее.

Он промыл гипошприц, поставил на полку «Руководство», двигаясь с какой-то неловкостью и внезапно появившейся скованностью. Повернувшись, он увидел, что жена глядит на него широко открытыми глазами. Рут медленно покинул комнату.

На следующий день Марвиль Ландри уже был на ногах и, когда он побрился и переоделся, от болезненного вида не осталось и следа. По профессии Ландри был горный инженер, так он представился Руту, и следовал на Зубан XIV, по контракту.

Вирус сразил его молниеносно, и, только благодаря своей счастливой звезде, он заметил на карте, что близок к Дикантропусу. Быстро слабея, он был вынужден резко затормозить и так неудачно приземлился, что сейчас опасался, не израсходовал ли он все горючее. И в самом деле, когда они пошли проверить, то обнаружили, что горючего едва ли хватит, чтобы поднять корабль в воздух на какие-нибудь сто футов.

Ландри уныло покачал головой:

— Плакал мой десятимиллионный контракт на Зубане XIV.

Рут тем же тоном ответил:

— Грузовой пакетбот бывает раз в три месяца.

Ландри поморщился:

— Три месяца в этой проклятой дыре! Сдохнуть можно!

Они вернулись на станцию.

— Как вы живете тут, не понимаю.

Барбара услышала его:

— Живем? Да последние шесть месяцев я каждую минуту на грани истерики. Джим, — она с отвращением ткнула в сторону мужа, — только и занят своими костями, камнями и антенной. Веселенькая у меня компания!

— Может быть, я помогу вам, — легкомысленно предложил Ландри.

— Может быть, — сказала она, бросив на мужа холодный, равнодушный взгляд. И с этими словами, грациозно покачиваясь и таинственно улыбаясь, вышла из комнаты.

Вечером устроили праздничный ужин. Как только голубые лучи солнца исчезли за горизонтом, Барбара и Ландри отнесли стол к озеру и обставили его со всем великолепием, какое только могла обеспечить станция. Не сказав ни слова мужу, Барбара открыла бутыль с бренди, которой прижимистому Руту хватило бы на целый год, и приготовила кучу бокалов виски с лимонным соком, вишневую настойку и лед.

На открытом воздухе, когда зажгли свечи и на бокалах виски заплясали блестящие искорки, даже Рут повеселел. Воздух был на редкость прохладен, а вокруг раскинулись пески пустыни, белые и чистые, как полотно. Так они сидели и пировали консервированной дичью, грибами и замороженными фруктами, хорошенько накачиваясь рутовским бренди, а через озеро на них из темноты глазели туземцы.

Они постепенно пьянели: Рут, становясь все более сонным и вялым, Ландри — все веселее, а Барбара игривей: настоящая хозяйка, очаровательная и остроумная, от ее хохота звенел и дрожал весь ночной Дикантропус. Они с Ландри поднимали бокалы друг за другом, перебрасываясь шуточками насчет Рута и его потерь. Окончательно осоловев, тот чуть не падал со стула. Наконец, пошатываясь и спотыкаясь, он отправился на станцию.

На столе у озера оплывали свечи, Барбара подливала бренди. Голоса их становились все невнятнее, и, наконец, свечи догорели.

Ах, как хотелось бы продлить время благодатной темноты! Но настало утро, а затем... день молчания и опущенных глаз. Потом другие дни и ночи сменяли друг друга, и происшедшее уже стало обыденностью. А на станции поселилась маленькая гадкая ложь.

Барбара откровенно избегала Рута, и, когда ей случайно приходилось разговаривать с мужем, в голосе звучала плохо скрытая насмешка. Ландри, уверенный, беззаботный, — орел да и только — любил исподтишка наблюдать за ними, в душе потешаясь над сложившейся ситуацией. Рут отгородился стеной спокойствия, разговаривал сдержанным, невозмутимым тоном, ничем не выражая того, что происходило у него в душе.

Было несколько неприятных стычек. Однажды утром, зайдя в ванную комнату, Рут обнаружил, что Ландри бреется его бритвой. С каменным лицом Рут вынул ее из рук Ландри. На мгновение тот замер, потом скривился, чуть не выругавшись.

Рут сумрачно улыбнулся:

— Не злите меня, Ландри. Есть разница между бритвой и женщиной. Бритва моя. это человеческое существо не может быть чьей-то собственностью, а мои личные вещи оставьте в покое.

Ландри поднял брови.

— Парень, да ты чокнулся. — Он отвернулся. — А, пошел ты..

Шли дни, и все оставалось на своих местах, только появилось новое гнетущее ощущение. Все меньше разговоров, неприязнь повисла в воздухе клочьями паутины. Каждый жест, каждое движение носили печать греха, который демонстративно выставляли напоказ.

Рут безнадежно погрузился в свои занятия, рассматривая в микроскоп кости и камни, беспрерывно что-то измеряя и записывая. У Ландри с Барбарой вошли в привычку длинные прогулки по вечерам, как правило, в сторону пирамиды — и неторопливо назад, через спокойную и прохладную пустыню.

Тайна пирамиды вдруг заинтриговала и Ландри. Он даже обратился к Руту.

— Понятия не имею, — сказал Рут. — Ваши догадки стоят ровно столько же, сколько и мои. Единственное, что мне твердо известно, — туземцы не хотят, чтобы кто-нибудь пытался проникнуть в нее.

— Пф, — произнес Ландри, оглядывая пустыню. — Интересно знать, что там внутри. Барбара говорила, что у какого-то туземца вы видели бриллиантовое ожерелье ценой в тысячи долларов.

— Я не строю никаких предположений. — Он заметил, как непроизвольно дернулся рот Ландри и у того задрожали руки. — Лучше не суйтесь в это дело. Я не хочу неприятностей с туземцами. Помните это, Ландри.

Ландри вкрадчиво спросил:

— У вас какие-нибудь права на эту пирамиду?

— Нет, — коротко ответил Рут. — Никаких.

— Она — ваша? — Ландри с иронией выделил это слово, и Руту припомнился эпизод с бритвой.

— Нет.

— Тогда, — сказал Ландри, — занимайтесь своим делом. — Он вышел из комнаты.

Днем Рут видел, как Ландри с Барбарой что-то долго обсуждали, и заметил, как тот рылся в своем корабле. За обедом не было сказано ни единого слова.

Как обычно, когда вечерняя заря сменилась прохладными прозрачными сумерками, Барбара с Ландри отправились на прогулку в пустыню. Но сегодняшним вечером Рут наблюдал за ними и заметил рюкзак за плечами Ландри, а Барбара вроде бы несла сумку.

Рут шагал взад и вперед, сердито попыхивая трубкой. Ландри был прав — это его не касается. Будь это хоть трижды прибыльным делом — он не хотел в него вмешиваться. И если какая-то опасность существует, она коснется только этих двоих. Так ли это? Или он, Рут, непроизвольно будет втянут в эту историю? Для дикантропов все люди одинаковы, и возмездие, предназначенное для одного, обратится против всех остальных.

Что же там произойдет? Убийство?..

Рут курил трубку, задумчиво покусывая мундштук, дым клубами выходил у него изо рта. В конце концов он отвечал за безопасность Барбары, забрав ее из привычного и удобного земного окружения. Встряхнув головой, он выдвинул ящик, где держал свой револьвер. Его там не было.

Рут рассеянно оглядел комнату. Ландри! Интересно, когда же он взял его. Рут прошел на кухню, нашел топор для рубки мяса и, засунув его под куртку, пошел через пустыню.

Ему пришлось сделать изрядный крюк, чтобы подойти к пирамиде сзади. Холодный воздух стоял, как тихая и темная вода в старом колодце. Над головой раскинулось небо, усеянное миллиардами звездных брызг. Где-то там были Солнце и старушка Земля.

Внезапно из темноты вынырнула громада пирамиды, и там он увидел огонек, услышал бряцанье инструментов. Рут подкрался и остановился в темноте, в какой-нибудь сотне шагов, наблюдая за происходящим и ловя каждый звук.

Атомитовая горелка Ландри разъедала гранит. Он резал, а Барбара тем временем подбирала осколки, падавшие на песок. Время от времени Ландри останавливался, чтобы перевести дыхание, от сильного жара пот струился у него по лицу.

Он постепенно врезался в гранит — фут, два, три фута... и Рут услышал, как эти двое возбужденно зашептались. Они прожгли гранит насквозь и попали в пустоту. Не подозревая, что за ними следят, эти двое протискивались через образовавшуюся дыру. Рут, более осторожный, прислушивался, пристально вглядываясь в темень... Ничего.

Поспешно бросившись к отверстию, он заглянул внутрь — там колебался желтый огонек горелки Ландри. Рут заполз в дыру, просунув голову в пустоту, — потянуло холодом, запахом пыли и сырости.

Ландри и Барбара стояли шагах в пятидесяти от него. В неверном пламени горелки Рут разглядел каменные стены и каменный пол. Пирамида внутри была пустой, как скорлупа. Почему же туземцы так оберегали ее? Он услышал голос Ландри, резкий от злости:

— Проклятье! Ни одной хреновины, нет даже тех игрушек, с которыми цацкается твой муж.

Рут будто увидел, как содрогнулась Барбара.

— Пойдем. Я вся дрожу. Здесь чувствуешь себя, как в склепе.

— Постой минуту, надо как следует убедиться... Хм. — Он осветил стены. — Странно.

— Что странно?

— Выглядит как камень, обработанный горелкой. Обрати внимание, как он оплавлен, здесь, на внутренней поверхности.

Рут скосил глаза, стараясь разглядеть.

— Непонятно, — слышал он бормотание Ландри. — Снаружи она отесана, а внутри обрезана горелкой. Изнутри она вовсе не кажется очень древней.

— Может быть, этот воздух так сохранил ее? — ляпнула Барбара.

— Ну нет — старье оно и есть старье. Там пыль и запустение. Эта совсем свеженькая.

— Не понимаю, как это возможно.

— Я тоже. Здесь какая-то чертовщина.

Рут окаменел. Что за звуки? Шарканье по песку косолапых ступней — он рванулся к выходу. Что-то толкнуло его, и он упал навзничь. Блестящий глаз горелки Ландри вперился в него из темноты.

— Что это? — послышался грубый голос. — Кто здесь?

Рут поглядел через плечо. Свет, пройдя над его головой, выхватил из темноты с десяток серых костлявых фигурок. Они тихо стояли внутри прохода, вращая шарами черных бархатных глаз.

Рут встал на ноги.

— Ха! — крикнул Ландри. — И вы тут?!

— Вовсе не потому, что мне этого хочется, — мрачно отрезал Рут.

Ландри боком, не спеша, вышел вперед, направляя свет на дикантропов. Он резко спросил Рута: «Эти парни опасны?»

Рут оценивающе оглядел дикантропов:

— Не знаю.

— Стоять смирна! — сказал один из стоявших в первом ряду. — Стоять смирна! — Голос прозвучал как хриплое карканье.

— Смирно — ишь ты, дьявол! — воскликнул Ландри. — Мы уходим. Здесь нет того, что мне надо. Прочь с дороги. — Он выступил вперед.

— Стоять смирна... Мы убивать...

Ландри остановился.

— Из-за чего столько шума? — волнуясь, вмешался Рут. — В том, что мы увидели, нет ничего дурного. Здесь же просто ничего нет.

— Поэтому мы убивать. Ничего нет, сейчас вы знать. Сейчас вы видеть другой места. Когда вы думать, этот места важный, тогда вы не видеть другой места. Мы убивать, новый человек приходить, он думать, эта места важный.

Ландри пробормотал:

— Вы понимаете, что он несет?

Рут медленно ответил:

— Не вполне уверен, — Он обратился к дикантропам: — Нас не интересуют ваши секреты. У вас нет причин прятаться от нас.

Туземец дернул головой.

— Тогда зачем вы сюда приходить? Вы смотреть секрет.

Сзади прозвучал голос Барбары:

— Что же это за секрет? Бриллианты?

Туземец снова дернул головой. От смеха или от страха? Его чувства, неземные по своей природе, нельзя было описать земными словами.

— Бриллианты — это ничто, камни.

— Я бы не отказался от небольшой тележки, — прошептал Ландри одними губами.

— Ну, смотрите сами, — сказал Рут, убеждая. — Вы дадите нам уйти, и мы не станем совать нос в ваши секреты. С нашей стороны было ошибкой нарушать запрет, и я приношу извинения за то, что произошло. Мы починим дыру...

Дикантроп залопотал, брызгая слюной:

— Твоя не понимать. Твоя сказать другой человек — пирамида ничего нет. Тогда другой человек смотреть вокруг для другой вещь. Они туда-сюда, смыг, смыг, смыг. Нехорошо. Твоя умирать, все идти, как было.

— Слишком много разговоров, — злобно сказал Ландри. — И мне все это не нравится. Пошли отсюда. — Он вытащил револьвер Рута. — Иди, — оскалился он на Рута, — давай двигай! — К туземцам: — Прочь с дороги, или я сам кого-нибудь тут поубиваю.

Слабое возбуждение, хныканье, шорох движения среди туземцев.

— Мы должны прорваться все вместе, — заорал Ландри, — если они снаружи, то могут перебить нас по одному, когда мы будем выходить. Иди!

Он бросился вперед, и Рут сразу за ним, Ландри вовсю старался, работая револьвером, как дубинкой. Рут пустил в ход кулаки, и они разметали туземцев, как снопы. Ландри вывалился в дыру, Рут притолкнул Барбару следом и, отбиваясь от туземцев, наседавших сзади, вырвался на волю.

Ландри по инерции унесло прочь от пирамиды в бурлящую толпу дикантропов. Рут, который не так быстро следовал за ним, прижался спиной к граниту. Повсюду в темноте он ощущал колышущуюся массу.

— Да их тут целая колония, — прокричал он Барбаре в ухо, прижимая ее поближе.

Мгновенно их окружил целый рой туземцев. Первый выступ гранита был как раз на уровне его плеч.

— Вставай мне на руки. — Он едва дышал. — Я подниму тебя наверх.

— Но — Ландри, — взвыла Барбара.

— Посмотри на эту толпу, — отрезал Рут гневно. — Мы ничего не можем сделать. — Внезапный натиск маленьких костлявых тел чуть не придавил его. — Быстро.

Поскуливая, Барбара залезла на его стиснутые ладони. Рут подкинул ее вверх, на первый выступ. Стряхивая с себя цепляющихся туземцев, которые напрыгивали на него, Рут вскарабкался следом. — Теперь бежим, — заорал он ей в ухо, и они помчались по выступу.

Из темноты послышался жуткий вопль:

— Рут! Ру-у-т! Ради всего святого... они меня задавят.. — Еще один пронзительный выкрик, переходящий в предсмертные хрипы. Затем молчание.

— Быстрей! — сказал Рут. — Они побежали к дальнему углу пирамиды. — Прыгай! — заорал Рут. — Вниз, на землю!

— Ландри, — стенала Барбара, раскачиваясь на краю.

— Давай вниз! — зарычал Рут. Столкнув ее на белый песок, он схватил Барбару за руку, и они побежали через пустыню, назад на станцию. Через минуту или чуть дольше, оставив далеко позади погоню, он замедлил бег.

— Мы должны вернуться, — кричала Барбара. — Неужели ты бросишь его этим дьяволам?

Рут помолчал, потом, тщательно подбирая слова, сказал:

— Я советовал ему держаться подальше от этого места. В том, что случилось, виноват только он сам. В любом случае уже ничего не исправить. Ничего не поделаешь.

На фоне неба вырисовывался темный корпус — корабль Ландри.

— Заберемся туда, — сказал Рут. — Там мы будем в большей безопасности, чем на станции.

Он подсадил ее в корабль, намертво задраил за собой люк.

— Тьфу! Никогда бы не подумал, что дойдет до этого.

Рут забрался в кресло пилота, оглядывая пустыню. Барбара рухнула на пол где-то сзади, тихо всхлипывая.

Прошел час, за который не было сказано ни слова. Потом, совершенно неожиданно, из холма вылетел раскаленный оранжевый шар, медленно дрейфуя через пруд к станции. Рут прищурился, поднявшись в кресле. Он вцепился в корабельный пулемет, надавил на спуск — безрезультатно.

Наконец, разобравшись что к чему, он снял предохранитель и открыл огонь по оранжевому шару, который уже висел над станцией. Шар болтался прямо над антенной и... чудовищный взрыв, казалось, был виден отовсюду. Взрывная волна ударила по кораблю ослепленного Рута, потерявшего на миг сознание, швырнуло на пол. Барбара стонала, валяясь на полу. Рут с трудом поднялся на ноги. От станции осталась только выжженная яма, заполненная металлическими обломками. Ошеломленный Рут упал в кресло и стал накачивать горючее, повернув ключ.

Трубы зашипели и зафыркали. Корабль задрожал, несколько футов проволочился по земле.

Рут посмотрел на индикатор топливного бака, взглянул снова. Стрелка стояла на нуле. Об этом он ведь знал, но забыл. Он проклинал собственную тупость. Их местонахождение могло остаться незамеченным, если бы он сам не привлек к кораблю внимания.

Из холма выплыл еще один оранжевый шар. Рут метнулся к пулемету, очередь разрывных пуль прорезала небо. Снова грохот и пламя взрыва, которым снесло верхушку холма, обнажив полированный слой черного камня.

Рут поглядел на Барбару через плечо.

— Вот это да!

— Ч-ч-что это такое?

— Нам не уйти. Раньше или позже… — Голос его прервался. Он протянул руку, завертел диск с надписью — АВАРИЙНАЯ СИТУАЦИЯ. Зажужжала корабельная ULR-связь. Рут проговорил в мембрану: — Станция Дикантропус: мы атакованы туземцами. Немедленно присылайте помощь. — Он откинулся в кресле, передатчик до бесконечности повторял бы его сообщение, пока оно не было бы принято. Барбара притулилась позади кресла Рута.

— Что это за оранжевые шары?

— Я и сам бы хотел знать... Какие-то бомбы.

Но они больше не появлялись. Тем временем рассветало, на ярко-голубом фоне неба четко обрисовывался силуэт холма, а над их головами пульсировал передатчик, посылая бесконечный поток сообщений в космос.

— Сколько нам еще ждать помощи? — прошептала Барбара.

— Очень долго, — сказал Рут, не отрывая глаз от холма. — Не могу понять, чего они ждут, уж не испугались ли пулемета. Возможно, ждут, когда совсем рассветет.

— Они могут. — Он замолчал. Барбара вытаращила глаза. Рут тоже, в полном изумлении. Холм за прудом раскрывался, осыпалась земля…


Рут сидел за стаканом бренди с капитаном грузового судна «Метод», прибывшим им на подмогу, и капитан покачивал головой:

— Я повидал множество странных вещей в этой системе, но этот маскарад превосходит все...

Рут сказал:

— Странные они только с нашей точки зрения, а с другой — это проще пареной репы. Они блестяще разыграли нас, и это было чертовски ловко проделано. Если бы не этот мерзавец Ландри. они бы и дальше нас дурачили.

Капитан хлопнул по столу стаканом, уставясь на Рута:

— Но почему?

Рут не спеша проговорил:

— Им нравился Дикантропус. Это для нас тут пустыня, проклятая Богом дыра, а для них просто райское местечко. Им нравились жара и сухость. Но им не нравились все эти пришельцы — чужаки, сующие нос в их дела... ну вроде как мы, когда в маскараде срывают маски. Наверно, они были в жутком шоке, когда первый земной корабль опустился здесь.

— А эта пирамида?

— Да, это самое интересное. Они были хорошими психологами, эти дикантропы, настолько, насколько можно ожидать этого от чужой расы. Если вы прочтете отчет о первой посадке на эту планету, вы не найдете там упоминания о пирамиде. Почему? Да потому, что ее не было. Ландри говорил, что она выглядит как новая. Он был прав — она и была новая. Это был обман, приманка — достаточно необычная, чтобы приковать к себе наше внимание. До тех пор, пока стояла пирамида и все наши помыслы были сосредоточены на ней, они были в безопасности... и как же они, должно быть, смеялись. Как только Ландри проник внутрь и обнаружил подделку, все пропало…

— В чем-то они, конечно, просчитались, — размышлял Рут. — Предположим, что им ничего не известно о преступности, антисоциальных поступках. Если бы все делали только то, что разрешается, их privacy до сих пор не было бы нарушено.

— Рут засмеялся. — В конце концов, разве им было дано постичь до самого дна суть человеческой души.

Капитан вновь наполнил стаканы. Мужчины молча выпили.

— Интересно бы узнать, откуда они прибыли, — сказал он наконец.

Рут пожал плечами.

— Скорей всего, этого мы никогда не узнаем. С каких-нибудь других сухих и жарких планет, это уж точно. Возможно, они были беженцами, или особой религиозной сектой, или, может, просто колонией.

— Да, трудно сказать, — глубокомысленно согласился капитан. — Чужая раса, другая психология. Все время на это нарываешься.

— Слава Богу, они еще не были слишком кровожадны, — сказал Рут как бы про себя. — Не сомневаюсь, что они могли каким угодно способом уничтожить нас, после того как я послал аварийный запрос и им пришлось бежать.

— Похоже, что так, — согласился капитан.

Рут кивнул, отпил немного бренди.

— Как только был послан УЛР-сигнал, их изоляция была уже нарушена. Неважно, остались бы мы в живых или нет, в любом случае вокруг станции началась бы возня, земляне бы полезли в туннели — а именно там и был их секрет.

Вместе с капитаном он молча обследовал дыру за прудом, где был запрятан чудовищный космический корабль под колючим кустарником и черным, отливающим ржавчиной плющом.

— А ведь когда-то корабль не был защищен от посторонних взглядов, — продолжал Рут. — Такая громадина наверняка подняла бы шуму столько, что аж на Фомальгауте было бы слышно. Мы должны были бы иметь о них какие-то сведения... как они сюда попали, их историю, ну хоть что-нибудь.

То, что они хотели обеспечить себе privacy — право на личную жизнь, вполне понятно. И если они были колонией с другой звезды, то должны были скрывать свои секреты, точно так же, как мы скрываем свои.


Барбара стояла над руинами станции, разгребая палкой обломка Она повернулась, и Рут увидел у нее в руках свою курительную трубку, обугленную и расколотую, но все же Рут узнал ее.

Она медленно протянула ему трубку.

— Что такое? — спросил Рут.

Она тихо и задумчиво ответила:

— Сейчас, когда я уезжаю, я думаю, что мне будет недоставать Дикантропуса. — Она повернулась к Руту. — Джим.

— Что?

— Если ты хочешь, я согласна остаться еще на год.

— Нет, — сказал Рут, — я и сам не хочу.

Она продолжала тем же тихим голосом:

— Тогда... если ты простил мне ту глупость.

Рут поднял брови.

— Простил, конечно. Вообще-то, я никогда и не упрекал тебя. Ты человек. Со всем, что из этого следует.

— Тогда почему ты вел себя... как Моисей?

Рут пожал плечами.

— Не знаю, поверишь ли ты мне, — говорила она, отводя взгляд, — я никогда...

Рут остановил ее жестом.

— В чем дело? Предполагать, почему ты это сделала... да для этого могла быть бездна причин, Я не держу зла на тебя.

— Нет, держишь... в душе.

Рут ничего не ответил.

— Я хотела сделать тебе больно. Я постепенно сходила с ума, и мне казалось, что тебе безразлично, каким образом это происходит… Сказал ему, что я не твоя.

Рут печально улыбнулся.

— Я ведь тоже человек.

Он небрежно махнул рукой в сторону дыры, где был захоронен космический корабль дикантропов.

— Если ты все еще мечтаешь о бриллиантах, спускайся с ведром в эту дыру. Там они размером с апельсин. Это старое вулканическое жерло, Авраам всех бриллиантовых копий. Я подам заявку, чтобы право на добычу закрепить за нами, и как только мы доставим оборудование, то будем играть бриллиантами в бильярд.

Они медленно вернулись на «Метод».

— Трое — на Дикантропусе это целая толпа, — задумчиво сказал Рут. — На Земле, где нас три миллиарда, мы могли бы иметь свое маленькое privacy, небольшое право на личную жизнь.


УЗКАЯ ПОЛОСА



Два нерва замкнулись друг на друга в центре мозга Эрна, и он, отделившись от темноты и тесноты, обрел способность воспринимать окружающий мир. Ощущение было не из приятных.

Напрягаясь изо всех сил, он распирал оболочку, наталкиваясь на сопротивление со всех сторон, кроме одной. Он брыкался и бился головой, и вот образовался разрыв.

Напряжение слегка ослабло. Эрн извернулся, царапая пленку, рванул еще раз — и неожиданно наткнулся на что-то живое и неприятное — явно чужую плоть. Существо завертелось, набросилось на него. Эрн отпрянул, отталкивая ощупывающие его конечности, которые казались невероятно огромными и сильными.

Потом наступил период затишья. Оба затаились, распаляясь ненавистью друг к другу: они были одной природы, но все же различными существами. Внезапно эти две крошечные твари сцепились, едва слышно вереща и попискивая.

Окончательно придушив своего противника, Эрн попытался отделиться от него, но оказалось, что ткани склеились и двое слились воедино — Эрн вырос и окреп, сплавившись с побежденным индивидуумом.

Некоторое время Эрн отдыхал, постигая свою новую сущность. Снова появилось ощущение тесноты. Он бился и колотился, создавая новый разрыв, и внезапно оболочка развалилась.

Он вырвался в мягкий ил, а затем вверх, в ослепительную, едкую и сухую пустоту. С жутким воем сверху вниз просвистело нечто огромное и ужасное на вид. Эрн извернулся, едва улизнув от пары щелкающих черных зубьев. Извиваясь и трепыхаясь, он соскользнул в холодную воду, погрузившись в нее с головой.

В воде жили другие обитатели. Со всех сторон Эрн видел их неясные очертания. Некоторые походили на него самого: студенистые козявки с выпуклыми глазами и вытянутыми черепами, с тонкими жгутиками для будущих гребешков. Другие были покрупнее, с плотной серебристо-серого цвета шкуркой, четко намеченным гребешком и с уже сформировавшимися ручками и ножками. Эрн встрепенулся, проверяя свои руки и ноги, и поплыл, сначала осторожно, потом все более уверенно. Появилось чувство голода, и он начал есть — личинок, почки на корнях тростника, прихватывая где попало и что попало.

Так Эрн вступил в свое детство, постепенно постигая премудрость водяного мира, Эрн потихоньку рос, не замечая, как идет время. Да и само понятие времени, пожалуй, не имело смысла в этом, не подверженном никаким изменениям, мире, где царил вечный полумрак.

На мелководье почти ничего не происходило, если не считать случаев трагической гибели самых маленьких водянчиков. Играя и резвясь, они могли, забыв об опасности, отплыть далеко от берега, где их подхватывало течение и уносило прочь, к штормовой завесе. Хищные птицы время от времени утаскивали малышей-водянчиков, пригревшихся на поверхности воды. Но страшней всего был людоед, который обитал в одной из проток: грубое существо с длинными руками, плоским лицом и четырьмя костистыми гребнями на верхушке черепа. Однажды и Эрн чуть не стал его жертвой. Притаившийся у корней тростника, людоед неожиданно выскочил из своего укрытия, и Эрн едва не угодил в тесные объятия чудовища. По счастью, он вовремя почувствовал колебания воды и успел удрать, выдернув ногу из страшной клешни. Вопя, как ненормальный, хищник бросился в погоню, но тут ему попался на глаза один из приятелей Эрна, с которым тот рое с самого рождения. Метнувшись в сторону, людоед схватил разиню и опустился на дно, пережевывая добычу.

Когда Эрн подрос достаточно, чтобы не бояться хищных птиц, он стал много времени проводить на поверхности воды, знакомясь с надводным миром. Открывавшаяся перед ним величественная картина приводила Эрна в полный восторг, хоть он и не понимал ровным счетом ничего из того, что видел. Небо было затянуто тусклой серой мглой, что-то поблескивало над морем, все оставалось неизменным, разве что ветер пригонит облачко или прольется дождь. Совсем рядом было болото: протоки, которые обтекали пологие островки, сплошь поросшие бледным тростником, черными кустами с крайне хилыми и спутанными ветвями, с тонкими вытянутыми стволами. Вдали висела стена черной мари. Со стороны моря горизонт был затянут завесой облаков и дождя, часто озаряемой вспышками молний. Стена мари и стена шторма шли параллельно друг другу, очерчивая собой границы области посередине.

Водянчики постарше часто собирались вместе на поверхности воды. Их можно было разделить на два вида. Чаще встречались тонкие и гибкие водянчики с одним гребнем на узком костистом черепе и выпуклыми глазами. Имея живой и непоседливый характер, они часто затевали свары и молниеносные драки, которые заканчивались так же быстро, как и начинались, Среди них были и мальчики, и девочки, примерно в одинаковом числе.

Водянчики с двумя гребнями на голове встречались гораздо реже и по всем статьям отличались от водянчиков первого вида: глаза не такие выпуклые, голова и тело широкие и массивные, спокойный, уравновешенный характер. К проделкам одногребешковых они относились с явным неодобрением.

Хотя гребешок у Эрна еще не вполне сформировался, он считал, что относится к этой, второй разновидности: все же Эрн среди остальных был в числе самых крупных и коренастых. Половое развитие у него шло медленно, но он явно походил на мальчика. Самые старшие из водянчиков, как одно- так и двухгребешковые, немного умели говорить, хотя было неясно когда и где они этому научились. Настала пора, и Эрн довольно быстро освоил язык. С тех пор он любил посплетничать в хорошей компании, подолгу обсуждая события, происходившие на морской отмели.

Штормовая завеса, с частыми всполохами молний, привлекала к себе его внимание, но детвору больше интересовали болото и земля за ним, где, как они знали благодаря передаваемым из уст в уста преданиям, ждала их будущая судьба — среди людей.

Иногда они видели, как люди раскапывали прибрежный ил в поисках камбалы или бродили среди тростников но своим неведомым делам. В такие моменты все водянчики, повинуясь какому-то непонятному чувству, моментально прятались в воду. Только некоторые, самые отважные из одногребешковых, выставив из воды одни глаза, заворожено следили за людьми и тем, что они делали.

Каждое появление людей вызывало среди водянчиков оживленные споры. Одногребешковые утверждали, что все станут людьми и выйдут на сушу. Это, по их понятиям, было верхом блаженства. Двухгребешковые, настроенные более скептически, соглашались, что водянчики могут выйти на сушу — в конце концов это не противоречило легендам — ну а что потом? Предания умалчивали об этом, и обсуждение становилось беспредметным.

Много позже Эрну довелось увидеть людей совсем близко. Обыскивая дно в поисках рачков, он услышал громкие ритмичные всплески и, посмотрев вверх, разглядел три большие, высокие фигуры. Великолепные создания! Они плыли с такой быстротой и грацией, что даже людоед побоялся бы оказаться у них на пути. Эрн на некотором отдалении последовал за людьми, поражаясь собственной храбрости: как это он осмелился подплыть так близко, ведь его могут обнаружить. А здорово было бы, думал он, заговорить с этими людьми, разузнать о жизни на берегу...

То и дело выскакивая из воды, люди появлялись в разных местах, внимательно разглядывая кучки играющих ребятишек, а те, остолбенев от неожиданности, пялили на них изумленные глаза.

И тут произошло нечто ужасное.

Среди двухгребешковых был один, самый крупный и тяжелый водянчик, который обладал почетным правом давать имена своим приятелям: его так и звали — Зим-дающий-имена. Эрн, тоже получивший свое имя от Зима, буквально преклонялся перед его умом и жизненным опытом.

И вот случилось так, что Зим ненароком, не подозревая о присутствии людей, оказался поблизости и попался им на глаза. Издавая резкие гортанные крики, люди, перепугав бедного Зима до потери сознания, разом нырнули под воду. После минутного замешательства тот бросился наутек. Люди устроили настоящую охоту за Зимом: кидаясь из стороны в сторону, они гонялись за ним с явным намерением захватить в плен. Обезумевший от ужаса Зим слишком далеко отплыл от берега, где течение подхватило его и унесло в направлении штормовой завесы.

Что-то гневно выкрикивая, люди поплыли к берегу, вспенивая воду сильными взмахами рук и ног.

Охваченный непреодолимым любопытством Эрн проследовал через большую протоку к отлогому илистому берегу. Увязая в грязи, люди шли по берегу, пробираясь среди тростников. Эрн, все еще дрожа от пережитого волнения, медленно плыл вперед. Как же были могущественны, удивлялся он, эти существа, что загнали до смерти Зима-дающего-имена. Земля была близко; отпечатки человеческих ног отчетливо выделялись на прибрежной грязи: куда же они вели? Какие удивительные неизведанные дали открывались за грядой тростника?

Эрн приостановился около берега, опустился на корточки и попытался пойти. Ноги казались вялыми и непослушными, только ценой больших усилий он был способен передвинуть их. Тело, лишенное поддержки воды, стало грузным и неуклюжим. Со стороны тростников послышались изумленные выкрики. Ноги Эрна неожиданно обрели подвижность и, вихляя из стороны в сторону, понесли его вниз по берегу. Он плюхнулся в воду, изо всех сил устремившись назад к протоке. Следом, баламутя воду, шли люди. Эрн нырнул в сторону и спрятался за кучей гниющего тростника. Люди продолжали спускаться к воде, покинув отмель, которую они уже бесплодно прочесали вдоль и поперек.

Эрн затаился в своем убежище. Люди вернулись, пройдя совсем близко, на расстоянии вытянутой руки от укрытия Эрна, так что он мог видеть их блестящие глаза и темно-желтую полость рта, когда, задыхаясь, они жадно ловили ртом воздух. Худощавые тела, яйцеобразная форма головы с одним гребнем наверху — они совсем не походили ни на Эрна, ни на Зима, но скорее на одногребешковых водянчиков. Они были другой породы! Эрн не был человеком! В полной растерянности вернулся он на отмель, снедаемый тягостным чувством разочарования.

Да, теперь все было иначе. Исчезла невинная легкость прошлой жизни; какое-то предчувствие, витающее в воздухе, отравляло прежнее приятное времяпровождение. Эрн обнаружил, что все его внимание приковано к берегу и ему трудно думать о чем-нибудь другом. На одногребешковых ребятишек, своих прежних партнеров по играм, он поглядывал с возникшей вдруг настороженностью: они стали казаться странными, не похожими на него. И те, в свою очередь, наблюдали за двухгребешковыми детьми с недоверием, вспархивая испуганной стайкой всякий раз при приближении Эрна или кого-нибудь из его компании.

Эрн стал угрюмым и необщительным. Старые забавы остались в прошлом, и не было им замены.

Дважды люди вновь появлялись на мелководье, но все двухгребешковые ребятишки, и Эрн в том числе, прятались среди камышей. После этого, по-видимому, люди утратили к ним интерес и наступил период жизни более или менее похожий на прежний.

Но уже повеяло новыми переменами. Береговая полоса постепенно заполняла собой все помыслы Эрна: что находится за тростниковыми островами, между ними и Стеной Мрака? Где, в каком таинственном окружении живут люди? Тщательно хоронясь от чудовища, чтобы не угодить ему в лапы, Эрн переплыл самую большую из проток. По ту сторону находились острова, заросшие бледным тростником, изредка попадались черные деревья, у которых ствол и ветви переплелись в каком-то диковинном ажурном узоре, или шарообразные кусты со спутанными ветвями, такими хрупкими, что рассыпались от прикосновения. Протока ветвилась, открывая новые бухточки, отражающие серое хмурое небо, и, наконец, сужалась, превращаясь в черную илистую канаву.

Эрн побоялся плыть дальше: он оказался бы в западне, вздумай кто-нибудь преследовать его. И в этот момент странное желтое существо, покрытое множеством позвякивающих чешуек, повисло у него над головой. Выследив Эрна, оно замерло в свободном парении, дико улюлюкая. Эрну показалось, что вдали слышна перекличка грубых голосов — люди! Он развернулся и поплыл назад тем же путем, что прибыл сюда, сопровождаемый сверху побрякивающей птицей. Эрн нырнул под воду, улепетывая в протоку во все лопатки. Немного погодя он всплыл и осторожно выглянул из воды. Желтая птица, описывая беспорядочные круги, металась над местом, где он скрылся; ее воющие трели, ослабевая, переходили в жалобные стоны.

Довольный собой Эрн вернулся на отмель. Теперь ему стало ясно, что он должен научиться ходить, если хочет выйти на берег. Переполошив всех своих приятелей, даже невозмутимых двухгребешковых водянчиков, Эрн, продираясь через илистую грязь, начал выбираться на берег близлежащего острова, и там, среди тростников, тренировать свои ноги. Дело потихоньку двигалось, и однажды Эрн обнаружил, что уверенно шагает, хотя он по-прежнему не осмеливался выбираться на землю за островками. Пока что он все еще плавал вдоль побережья, так что штормовая завеса оставалась справа, а берег слева. Вновь и вновь он совершал вылазки, каждый раз осмеливаясь заходить все дальше.


Штормовая полоса оставалась неизменной — все та же завеса дождя и густого тумана, пронизанная вспышками молний. Со Стеной Мрака тоже ничего не происходило: кромешная тьма на горизонте плавно переходила в привычно хмурое серое небо над головой. Узкая полоса земли простиралась вдаль, и не было видно ей конца. Эрн увидел новые болота, тростниковые островки, пласты прибрежной грязи, усаженные острыми обломками камней. Береговая линия изгибалась, отклоняясь в сторону Стены Мрака, в образовавшуюся воронку пролива несла свои студеные, почти ледяные воды какая-то река.

Эрн, подплыв к берегу, на четвереньках выбрался на гальку, встал, пошатываясь, на еще не окрепшие ноги. Через пролив и дальше, насколько мог охватить взор, тянулись одни болота и острова и терялись вдали. Куда ни погляди — ни одной живой души. Эрн — крохотная серая фигурка на полоске гравия — стоял один-одинешенек, покачиваясь на подгибающихся ногах и пристально разглядывал окружающий пейзаж. Река круто поворачивала и пропадала в темноте. Вода в устье была нестерпимо холодна, течение очень быстрым. Эрн решил дальше не идти.

Он соскользнул в море и вернулся той же дорогой, что пришел сюда.

Возвратившись на родную отмель, Эрн занялся своими обычными делами: выискивал на дне рачков, дразнил людоеда, всплывал на поверхность воды, стараясь не попадаться людям на глаза, учился ходить по земле. Во время одного из таких посещений берега ему случайно открылось необычайное зрелище — женщина, которая откладывала в грязь яйца. Притаившись в зарослях тростника, Эрн зачарованно наблюдал за ней. Женщина была поменьше, чем мужчины, и лицо у нее было не такое грубое, хотя гребень на голове выделялся так же отчетливо. Она была закутана в темно-красную матерчатую шаль — первая одежда, которую увидел Эрн, и он поразился утонченному изяществу человеческого образа жизни.

Женщина еще немного повозилась, заканчивая свои дела. Когда она ушла, Эрн вылез из укрытия, чтобы осмотреть яйца. Они были надежно укрыты от хищных птиц слоем грязи и маленьким, аккуратно сплетенным из тростников, навесом. В гнезде было три кладки, в каждой — по три яйца, осторожно отделенных друг от друга прослойкой мягкого ила.

Так вот, подумал Эрн, откуда берутся водянчики. Он припомнил обстоятельства собственного рождения; вне всякого сомнения, сам он тоже появился на свет из такого же, как эти, яйца. Приведя в порядок грязь и навесик, Эрн оставил яйца в том виде, как он их обнаружил, и вернулся к воде.

Шло время. Люди больше не приходили. Эрн никак не мог понять, почему это люди, раньше так живо интересовавшиеся водянчиками, теперь вдруг охладели к их жизни. Но это было выше его понимания!

Им опять овладело мучительное беспокойство. Непоседливый Эрн резко отличался от своих приятелей: никто из них даже носа не смел высунуть за пределы отмели.

Он снова отправился в плаванье вдоль берега, на этот раз штормовая завеса была уже у него с левой стороны. Он пересек протоку, в которой обитал людоед. Увидев Эрна, тот угрожающе цыкнул ему вслед. Эрн заторопился, хотя он уже вырос настолько, что давно не боялся людоеда: тот предпочитал нападать на более мелких.

Берег с этой стороны мелководья был гораздо интереснее и разнообразнее, чем тот, который уже обследовал Эрн. Путь его лежал мимо трех высоких островов, на вершине поросших разнообразной растительностью: черными причудливо изломанными деревьями, стеблями с бутонами розовых и белых лепестков, охваченных черной чашечкой, стволами, покрытыми глянцевыми пластинками, — ближе к вершине они незаметно переходили в буйную поросль серой листвы... Затем острова кончились, и прямо из моря вырос материк. Эрн, спасаясь быстрых течений, плыл, прижимаясь к берегу, и неожиданно наткнулся на галечную косу, выступающую в море. Он выбрался на берег и оглядел открывшуюся его глазам картину. Деревья, с кроной, по форме напоминающей зонтик, стояли плотной стеной на отлогом склоне, который потом, круто поднимаясь вверх, переходил в каменистый утес, увенчанный черными и серыми растениями на самой верхушке — самое грандиозное зрелище из всего, что раньше доводилось видеть Эрну.

Он скользнул в воду, поплыл дальше. Ландшафт становился менее интересным, плоским и болотистым. Эрн переплыл отмели черной слизи, сплошь кишевших желто-зелеными волокнами, от которых он старался держаться подальше. Чуть позже он услышал воинственное шипение и, поглядев в море, увидел огромного белого червя, скользящего по воде. Эрн затаился, червь проскочил мимо и скрылся из глаз. Эрн продолжил свой путь. Он плыл без устали вперед, пока береговая линия, как и в прошлый раз, не прервалась устьем реки, вытекающей из темноты. С трудом выкарабкавшись на берег, Эрн огляделся по сторонам: лишь кое-где клочья коричневого лишайника нарушали однообразие унылого пейзажа. Река, к устью которой он вышел, казалась еще шире и быстрее, чем та, что встретилась ему в прошлый раз; на поверхности плавали куски льда. Пронзительный ветер дул в сторону штормовой завесы, заметая поле отдаленными белыми холмиками. Противоположный берег, едва различимый, производил такое же мрачное впечатление. Узкой полосе не было видно конца, казалось, она так и будет тянуться до скончания века между стенами мрака и шторма.

Эрн возвратился на отмель, не вполне удовлетворенный тем, что узнал. Да, он видел чудеса, неизвестные его собратьям, но разве он чему-нибудь научился? Ничему! Его вопросы так и остались без ответа.

И все же происходили перемены, этого нельзя было не замечать. Уже вся группа Эрна жила на поверхности воды, дышала воздухом. Похоже, что Эрн своей любознательностью нарушил душевный покой своих приятелей, и они теперь дружно таращили, глаза со слабыми проблесками мысли в сторону земли. Мальчики и девочки вдруг обнаружили, что отличаются друг от друга, и пошли сплошные амуры и любовные игры, от которых с презрением воротили нос двухгребешковые ребята с недоразвитыми половыми органами. Менялся внешний вид водянчиков, и менялось их поведение: они стали задирать друг друга, обмениваясь насмешками и колкостями, порой дело доходило до драки. Эрн причислял себя к двухгребешковым детям, хотя, исследуя свою собственную голову, он находил лишь неотчетливые бугорки и впадины, что приводило его в некоторое замешательство.

Явственно ощущалась неизбежность грядущих перемен, но все же приход людей захватил врасплох водянчиков.

Около двух сотен людей спустились по протокам и поплыли, окружая отмели. Эрн и еще несколько ребят моментально забрались в тростниковые заросли острова и притаились там. Остальные, сбившись в кучу, возбужденно кружили на месте. Люди орали, шлепая по воде руками, бросаясь из стороны в сторону, они, как пастухи овец, загоняли ребят в протоку, которая вела к взморью, покрытому сухой грязью. Там их перебирали и сортировали, отправляя на берег тех, кто покрупнее, а пацанятам и всякой мелюзге позволяли вернуться на мелководье. Особую радость и ликование люди проявляли, когда им попадались двухгребешковые дети.

Селекция закончилась. Пленные ребятишки были выстроены в колонну и, пошатываясь, отправились гуськом по тропе. Тех, у кого ноги еще не окрепли, люди несли сами.

Эрн, держась на приличном расстоянии, во все глаза следил за происходящим. Когда люди скрылись из виду, он, выбравшись из своего укрытия, вскарабкался на взморье, провожая взглядом уходящих друзей. Что же теперь делать? Вернуться на отмель? Прежняя жизнь казалась пресной и безвкусной. Сам он не отважился бы явиться к людям. Они были одногребешковые... грубые... резкие. Что оставалось делать? Эрн колебался, стоя на распутье между сушей и водой, и, наконец, печально распростился со своим детством — отныне он будет жить на берегу.

Он сделал несколько шагов по тропе, остановился, прислушиваясь.

Тишина.

Эрн осторожно пошел дальше, готовый, при малейшем шорохе, сигануть в подлесок. Почва под ногами становилась все тверже, тростники пропали, и вдоль дороги выстроились черные благоухающие деревья саговника. Над головой у него изгибались тонкие ивовые ветви: эфемерные листики, покрывавшие их, как воздушные шарики были готовы взмыть вверх при малейшем прикосновении. Эрн шел все осторожнее, все чаще останавливался, прислушиваясь. Что, если он наткнется на людей? Не убьют ли его? Эрн заколебался, даже оглянулся на дорогу... Решение было принято — он продолжил путь.

Где-то неподалеку послышался шум. Эрн кубарем скатился с дороги, распластался за каким-то пригорком. Никто не появился. Прячась за стволами саговника, Эрн продвигался вперед, и вдруг сквозь черные веерообразные листья деревьев он увидел деревню, где жили люди — чудо изобретательности и мастерства! Поблизости стояли высокие корзины с едой, чуть поодаль — ряды каких-то сооружений, похожих на стойла. Под навесами из пальмовых листьев, подпертых жердями, стояли горшки с краской и жиром, висели свернутые в кольца веревки. Желтые птицы-звонари, усевшись под крышей, как на насесте, наполняли воздух беспрестанным шумом и клекотом. Корзины и навесы, обращенные открытой стороной к большому помосту, окружали его со всех сторон. Там сейчас происходил обряд несомненной важности и значимости. На помосте стояли четверо мужчин в набедренных повязках, сплетенных из листьев, и четыре женщины, облаченные в темно-красные шали и высокие головные уборы, украшенные чешуйками птицы-звонаря. Рядом с помостом жалким серым комочком сгрудились одногребешковые дети — лишь изредка в плотной массе тел вспыхивали чьи-то глаза или напряженно подрагивал гребешок.

Детей поочередно поднимали на помост; стоявшие там четверо мужчин самым тщательным образом обследовали каждого из них. Большую часть мальчиков после осмотра отпускали и отправляли вниз, в общую кучу; отверженных, примерно каждого десятого, убивали ударом каменного молота и устанавливали тело лицом, обращенным к штормовой завеса. Девочек посылали на другой конец помоста, где их встречали четыре женщины. Они по очереди осматривали каждую из дрожащих девочек: около половины отпускали с помоста и под охраной одной из женщин отводили в будку; примерно каждую пятую метили мазком белой краски по голове и посылали в соседний загон, где уже содержались под стражей двухгребешковые дети. Оставшимся — удар молота. Трупы устанавливали лицом к стене мрака.

Над головой Эрна заполошно заверещала птица-звонарь. Он стрелой кинулся в заросли. Птица парила у него над головой, раскинув чешуйчатые крылья. Окружив кольцом кусты, люди гоняли Эрна взад и вперед, пока, в конце концов, не захватили в плен. Его приволокли в деревню и с торжеством вытолкнули на помост, что-то при этом возбужденно и удивленно выкрикивая. Четверо жрецов, или как они там назывались, окружили Эрна, чтобы провести освидетельствование. Последовал новый взрыв испуганных и изумленных криков. Жрецы остановились в замешательстве, затем, что-то побубнив промеж себя, дали знак женщинам-жрецам. Молот уже был принесен, но не поднят. Из толпы на помост запрыгнул какой-то человек, заспорил со жрецами. Они еще раз подробнейшим образом занялись изучением головы Эрна, перешептываясь между собой. Потом один из них принес нож, а другой крепко стиснул Эрну голову. Ножом провели вдоль всего черепа, сначала по середине левого гребня, потом правого, образуя два приблизительно параллельных надреза. Оранжевая кровь залила Эрну лицо, он сжался и окаменел от боли. Одна из женщин принесла горстку какой-то пакости и втерла ее в рану.

Эрн, набычившись, смотрел исподлобья, ничего не соображая от боли и страха.

Его подвели к будке и затолкали внутрь. Через отверстия будки продели прутья и затянули ремни.

Эрн наблюдал за окончанием церемониала. Трупы расчленили, сварили и съели. Меченные белой краской девочки были построены в колонну вместе со всеми двухгребешковыми детьми. Эрн всегда считал, что принадлежит именно к этой группе. Почему же, удивлялся он, тогда его не включили в эту колонну? Почему сначала ему угрожали молотом, а потом поранили ножом? Уму непостижимо!

Девочек и двухгребешковых ребят строем увели через кустарник. Остальные девочки без особых хлопот стали членами общества. Мальчики же сначала прошли предварительную подготовку. Каждый мужчина взял под опеку одного из мальчиков и провел с ним курс обучения. Чему их только не учили: как вести себя в обществе и как завязывать узлы на веревках, как обращаться с оружием и подавать голосом условные сигналы, языку, танцам...

Эрну уделялось совсем мало внимания. Кормили его нерегулярно, от случая к случаю. По неизменному виду вечно хмурого и серого неба невозможно было определить, сколько времени он уже провел в заключении, да, на самом деле, представление о времени как о последовательности конечных промежутков было чуждо сознанию Эрна. Он не впал в апатию и уныние лишь потому, что мог присутствовать при процессе обучения, происходившем в примыкающих кабинках — одногребешковых мальчиков учили языку и правилам поведения. Эрн освоил язык гораздо раньше, чем они, слушая эти уроки; он уже умел немного разговаривать со своими двухгребешковыми приятелями на этом языке в своем далеком прошлом, тихом и безмятежном. Две раны на голове Эрна окончательно зажили, оставив параллельные шрамы зарубцевавшейся кожи. Черные пушистые гребни созрели и как бы пустили побеги, покрывая пухом всю его голову.

Никто из его прежних приятелей не обращал на Эрна никакого внимания. Они до мозга костей прониклись обычаями деревенского быта, и старая жизнь на мелководье слетела с них как шелуха. Наблюдая, как они вышагивают мимо его тюрьмы, Эрн обнаружил, что теперь его бывшие приятели очень отличались от него самого. Они стали тонкими, гибкими, проворными, похожими на высоких точеных ящерок. Сам Эрн был шире и грубее чертами лица, с более крупной головой и жесткой плотной кожей, гораздо темнее, чем у них, цветом. Сейчас он уже был почти такого же роста, как люди, хотя вовсе не такой мускулистый и подвижный — когда возникала необходимость, люди двигались легко и быстро.

Пару раз Эрн, впав в бешенство, хотел разломать прутья своей будки, но за эти выходки его исколотили палкой, тем дело и кончилось, и он отступился от своих бесполезных попыток. Эрн стал вялым и капризным. Будки с обеих сторон использовались теперь только для совокупления, и Эрн наблюдал за происходящим бесстрастно и внимательно.

Наконец будку открыли. Эрн вихрем вылетел оттуда, рассчитывая ошеломить захватчиков и обрести свободу, но его схватили и обвязали веревкой вокруг тела. Не церемонясь, его вывели из деревни.

Люди ничем не выдавали своих намерений. Понукая Эрна пинками, они тащили его через черный кустарник в направлении, известном как Левое Море: как было ясно из названия, море находилось слева от деревни. Извилистая дорога вела в глубь суши, поднимаясь на пригорки и опускаясь в сырые, заболоченные низины, сплошь заросшие черными дендронами.

Впереди показалась большая роща зонтичных деревьев, высоких и величественных. Каждое из них имело ствол толщиной с человеческое тело, и над ним колыхалась крона, такая огромная, что листьев ее хватило бы на обшивку полудюжины будок, вроде той, в которой томился в заключении Эрн.

Здесь явно кто-то поработал. Часть деревьев была срублена, стволы очищены и аккуратно уложены штабелями, листья нарезаны на прямоугольные кусочки и нанизаны на веревку. Стойки, поддерживающие бревна, были выстроены с педантичной скрупулезностью, и Эрн терялся в догадках, кто же мог проделать такую тонкую работу; во всяком случае, не люди из той, уже знакомой ему, деревни, — ее устройство даже Эрну казалось бестолковым.

Путь лежал дальше, через лес: дорога стала прямой и ровной, как струна, с обеих сторон ее шли параллельные ряды белых камней — техническое достижение, далеко превышающее возможности этих людей, думал Эрн.

Люди забеспокоились, стали вести себя тише и осторожнее. Эрн пытался упираться, уверенный, что, хрен редьки не слаще: что бы ни задумали люди — ему это не сулит ничего хорошего. Но, волей-неволей, он толчками продвигался вперед.

Дорога круто повернула, проходя по низине между рощами саговника с темно-коричневыми перистыми листьями, и оборвалась на поле, поросшем белым мягким мхом. В центре поля стояла огромная, величественная деревня. Люди, остановившись в полумраке чащи, презрительно фыркали и плевались, сопровождая все это неприличными жестами. Эрн так полагал, что их поведение вызвано завистью, ибо деревня, стоявшая на лугу, не шла ни в какое сравнение с той, где жили его захватчики — так же, как их деревню нельзя было даже сравнивать со средой обитателей мелководья.

Там было восемь прямых, как по струнке выверенных, рядов хижин, построенных из распиленных досок — для красоты или для каких-нибудь тайных символических целей они были разрисованы узорами голубых, каштановых и черных цветов. С обоих концов центральной улицы, обращенных в стороны Левого и Правого Морей, стояли огромные сооружения с высокими остроконечными крышами, покрытыми дранкой — дощечками из местных пород деревьев. Бросалось в глаза отсутствие беспорядка и мусора, эта деревня, в отличие от той, где жили одногребешковые люди, имела чрезвычайно опрятный вид. Позади деревни возвышался большой утес, который Эрн приметил еще во время своего путешествия вдоль побережья.

На краю луга стоял ряд из шести столбов, и к ближайшему из них люди привязали Эрна.

— Это деревня Вторых, — объявил один из людей, — они вроде тебя самого. Не вздумай говорить, что мы разрезали тебе кожу на голове, а то тебе не поздоровится.

Они отошли назад, скрывшись в зарослях ползучих растений. Эрн изо всех сил старался освободиться, убежденный, что в любом случае будущее не сулит ему ничего хорошего.

Жители деревни заметили Эрна. Десять человек пошли через луг. Впереди шли четверо Вторых, вышагивая нарочито важно и степенно, в сопровождении шести молоденьких Первых-девушек, одетых в плащи, подбитые листьями зонтичных деревьев; нельзя было не отметить их изысканные манеры. Девушек прекрасно вымуштровали, они уже больше не двигались с присущими им от природы игривыми телодвижениями, но шли, заученно подражая осанке Вторых. Зачарованный Эрн не отрывал глаз от шествия. Действительно, Вторые казались одной породы с ним, крепче и тяжелее, чем остроголовые Первые.

Те двое, что шли впереди, казались облеченными властью примерно в равной степени. Они походили на священнослужителей, и их одеяния — украшенные бахромой шали черного, коричневого и пурпурных цветов, туфли из серой пленки с металлическими застежками, филигранные металлические наколенники — все это было тщательно продумано и искусно сделано. У того, что шел со стороны Стены Шторма, были блестящие металлические гребни на голове, у другого, шедшего со стороны Стены Мрака — двойной ряд высоких черных перьев. Вторые за их спиной выглядели менее представительно. Они были в шапках с множеством мудреных складочек и сборок, в руках держали алебарды, втрое превышающие их собственный рост. Завершали шествие Первые-девушки, они несли какие-то тюки. Эрн помнил этих девушек еще со времен своего детства, некоторые были из тех, кого увели после обряда селекции. Девушки были одеты в желтые шапки, желтые шали, желтые сандалии; кожу на лице украшали темно-красные и желтые пятнышки. Сохраняя строгий и неприступный вид, они шли мелкой, семенящей походкой.

Вторые, те, что были поважнее с виду, осмотрели Эрна, встав по обеим сторонам, с напыщенным и самоуверенным выражением лица. Оруженосцы при этом держали его, скорчив зверские рожи. Девушки скромно потупили глазки. У Вторых, когда они увидели двойной ряд зарубцевавшейся кожи на голове Эрна, просто глаза на лоб вылезли от изумления. Приговор прозвучал весьма двусмысленно: «Он кажется нормальным, если не считать слишком крупного тела и неправильных гребней».

Один из оруженосцев, прислонив алебарду к столбу, развязал Эрна, который уже прикидывал, как бы ему отсюда дать деру. Второй, тот, что был с металлическими гребнями, спросил Эрна:

— Ты говоришь?

— Да.

— Надо говорить: «Да, Наставник Слепящей Бури» — так положено.

Вторые выглядели так странно и загадочно, что это последнее высказывание почти не удивило Эрна Он решил, что, пожалуй, не повредит, подчинившись всем требованиям, осторожно завязать с ними отношения. Несмотря на чопорный и спесивый вид, Вторые, похоже, не замышляли ничего дурного. Девушки разложили тюки рядом со столбами — как оказалось, это было вознаграждение Первым людям.

— Ну-ка пройдись, — скомандовал тот, что был в черном султане из перьев. — Следи за ногами, иди правильно! Не размахивай руками — должным образом, соответственно Положению.

— Да, Наставник Слепящего Шторма.

— Ты должен обращаться ко мне так: Наставник Холодной Тьмы.

Охваченный страхом и смятением, Эрн перешел поляну, заросшую бледным мхом. Тропа, обозначенная теперь рядами черных камней и усыпанная черным блестящим от влаги гравием на две равные части делила поляну, которую со всех сторон окружали высокие деревья с темно-коричневыми веерообразными листьями. Первыми шли Наставники, затем Эрн, следом за ним оруженосцы, завершали процессию шесть Первых-девушек.

Тропа соединялась с главной улицей деревни, которая выводила в центр прямоугольной площади, вымощенной деревянными плитками. На площади, со стороны Стены Мрака, стояла высокая черная башня, обвешанная множеством странных черных предметов; со стороны Стены Шторма — точно такая же белая башня, увешанная символическими изображениями молний. На другой стороне площади, в широкой части улицы стоял длинный двухэтажный дом, куда привели Эрна и выделили ему место в спальном корпусе.

Третья пара Вторых, рангом повыше оруженосцев, но ниже Наставников, — Учитель Слепящей Бури и Учитель Холодной Тьмы — взялись за обработку Эрна. Его вымыли, умастили маслом и снова с недоумением подвергли осмотру рубцы на голова Эрн начал подозревать, что стал жертвой махинаций Первых, — чтобы продать его Вторым, они состряпали ему фальшивые двойные гребни, а на самом деле он был просто не совсем обычной разновидностью Первых. К тому же его половые органы гораздо больше походили на те, что были у Первых людей, чем на двуполые или, возможно, атрофированные гениталии Вторых. Это обстоятельство привело его в еще большее, чем раньше, беспокойство, и Эрн почувствовал облегчение, когда учителя принесли шапку и шаль.

Наполовину покрытая серебряными чешуйками, наполовину черными птичьими перышками, шапка укрыла гребни на голове, а перекинутая через грудь и подхваченная поясом в талии шаль — его срамные места.

Эрну пришлось разбираться в целом ворохе мелких подробных сведений о том, как следует себя вести в деревне Вторых, в частности, как правильно пользоваться шапкой. «Положение требует, чтобы ты, участвуя в подготовительных к церемониалу действиях, надевал шапку, обращая ее черной стороной в сторону стены Ночи, а серебряной — в сторону Хаоса. Если ритуал или другая необходимость требуют этого, переворачивай шапку», — говорили ему.

Это были еще цветочки по сравнению с остальными правилами, которые требовалось соблюдать.

Учителя обнаружили много достойного критики в поведении Эрна и его внешности.

— Вы выглядите более крупным и угловатым, нежели другие ученики, — заметил Учитель Слепящей Бури. — Подпорченная голова сказывается и на всех, остальных ваших качествах.

— Мы вас подробно обучим всему, чему надо, — говорил Учитель Холодной Тьмы, — а пока выкиньте из головы все, что знали прежде.

Еще с десяток других молодых Вторых, в том числе и четверо из бывшей компании Эрна, обучались там же премудростям. Эрн редко встречался с ними, так как обучение шло по индивидуальной программе. Он был прилежным учеником и с легкостью усваивал знания, получая скупые и редкие похвалы за свое усердие. Когда он достаточно поднаторел в простых вещах, то был допущен к изучению религии и космологии.

— Мы — обитатели Узкой Полосы, — заявлял Учитель Слепящей Бури. — И нет ей ни конца ни края! Почему можно утверждать это столь уверенно? Потому что противоположные принципы Бури и Холодной Тьмы, как известно, являются божественными, а значит, бесконечными. Следовательно, Узкая Полоса — область сопоставления — по той же причине бесконечна.

Эрн решил задать вопрос:

— Что находится по ту сторону Стены Шторма?

— Не существует такого понятия «та сторона». Есть только ХАОС БУРИ, озаряющий тьму молниями. Это мужское начало. ХОЛОДНАЯ ТЬМА — это женское начало. Она принимает в себя яростное и пылкое мужское начало и усмиряет его. Мы — Вторые — впитали в себя каждое из этих начал, соединили их и уравновесили, и тем самым возвысились над ними.

В другой раз Эрн затронул тему, которую всегда учителя обходили стороной:

— Вторые-женщины не откладывают яйца?

— Нет никаких Вторых-мужчин и Вторых-женщин. Мы зарождаемся путем вмешательства двуликого божества, при этом происходит воссоединение двух яиц в кладке Первой-женщины. Мужские и женские яйца противоположны по своей сути, и поэтому продукт слияния соседних яиц есть двойственное — нейтральное и бесстрастное существо, что символически отображает пара черепных гребней. Первые-мужчины и Первые-женщины неполноценны и постоянно испытывают потребность в совокуплении, только их слияние порождает настоящих людей — Вторых.

Эрн ясно видел, что его вопросы смущают Учителей, и он отказался от дальнейших расспросов, не желая лишний раз выделяться на общем фоне. Во время обучения Эрн заметно вырос. Гребни зрелости разрослись по всей голове, а половые органы развились еще больше. И то и другое, к счастью, было прикрыто шапкой и шалью. Этими своими качествами он сильно отличался от всех других Вторых, и, если бы Учителя вдруг это обнаружили, то пришли бы по меньшей мере в ужас и смятение.

Но Эрна беспокоило другое, а именно: то возбуждение, которое охватывало его при виде Первых-девушек. Подобные чувства считались низменными! У Вторых не могло быть таких стремлений! Учителя были бы просто в шоке, узнав о наклонностях Эрна. Но если он не Второй — то кто же он тогда?

Эрн пытался усмирить свою горячую кровь прилежными занятиями. Он начал изучать технологии Вторых, которые, так же как и все другие стороны их общественного строя, представляли собой до предела рационализированные своды формальных догм и правил. Он учился методике добычи болотного железа, потом плавить и отливать его в формы, ковать и закаливать. Порой он поражался, насколько значительно развились эти ремесла, ведь эмпиризм, как форма мышления, был противоестествен положениям Дуализма.

Эрн неумышленно коснулся этой темы во время очередного опроса учеников. Присутствовали оба Учителя. Учитель Слепящей Бури пробурчал что-то невразумительное, в том смысле, что, мол, все познание проистекает из двух Основных Начал.

— В любом случае, — констатировал Учитель Холодной Тьмы, — тема неуместна для обсуждения. То, что существует, — существует, и это означает наиболее разумное устройство мира.

— В самом деле, — заметил Учитель Слепящего Шторма, — уже сами факты, на которые вы опираетесь в своих выводах, обнаруживают неупорядоченность мышления, более типичного для Выродков, нежели для Вторых.

— А кто такие Выродки? — спросил Эрн. Учитель Холодной Тьмы нахмурился:

— Вот опять ваш склад ума обнаруживает склонность к. случайным ассоциациям и недовольству авторитетами.

— Помилуйте, Учитель Холодной Тьмы, исполненный почтения к вам, я только хотел узнать природу «неправильного», чтобы я мог отличать ее от «правильного».

— Достаточно того, что все ваше естество пропитано «правильным», независимо от всяких там «неправильностей».

Этой точкой зрения Эрн был вынужден удовольствоваться. Учителя, выходя из класса, оглянулись на него, до Эрна донеслись обрывки их неразборчивого разговора: «... поразительная извращенность...», «... а как же свидетельство черепных гребней...».

В смятении Эрн шагал по спальне взад и вперед. Он не такой, как все другие ученики, — теперь это было ясно.

В трапезной, где Первые-девушки обносили учеников блюдами с едой, Эрн незаметно стал приглядываться к своим товарищам. Ростом и размерами тела он почти не отличался от большинства из них, скорее формой туловища — более вытянутой и обтекаемой у них, более грубой и угловатой у Эрна. Но если он не такой, как все, то к какому же виду он относится? К Выродкам? Кто такие Выродки? Вторые мужского пола? Эрн склонялся к тому, чтобы уверовать в эту теорию, потому что она объясняла его интерес к Первым-девушкам, и он опять обратился к своему приятному занятию: стал разглядывать, как девушки плавно скользят мимо него с подносами. Несмотря на свою Первичную природу, они казались Эрну очень привлекательными.

В задумчивости Эрн возвращался в свою спальню. Мимо проходила Первая-девушка. Эрн зазвал ее к себе в спальню и объяснил, чего он хочет. Она слегка удивилась и обеспокоилась, но не отвергла решительно его притязаний.

— А мы-то считали вас бесполыми... Что подумают другие?

— Ничего не подумают, если ничего не узнают.

— Верно. Но как это сделать? Ведь я Первая, а вы Второй...

— Все на свете либо можно осуществить, либо нет, и пока не попробуешь, ничего заранее сказать нельзя...

— Ну ладно, раз вам так хочется...

Староста, заглянув в спальню, вылупился в немом изумлении: «Что здесь происходит?» Он присмотрелся и как ошпаренный бросился назад, в лагерь, с воплем: «Выродок! Выродок! Здесь, среди нас, Выродок! К оружию, убьем Выродка!»

Эрн вытолкал девушку за дверь.

— Смешайся с толпой и ни в чем не признавайся. Я вижу, что мне надо исчезнуть.

Он выбежал на центральную улицу, озираясь по сторонам. Оруженосцы, поднятые по тревоге, спешно разбирали свои алебарды и строились в шеренги. Эрн воспользовался заминкой, чтобы выбежать из деревни. Вторые бросились в погоню, сотрясая воздух бранью и криками. Дорога, ведущая. к Правому морю, шла через лесные делянки, за которыми сразу начиналось болото. Эрн помчался в сторону Левого моря, по направлению к большому утесу. Петляя среди веерообразных деревьев и зарослей вьющихся лиан, Эрн наконец нашел подходящее укрытие в куче какой-то заплесневелой дряни и дал себе передышку.

Оруженосцы проскочили мимо. Выбравшись из-под завала, Эрн стоял в растерянности, не зная, что же ему теперь делать. Выродок или не Выродок, но он никак не мог объяснить ту злобу, с которой на него напали. Он ничего плохого никому не сделал, да он и не собирался никого обманывать. Во всем виноваты Первые. Это они исполосовали голову Эрна, чтобы продать его Вторым, а с него-то какой спрос?

Не зная, что и думать, Эрн, подавленный и растерянный, побрел к берегу — там он хотя бы мог найти себе еду. Переходя торфяное болото, он опять попался на глаза оруженосцев. Те снова разорались: «Выродок! Выродок! Выродок!» И опять Эрн вынужден был спасать бегством свою жизнь, пробираясь через поваленные стволы в густой чащобе саговника в сторону большого утеса, видневшегося впереди.

Высокая каменная стена преградила путь Эрну: сплошь поросшая черным и коричневым лишайником, похоже, она стояла тут с незапамятных времен. Эрн, выбиваясь из сил и едва дыша, бежал вдоль стены, оруженосцы догоняли, уже совсем близко раздавались их крики: «Выродок! Выродок! Выродок!»

В стене показался пролом. Эрн перескочил на ту сторону, притаился в редком подлеске. Оруженосцы, добежав до пролома, остановились как вкопанные, крики стихли — кажется, они затеяли между собой перебранку.

Эрн обречено ждал, что сейчас его обнаружат и убьют — хилый кустарник был ненадежным укрытием. Наконец один из оруженосцев отважился сунуться в пролом и тут же, испуганно хрюкнув, кинулся назад.

Послышался удаляющийся топот, потом все стихло. Эрн осторожно выбрался из своего убежища и выглянул из дыры. Вторые ушли.

Ну и дела, подумал Эрн, они ведь знали, что он совсем рядом. Он повернулся. На расстоянии десяти шагов огромный человек, самый большой из всех когда-либо виденных Эрном, стоял, опираясь на меч, и следил за ним угрюмым взглядом. Человек по крайней мере в два раза превосходил размерами самого большого из Вторых. Он был одет в просторную хламиду из мягкой кожи, обшлага отсвечивали металлическим блеском. Кожа серая и морщинистая, жесткая как роговица, на суставах рук и ног были костяные выступы, гребни и наросты, что придавало всему его облику вид невероятной силы и мощи. Широкий и тяжелый череп — будто грубо вытесанный топором, глаза — сверкающие кристаллы в глубоко запавших глазницах. Вдоль головы шло три отдельных гребня. Человек медленно шагнул вперед, Эрн отпрянул, но по какой-то причине, неясной самому, удержался от того, чтобы тут же дать стрекача.

— Почему они преследовали тебя? — спросил человек хриплым голосом.

Эрн расхрабрился оттого, что человек сразу не убил его.

— Они назвали меня Выродком и вышвырнули вон.

— Выродок? — Третий осмотрел голову Эрна. — Ты Второй.

— Это все Первые, они разрезали мою голову чтобы сделать рубцы, а потом продали меня Вторым. — Эрн воспрянул духом.

С обеих сторон и в центре, уже почти такие же выпуклые, как рубцы, выросли гребни, всего их было три. Как быстро они вызрели — даже если бы Эрн и не скомпрометировал себя сам, Вторые все равно скоро вывели бы его на чистую воду при первом же удобном случае, когда Эрну пришлось бы снять шапку.

— Мне кажется, я такой же Выродок, как и вы, — сказал он просто.

Третий издал резкий горловой звук:

— Пошли со мной.

Они прошли через рощицу по тропе, которая поднималась на утес, затем свернули в сторону и попали в долину. На берегу пруда возвышался огромный каменный замок. К нему примыкали две башни с крутыми коническими крышами — несмотря на древний возраст и обветшалый вид, постройка произвела на Эрна неизгладимое впечатление.

Через бревенчатые ворота они вошли во внутренний дворик, показавшийся Эрну просто чудом красоты и очарования. В дальнем конце двора было устроено нечто вроде грота: галька, по которой журчала вода, и большая, нависшая над ней, плита. Внутри можно было разглядеть заросли пушистого черного мха, бледные ростки саговника, рядом стояла скамья с подстилкой, сплетенной из мха и тростника. На открытом месте был разведен болотистый садик, источающий ароматы тростника, влажной растительности и смолистого дерева. «Потрясающе, — думал Эрн, — до чего красиво — ни Первым, ни Вторым никогда бы и в голову не пришло сделать что-нибудь такое, что нельзя немедленно было бы употребить в дело».

Третий провел Эрна через дворик в каменную жилую комнату. Как и грот, она была открыта с одной стороны, и внутрь попадали освежающие водяные брызги, пол устлан ковром из спрессованного мха. По обстановке комнаты можно было представить себе быт Третьих: там стояли корзины с едой и кувшины, стол, шкаф с выдвижными ящичками, инструменты и домашняя утварь.

Третий указал на скамью.

— Садись.

Эрн робко повиновался.

— Хочешь есть?

— Нет.

— Каким образом Вторые обнаружили обман?

Эрн без утайки рассказал, при каких обстоятельствах произошло его разоблачение. Третий ничем не выразил своего неодобрения, и Эрн приободрился:

— Я уже давно подозревал, что не Второй, а кто-то другой!

— Да, ты действительно Третий, — сказал его хозяин. — В отличие от нейтральных Вторых, Третьи, безусловно, мужского пола, что и объясняет твое влечение к Первым-девушкам. К сожалению, не существует Третьих-женщин. — Он взглянул на Эрна. — Тебе не рассказывали, как ты появился на свет?

— Из слияния Первых яиц.

— Правильно. Первая-женщина откладывает яйца противоположного пола, по три в кладке. Обычно кладка состоит из мужского-женского-мужского яиц — так устроен ее организм. Оболочка формируется внутри яйцеклада, как только яйцо извергается, сфинктер закрывается, чтобы яйца разделились между собой. Если она растяпа, то будет забывать отделять яйца, и в кладке два яйца окажутся в контакте. Самец прорывается в женскую оболочку, происходит слияние, в результате на свет появляется Второй. Очень редко, но все же иногда случается, когда в контакте оказываются три яйца. Самец сливается с женской особью, потом, укрепившись и увеличившись за ее счет, он прорывается в последнее яйцо и присоединяет оставшегося самца.

Эрн припомнил свои первые ощущения:

— Я был один. Я прорвался в уже слившееся яйцо. Мы долго сражались.

Третий надолго задумался. Эрн уже стал сомневаться, не надоел ли он ему. Наконец Третий произнес:

— Меня зовут Последний Мазар. Теперь, когда ты здесь, я уже больше могу не называться Последним. Я привык к одиночеству, я становлюсь старым и угрюмым. Возможно, тебе не понравится мое общество. В таком случае ты волен сам выбирать, как устроить свою жизнь. Если ты захочешь остаться со мной, я научу тебя всему, что знаю, хотя, наверное, это напрасный труд, — в любой момент Вторые могут собрать огромное войско и убить нас обоих.

— Я остаюсь, — сказал Эрн. — Я ведь ничего не знаю, кроме ритуальных церемоний Вторых, которые мне кажутся совершенно бесполезными. Здесь есть еще Третьи?

— Вторые убили всех… всех, кроме Последнего Мазара.

— И Эрна.

— Да, теперь и Эрна.

— А что находится за реками, вдоль побережья, куда ведут дороги, идущие в сторону Правого и Левого Морей? Там больше нет людей?

— Кто знает... Стена Шторма противостоит Стене Мрака; Узкая Полоса тянется между ними... Как далеко? Кто знает?.. Если она никогда не кончается, то все может быть; возможно, там существуют другие и Первые, и Вторые, и Третьи. Если Узкая Полоса ведет в ХАОС, то тогда, скорей всего, мы единственные..

— Я проплыл вдоль побережий Правого и Левого Морей, пока реки не преградили мне путь, — сказал Эрн. — Узкая Полоса простирается без малейшего признака на то, что где-то есть конец. Я уверен, что она нигде не кончается; в самом деле, трудно представить другую возможность.

— Может быть, может быть, — сказал Мазар грубовато. — Пошли.

Он провел Эрна по замку, мимо мастерских и кладовых, через комнаты, заваленные реликвиями и трофеями, всякой утварью неизвестного назначения.

— Кто пользовался этими диковинными предметами? Здесь было много Третьих?

— Да, когда-то было много, — протянул Мазар голосом хриплым и тоскливым, как завывание ветра. — Это было так давно, что я не могу даже описать словами, сколько прошло с тех пор лет. Я — последний!

— Почему же было так много и так мало осталось теперь?

— О, это грустная история. Племя Первых, которое жило на побережье, отличалось по своим обычаям от Первых, живших в болоте. Этим добрым и кротким народом управлял Третий, который по воле случая появился на свет. Его звали Мена-Прародитель, и он заставлял Первых-женщин нарочно не разъединять яйца в кладке, так что народилось великое множество Третьих. Это была великая эпоха. Нас не удовлетворяла грубая жизнь Первых, размеренное существование Вторых, мы создали новую цивилизацию...

Мы научились использовать сталь и железо, построили этот замок и многие другие; Первые и Вторые учились от нас и процветали.

— Почему же они пошли на вас войной?

— Мы пугали их своей независимостью. Мы вознамерились исследовать Узкую Полосу. Мы прошли много лье в сторону Левого Моря и столько же лье в сторону Правого Моря. Экспедиция углубилась в Холодную Тьму и дошла до ледяной пустыни, где было так темно, что путешественникам пришлось идти с факелами. Мы построили плот и спустили его по течению к Стене Шторма. На борту находились трое Первых. Плот был привязан длинным канатом, и когда мы стали тянуть его обратно, в плот ударила молния, и все Первые погибли. Этими своими действиями мы разъярили Наставников-Вторых. Они объявили нас нечестивцами и натравили на нас Первых, тех, которые жили в болоте. Вторые сначала перебили всех Первых, живших на побережье, а затем пошли войной на Третьих. Засады, отравленные приманки, ловушки — они не ведали жалости. Мы убивали Вторых, но всегда Вторых было больше, чем Третьих.

— Я мог бы долго рассказывать об этой войне, о том, как принимал смерть каждый из моих товарищей. Все погибли, остался я один. Я никогда не выхожу из-за стены, и Вторые не очень-то жаждут нападать на меня: они боятся моего огненного ружья. Но довольно об этом. Ходи везде, где хочешь, но только по эту сторону стены, здесь ты в безопасности. Еда находится в корзинах, ты можешь отдыхать прямо во мху. Поразмысли над тем, что ты узнал, и когда у тебя назреют вопросы, я отвечу на них.

Мазар ушел по своим делам.

Эрн освежился под струей воды в гроте, поел из корзин и вышел на серую поляну, подумать над тем, что узнал. Здесь и нашел его Мазар, одолеваемый любопытством.

— Ну что, — сказал Мазар, — надумал чего-нибудь?

— Я многое понял из того, над чем раньше ломал голову, — сказал Эрн. — И еще я с грустью вспоминал покинутую Первую-девушку. Мне показалось, что мы подходим друг другу.

— Да, они все очень разные по характеру. В старые времена мы многих из них использовали для домашних работ, хотя, конечно, их духовные способности не слишком велики.

— Если бы существовали Третьи-женщины, они могли бы откладывать яйца и выводить Третьих-детей?

Мазар пренебрежительно махнул рукой:

— Нет никаких Третьих-женщин и не может быть. Сам способ зарождения Третьих исключает такую возможность.

— Почему бы его не проконтролировать.

— Ба! Овуляция Первых-женщин не поддается нашему контролю.

— Когда-то давно, — сказал Эрн, — я был свидетелем того, как Первая-женщина откладывала яйца. В гнезде было три кладки, по три яйца в каждой. Если собрать достаточное количество яиц, перетасовать и снова соединить, в некоторых случаях смогут возобладать женские принципы.

— Это противоречит общепринятому мнению, и на моей памяти такого никогда не случалось. Это невозможно. Такие женщины не смогли бы иметь потомство. Или вообще были бы уродами.

— Мы сами получились в результате нарушения нормального процесса, — возразил Эрн, — и мы получаемся мужчинами только потому, что в кладке два мужских яйца. Если бы там было два женских и одно мужское или три женских, почему бы в результате не получиться женщине? А что касается их плодовитости, мы ничего не узнаем, пока не попробуем на деле.

— Не городи ерунду! — рявкнул Мазар, напряженно вытянувшись и яростно раздувая гребни. — Не желаю больше об этом слышать.

Ошеломленный гневной реакцией старого Третьего, Эрн обмяк. Вяло повернувшись, он зашагал в сторону Правого Моря, направляясь к стене.

— Куда это ты? — окликнул его Мазар.

— К болотам.

— Что это тебе в голову взбрело?

— Буду искать яйца и постараюсь помочь появиться на свет Третьей-женщине.

Мазар сверкнул глазами, и Эрн присел, готовый снова спасать бегством свою жизнь. Чуть погодя Мазар сказал:

— Если твой план правильный, то все мои собратья погибли напрасно. Вся наша жизнь становится посмешищем.

— Не надо так переживать, — сказал Эрн, — может еще ничего не получиться.

— Это опасная затея, — пробурчал Мазар. — Вторые будут начеку.

— Я пойду вниз по берегу и поплыву к болоту, они меня даже не заметят. Во всяком случае, я не вижу тогда в нашей жизни никакого смысла.

— Ну что ж, иди! — сказал Мазар охрипшим голосом. — Я уже стар и ленив. Может быть действительно ты сможешь возродить нашу расу. Ну что ж, иди — будь осторожен и возвращайся невредимым. Ты и я единственные оставшиеся в живых Третьи.

Мазар караулил у стены. Временами он осторожно совершал вылазки в лесную чащобу, прислушивался и вглядывался вдаль, в сторону деревни Вторых. Эрн отсутствовал уже целую вечность, или ему так казалось... Но вот наконец — где-то вдали переполох, крики: «Выродок! Выродок! Выродок!»

Очертя голову, яростно растопырив гребни, Мазар кинулся на крики. Эрн показался промеж деревьев, измученный и грязный с головы до ног, в руках у него была тростниковая корзина. За ним неслись, как оглашенные, оруженосцы-Вторые и, чуть приотстав, бежал целый отряд раскрашенных Первых-людей.

— Сюда! — взревел Мазар. — К стене.

Он выставил свое огненное ружье. Разгоряченные погоней, оруженосцы не обратили внимания на эту угрозу. Эрн, собрав последние силы, промчался мимо него. Мазар прицелился, нажал на спуск — и пламя охватило сразу четырех оруженосцев: спасая свою жизнь, они бросились в лес.

Оставшиеся оцепенели от ужаса. Мазар и Эрн, не спуская с них глаз, отступили к стене, перебрались через пролом. Оруженосцы, потеряв голову от ярости, сунулись было следом. Мазар взмахнул мечом, и один из Вторых в буквальном смысле этого слова лишился головы. Остальные в панике отступили, вопя и причитая над своими потерями.

Эрн повалился на землю, бережно прижимая к груди корзину с яйцами.

— Сколько? — осведомился Мазар.

— Я нашел два гнезда. Я взял из каждого три кладки.

— Ты не перепутал кладки? Яйца из разных гнезд не могут слиться.

— Нет, каждое гнездо отдельно.

Мазар оттащил обезглавленный труп к пролому в стене и выкинул его вон, затем вышвырнул голову под ноги Первым-людям. Те в ужасе присели. Никто из них больше не хотел сражаться.

Потом, когда они пришли в замок, Мазар разложил яйца на каменной скамье. Удовлетворенно крякнул.

— В каждой кладке два круглых яйца и одно овальное — и мужские, и женские. Теперь надо только не ошибиться в отборе комбинации. — Он немного поразмыслил. — Два мужских и одно женское образуют Третьего мужского пола, два женских и одно мужское будут оказывать одинаковое воздействие противоположной направленности... Необходимо, чтобы мужских яиц было больше... Тут могут получиться двое Третьих мужского пола или больше, если три мужских яйца способны слиться. — Мазар глубокомысленно закатил глаза. — Большой соблазн попытаться слить четыре яйца.

— Ну, я бы воздержался от такого варианта, — заметил Эрн.

Мазар откинулся назад, удивленный и недовольный.

— Ну да, ты ведь такой умный, куда уж мне.

Эрн вежливо сложил руки, приняв позу самоуничижения, одну из тех, которым его обучили в школе Вторых.

— Я родился на мелководье, среди водянчиков. Самым страшным нашим врагом был людоед, живший в протоке. Пока я искал яйца, я снова увидел его. Он больше, чем ты и я вместе взятые, конечности его огромны, бесформенная голова вся покрыта рыжей щетиной. На голове — четыре гребня.

Мазар молчал. Наконец он сказал:

— Мы — Третьи. Конечно, лучше, чтобы у нас получились тоже Третьи. Ну ладно, за работу.

Яйца были уложены в прохладную грязь, в трех шагах от кромки пруда.

— Теперь будем ждать, — сказал Мазар. — Ждать и надеяться.

— Я помогу им выжить, — сказал Эрн. — Буду приносить им еду и охранять их. И если это будут женщины...

— Будут две женщины, — заявил Мазар. — В этом я не сомневаюсь. Я хоть и стар... но мы еще поглядим...


ТВОРЕЦ МИРОВ



1


В открытое окно вливались звуки города — свист пролетающего самолета, постукивание ведущей под уклон пешеходной дорожки, хриплые, приглушенные расстоянием голоса. Кардаль сидел у окна, разглядывая лист бумаги с фотографией и лаконичным текстом:


«Беглец!

Изабель Май

Возраст: 21 год

Рост: 5 футов, 5 дюймов

Телосложение: среднее

Волосы: темные (возможно, будут перекрашены)

Глаза: голубые

Особые приметы: отсутствуют»


Кардаль перевел взгляд на фотографию, разглядывая хорошенькое личико, которому плохо соответствовало гневное выражение глаз. На груди девушки висел плакат: 94Е-627. Кардаль снова обратился к тексту:


«Приговоренная к 3 годам исправительных работ в женском лагере Невады Изабель Май в первые же 6 месяцев заключения получила дополнительно 22 месяца штрафного заключения. Особо опасна при задержании».


— Не глупа, не вульгарна, — размышлял Кардаль. Своевольное и отважное лицо, несмотря на вызывающий вид, просто светилось тонким интеллектом. — Совсем не похожа на преступницу! — отметил Кардаль и нажал кнопку.

Телеэкран моментально ожил.

— Лунную обсерваторию, — бросил Кардаль.

На экране промелькнуло что-то неразборчивое, потом возникло помещение офиса с лунной поверхностью за окном, Мужчина в ярко-розовой блузе смотрел с экрана:

— Привет, Кардаль.

— Что скажешь о Май?

— Мы вышли на нее. Но сначала кое-что неприятное, о чем ты не желаешь слышать. Вот что — пожалуйста, впредь держи фрахтовиков в другом секторе, когда ловишь беглецов. Одни неприятности от этих чайников...

— Но вы засекли Май?

— Конечно.

— Не выпускайте ее из вида. Я вышлю кого-нибудь для задержания.

Кардаль отключил экран. Немного подумав, он вызвал на экране изображение секретарши.

— Дайте мне Детеринга из Центрального Управления.

Экран полыхнул всеми цветами радуги, и на нем высветилось румяное лицо Детеринга.

— Кардаль, если тебе нужна помощь...

— Мне нужен смешанный взвод из мужчин и женщин и быстрый корабль для поимки беглеца. Ее зовут Изабель Май. У нее безнадежно скверный и буйный нрав, но я не хочу, чтобы ей причинили вред.

— Дай мне договорить до конца... Кардаль, если нужна моя помощь, то тебе не повезло... Здесь никого нет. Ни одной живой души, кроме меня, во всем здании.

— Тогда приезжай сам.

— Гоняться за полоумной бабой, схлопотать от нее по морде и потерять остатки волос? Премного благодарен... Хотя подожди. Тут сидит один парень, ждет дисциплинарного взыскания. Я могу послать его либо под трибунал, либо к тебе.

— В чем он провинился?

— Нарушение субординации. Неподчинение приказам. Высокомерие. Он сам по себе. Делает что вздумается и плевать хотел на устав.

— Ну и как, успешно?

— В каком-то смысле — да. Смотря что считать успехами!

— Пожалуй, он может оказаться именно тем, кто вернет Изабель Май! Как его зовут?

— Ланарк. Он в чине капитана, но не любит, чтобы к нему обращались по званию.

— Не слишком ли он своенравен… Ну ладно, присылай его.


Ланарк появился почти мгновенно. Секретарша провела его в контору Кардаля.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Меня зовут Кардаль, а вы — Ланарк, не так ли?

— Совершенно верно.

Кардаль изучал своего посетителя с откровенным любопытством. Внешность Ланарка противоречила его репутации. Он вовсе не производил впечатление хвастливого выскочки и не вел себя развязно. Правильные черты лица, потемневшего от сурового воздействия космоса, холодный прямой взгляд серых глаз, крупный орлиный нос. Голос у Ланарка был мягкий и приятный.

— Майор Детеринг прислал меня в ваше распоряжение, сэр!

— Он дал вам хорошую рекомендацию. У меня имеется для вас срочная и деликатная работа. Вот, взгляните сюда.

Он передал лист бумаги с фотографией Изабель Май. Ланарк критически оглядел ее и, не говоря ни слова, вернул обратно.

— Эта девушка была осуждена полгода назад за нападение с применением оружия. Позавчера она бежала в космос — что само по себе довольно обычная история. Но она похитила важную информацию, которую необходимо заполучить обратно для экономического благополучия Земли. Возможно, это звучит для вас не совсем вразумительно, но просто примите информацию к сведению.

— М-р Кардаль, — сдержанно сказал Ланарк, — я нахожу, что работаю гораздо эффективнее, когда располагаю фактами. Обрисуйте мне подробности. Если вы считаете, что дело слишком тонкое для меня, то я сразу отказываюсь, и вам лучше будет привлечь кого-нибудь более подходящего.

Кардаль с неудовольствием стал объяснять:

— Отец девушки — математик высокого уровня, работал для Казначейства. Под его руководством был разработан сложнейший метод контроля безопасности банковских операций. Из крайней предосторожности он придумал что-то вроде закодированного переключателя, состоящего из определенных слов в заданной последовательности. Преступник мог бы подойти к телефону, связаться с Казначейством и, воспользовавшись кодом, только словами перевести на свой личный счет миллиард долларов. Или сто миллионов.

— Почему бы не заменить этот код на другой?

— Потому что Артур Май — дьявольски умен. Переключатель находится внутри компьютера и, запрятанный совершенно немыслимым образом, защищен от каждого, кто захочет обнаружить его. Единственный способ заменить код — это сначала с его помощью войти в переключатель, а уж потом отдать соответствующую команду.

— Дальше.

— Артур Май признался в этом. Он согласился на определенных условиях передать код Канцлеру и затем пройти сеанс гипноза, чтобы удалить из своей памяти знание этого кода. Сейчас стали известны некоторые, довольно грязные подробности в отношении вознаграждения Мая и, по моему мнению, он поступил с ними абсолютно правильно.

— Мне понятно ваше чувство, — сказал Ланарк. — С этими бандитами у меня свои счеты. Хороший казначей — это мертвый казначей.

— Короче, вокруг всего этого разгорелись жуткие дрязги — споры, предложения, интриги, встречные предложения, опять интриги, взаимные уступки — все это вызвало у Артура Мая нервный срыв, и он забыл код. Но что-то в этом роде он, видимо, ожидал, потому что оставил документ с текстом своей дочери Изабель Май. Когда представители власти явились за ее отцом, она отказалась их впустить; она совершила акт насилия, и пришлось поместить ее в исправительное заведение, откуда она и удрала пару дней назад. Впрочем, нас не касается, кто тут прав и кто виноват... Ее надо задержать, более или менее осторожно, — и вернуть назад. С кодом переключателя. Ну как, вам понятна подоплека дела?

— Да, непростая работенка, — сказал Ланарк. — Ну что ж, поеду за этой девицей и, если повезет, верну ее обратно.


Спустя шесть часов Ланарк прибыл к Лунной Обсерватории. Входная оболочка раскрылась, принимая опускающийся корабль. Внутри купола Ланарк откинул входной люк и вышел. Подошел Главный астроном в сопровождении нескольких механиков. Один из них держал в руках прибор, который они собирались приварить к корпусу корабля.

— Это детекторное устройство, — объяснил астроном. — В настоящий момент оно настроено на корабль, который вы собираетесь преследовать. Когда указатель в центре шкалы — значит, вы на верном пути.

— И куда же этот корабль держит курс, как вы думаете?

Астроном пожал плечами.

— Уже вышел за пределы земного влияния. Его путь проходит мимо Фомальгаута и дальше по прямой.

Ланарк промолчал. С таким же успехом Изабель Май могла держать курс на осиное гнездо. В один прекрасный день она может влететь на окраину Клантлаланской системы; космический патруль этой злобной и враждебной империи уничтожает без предупреждения все приближающиеся суда. Дальше шла область черных звезд, населенная каким-то диковинным людом, ничуть не лучше пиратов. Еще дальше лежали совершенно неизведанные и поэтому опасные районы космоса.

Механики закончили работу. Ланарк снова забрался в корабль. Выходная оболочка раскрылась, он запустил двигатель, нажал на педаль и отбыл в космос.

Медленно потекли дни, поглощая пространство. Земная империя — маленькая кучка звезд — осталась позади. С одной стороны все ярче разгоралась Клантлаланская система, и, когда Ланарк проходил мимо, сферические корабли клантлаланов рванули к нему, намереваясь ввязаться в драку. Врубив аварийный генератор на полную мощность, Ланарк прошмыгнул под носом боевого клантлаланского крейсера и умчался вперед. Он понимал, что когда-нибудь, возвращаясь к родной планете, ему снова придется пробираться мимо сторожевых кораблей системы двух красных звезд-близнецов. И все это для того, чтобы добыть секрет, который так дорого стоит. А пока он только следил за тем, чтобы указатель находился в центре шкалы. И день ото дня сигналы, которые шли от преследуемого корабля, становились все сильнее.

Оба корабля прошли через пояс потухших звезд, захваченных пиратами и всяким сбродом, в малоисследованную область пространства. По слухам, тут вечно шлялись эти пьяницы и придурки — клантлаланы. Ему припоминались рассказы о планетах сплошь в развалинах и руинах, легенды об астероидах, заваленных обломками сотен космических кораблей. Болтали всякие небылицы про дракона, который странствует здесь, отлавливает космические корабли и разрывает их на части своими мощными челюстями, про заброшенную планету, на которой живет отшельник и, подобно Господу Богу, творит миры для своего удовольствия.

Сигналы детектора настолько усилились, что Ланарк сбросил скорость из опасения, что проскочит мимо цели и детектор потеряет источник излучения. Сейчас корабль Изабель Май, будто рыская в поисках ориентира, разворачивался то к одной, то к другой из звездных систем, проплывающих мимо роем светлячков. При этом сигналы детектора становились все сильнее. Впереди вырастала, поблескивая, желтая звезда. Ланарк не сомневался, что до корабля Изабель Май уже рукой подать. Не отступая ни на шаг, он проследовал за ней к желтой звезде, держа курс на единственную планету этой системы. И вот, когда перед ним возникли четкие контуры планеты, сигналы внезапно смолкли.

Высокие слои чистой атмосферы затормозили движение космического корабля Ланарка. Внизу можно было уже увидеть бурую, выжженную солнцем почву, через телескоп поверхность казалась каменистой и плоской. Облака пыли свидетельствовали о сильных ветрах.

Можно было не беспокоиться о том, где искать корабль Изабель Май. В поле зрения телескопа находилось белое кубическое строение, единственный ориентир на всем пространстве от горизонта до горизонта. Рядом стоял серебристо-серый корабль Изабель Май, Ланарк лихо приземлился, готовый к тому, что сейчас последует залп из ее лучемета. Входной люк корабля был открыт, но девушка не показывалась, хотя он с грохотом посадил корабль совсем рядом.

Воздух был вполне пригоден для дыхания. Горячий шквал ветра обрушился на него, хлестал по лицу так, что слезились глаза. Порывистый ветер швырял гальку, сплошь покрывавшую почву, больно бил по ногам. Солнце жгло немилосердно.

Ланарк внимательно огляделся Ни белое строение, ни корабль Изабель Май не подавали никаких признаков жизни. Во все стороны простиралась голая, залитая солнцем равнина, затянутая у горизонта пыльной дымкой.

Ланарк посмотрел на одинокую белую конструкцию. Изабель Май должна быть внутри. Цель, которую он преследовал и которая провела его через всю Галактику, находилась здесь.



2


Ланарк обошел вокруг здания. С подветренной стороны он обнаружил темную низкую арку. Изнутри потянуло тяжелым животным запахом — то ли зверя, то ли пресмыкающегося. Держа наготове свой лучемет, он заглянул внутрь и крикнул:

— Изабель Май!

Прислушался.

Ветер свистел за углом, маленькие камешки проносились над бесконечной залитой солнцем пустыней, пощелкивая друг о друга. И ни звука больше.

Тихий голос проник в его сознание:

— Той, которую вы ищете, здесь нет.

Ланарк остолбенел от неожиданности.

— Вы можете войти, землянин. Мы не враги вам.

Темное пятно, арки маячило перед ним. Он осторожно ступил внутрь. После ослепительного солнечного света тусклая сумеречность комнатного освещения была подобна безлунной ночи. На мгновение Ланарк ослеп.

Постепенно предметы приобретали очертания. Два огромных глаза светились в темноте; позади смутно угадывалась округлость чудовищной туши. В голове Ланарка всколыхнулась новая мысль:

«Умерьте вашу агрессивность. Здесь не будет причин для применения силы».

Ланарк замялся, чувствуя себя слегка не в своей тарелке. Телепатия не очень-то была в ходу на Земле. Существо передавало свои сообщения как бы чрезвычайно тихим голосом, но Ланарк не представлял, как передать свои собственные. Потом — была не была — бросил наугад:

— Где Изабель Май?

— В месте, недоступном вам.

— Как она попала туда? Ее корабль стоит снаружи, и она села не более получаса назад.

— Я отослал ее.

Держа лучемет наготове, Ланарк обошел все здание, но девушки нигде не было видно. Внезапно, охваченный жутким подозрением, он бросился к выходу и выглянул наружу. Нет, оба космических корабля стояли на том же месте, что и прежде. Засунув лучемет в чехол, Ланарк вернулся к левиафану, который, похоже, добродушно забавлялся, наблюдая за ним.

— Ну ладно. Так кто же вы и где Изабель Май?

— Я — Лаом, — последовал ответ. — Лаом — один из Тройки Нарфилета, Лаом — Мыслитель Мира, Главный Мудрец Пятой Вселенной... Что касается девушки, то она в очень приятном, но недоступном для вас месте — в мире моего собственного производства. Она сама захотела туда отправиться.

Ланарк стоял в замешательстве.

— Взгляните, — сказал Лаом.

Пространство затрепетало, и прямо перед глазами Ланарка появилось темное отверстие. Приглядевшись, Ланарк увидел висящий в пустоте на расстоянии не более ярда светящийся шар — миниатюрный мир. Все время, пока Ланарк разглядывал его, мир расширялся подобно мыльному пузырю.

Когда он вышел за пределы отверстия, исчезли края горизонта, но стали различимы океаны и континенты, испещренные неровными пятнами облаков. Ледяные полярные шапки ослепительно сверкали в лучах невидимого солнца. И все это время казалось, что до планеты не более ярда. Появилась равнина в оправе из черных кремнистых гор. Розовато-охристый цвет равнины, как он теперь видел, проистекал из-за цвета ржавой листвы лесного покрова. Развитие прекратилось.

Мыслитель Мира произнес:

— Все, что вы видите перед собой, сделано из столь же реального и осязаемого вещества, как и вы сами. Протяните руку и потрогайте.

Ланарк так и сделал. Действительно, планета была не дальше вытянутой руки, и красный лес закрошился под пальцами, словно сухой мох.

— Вы разрушили деревню, — заметил Лаом и заставил мир увеличиться еще больше, раздувая его пропорционально во всех направлениях, пока у Ланарка не возникло ощущение, что он сам висит всего лишь в ста футах над поверхностью.

Он пригляделся к месту катастрофы, которую устроил минутой раньше своим прикосновением. Деревья, значительно большие, чем он предполагал, с диаметром стволов от тридцати до сорока футов, лежали вповалку, разбитые в щепки. Видны были обломки грубых построек и, прислушавшись, Ланарк различил доносившиеся из них вопли и крики боли. Валялись останки мужских и женских тел. Другие люди отчаянно барахтались под развалинами.

Ланарк уставился на все это, не веря своим глазам:

— Здесь жизнь! Люди!

— А без жизни мир неинтересен — просто комок глины. Я часто использую людей вроде вас. Они предприимчивы и обладают большим эмоциональным потенциалом, легко приспосабливаются к различным условиям, которые я задаю им.

Ланарк пристально оглядел кончики своих пальцев, потом перевел взгляд на обломки деревни.

— Они в самом деле живые?

— А как же. И если бы вы могли превратиться в одного из них, то сами бы убедились, что у них есть понимание истории, фольклорные традиции и культура, хорошо приспособленные к их среде обитания.

— Но как это можно, постичь мир во всем разнообразии только одним умом? Каждый листок на дереве, каждую черту человеческого образа...

— Да, это было бы довольно скучным занятием, — согласился Лаом. — Мой ум задумывает модель только в общих чертах, задавая определенные корни в гипостатическое уравнение. Остальное получается автоматически...

— И вы позволили мне уничтожить сотни этих... людей?

Любопытные щупальца зашевелились в его мозгу. Ланарк почувствовал, как Лаом развеселился.

— Это вам кажется противоестественным? Через минуту я заставлю исчезнуть весь этот мир! И все же, чтобы доставить вам удовольствие, я могу восстановить все, как было. Глядите!

Мгновенно лес приобрел девственно нетронутый вид, деревня, мирная и безмятежная, встала, как прежде, посреди леса.

Ланарк вдруг ощутил, что живая связь, установившаяся у него с Мыслителем Мира, как-то странно костенеет. Оглянувшись, он увидел, что большие глаза его остекленели, а огромное туловище извивается в судорогах. И тотчас же вымышленная планета Лаома стала меняться на глазах. Величественные красные деревья превратились в серые гнилые стебли и качались, как пьяные, другие, оседая, складывались пластами, подобно слоям штукатурки.

На земле, бешено вращаясь, черные клубки слизи преследовали поселян, которые в ужасе разбегались кто куда. С неба посыпался град блестящих шариков, вмиг перебивший всех жителей деревни, но круглые слизняки еще корчились в агонии. Ошалев от ударов, они яростно вгрызались в каменистую почву, пытаясь найти укрытие. Мир исчезал еще быстрее, чем появился.

Ланарк оторвал пристальный взгляд от пятна, оставшегося от этого мира, обернулся и увидел прежнего Лаома.

«Не волнуйтесь!»

Мысли успокаивались.

«Припадок кончился. Такое случается со мной крайне редко, и я не знаю, почему это происходит. Я так полагаю, что мой мозг впадает в рефлексивный спазм, чтобы избавиться от сильного умственного напряжения. Это был еще приступ средней тяжести. Мир, на котором я концентрируюсь, в тяжелых случаях разрушается полностью».

Поток беззвучных слов резко оборвался. Шли минуты. Затем мысли с левой силой хлынули в мозг Ланарка.

«Позвольте показать вам другую планету — один из самых интересных моих замыслов. Почти миллион земных лет она развивается в моем воображении».

Пространство опять затрепетало перед глазами Ланарка. В иллюзорной пустоте возникла и повисла другая планета. Как и предыдущая, она расширялась, пока очертания местности не обрели земную перспективу. Едва ли превышая милю в диаметре, мир разделялся вдоль экватора песчаным поясом пустыни. На одном полюсе тускло отсвечивало озеро, другой буйно зарос зеленой растительностью.

В этот момент под взглядом Ланарка из джунглей тайком выползло нечто, напоминающее в пародийной форме человека. У этого существа было длинное, переходящее сразу в туловище бесформенное лицо с блестящими и подвижными бусинками глаз. Неестественно длинные ноги, плечи и руки недоразвиты. Существо подкралось к границе пустыни, на мгновение замерло, озираясь по сторонам, и бешеным броском устремилось через пустыню к озеру.

Когда оно было примерно на полпути, послышался ужасающий рев. Из-за края горизонта выпрыгнул драконообразный монстр и со страшной скоростью помчался вслед за бегущим человеком. Я все же тот обогнал его и на двести футов раньше достиг края пустыни. Уперевшись в границу песчаной зоны, дракон остановился и взревел так горестно и жутко, что у Ланарка мурашки по коже побежали. В этот момент человечек доплелся до озера и, распластавшись, с жадностью набросился на воду.

«Эволюционная модель», — появилась мысль Лаома. — Миллионы лет назад эти существа были такими же, как вы, людьми. Но сам мир их устроен крайне тривиально: на одном конце — пища, на другом — вода. Для того, чтобы выжить, человек должен чуть ли не каждый день бегать через пустыню. Дракону запрещается нарушать границу пустыни и покидать ее, так что, если людям удается пересечь пустыню, они в безопасности.

— Вы сами можете убедиться в том, как превосходно они приспособились к этим условиям. Женщины отличаются особой подвижностью, но равновесие сохраняется, так как они обременены еще своими младенцами. Конечно, годы берут свое, и, постарев, они уже не так быстро бегают, пока рано или поздно дракон их не отловит и не сожрет.

— Любопытная религия, и в ней возникло множество запретов. Мне они поклоняются как Высшему Божеству Жизни, а Шилла — так они называют дракона — для них символ смерти. Конечно, в основном омрачает их жизнь и занимает все помыслы именно он. Эти людишки очень примитивны. Еда, вода и смерть для них почти неразделимы.

«Они не могут создать оружия из металла против Шиллы, в этом мире нет подходящего материала. Как-то, сто тысяч лет назад, один из вожаков, ухитрившись построить гигантскую катапульту, метнул заостренный ствол дерева в Шиллу. К несчастью, волокна натяжной веревки лопнули, и вожак был убит при отдаче. Жрецы восприняли это как знак свыше и...»

— Посмотрите, Шилла ловит дряхлую старуху! Она совсем одурела от выпитой воды, пытается вернуться в джунгли.

На глазах Ланарка эта бестия, громко хлюпнув, заглотила жертву.

«Как следствие, — продолжал Лаом, — было создано табу, и никто уже впредь не пытался сделать оружие».

— Но как вы могли обречь этот народ на миллионы лет такого жалкого существования?

Лаом мысленно пожал плечами и, как ни странно, Ланарк это понял.

«Я справедлив и, более того, благосклонно отношусь к ним, — сказал он. — Эти люди обожествили меня. У них есть такой холмик, который считается священным. Туда они приносят своих больных и раненых, и, если я в хорошем расположении духа, то исцеляю их. Пока они существуют, жизнь кажется им такой же привлекательной, как вам — ваша».

— И все же, создавая эти миры, вы несете ответственность за счастье их обитателей. Если вы и вправду так благосклонны к ним, то почему допускаете болезни и насилие?

Лаом снова мысленно передернул плечами.

«Я могу сказать, что это моя модель нашей собственной Вселенной. Возможно, где-то существует другой Лаом, выдумывающий миры, в которых живем мы с вами. Ведь когда человек погибает от болезней, он дает жизнь бактериям. Дракон живет, пожирая людей, ну а сами люди, разве они не едят растения и животных?»

Ланарк молчал, стараясь упрятать поглубже свои собственные мысли.

— Я надеюсь, что Изабель Май нет ни на одной из этих планет?

«Это верно».

— Я прошу у вас возможности связаться с ней. «Но я нарочно поместил ее в, такое место, чтобы оградить от возможных посягательств».

— Надеюсь, что ей будет полезно выслушать меня.

«Ну ладно, — сказал Лаом. — Справедливости ради, я должен вам дать такие же возможности, что и ей. Можете отправляться в тот мир. Однако помните, что судьба в ваших собственных руках, так же как и у Изабель Май. Если вы погибнете на Маркавеле, это произойдет столь же реально, как если бы вы умерли на Земля Я не могу играть роль Судьбы и влиять на ваши жизни».

Тут в мыслях Лаома наступил провал, образы и мысли вихрем сменяли друг друга, так что Ланарк не мог ничего уловить. Наконец Лаом снова вперился в него взглядом. Мгновенная дурнота охватила Ланарка, потом снова вернулось сознание.

Пока Лаом молча рассматривал его, Ланарку пришло в голову, что тело Лаома, груда черного мяса, до странности плохо приспособлено к жизни на этой планете.

«Вы правы, — заструились мысли Лаома. — Я пришел из Потустороннего Мира, неизвестного вам, изгнанный с темной планеты Нарфилет, в чьих бездонных черных водах я плавал. Это было очень давно, но и сейчас я не могу туда вернуться!» — Лаом еще глубже погрузился в транс.

Ланарк беспокойно шевельнулся. Ветер за стеной совсем разбушевался. Лаом продолжал молчать, похоже, размечтавшись о темных океанах древнего Нарфилета.

Ланарк нетерпеливо бросил:

— Как я попаду на Нарфилет? И как вернусь оттуда?

Лаом вышел из забытья, глаза его уставились в точку рядом с Ланарком. Вновь, в третий раз задрожало, раскрываясь, отверстие, через которое были видны его воображаемые миры. На некотором расстоянии, в глубине, покачивался космический корабль. Ланарк прищурил глаза, с интересом приглядываясь.

— Да это же 45-G — мой собственный корабль, — воскликнул он.

— Нет, не ваш. Но такой же. Ваш находится здесь, за стеной.

Судно приближалось, постепенно вплывая в пределы досягаемости.

— Подымайтесь, — сказал Лаом. — Сейчас Изабель Май находится в городе, расположенном в вершине треугольного материка.

— Но как я вернусь обратно?

— Когда покинете Маркавель, направьте ваш корабль к самой яркой из видимых звезд. Там вы прорветесь через ментальное измерение в эту Вселенную.

Ланарк просунул руку в призрачную Вселенную и подтянул призрачный корабль поближе к отверстию. Он открыл вход и осторожно вступил на корабль, сопровождаемый прощальной мыслью Лаома.

— Если вы попадете в беду, я не смогу изменить естественный ход событий. С другой стороны, я не стану намеренно чинить препятствий на вашем пути. Если они возникнут, то исключительно из-за внешних причин, а я тут ни при чем.



3


Ланарк захлопнул входной люк, отчасти готовый к тому, что корабль развалится у него под ногами. Но тот оказался достаточно прочным. Он посмотрел назад. Брешь в его собственную Вселенную затянулась, и на этом месте засверкала алмазным блеском голубая звезда.

Он обнаружил, что находится в космосе. Внизу тускло мерцал диск Маркавеля, точно такой же, как у других планет, когда опускаешься на них из пустоты. Ланарк потянул за ручку ускорителя, круто направив нос корабля вниз на планету. Ну держитесь, абстракции и иллюзии!

Корабль опустился на Маркавель.

Планетка оказалась довольно приятной. Теплое яркое солнышко светило с небес. Голубые океаны покрывали большую часть поверхности. Среди разбросанных островков суши Ланарк нашел треугольный материк. Он был невелик, только горы с зелеными лесистыми склонами да плато посредине. Ничего такого, чего нельзя увидеть на Земле, и Ланарк не испытывал обычной настороженности и отчужденности, как это обычно бывало при посадке на другие планеты. Глядя в телескоп, Ланарк увидел белоснежный город, раскинувшийся в дельте широкой реки.

Молнией прорезав верхние слои атмосферы, он затормозил и выровнял корабль, не долетев до берега тридцати миль. Скользя по искрящимся голубым волнам, он полетел к городу.

Несколькими милями левее из океана поднимались базальтовые утесы какого-то острова.

Поглядев в ту сторону, он увидел, как волна вынесла на гребне какой-то плавающий темный предмет. Спустя мгновение он вновь скрылся между волн: это был ветхий плот. Девушка, находившаяся на нем, отчаянно сражалась с морскими тварями, которые настойчиво карабкались на борт. Ланарк опустил корабль на воду, совсем рядом. Волна окатила плот и смыла девушку за борт.

Ланарк выбрался через люк и бросился в прозрачную зеленоватую воду. Он успел заметить едва различимые получеловеческие фигуры, удиравшие в глубину. Короткими саженками подплыв к плоту, он нырнул и, подхватив обмякшее тело девушки, поднял ее из воды. Некоторое время он, уцепившись за плот, переводил дыхание, держа над водой голову девушки. Он увидел, что эти твари возвращаются. Темные очертания появились там, где тень от плота легла на воду, и гибкая рука с длинными пальцами цапнула его за ногу. Ланарк отбрыкнулся и почувствовал, как ступня угодила во что-то похожее на лицо. Из глубины поднимались все новые темные фигуры. Ланарк прикинул расстояние до корабля. Сорок футов. Слишком далеко. Он вполз на плот, втащив за собой девушку. Освободив весло, он наклонился пониже, приготовившись нанести сокрушительный удар первой же морской гадине, которая высунется из воды. Но вместо этого они возбужденно закружили на глубине около двадцати футов.

Лопасть весла оказалась разбитой, и Ланарк не смог бы управиться с непослушной громадой плота. Ветерок тем временем отгонял их все дальше от корабля. Минут пятнадцать он надрывался, колотя по воде сломанным веслом, но расстояние все увеличивалось. С раздражением отшвырнув весло, он повернулся к девушке, которая, скрестив ноги, задумчиво наблюдала за ним. Почему-то вдруг Ланарк вспомнил о Лаоме, дремлющем в сумерках белого здания на продуваемой ветрами планете. Все это, думал он, переводя взгляд от ясных глаз девушки на залитый солнцем дышащий океан, на горный массив материка, видневшегося впереди, было всего лишь фантазией Лаома.

Он снова посмотрел на девушку — ее блестящие пшеничного цвета локоны рассыпались по плечам. «Какая хорошенькая», — подумал Ланарк, отводя взгляд. Она метнула на него пристальный взгляд и поднялась с непринужденной грацией.

Девушка заговорила, и Ланарк с изумлением обнаружил, что понимает ее. Потом, припомнив, как Лаом манипулировал его сознанием, извлекая мысли и изменяя их, незаметно внушая новые понятия, он перестал удивляться.

— Спасибо вам за помощь, — сказала она. — Но сейчас у нас обоих положение неважное.

Ланарк промолчал. Он присел на корточки и стал снимать ботинки.

— Что вы хотите делать?

— Плыть, — ответил он. Новый язык казался уже родным.

— Донники утащат вас прежде, чем вы проплывете двадцать футов.

Она кивнула на воду, в которой кишели, описывая круги, темные фигуры. Ланарк не сомневался, что так и будет.

— Вы тоже с Земли? — спросила она, внимательно оглядев его.

— Да. А кто вы и что вы знаете о Земле?

— Я — Йоро из вон того города, он называется Гахадион. Земля — родина Изабель Май, которая прилетела сюда на таком же, как ваш, корабле.

— Изабель Май прилетела не более часа тому назад. Как вы могли узнать о ней?

— Часа? — переспросила девушка. — Да она здесь уже три месяца. — Это было сказано с легкой горечью.

Ланарк подумал, что Лаом так же вольно обращается со временем в своих вселенных, как и с пространством.

— Как вы добрались сюда на этом плоту?

Йоро скорчила гримаску, повернувшись к острову.

— Жрецы захватили меня. Они живут на острове и забирают людей с материка. Они взяли меня, но прошлой ночью я сбежала.

Ланарк перевел взгляд с острова к городу на материка.

— Почему же власти Гахадиона не запретят жрецам этого делать?

Она от удивления открыла рот.

— Они посвящены Великому Божеству Лаому и неприкосновенны.

Ланарк подивился, что и здесь шел тот же эволюционный процесс Лаома.

— Некоторым посчастливилось вернуться на материк, — продолжала Йоро. — Те, кому удается освободиться и не попасть в лапы Донникам, обычно поселяются в дикой местности. Если они вернутся в Гахадион, фанатики растерзают их или снова передадут жрецам.

Ланарк молчал. Несмотря ни на что, ему с трудом верилось, что эти люди существуют. Они были плодом фантазии, обитая на вымышленной планете. И все же, глядя на Йоро, он никак не мог поверить, что это вымысел, а не реальность.

— А Изабель Май в Гахадионе?

Йоро поджала губы.

— Нет, она живет на острове. Она — Трижды посвященная, Верховная жрица.

Ланарк удивился.

— Почему ее сделали Верховной жрицей?

— Когда она тут появилась, примерно через месяц, Иерарх, неравнодушный к женщинам с темными, как ночь, волосами, вроде как у вас, хотел забрать ее рабыней на Дрефтелай и сделать Символом Острова. Она убила его из своего ружья. И поскольку Лаом не испепелил ее молнией (это означало, что он одобряет ее действия), то Май провозгласили Верховной жрицей вместо убитого Иерарха.

— Такая философия, — подумал Ланарк, — на Земле прозвучала бы наивно. Там боги не так явно вмешиваются в человеческие дела.

— Изабель Май ваш друг или ваша возлюбленная? — мягко спросила Йоро.

— Едва ли.

— Так что же вам от нее надо?

— Я прилетел, чтобы вернуть ее на Землю. — Он с сомнением посмотрел на все увеличивающийся разрыв между плотом и своим кораблем. — Во всяком случае, собирался это сделать.

— Вы скоро увидите ее, — сказала Йоро. Она показала на длинную черную галеру, плывущую к ним со стороны острова. — Это Посвященные. И я опять рабыня.

— Ну вот еще, — сказал Ланарк, проверяя ствол лучемета.

Двадцативесельная галера стремительно неслась к ним. На задней части палубы стояла молодая женщина, ветер развевал ее черные волосы. Когда Ланарк смог различить черты лица, он сразу узнал девушку с фотографии Кардаля. Выражение лица у нее сейчас было спокойное и надменное.

Ему показалось, что Изабель Май засмеялась, переведя взгляд от онемевшей парочки на корабль, который тяжело покачивался в четверти мили от плота.

Галера, заполненная высокими золотоволосыми людьми, подошла вплотную.

— Итак, Земная служба Безопасности наносит мне визит. — Май говорила по-английски. — Не представляю, как вы нашли меня. — Она с любопытством оглядела Ланарка, стоявшего с угрюмым видом. — Как?

— Я неотступно следовал за вами, а потом объяснил Лаому суть дела.

— И в чем же суть?

— Я надеюсь выработать некий компромисс, который устроит нас обоих.

— Да мне плевать.

— Понятно.

Они изучающе смотрели друг на друга. Изабель Май вдруг спросила:

— Как ваше имя?

— Ланарк.

— Просто Ланарк? А звания? Фамилия?

— Ланарк. Этого достаточно.

— Ну как хотите. С трудом представляю, что с вами делать. Я не кровожадна и не хочу мешать вашей карьере. Но доставлять вас на корабль было бы просто донкихотством. Мне хорошо здесь, и у меня нет ни малейшего желания менять что-нибудь ради вас.

Ланарк прикоснулся к своему лучемету. Она проследила за ним равнодушным взглядом.

— Мокрый лучемет не работает.

— Этот исключение.

Ланарк снес выстрелом фигуру на носу галеры. Изабель Май сразу изменила выражение лица.

— Я вижу, что была не права. Как вы сделали это?

— Личное изобретение, — ответил Ланарк. — Теперь я могу требовать, чтобы вы перевезли меня на мой корабль.

Изабель Май уставилась на него, и в ее голубых глазах Ланарк уловил что-то знакомое. Где он видел такое выражение глаз? На Фане, планете развлечений? В волшебных рощах Хицифиля? Во время облавы на плантации рабов Старлена? В Земном макрополисе Тран?

Она повернулась и что-то прошептала своему рулевому. Это был бронзовый гигант с золотыми волосами, перехваченными медным обручем. Он поклонился и отошел.

— Ладно, — сказала Изабель Май. — Садитесь.

Йоро и Ланарк перелезли через резной планшир, галера рванулась вперед, оставляя в кильватере белый пенистый след.

Изабель Май обратила внимание на Йоро, которая сидела с безутешным видом, глядя в сторону острова Дрефтелай.

— Вы быстро обзаводитесь друзьями, — сказала Изабель Ланарку. — Девушка очень красива. Какие у вас на нее виды?

— Она одна из ваших беглых рабынь. У меня нет никаких планов. Это место принадлежит Лаому, и здесь он все определяет. Меня волнует только, как забрать вас отсюда. Если вы не хотите возвращаться на Землю, отдайте мне документ, который увезли с собой, и живите здесь сколько хотите.

— Очень жаль, но документ останется при мне. Я не ношу его с собой, так что, пожалуйста, не вздумайте обыскивать меня.

— Что ж, звучит убедительно, — сказал Ланарк. — Вы знаете, что в этом документе?

— Приблизительно. Что-то вроде пустого чека на мировое господство.

— Хорошо сказано. Насколько я понял эту прискорбную историю, вас разгневало обращение с вашим отцом.

— Это еще мягко сказано.

— Деньги помогут смягчить ваш гнев?

— Не нужны мне деньги. Я хочу отомстить. Я хочу ткнуть их мордой в грязь, хочу поставить их на колени и сделать невыносимой всю их жизнь.

— И все же не надо пренебрегать деньгами. Так приятно быть богатой. У вас вся жизнь впереди. Я не думаю, что вы захотите провести ее здесь, у Лаома в голове.

— Да, это верно.

— Так назовите цену.

— Я не могу измерить в долларах гнев и горе.

— Почему бы и нет? А миллион? Десять миллионов? Сто миллионов?

— Стоп. Я не умею считать дальше.

— Это ваша цена?

— На что мне деньги, если они отправят меня обратно в Неваду.

— Нет. Под мою личную ответственность, что этого не произойдет.

— Какой в этом смысл? Я ничего не знаю о вас.

— Узнаете, пока мы будем лететь на Землю.

— Ланарк, вы умеете убеждать, — проговорила Изабель Май. — Если хотите знать правду — я тоскую но родине.

Она отвернулась, глядя вдаль, на океан. Ланарк стоял, разглядывая ее. Да, девушка была очень привлекательна, и Ланарк не мог оторвать от нее глаз. Но сев на скамью рядом с Йоро, он ощутил волну какого-то другого, более сильного чувства, которое было ему неприятно. И Ланарк постарался отделаться от него.



4


Впереди вяло покачивался на волнах его корабль. Галера стремительно скользила по воде, и гребцы не сбавляли скорости, хотя корабль был уже совсем близко. Ланарк прищурил глаза и встал в полный рост, уже ликуя в душе. Галера, не сворачивая в сторону, врезалась в корабль, протаранив его носом, окованным металлом. Вода хлынула в открытый люк, корабль вздрогнул и затонул, уходя под воду темной отвесной тенью.

— Скверно, — заметила Изабель Май. — С другой стороны, у нас теперь равные шансы. Вы имеете лучемет, а я — космический корабль.

Ланарк молча опустился на скамью. Спустя некоторое время он сказал:

— Где ваш собственный лучемет?

— Взорвался, когда я пыталась перезарядить его от генераторов космолета.

— И где же ваш космолет?

Изабель это развеселило:

— Вы что, думаете, что я расскажу?

— Почему бы и нет? Я не собираюсь бросать вас здесь.

— Тем не менее даже не подумаю это делать!

Ланарк повернулся к Йоро.

— Где корабль Изабель Май?

Изабель свысока промолвила:

— Как Верховная жрица Всемогущественного Лаома, приказывало тебе молчать.

Йоро переводила взгляд с Изабель на Ланарка, что-то прикидывая в уме.

— Он на площади перед Малахитовым Храмом Гахадиона.

Изабель промолчала.

— Лаом — гнусный обманщик, — сказала она наконец. — Йоро вами просто очарована. Можете не сомневаться в ее преданности.

— Лаом обещал не вмешиваться.

Изабель горько усмехнулась.

— Это он и мне говорил — и что же... Я — Верховная жрица! Он также обещал, укрыв меня на Маркавеле, что не позволит никому мне навредить. Но вы-то здесь!

— У меня нет намерения вредить вам, — сухо сказал Ланарк, — Мы так же легко можем стать друзьями, как и врагами.

— Я не нуждаюсь в вашей дружбе. И как враг вы меня не пугаете. Эй! — Изабель подозвала к себе высокого рулевого.

Возничий набросился на Ланарка, но тот, напрягая все силы, вывернулся, и золотоволосый гигант, не успев опомниться, растянулся на дне галеры.

Мягкая ручка скользнула по бедру Ланарка. Он обернулся, приглаживая прямые темные волосы, и увидел, что Изабель смеется ему прямо в лицо. Лучемет подрагивал в ее руках.

Йоро поднялась со скамьи и, прежде чем Изабель успела что-то понять, дала ей пощечину одной рукой, а другой завладела лучеметом. Она нацелила оружие на Изабель.

— Сесть, — сказала Йоро.

Рыдая от ярости, Изабель рухнула на скамью. Йоро повернула лицо, румяное и довольное, к скамье гребцов, держа их под прицелом лучемета. Ланарк все еще стоял.

— Теперь я буду командовать, — сказала Йоро. — Эй, Изабель! Прикажи своим людям двигаться в сторону Гахадиона.

Изабель мрачно скомандовала. Длинная черная галера развернулась в сторону Гахадиона.

— Хоть это и кощунство, — Йоро посмотрела на Ланарка, — но зато теперь мне не надо беспокоиться о том, как убежать с Дрефтелая.

— Как вы думаете использовать ваши новые возможности, — осведомился Ланарк, придвигаясь ближе.

— Во-первых, обратить это оружие против каждого, кто вздумает отобрать его у меня.

Ланарк отодвинулся.

— Во-вторых, но я вижу, что этого уже достаточно.

Белые ярусы Гахадиона быстро вырастали над водой.

Изабель, нахохлившись, сидела на скамье. У Ланарка не было другого выбора, как дать событиям развиваться своим чередом. Он отдыхал рядом с гребцами и наблюдал за Йоро краем глаза. Она, выпрямившись, стояла позади скамьи с сидящей Изабель, ее ясные глаза были устремлены поверх искрящихся морских брызг. Ветерок развевал ее волосы, прижимал тунику к стройному телу. Ланарк вздохнул, тяжело и печально. Эта девушка с пшеничными волосами не существовала — как только Лаом утратит интерес к этому миру, она канет в небытие. Она была меньше чем тень, мираж или сон. Ланарк поднял глаза на Изабель, земную девушку, сумрачно глядевшую на него. Вот она действительно настоящая!

Галера поднималась по реке, направляясь в белую гавань Гахадиона. Ланарк поднялся на ноги. Он вгляделся в город, рассматривая людей на пристани, их белые, красные и голубые туники, затем повернулся к Йоро.

— А теперь я вынужден взять оружие.

— Назад, или я... — Ланарк без труда взял лучемет из ее покорных рук, Изабель наблюдала за этой сценой, недовольно усмехаясь.

Протяжный пульсирующий звук, подобный биению огромного сердца, шел с небес. Ланарк задрал голову, вслушиваясь, затем оглядел небо. На горизонте возникло странное облако, похожее на валик из тускло отсвечивающего металла. Оно раздувалось в такт с небесным биением. С непостижимой быстротой вал разрастался, пока не занял весь горизонт. Пульсация переросла в сильные громовые раскаты. Воздух стал тяжелым и гнетущим Страшная мысль пронзила Ланарка, он повернулся и заорал на гребцов, которые, охваченные благоговейным ужасом, опустили свои весла в воду.

— Живо! Давайте в гавань!

Они схватили весла, неистово задергались, но галера не прибавила ходу. Вода в реке стала маслянистой, вязкой, как сироп. Лодка понемногу приближалась к гавани. Ланарк отчетливо ощущал ужас обеих перепуганных девушек.

— Что случилось? — прошептала Изабель.

Ланарк взглянул на небо. Облачный вал, отливая металлом, содрогался и расщеплялся на два. Один из них, подрагивая и подпрыгивая, двигался в их сторону.

— Хочется верить, что я ошибаюсь, но, похоже, у Лаома приступ шизофрении. Поглядите на наши тени. — Он повернулся, чтобы взглянуть на солнце, которое корчилось, как издыхающее насекомое, распадаясь на бесформенные куски. Сбывались его наихудшие опасения.

— Не может быть, — закричала Изабель. — Что же будет?

— Ничего хорошего.

Галера покачивалась у пирса. Ланарк помог Изабель и Йоро подняться на пристань, потом выбрался сам. Толпы высоких золотоволосых людей метались в панике вдоль улицы.

— Ведите меня к кораблю! — Ланарк был вынужден кричать, чтобы его голос можно было услышать в суматохе города. Сердце его сжалось от тоскливого предчувствия: что произойдет с Йоро?

Он прогнал эту мысль. Изабель резко дернула его:

— Бежим, скорей!

Схватив Йоро за руку, он побежал за Изабель по направлению к храму с черным портиком в дальнем конце улицы.

В воздухе закружились смерчи, пошел дождь из горячих красных шариков: маленькие медузы малинового цвета жалили открытое тело, как крапива. Переполох в городе достиг накала истерики. Красной протоплазмы становилось все больше, и уже улицы по щиколотку были затоплены розовой слизью.

Изабель споткнулась и упала вниз лицом в жуткое месиво. Она барахталась в нем, пока Ланарк не помог ей подняться. Они продолжали бежать к храму. Ланарк, поддерживал обеих девушек, беспокойно озираясь по сторонам. Дождь из красных амеб прекратился, но улицы были затоплены липкой грязью.

Небо меняло цвета — но какие цвета! Таких не было в спектре, их можно было увидеть только в горячечном бреду.

Розовая слизь сворачивалась и разбегалась подобно шарикам ртути, тут же застывая в миллионы и миллионы блестящих голубых человечков трехдюймового роста. Они бежали, подпрыгивая и суетясь. Улица покрылась трепещущим ковром безликих маленьких гомункулов. Цепкие, как мыши, они карабкались по ногам Ланарка, хватались за одежду. Он давил их, не обращая внимания на визг.

Солнце в спазматических корчах угасало и, теряя блеск, становилось все более сплющенным. На нем появились полосы, и, когда потрясенные жители Гахадиона замерли в священном ужасе, солнце превратилось в членистого белесого слизня, у которого длина превышала ширину в пять раз. Он вывернул голову и уставился на Маркавель, повиснув на небе, окрашенном в какие-то дикие цвета.

В исступлении метались жители Гахадиона по широким улицам, чуть не растоптав Ланарка и его спутниц, с трудом пробиравшихся к своей цели.

Да маленькой площади у мраморного фонтана эти трое нашли себе убежище, Ланарк впал в состояние прострации, в полной уверенности, что все происходящее — только кошмарный сон. Голубой карлик схватил его за волосы и запел тонким приятным голоском. Ланарк спустил его на землю. Пришло отрезвление. Это не было кошмарным сном — это была реальность, какой бы смысл ни вкладывать в это слово!

Быстрее! Людской поток почти иссяк, и путь был относительно свободен.

— Давайте, скорей! — Он подхватил девушек, с ужасом глядевших на слизня, расползавшегося по небу. Как только они двинулись, начались метаморфозы, которых со страхом ожидал Ланарк. Вещество, из которого состоял Гахадион и весь Маркавель, превращалось в призрачную субстанцию. Белые мраморные здания стали как пластилиновые, искривляясь под собственной тяжестью, Малахитовый — воздушный купол на зеленых малахитовых колоннах — скользил и оседал, как ком сырой замазки. Ланарк подталкивал задыхающихся девушек, вынуждая их бежать быстрее, гахадионцы успокоились, поняв, что торопиться некуда: Они стояли, остолбенев от ужаса, не отводя глаз от поблескивающего слизня в небе. Кто-то завопил: «Лаом!» Остальные подхватили крик: «Лаом, Лаом!»

Если Лаом и слышал, то никак не давал о себе знать.

Ланарк не отрывал тревожного взгляда от толпы, с трепетом ожидая, как бы призрачные существа не обрели омерзительный облик. Если что-то произойдет с ними, значит, с Йоро случится то же самое. Какой смысл тащить ее на корабль! Она не сможет существовать вне воображения Лаома. Разве он даст уйти ей?

Весь облик Маркавеля переменился. Черные пирамиды проросли из земли и, чудовищно вытягиваясь, взметнулись вверх черными шипами в милю высотой.

Ланарк увидел корабль, еще целый и невредимый, возможно, продукт чей-то более основательной умственной деятельности, нежели сам Маркавель, Что-то ужасное происходило внизу, у них под ногами, как будто деформировалось само ядро планеты. Какая-нибудь сотня ярдов оставалась до корабля.

— Быстрее! — едва дыша, прокричал он девушкам.

Все время, пока они бежали, Ламарк не терял из виду толпу гахадионцев. Похолодев, он понял, что и с ними начались изменения, и безнадежно замедлил бег. И сами гахадионцы это поняли. Беспомощно раскачиваясь, они в невероятном изумлении разглядывали свои руки, ощупывали лица.

Слишком поздно! Напрасно Ланарк надеялся, что, оказавшись в космосе, за пределами Маркавеля, Йоро смогла бы сохранить свой облик. Да, слишком поздно! Неведомая болезнь поразила жителей Гахадиона. Царапая свои усыхающие лица, они раскачивались и падали, не в силах удержаться на дряблых ногах. С болью Ланарк почувствовал, что одна из рук, которые он сжимал, становится сухой и сморщенной, что девушка оседает на подгибающихся ногах. Остановившись, он обернулся, чтобы с болью в сердце посмотреть на то, что стало с Йоро.

Земля поплыла у него под ногами. Повсюду, судорожно извиваясь, умирали гахадионцы. Сверху спускался со сверхъестественного неба слизень. Черные шипы устрашающе торчали над головой Ланарка, но он ничего вокруг не замечал. Перед ним стояла Йоро! Йоро — перепуганная и чуть живая от усталости, но все же здоровая и крепкая. На мраморной мостовой, умирая, высыхал призрак, которого он знал, как Изабель Май. Схватив Йоро за руку, он повернулся и кинулся к кораблю.

Потянув люк, он втолкнул Йоро внутрь и, едва прикоснувшись к корпусу, отчетливо понял, что с кораблем также происходят перемены — бесчувственный металл оживал трепещущей плотью. Ланарк захлопнул люк и, не обращая внимания на треск лопающихся труб, рванул без оглядки прочь.

Накренившись на бок, корабль пробирался через лес черных блестящих шипов, вытянувшихся уже на сотни миль в высоту, забрав в сторону на тысячу миль, чтобы избежать столкновения с громадным слизнем, который неумолимо опускался на Маркавель. Как только корабль проскочил в свободное пространство, Ланарк обернулся, чтобы посмотреть на слизня, растянувшегося чуть ли не на все полушарие. Он корчился, наколотый на высокие черные колючки.

Ланарк на полной скорости устремился к звезде-ориентиру. Единственный надежный объект в небесах, она сняла ярким голубым светом. Все остальные едва виднелись сквозь вихри черного потока, кружащиеся пылинки в море чернил.

Ланарк, мельком посмотрел на Йоро и спросил:

— Теперь, когда я решил уже больше ничему не удивляться, скажи мне, почему Изабель Май умерла, а ты, Йоро из Гахадиона, осталась в живых?

— Я — Изабель Май. Вы уже знаете.

— Знаю, конечно, потому что нет другого объяснения. — Он положил свою руку на стенку корабля, осязая теплую жизнь вместо неодушевленного металла. — Просто чудо, если удастся выпутаться из этой заварушки.

Корабль менялся на глазах. Отказали приборы, входные проемы зарастали чем-то темным и непрозрачным, похожим на хрящ. Моторы и аппараты стали внутренними органами; стены, обрастая розовым сырым мясом, ритмично пульсировали. Снаружи доносились звуки, напоминающие хлопанье огромных крыльев;, под их ногами кружилась водоворотом темная жидкость. Ланарк, побледнев, встряхнул головой. Изабель прижалась к нему.

— Похоже, мы в чьем-то желудке!

Изабель не отвечала.

Вроде как хлопнула пробка, вылетев из бутылки, и просочился тусклый свет. Ланарк верно выбрал направление, корабль прорвался в нормальную Вселенную и разрушился.

Два земных существа обнаружили, что бредут, спотыкаясь, по полу Лаомова жилища. Сначала они не могли поверить в свое освобождение; спасительное место могло оказаться лишь переменой декораций.

Ланарк первым пришел в себя. Он помог Изабель встать на ноги, и они увидели Лаома, все еще в состоянии приступа. Дрожь волнами пробегала по его черной шкуре, блюдца глаз бессмысленно остекленели.

— Бежим, — прошептала Изабель.

Ланарк молча взял ее за руку, они тихо выбрались на ослепительную, продуваемую насквозь равнину. Там, как и прежде, стояли два корабля. Ланарк проводил Изабель к своему судну, открыл вход и помог забраться внутрь.

— Я через минуту вернусь. — Ланарк заблокировал стартер. — Для гарантии от новых неожиданностей.

Изабель промолчала. Обойдя вокруг корабля, в котором прибыла Изабель Май, Ланарк таким же образом заблокировал и этот механизм. Затем направился к белой бетонной конструкции. Изабель прислушивалась, но завывания ветра заглушали все звуки. Треск лучемета? Или ей почудилось?

Ланарк вышел из-под темной арки, забрался в корабль и захлопнул за собой люк. Двое сидели молча, пока разогревались трубы, молчали, пока Ланарк заводил двигатель и корабль, накренившись, поднимался в небо. Пока они не оказались далеко в космосе, ни один не проронил ни слова. Ланарк взглянул на Изабель.

— Как вы узнали о Лаоме?

— От моего отца. Лет двадцать тому назад он оказал Лаому какую-то пустяковую услугу — убил ящерицу, которая досаждала тому, или что-то в этом роде.

— И поэтому Лаом защитил вас от меня, создав воображаемую Изабель?

— Да! Он рассказал мне, что вы должны появиться, разыскивая меня, и устроил так, чтобы вы встретились с моделью Изабель Май, а я незаметно могла бы оценить ваши действия.

— Но почему вы так не похожи на свою фотографию?

— О, я была разгневана и заплакана, я буквально скрежетала от злости зубами. Я в самом деле надеюсь, что не выгляжу так больше.

— А как с вашими волосами?

— Они осветлены.

— Другая Изабель Май знала, что вы настоящая?

— Не думаю. Нет, наверняка не знала. Лаом снабдил ее моим умом и памятью. Она действительно была мною.

Да, в этом состояла разгадка. Ланарк кивнул и задумчиво произнес:

— Ей нельзя было отказать в уме и наблюдательности. Если помните, она сказала, что нас с вами тянет друг к другу. Интересно знать, правда ли это?

— Мне тоже.

— Еще будет время решить эту проблему... Наконец, последний штрих — документы с шифром.

Изабель от души расхохоталась:

— Нет никаких документов!

— Нет документов?

— Ну да! Хотите обыскать меня?

— Где же документы?

— Их не существует. Документ... в единственном числе. Клочок бумаги. Я разорвала его.

— Что было на бумаге?

— Шифр. Я единственный живой человек, который его знает. Как вы думаете, следует ли мне хранить его в тайне?

Ланарк поразмыслил.

— Ну, я бы тоже не отказался... Такого рода знания никогда не помешают.

— А где обещанные сто миллионов долларов?

— По возвращении на Землю. Когда мы прибудем туда, вы сможете использовать шифр.

Изабель хохотала.

— Вы очень практичный человек. Что случилось с Лаомом?

— Лаом мертв.

— Как?

— Я уничтожил его. Я подумал о том, что нам пришлось пережить. Его вымышленные создания — насколько они реальны? Они казались настоящими мне и самим себе. Отвечает ли личность за то, что происходит в ночном кошмаре? Я не знаю. Я повиновался своему инстинкту или совести, называйте это как хотите, я убил его.

Изабель Май взяла его за руку.

— Мой инстинкт подсказывает, что я могу довериться вам. Шифр — это стишок.


Том, а Том — сыночек мой,

Хватай свинью и беги домой.



5


Ланарк доложил Кардалю:

— Рад сообщить вам, что задание успешно выполнено.

Кардаль отнесся к этому скептически:

— Что вы хотите этим сказать?

— Шифр в безопасном месте!

— Вот как? Где же именно?

— Я решил, что лучше сначала переговорить с вами, прежде чем передавать его.

— Думаю, что это излишняя щепетильность. Что с Изабель Май? Она арестована?

— Для того, чтобы добыть шифр, мне пришлось сделать широкие, но приемлемые уступки, включая полное прощение, снятие всех обвинений в ее адрес, публичные извинения, так же как денежную компенсацию за ошибочный арест и моральный ущерб. Она хочет официальный документ, подтверждающий эти условия. Как только вы подготовите такую бумагу, я передам ее, и дело будет завершено.

— Кто дал вам право делать такие далеко идущие заявления? — холодно спросил Кардаль. Ланарк спокойно отпарировал:

— Хотите иметь шифр?

— Конечно.

— Тогда принимайте мои предложения.

— А вы, оказывается, еще более заносчивы, чем предупреждал меня Детеринг.

— Успех сам говорит за себя, сэр!

— Откуда мне знать, что вы не воспользуетесь шифром?

— Насколько я понял, вы можете сейчас же обратиться к нему и поменять.

— Откуда мне знать, что вы уже не использовали его на всю катушку?

— Я упомянул про денежную компенсацию, вам этого не достаточно?

Кардаль запустил пальцы в волосы.

— Как велика сумма?

— Цифра не так существенна. Если они сочтут чрезмерной сумму, которую назовет Изабель Май, то оплатят ее частично.

— Это вы так говорите. — Кардаль никак не мог решить, что ему сделать: впасть в бешенство, угрожать или снова схватиться за голову. Наконец он откинулся в кресле. — Я приготовлю бумагу завтра. Можете приносить шифр.

— Отлично, мистер Кардаль.

— Я все же хочу знать, неофициально, если вам угодно, сколько она требует в уплату?

— Мы хотим сто один миллион семьсот шестьдесят два доллара на личные счета.

Кардаль выпучил глаза:

— Мне показалось, что вы говорили об умеренной плате.

— Кажется, лучше запросить большую сумму, а не маленькую.

— Не сомневаюсь, что лучше. Однако странная цифра. Почему семьсот шестьдесят два доллара?

— Это, сэр, деньги, которые мне должны, потому что казначей отказался подписать чек. Они включают расходы на непредвиденные случаи: взятки, выпивку, услуги проституток, если вы хотите знать подробности.

— А почему еще один миллион?

— А это страховой фонд моих будущих затрат на всякие непредвиденные случаи. В каком-то смысле это мягко и деликатно отражает мое недовольство действиями казначея.

Ланарк поднялся.

— Надеюсь увидеть вас завтра в это же время, сэр.

— До завтра, Ланарк.


ЗАМОК ИФ



Часть 1. ИГРА В КОСТИ


С начала реклама промелькнула в коммерческой телевизионной программе, а через несколько дней в газете появилось объявление. Скромный прямоугольник с зелеными буквами на черном фоне затерялся среди бросающихся в глаза ярких рекламных объявлений оранжевых, красных и желтых цветов. Зато вся сила его была в содержании.

«Ты устал? Тебе все надоело?

Хочешь приключений?

Испробуй замок Иф».


Оксфордская терраса была прелестным тихим уголком в самом центре города. На площадке, выложенной красными плитками, в живописном беспорядке расположились под пестрыми зонтиками столики кафе, за которыми в ленивой истоме проводили время немногочисленные посетители. Купы магнолий ограждали террасу от проезжей части и потощали большую часть уличного гула; слабые, как шум прибоя, звуки перекрывались разговорами и беспорядочным стуком мячей — пам-пам-пам с оксфордских гандбольных площадок.

Роланд Марио в полной прострации развалился в глубоком кресле, откинув голову и задрав ноги на столик со стаканами и вентилятором, в той же позе, что и четверо его сотоварищей. Наблюдая за ними из-под полуопущенных век, Марио размышлял об извечной тайне человеческой личности. Как это может быть, что люди так одинаковы и в то же время каждый из них абсолютно неповторим?

Слева от него сидел Брейх — пунктуальный и терпеливый человек, мастер на все руки, он занимался ремонтом вычислительной техники. Имя и внешность Брейха: длинный костлявый нос, круглые глаза и густые черные брови — говорили о его чистокровном происхождении от древних валлийцев. Эти смуглые люди маленького роста с давних времен, еще до появления Цезаря и кельтов, жили в стране.

Рядом с ним сидел Джаннифер. Высокий худощавый мужчина с коротко остриженными светлыми волосами, у которого, казалось, и душа, и тело сформировались под влиянием различных частей света: и Северная Европа, и Африка, и Восток наложили отпечаток на его личность. У него было удлиненное лицо, каждая из черт которого, характерная по отдельности, теряла свою резкую индивидуальность на фоне остальных. Бухгалтер по профессии, Джаннифер был осторожным, вдумчивым и в то же время жестким защитником на гандбольной площадке.

Заер выделялся среди остальных своей молодостью и жизнерадостным характером: редко теряя присутствие духа, он громче всех говорил и громче всех смеялся. Нежная кожа с ярким, во всю щеку румянцем, темные волнистые волосы, веселые, счастливые, как у влюбленного, глаза.

Дальше по кругу сидел Дитмар, сардонического вида человек с проницательным взглядом узких глаз, высоким лбом, темной бронзовой кожей, как у полинезийца, суданца, индийца или жителя Южной Африки. Он единственный из пятерых не играл в гандбол и меньше, чем остальные, пил виски с содовой из-за своей больной печени. Дитмар занимал хорошо оплачиваемую административную должность в одной из телевизионных компаний.

А сам Марио, каким он представлялся своим приятелям? Вероятно, в воображении каждого из них рождалась своя картина, хотя во внешности Марио было мало отличительных или примечательных особенностей. Невыразительное, но приятное лицо. Волосы и глаза самые обычные. Умеренный загар золотисто-бронзового оттенка. Среднего роста, среднего веса — он спокойно говорил, скромно одевался. Марио сознавал свою привлекательность, во всяком случае, для пятерых своих друзей, хотя, пожалуй, их связывало вместе не столько сходство характеров, сколько гандбольная площадка и общие интересы холостяцкой жизни.

Марио стало тяготить молчание. Он допил свой стакан виски.

— Ну что, еще по одному?

Брейх жестом выразил согласие.

— С меня хватит, — сказал Джаннифер. Заер, опрокинув в глотку стакан, брякнул им по столику.

— Когда мне было всего четыре года, я уже обещал своему папаше никогда не отказываться от предложения выпить.

— Какая разница, на что тратить деньги, — поколебавшись, сказал Дитмар, — на выпивку или иа что-нибудь другое.

— Деньги надо тратить со вкусом, — сказал Брейх, — чтобы внести немного развлечения в нашу жизнь.

— Большие развлечения требуют больших денег, — сказал Дитмар мрачно. — Зарабатывай монеты и трать.

Заер сделал широкий замысловатый жест рукой:

— Быть артистом, изобретателем, что-нибудь создавать, строить. У тех, кто вкалывает только ради денег, нет никакого будущего.

— Вы только посмотрите на эту плеяду вундеркиндов, — с кислой миной сказал Брейх. — Как, откуда они взялись, во имя чего? Спонтанно зародились под действием солнечного света на слизь? Куда ни глянь, сплошные гении, просто нет слов. Де Сатц, Колей — атомщики. Хонн, Версович, Лекки, Бруль, Ричарде — администраторы. Ганделип, Нью, Кардоса — финансисты. Их десятки, и все эти восходящие звезды не старше двадцати трех, двадцати четырех лет.

— Не забудь Пита Заера, — сказал Заер. — Он пока не в их числе, но дай ему годик-другой...

— Ну что же, — пробормотал Дитмар, — может быть, так и должно быть. Кто-то ведь должен быть яркой личностью. Мы одеты и накормлены, получили образование, работа у нас не пыльная, а хорошая выпивка стоит недорого. Для девяноста девяти из ста в этом состоит вся жизнь.

— Добавь сюда еще похмелье после выпивки, — вздохнул Заер.

— Выпивка отвлекает от жизни, — сказал Джаннифер угрюмо. — Из всех острых ощущений нам остались только пьянство и смерть.

— Да, — сказал Брейх. — Всегда можно выразить свое презрение к жизни, выбрав смерть.

— Виски или цианистый калий, — засмеялся Заер. — Я предпочитаю виски.

Появились новые порции виски с содовой. Приятели бросили кости, кому платить. Марио проиграл, выписал чек.

Немного погодя Брейх сказал:

— Ваша правда. Пьянство и смерть... Только эти, полные неизвестности, два состояния нам и остались... если у вас нет, конечно, возможности отдать двадцать миллионов долларов за межпланетную ракету. Но и после того, как вы попадете на какую-нибудь планету, вы найдете там лишь мертвые камни.

— Вы упустили третью возможность, — сказал Дитмар.

— Какую же?

— Замок Иф.

Все притихли. Затем все пятеро заерзали на стульях, устраиваясь поудобнее.

— Что же это за замок Иф? — спросил Марио.

— И где он? — присоединился Заер. — В рекламе сказано: «Испробуй замок Иф», но ничего не сказано, как и где его можно испробовать.

— Может, это новый ночной клуб? — хмыкнул Джаннифер.

Марио с сомнением покачал головой:

— Ну нет, реклама производит совсем другое впечатление.

— Это не ночной клуб, — сказал Дитмар. Все посмотрели на него. — Нет, нет, я не знаю, что это такое. Зато я знаю, где он находится, да и то лишь потому, что пару месяцев назад ходили разные слухи.

— И что же это были за слухи?

— Да так, ничего определенного. Одни только намеки. В том смысле, что если вы ищете развлечений, если вы можете их оплатить, если вы желаете испытать свое счастье, если у вас нет никаких обязанностей, от которых нельзя отказаться...

— Если, если, если... — сказал Брейх с ухмылкой, — И замок «Если».

— Это точно, — кивнул Дитмар.

— А это не опасно? — спросил Заер. — Если все, что они могут, — это натянуть проволоку над змеиной ямой, а затем выпустить на вас тигра, причем вы не умеете ни ходить по проволоке, ни сражаться с тиграми, то я лучше останусь здесь и буду пить виски и воображать, как я побью Джаннифера в турнире.

— Не знаю. — Дитмар вскинул плечи. Брейх нахмурился.

— Просто ловят на удочку дурачков, возможно новый вид борделя.

— Нет, не то, — сказал Заер. — Это заколдованный дом с настоящими привидениями.

— Ну, если дать волю воображению, — сказал Дитмар, — я бы сказал, что это машина времени.

— Если, — сказал Брейх.

Все замолчали с глубокомысленным видом.

— Все это более чем странно, — сказал Марио. — Дитмар говорил, что два месяца назад пошли слухи. А на прошлой неделе появилось объявление.

— А что же тут странного? — сказал Джаннифер. — Такая последовательность бывает у всех новых предприятий.

— Вот ключевое слово — «предприятие», — быстро ответил Брейх. — Замок Иф — это не явление природы, это созданный человеком объект, или идея, или процесс, или что-то еще. И мотивы его создания чисто человеческие — скорее всего деньги.

— Какие еще будут предложения? — спросил Заер капризно.

Брейх приподнял свои черные брови.

— Ну, никогда не знаешь, на что нарвешься. Но это наверняка не преступная затея, иначе АПП прикрыло бы эту лавочку.

Дитмар откинулся назад, бросив на Брейха поддразнивающий взгляд.

— Агентство по предотвращению преступлений пальцем не шевельнет, пока не нарушен закон или пока кто-нибудь не подал жалобу. Если нет явного преступления, нет жалоб — закон бессилен.

Брейх нетерпеливо махнул рукой.

— Верно. Но я хотел сказать совсем другое.

— Извини... Продолжай, — усмехнулся Дитмар.

— Каковы мотивы, которые побуждают людей к новым предприятиям? Во-первых, деньги, которые в известном смысле содержат в себе также и другие мотивы. Для определенности назовем этот мотив жаждой денег ради денег. Тогда второй — стремление к власти. Выделим из него, скажем, инстинктивный элемент и назовем его жаждой неограниченных сексуальных возможностей. Властью над женщиной. Тогда третий — любознательность, жажда знаний. В-четвертых, предпринимательство как самоцель... как развлечение. Вроде гонок миллионеров. В-пятых — филантропия. Что еще?

— Хватит, — сказал Заер.

— Может, еще желание создать что-нибудь надежное... вроде египетских пирамид, — предположил Джаннифер.

— Я думаю, что этот мотив — наиглавнейший после первого: страсти к деньгам.

— Художественный дух, творчество.

— Ну, я бы сказал, это притянуто за уши.

— Эксгибиционизм, — выдвинул предположение Дитмар.

— То же самое.

— Я не согласен. Все театральные представления основаны единственно и исключительно, если говорить об актерах, на их стремлении покрасоваться перед публикой.

— Возможно, ты и прав. — Брейх пожал плечами.

— Религиозные цели.

— Камуфляж, под которым скрывается стремление к административной власти.

— Ну, это уж слишком надумано.

— Не слишком... Это все? Хорошо, что же это нам дает? Что-нибудь определенное?

— Замок Иф, — протянул Джаннифер. — Красиво звучит, а цель проста — извлечь побольше денег.

— На филантропию, по крайней мере в явном виде, не похоже, — сказал Марио.

— Но конечно, можно попробовать придумать ситуацию, которая включила бы все наши догадки. Дитмар нетерпеливо махнул рукой.

— Разговоры бесполезны. Какой в них прок? Никто не может сказать ничего определенного. Предположим, что это заговор с целью смести с лица земли этот город?

— Я назначаю тебя комитетом из одного человека, — невозмутимо произнес Брейх, — с целью изучить эту возможность и доложить нам.

— Рад стараться, — криво усмехнулся Дитмар. — Впрочем, у меня есть предложение получше. Давайте бросим кости. Кому выпадет меньше, отправится в замок Иф — на средства остальных.

— Годится, — кивнул Брейх. — Я играю.

Дитмар обвел взглядом стол.

— Во что это обойдется? — спросил Заер.

Дитмар покачал головой.

— Понятия не имею. Наверняка влетит в копеечку.

Заер нахмурился, тревожно заерзал на стуле.

— Положим, не свыше двух тысяч долларов на нос.

— Отлично, как раз по мне. Джаннифер?

Высокий мужчина со светлыми коротко подстриженными волосами колебался.

— Ладно, мне нечего терять, я играю.

— Марио?

— Меня устраивает.

Дитмар достал коробочку с кубиками, зажав ее в кулаке, побренчал костями.

— Правила такие же, что и в покере. Бросаем один раз, единица выше всех. Иначе говоря, пара единиц бьет пару шестерок. Стрит, комбинации из трех одинаковых и выше, не рассматриваем. Все согласны? Кто хочет бросить первым?

— Вот сам и начинай, — тихо сказал Марио.

Дитмар тряс, тряс, тряс, вытряхнул кости. Все пятеро в едином порыве склонились вперед, пять пар глаз уставились на крутящиеся кубики. Они покатились по столику, позвякивая о стаканы с виски... остановились.

— Вроде три пятерки, — сказал Дитмар. — Ну, в общем неплохо.

Марио, сидевший слева от него, взял коробочку, засыпал туда кости, потряс — бросил. Крякнул. Один, три, четыре, пять, четыре.

— Две четверки. Ого!

Брейх бросал молча.

— Три единицы.

Бросил Джаннифер.

— Две пары. Двойки и тройки.

Заер, слегка побледнев, взял кости. Сверкнул глазами на Марио.

— Пара четверок пока бьет всех.

Он тряхнул коробочку, еще раз — затем картинным жестом опрокинул над столом. Треск, звон бокалов. Напряженно глядят пять пар глаз. Очко, двойка, тройка, шестерка, двойка.

— Пара двоек.

Заер откинулся, натянуто улыбнувшись.

— Ладно, я готов. Я иду. Будем надеяться, что это окажется не слишком рискованной затеей. Правда, они ничего не говорят, вернусь ли я оттуда живым.

— Ты должен быть доволен, — вставил Брейх, вытряхивая трубку. — Как-никак, а эти твои сногсшибательные переживания будут оплачены нашими денежками.

Заер беспомощно развел руками.

— Куда мне надо идти? И что делать? — Он посмотрел на Дитмара. — С кем я должен заключить соглашение?

— Понятия не имею, — сказал Дитмар. — Я спрошу в студии. Наверняка уже кто-нибудь побывал в этом месте. Завтра, примерно в это же время, я сообщу тебе все подробности, все, что мне удастся вытянуть из них.

На какое-то время все замолчали... Каждый из пятерых вносил свою лепту в это странное и двусмысленное молчание: кто — осторожность, кто — страх, кто — мысленно удовлетворенно потирал руки... это было невозможно передать словами.

Брейх поставил стакан:

— Ну, Заер, о чем ты думаешь? Готовишься к смирительной рубашке или встрече с тигром?

— Лучше приобрести парочку свинцовых, кастетов и наручники, — усмехнулся Дитмар.

Заер обвел взглядом окружившие его лица, жалко хохотнул:

— Мне лестно видеть такое внимание к своей особе.

— Мы хотим подробного отчета. Мы хотим, чтобы ты вернулся живым.

— Я тоже хочу вернуться живым, — ответил Заер. — Кто из вас будет готов выносить горшки за несчастным инвалидом, если приключение окажется слишком рискованным?

— Ну вот еще, — сказал Брейх. — Ты в прекрасной форме. — Он встал. — Пойду кормить своих котов. В моей жизни только одна опасная авантюра — заботиться о семи котах. Совершенно пустое существование. Черт его дери! — Он сардонически хмыкнул. — Мы проживаем жизнь, о которой люди мечтают с тех самых пор, как научились мечтать. Вдоволь еды, безделья, свободы. Мы сами не знаем, что нам еще надо.



Часть 2. ПРЕОБРАЖЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК


Заер боялся. Он сидел, обхватив себя руками под мышками, и его улыбка, хотя и такая же широкая и открытая, как прежде, теперь походила на нервную гримасу, перекошенную на сторону. Заер и не пытался скрыть охватившие его мрачные предчувствия. Глядя на его напряженную позу, можно было подумать, что это боксер-профессионал сидит в ожидании удара гонга.

Джаннифер оглядел его с плохо скрытым чувством превосходства.

— Ну что, Заер. Может быть, для твоей жажды приключений достаточно одной идеи Замка Иф?

— «Что такое приключение?» — спросил оплеванный Заер, и не стал ждать ответа, — сказал Брейх, помаргивая глазками. Он не спеша набил трубку.

— Я бы сказал, что приключение — это когда тебя средь бела дня напугают до полусмерти и ты потом всю жизнь только об этом думаешь и говоришь, — сказал Заер несчастным голосом.

Марио расхохотался.

— Если мы тебя никогда больше не увидим, я так и не узнаю, что такое настоящее приключение.

Брейх повертел головой, озираясь по сторонам.

— Где Дитмар? У него вся информация.

— Вон он идет, — сказал Заер. — Я чувствую себя как в очереди на гильотину.

— Тьфу ты, дьявол, — сказал Брейх. — Ну не хочешь — не иди, никто тебя не заставляет. В конце концов, это ведь только шутка, а не вопрос жизни и смерти.

Заер затряс головой.

— Нет, я хочу попробовать.

Дитмар отодвинул стул, нажал кнопку вызова официанта, заказал пиво. Без лишних слов выпалил:

— Это стоит восемь тысяч долларов. То есть это тебе, Заер, будет стоить восемь тысяч. Там два уровня. Тип А стоит десять миллионов, тип В — десять тысяч. Нечего и говорить, что никто из нас не в состоянии выложить два с половиной миллиона, так что тебе придется удовольствоваться типом В.

Заер скривился:

— Не нравится мне, как это все выглядит. Напоминает комнату смеха на ярмарке: некоторые пробегают над воздушными ямами, другие стоят кругом и глазеют, ожидая, пока поднимется юбка. И где-то есть парень, который открывает клапаны и поворачивает ручку. Вот для него это действительно забава.

— Я уже заплатил восемь тысяч, — сказал Дитмар, — так что, ребята, можете выписать мне чеки, пока мы все вместе. Лучше не откладывать дело в долгий ящик.

Он забрал чеки у Марио, Джаннифера и Брейха, положил их в свой бумажник. — Спасибо. — Потом повернулся к Заеру. — Сегодня вечером, в шесть часов, иди по этому адресу. — Он протянул через стол визитную карточку. — Отдай ее тому, кто откроет дверь.

Брейх и Марио, сидевшие рядом с Заером, наклонились вперед, пристально разглядывая карточку вместе с ним. Там было написано:


«ЗАМОК ИФ

5600 Эксмур Авеню.

Мэдоулендс».


В уголке нацарапана приписка: «Заер, от Сутлоу».

— Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы заполучить приглашение, — сказал Дитмар. — Кажется, они сделали исключение. Я постарался заверить их, что все будет в полном ажуре. Но, ради всего святого, Заер, не вздумай обращаться в АПП, иначе я подведу Сутлоу, а он мой босс.

— АПП? — поднял брови Заер. — Это незаконно?

— Понятия не имею, — ответил Дитмар, — я только знаю, что истратил на это дело для тебя две тысячи долларов.

— Я надеюсь, черт возьми, на твою хорошую память, — сказал Брейх с холодной усмешкой. — Потому, что — если ты останешься жив, то я тоже хочу получить на две тысячи долларов свою долю приключений.

— Если я умру, — парировал Заер, — купи себе местечко в аду — там я сумею рассказать, на что потрачены твои денежки.

— Итак, — сказал Дитмар, — мы будем встречаться здесь по вторникам и пятницам, в три часа. — Идет, ребята? — Он обвел взглядом лица приятелей. — Пока ты не появишься.

Заер встал.

— О'кей. По вторникам и пятницам, в три часа. Ну, до встречи, пока. — Он пожал всем руки, помахал на прощанье и неверной походкой удалился.

— Бедный малыш, — сказал Брейх. — Он отчаянно трусит.


Прошел вторник. Прошла пятница. Потом еще вторник и еще одна пятница, и снова наступил вторник. Марио, Дитмар, Брейх и Джаннифер подошли в три часа к своему столику и, поздоровавшись друг с другом, расселись по местам.

Прошло пять, потом десять минут. Беседа не клеилась. Джаннифер сидел за столом, как истукан, положив большие ладони на стол рядом с кружкой пива, время от времени он приглаживал короткие светлые волосы или потирал свой крупный нос. Брейх, откинувшись в кресле, безразлично вглядывался в проходящие мимо толпы. Дитмар рассеянно пускал дым, а Марио балансировал на пальце клочком бумаги, скатанным в цилиндр.

В три часа пятнадцать минут Джаннифер, прочистив горло, сказал:

— Он, должно быть, совсем потерял голову.

Брейх крякнул. Дитмар ухмыльнулся. Марио, нахмурившись, закурил сигарету.

— Я видел его сегодня, — сказал Джаннифер. Шесть глаз впились в него:

— Где?

— Я не стал бы про это упоминать, — сказал Джаннифер, — если бы он сегодня объявился. Он живет в Атлантик-Эмпайр, в номере люкс на двенадцатом этаже. Я подкупил портье и выяснил, что он там уже больше недели.

Брейх с мрачным и подозрительным видом сказал, наморщив лоб:

— Как это получилось, что ты увидел его там?

— Я пошел проверить их книги. Это моя обязанность. На обратном пути я встретил в фойе Заера... собственной персоной.

— Он видел тебя?

Джаннифер неопределенно пожал плечами.

— Кто его знает, я не уверен. Он был целиком поглощен какой-то женщиной, исключительно экстравагантного вида.

— Ха, — сказал Дитмар, — похоже, что Заер нашел неплохое применение нашим денежкам.

Брейх поднялся.

— Пошли, спросим его самого, пусть объяснит, почему он не хочет видеть нас. — Он повернулся к Джанниферу. — Заер записался под своим именем?

Джаннифер наклонил большую тяжелую голову:

— Собственной персоной.

Брейх, направившись к выходу, остановился, оглядев всех по очереди:

— Вы идете, ребята?

— Да, — сказал Марио. Он поднялся. Следом встали Дитмар и Джаннифер.


Отель Атлантик-Эмпайр был огромным и великолепным зданием, оборудованным всеми возможными приспособлениями для питания, купания, отдыха, развлечения, наслаждения, расслабления, возбуждения и успокоения нервов мужчин и женщин, способных за это заплатить.

Лакей у входа, одетый в белую ливрею, принял манто у какого-то случайного посетителя, отряхнул его, предложил даме букет для корсажа, сняв его с прохладной витрины. В холле вестибюля стояла гулкая тишина, как под сводами кафедрального собора, кругом зеркала высотой чуть ли не в тридцать футов. Движущаяся ковровая дорожка доставляла гостей в фойе, оформленное в глорианском стиле, уже лет пятьдесят как вышедшем из моды. Вдоль одной из стен тянулась аркада маленьких магазинчиков. Здесь посетитель, если ему нравилось сорить деньгами, мог купить поделки из меди, золота, тантала, готовое платье из тканей ярчайших расцветок: багряных, синих, пурпурных, всякие штучки из Древнего Тибета и последние новинки техники, кабошоны из зеленоватого опала с Юпитера, продаваемые на вес по миллиграммам, голубые балтиконы с Марса, сверкающие огнем бриллианты, добытые на двадцатимильной глубине под поверхностью Земли. Там были Марафестианские вишни, законсервированные в ликере Органди; духи, выжатые из арктических мхов, белые цветы с мраморными прожилками, похожие на призрачных красавиц.

За другой стеной, целиком сделанной из стекла, находился главный плавательный бассейн отеля. В голубовато-зеленой воде плескались и. резвились, как золотые рыбки, обнаженные тела.

Мебель в фойе была выдержана в таких же голубовато-зеленых и золотистых тонах, ширмы, увитые лозами с красными, черными и белыми цветами, огораживали уголки, располагающие к интимным беседам. Золотое сияние, разлитое в воздухе, делало похожим на мираж этот очаровательный мирок, где, как будто в недосягаемой вышине, двигались люди, одетые в роскошные одежды, увешанные баснословно дорогими украшениями, элегантно остроумные, предупредительно вежливые.

Брейх огляделся, с перекошенной физиономией:

— У, проклятые паразиты! Пока они тут распутничают, чирикая и красуясь друг перед другом, все остальные должны надрываться на работе.

— Ну, приехали... — сказал Дитмар. — Не кипятись! Ведь они единственные, кто умеет радоваться и веселиться.

— Да вряд ли, — ответил Брейх. — Скорей всего, им так же тошно и мерзко, как всему остальному человечеству. Просто им некуда деться, впрочем, как и нам.

— Ты когда-нибудь слышал об Эмпайр Тауэр?

— О... очень смутно. Какое-то грандиозное сооружение в Медоулендсе.

— Точно. Башня высотой в три мили. Кто-то дико позабавился, создавая этот проект. И теперь продолжает веселиться, глядя, как она растет, все выше и выше.

— В мире четыре миллиарда людей, — сказал Брейх. — И только одна Эмпайр Тауэр.

— Если бы в мире не существовали такие диковинки, — сказал Дитмар, — мир стал бы похож на регистрационный шкафчик, где все разложено по полкам. Здесь — дыхание жизни. Здесь — богатство, сливки цивилизации и культуры.

Марио в удивлении уставился на Дитмара, на этого мрачного и желчного Дитмара, который, как считал Марио, всегда был рад возможности поглумиться над причудами элиты.

— Я рад, что пришел сюда, — сказал Джаннифер, — в некотором роде это тоже авантюра — заглянуть в совершенно иной мир.

Брейх фыркнул.

— Только миллионеры здесь живут, а не глазеют по сторонам.

— Уровень жизни в обществе все время растет, — размышлял вслух Марио, — и почти с той же скоростью уменьшается число миллионеров. Нравится нам это или нет, но крайности постепенно сближаются. В действительности они уже почти сошлись.

— И жизнь с каждым днем все больше становится похожей на тарелку жирной и сытной каши... без соли, — сказал Дитмар. — Уничтожая бедность всеми возможными способами, давайте все же побережем наших миллионеров... А впрочем, мы пришли сюда искать Заера, а не спорить о социологии. Я полагаю, мы можем войти туда все вместе.

Они пересекли фойе. Портье, обаятельный человек с благородной сединой и солидной внешностью, поклонился им.

— Можем мы видеть мистера Заера? — спросил Дитмар.

— Сейчас узнаю, сэр. — Немного погодя добавил: — Нет, сэр, он не отвечает. Послать за ним?

— Не надо, — сказал Дитмар. — Мы пока оглядимся. по фойе в сторону Мауны Хива. Вы можете поискать его там.

— Благодарю.


Мауна Хива была большая круглая зала. В центре возвышалась насыпь из выветренных камней, покрытая пальмами, папоротниками, зарослями тропических растений. Три кокосовые пальмы склонились над островком, и все это было залито мягким молочно-белым светом. У подножия горы располагался бар, отделанный полированными панелями экзотических пород деревьев, на периферии освещенного пространства, кругом выстроились столики.

Приятели быстро нашли Заера. Он сидел вместе с темноволосой женщиной в шелковом наряде изумрудного цвета. На столе перед ними двигалось множество блестящих, разрисованных фигурок, и, словно вырезанные из крылышек бабочек, они вспыхивали и переливались всеми цветами радуги. Это был настоящий балет в миниатюре. Крошечные фигурки двигались, кружась и пританцовывая, принимали изысканные позы под чарующую музыку; и все это действо происходило на фоне великолепных декораций, изображающих кипарисовые деревья и развалины мраморных портиков Древнего Рима.

С минуту все четверо разглядывали, затаив дыхание, удивительное зрелище.

Брейх толкнул локтем Марио.

— Ей-богу, он ведет себя так, будто занимался этим всю жизнь.

Дитмар подошел к столу; девушка подняла на него удивленные, с поволокой, глаза. Заер посмотрел вверх ничего не выражающим взглядом.

— Привет, Заер, — сказал Дитмар, скривив губы в саркастической усмешке. — Ты еще не забыл своих старых дружков с Оксфордской террасы?

Заер слепо уставился на него:

— Простите?

— Ты что, не узнаешь нас? — спросил Брейх, презрительно покрутив длинным кривым носом. Заер взъерошил свои черные вьющиеся волосы.

— Боюсь, что я чего-то не понимаю, джентльмены.

— Хм, — сказал Брейх. — Давай начистоту. Ты Пит Заер или нет?

— Да, это я.

— Может, нам лучше поговорить наедине? — вмешался Джаннифер.

Юноша заморгал глазами.

— Зачем? Продолжайте, я слушаю вас.

— Вы когда-нибудь слышали о Замке Иф? — с раздражением осведомился Брейх.

— И о восьми тысячах долларов? — добавил Дитмар. — О совместном вложении капитала, если можно так выразиться.

Заер нахмурился, и Марио мог поклясться, что тот действительно ничего не понимает.

— Вы полагаете, что я должен вам восемь тысяч долларов?

— Или так, или на восемь тысяч информации.

Заер пожал плечами.

— Восемь тысяч долларов?

Он полез во внутренний карман, вытащил бумажник, начал считать: одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

— Вот, держите, джентльмены. Уверяю вас, я не понимаю, что все это значит. Возможно, я был пьян. — Он вручил восемь тысячедолларовых купюр посуровевшему Дитмару. — Теперь, я надеюсь, вы удовлетворены и соблаговолите оставить нас в покое.

Он показал на крохотные фигурки — они извивались, принимая вычурные позы под восхитительную музыку. — Мы и так уже пропустили Танец Посвящения, коронный номер программы.

— Заер, — сказал, поколебавшись, Марио. Юноша вскинул на него ясные глаза.

— Да?..

— Это все, что ты нам можешь сказать? В конце концов, мы же поверили в твою честность.

Теперь уже Заер смотрел холодно:

— Вы получили свои восемь тысяч долларов. Я вас вижу впервые в жизни. Вы потребовали деньги, я заплатил. Какая еще честность требуется от меня?

Брейх дернул Марио за рукав.

— Пошли.



Часть 3. ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ


Мрачные и подавленные, они сидели за столом в каком-то занюханном кабаке и пили пиво. До сих пор еще никто из них не проронил ни слова. Четыре молчащие фигуры: высокий сильный Джаннифер — с грубыми чертами лица, светлыми волосами северянина, пылкий, как африканец и загадочный, как житель Востока; Брейх — длинноносый, быстроглазый, чернобровый; Дитмар — сардонический склад характера, кожа цвета опавших листьев, больная печень; Марио — обыкновенный человек, сдержанный и приятный.

Марио заговорил первым:

— Если все это можно приобрести в Замке Иф за восемь тысяч долларов, то я не против.

— Если!.. — коротко сказал Брейх.

— Этого не может быть! — громыхнул Джаннифер.

Он выглядел самым спокойным среди всех, хотя, вероятно, его представления о порядке и справедливости были попраны сильнее всего.

Брейх стукнул по столу кулаком, не очень громко, но эффектно.

— Этого просто не может быть! Это за пределами понимания!

— Твоего понимания, — подчеркнул Дитмар. Брейх вскинулся, повернувшись в его сторону.

— А твоего?

— А я вообще ничего не понимаю.

— Я утверждаю, что Замок Иф — это предприятие, — сказал Брейх. — Исходя из суммы взноса, который они называют, это и впрямь что-то вроде доходного дела. Попробуйте меня опровергнуть. Заер был разорен около месяца назад. Или почти разорен. Мы даем ему восемь тысяч долларов. Он отправляется в этот Замок Иф, возвращается оттуда, снимает номер в Атлантик-Эмпайр, заводит шикарную девицу, достает из карманов деньги пригоршнями. Единственное место, где он мог все это раздобыть, — Замок Иф! Только вряд ли это можно считать выгодным бизнесом!

— Некоторые ведь платят по десять миллионов долларов, — спокойно возразил Марио. — Эти деньги могут компенсировать убытки.

Дитмар отхлебнул из кружки:

— Ну что? Может, еще раз потрясем кости?

Никто ему не ответил. Наконец Брейх произнес:

— Честно говоря, я побаиваюсь!

Марио поднял брови.

— Чего? Ведь Заер разбогател у тебя прямо на глазах.

— Между прочим, — пробормотал Брейх, — ты только вспомни, что он как-то говорил: дескать, он был одним из блестящих мальчиков-вундеркиндов, тех, чья звезда еще не взошла. Вот теперь он, по-видимому, и проявился как гений, у которого еще все впереди.

— Замок Иф все еще производит хорошее впечатление, если это то, что требуется.

— Если... — насмешливо улыбнулся Брейх.

— Если... — спокойно поддержал его Марио.

— Но ведь у меня восемь тысяч долларов, — сказал Дитмар, противно хихикая. — Наш совместный капитал. Что касается меня, то я не буду возражать, если кто-нибудь пойдет по стопам Заера.

Брейх и Джаннифер неохотно присоединились к этим словам.

Марио обыграл в уме предложение Дитмара. Его жизнь была пуста и бесполезна. Он спустя рукава занимался архитектурой, играл в гандбол, ел, спал. Приятное, но бессмысленное существование. Он встал.

— Я иду туда. Сию минуту. Давайте мне восемь тысяч, пока я не передумал.

— Вот они, — сказал Дитмар. — Кстати... несмотря на случай с Заером, мы все же надеемся на твой отчет. По вторникам и пятницам на Оксфордской террасе.

Марио весело помахал рукой, отворяя дверь на залитую послеполуденным солнцем улицу.

— По вторникам и пятницам, в три часа.

— Что-то я с трудом в это верю, — покачал головой Дитмар.

Брейх поджал губы.

— Я тоже.

Джаннифер только молча покачал головой.

Эксмур-авеню начиналась в Ланчестере, сразу от Государственного банка, на четвертом уровне сворачивала к северу, резко поднималась на пятый уровень, где ее пересекала Трансконтинентальная автострада, потом, делая поворот к западу, шла под уклон над бульваром Гримшо и опускалась на землю в Медоулендсе.

Марио быстро нашел дом под номером 5600 Эксмур, он оказался серой бетонной коробкой, не сказать, чтобы уж совсем развалившейся, но и заботливо ухоженным этот дом назвать было трудно. Узкая полоска запущенного газона отделяла дом от проезжей части, протоптанная дорожка вела к небольшому, выступающему перед фасадом портику.

Косые лучи заходящего солнца светили Марио в спину, когда он подошел к портику и нажал кнопку звонка.

Почти сразу дверь скользнула в сторону, открывая проход в небольшую прихожую.

— Входите, пожалуйста, — сказал мягкий голос, записанный на пленку.

Марио прошел в прихожую, нисколько не сомневаясь, что невидимый глаз уже обследовал его, проверяя, нет ли у него с собой металла или оружия. Прихожая вела в приемную комнату. Скромная обстановка: кожаный диванчик, конторка, картина, изображающая трех изящных обнаженных девушек на фоне темного леса, — все было выдержано в зеленых и коричневых тонах.

Дверь распахнулась, и вошла молодая женщина. Марио прикусил губу. Увидеть такую женщину — это уже было приключением. Она была потрясающе хороша собой, и чем дольше Марио разглядывал ее, тем пикантнее казалась ему красота девушки. Она была хрупкого телосложения, двигалась мягко и бесшумно. Глаза смотрели прямо и холодно, четко и изящно вылепленный подбородок и нижняя часть лица свидетельствовали о твердости характера. Она была прекрасна сама по себе, независимо от всех этих женских штучек, ухищрений и украшений; прекрасна, казалось, вопреки своему желанию, как будто сожалея о притягательной силе своей красоты. Встретившись с холодным неприветливым взглядом девушки, Марио почувствовал ее недружелюбие и отстраненность.

И тут же у него в душе поднялась волна протеста, чисто человеческого желания пробить брешь в этой стене холодного безразличия, чтобы вызвать у нее хоть какое-нибудь ответное чувство.

Он подавил в себе это желание. Он здесь по делу.

— Назовите, пожалуйста, свое имя. — Девушка говорила мягким, прекрасного тембра голосом, точно у дорогого духового инструмента, настроенного в какой-то странной тональности.

— Роланд Марио.

Она записала в анкету.

— Возраст?

— Двадцать девять.

— Род занятий?

— Архитектор.

— Что вы желаете получить?

— Это Замок Иф?

— Да. — Она смотрела в ожидании.

— Я — клиент.

— Кто вас прислал?

— Никто. Я друг Пита Заера. Он побывал у вас недели две назад.

Она кивнула, записала.

— Кажется, это посещение пошло ему на пользу, — бодро заметил Марио.

Она ничего не ответила. Только кончив записывать, объяснила:

— У нас дело, цель которого приносить доход. Нас интересуют деньги. Сколько вы можете заплатить?

— Я бы сначала хотел узнать, что вы предлагаете мне купить?

— Приключение. — Она произнесла это слово без всякого выражения.

— А-а, — протянул Марио, — понятно...

— Не сочтите за праздное любопытство: это на вас так повлияла работа здесь? Вы тоже заняты поиском «приключений» или уже слишком устали от них?

Она бросила быстрый взгляд на Марио.

— Мы предлагаем обслуживание двух классов. За первый мы берем десять миллионов долларов. Цена совсем не так велика, как кажется на первый взгляд, но в этом случае восприятие приключения менее острое и волнующее, чем во втором, — вы полностью владеете ситуацией. За второй класс мы берем десять тысяч, и тут вы получаете более сильные переживания при минимальной возможности непосредственно управлять ситуацией.

Марио отметил слово «непосредственно». Он спросил:

— Вы заключаете договор с клиентом?

Снова холодно сверкнули глаза в его сторону.

— Будьте добры указать сумму, которую можете заплатить?

— Я задал вам вопрос, — сказал Марио.

— Всю дальнейшую информацию вы получите, когда пройдете внутрь.

— Вы человек, — спросил Марио, — или автомат?

— Будьте добры указать сумму, которую можете заплатить?

Марио пожал плечами.

— У меня с собой восемь тысяч долларов. — Он поджал губы. — И я дал бы вам еще тысячу, чтобы вы стали со мной разговорчивее.

Она опустила карточку в стол, встала.

— Прошу вас пройти за мной.

Девушка вывела Марио через дверь в прихожую, потом в темную и холодную комнатку, которая освещалась только одним торшером. Свет от торшера через конусообразный абажур шел к потолку. Комната была окрашена в серо-бело-зеленые цвета.

За столом сидел человек, что-то подсчитывал на калькуляторе. За ним стояли стеллажи с картотекой. В воздухе витал легкий аромат мяты и гардении с примесью какого-то больничного запаха антисептики.

Человек, подняв глаза, встал из-за стола, вежливо наклонил голову. Этот молодой статный мужчина со светлыми, как пляжный песок, волосами обладал такой же, как и девушка, яркой и незаурядной. красотой.

Марио вдруг ощутил к ним какую-то неприязнь. Порознь они казались восхитительными, естественными, прекрасными. Но вместе... Красота их казалась приторной и жеманной, как будто ее кичливо выставляли напоказ. Они выглядели самодовольными и вульгарными. И Марио внезапно ощутил прилив гордости за свою банальную внешность.

Молодой человек был выше Марио на несколько дюймов, с красивой и мощной мускулатурой торса. Невзирая на подчеркнутую вежливость и учтивость, в нем ощущалось какое-то подавляющее превосходство и самоуверенность.

— Мистер Роланд Марио, — сказала девушка, потом сухо добавила: — У него восемь тысяч долларов.

Молодой человек с достоинством поклонился, протянул руку.

— Меня зовут Мервин Аллен. — Он посмотрел на девушку. — Это все, Тейн?

— За сегодня все, — ответила она и вышла.

— Не может посидеть до вечера ради восьми тысяч, — проворчал Аллен. — Садитесь, мистер Марио.

Марио сел.

— Индустрия приключений, должно быть, требует чудовищных расходов, — заметил он с натянутой улыбкой.

— Ну что вы, — непринужденно сказал Аллен, — совсем наоборот. Все дельцы ведь потрясающе жадные. Мы стараемся получать ежедневный доход в двадцать миллионов. Конечно, это не всегда нам удается.

— Прошу прощения за то, что докучаю вам столь мизерной суммой, — сказал Марио. — Если она вам не подходит, я оставлю ее при себе.

Аллен великодушно повел рукой:

— Как вам будет угодно.

— Секретарша в приемной сказала мне, что десять миллионов стоят самые скучные из ваших услуг, а за десять тысяч можно отхватить нечто из ряда вон выходящее. А что будет, если у меня ничего нет? Вивисекция?

Аллен улыбнулся.

— Нет. У нас вы в полной безопасности. Точнее говоря, вы останетесь живы и не испытаете никаких физических страданий.

— А вы не хотите сообщить мне хоть какие-нибудь подробности? В конце концов, у меня довольно привередливый вкус. То, что для вас лишь милая шуточка, может мне очень даже не понравиться.

Мервин Аллен неопределенно пожал плечами.

— Вы ведь еще ничего не заплатили. И можете спокойно уйти отсюда.

Марио задумчиво забарабанил пальцами по подлокотникам своего кресла.

— Это нечестная игра. Я не скрываю своей заинтересованности, но все-таки хотелось бы знать, в какую петлю суешь голову.

Аллен кивнул.

— Понятно. Вы не хотите упустить свой шанс, но и не хотите оказаться полным идиотом. Так?

— Точно.

Аллен повел карандашом в сторону стола.

— Для начала я бы хотел провести небольшое обследование вашего телесного и душевного здоровья. Вы понимаете. — И он прямо и открыто взглянул Марио в глаза. — Мы не хотим иметь неприятностей в Замке Иф.

— Продолжайте, — сказал Марио.

Аллен достал откуда-то из-под стола и протянул Марио шлем из ребристого пластика, в котором поблескивали тонкие проволочки. — Датчик для энцефалографа. Пожалуйста, наденьте его поудобнее.

Марио усмехнулся:

— Можно сказать — детектор лжи.

У Аллена промелькнула быстрая улыбка:

— Пусть будет детектор лжи.

Марио пробормотал:

— Неплохо бы нацелить его на вас.

Аллен пропустил его замечание мимо ушей, вытащил пачку бланков, поставил перед собой шкалу прибора.

— Имя?

— Роланд Марио.

— Возраст?

— Двадцать восемь.

Аллен уставился на шкалу, нахмурился, поднял на Марио вопросительный взгляд.

— Я только хотел убедиться, что он работает, — сказал Марио, — мне двадцать девять.

— Он работает, — коротко сказал Аллен. — Род занятий?

— Архитектор. По крайней мере, я так считаю. Проектирую своим друзьям будки для собак и клетки для кроликов. Хотя я еще год назад или около того сделал проект для Корпорации Джераф Флитер на строительство завода — хорошая, настоящая работа.

— Хм. Где вы родились?

— В Буэнос-Айресе.

— Когда-нибудь состояли на государственной службе? Политическая деятельность? Полиция? Мэрия? АПП?

— Нет.

— Почему?

— Канцелярские крысы... Терпеть не могу бюрократов.

— Ближайшие родственники?

— Брат — Артур Марио. В Калакко. Кофейный бизнес.

— Не женаты?

— Не женат.

— Ваше финансовое положение? Счет в банке, наличность, недвижимость?

— Ну — примерно тысяч шестьдесят, семьдесят. Вполне прилично. Во всяком случае достаточно, чтобы можно было вволю бездельничать.

— Почему вы пришли в Замок Иф?

— Мы впятером бросили кости. Проиграл Пит Заер. Он побывал здесь, но мы не смогли вытянуть из него ни слова.

Аллен понимающе кивнул.

— Мы просим своих клиентов хранить тайну. Элемент неизвестности — условие для привлечения новых клиентов.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал Марио, — после всех этих предисловий.

И ему показалось, что в глазах Аллена промелькнул насмешливый огонек.

— Десять миллионов — это даже дешево.

— А десять тысяч слишком дорого? — предположил Марио.

Аллен откинулся на спинку кресла, и его красивое лицо застыло, как мраморная маска. Марио тут же вспомнил девушку в приемной офиса: такое же отстраненное и неприступное выражение лица.

— Мне кажется, — сказал Марио, — что подобные разговоры у вас возникают с каждым посетителем.

— Абсолютно такие же.

— Ну ладно, и на чем же мы остановились?

— Вы здоровы? Никаких физических дефектов?

— Нет.

— Отлично. Тогда медицинский осмотр необязателен.

Марио протянул руку и снял щуп энцефалографа:

— Теперь мне снова можно врать.

Аллен задумчиво побарабанил пальцами по столу, потянувшись вперед, снял с Марио шлем и бросил его в ящик стола. Нацарапав что-то на бумаге, перекинул листок Марио.

— Контракт, который избавляет нас от ответственности.

Марио прочел его: «По рассмотрении оказываемых услуг Рональд Марио согласен с тем, что администрация Замка Иф не будет нести ответственности за любые увечья физического или психического характера, которые он может получить во время оказания вышеупомянутых услуг или как их следствие. Более того, он принимает обязательство не обращаться в суд с жалобами. Он подтверждает, что все сделки, соглашения, опыты и процедуры, произведенные с ним или при его участии, производились по его доброй воле и прямом содействии».

Марио с сомнением пожевал губами:

— Какие-то бандитские условия. Разве что убить меня вы не можете.

— Правильно, — сказал Аллен.

— Очень зловещий контракт!

— Ну, может, для вашей жажды приключений достаточно одного этого разговора? — с легким презрением отозвался Аллен.

Марио процедил сквозь зубы:

— Мне нравятся приятные приключения. Кошмарный сон — это тоже приключение, но мне не нравятся кошмары.

— А кому они нравятся?

— Короче говоря, вы больше ничего не скажете?

— Ничего!

— Если бы у меня была хоть крупица разума, — сказал Марио, — я бы встал и ушел.

— Как вам угодно.

— На что вы тратите все эти деньги?

Марвин Аллен расслабился в кресле, закинув руки за светловолосую голову.

— Мы строим Эмпайр Тауэр. Это не секрет.

Для Марио это было неожиданностью. Эмпайр Тауэр — самое грандиозное, самое вместительное, самое мощное, самое высокое сооружение, превосходящее все когда-либо созданное или даже задуманное человеком. Устремленная к звездам, пронзившая небо колонна высотой в три мили.

— А нельзя ли узнать, почему вы строите Эмпайр Тауэр?

— По той же самой причине, по какой вы здесь, в Замке Иф: мне скучно. И не приставайте ко мне с расспросами, как мне удается избавляться от скуки.

— Что, действительно удается?

Аллен обвел его взглядом, прищурив глаза.

— Да. Удается. Но вы задаете много вопросов. Слишком много. Вот контракт. Подписывайте его или порвите. Я не могу больше тратить на вас время.

— И все-таки, — спокойно сказал Марио, — вы должны дать мне хоть общее представление о том, на что я иду.

— Никакого криминала, — сказал Аллен. — Скажем, так... мы дадим вам возможность увидеть мир другими глазами.

— Искусственная потеря памяти? — спросил Марио, вспомнив о Заере.

— Нет. С вашей памятью ничего не произойдет. Ну хватит. — И Аллен швырнул контракт. — Подписывайте или рвите его.

Марио подписал.

— Я веду себя как полный идиот. Хотите теперь мои восемь тысяч?

— Мы работаем ради денег, — коротко сказал Аллен. — Если они у вас есть, конечно.

Марио отсчитал восемь тысячедолларовых купюр.

— Держите.

Аллен взял деньги и, не убирая их со стола, задумчиво оглядел Марио.

— Всех наших клиентов можно примерно поровну разбить на три группы: безрассудная молодежь, только что вырвавшаяся из-под родительской опеки, пресыщенные жизнью старички в поисках новых порочных ощущений и полицейские сыщики. Вы не попадаете ни в одну из этих категорий.

Марио ответил, пожав плечами:

— Что-то среднее между первыми двумя. Я безрассуден, пресыщен жизнью, и мне двадцать девять лет.

У Аллена на лице мелькнула усмешка, он встал и любезно пригласил Марио:

— Прошу вас.

Стенная панель у него за спиной отодвинулась, открыв комнату, залитую холодным желтоватым светом. Здесь в изобилии росли зеленые растения в половину человеческого роста — экзотические цветы с огромными листьями, нежные папоротники, какие-то диковинные грибы, похожие на стрелы с острыми наконечниками, покачивали шляпками, окрашенными в цвет ацтекского нефрита. Марио заметил, что Аллен глубоко вздохнул перед тем, как войти в комнату, но не придал этому особого значения. Он зашел вслед за ним, глазея по сторонам, в полном восторге от этих маленьких искусственных джунглей, обступивших его со всех сторон. В воздухе усилился запах, который он уже чувствовал раньше, — пахло мятой, гарденией, антисептикой... Защипало в носу. В глазах поплыло, зарябило. Он остановился, покачиваясь. Аллен обернулся, наблюдая за ним с холодной легкой усмешкой, как если бы присутствовал при хорошо знакомом, но все еще забавляющем его спектакле.

Зрение пропало, гул в ушах сменился полной тишиной, как будто их заложили ватой, все поплыло, завертелось...



Часть 4. НОВАЯ ЖИЗНЬ


Марио очнулся.

Сознание вернулось мгновенно, быстрое и ясное, не осталось ни малейших следов пребывания в наркотическом дурмане.

Он сидел на скамейке под большой мимозой на площади Танагра, и отливающие медью павлины клевали хлеб у него из рук.

Марио посмотрел на свою руку. Она была пухлая и жирная. Рука высовывалась из пиджака, сшитого из плотной серой ткани. У него не было ни одного серого костюма. Рука была короткая. Ноги тоже были короткие. Огромный живот. Марио пожевал губами. Они были толстые, мясистые.

Он по-прежнему осознавал себя как Роланда Марио, но тело было не его. Он оцепенел.

Павлины клевали хлеб. Марио отшвырнул хлеб в сторону. Рука была до странности тяжелая, непослушная. Слабые, обвислые мышцы. Он, покряхтывая, встал на ноги. Тело было мягким, но неподатливым. Он провел рукой по лицу, ощупывая короткий нос картошкой, длинные уши, обвислые щеки, которые колыхались, как плохо выпеченные оладьи. Голова была лысая как колено.

Чье же это тело? Марио заморгал, стараясь сохранить самообладание и не впасть в панику. Он силился успокоиться, подобно тому как человек в раскачивающейся утлой лодчонке пытается удержать равновесие и не перекувырнуться в темную воду.

Он прислонился к стволу мимозы. Спокойно, спокойно, соберись с мыслями! То, что произошло с ним, без сомнения, можно отыграть назад. А может, все само пройдет? Вдруг это сон и он все еще находится в наркотическом бреду, только очень ярком и реальном. Приключение... ха! Это было очень мягко сказано.

Он пошарил по карманам, обнаружил листок бумаги, сложенный вчетверо. Развернул его, уселся, чтобы прочитать написанное. Сначала шло строгое предупреждение:


ЗАПОМИНАЙТЕ ВСЕ НИЖЕСЛЕДУЮЩЕЕ, ТАК КАК ЭТА БУМАГА ПРИМЕРНО ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ ИСЧЕЗНЕТ!


Вы вступаете в новую жизнь, за которую уплатили.

Ваше имя — Ральстон Эбери. Ваш возраст — 56 лет. Вы женаты на Флоренс Эбери, 50 лет. Вы живете по адресу: Сиафон Плейс, 19. У вас трое детей; Лютер — 25 лет, Ральстон-младший — 23 года, Клаудиа — 19 лет.

Вы богатый промышленник, производите летательные аппараты — аэрокары Эбери. Вас обслуживает Африканский Федеральный Банк, чековая книжка у вас в кармане. Когда вы будете подписываться своим именем, не надо сознательно управлять рукой, расслабьте мышцы, и рука самопроизвольно поставит правильную подпись Ральстона Эбери. Если вам не нравится ваша новая внешность, вы можете вернуться в Замок Иф. Десять тысяч долларов было уплачено вами за тело без права выбора, за десять миллионов долларов вы получите молодое, здоровое тело по вашему специальному заказу.

Пожалуйста, не связывайтесь с полицией. Во-первых, скорее всего вас примут за сумасшедшего. Во-вторых, если полиции удастся воспрепятствовать деятельности Замка Иф, вы будете вечным рабом тела Ральстона Эбери, вряд ли вас обрадует эта перспектива. В-третьих, тело Роланда Марио будет настаивать, что сейчас принадлежит своему законному владельцу.

С вашими деловыми возможностями десять миллионов долларов — вполне досягаемая сумма. Когда она у вас появится, возвращайтесь в Замок Иф за молодым и здоровым телом.

Мы выполнили свои обязательства перед вами. Вы получили приключение. При определенной ловкости и изобретательности вы сможете попасть в группу людей без возврата и будете вечно оставаться молодым.


Марио второй раз перечитал текст. Когда он закончил читать, листок рассыпался у него в руках. Марио откинулся назад, чувствуя, что в нем, как лифт в шахте, поднимается тошнота. Как это отвратительно — вдруг оказаться в такой интимной близости с чужим телом... да еще таким грузным и неопрятным. Марио чувствовал, что страшно хочет есть, но с упрямой злобой решил помучить голодом тело Ральстона Эбери.

Ральстон Эбери! Он что-то смутно припоминал. Интересно, не он ли нынешний владелец собственного тела Марио. Вполне возможно. Но не обязательно. Марио не мог понять, каким образом произошло его перемещение в это тело. На нем не было никаких следов хирургической или пластической операции.

Что делать?

Он не мог обратиться в АПП. Ну и что? Даже если бы ему поверили, было мало надежды на помощь закона. Марио прекрасно понимал, что в Замке Иф против него не совершили никаких противоправных действий. Он даже не мог подать жалобу, потому что, подписав контракт, добровольно лишился этого права.

Телевидение, газеты? Ну, допустим, неприятная огласка способна остановить деятельность Замка Иф, ему-то какой в этом прок? Мервин Аллен почти наверняка возобновит ее где-нибудь в другом месте, но уже никогда не позволит Марио вернуться в свое тело.

Лучше всего было последовать рекомендациям улетучившейся бумажки. Скорее всего, Ральстон Эбери имел мощные политические и финансовые связи, обладал большим состоянием. Так ли это? С той же вероятностью можно было предположить, что Эбери ликвидировал, насколько сумел, свое состояние, чтобы уплатить десять миллионов долларов Замку Иф и обеспечить финансовую поддержку своему новому телу.

Марио поразмыслил, не сможет ли он силой вернуть свое тело. Должны же быть какие-нибудь возможности... Не мешало бы обзавестись чьей-либо поддержкой. Должен ли он сообщить обо всем этом Дитмару, Джанниферу, Брейху? В общем-то, он ведь обязан дать им какие-нибудь сведения.

Марио встал со скамейки. Да, Мервин Аллен не оставил ни одного уязвимого места, обеспечив себе полную безопасность. Он должен был понимать, что первые мысли, пришедшие Марио в голову, будут о мщении и насилии. Но эти мысли теперь принадлежали старому, больному телу... Марио не сомневался, что против него будут приняты все меры предосторожности.

В голове роились, крутились и пенились мысли, как будто разноцветные краски вылили в бадью и тщательно взболтали. Голова стала пустой и легкой, в ушах появился гул. Что это? Сон? И он никак не может проснуться? Он задыхался, пыхтел, слабо дергался, будто отбиваясь от кого-то.

Полицейский остановился рядом с ним, собираясь вызвать врача.

— Вам плохо, сэр? Вы нездоровы?

— Нет, нет, — ответил Марио. — Все в порядке. Внезапная дурнота. Сейчас пройдет.

Он с трудом встал на ноги, побрел по Хореопс-стрит, прошел мимо центрального фонтана, облицованного авантюриновыми плитками, доплелся до Малабарского павильона и, пройдя меж больших лавровых деревьев, окружавших его, попал на Кесселин-авеню.

Медленно, тяжело переставляя ноги, он тащился вдоль витрин цветочных магазинов по направлению к Тихому океану, встал на эскалатор, доставивший его на движущийся тротуар Главной пешеходной дороги, ведущей к Кокурсу.

Марио двигался неосознанно, автоматически, как будто его тело перемещалось само по себе. Добравшись до Этерианского квартала, он, тяжело отдуваясь, сошел с тротуара. Рыхлое тело Ральстона Эбери было в плохом состоянии, и Марио вдруг с жутким злорадством подумал о том, как потеет, пыхтит, задыхается и хочет жрать тело Ральстона Эбери, перерабатывая свое свиное сало.

Внезапно прямо перед ним очутилось чье-то перекошенное, пылающее ненавистью лицо. Оскаленные зубы, зрачки вперились в него, как черные наконечники отравленных дротиков дикарей из племени Мазумбее. Это лицо человека неопределенного возраста производило странное впечатление: была в нем какая-то младенческая простодушность и мудрость одновременно. К тому же сейчас оно было искажено от злобы и сильного возбуждения.

Стиснув зубы, так что вокруг рта обозначились резкие складки, этот пожилой юноша прорычал:

— Ты, мерзкий ублюдок, поганый вор, неужели ты еще жив? Ты, ядовитая гадюка, вонючий шакал, противно марать о тебя руки. Но я все равно убью тебя!

Марио отшатнулся. Человек был незнаком ему.

— Простите... Вы, должно быть, ошиблись, — пробормотал он, прежде чем до него дошло, что теперь придется отвечать за все поступки Ральстона Эбери.

Чья-то рука опустилась на плечо этого моложавого старца.

— Проваливай отсюда, Арнольд! — сказал грубый голос. — Пошел вон.

Моложавый ретировался.

Заступник Марио повернулся к нему — хорошо одетый молодой человек с подвижным лисьим лицом. Он почтительно поклонился.

— Доброе утро, мистер Эбери! Очень жаль, что этот псих опять накинулся на вас.

— Доброе утро, — ответил Марио. — Э-э... а кто это?

Молодой человек с удивлением взглянул на него.

— Как кто... это же Летиа Арнольд. Он работал у вас. Вы его уволили.

Марио был озадачен.

— Почему?

Молодой человек тупо заморгал:

— По правде говоря, я не знаю. Должно быть, он плохо работал.

— Ну, неважно, — поспешно сказал Марио. — Забудем это.

— Да... конечно. Вы идете в контору?

— Да, да... полагаю, что туда.

Кто был этот молодой человек? Вот проблема, которая, как он теперь понял, еще не раз встанет перед ним.

Они подошли к лифтам.

— Только после вас, — сказал Марио.

Ему предстояло изучить бесчисленное множество мелких деталей, тысячи своих личных приказов и распоряжений, разобраться в сложной системе бизнеса Ральстона Эбери. Да и осталось ли что-нибудь от его бизнеса? Вполне вероятно, что Эбери огреб все деньги до последнего цента, чтобы подарить их своему новому телу. Компания Аэрокары Эбери была большим концерном, и все же изъятие десяти миллионов должно было пробить изрядную брешь в ее бюджете.

А этот молодой человек с умным лицом, кто он? Марио решил окольными путями вытянуть у него всю подноготную.

— Э... что-то я запамятовал... как давно вы на этой должности?

Молодой человек искоса стрельнул на него глазами, явно недоумевая, в своем ли уме Эбери.

— О, я уже два года работаю помощником менеджера фирмы.

Марио покивал головой. Они вошли в лифт, и молодой человек поспешил нажать на кнопку. «Подхалим!» — подумал Марио. Входные двери закрылись, и последовало стремительное падение, к которому, видимо, так и не привык старческий желудок. Лифт остановился, двери распахнулись, и Марио со спутником очутились в шумном помещении, заполненном щелкающими аппаратами, клерками, рядами сидящими за экранами мониторов. Болтовня, гам... и вдруг тишина — все глаза устремлены на тело Ральстона Эбери: украдкой брошенный взгляд, подчеркнутое внимание к работе, преувеличенная деловитость.

Марио остановился, обвел взглядом комнату. Все это было его. Без дураков. Никто в мире не сможет помешать ему владеть этим концерном, если только Ральстон Эбери не слишком быстро и алчно хапнул эти десять миллионов.

Но если Ральстон Эбери окажется жуликом и мошенником, то ему — Роланду Марио в теле Эбери — придется расхлебывать все, что тот натворил. Марио попал в капкан прошлого Эбери. За все его пакостные делишки надо будет отвечать; вся ненависть, которую тот вызывал, выльется на Марио, он унаследовал жену Эбери, его семью, его любовницу, если она была, конечно.

Какой-то низенький человечек среднего возраста с большими печальными глазами и горькой складкой у рта, говорящей об утраченных надеждах и упущенных возможностях, подошел к нему.

— Доброе утро, мистер Эбери! Рад вас видеть. Тут кой-какие дела нуждаются в вашем личном участии.

Марио пристально посмотрел на него. Не было ли в его голосе оттенка сарказма?

— В мой кабинет, — сказал Марио.

Коротышка повернулся и пошел через холл. Марио последовал за ним.

— Пойдемте со мной, — пригласил он помощника менеджера.

Готические буквы, расписанные серебром, запечатлели на двери имя Ральстона Эбери. Марио приложил к замку большой палец, отпечатки совпали, и дверь скользнула в сторону. Марио не спеша вошел и насупился, с отвращением оглядывая аляповато оформленный кабинет. Этот пошляк Эбери оказался поклонником стиля рококо. Марио сел за стол из полированного черного металла, обратился к помощнику менеджера.

— Принесите, пожалуйста, мне личные дела всех служащих фирмы — анкеты, фотографии.

— Да, сэр.

Коротышка придвинул стул, уселся, глядя в упор на Марио.

— Мне очень жаль, мистер Эбери, но я вынужден сказать вам, что вы привели дела фирмы в очень сомнительное состояние.

— Что вы имеете в виду? — холодно, как будто он и в самом деле был Эбери, спросил Марио. Коротышка фыркнул.

— Что я имею в виду? Я говорю о контрактах, которые вы перепродали Атлас-Аэробоат, а они были самым мощным источником доходов Аэрокаров Эбери. Вы это сами прекрасно знаете. Для нас это был удар ниже пояса.

Коротышка вскочил со стула и стал расхаживать по кабинету.

— Сказать по правде, мистер Эбери, я ничего не понимаю.

— Подождите минутку, — сказал Марио, — дайте мне взглянуть на почту.

Оттягивая время, он просматривал почту, пока с подшивкой папок не вернулся помощник менеджера.

— Благодарю вас, — сказал Марио. — Вы свободны.

Он мельком проглядел карточки, вглядываясь в фотографии. Оказалось, что коротышка занимает важную должность, он, похоже, находился на самой верхушке административной лестницы. Его звали Луис Корреас, исполнительный советник. Марио нашел сведения о его жаловании, семье, возрасте, происхождении — гораздо больше, чем он мог сразу запомнить. Он отложил «подшивку в сторону.

Луис Корреас, кипя от злости, все еще мерил шагами комнату. Он остановился, вперив в Марио ядовитый взгляд.

— Назвать меня плохим советником? Я думаю, что вы просто сошли с ума! — Он передернул плечами. — Я говорю вам это, потому что моя работа теперь ничего не значит. Компания не сможет пережить удары, которые вы ей нанесли. Во всяком случае, я не вижу выхода. Вы сначала выставляете на продажу летающее корыто, украшенное завитушками, потом продаете единственно выгодные контракты, и мы лишаемся деталей, без которых наши аппараты вообще не могут летать.

Марио слегка призадумался. Потом сказал:

— У меня были свои соображения.

Корреас остановился как вкопанный, снова уставился на него.

— Попробуйте угадать, — сказал Марио, — какую пользу я могу извлечь из этих обстоятельств.

У Корреаса глаза стали как булавочные головки, губы сжались, вытянулись, сморщились в куриную гузку. Он думал. Через некоторое время он сказал:

— Вы продали наш сталелитейный завод Джонар и Кахиллу, наш патент на стабилизатор скольжения Блюкрафту. — Корреас, прищурившись, с подозрением оглядел Марио.

— Можно подумать, что вы решили нарушить свои клятвенные обещания и выпустить новую модель для полетов.

— Ну, — сказал Марио, с мудрым видом помаргивая глазками, — как вам нравится эта идея?

Луис Корреас стал даже заикаться от восторга.

— О, мистер Эбери, это... это фантастика! И вы спрашиваете меня, что я думаю! Я всего лишь ваш подпевала. Это то, за что вы мне платите. Я знаю это, вы знаете это, все это знают.

— Вы не очень-то подпевали мне сегодня, — сказал Марио. — Даже назвали меня ненормальным.

— Ну, — заикнулся Корреас. — Я не понял вашей идеи. Хотя я уже давно мечтаю об этом. Поставить новый трансформатор, выкинуть все эти позолоченные побрякушки, использовать пластик вместо стали, упрощать, упрощать...

— Луис, — сказал Марио, — сделайте заявку. Начинайте разворачивать работы. Я вам поручаю всю организацию дела. И обещаю полную свою поддержку.

Луиса Корреаса невозможно было узнать.

— Положите себе такое жалованье, которое сочтете нужным, — сказал Марио. — У меня совсем другие, новые проекты, я буду теперь заниматься только ими. Я хочу поручить вам руководство бизнесом. Вы будете главой фирмы. Справитесь?

— Да. Я постараюсь.

— Делайте все, как считаете нужным. Разрабатывайте новую модель, и чтобы она превзошла все те, что сейчас в продаже. Я подключусь только на последнем этапе, а до этого — вы полный хозяин... Начинайте... как только закончите все свои дела.

Он указал на пачки писем.

— Заберите это в свой кабинет.

Корреас порывисто бросился к Марио, стал трясти его руку.

— Я сделаю все возможное.

Он вышел из комнаты. Марио включил селектор:

— Дайте мне Африканский Федеральный Банк. Алло. — Обращаясь к девушке на экране: — Это Ральстон Эбери. Пожалуйста, проверьте мой личный счет.

Спустя минуту она сказала:

— У вас только тысяча двести долларов, мистер Эбери. Вы почти подорвали свой баланс последними снятыми со счета суммами.

— Благодарю вас, — сказал Марио. Он усадил в кресло толстое тело Ральстона Эбери и вдруг услышал глухое и громкое урчание в брюхе. Ральстон Эбери хотел есть.

Марио злобно, и мрачно ухмыльнувшись, позвонил секретарше.

— Принесите мне сэндвич с маслинами, сельдерей и стакан снятого молока.



Часть 5. СОГЛАШЕНИЕ


Во второй половине дня Марио все чаще стал осознавать, что его ждет еще одно тяжелое испытание, уклониться от которого было невозможно: знакомство с семьей Ральстона Эбери, его домашней жизнью. Вряд ли она была счастливой. Ни один счастливый муж и отец не отдал бы судьбу своей жены и детей в руки первого встречного. То, что он сделал, скорее свидетельствовало о ненависти, чем о любви.

Групповая фотография была небрежно сдвинута в угол стола Эбери, как будто он не хотел, чтобы она слишком часто попадалась ему на глаза. Это была его семья Жена, Флоренс Эбери, хрупкая роскошно одетая женщина с робкими и застенчивыми глазами. Ее лицо, выглядывающее из-под полей какой-то огромной дурацкой шляпы, напоминало терпеливо-растерянную мордочку комнатной собачки, наряженной в кукольное платье — душераздирающее зрелище! Лютер и Ральстон-младший, коренастые молодые люди с упрямыми ослиными физиономиями. Клаудиа — существо с пухлыми щечками и капризным ротиком.

В три часа Марио, наконец набравшись мужества, вызвал дом Эбери. Возникшая на экране Флоренс Эбери, произнесла едва слышно писклявым голосом.

— Да, Ральстон.

— Сегодня вечером я буду дома, дорогая. — Последнее слово Марио добавил с видимым усилием.

Сморщив нос и распустив губы, она посмотрела на Марио так, словно вот-вот расплачется.

— Ты даже не сказал мне, где ты был.

— Флоренс... только честно, — сказал Марио. — Ты могла бы назвать меня хорошим мужем?

Она вызывающе прищурилась.

— Я не жалуюсь. Я никогда не жаловалась...

Судя по напряженному голосу, это замечание было не совсем верно. И, видно, не без оснований, подумал Марио.

— Нет. Я хочу услышать правду, Флоренс.

— Каждый раз, когда мне нужны были деньги, ты давал их мне. Но я не могу сосчитать, сколько раз ты унижал меня, выставляя посмешищем перед детьми, слова не давал сказать...

— Ну, — сказал Марио, — мне очень жаль, Флоренс. — Он не мог давать ей обетов любви и верности. Ему было жаль Флоренс — жену Эбери... но ведь это была жена Ральстона Эбери, а не его. Еще одна жертва Ральстона Эбери.

— Увидимся вечером, — сказал он убитым голосом и отключил экран.

Марио сел на свое место. Думай, думай, думай! Должен быть какой-то выход. Или он до конца своих дней обречен пребывать в этом нездоровом тучном теле? Он внезапно расхохотался. Если Ральстон Эбери купил себе за десять миллионов долларов новое тело — скорее всего собственное тело Марио, — то десять миллионов, уплаченных сверх долларов Эбери, помогут ему выкупить тело обратно. Ибо деньги — это тот язык, который хорошо понимает Мервин Аллен. Не останавливаться перед любыми унижениями, проявить раболепную покорность, выразить готовность, как собака, лизать пинающую его ногу, соглашаться на все условия... нет другого выхода, если он не хочет таскать на себе эти отвратительные телеса. Марио встал, подошел к окну, вышел на посадочную площадку, подозвал аэротакси.


Через десять минут он уже стоял перед домом 5600 по Эксмур Авеню в Медоулендсе — перед Замком Иф. Садовник, подстригающий живую изгородь, с подозрением уставился на него. Марио быстро перешел проезжую часть улицы, нажал на кнопку.

Так же, как и в прошлый раз, пока он ждал перед дверью, невидимый глаз тайно обыскал его тело. Солнечные лучи грели его спину, рядом мирно стрекотала садовая косилка.

Дверь открылась.

— Входите, прошу вас, — пригласил мягкий голос из динамика автомата.

Марио прошел через прихожую в приемную комнату: те же зеленые и коричневые краски, та же картина с тремя голыми натурщицами на фоне того же темного леса.

Вышла девушка сказочной красоты. Марио снова взглянул в эти ясные, широко распахнутые глаза — зеркало чьей-то души. Чьей, хотел бы знать Марио. Мужчины или женщины?

Он больше не чувствовал стремления пробудить в ней чувства, задеть ее. Это была не женщина — вещь.

— Что вы хотите?

— Я хотел бы увидеть мистера Аллена.

— По какому делу?

— Вы что, не узнаете меня?

— По какому делу?

— Вы доходное предприятие, не так ли?

— Да.

— Мое дело связано с деньгами.

— Пожалуйста, присядьте.

Она повернулась и ушла. Марио разглядывал удаляющуюся фигурку. Она шла, легко и грациозно переставляя ножки в бесшумных, пружинистых комнатных туфлях. Марио почувствовал, как пробудилось тело Ральстона Эбери. Железы старого козла все еще исправно функционировали. Марио подавил внезапный приступ тошноты. Девушка вернулась.

— Следуйте за мной, пожалуйста.

Мервин Аллен любезно встретил Марио, хотя его приветливость не зашла так далеко, чтобы пожать гостю руку.

— Хэлло, мистер Марио. Я давно жду вас. Садитесь. Как идут ваши дела? Вы довольны?

— Не особенно. Должен признаться, что таким приключением, какое вы мне подсунули, можно пощекотать нервы даже слону. И в самом деле, как я припоминаю, вы ни на йоту меня не обманули.

У Аллена на лице промелькнула холодная усмешка. А Марио гадал, чья душа заключена в этом прекрасном теле.

— Мне нравится ваш философский подход, — сказал Мервин Аллен. — Большинство наших клиентов плохо сознают, что получили именно то, за что заплатили деньги. Сущность приключения в том, что оно неожиданно, опасно и его исход целиком зависит от приложенных вами усилий.

— Спору нет, — заметил Марио, — это как раз то, что вы и предлагали. Но не заблуждайтесь на мой счет. И не ждите, что я стану набиваться вам в друзья. Несмотря на трезвую оценку действительности, я просто вне себя от злости. Я без всякого сожаления пристрелил бы вас на месте... хотя вы правы, конечно, — я получил по заслугам.

— Это точно.

— Если отвлечься от моего личного отношения к вам, то, пожалуй, у нас есть некая общность интересов, чем я и намерен воспользоваться. Вас интересуют деньги, меня — мое собственное тело. Я пришел узнать, при каких обстоятельствах можно удовлетворить одновременно наши желания.

Лицо Аллена оживилось, он рассмеялся с довольным видом.

— Марио, я восхищаюсь вами. Мне приходится выслушивать массу предложений, но ни одно еще не было так четко, так идеально сформулировано. Да, меня интересуют деньги. А вас интересует тело, к которому вы привыкли. К сожалению, должен сказать, что у вашего бывшего тела сейчас другой владелец и вряд ли вам удастся убедить его вернуть назад ваше тело. Но... я могу продать вам другое тело: здоровое, привлекательное, молодое, — за нашу обычную цену. Десять миллионов долларов. За тридцать миллионов я предоставлю вам богатейший выбор возможностей — например, такое тело, как у меня. Эмпайр Тауэр — чертовски дорогой проект.

— Кроме шуток, — сказал Марио, — а как происходит превращение? Я не заметил ни шрамов, ни других следов пересадки мозга. При таких операциях, по-видимому, без них не обойтись.

Мервин кивнул.

— Сращивать несколько миллионов нервных окончаний? С ума сойти можно. Вы знакомы в общих чертах с физиологией мозга?

— Нет, — ответил Марио, — это очень сложная штука, вот все, что я знаю... знал до сих пор.

Аллен развалился в кресле, откинувшись на спинку, и затараторил так быстро, словно читал по книге.

— Мозг принято делить на три части... Две из них: продолговатый мозг и мозжечок управляют координацией движений и физиологическими процессами. И собственно головной мозг — средоточие памяти, интеллекта и сознания личности. Мыслительный процесс в мозгу человека происходит таким же образом, как и в искусственном мозге, посредством переключения связей через реле или нейроны.

— В пустом, незаполненном информацией мозге, относительная свобода каждой области одна и та же. Так же равны их электрические потенциалы, и все клетки тождественны друг другу.

— Наш процесс можно подразделить на несколько этапов. Могу добавить, что он был открыт случайно, при проведении исследований в совершенно другой области.

— Сначала вся волосистая часть головы пациента погружается в целлулу из вещества, которое первоначальная исследовательская группа называла голазмой — органический кристалл с огромным количеством волоконцев, выведенных на поверхность. Между голазмой целлулы и собственно мозгом находится несколько преград: волосы, кожный покров, кости, три отделенных друг от друга оболочки, а также сеть кровеносных сосудов, очень сложная и запутанная. Однако нейтральные клетки выделяются своим высоким электростатическим потенциалом, и для проведения процесса все остальные клетки не являются помехой.

— Далее, посредством некоего, довольно сложного процесса сканирования мы перезаписываем синапсы мозга в голазму, связывая ее посредством сенсорных стимуляций в матрицу, которая потом может быть наложена на любого другого человека.

И, наконец, целлулы обменивают местами, процесс происходит в обратном направлении. В мозг человека А внедряются синапсы В и наоборот. Вся процедура занимает всего несколько минут. Никаких хирургических операций, безопасно, безболезненно. Человек А приобретает память и сознание человека В, а человек В становится А.

Марио поскреб свой жирный подбородок.

— Вы хотите сказать, что я... на самом деле вовсе не Роланд Марио? И то, что я думаю о себе как о Роланде Марио — это лишь иллюзия? И в этом теле нет ни одной клеточки от Роланда Марио?

— Ну да. С головы до пят, вы... сейчас я посмотрю... Вы — Ральстон Эбери, если я не ошибаюсь. Каждая молекула вашего тела принадлежит Ральстону Эбери. Вы действительно Ральстон Эбери, обладающий памятью и сознанием Роланда Марио.

— А как же гормональный обмен? Он не может изменить личность Роланда Марио? В конце концов, поведение человека определяется не только его мозгами, но воздействием всего организма в целом.

— Верно, — ответил Аллен. — И чем дальше, тем сильнее будет сказываться на вас это воздействие. Вы будете постепенно меняться, становясь все более похожим на Ральстона Эбери — каким он был перед транспозицией. И то же самое будет происходить с телом Роланда Марио. Конечный результат будет определяться соотношением между внешним воздействием тел и наследственным влиянием ваших характеров.

Марио улыбнулся.

— Я хочу поскорее выбраться из этого тела. Быть Ральстоном Эбери — весьма сомнительное удовольствие.

— Ну что ж, — сказал Мервин Аллен, — тогда несите десять миллионов долларов. Замок Иф работает с единственной целью — делать деньги.

Марио обвел пристальным взглядом Аллена, отмечая упругое мускулистое тело, красивую форму головы, выразительное лицо.

— Но вам-то зачем вам деньги? Зачем вы строите Эмпайр Тауэр?

— Для развлечения. Это меня забавляет. Я скучаю. Я перепробовал много тел, множество существований. Это тело у меня четырнадцатое. У меня в руках власть. Я это делаю не из любви к сенсациям, просто мне нравится жить с размахом. И я не душевнобольной. Меня нельзя даже обвинить в жестокости, потому что в моем деле, если один человек что-то теряет, то другой это приобретает. Так что баланс всегда сохраняется.

— Но это же просто грабеж, — резко возразил Марио. — Вы воруете у человека годы жизни, чтобы продать их другому.

Аллен пожал плечами.

— Ну и что? Совокупная продолжительность жизни тел не меняется. В итоге все остается по-прежнему, Никаких изменений, кроме перемещения памяти. В каком-то смысле, выражаясь философским жаргоном, я, наверное, — солипсист. Насколько я могу видеть и понимать своими глазами и своим умом... я единственно существующий индивидуум, единственно разумный интеллект. — Глаза его замутились. — А как еще можно объяснить, что я... именно я был избран среди многих, чтобы одарить меня такой очаровательной жизнью.

— Тьфу! — мысленно сплюнул Марио.

— Каждый, как говорится, по-своему с ума сходит. Меня сейчас интересует только строительство Эмпайр Тауэр.

У Аллена в голосе зазвучали экзальтированные нотки:

— Она взметнется ввысь на три мили. Там есть банкетный зал с полом, выложенным серебряными и медными плитками: четверть мили в ширину, четверть мили в высоту, с восемью хрустальными балконами, вдоль каждой стены. Там будут террасы с разбитыми на них садами, подобных которым еще не было на земле: с фонтанами, водопадами, бегущими ручьями. Целый этаж будет отведен под сказочную страну из старых легенд и преданий, населенную прекрасными нимфами.

Другие этажи будут представлять различные периоды земной истории. Чего там только не будет: музеи, консерватории разных музыкальных стилей, студии, мастерские, лаборатории для всех известных ныне направлений науки, лавочки мелких торговцев. Там будут прекрасные залы и балконы, созданные лишь для того, чтобы поражать своей красотой, отдельные палаты, посвященные... скажем, так — служению Астарте. Там будут залы, забитые игрушками, сотни ресторанчиков, где будут работать одни гурманы, тысячи кабачков с винами, которые вам и не снились, залы для отдыха, для услаждения слуха и зрения.

— А потом, — перебил его Марио, — когда вам наскучит Эмпайр Тауэр?

— О, Марио, — Мервин откинулся на спинку стула, — вы задели мое самое больное место. Не сомневаюсь, подвернется что-нибудь еще. Вдруг к этому времени мы сможем оторваться от Земли, улететь мимо скучных каменистых планет к другим звездам, к другой жизни. Тогда уже никому не понадобится Замок Иф.

Марио почесал свой жирный загривок, вопросительно поглядев на Аллена.

— Вы сами придумали эту процедуру превращения?

— Да. Я и еще четверо, которые составляли исследовательскую группу. Они все умерли. В настоящее время я один владею техникой транспозиции личности.

— А ваша секретарша? Она тоже из ваших... оборотней?

— Нет, — ответил Мервин. — Она настоящая. Тейн живет ненавистью. Думаете, она моя любовница? Нет. — И он вяло усмехнулся. — Никоим образом. Ее влечет только разрушение, смерть. Блестящая штучка, но только снаружи. Внутри она темна и неистова, как капля горящего мазута.

На Марио обрушилось уже столько информации и фактов, что в досужих вымыслах больше не было нужды.

— Ну ладно. Не стану больше отнимать у вас время, Я бы хотел вернуться к началу нашего разговора.

— Теперь вы все знаете. Мне нужны деньги. Самый простой способ получать их в большом количестве я уже изложил вам. Но я могу предложить вам еще кое-что... Сорвать банк в рулетке, выиграть приз в лотерее, называйте это как хотите.

— И что же это?

— Я нуждаюсь в клиентах. Больше клиентов, больше денег. Вполне понятно, что я не могу слишком широко рекламировать свои услуги. Поэтому я предлагаю вам бесплатно новое перемещение, новое тело, если вы приведете еще шесть клиентов.

Марио прищурился.

— Так... Значит, Сутлоу открыли кредит за меня и за Пита Заера.

Аллен смотрел, ничего не понимая.

— Кто такой Сутлоу?

— Вы не знаете Сутлоу?

— Я никогда не слышал о нем.

— А о Дитмаре?

— А, этот счастливчик Дитмар. За десять тысяч долларов он получил тело с развитым циррозом печени. Еще два клиента — и он свободен. Что-то, пожалуй, я слишком разболтался. Я больше не могу уделить вам времени, Марио. Прощайте.

На обратном пути Марио остановился в приемной и презрительно посмотрел в лицо Теин. Она не отвела взгляда — каменное лицо, блестящие, как сапфиры, глаза. У Марио по телу пробежал какой-то астральный холодок, будто он силой интуиции соприкоснулся с живой душой.

— Ваша красота влечет и пугает, как морская пучина.

— Эта дверь ведет к выходу, сэр!

— Ваша красота, такая хрупкая и непрочная штука, всего-навсего несколько миллиметров толщиной. Стоит лишь пару раз взмахнуть ножом, и у вас будет такой жуткий вид, что люди станут шарахаться, если вы пройдете рядом.

Она открыла рот, закрыла, поднялась со стула, указывая на дверь:

— Вот выход, сэр!

Марио подошел к ней, но тут ему на глаза случайно попались толстые жирные пальцы Ральстона Эбери. Лицо его исказилось, он спрятал руки за спину.

— Я не могу дотронуться до вас... этими руками.

— И никакими другими, — ответила она, сохраняя холодное превосходство.

Марио прошел мимо нее в дверь.

— Если ты видишь самую прекрасную женщину на свете, если душа у нее тверда, как камень, если она бросает тебе вызов взять приступом эту твердыню, а ты заключен в жирную отвратительную кашу вместо тела...

Он не смог бы сказать, что именно произошло, но выражение ее лица немного изменилось.

— Ну что ж, — сказала она. — Это ведь Замок Иф. А вы и есть жирная отвратительная каша.

Он безмолвно удалился. Дверь за его спиной скользнула на место. Марио передернул плечами, но лицо Ральстона Эбери заполыхало красными пятнами от унижения. Не было ни любви, ни даже намека на любовь. Не было ничего, кроме вызова, подобно тому, как гора бросает вызов тем, кто вознамерился взять ее высоту, изведать тайну ее склонов и покорить вершину. Тейн — холодная, как темная сторона Луны.

— Катись отсюда, — резко сказал сам себе Марио. — Оставь свои вожделения. Женские тела... забудь о них, слюнтяй! Мало тебе всей этой неразберихи?



Часть 6. СРЕДСТВО ИЗБАВЛЕНИЯ


Выйдя из дверей Замка Иф, Марио взял аэротакси, доставившее его к дому 19 на Сеафон Плейс. Это устрашающего вида здание из розового мрамора, украшенное немыслимыми завитушками, вполне соответствовало вкусу Ральстона Эбери. Марио приложил большой палец к замочной скважине. Отпечатки совпали, дверь открылась, и Марио вошел в дом.

Фотография подготовила его к встрече с семейством. Флоренс Эбери поздоровалась с ним с легкой настороженностью, сыновья держались отчужденно, со скрытой враждебностью. Дочь, казалось, уже родилась с этим озадаченно-изумленным выражением на лице. За обедом Марио надругался над телом Эбери, съев только немного салата из латука с морковью, политого уксусом. Семья была поражена.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Ральстон? — спросила жена.

— Прекрасно.

— Но ты же ничего не ешь.

Восемь выпученных глаз, четыре пары ножей и вилок, застывших в воздухе.

Марио безмятежно разглагольствовал:

— Нам надо кое-что изменить в нашей жизни. Слишком легкая жизнь — это вредно. — Он обратился к двум молодым людям с одинаковыми бело-розовыми лицами, надутыми щеками, полными губами.

— Вот что, парни... Мне не хотелось бы вас принуждать. В конце концов, вы ведь не виноваты, что родились сыновьями Ральстона Эбери. Но знаете ли вы, что значит добывать хлеб в поте лица своего?

Лютер, старший из сыновей, с достоинством заявил;

— А мы и работаем в поте лица своими мозгами.

— Ну-ка, расскажи подробнее, — сказал Марио. Глаза Лютера засверкали гневом:

— Да я за одну неделю делаю больше, чем ты за целый год.

— Где?

— Где? Как где? На стекольном заводе. Где же еще?

Такого отпора Марио не ожидал.

— Мы платим тебе за комнату и еду, — сердито буркнул Ральстон-младший, — мы не должны тебе ни одного паршивого цента. Если и это тебя не устраивает, мы уходим.

Марио поморщился. Он явно недооценил сыновей Эбери. Белая кожа и пухлые щеки совсем не обязательно свидетельствуют о слабости духа. «Придержи-ка язык, — сказал сам себе Марио, — и лучше не суйся с непрошеными советами».

— Извините, ребята, — сказал он примирительно, — я не хотел вас обидеть. Забудем про плату за стол и комнату. Потратьте-ка эти деньги на что-нибудь полезное.

Он недоверчиво посмотрел на дочь Эбери, Клаудиа.

Этакая простушка. Лучше держать язык за зубами. Вполне может оказаться, что она по двадцать четыре часа в сутки трудится на благо общества.

Несмотря на все усилия, Марио никак не мог освоиться в доме Эбери, привыкнуть к этому телу, прикосновению его одежды, не говоря уж о других интимных деталях. Он не мог представить, как будет пользоваться бритвой Эбери или его зубной щеткой. Необходимость удовлетворять естественные потребности тела Эбери вызывала у него каждый раз чувство омерзения. К своему облегчению, Марио обнаружил, что его спальня находится отдельно от спальни Флоренс Эбери.

На следующее утро он проснулся очень рано, едва лишь рассвело. Поспешно покинув дом, он позавтракал в небольшом ресторанчике стаканом апельсинового сока и подсушенным ломтиком хлеба. Сердито урча, брюхо Эбери запротестовало против такого скудного пайка. Ноги Эбери жалобно взвыли, когда он решил пройтись пешком вместо того, чтобы вызвать аэротакси.

Марио вошел в пустынное здание офиса Эбери Аэрокар, рассеянно прошелся по кабинетам, погруженный в свои мысли. Все еще размышляя, он зашел в свой личный кабинет. Его передернуло при виде беспорядочного нагромождения дорогих и безвкусных вещей.

Марио вызвал швейцара, обвел рукой комнату:

— Очистите кабинет от всего этого немыслимого барахла. Если хотите, можете забрать это себе домой. Или просто выбросите прочь. Оставьте только стол и пару стульев, остальное — вон!

Он сел, задумался. Что делать? Что предпринять? Каким оружием он мог бы воспользоваться?

Он рассеянно делал пометки на листе бумаги. Как он мог бы напасть сам? Может ли закон помочь ему... хоть как-нибудь? Обратиться в АНН? Но разве Мервил Аллен нарушил закон? Марио не мог припомнить ни одной подходящей статьи для его случая. Замок Иф продает приключения. Клиент купил не совсем то, на что рассчитывал в этой сделке, — что ж, пусть пеняет на самого себя. Деньги, деньги, деньги. Но и они не помогут ему вернуть собственное тело. Ему нужно найти средство давления, способное вынудить Мервина пойти на уступки.

Марио обратился к информационной службе, затребовал файл под названием «голазма». Такого не было.

Он исчертил листок пометками, бессмысленными каракулями. Где, в чем уязвимое место Мервина Аллена? Замок Иф? Эмпайр Тауэр? Марио снова обратился к информационной сети, затребовал все данные, связанные с Эмпайр Тауэр. По экрану побежали строчки:

«Эмпайр Тауэр будет многофункциональным зданием, расположенным в Медоулендсе. Самый верхний этаж будет расположен на высоте трех миль над поверхностью земли. Проект архитекторов из ассоциации Кубал Инкорпорейтед, из Ланчестера. Главные контракты заключены с Лури и Лейбл...»

Марио нажал клавишу переключения: на экране появился карандашный эскиз архитектора — изящная конструкция пронизывала слой облаков и устремлялась в ясное, голубое небо. Марио переключился обратно к тексту.

Теперь последовала подробная информация о весе и пространственных размерах в сравнении с Египетскими пирамидами, Чилийской плотиной, Скаттерхольмским комплексом на Роне, Пилоном Хауке, мировым торговым Центром в Дар-эс-Саламе.

Марио нажал кнопку вызова на селекторе. Никто не отвечал. Еще слишком рано. Сгорая от нетерпения, он заказал кофе, выпил две чашки, возбужденно зашагал по кабинету. Наконец, на его звонок ответили.

— Передайте мистеру Корреасу, когда он придет, что я хотел бы переговорить с ним.

Через пять минут Корреас постучался в дверь.

— Здравствуйте, Луис, — сказал Марио.

— Доброе утро, мистер Эбери, — сдержанно и настороженно ответил Корреас, будто ожидая подвоха.

— Луис, — сказал Марио. — Я хотел посоветоваться с вами... никогда не слышали об ассоциации Кубал Инкорпорейтед? Архитекторы?

— Нет, что-то не могу припомнить.

— Мне бы не хотелось отрывать вас от работы, — сказал Марио, — но я хочу приобрести контрольный пакет акций этой компании. Не афишируя свое участие. Можно сказать, даже секретно. Я бы хотел попросить вас навести кой-какие справки. Не упоминая моего имени. Скупите как можно больше акций с правом голоса, которые продаются. Платите столько, сколько просят, но приобретите контрольный пакет. И не упоминайте моего имени.

У Корреаса горько опустились уголки рта, лицо сделалось похожим на клоунскую маску:

— Откуда прикажете взять деньги?

Марио поскреб обвислые складки своих многочисленных подбородков.

— Что, на счету ничего нет? А резервный фонд?

Корреас как-то странно посмотрел на него:

— Вы же должны знать.

Марио отвел глаза. Верно, он должен знать. Перед Луисом Корреасом сидел привычный для него Ральстон Эбери: властный, надменный босс.

— Пожалуйста, Луис, прикиньте, сколько мы можем собрать?

— Одну минутку, — сказал Корреас. Он вышел из комнаты и вернулся с пачкой документов.

— Я рассчитал, во сколько нам обойдется смена оборудования. Мы должны будем влезть в долги. То, что вы сделали с фондами, меня не касается.

Марио ответил черство и сухо:

— Вы совсем не понимаете меня, Луис. Что бы я ни говорил, вы пропускаете это мимо ушей. Ладно, не будем ссориться. Вернемся к делу.

— Южно-африканское агентство вчера прислало чек на сумму чуть больше миллиона долларов. Этого все равно недостаточно, чтобы начать переоборудование.

Марио нетерпеливо махнул рукой.

— Сделаем заем. Главное, что сейчас у нас есть миллион. Узнайте, сколько мы можем скупить акций Кубал Ассошиэйтед.

Корреас, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Марио прошептал себе под нос: «Думает, что у меня мозги набекрень. Представляю, какими словами он меня поминает...»

Все утро Марио гонял по своему настольному экрану старые файлы, стараясь понять суть бизнеса Эбери. Он нашел множество доказательств поспешных и грабительских действий Эбери: обращение облигаций в наличные деньги, продажа недвижимости по бросовой цене, передача резервных фондов на его личный счет. И все же несмотря на это мародерство, компания Эбери Аэрокар казалась вполне здоровой в финансовом отношении. Ее поддерживали закладные, налоговые льготы, контракты — все это стоило гораздо больше, чем наличность, которую обчистил Эбери. Оторвавшись от своего занятия, Марио заказал себе еще кофе, зашагал по кабинету. Мысли его обратились к дому 19 на Сеафон Плейс. Ему вспомнились укоризненные глаза Флоренс Эбери, враждебность Лютера и Ральстона-младшего. И Марио пожелал Эбери место в аду. Семья Эбери была тут ни при чем, Марио не имел к ней никаких претензий. Он вызвал Флоренс Эбери.

— Флоренс, я больше не буду жить дома. — Он старался говорить доброжелательно.

— Я так и думала, — ответила она.

— Мне кажется, — поспешно сказал Марио, — что тебе лучше подать на развод. Я не буду возражать, и ты получишь столько денег, сколько пожелаешь.

Она молча в упор смотрела на него бездонными глазами.

— Я так и думала, — сказала она наконец. Экран погас.


Корреас вернулся вскоре после ленча. Было тепло, Корреас, видимо, шел пешком, все лицо было покрыто мелкими капельками пота.

Швырнув на стол черную, украшенную резьбой пластиковую папку, он осклабился в торжествующей ухмылке.

— Вот они! Я не знаю, зачем они нужны вам, но они здесь. Пятьдесят два процента основного капитала. Я откупил их у племянника старого Кубала и двух его компаньонов. Мы попали в удачный момент, они рады были избавиться от своей доли. Им не нравится, как идет дело. Старик Кубал тратит все свое время на Эмпайр Тауэр и не получает за работу ни цента. Говорит, что ему достаточно сознания почетности этой работы. Племянник не отваживается конфликтовать со стариком Кубалом, но он определенно был рад продать свои акции. То же самое сделали Кон и Чивер, компаньоны. За работу над Эмпайр Тауэр не получают платы даже руководители фирмы.

— Хм. Сколько лет Кубалу?

— Что-то около восьмидесяти. Старичок-бодрячок, из которого песок сыплется.

«Почетная работа! — думал Марио. — Черта с два! Старик Кубал получит в уплату молодое тело».

Вслух он произнес:

— Луис, вы сами-то видели Кубала?

— Нет, он почти не вылезает из конторы. Он руководит строительством, и все проектирование делают именно там.

— Луис, — сказал Марио, — вот что я хочу сделать. Зарегистрируйте акционерный капитал на ваше собственное имя, а мне передайте право пользования без даты, оформлять ничего не будем. Вы будете официальным руководителем фирмы. Позвоните в контору, попросите главного менеджера. Скажите ему, что пришлете меня. Что я ваш друг и что вы вполне мне доверяете. Скажите ему, что вы даете мне неограниченные полномочия на любую работу, которой я сочту необходимым заняться. Идет?

Корреас во все глаза смотрел на Марио, как будто ждал, что это толстое тело сейчас взлетит на воздух.

— Как прикажете. Наверное, вы знаете, что делаете.

Марио печально усмехнулся.

— Я не могу сейчас думать ни о чем другом. Занимайтесь пока выпуском новой модели. Вы за это отвечаете.


Облачив тело Ральстона Эбери в скромный синий костюм, Марио заявился в контору Кубал Ассошиэйтед, которая занимала целый этаж Роттенбург Билдинг. Марио спросил секретаря, где найти менеджера фирмы, и ему показали на высокого мужчину лет сорока с небольшим, с подобострастным неприятным лицом. У него был веснушчатый лоб, тонкие светлые волосы, и на вопросы Марио он отвечал резко и неприязненно.

— Меня зовут Таузиг... Нет, я всего лишь менеджер фирмы... Кон вышел проветриться, Чивер — к проектировщикам... Никого нет... В конторе все вверх дном... Я здесь уже двенадцать лет.

Марио постарался внушить ему, что вовсе не намерен встать у него поперек дороги.

— Нет-нет, мистер Таузиг, вы тут главный. Я говорю от имени нового руководства. Вы управляете конторой — текущие дела, новые заказы — все как обычно. Ваша должность по-прежнему генеральный управляющий. Я бы хотел поработать над Эмпайр Тауэр... без всяких помех. Я не буду мешать вам, вы — мне. Хорошо? Когда закончится строительство Эмпайр Тауэр, я уйду и управление всей фирмой останется в ваших руках.

У Таузига на прояснившемся лице не осталось ни тени прежней подозрительности.

— Ну, мы почти ничем не занимаемся, кроме Эмпайр Тауэр. Конечно, это чудовищная нагрузка, одному человеку ее не осилить.

Марио заметил, что вовсе не собирается взвалить всю работу целиком на свои плечи, и лицо Таузига снова приобрело непроницаемое, с налетом сарказма, выражение.

— Вы не так меня поняли, — сказал Марио, — я просто хочу взять на себя роль последней инстанции, чтобы свести воедино все пожелания строителей... И последнее, — сказал Марио. — Будем считать этот разговор, — он подмигнул Таузигу одним глазом, — строго конфиденциальным. Вы ввели меня в курс дела, как нового служащего, вот и все. Ни слова о новом руководителе. Ни слова о наших с ним дружеских отношениях. Забудем об этом. Устраивает?

Таузиг согласился с кислым видом.

— Я хочу спокойно работать, — сказал Марио задумчиво. — Я не желаю связываться ни с какими воротилами бизнеса. Все интервью для прессы — вы берете на себя. Конференции со строителями, изменения, перестановки — всем этим будете заниматься вы. Я буду оставаться за кадром.

— Как прикажете, — ответил Таузиг.



Часть 7. ЭМПАЙР ТАУЭР


Эмпайр Тауэр сделалась такой же неотъемлемой, как дыхание и биение сердца, частью существования Марио. По двенадцать, тринадцать, четырнадцать часов в сутки тело Эбери сидело, склонившись, над длинным столом, а воспаленные и слезящиеся глаза Эбери, не отрываясь, изучали расчеты, чертежи, планировку этажей. На огромном четырехфутовом экране под его неусыпным взором протекала работа двадцати четырех сотен конструкторов, восьми сотен инженеров, художников, дизайнеров, мастеровых: невозможно сосчитать всего, что требовалось ему посмотреть и одобрить. Но влияние Марио на ход работ было сдержанным, незаметным и ненавязчивым. Только несколько раз он вмешивался в строительство, да и то, так осторожно, так мягко, что изменения, внесенные им, никем не были замечены.

Новые строительные технологии, контроль над материалами, точная установка каждой планки и тому подобных деталей, использование целых блоков и панелей, изготовленных по заказу на заводах, не требующая больших усилий техника перемещения массивных конструкций — все это сделало монтаж и возведение Эмпайр Тауэр фантастически легким и быстрым. Этаж за этажом поднимаясь в небо, башня вытягивалась, как гигантский бобовый побег из детской сказки. Сталь, бетон, дощатые полы и стены, перекрытия, балки, опоры, новомодные пузырьковые стекла для окон — все это тщательно подобранное и укомплектованное переносили с места на место, вверх и вниз, грузовые вертолеты.

И днем и ночью голубое сверкание сварочных аппаратов прожигало небо, искры фейерверком взлетали прямо к звездам, и день ото дня эта громадина все приближалась к нижнему слою облаков. Затем, пробив нижний слой, устремилась дальше, к верхним слоям. Сверху стройку заливало солнце, далеко внизу шел дождь. Миля за милей — в слои атмосферы, где воздух чистый и холодный, как родниковая вода, не загаженный теплым зловонием земли.

Для Марио, кроме Эмпайр Тауэр, ничего больше не существовало. Он жил только мыслями о прочности материалов, о блеске сотен металлов, о шелковистом глянце вощеных досок, о цвете полудрагоценных минералов: нефрита, яшмы, малахита, агата, гагата, чистейшего порфирита, добытого в Антарктиде. Марио забыл себя, забыл Замок Иф, забыл Мервина Аллена, Тейн, Луиса Корреаса и Эбери Аэрокар, не считая эпизодических и редких моментов, когда он выбирался на несколько часов из Роттенбург Билдинг.

А иногда, в минуты особого увлечения делом, он, к своему ужасу, замечал, что интонации его голоса, мимика и манера жестикулировать совсем не такие, как у Роланда Марио. Уже давали о себе знать приживающиеся привычки и рефлексы Ральстона Эбери. И Марио чувствовал мощный прилив энергии. Строить, строить, строить!

Но нигде Марио не трудился так въедливо и кропотливо, как на девятисотом этаже — самом верхнем уровне, помеченном на указателе планировки, как контора и личные апартаменты Мервина Аллена. Используя самые хитрые и запутанные уловки, Марио спланировал специально встроенные перекрытия и вентиляционное оборудование — все это было изготовлено по его заказу и его собственным расчетам.

Вот так месяц за месяцем проходила жизнь Марио, меняя его сущность из будущего в прошлое; месяцы, за которые он почти сжился с телом Ральстона Эбери.


Личность Марио загнали в тело Ральстона Эбери в один из вторников, вечером. В среду утром он пришел в сознание. Пятницу он провел в конторе Эбери Аэрокар в Этерианском квартале, целиком поглощенный делами, и в три часа дня даже не взглянул на часы. В пятницу вечером он впервые вспомнил об Оксфордской террасе, о назначенной встрече с Джаннифером, Брейхом и безымянной душой в болезненном теле по имени Дитмар. И в следующий вторник, в три часа, Марио уже сидел за столиком на Оксфордской террасе.

В двадцати шагах от него расположились Джаннифер, Брейх, Дитмар. И Марио мысленно обратился к тому дню, всего несколько недель назад, когда он» впятером сидели, разнежившись на солнышке. Четверо простачков и еще один — пожирающий их жадными глазами, уже примеряясь к награде, которую принесут ему эти тела.

Два из них он заполучил. И Марио смотрел, как они, покойно расположившись под теплыми лучами солнца, вели неторопливый разговор, мирно и безмятежно... По крайней мере, двое из них. Брейх, как обычно, говорил, самоуверенно вскидывая темную голову, Джаннифер — диссонирующий аккорд, в котором прозвучало сразу несколько различных рас и национальностей, — говорил медленно и рассудительно. И еще Дитмар — чужая незнакомая душа скептически поглядывала из тощего желто-коричневого тела. Да уж, человек, уплативший десять тысяч долларов за приключение и получивший это больное тело, вряд ли мог считать свою сделку удачной. Дитмар получил приключение, но какое... полное боли и страха. На какое-то мгновение вся твердость духа Марио растворилась в острой тоске по своей прежней жизни в своем прежнем теле. О, как легко можно забыть приличия, потерять совесть и честь: тонущий человек тянет на дно своего незадачливого спасителя.

Марио потягивал пиво, не зная, на что решиться. Присоединиться к этой тройке? Ничего плохого не произойдет. Какое-то странное нежелание, почти чувство стыда, упорно удерживало его. Заговорить с ними, рассказать, что они купили ему за свои деньги... Марио, внутренне содрогнувшись, почувствовал в замешательстве, как холодный липкий пот выступил у него по всему телу. Вдруг его осенила неожиданная мысль. Марио оглядел соседние столики, Заер! Он совсем забыл о Пите Заере. Заер, в чьем теле обитал разум миллионера. Не привел ли разум Заера сюда тело миллионера?

Марио увидел старого человека с опустошенным взглядом, одиноко сидевшего за соседним столиком. Марио пристально следил за каждым его движением. Старик закурил сигарету, щелчком отбросил спичку: одно из характерных движений Заера. Не выпуская сигарету из рук, он поднял стакан с виски, раз — отхлебнул, два — затянулся сигаретой, поставил стакан на место. Заеровские штучки.

Марио встал, подошел к нему, сел рядом. Старик нетерпеливо, потом сердито поглядел на него красными, в склеротических прожилках, глазами. Желтая кожа, серые сухие губы. За свои денежки Заер влип еще хуже, чем Марио.

— Пит Заер? — спросил Марио. — Под этой маской?

Старик зашевелил губами. На глаза навернулись слезы.

— Как... Почему вы это говорите?

— Посмотри на тот столик, — сказал Марио. — Кого там не хватает?

— Роланда Марио, — ответил старик тонким скрипучим голосом. Вперился в Марио красными глазами.

— Ты!

— Точно, — подтвердил Марио, криво усмехнувшись. — Через неделю-другую, возможно, нас будет уже трое или четверо. — Он подался вперед. — Смотри. Зачем это они трясут коробку с костями?

— Мы должны остановить их, — проскрипел Заер. — Они ничего не знают.

Но сам продолжал сидеть, не двигаясь. Не двигался и Марио. Пойти к ним — это было все равно что перейти голым оживленную улицу.

Марио сидел как парализованный, скованный по рукам и ногам, пока его не осенило. Он встал.

— Подожди здесь, — прошептал он. — Я попытаюсь остановить их.

Марио просеменил через залитую солнцем террасу к столику, на котором уже крутились брошенные Джаннифером кости. Марио опустил вниз ладони, накрыв ими судьбоносные кубики.

Джаннифер удивленно поднял глаза. Брейх сдвинул свои прямые валлийские брови, уже готовый вспылить. Дитмар, нахмурясь, откинулся назад.

— Прошу прощения, — сказал Марио. — Могу я узнать, зачем вы бросаете кости.

— Это наше личное дело, — отрезал Брейх, — к вам оно не имеет отношения.

— Оно имеет отношение к Замку Иф.

Шесть глаз уставились на него.

— Да, — сказал Брейх, поколебавшись несколько секунд.

— Я — друг Роланда Марио, — сказал Марио, — он просил меня кое-что передать вам.

— И что же?

— Он сказал, чтобы вы держались подальше от Замка Иф и не тратили деньги даром. Он говорит, чтобы вы не доверялись тому, кто посоветует вам туда идти.

Брейх фыркнул.

— Никто никому ничего не советует.

— И еще он сказал, что вскоре свяжется с вами.

Не заботясь о приличиях, Марио повернулся и пошел туда, где он оставил Заера. Старого человека с воспаленными глазами уже не было.


Марио обнаружил, что Ральстон Эбери имел много врагов, много деловых знакомых, но ни одного друга. А еще был один тип, бледный как смерть, который, казалось, живет только затем, чтобы, злобно шипя, подстерегать Эбери. Это был Летиа Арнольд, бывший сотрудник одной из его лабораторий.

Марио никак не отреагировал ни на первую, ни на вторую их встречу, но на третий раз он сказал этому типу, преградившему ему дорогу:

— В следующий раз я вызову полицию.

— Бочка с помоями! — злорадно оживился Арнольд. — Ты не посмеешь! Ты боишься огласки, и все это знают, знают, знают!..

Марио пытливо оглядел этого человека. Он был явно болен. Затхлое дыхание свидетельствовало о гнилых внутренностях. Под ветхой серо-коричневой кофтой угадывалась впалая грудь, плечи вздернуты как дверные ручки. Удивительные сверкающие черные глаза, такие черные, что зрачок нельзя было отличить от радужной оболочки, и глаза напоминали большие черные маслины, плавающие в двух чашках кислого молока.

— Вон там полицейский, — сказал Арнольд. — Позови его, вонючка навозная, ну позови!

Марио быстро повернулся и пошел прочь.

Арнольд захохотал ему вслед.

При случае Марио поинтересовался об Арнольде у Луиса Корреаса.

— Скажите, Луис, чем мне может грозить его арест?

И Корреас, как уже не раз бывало прежде, лукаво стрельнул на него глазами.

— Вы что, сами не знаете?

Марио иногда забывал, что для Луиса Корреаса он по-прежнему Ральстон Эбери. Марио наморщил лоб:

— Что-то я становлюсь забывчив, Луис. Расскажите мне о Летиа Арнольде.

— Он, работая в радиационной лаборатории, выдумал некий процесс, который позволяет экономить горючее. У нас, конечно, было законное право на патент. — Корреас скептически ухмыльнулся. — Конечно же, мы не использовали этот процесс, потому что вы владеете акционерным капиталом в Уорлд Аэропауэр и целым блоком Ламарской Атомной станции. Арнольд начал использовать процесс, не имея на то права. Мы обратились в суд, выиграли дело и потребовали возмещения убытков. Это заставило Арнольда влезть в долги, и он с тех пор без всяких средств к существованию.

— Дайте-ка мне посмотреть патент, Луис, — внезапно оживившись, сказал Марио.

Корреас что-то сказал в микрофон и через минуту запечатанный конверт вывалился в щель пневмопочты.

— По-моему, — лениво сказал Корреас, — он или псих, или мошенник. Его идея неосуществима. Что-то вроде вечного двигателя.

К основной статье, которая была напичкана множеством схем и символов, недоступных пониманию Марио, у Арнольда была написана краткая аннотация.

Аннотация гласила:


«Увеличение коэффициента полезного действия движущей силы достигается за счет уменьшения массы и за счет увеличения скорости. В первом случае пределом является масса одного электрона. Рассматривая электрон при скоростях, близких к скорости света, мы видим, что его масса увеличивается за счет хорошо известного эффекта. С учетом этого свойства мы получаем совершенный метод построения реактивного двигателя, способный избавить летающий объект от необходимости загрузки тяжелыми веществами, которые должны выбрасываться из него при относительно низких скоростях. Один электрон, отбрасываемый магнитным полем, обеспечивает такую же мощную отдачу для продвижения вперед, как много фунтов некоего условного топлива».


Марио знал, где ему найти Летиа Арнольда. Тот все дни напролет просиживал, погрузившись в мрачное раздумье, на площади Танаграл, на скамейке возле Центрального Павильона. Марио остановился прямо перед этим преждевременно состарившимся человеком с истерическим лицом.

Арнольд, подняв глаза, живо привскочил на ноги, будто собирался броситься на Марио с кулаками.

— Арнольд, — спокойно проговорил Марио, — уделите мне минуту внимания. Вы были правы, я — нет.

Лицо у Арнольда обвисло, словно проколотый мяч. (Атакующий требует сопротивления, чтобы распалить ярость и укрепиться в своем праве нападения.) Арнольд машинально выпустил залп своих обычных ругательств. Марио с минуту внимательно слушал.

— Арнольд, ваше изобретение... вы проверяли его на практике?

— Конечно, ты — жирная свинья. Еще бы. За кого ты меня принимаешь? Я не из тех тупиц, что у тебя на побегушках.

— Говоришь, работает... Ну слушай, Арнольд: мы разрабатываем новую модель Эбери Аэрокар. Мы планируем выпускать продукцию по низким ценам. Я бы хотел использовать твою идею для новой модели. Если она в самом деле работает, как ты говоришь. И еще я хочу, чтобы ты вернулся к нам.

Арнольд зафыркал, осклабившись так, что все лицо перекосилось в усмешке.

— Поставить этот реактивный двигатель на воздухоплавательное судно? Все равно что палить из пушки по воробьям. Где твоя голова, где твоя голова? Это двигатель для космического корабля. Космос! Понял?

Это было для Марио полной неожиданностью.

— Космос? Он будет работать в космосе? — вяло переспросил он.

— Работать? Это как раз то, что надо! Ты отнял у меня все деньги — ты! — Он бросал слова, как стрелы, пропитанные ядом. — Если бы у меня были сейчас деньги... с патентом или без патента. Я уже был бы в космосе. Я бы кувыркался вокруг Сириуса, Веги, Альфы Центавра, Капеллы!

Совсем свихнулся, подумал Марио и сказал:

— Ты не можешь двигаться быстрее, чем свет.

Голос Арнольда вдруг обрел силу и спокойствие:

— Кто сказал, что не могу? Ты, сучий потрох, ты не знаешь того, что знаю я.

— Нет, не знаю, — сказал Марио. — Но оставим это, я стал другим человеком, Арнольд. Я хочу, чтобы ты забыл зло, что тебе причинили. Я хочу, чтобы ты вернулся на работу в Эбери Аэрокар. Мне хотелось бы, чтобы ты приспособил двигатель для общественного транспорта.

Тут Арнольд снова осклабился.

— Чтобы поубивать всех, кто окажется сзади? Электроны будут вылетать из реактора, как метеоры, струи раскаленного воздуха будут бить, как пушечные ядра. Нет... только космос, для которого и предназначен этот двигатель.

— Если ты не против, считай, что принят на работу, — терпеливо повторил Марио. — Лаборатория ждет тебя. Я все же хочу, чтобы ты занялся адаптацией двигателя. Должна же быть какая-нибудь защита.

Заметив, как стянулись в ниточку губы Арнольда, он поспешно добавил:

— Впрочем, если ты считаешь, что можешь двигаться быстрее света, тем лучше! Строй космический корабль, и я сам опробую его в полете. И все же, приложи все силы, чтобы можно было приспособить двигатель для общественных нужд, — это все, что я прошу у тебя!

Арнольд, немного поостыв, сейчас изобразил на лице такое же скептическое сомнение, которое Марио уже замечал в Корреасе.

— Черт подери, что-то, Эбери, ты сменил пластинку. Раньше было только: деньги, деньги, деньги! Плевать тебе было на все, что не приносило денег. Что случилось?

— Замок Иф, — сказал Марио. — Если у тебя есть хоть капля здравого смысла — не ходи туда. Хотя, — и он посмотрел на щуплое тело Арнольда, — видит Бог, ты не можешь сделать себе хуже, чем сейчас.

— Если это изменит меня так же сильно, как тебя, то лучше я обойду его стороной. Черт меня подери, но ведь ты уже похож на человека.

— Да, я стал другим человеком, — сказал Марио, — а теперь иди к Корреасу, возьми аванс и отправляйся к врачу.

На пути в Роттенбург Билдинг и Ассоциацию Кубала ему вдруг пришло в голову, что не мешало бы узнать, как Эбери использует его собственное тело. В своем кабинете он потребовал список детективных агентств, остановился на агентстве «Сыщики Бреннена», позвонил им и поручил работу.



Часть 8. МЕСТЬ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ


Следователь Муррис Слейд, он же сыщик, оказался толстозадым человеком маленького роста, с приплюснутой головой. Через два дня после того, как Марио обратился в агентство Бреннена, он постучался в дверь рабочей комнаты Марио.

Марио, поглядев в глазок запертой двери, пригласил его войти. Тот сразу взял быка за рога:

— Мы нашли вашего человека.

— Отлично, — сказал Марио, возвращаясь на место. — Что он делает?

Слейд заговорил бесцветным, невыразительным голосом:

— Ничего таинственного или загадочного. Кажется, он сильно изменил свой образ жизни за последние несколько месяцев. Я так понял, что он раньше был обычным парнем, приятным и здоровым, ничем особенно не выделялся. Просто обеспеченный бездельник. Теперь он завзятый игрок, бабник и не обходит стороной ни один бар в городе.

«Бедное мое тело!» — подумал Марио. Вслух сказал:

— Где он живет?

— Он снял номер в Атлантик-Эмпайр. Такое уютное гнездышко. Загадка, где он взял деньги.

«Кажется, Атлантик-Эмпайр становится постоянным местом свиданий для питомцев Замка Иф», — подумал Марио.

— Я хочу, — сказал Марио, — получать от вас еженедельные отчеты об этом человеке. Ничего особенного: просто собирайте сведения о том, где он проводит время. Сейчас у меня для вас другая работа...

Спустя неделю сыщик доложил об этой второй работе.

— Мервин Аллен — это псевдоним. Этого человека зовут Ллойд Перен, он родился в Вене. Женщина — это его сестра, Тейн Перен. Еще несколько лет назад он работал фотомоделью, был чем-то вроде плейбоя. Потом внезапно разбогател и теперь, как вы знаете, управляет Замком Иф. Никто толком не знает, что это такое. Одни слухи и кривотолки... Мне не удалось найти ни одного человека, кто наверняка знал бы, что происходит в Замке Иф. Эти слухи противоречат прошлому Перена, которое никак не связано с медицинской или психосоматической практикой. Женщина сначала была студенткой консерватории, занималась старинной музыкой. Когда Перен покинул Вену, она уехала вместе с ним. Перен живет в доме 5600 по Эксмур Авеню — это и есть тот самый Замок Иф. Тейн Перен живет в небольшой квартирке по соседству, с каким-то стариком. Они не состоят в родстве. Никто из них, кажется, не имеет близких друзей, и там не бывает ни приемов, ни вечеринок. Ничего не происходит.

Марио некоторое время размышлял, мрачно глядя в окно, пока Моррис Слейд бесстрастно ожидал новых указаний Марио. Наконец Марио заговорил:

— Продолжайте в том же духе. Соберите побольше сведений о старике, с которым живет Тейн Перен.


В один прекрасный день на экране перед Марио возникло лицо Корреаса.

— Мы уже подготовили новую модель.

Вид у него был одновременно умиротворенный и вызывающий, он как будто побаивался, что Марио с неодобрением отнесется к его сообщению.

— Думаю, мы неплохо поработали, — заявил Корреас. — Вы хотели присутствовать на окончательном испытании.

— Обязательно буду, — сказал Марио.

Новая модель была собрана на заводе Донник Ривера и в замаскированном виде переправлена в Ланчестер. Корреас с таким видом руководил демонстрацией, будто Марио был покупателем, и тот старался его обольстить.

— Идея этой модели — я предложил пока назвать ее аэрофар — состоит в использовании простых и дешевых материалов и отказе от всех этих бессмысленных финтифлюшек, которые, по-моему, были сущим проклятием для Эбери Аэрокар. Мы вложили сэкономленные деньги в улучшение конструкции, лишнее пространство салона, безопасность полета. Обратите внимание на лопасти подъемного винта, они надежно запрятаны, почти недоступны. Ни один выпивоха не сможет подойти к нему. Эти пульсары находятся так высоко, что не страшны никакие случайные выбросы струй. Корпус и фюзеляж из штампованной твердой пластмассы — ничего подобного раньше не было.

Марио слушал, время от времени одобрительно кивая головой. Несомненно, Корреас на славу потрудился.

— А что с этим, как бишь его... Арнольдом? — спросил Марио. — Он сделал что-нибудь полезное?

Корреас, оскалив зубы, прищелкнул языком.

— Он чокнутый. Просто ходячий труп. Думает и говорит только о своих паршивых электронах. Называет это бласт-эффект. Я был на испытаниях и думаю, что он прав. Этот эффект нельзя использовать для наших колымаг.

— Как выглядит его двигатель?

— Ничего особенного, — пожал плечами Корреас. — Генератор работает по принципу центробежной силы — миниатюрный синхротрон. Очень простенький. Он запускает в трубу один электрон, ускоряет его до скоростей, близких к световым, и наружу с ревом вырывается струя толщиной с вашу руку.

Марио нахмурился.

— Постарайтесь переключить его на что-нибудь полезное. С мозгами у него все в порядке Он был у врача?

— Только у Стаппа, который бесплатно пользует наших сотрудников. Стапп говорит, что не понимает, как тот еще жив. Прогрессирующий нефрит или некроз... в общем, что-то в этом роде.

Корреас говорил без всякого интереса, не отрывая глаз от своей новой модели аэрофар. Потом, оживившись, добавил:

— Загляните внутрь. Обратите внимание на широкое поле обзора и модулированные световые фильтры. Можете смотреть прямо на солнце, если вам хочется. Обратите внимание на альтиметр. Он имеет дополнительную шкалу индикатора; и вы можете устанавливать его на любую заданную область. Затем амортизатор, он встроен под заднее сиденье — вот, видите? — и обошелся примерно на двадцать долларов за штуку дешевле, чем в старой модели. Вместо обивки я использовал полированный корпус, который разрисован из пульверизатора узором под веселый ситчик.

— Вы на славу поработали, Луис, — сказал Марио. — Продолжайте в том же духе.

Корреас сделал глубокий вдох, выдох, тряхнул головой.

— Провалиться мне на этом месте.

— Что случилось?

— Никак вас не пойму, — сказал он, уставясь на Марио, будто в первый раз его видел. — Зная, как упорно вы всему этому препятствовали, я бы подумал, что это был другой человек. Три месяца назад, как только я пытался подсунуть вам на стол что-нибудь просто и дешево оформленное, вы шарахались от меня, как один из Арнольдовых электронов. Вы говорили, что это вам напоминает летающую буханку хлеба. Вы норовили приляпать ангельские крылышки, где только можно и где нельзя, даже на обтекаемых наружных поверхностях, встроили внутрь несколько книжных шкафчиков в стиле короля Людовика XV. Я не знаю, что произошло. Не будь у вас такой цветущий вид, я бы подумал, что вы заболели.

Марио, изобразив на лице глубокомысленное раздумье, проговорил:

— Эбери Аэрокар дерет слишком большие деньги с пассажиров. Старик Эбери как-то умудряется держаться в воздухе, но он обходится слишком дорого и при этом напоминает китайскую пагоду с крыльями. Теперь мы начнем выдавать качество. Возможно, снова появится спрос на нашу продукцию.

Корреас возбужденно засмеялся:

— Если мы не сможем продать десять миллионов этих моделей, то я готов взлететь на ней в небо и спрыгнуть без парашюта.

— Ну-ну, лучше начинайте продажу.

— Я надеюсь, что к прошлому нет возврата, — сказал Корреас, — и больше не последует заказов на всё эти несуразные безделушки.

— Нет, — спокойно ответил Марио. — Она будет выходить в том виде, как сейчас, пока я с вами не распрощаюсь.

Корреас, любовно похлопывая по корпусу аэрофара, повернул к Марио лукавое лицо.

— Ваша жена пыталась связаться с вами. Я сказал, что не знаю, где вы. Вам лучше позвонить ей, если вы хотите остаться женатым. Она что-то говорила о разводе.

Марио, испытывая неловкость под пристальным взором Корреаса, глядел вдаль.

— Я сам сказал, чтобы она занялась разводом. Так будет лучше для каждого из нас. Во всяком случае, для нее..

— Вы странный малый, Эбери, — покачал головой Корреас. — Год назад вы бы погнали меня в шею без лишних слов.

— Может быть, я откармливаю вас на убой? — предположил Марио.

— Может быть, — сказал Корреас. — А пока Арнольд и я начинаем делать электронные ружья для охоты на слонов.


Двести тысяч мастеров ринулись в Башню разрисовывать, штукатурить, белить, прокладывать трубы, проводку, заливать бетон, приколачивать рейки, устанавливать шкафы и множество всяческого оборудования. Стены были облицованы полированными и вощенными деревянными панелями, бесчисленные бассейны — кафельными плитками, садовники разбивали висячие сады и парки — огромные зеленые беседки под облаками.

Каждую неделю Мервин Аллен устраивал совещания с Таузигом и старым Кубалом, что-то одобряя, отменяя, переделывая и добавляя. Марио прорабатывал записи этих бесед, учитывая пожелания Аллена, осторожно вносил в них свои собственные поправки.

Шли месяцы. Теперь уже Мервин Аллен ни за что не признал бы в этом человеке Ральстона Эбери. Все служащие конторы Эбери Аэрокар в Этерианском квартале почтительно выражали ему свой восторг. Это был новый Ральстон Эбери... хотя, конечно, они видели те же старые жесты и гримасы, ту же манеру одеваться и говорить, ту же походку, что и раньше. Этот новый Ральстон Эбери сбросил пятьдесят фунтов жирной и дряблой плоти. Солнце окрасило его белую кожу в младенчески-розовый цвет. Глаза, которые раньше были почти скрыты за отечными веками, теперь весело сияли из-за упругих мясистых щек: мышцы на ногах окрепли из-за постоянных прогулок пешком, грудь раздалась, и легкие работали, как мехи: ежедневно, в четыре часа пополудни, он плавал полчаса в бассейне.


И вот наконец двести тысяч мастеровых собрали свои инструменты, получив плату за работу. На смену им пришли эксплуатационные службы. Чернорабочие мыли, скребли, полировали.

Эмпайр Тауэр была готова: чудо из чудес, мечта, воплотившаяся в жизнь! Здание поднялось над переплетением улиц и площадей, как мощная и стройная сосна, раскинувшая по земле могучие корни. Надежный фундамент, бесчисленные остроконечные башенки, проволочные заграждения, тысячи террас и посадочных площадок для такси, миллионы окон — все это делало сооружение привлекательным для взора, хотя при постройке вовсе об этом не заботились.

Эмпайр Тауэр была завершена. Мервин Аллен въехал туда ровно в полночь, и на следующий день Замок Иф — дом под номером 5600 по Эксмур-авеню в Медоулендсе, был готов к продаже с аукциона или сдаче внаем.

Замок Иф теперь находился по адресу: Эмпайр Тауэр, 900-й этаж. И Роланд Марио, терзаясь тревогой и нетерпением, с замирающим сердцем предвкушал исполнение своего заветного желания. Он не спеша освобождал стол, когда Таузиг просунул голову в дверь его кабинета.

— Ну, чем вы теперь думаете заниматься?

Марио пытливо оглядел любознательную физиономию Таузига.

— Больше не намечается, никаких крупных работ?

— Абсолютно. Пожалуй что и не будет никогда. Во всяком случае от старика Кубала.

— Что такое? Он отходит от дел?

— Отходит от дел? Черта с два! Он свихнулся! Шизик!

Марио постучал пальцами по столу.

— Когда это случилось?

— Вчера вечером. Похоже, завершение Эмпайр Тауэр его окончательно доконало. Полисмен обнаружил его разговаривающим с самим собой на площади Танагра, привел домой. Он не узнает своего племянника, свою экономку. Упорно твердит, что его зовут Брей или что-то в этом роде.

— Брей? — Марио резко встал, насупив брови. — Брейх!

— Не иначе как старческий маразм, — рассеянно заметил он.

— Так и есть, — отвечал Таузиг, продолжая сверлить Марио блестящими любопытными глазками. — Так что же вы теперь собираетесь делать?

— Я ухожу, — сказал Марио, театральным жестом разведя руки. — Отваливаю, подобно старику Кубалу. Эмпайр Тауэр меня тоже доконала. Впадаю в старческий маразм. Прощайте, Таузиг, вы никогда меня больше не увидите.

И он захлопнул дверь прямо перед носом скисшего Таузига.


Марио вошел в лифт, спустился на второй этаж, вскочил на ходу на скоростную дорожку, ведущую к его маленькой квартирке в Мельбурн Хаус. Он приложил большой палец к замку. Сканер опознал отпечаток, дверь отошла в сторону. Марио раздел грузное тело Ральстона Эбери, облачил его в халат, опустился, покряхтывая, в кресло рядом с большим низким столом.

На нем находилась сложная модель, построенная из дерева, металла, пластика и разноцветных ниточек. Она представляла собой девятисотый этаж Эмпайр Тауэр — Замок Иф. Марио изучил ее досконально. Каждая деталь пространства в шестую часть квадратной мили намертво впечаталась в его мозг.

Вдруг Марио снова встал и оделся в рабочий комбинезон из плотной серой ткани. Рассовав по карманам всякие инструменты и приспособления, он взял в руки чемоданчик и поглядел на себя в зеркало: лицо Эбери... и все же не его. Исчезли сонное выражение глаз и мясистость губ, обвислые брыли щек подобрались, и лицо стало плотным и упругим, как булочка. Марио задумчиво надвинул шапку на глаза, оценил полученный эффект. Человек в зеркале стал неузнаваем. Он прикрепил аккуратную щеточку усов — Ральстона Эбери больше не существовало.

Марио вышел из квартиры, подозвал аэрокэб и полетел в Медоулендс. Эмпайр Тауэр торчала над городом, как оглобля над полем капусты. Маяк для воздушных судов посылал красные лучи с головокружительной высоты. Миллионы огней, мерцающих на всех девятистах этажах, сливались в густое, как молоко, свечение. Целый город, где два, а может быть, и три миллиона мужчин и женщин могли жить в свое удовольствие. Это был памятник скуке одного, пресыщенного жизнью, человека. Самое грандиозное сооружение на Земле все же было построено, — и было построено без всякой причины, без малейшей необходимости ударить пальцем о палец. Эмпайр Тауэр, на чье строительство были брошены все силы, все богатство планеты, оказалась всего лишь гигантской игрушкой, забавным пустячком.

Но кто это понимал?

На двести двадцать первом этаже разместилась лучшая больница в мире. Ее штат можно было принять за список лауреатов ежегодных премий Медицинских ассоциаций. На четыреста шестидесятом этаже находился заболоченный лес Меловой эры Земли. Динозавры в натуральную величину пощипывали первобытную травку, птеродактили скользили по невидимым проводам. В воздухе стояло густое зловоние болота, черного ила, гниющих моллюсков и падали.

Четыреста шестьдесят первый этаж изображал собой первый город, построенный людьми, — шумерский Эриду. Кирпичная стена высотой в тридцать футов ограждала храм-зиккурат, посвященный Энлилю, богу Земли, царский дворец, глиняные лачуги земледельцев. Четыреста шестьдесят второй этаж представлял собой Остров мифов, омываемый голубой соленой водой. На вершине острова, посреди оливковой рощи возвышался храм Миноса, длинноносые галеры скользили по воде, и солнечные зайчики, отраженные от бронзовых щитов, пламенели на пурпурных парусах.

Четыреста шестьдесят третий этаж был ландшафтом вымышленного фантастического мира, созданного художником-мистиком Лайером Лотаром. На пятьдесят девятом этаже находилась укрытая от посторонних глаз сказочная страна с волшебными садами, населенными таинственными нимфами.

На некоторых этажах размещались офисы бизнесменов, лаборатории и просто жилые помещения. На четвертом этаже располагался самый большой в мире стадион. С трехсот двадцатого и по трехсот двадцать третий, три этажа занимал Всемирный Университет, его регистрационные списки составляли собой две тысячи человек. Двести пятьдесят пятый этаж являл собой обширнейшую библиотеку, триста двадцать восьмой — огромную художественную галерею.

Выставочные залы, маленькие частные лавочки, роскошные рестораны и скромные кабачки, театры, студии телевещания — сложный общественный мир, схваченный и поднятый в воздух прихотью Мервина Аллена.

Человеческая тоска по утраченной юности оплачивала все это. Мервин Аллен продавал товар, который нельзя было оценить в унциях золота и ценных бумагах, рядом с которым меркли все другие цели и стремления. Вечная жизнь, возвращенная молодость... разве могли соперничать с ними такие понятия, как любовь, долг, совесть и честь.



Часть 9. ГЛАЗА В СТЕНЕ


Марио проворно выскочил из аэрокэба на общую посадочную площадку, расположенную на 52-м этаже, координационном центре башни, и растворился в толпе посетителей, служащих, жильцов. Он ступил на дорожку, ведущую к центральной шахте. Добравшись до скоростного подъемника на 600-й этаж, он вошел в одну из маленьких кабинок. Двери закрылись, Марио почувствовал толчок ускорения, и почти сразу же тело потеряло вес. Двери разъехались, и он вышел на 600-м этаже, на высоте двух миль над поверхностью земли.

Марио очутился в холле Райской гостиницы, по сравнению с которым холл отеля Атлантик-Эмпайр казался темным и узким сараем. Марио влился в поток изысканно одетых мужчин и женщин — богатых, властных, надменных. Он был неприметен, как невидимка. Он вполне мог сойти за швейцара или электрика. Спокойно пройдя по коридору, он наконец остановился у двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», приложил к замку палец. Дверь открылась, и он попал в привратницкий чулан. Конечно, у каждого швейцара на 600-м этаже была своя кладовка. Ничей другой отпечаток пальца не мог открыть этот замок. Случись управляющему этажом вскрыть эту комнату, он не отличил бы ее от всех других привратницкиих кладовок.

И все же это был совершенно особый чулан. На задней стене Марио нашел два гвоздя, находившиеся в разных местах, нажал на их шляпки, и стена отъехала в сторону. Теперь он был в полном одиночестве... Он был более одинок, чем если бы вдруг очутился в центре Сахары. В пустыне его мог бы выследить пролетающий самолет, здесь же в мертвом пространстве, окружающем несущие колонны, среди лифтовых шахт, он был надежно укрыт от всего мира. Умри он тут — никто не узнал бы про это. Когда-нибудь потом, в далеком будущем, когда наконец развалится Эмпайр Тауэр, только тогда его скелет объявится миру. А пока Марио будто исчез с лица земли.

Светя перед собой ручным фонариком, он двинулся к центральному спинному хребту лифтовых шахт, натянутые тросы которых наводили на мысль о стеблях чудовищных растений. Здесь Марио нашел свой личный лифт, затерянный среди остальных, как случайный прохожий в толпе. Механики, устанавливающие его, даже не подозревали, какой цели он служит. Это была мелкая деталь на чертежной кальке, быстро забытая частица работы одного дня. Для Марио это была связь с девятисотым этажом — Замком Иф.

Он ступил на крохотную площадку. Двери закрылись. Лифт взметнулся вверх, еще на одну милю. Кабина остановилась, Марио вышел. Он находился в Замке Иф — невидимый, как привидение. Невидимый, неслышимый — в этом была вся его сила. Неожиданно, не вызывая ни малейшего подозрения, он мог ударить из пустоты — полновластный хозяин и властелин Замка Иф.

Марио глубоко и возбужденно дышал, дрожь пробирала его от сознания собственного могущества. Это был апофеоз его жизни. Марио пощелкал выключателем фонарика, но в этом больше не было никакой необходимости. Он знал здесь каждый закоулок как свои пять пальцев. Свет был символом его абсолютной власти. Не таясь, он мог делать все, что хотел. Он был в своем личном убежище, безопасном и надежном укрытии.

Марио остановился, поглядев на стену. На ней через каждые восемь футов ярко светились кружки, нанесенные флуоресцентной краской. За стеной должно было находиться главное фойе Замка Иф. Марио подошел к одному из кружков. Он сам нарисовал их на стене, пометив таким образом смотровые глазки. Внутри были крошечные темные пятнышки, невидимые с трех шагов, едва ли больше булавочной головки. Марио, под видом электрика, сам установил их попарно, чтобы обеспечить бинокулярный обзор.

Он вытащил из кармана очки в большой оправе, подсоединил проволочки к контактным клеммам своих шпионских глазков, водрузил очки на нос. Теперь он видел внутренность фойе так же ясно, будто смотрел через дверь.

Вечеринка была в полном разгаре — в Замке Иф праздновали новоселье. Мужчины — старые и молодые, — как это свойственно людям преуспевающим, отличались видом важным и значительным, женщины — все как на подбор — томные и надменные: шик, блеск — грандиозное шоу планеты. Марио увидел золото и бриллианты, струящиеся и переливающиеся тысячами оттенков цветные ткани, а на уровне своих глаз — удивительную бело-золотисто-черную смесь из множеств лиц и голов — пеструю многоцветную толпу.

Марио узнавал некоторых из этих людей, их лица и имена были известны всему миру. Художники, администраторы, инженеры, бонвиваны, куртизанки и философы — все они заполнили фойе Замка Иф, клюнув на эту полную неизвестности, щекочущую нервы и пользующуюся дурной славой приманку.

Мервин Аллен, весь в черном, конечно, тоже был там. Высокий, красивый, как греческий бог, уверенный в себе, но скромный и подчеркнуто галантный — владелец фирмы, и в то же время — радушный хозяин дома.

Тейн Перен нигде не было видно.

Марио двинулся вдоль коридора. Он обнаружил комнату, такую же как в доме 5600 на улице Эксмур, залитую янтарно-желтым цветом, прелестную, как кудрявая головка ребенка, где широколиственные растения росли привольно, как на родной почве. Оранжерея была пуста, растения источали дурманящий аромат для своего собственного удовольствия.

Марио прошел дальше. Он заглянул в пустую, необставленную комнату — подсобное помещение для выращивания растений. К стене было придвинуто несколько столов на резиновых колесиках, покрытых белыми простынями. На противоположной стене комнаты находился балкон, поддерживающий сложную сеть из аппаратуры, черных изогнутых ручек, стекла и сверкающего металла. С него свешивались два полупрозрачных шара мертвенно-голубого цвета, похожие на головки сыра рокфор. Марио пригляделся: целлулы голазмы!

В палате никого не было, только на одной из каталок кто-то лежал. Лица было почти не видно. Марио, внезапно заинтересовавшись, поискал более удобную позицию для наблюдения. Он увидел крупную, светловолосую голову, грубые, резкие черты лица — перебежал к другому глазку. Да, действительно, это оказался Джаннифер, уже под наркозом, приготовленный к перемещению в другое тело.

Марио вздохнул так глубоко, что заходило ходуном брюхо Эбери. Ничего не скажешь, чисто сработано. Заер, Марио, Брейх, и вот теперь Джаннифер, как бараны, что идут на бойню за козлом-провокатором, попали в эту комнату вслед за Дитмаром. Марио оскалился в гримасе, которую трудно было назвать улыбкой. Волна темной ярости затмила ему сознание.

Он остудил пыл. Искаженное гримасой лицо снова приобрело расплывчатые черты Эбери. Кто из них, в конце концов, не взял греха на душу? Тейн Перен? Нет. Она служит Мервину Аллену, темной душе в теле своего брата. Он сам, Роланд Марио? Разве он не мог убить Мервина Аллена? Обратиться к властям, чтобы остановить этот чудовищный конвейр. Он не стал этого делать из-за боязни потерять свое тело. Пит Заер? Разве он не мог предостеречь своих товарищей с Оксфордской террасы, выполнив свои обязательства перед ними?

А все остальные жертвы, которые из таких же соображений сдерживали ярость и обуздывали чувство долга перед своими друзьями-товарищами? Нет, Дитмар — обычное человеческое существо, такое же слабое и эгоистичное, как и все они: то, что он сделал, ненамного хуже бездействия остальных.

Марио проследовал дальше, пристально разглядывая квартиру Аллена — прихожую, жилые комнаты. Какая-то блондинка, молоденькая и свежая, как аппалачский левкой, плавала голышом в громадном бассейне Аллена, сделанном из зеленого стекла, потом, подняв облако серебристых пузырьков, села на край бассейна. Марио, проклиная этого похотливого козла Эбери, прошел дальше. И нигде он не увидел Тейн Перен.

Он вернулся к холлу, где проходил прием. Вечеринка подошла к концу, Мервин Аллен раскланивался с гостями: со всеми этими мужчинами и женщинами, наевшимися и напившимися за его счет, обещая каждому — так сердечно, так любезно — продолжить знакомство при более удобном случае.

Марио смотрел до тех пор, пока гости не разошлись. Но оставался еще один — невероятно высокий и худой старик в пижонском наряде жемчужно-серо-белых цветов. «Какой-то ходячий скелет, — подумал Марио, — тонкие, как прутики, руки, голая, как череп, голова». Он выглядывал из-за плеча Мервина Аллена — шаловливый старикашка с накрашенными губами, напомаженный и надушенный.

Аллен о чем-то любезно расспрашивал его, старик кивал, сияя улыбкой. Аллен провел его в боковую комнату: кабинет, выкрашенный темно-серой и зеленой краской.

Старик уселся, выписал чек. Аллен опустил его в прорезь экрана, и они стали ждать, коротая время за разговором. Было похоже, что старик наседает на Аллена с расспросами, а тот ловко увиливает от прямых ответов. Экран замигал, промелькнуло подтверждение из банка. Аллен встал. Старик тоже. Аллен сделал глубокий вдох, и они вошли в оранжерею. Не пройдя и трех шагов, старик покачнулся. Аллен ловко подхватил его, положил на незаметную до тех пор кушетку и покатил вперед, в лабораторию, где уже лежал Джаннифер.

Теперь уже Марио смотрел во все глаза, воткнув в оправу очков еще один проводок, подсоединенный к видеокамере, которая лежала у него в кармане. Все, что он видит, теперь будет записано на пленку.

Смотреть особенно было нечего. Аллен подкатил Джаннифера под одну из целлул, цвета снятого молока, старика — под другую. Он установил стрелку циферблата, нажал на педаль, включил питание и отошел назад. Подставка с аппаратурой, вся целиком, опустилась. Целлулы поглотили две головы, стали пульсировать, менять форму. На балконе все пришло в движение, закрутились колеса, засветились приборы. Операция, по-видимому, шла автоматически, сама по себе.

Аллен сел, зевая, закурил сигарету. Прошло пять минут. Подставка поднялась. Целлулы голазмы перевернулись на оси, и она снова опустилась. Прошло еще пять минут. Аллен подошел, выключил питание.

Сделав каждому телу подкожную инъекцию, он выкатил кушетку в примыкающую к лаборатории комнату и ушел, даже не оглянувшись.

«Прямо в плавательный бассейн, — подумал Марио. — Скатертью дорога!»


В девять часов на площади Танагра из аэрокэба вывалился старик с мутными глазами, высокий и худой, как жердь. Рухнул на скамью. Марио подождал, пока старик не начал подавать признаков жизни, проследил, как тот с легким беспокойством, перерастающим в безумие, обследовал свои истощенные руки, постепенно приходя к мысли, что у него украли пятьдесят лет жизни. Марио подошел, посадил старика в кэб, привез в свою квартиру. Ужасное утро!

Джаннифер совсем отупел, опустошенный ужасом, горем, ненавистью к этому скрипучему старому телу. Марио вызвал агентство Бреннена, попросил Морриса Слейда. Низенький толстячок с приплюснутой головой появился на экране, уставясь сквозь слой стекла на Марио:

— Привет, Слейд, — сказал Марио. — У меня для вас имеется работа на сегодняшний вечер.

Слейд посмотрел на него, вдумчиво и настороженна

— Очень беспокойная?

— Нет.

— Что за работа?

— Этот человек, за которым вы следите, Роланд Марио, вы знаете, где найти его?

— Он сейчас завтракает на Персидской террасе вместе с девицей, с которой он провел ночь. Ее зовут Лаура Линша, она танцовщица из театра «Веданта Эпик».

— Это неважно. Берите лист бумаги и записывайте то, что я вам продиктую.

— Давайте, я готов.

— «Ждите меня в одиннадцать вечера у Камбоджийской колонны, в холле Райской гостиницы на 600 этаже Эмпайр Тауэр. Очень важно. Приходите один. Не опаздывайте, у меня всего несколько минут.

Мервин Аллен, Замок Иф».

Марио подождал, пока Слейд не проверил написанное.

— Отпечатайте это, — сказал он, — и вручите Роланду Марио примерно в 9.30 вечера.



Часть 10. ОБМЕН ТЕЛАМИ


Марио беспокойно мерил шагами комнату, сцепив за спиной толстые короткие ручки. Целый год он провел, держа в постоянном напряжении ум и воображение; и вот сегодня ночью он увидит плоды своих тяжких трудов. Сегодня ночью, если все пройдет удачно, он сбросит ненавистную личину Ральстона Эбери. Он вспомнил о Луисе Корреасе. Бедный Луис, подумал Марио, встряхнув головой. Что станет с его аэрофаром? А с Летиа Арнольдом? Не вернется ли он опять на Площадь Танагра, чтобы с шипением выскакивать из укрытия каждый раз, когда напыщенный Ральстон Эбери гордо прошествует мимо?

Он вызвал Этерианский квартал, связался с Корреасом.

— Что новенького, Луис?

— Полный порядок. Мы уже все переоборудовали, на следующей неделе начнем выпуск новой серии.

— Как Арнольд?

Корреас даже зажмурил глаза.

— Эбери, вы сейчас подумаете, что я такой же псих, как Арнольд. Но он действительно летает быстрее света.

— Что?

— В прошлый вторник он пришел в контору. Уже поздно вечером. Всякими правдами и неправдами он уговорил меня пойти вместе с ним. Я пошел. Он привел меня в свою обсерваторию... так, всего лишь окно в небо, где он поставил маленький протонный магнескоп. Он настроил его, позвал меня поглядеть. Ну, я поглядел — увидел диск... какой-то темный диск, приблизительно размером с полную луну. «Плутон, — сказал Арнольд. — Не пройдет и десяти минут, как на левой стороне появится маленькая белая вспышка».

«А ты откуда знаешь?»

«Я послал оттуда сигнал чуть больше шести часов назад. Примерно сейчас к нам дойдет свет вспышки». Я с сомнением поглядел на него, но все же, как приклеенный, стал смотреть туда... и будьте уверены — так и было: маленькая искорка белого цвета. «Смотри еще, — сказал он. — Теперь будет красная». И действительно — была красная. — Корреас потряс своей большой рыжеватой головой.

— Эбери, я убежден. Он заставил меня поверить.

Марио сказал без всякого выражения:

— Пришлите его, Луис, если найдете. Чуть погодя на экране замаячило изможденное лицо Летиа Арнольда.

— Это правда, Арнольд? — спросил Марио, еле шевеля губами. — Вы летаете быстрее света?

— Конечно, правда, — брюзгливо ответил Арнольд. — Почему это должно быть неправдой.

— Как вы это делаете?

— Э, взял и прицепил парочку электронных пушек на один из ваших высотных аэрокаров. Ничего больше. Я только включил питание. Эти висюльки, как разъяренные фурии, вырвались из Вселенной. Ни ускорения, ни инерции, ничего. Только скорость, скорость, скорость. За несколько дней можно попасть на любую звезду. Я все время твержу вам об этом, а вы говорите, что я псих. — Лицо его исказилось, речь стала желчной и злобной. — Я никогда не увижу их, Эбери, и вы в этом виноваты. Я уже мертв. Я видел Плутон, я написал на его льду свое имя, это все, что от меня останется.

Он исчез с экрана. Снова появился Корреас.

— Он конченый человек, — резко сказал Корреас. — Прошлой ночью у Арнольда было кровоизлияние. Если оно повторится — это конец.

— Позаботьтесь о нем, Луис, — сказал Марио отрешенно. — Потому что завтра, боюсь, все будет иначе.

— Что значит... иначе?

— Характер Ральстона Эбери станет прежним.

— Упаси Господи!

Марио прервал связь, снова зашагал по комнате, но сейчас он двигался медленно, как слепой, ничего вокруг не замечая...

Марио вызвал посыльного.

— Видишь вон того молодого человека в рыжей кофте, у Камбоджийской Колонны?

— Да, сэр.

— Передай ему эту записку.

— Да, сэр.

Ральстон Эбери совсем распустил тело Марио. Под глазами повисли мешки, рот стал вялый, слюнявый. Марио даже пот прошиб от внезапного прилива праведного гнева. Вот свинья! Так испортить здоровое беззащитное тело своими погаными мозгами.


Эбери прочел записку, огляделся вокруг. Марио уже ушел. Эбери, следуя инструкциям, завернул в коридор, ведущий к солярию. Шел медленно, нерешительно.

Он подошел к двери, на которой было написано: «Посторонним вход воспрещен», дверь была слегка приоткрыта. Постучал.

— Аллен, вы тут? Что все это значит?

— Входите, — сказал Марио.

Эбери осторожно просунул голову в щель.

Марио втащил его в комнату, со всего размаха треснув ребром ладони по шее Эбери. Тот брыкнулся, сопротивляясь, задергался, затих. Марио закрыл дверь.

— Вставай, — сказал Марио.

Эбери с остекленевшими глазами послушно поднялся на ноги, Марио протолкнул его через заднюю дверь, поднял на лифте на девятисотый этаж — Замок Иф.

— Сидеть, не двигаться, — приказал Марио.

Эбери сидел, как жаба, выпучив глаза.

Марио тщательно разведал обстановку. В это время вечера Аллен уже должен был закончить свои дневные дела.

Аллен только что завершил транспозицию. Марио проследил за тем, как он втолкнул две лежащие фигуры в боковую комнату, затем проводил Аллена к его квартире, наблюдая, как тот разоблачался и надевал шелковую пижаму, приготовившись отдыхать или заняться спортом со своей хорошенькой блондиночкой.

Можно было действовать. Марио вернулся к месту, где сидел Эбери.

— Вставай и следуй за мной.

Назад они шли потайными коридорами, спрятанными внутри вентиляционных труб. Лаборатория была пуста. Марио поднял защелку, оттянул одну из стенных панелей прессованного дерева.

— Выходи, — сказал он. — Ложись на эту кушетку.

Эбери повиновался.

Марио покатил его через комнату к этой подставке грязно-серого цвета — с формочками для мозгов, подумал Марио, — подкатил другую кушетку, для себя. Он собрал всю волю в кулак, заставив себя не думать ни о чем, кроме транспозиции.

Марио установил стрелку на циферблатах, надавил ногой педаль, в точности как это делал Аллен. Теперь забраться на кушетку, нажать всего лишь одну кнопку. Он стоял, глядя на лежащую фигуру. Самое время. Действуй. Это было так легко — только забраться на кушетку, протянуть руку, нажать кнопку. Но Марио стоял в раздумье, переминаясь с ноги на ногу.


Слабый шорох позади. Он обернулся. Тейн Перен смотрела на него с бесстрастным любопытством. Она даже не двинулась с места: не пыталась бежать, звать на помощь. Наблюдала за ним с насмешливым, недобрым выражением лица. Марио поражался, как могла красота, столь совершенная, быть в тоже время столь холодной и недружелюбной. Может быть, когда-то этому сердцу нанесли смертельную рану? Почему сейчас, сию минуту, она не бежит, не поднимает шум? Если она пошевелится, он убьет ее.

— Продолжайте, — сказала Теин. — Что вы остановились? Я не буду мешать вам.

Марио понял, что это правда. Он повернулся, опустил взгляд на свое вялое тело. Нахмурился.

— Не нравится? — спросила Тейн. — Вы его помните не таким? Все вы одинаковы, только и знаете, что петушиться, скоты хвастливые.

— Нет, — медленно сказал Марио. — Не в этом дело. Я думаю о том, что жил только с одной целью — вернуть свое тело. Но сейчас... я не знаю. Я не знаю, хочу ли этого. Я — Эбери, промышленник. Он — Марио, плейбой.

— А-а... — протянула Тейн, пренебрежительно вскинув высокие брови. — Полюбили денежки, власть...

Марио вяло и болезненно засмеялся.

— Вы слишком долго варились в этом котле. Вы просто помешаны на деньгах. Тут совсем другое. Исследования звезд. Галактика... сокровищница чудес. Будучи Эбери, я через неделю улечу к звездам. Став Марио, я вернусь на Оксфордскую террасу играть в гандбол.

Она сделала шаг вперед.

— Вы...

— Как раз на прошлой неделе, — сказал Марио, — один физик решил эту проблему, разрушил все преграды. Он попал на Плутон за пятнадцать минут. Эбери не станет слушать его, а этот человек уже одной ногой в могиле, он даже не может вразумительно объясняться. Эбери назовет его психом и загробит весь проект целиком. Потому что нет других доказательств... только слова двух человек.

— Вот как? — спросила Тейн. — Так что вы будете делать?

— Я хочу свое тело, — медленно проговорил Марио. — Я ненавижу эту поросячью шкуру сильнее смерти. Но еще сильнее я хочу к звездам.

Она подалась вперед. Глаза ее сияли, как Вега и Спика на теплом летнем небе. Как он мог думать, что она холодна? Быстрая, горячая, с бьющими ключом мечтами, страстью и воображением.

— Я тоже хочу к звездам.

— Куда это вы все собрались? — прозвучал небрежный баритон — с легкой иронией, но полный затаенной злобы. Мервин Аллен быстрыми шагами пересек комнату. Поводя руками, он разминал свои могучие плечи атлета, сжимая и разжимая кулаки.

— Куда это тебе захотелось? — обратился он к Марио. — К черту на рога? Сейчас туда попадешь.

Он выбросил вперед кулак.

Марио покачнулся назад, еле удержавшись на ногах. Тело Эбери не обладало бойцовыми качествами. Несмотря на аскетическую жизнь Марио, брюхо булькало и колыхалось из стороны в сторону, как мокрая тряпка. Но он боролся. Он боролся с дикой яростью, через минуту сломленной силой и натиском Аллена. Ноги Марио стали как ватные, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он смотрел, как Аллен шагнул вперед, размахнувшись огромным массивным кулаком. Сейчас он сокрушит ему челюсть, как картонную коробку, вдребезги раздробит зубы...

Бац!

Аллен взвизгнул тонким фальцетом, оседая на пол, взмахнул руками и рухнул как подкошенный. Тейн с пистолетом в руке глядела на тело.

— Это же ваш брат, — прохрипел Марио, больше испуганный выражением лица Тейн, чем борьбой с Алленом за свою жизнь.

— Это тело моего брата. Мой брат умер сегодня утром. Рано, на рассвете. Аллен уверял, что не позволит ему умереть, что даст ему новое тело... Но мой брат умер сегодня утром.

Она посмотрела вниз, на бездыханную груду мяса.

— Когда он был молод, он был так красив... Теперь мертв его разум и мертво его тело. Она положила оружие на стол.

— Я знала, что так и произойдет. Я больна от всего этого. Хватит. Теперь мы полетим к звездам. Вы и я, если вы возьмете меня. Какое мне дело до вашего толстого тела? Вы — это ваш разум.

— Аллен мертв, — будто просыпаясь, сказал Марио. — Никто не сможет помешать. Замок Иф — наш.

Она посмотрела с недоумением, приоткрыв рот.

— Что?

— Где здесь экран?


Комната неожиданно оказалась наполненной людьми. Марио с удивлением это обнаружил. До сих пор он ничего не замечал вокруг себя. Он был занят. Теперь он закончил.

Четверо стариков лежали рядышком еще под действием наркоза, уставясь в пространство пустыми глазами; им еще предстояло испытать мучительную тоску по молодости, полученной и вновь утраченной жизни.

Посреди комнаты, взволнованные, бледные, молчаливые, стояли Заер, Брейх, Джаннифер. И тело Ральстона Эбери. Но из этого. тела стремительной скороговоркой сыпали мысли, принадлежащие Летиа Арнольду.

А в изможденном теле Летиа Арнольда, пока еще не приходя в сознание, поселился разум Ральстона Эбери.

В своем собственном теле Марио прошелся по комнате, попрыгал, проверяя ноги, покачал руками, ощупал лицо. Тейн Перен стояла, не отрывая от него глаз, как будто она, прозрев, впервые увидела свет, предметы, цвета, как будто Роланд Марио был единственным существом на свете, ради которого стоило жить.

Больше в комнате никого не было. Муррис Слейд, которого вызвали и подкупили те, что стояли в комнате Замка Иф, запуганный и обалдевший, дальше фойе пройти не осмелился.

Марио обратился к Заеру, Брейху, Джанниферу.

— Вот вы трое, вы сознаете, что у вас еще остался долг.

Они повернули к нему широко раскрытые, изумленные глаза, все еще немного не в себе от радостного облегчения, что вернулись в свои собственные жизни.

— Да... Да... Да...

— Некоторым из переселенных помочь уже нельзя. Кто-то умер, кто-то сошел с ума. Этим уже не поможешь. Но вернуть в свои тела тех, кого еще можно, — это ваш долг.

— Мы разобьем эту чертову машину на мельчайшие кусочки и развеем по ветру, — сказал Брейх, — И от Замка Иф останутся лишь слухи и пересуды, лишь воспоминания стариков о сладких мечтах.

— Помните рекламу? — улыбнулся Марио. — «Ты устал? Тебе все надоело? Испробуй Замок Иф».

— Кажется, я больше никогда уже не буду скучать, никогда больше не устану, — вздохнул Заер.

— Да уж, мы сполна получили за свои деньги, — криво ухмыльнулся Джаннифер.

— Где Дитмар? — нахмурился Марио.

— Ему велено прийти завтра, в десять часов утра, — сказала Тейн. — Он придет за новым, честно заработанным телом.

Брейх с удовольствием потер руки.

— Вот тут-то мы и встретимся.

— Представляю, как он удивится, — сказал Джаннифер.

— Почему? — спросил Заер. — В конце концов, это ведь Замок Иф.



СОДЕРЖАНИЕ


Глаза Чужого мира (Пер. И. Куцковой) …5

Создатели чуда (Пер. Г. Корчагина) …219

Сын Древа (Пер. Г. Корчагина) …299

Узкая полоса (Пер. Т. Брауловой) …393

Зеленая магия…395

Маскарад на Дикантропусе…411

Узкая полоса…430

Творец миров…461

Замок Иф…493


Литературно-художественное издание

ДЖЕК ВЭНС

Глаза Чужого мира

Перевод с английского

Ответственный редактор Геннадий Белов

Художник Владимир Канивец

Художественный редактор Виктор Меньшиков

Технический редактор Татьяна Харитонова

Вёрстка Ольга Колегова

Корректоры Нина Богачева, Валентина Виноградова

Подписано к печати с оригинал-макета 10.09.92.

Формат 84 х 108 1/32. Гарнитура школьная.

Печать высокая. Усл. печ. л. 31,9. Тираж 100 000 экз.

Изд..№70. Заказ 2–2570.

Издательство «Северо-Запад».

191187, Санкт-Петербург, ул. Шпалерная, 18.

Головное предприятие

республиканского производственного объединения «Полиграфкнига»

252057, Киев, ул. Довженко, 3


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги