Глотка

1

Рэнсомы появились в начале двенадцатого. Они попали на сеанс из двух фильмов – «Двойное проклятие» и «Целуй меня до смерти», а потом зашли к «Джимми» выпить. Пожалуй, я впервые увидел их расслабившимися в обществе друг друга.

– Итак, ты наконец вернулся, – сказал, увидев меня, Джон. – И что же ты делал весь день? Ходил по магазинам?

– Так ты провел весь день в магазинах? – Ральф тяжело плюхнулся рядом со мной на диван. Марджори присела рядом.

– Я встречался и разговаривал кое с кем, – сказал я, перехватывая взгляд Джона. Мне надо было как-то дать ему понять, что я хочу, чтобы он остался со мной, после того, как его родители уйдут спать.

– Предоставь это дело копам, – сказал Ральф. – В конце концов им платят за это деньги. Тебе надо было пойти с нами в кино.

– Честно говоря, – сказала Марджори. – Я не знаю, почему мы досидели до конца.

– Эй! – воскликнул Ральф. – Ты ведь собирался проверить, живет ли еще в отеле старина Гленрой?

– Разве? – удивился Джон.

– Я имел с ним долгую беседу.

– И как поживает старина Гленрой?

– Очень занят – собирается во Францию.

– Зачем? – это явно не укладывалось у Ральфа в голове.

– Он должен играть на джазовом фестивале и записывать пластинку.

– Бедный старик, – Ральф покачал головой, представив себе, как Гленрой Брейкстоун играет перед французами. Потом глаза его вдруг загорелись, и он ткнул в меня указательным пальцем. – Гленрой рассказывал тебе, как представил меня однажды Луи Армстронгу? Это было замечательно! Знаешь, он ведь довольно маленького роста. Не выше самого Гленроя.

Я покачал головой, и Ральф разочарованно махнул рукой.

– Ральф, – сказала Марджори. – Уже поздно, а мы завтра уезжаем.

– Вы уезжаете? – удивился я.

– Да, – кивнул головой Джон.

– Мы решили, что уже сделали здесь все, что могли, – объяснил Ральф. – И нет смысла продолжать стеснять Джона.

Так вот почему они смогли наконец расслабиться в обществе сына.

– Ральф, – снова сказала Марджори и подергала мужа за рукав.

Они встали.

– Ну хорошо, ребята, – сказал Ральф и снова посмотрел на меня. – Знаешь, наверное, все это пустая трата времени. Я если и уволил кого-то, то только одного человека. Этим всегда занимался Боб Бандольер.

– А кто был этот человек, которого вы все-таки уволили лично?

Ральф улыбнулся.

– Вспомнил об этом, когда мы сидели в кино. Меня это позабавило.

– Так кто же это был?

– Думаю, ты и сам догадаешься. В отеле было только два человека, которых я должен был уволить сам.

Я удивленно заморгал и лишь через несколько секунд понял, что имел в виду Ральф.

– Боба Бандольера и Дики Ламберта? Потому что они подчинялись непосредственно вам?

– А почему это так важно? – спросила Марджори.

– Этим интересуется друг Джона, поэтому это так важно, – отрезал Ральф.

Марджори махнула рукой и покинула нас со словами:

– Я сдаюсь. Приходи скорее, Ральф. Я настаиваю на этом.

Ральф посмотрел ей вслед, затем снова обернулся ко мне.

– Это пришло мне в голову, когда мы смотрели «Двойное проклятие». Я вспомнил, как Боб Бандольер стал частенько отлучаться с работы. Под разными предлогами приходил позже, уходил раньше. Наконец он пришел и заявил, что заболела его жена и он должен за ней ухаживать. Это очень удивило меня. Я и не думал, что Бандольер женат. Трудно было представить Боба Бандольера рядом с женщиной.

– Так он опаздывал, потому что его жена была больна?

– Он пропустил почти целиком два дня. Я сказал Бобу, что он не должен этого делать, а он наговорил мне всякой ерунды вроде того, что за два часа успевает быть таким хорошим менеджером, каким другой не будет и за все восемь. В результате я уволил его. У меня просто не было другого выхода. Он перестал выполнять свою работу. Этот парень был неотъемлемой частью отеля, но на этот раз он перегнул палку. – Ральф засунул руки в карманы и поднял плечи – точно такой же жест я замечал неоднократно у Джона. – Однако через пару недель я снова принял его на работу. Как только Боб ушел, все дела в отеле разладились. Например, сорвались поставки мяса.

– А что случилось с его женой? – спросил Джон.

– Она умерла. Как раз за те две недели, что он не работал. Дики Ламберт каким-то образом вытащил у Бандольера эту информацию и сообщил мне. Сам Боб никогда бы ничего не сказал.

– Когда это произошло? – спросил я.

Ральф покачал головой, удивляясь моей настойчивости.

– Эй, ну не могу же я помнить все. В начале пятидесятых.

– Когда Джеймса Тредвелла нашли убитым в его номере, Бандольер был посвящен в детали этого дела?

– Ну... Кажется, нет. Я помню, что жалел о том, что Боб не может все проконтролировать, потому что перевел на дневную вахту Дики, а он не справлялся с этой работой.

– Так вы уволили Боба Бандольера примерно в то время, когда произошли убийства?

– Ну, да... но... – Ральф посмотрел на меня изумленным взглядом и покачал головой. – Нет, нет, это просто невозможно, ведь мы говорим о Бобе Бандольере – застегнутом на все пуговице зануде, который организовывал молитвенные собрания.

Я вспомнил разговор с Томом Пасмором.

– У Бандольера были дети? Может быть, сын?

– О, Господи, надеюсь, что нет. – Ральф улыбнулся, представив себе Боба Бандольера, воспитывающего ребенка. – Спокойной ночи, ребята, – махнув нам рукой, он направился к выходу.

Джон пожелал отцу спокойной ночи и повернулся ко мне. Он выглядел раздраженным и напряженным.

– Ну, так что же ты все-таки делал целый день?

2

– Главным образом шел по следу Боба Бандольера, – сказал я.

Издав удивленный возглас, Джон махнул мне в сторону дивана. Затем, не глядя в мою сторону, он отправился на кухню и вернулся со стаканом, полным до краев водки со льдом. Подойдя к креслу, он отпил из стакана и спросил:

– А где ты болтался вчера ночью?

– Что с тобой, Джон? – удивился я. – Я не заслужил таких слов.

– А я не заслужил всего этого. – Он снова отхлебнул из стакана, явно не собираясь садиться, пока не выскажет всего, что его волновало. – Ты отрекомендовался моей матери профессором колледжа. А кто ты теперь, Тим? Чиновник по особым поручениям?

– О, Джон, просто Джойс Брофи назвала меня профессором Андерхиллом, вот и все.

Еще раз смерив меня недоверчивым взглядом, Джон сел наконец в кресло.

– Пришлось рассказать своим родителям о твоей блестящей академической карьере. Я не хотел, чтобы они поняли, что ты лжец. Так что ты теперь профессор Колумбийского университета, опубликовавший четыре книги. И мои родители гордятся, что я знаком с таким человеком, как ты.

– Тебе не стоило заходить так далеко.

Джон только махнул рукой.

– Знаешь, что она сказала мне? Моя мать?

Я покачал головой.

– Она сказала, что когда-нибудь я встречу симпатичную молодую женщину и что она еще не потеряла надежды стать бабушкой, я должен помнить, что я все еще здоровый молодой человек с прекрасной работой и прекрасным домом.

– Ну что ж, – сказал я. – Так или иначе завтра они уезжают. Ты ведь не жалеешь, что они приехали, правда?

– Что ты. Иначе я бы не услышал, как мой отец беседует об индийской теологии с Аланом Брукнером. – Джон рассмеялся, но смех его перешел постепенно в стон, а затем Джон сжал ладонями виски, словно пытаясь привести в порядок мысли. – Знаешь что? Я просто не успеваю за собственными переживаниями. Кстати, с Аланом все в порядке? Ты нанял для него сиделку?

– Элайзу Морган, – сказал я.

– Замечательно! – воскликнул Джон. – Мы ведь все знаем, какую замечательную работу... – Но он тут же замахал рукой в воздухе. – Беру свои слова обратно, беру обратно. Я очень благодарен тебе. Это действительно так, Тим.

– Я вовсе не жду, что ты будешь вести себя так, будто самая значительная неприятность в твоей жизни за последнее время – штраф на автостоянке.

– Вся проблема в том, что я очень зол. И не всегда отдаю себе в этом отчет. Понимаю только тогда, когда вечером вспоминаю, что весь день сегодня хлопал дверьми.

– И на кого же ты так зол?

Покачав головой, Джон снова отпил из стакана.

– Думаю, что на самом деле я злюсь на Эйприл. Но ведь этого не может быть.

– Она не должна была умирать.

– Да, ты явно прошел школу хитрости и догадливости, до того как стал профессором Колумбийского университета. – Откинувшись на спинку кресла, он посмотрел в потолок. – Думаю, ты прав. Я просто не хочу принимать этого. В любом случае спасибо, что ты понимаешь, почему я веду себя как полное дерьмо. – Он уселся поудобнее в кресле и положил ноги на журнальный столик. – А теперь расскажи мне, что ты делал сегодня.

Я описал, как провел день: Алан, Белнапы, Гленрой Брейкстоун, поездка в Элм-хилл, раздражительный старик на Фон-дю-Лак-драйв.

– Я, должно быть, что-то упустил в твоих рассуждениях, – сказал Джон. – Почему ты вообще поехал к этому человеку?

Не упоминая о Томе Пасморе, я рассказал ему об «Элви холдингс» и Уильяме Фрицманне.

– Единственным Фрицманном в телефонном справочнике оказался Оскар с Фон-дю-Лак-драйв. Вот я и поехал к нему, но как только спросил об Уильяме Фрицманне, старик назвал меня мошенником и решил расправиться со мной.

– Он пытался ударить тебя?

– Мне показалось, что он устал от людей, задающих ему вопросы об Уильяме Фрицманне.

– Но Уильяма нет в телефонной книге?

– Там зарегистрирован номер экспресс-почты, тот же, что для «Элви холдингс» и для двух других учредителей компании, которые могут быть, а могут и не быть реальными лицами.

Джон внимательно смотрел на меня, поставив стакан на колено и ожидая продолжения.

Я рассказал ему о том, что видел возле «Зеленой женщины» синий «лексус». Прежде чем я закончил, Джон резко выпрямился и снял со столика ноги.

– Та же машина?

– Она скрылась из виду, прежде чем я успел убедиться в этом окончательно. Но когда я искал в компьютере «Элви холдингс», решил выяснить также, кто владелец «Зеленой женщины».

– Только не говори мне, что это Уильям Фрицманн.

– "Элви холдингс" купила помещение бара в восьмидесятом году.

– Так, значит, все-таки Фрицманн. – Джон поставил стакан на стол, поглядел на меня, снова на стакан, затем поднял его и поставил на ладонь, словно взвешивая. – Так ты думаешь, что Эйприл убили из-за этого чертова «исторического проекта»?

– Она говорила с тобой об этом?

Джон покачал головой.

– Честно говоря, Эйприл была так занята, что у нас почти не было времени на разговоры. Нет, это вовсе не было проблемой... – Он вскинул глаза. – А если уж совсем честно: да, возможно, это было проблемой.

– Алан знал, что это как-то связано с преступлением.

– Да? – Джон явно пытался вспомнить наш разговор в машине. – Ну что ж, с отцом она, видимо, разговаривала больше, чем со мной.

– С ним больше, чем с тобой?

– Ну, меня очень злили эти проекты Эйприл. – Джон заколебался, словно прикидывая, как много стоит говорить. Затем он встал и принялся заправлять рубашку под ремень брюк. Поправил ремень. Эти лихорадочные маневры не могли скрыть, что Джону не по себе. Наклонившись, он взял со стола стакан. – Эти проекты действовали мне на нервы. Я не понимал, почему надо отрывать время от семьи на всю эту галиматью, за которую ей никто не платит.

– Ты знаешь, как и когда она впервые заинтересовалась убийствами «Голубой розы»?

Джон нахмурился, глядя в пустой стакан.

– Нет.

– А что ей удалось узнать?

– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, Монро и Уилер унесли папку, где об этом написано, вместе со всеми остальными. – Джон тяжело вздохнул. – Подожди. Я сделаю себе еще выпить. – Сделав несколько шагов в сторону кухни, Джон обернулся. – Не подумай – у нас были хорошие отношения. Я просто хотел, чтобы Эйприл проводила больше времени дома. Но мы не ссорились. То есть, мы конечно спорили. Мне не хотелось говорить об этом при полицейских. И при родителях. Им не обязательно знать, что мы не всегда бывали счастливы друг с другом.

– Понимаю, – кивнул я.

Джон сделал еще шаг вперед, помахивая пустым стаканом.

– Знаешь, чего стоит собрать коллекцию вроде нашей? Когда у Эйприл случалось затишье в делах, она садилась на самолет и летела в Париж охотиться за очередным полотном. Так уж ее вырастили – для маленькой Эйприл Брукнер не было ничего невозможного – нет, сэр, – Эйприл Брукнер могла делать все, что придет в ее хорошенькую головку.

– И ты злился на нее за то, что она оставляла тебя?

– Ты ничего не понял, – повернувшись на каблуках, Джон направился в кухню. Я услышал звук льющейся жидкости, падающего в стакан льда, захлопывающегося холодильника. Джон вернулся в комнату и остановился на том же самом месте, на каком стоял, согнув в локте руку со стаканом. – Иногда с Эйприл было очень трудно жить. Что-то в ней было не так, словно отсутствовало равновесие.

Заметив на ковре расплывающиеся черные пятна, Джон протер ладонью дно стакана, с которого стекали капельки воды, и отпил из него. – Я – самое лучшее, что произошло в жизни Эйприл, и где-то в глубине сознания Алан знает об этом. Когда она вышла за меня замуж, Алан расслабился – я сделал ему настоящее одолжение. Он знал, что я способен удержать ее от безрассудств.

– Она была очень одаренной женщиной, – сказал я. – Что ты хотел, чтобы она делала целыми днями – пекла пирожки?

Снова хлебнув из бокала, Джон вернулся к креслу.

– И чем же это она была так одарена? Эйприл умела делать деньги. Это что – такой уж чудесный дар?

– Мне кажется, ее не очень волновали деньги сами по себе. Таковы сейчас многие капиталисты.

– Не обманывай себя, – сказал Джон. – Она просто завязла во всем этом.

Джон нахмурился.

– Я уверен, что Эйприл была благодарна тебе за стабильность, которую ты ей дал, – сказал я. – Подумай хотя бы, сколько лет вы прожили вместе.

Рот Джона Рэнсома искривился, он зажмурился и чуть наклонился вперед, прижав ко лбу холодный бокал.

– Меня пора на свалку, – он невесело рассмеялся. – И как я вообще выжил во Вьетнаме? Я был тогда тверже. Вернее, не тверже, а сумасброднее.

– То же можно сказать про каждого из нас.

– Да, но я шел своим путем. Покончив с желанием свергнуть коммунизм, я хотел того, что вообще плохо понимал. – Он печально улыбнулся.

– И что же это было?

– Мне кажется, я хотел научиться видеть мир.

3

Джон глубоко вздохнул и выдохнул воздух со звуком, который напомнил мне басовые ноты саксофона Гленроя Брейкстоуна.

– Я не хотел никакой преграды между собой и реальностью. Мне казалось, что это возможно. Ты понимаешь меня? Я считал, что можно переступить границу.

– И тебе даже казалось, что ты близок к этому?

Вскочив с кресла, Джон погасил ближайшую к нему лампу.

– Иногда казалось. – Взяв со столика стакан, он погасил лампу в дальнем конце дивана. – Свет слишком яркий – тебе не мешает?

– Нет.

И все же, обойдя вокруг стола, Джон погасил лампу возле меня. Теперь комнату освещали только стоявший у входа торшер и неяркий серебристый свет, падавший из окна.

– Было время, когда я путешествовал в глубине Вьетнама с еще одним парнем, Джедом Чэмпионом. Он был превосходным солдатом. Мы передвигались пешком, в основном по ночам. У нас был джип, но мы спрятали его в лесу, чтобы он был на месте, когда мы вернемся.

Джон ходил какими-то странными кругами от окна к камину, затем к креслу, к торшеру и снова к окну.

– Через два-три дня мы практически перестали разговаривать. Мы знали, что делаем, и нам не требовалось обсуждать это вслух. Это было похоже на телепатию – я точно знал, о чем думает он, а он – о чем думаю я. Мы шли практически по пустым землям, но время от времени нам попадались вьетконговцы. Нам приказано было не вступать в бой. Если мы видели вьетконговцев, то предоставляли им идти своим путем. На шестую ночь нашего похода я вдруг понял, что вижу гораздо лучше, чем раньше – не только зрение, все мои чувства обострились. Я слышал все. Я чувствовал даже, как растут под землей корни деревьев. Мимо прошел патруль вьетконговцев, а мы сидели на своих скатках и смотрели на них. Мы услышали их приближение еще за полчаса, а ты ведь помнишь, как тихо они умеют ходить. Я чувствовал запах их пота и ружейной смазки. А они даже не видели нас. На следующую ночь я уже мог ловить голыми руками птиц. Я начал слышать новые звуки – сначала я думал, что их издает мое собственное тело. Но потом, к рассвету, я понял, что слышу голоса деревьев, камней, земли. На следующую ночь мое тело стало существовать как бы самостоятельно, а я парил где-то наверху. Я не мог бы сделать неверный шаг, даже если бы очень захотел.

Рэнсом замолчал и повернулся ко мне. Он стоял у окна, и теперь, когда Джон повернулся, лицо его оказалось во тьме, а холодный серебряный свет освещал лишь макушку и плечи.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он. – Все это имеет для тебя какой-то смысл?

– Да, – кивнул я.

– Хорошо. Тогда может быть, тебе не покажется полным бредом все, что было дальше.

Последовала долгая пауза, в течение которой Джон внимательно смотрел на меня. Потом он повернулся и направился к камину.

– Пожалуй, я не хотел бы снова стать таким чудовищно живым. В такие моменты находишься как никогда близко к смерти. – Дойдя до камина, Джон поднял руку и погладил мраморную крышку. – Нет, пожалуй, я сказал неправильно. Просто чувство пронизывающей тебя жизни несет смерть в себе самом. – Отвернувшись от камина, он снова перешел в освещенную часть комнаты. – Незадолго до этого я потерял очень много своих людей. Вьетнамцев. У нас в лагере было два отряда – одним командовал я, другим – второй офицер по фамилии Баллок. Баллок со своим отрядом вышел из лагеря, и никто из них не вернулся обратно. Мы прождали лишние двенадцать часов, затем я вывел свой отряд на поиски. – Джон снова оказался в темноте между двумя окнами. – Понадобилось три дня, чтобы найти их в лесу неподалеку от небольшой деревушки. Баллока и его пятерых помощников подвесили на деревьях и вспороли им животы, оставив истекать кровью. Им вырезали языки. Когда мы сняли тела и сделали носилки, чтобы унести их, я завернул эти языки в тряпочку и взял с собой. А потом высушил их и носил везде с собой.

– И кто же убил Баллока и его команду? – спросил я.

Из темноты блеснули зубы улыбающегося Джона.

– Вьетконговцы иногда отрезали своим жертвам языки, чтобы надругаться над трупом. То же самое делали иногда ярды – чтобы ты стал немым в том, другом мире.

Разговаривая, Джон продолжал кружить по комнате.

– Итак, наступила восьмая ночь нашего путешествия с Чэмпионом. И тут я услышал, как кто-то произносит мое имя. Сначала я подумал, что это мой товарищ, но, посмотрев на него внимательно, понял, что Чэмпион не произнес ни слова. А я снова услышал, как меня зовут: «Рэнсом!» Я обошел вокруг огромного дерева и там, под огромным папоротником увидел глядящего на меня Баллока. Рядом стоял его помощник по отряду. Их одежда была заляпана кровью. Они просто стояли и ждали. Их не удивляло, что я могу их видеть. И меня тоже. – Теперь Джон ходил туда-сюда вдоль камина, я едва различал в темноте очертания его фигуры. – Я находился в месте, где сходятся жизнь и смерть. Языки касались моей кожи, словно листья. Они позволили мне переступить границу. Они знали, куда я иду, знали что я делаю.

Я ждал продолжения истории, но Джон молчал, повернувшись лицом к камину.

– Ты говоришь о своем походе за Бачелором? – спросил я.

– Да, – я слышал по голосу, что Джон улыбается. – Бачелор знал, что я иду за ним, и ускользнул задолго до моего прихода. Он всегда шел своей дорогой. Этот человек жил в царстве богов.

Я все еще надеялся услышать конец этой истории.

– Ты испытывал когда-нибудь что-нибудь подобное? Можешь судить об этом?

– Что-то вроде этого я действительно испытал, но не знаю, могу ли о чем-то судить.

Джон оттолкнулся от крышки камина, словно боец, отжимающийся в положении стоя. Потом он включил одну из ламп, и комната снова осветилась.

– Я чувствовал себя весьма необычно, – сказал Джон. – Как король. Даже как бог.

Обернувшись, он посмотрел на меня.

– И каков же конец этой истории? – спросил я.

– Это и есть конец.

– Что случилось, когда ты добрался туда?

Джон нахмурился и поспешил сменить тему.

– Я хотел бы завтра взглянуть изнутри на интерьер «Зеленой женщины». Поедешь со мной?

– Ты хочешь взломать дверь?

– Хей, ведь мой отец владел отелем, – воскликнул Джон. – У меня есть огромная связка с самыми разными ключами.

4

На следующее утро я узнал, что, пока мы разговаривали о том, как смерть встречается с жизнью, мистер и миссис Санчана с Норт Бейбери-лейн чуть было не погибли в огне пожара, вызванного взрывом газа. Я вспомнил емкости с пропаном и задумался: что же могло вызвать взрыв? Мне было не по себе при мысли, что причиной пожара мог послужить я. Ведь вполне может быть, что человек, преследовавший меня в Элм-хилл, решил ни за что не дать возможности бывшим жильцам Боба Бандольера побеседовать со мной о своем хозяине.

5

После завтрака Ральф и Марджори вернулись в комнату для гостей, чтобы собрать вещи, а Джон куда-то ушел. Ральф оставил «Леджер» открытой на спортивных страницах, где пели хвалу команде Миллхейвена за победу со счетом 9:4 над «Пивоварами Милуоки». Я перевернул газету на первую страницу и прочел последние новости с Армори-плейс. Местные граждане и религиозные лидеры сформировали комитет «За справедливость в Миллхейвене» и потребовали места в городской ратуше и выделения средств на организацию работы.

Преподобный Климент Мор возглавил марш протеста по Иллинойс-авеню. Мэр официально разрешил этот марш. И отрядил полицейских следить за порядком. Иллинойс-авеню будет закрыта для проезда с половины второго до пяти часов.

Заметка на пятой странице сообщала о том, что труп мужчины, убитого на Ливермор-авеню, был наконец опознан и принадлежит Гранту Хоффману, тридцать один год, аспиранту кафедры религии Аркхэм-колледж.

Перевернув страницу, я увидел фотографию почти целиком уничтоженного пожаром фермерского дома. Вся левая сторона его превратилась в груду пепла, из которой торчали фарфоровая раковина и остатки труб. Уцелевшая часть фасада была закопчена, от веранды остались одни стойки. Рядом с домом стоял гараж или сарай с полопавшимися окнами.

Я даже не узнал этот дом, пока не увидел фамилию Санчана в подписи под фотографией.

Патрульный полицейский Элм-хилл по имени Джером Ходжес в момент взрыва как раз проезжал по Норт Бейбери-лейн. Он тут же вызвал по рации пожарную машину. Затем патрульный Ходжес проник в дом через окно спальни и вытащил оттуда мистера и миссис Санчана. Пожарная команда успела спасти часть дома и мебели, а семейство Санчана уже отпустили из больницы после обследования, не выявившего серьезных повреждений. Источник пожара подозрений не вызывает.

Я подошел к телефону, нашел в справочнике номер полицейского управления и попросил соединить меня с детективом Фонтейном. Оператор сказал, что попытается соединиться с ним.

Я почему-то удивился, когда действительно услышал в трубке голос Пола Фонтейна.

Когда я представился, он спросил:

– Нашли что-нибудь интересное в деле Дэмрока?

– Почти что нет. Я готов вернуть его вам. – И тут я вспомнил вдруг одну вещь. – Вы ведь, кажется, говорили мне, что кто-то еще интересовался делом «Голубой розы»?

– Во всяком случае это дело лежало наверху.

– А вы ничего не изымали из дела?

– Снимки обнаженной Ким Бессинджер будут стоить вам дополнительных денег.

– Просто у меня возникло впечатление, что дело было скреплено изначально резинками, которые потом сорвали. И мне показалось, что тот, кто смотрел это дело до меня, листал его, пытаясь что-то найти.

– Резинка сорокалетнего возраста вряд ли может служить убедительным доказательством. У вас есть еще какая-нибудь информация?

Я рассказал ему, что ездил в Элм-хилл поговорить с Санчана и видел, как кто-то следил за мной.

– Это та пара, в доме которой случился пожар?

– Да, Санчана. Стоя на их веранде, я обернулся и увидел, как кто-то наблюдает за мной из-за растущих напротив деревьев. Он исчез, как только я взглянул на него. Я понимаю, звучит не слишком убедительно, но кто-то следит за мной. – И я описал происшедшее прошлой ночью.

– И вы не сообщили о происшествии?

– Он слишком быстро скрылся. А Джон убедил меня, что это почти наверняка был просто какой-то ротозей.

Фонтейн спросил меня, о чем мне потребовалось поговорить с Санчана.

– Они снимали второй этаж дома, принадлежавшего человеку по имени Боб Бандольер. Я хотел поговорить с ними о Бандольере.

– Наверное, у вас была на то причина?

– Бандольер был менеджером отеля «Сент Элвин» в пятидесятом году и вполне может помнить что-нибудь интересное.

– Но, насколько я знаю, обстоятельства пожара не расценены как подозрительные, – последовала пауза. – Мистер Андерхилл, а вам вообще-то часто кажется, что вам грозит опасность?

– А вам нет? – ответил я вопросом на вопрос.

Я услышал за дверью, как Ральф Рэнсом катит по коридору свой чемодан на колесиках.

– Что-нибудь еще? – спросил Фонтейн.

Мне почему-то не хотелось открывать ему имя Уильяма Фрицманна.

– Кажется, все.

– Емкости с пропаном – не самая безопасная на свете вещь, – сказал Фонтейн. – Оставьте Санчана в покое, а я свяжусь с вами, если обнаружу что-нибудь, что вам надлежит знать.

Ральф спустился по лестнице в ослепительно розовом тренировочном костюме с другим чемоданом, поменьше и остановился на пороге кухни.

– Ты разговариваешь с Джоном?

– Джон не вернулся? – тут же встряла Марджори, спустившаяся вслед за мужем в точно таком же, как у него, костюме и розовых кроссовках.

– Нет, – ответил ей Ральф. – Нет, нет и нет.

– Как вы, должно быть, догадались, здесь у нас сейчас настоящий сумасшедший дом, – говорил тем временем в трубку Фонтейн. – Наслаждайтесь пребыванием в нашем замечательном городе. Примкните к маршу протеста. – Он повесил трубку.

Марджори успела протиснуться мимо Ральфа и теперь стояла, хмуро глядя на меня сквозь темные очки и подперев бока руками.

– Так это не Джон, точно? – подозрительно спросила она. – Если все-таки Джон, напомните ему, что нам пора собираться в аэропорт.

– Я ведь уже сказал тебе, что он говорит не с Джоном, – пытался вразумить ее Ральф.

– Ты сказал мне, что Джон еще не вернулся, – уточнила Марджори. – Вот что ты мне сказал.

И она вылетела из кухни с такой скоростью, что я не удивился бы, увидев на ее месте облачко пара.

Подойдя к раковине, Ральф налил себе стакан воды, поднял его и посмотрел на меня со смешанным выражением бравады и неуверенности.

– Она немного нервничает. Боится опоздать на самолет.

– Знаешь что, – крикнула Марджори из гостиной. – Если наш сын не вернется через десять минут, мы едем в аэропорт на такси.

– Я отвезу вас.

Оба начали шумно отказываться еще до того, как я закончил фразу.

Ральф бросил затравленный взгляд в сторону гостиной, затем уселся напротив меня на краешек стола.

– Кстати об автомобилях – Джон ведь не из тех, у кого ни с того, ни с сего отбирают права. Я спросил его, что за беду он переживал, что трижды оказался за рулем в пьяном виде. Такие вещи лучше обсудить открыто – становится легче.

– Он дома, – объявила появившаяся на пороге Марджори. Мы с Ральфом услышали, как в замке поворачивается ключ.

– Надеюсь, он сможет справиться с этим, – закончил свою мысль Ральф.

– У всех все в порядке? Все готовы? – наигранно бодрым голосом прокричал Джон.

– Хорошо прогулялся? – крикнул Ральф, вытерев ладонью рот. – Замечательно, – Джон вошел в кухню. Марджори следовала за ним, радостно улыбаясь. На Джоне были выцветшие джинсы и зеленая спортивная куртка. Лицо его лоснилось от пота. Посмотрев на меня, он скривил губы, не скрывая своих истинных чувств.

– Два чемодана – и все?

– Еще ручная кладь твоей матери, – сказал Ральф. – Мы готовы. Нам уже пора выезжать?

– У нас еще куча времени, – сказал Джон. – Даже если выедем через двадцать минут, все равно приедем за час до того, как объявят ваш рейс.

Он сел за стол между мною и Ральфом.

– Это хорошо, что ты так много гуляешь, – сказала Марджори. – Но, дорогой, тебе надо немного расслабиться. Твои плечи так напряжены. – Она встала за сыном и стала массировать его плечи. – Почему бы тебе не снять куртку. Ты такой мокрый.

Джон с недовольным видом стряхнул с плеч ее руки.

6

В аэропорту Ральф настоял на том, чтобы мы не провожали их до ворот.

– Очень трудно найти место для машины, – сказал он. – Распрощаемся лучше здесь.

Ральф обнял по-прежнему угрюмого и напряженного Джона и сказал:

– Ты уже совсем взрослый мужчина.

Мы смотрели вслед Ральфу и Марджори, скрывающимися за автоматическими дверями аэропорта. Когда двери закрылись, Джон уселся рядом со мной и открыл окно.

– Больше всего я хочу сейчас сломать что-нибудь, – сказал он. – Лучше всего что-нибудь большое и красивое.

Видно было, как Ральф и Марджори неуверенно движутся в сторону группки людей, стоящих перед стойкой регистрации. Ральф достал из кармашка чемодана билеты.

– Думаю, с ними все будет в порядке, – сказал Джон, откидываясь на спинку сиденья.

Я завел машину и выехал на шоссе.

– Я должен рассказать тебе, что случилось прошлой ночью, – сказал я. – Люди, с которыми я хотел поговорить в Элм-хилл, чуть не погибли во время пожара собственного дома.

– О, Господи, – Джон резко повернулся в мою сторону. – Я видел, как ты все время смотрел в зеркало заднего вида по пути в аэропорт. Нас кто-нибудь преследует?

– Не думаю.

Джон повернулся, разглядывая идущие позади нас машины.

– Я не вижу синего «лексуса», но может быть, у него не одна машина?

– Я даже не знаю, кто он, – заметил я.

– Уильям Фрицманн. Разве не это имя ты называл прошлой ночью?

– Да, но кто он?

Джон отмахнулся от моего вопроса.

– Расскажи мне о пожаре.

Я описал то, что причитал в газете, и рассказал ему о своем разговоре с Фонтейном.

– Я сыт по горло этими копами, – Джон сел нормально, задрал левую ногу на сиденье и опустил поверх нее куртку.

– После того, как выяснилось, что признание Уолтера Драгонетта было ложным, единственное, что пришло им в голову, это вытащить меня на допрос. А ведь Эйприл смогли убить именно из-за их халатности.

Джон продолжал следить за машинами в зеркало заднего вида.

– Я не позволю Фонтейну стоять у себя на пути. – Повернувшись в мою сторону, Джон смерил меня мрачным взглядом. – Ты все еще хочешь остаться здесь и помогать мне?

– Я хочу найти Боба Бандольера.

– А я хочу найти Уильяма Фрицманна.

– Нам необходимо быть осторожными, – сказал я, думая лишь о том, что надо не попадаться на глаза Фонтейну.

– Хочешь посмотреть, что такое осторожность? – Джон похлопал меня по плечу. – Смотри. – Джон расстегнул куртку и отогнул один из лацканов. За поясом его брюк виднелась резная рукоятка револьвера. – После того, как ты забрал его у Алана, я положил пистолет в свой сейф в банке. А сегодня сходил туда и забрал его.

– Это плохая идея, – сказал я. – Просто ужасно плохая.

– Я, черт побери, знаю, как обращаться с оружием. И ты тоже так что перестань смотреть на меня осуждающе.

Я постарался скрыть свое неодобрение, и, видимо, мне это удалось потому что взгляд Джона стал уже не таким тяжелым.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил он.

– Если удастся найти Санчана, хочу поговорить с ними. Может быть, удастся выяснить еще что-нибудь интересное у жителей Седьмой южной улицы.

– А по-моему, не стоит снова ехать в Пигтаун.

– Помнишь, я говорил тебе о пожилой паре, с которой разговаривал, – о Белнапах? Которые живут рядом с домом Бандольера? Женщина, Ханна Белнап, сказала мне, что иногда видит по ночам в соседнем доме сидящего в гостиной мужчину.

И я рассказал о реакции Франка Белнапа на слова жены, а потом о разговоре с ним на обратном пути.

– Это Фрицманн, – сказал Джон. – Он сжигает дома.

– Подожди. Тот солдат угрожал Белнапам двадцать лет назад. А Фонтейн говорит, что емкости с пропаном – вещь довольно опасная.

– И ты веришь этому?

– Нет, – признался я. – Я думаю, что кто-то последовал за мной к дому Санчана и постарался сделать так, чтобы они уже не могли поговорить со мной. А это значит, что кто-то не хочет, чтобы мы узнали побольше о Бобе Бандольере.

– Прежде чем мы что-то предпримем, я хотел бы нанести визит Оскару Фрицманну. Может, мне все-таки удастся что-нибудь из него вытащить. Ты позволишь мне попытаться?

– Нет, если ты собираешься угрожать ему револьвером.

– Я собираюсь спросить, нет ли у него сына по имени Уильям.

7

Несмотря на то, что мне очень не хотелось этого делать, я свернул с шоссе у начала нижнего города, потом повернул на запад и поехал в направлении высившихся невдалеке громад отелей «Форшеймер» и «Хептон».

Джон смотрел куда-то в небо.

– Сегодня все копы в городе наверняка задействованы в оцеплении марша протеста. Думаю, мы можем разобрать «Зеленую женщину» по кирпичику и сложить обратно, так что никто даже не заметит, – сказал он.

Мы проехали Тевтония-авеню, миновали супермаркет «Пигли-Вигли».

– Ты не знаешь, разрешает ли Алан кому-нибудь пользоваться его гаражом? – спросил я.

– Если только Гранту, – Джон посмотрел на меня так, словно я играю в какую-то непонятную ему игру. – А что?

– Женщина, живущая через улицу, видела кого-то в его гараже в ту ночь, когда напали на Эйприл.

Рука Джона непроизвольно коснулась куртки в том месте, где проступала рукоятка револьвера. Лицо его выглядело абсолютно безжизненным, если не считать бьющейся под глазом жилки.

– А что именно она видела?

– Только опускающуюся дверь. Она подумала, что это может быть Грант, потому что видела его раньше. Но ведь Грант был к тому времени уже мертв.

– Ну, честно говоря, это был я, – сказал Джон. – Не знал, что кто-то видел меня, а то рассказал бы об этом раньше.

Я притормозил у светофора и включил мигалку.

– Ты ходил туда в ту ночь, когда исчезла Эйприл?

– Я подумал, что она может быть у Алана – мы немного повздорили. Но когда я пришел туда, свет в окнах не горел. А мне не хотелось устраивать сцену. Если Эйприл хотела провести там ночь, почему бы и нет?

Сменился сигнал светофора, и я свернул к безрадостному жилищу Оскара Фрицманна.

– Мы держим в гараже всякий старый хлам. Я подумал, что надо бы отнести домой кое-какие старые фотографии, увеличенные портреты Эйприл. Я вошел в гараж, но портреты оказались слишком тяжелыми и громоздкими, чтобы я мог отнести их, да и сама идея вдруг показалась мне сумасшедшей, когда я увидел их перед собой. – Нерв под глазом Джона по-прежнему дергался, он прижал его двумя пальцами, словно желая поставить на место.

– А я думал, что это имело какое-то отношение к ее «мерседесу», – сказал я.

– Машина скорее всего уже где-нибудь в Мексике.

Чисто по привычке я взглянул в зеркало заднего вида. Машины Фрицманна нигде не было видно. Я остановил машину перед желтой бетонной тюрьмой.

Джон положил руку на дверную ручку.

– Мне кажется, мы делаем ошибку, – сказал я. – Ты только разозлишь старика. Он не скажет тебе ничего из того, что ты хочешь услышать.

Джон попытался ответить мне взглядом все знающего и понимающего человека, но нерв у него под глазом по-прежнему дергался.

– Неприятно говорить тебе это, но ты знаешь далеко не все, – Джон наклонился ко мне, буквально впившись глазами в мои глаза. – Уж можешь мне поверить, Тим.

– Это касается Франклина Бачелора? – спросил я.

Джон застыл, поднеся руку к выступу на куртке, потом медленно перенес ее с рукоятки револьвера обратно на ручку двери. Глаза его были словно каменными.

– Ведь прошлой ночью ты не досказал мне конец истории.

Джон открыл рот, и глаза его вдруг быстро забегали. Он был похож на попавшего в ловушку зверя.

– Ты не должен говорить об этом.

– Неважно, случилось это на самом деле или нет, – сказал я. – Это ведь было во Вьетнаме. Я просто хочу знать конец истории. Бачелор убил собственных людей? – Глаза Джона остановились. – И ты знал это. Ты знал, что он уже сбежал. Ты знал, что везешь с собой не Бачелора, а Беннингтона. Удивительно, как это ты не пристрелил его на пути в Кэмп Крэнделл и не сказал потом, что он пытался убежать. – И тут я вдруг понял, почему он привез с собой Беннингтона. – А Джед Чэмпион, очевидно, понимал все не так хорошо, как ты. Он действительно думал, что Беннингтон – это Бачелор.

– Я пришел туда на два дня раньше Джеда, – тихо сказал Джон. – Под конец я двигался гораздо быстрее, чем он. Я почувствовал запах трупов за несколько часов до того, как добрался до лагеря. Трупов и... вареного мяса. Трупы валялись по всему лагерю. То здесь, то там попадались небольшие костры. А Беннингтон просто сидел на земле. Он сжигал трупы – или пытался сжечь.

– Он ел их?

Джон ошеломленно смотрел на меня несколько секунд.

– Только не тех, кого сжигал.

– А как насчет жены Бачелора? Ее череп был на заднем сиденье твоего «джипа».

– Он перерезал ей горло и снял с нее скальп. Оставшиеся волосы висели над огромной дырой. А потом помыл и красиво одел.

– Это сделал Бачелор, – задумчиво произнес я.

– Он принес ее в жертву. Беннингтон еще варил мясо, снятое с ее костей, когда я добрался до лагеря.

– И ты съел немного ее мяса.

Джон молчал.

– Ты знал, что Бачелор поступил бы именно так.

– Он уже сделал это.

– Ты был в царстве богов, – сказал я.

Джон смотрел на меня безжизненными глазами, ничего не говоря. Впрочем, слов и не требовалось.

– Ты знаешь, что случилось с Бачелором?

– Какие-то десантники нашли его тело неподалеку от демилитаризованной зоны. – Теперь глаза его вызывающе сверкали.

– Твое тело кто-то тоже нашел. Я просто спрашиваю.

– С кем ты говорил?

– Слышал когда-нибудь о полковнике по фамилии Раннел?

Джон удивленно заморгал.

– Этот напыщенный осел со склада в Кэмп Крэнделл? Но как ты умудрился встретиться с Раннелом?

– Это было очень давно, – сказал я. – Встреча ветеранов или что-то в этом роде.

– Встречи ветеранов – для полотен бездарных художников, – Рэнсом открыл дверцу и, выйдя из машины, полез под куртку, чтобы подтянуть джинсы. Затем он одернул куртку. Джон явно обрел утраченный было контроль над собой.

– Позволь мне заняться этим делом, – сказал он.

8

Рэнсом поспешил по засохшей лужайке к дому Фрицманна, словно убегая от всего того, что только что мне рассказал.

На пороге я поравнялся с ним, но он укоризненно взглянул на меня, и я отступил на шаг назад. Подняв плечи, Джон нажал на кнопку звонка. У меня появилось вдруг нехорошее предчувствие. Мы вот-вот совершим чудовищную ошибку, последствия которой будут ужасны.

– Расслабься, – посоветовал я Джону, и плечи его опустились.

Со своего места за спиной Джона я видел только, как открылась входная дверь.

– Вы хотели видеть меня? – голос Фрицманна звучал немного устало.

– Вы – Оскар Фрицманн?

Старик ничего не ответил. Он открыл дверь пошире, так что Джон вынужден был отступить на шаг назад. Лицо Фрицманна было по-прежнему спрятано от меня. На нем был темно-синий спортивный костюм, напоминавший костюмы Рэнсомов, только изрядно утративший форму от частых стирок в машине. Босые ноги Фрицманна с тяжелыми квадратными ступнями были покрыты вздувшимися синими венами.

– Мы хотели бы войти, – сказал Джон.

Посмотрев через плечо Рэнсома, Фрицманн увидел меня. Он опустил голову и стал похож на быка.

– Кто вы такой – телохранитель этого парня? – спросил он. – Мне нечего вам сказать.

Джон резко схватил дверь, помешав Фрицманну захлопнуть ее у нас перед носом.

– Вам лучше подружиться с нами, мистер Фрицманн, – сказал он. – Так будет проще для всех.

Фрицманн несказанно удивил меня, растерянно попятившись от двери. Джон вошел внутрь, а я последовал за ним в гостиную желтого домика. Фрицманн обошел вокруг прямоугольного деревянного стала и остановился возле кресла с откидывающейся спинкой. На стене висели часы с кукушкой, но не было видно ни одной картины. Возле окошка в кухню стоял потертый зеленый диванчик, по другую сторону от него – кресло-качалка.

– Здесь нет никого, кроме меня, – сказал Фрицманн. – Нет необходимости переворачивать дом вверх дном.

– Все, что нам нужно, это информация, – заверил его Джон.

– Ах, вот почему вы захватили с собой револьвер! Вам нужна информация. – Страх оставил его, и я снова увидел на лице старика смешанное выражение отвращения и презрения. Оказывается, чтобы войти, Джон показал ему рукоятку револьвера. Старик уселся в кресло, переводя взгляд с меня на Джона.

Я посмотрел на вензель на спинке кресла-качалки. Вокруг номера 25 были написаны слова «Бумажная компания Совилла» и нарисован причудливый цветочный орнамент.

– Расскажите мне об «Элви», Оскар, – сказал Джон. Он стоял примерно в четырех футах от старика.

– Желаю успеха.

– Кто управляет компанией? Чем она занимается?

– Ни малейшего понятия.

– Расскажите мне об Уильяме Фрицманне. Расскажите мне о баре «Зеленая женщина».

В глазах старика мелькнул странный огонь.

– Нет никакого Уильяма Фрицманна, – сказал он, наклоняясь вперед и сцепляя перед собой руки.

Джон сделал шаг назад, залез под куртку и вытащил пистолет. Он был не очень похож на стрелка, но все же нацелил оружие старику в грудь. Фрицманн вздохнул и закусил нижнюю губу.

– Это интересно, – сказал Джон. – Объясните мне.

– А что тут объяснять? Если и существовал когда-то человек с таким именем, то теперь он мертв. – Фрицманн смотрел прямо в дуло пистолета.

– Он мертв, – повторил Джон.

Оторвав взгляд от пистолета, Фрицманн взглянул ему в лицо. Он не выглядел больше ни сердитым, ни испуганным.

– Люди вроде вас должны оставаться на Ливермор, там их настоящее место.

Джон опустил пистолет.

– А как насчет бара «Зеленая женщина»?

– Был когда-то весьма злачным местечком, – Фрицманн выпрямился. – Но я не хочу много говорить об этом. – Джон снова поднял пистолет, на этот раз целясь собеседнику в живот. – Я не хочу ни о чем говорить с вами двумя, – Фрицманн встал и сделал шаг вперед. Джон отступил. Я вскочил с кресла-качалки, на которое успел присесть. – У тебя не хватит пороху выстрелить в меня, ты, кусок дерьма.

Он сделал еще шаг вперед. Джон вскинул пистолет, и из ствола вылетел сноп желтого пламени. У меня тут же заложило уши. Между Джоном и Фрицманном поднимался белый дымок. Я ждал, когда Фрицманн упадет, но вместо этого он стоял неподвижно, глядя на ствол пистолета. Потом медленно обернулся и посмотрел на дыру размером с бейсбольный мяч, видневшуюся в стене над креслом.

– Стой где стоишь, – приказал Джон, поддерживая левой рукой запястье правой. У меня по-прежнему звенело в ушах, и голос его казался совсем тонким. – И не говори никому, что мы приходили сюда. – Джон сделал шаг назад, целясь в голову старика. – Слышишь меня? Ты никогда нас не видел.

Фрицманн медленно поднял руки.

Джон попятился к двери, а я прошел мимо него и вышел наружу.

Жара окутала меня, словно горячее влажное покрывало. Я слышал, как Джон говорит:

– И скажи человеку в синем «лексусе», что с ним будет покончено. – Мне захотелось схватить этого чертова импровизатора за ремень брюк и вышвырнуть на улицу. Пока что никто не выглянул на шум выстрела. По улице проехали мимо две машины. У меня по-прежнему гудело в голове.

Джон задом вышел из двери, держа обеими руками оружие. Оказавшись снаружи, он опустил руки и побежал к машине. Выругавшись, я вскочил в машину одновременно с ним и быстро вставил ключ в замок зажигания.

– Давай, давай, – кричал Джон.

Я надавил на педаль акселератора.

– Дави, дави! – настаивал Джон.

– Да давлю я, – огрызнулся я.

Машина начала набирать скорость, но казалось, что она движется чудовищно медленно. Фрицманн уже шел, набычившись, по своей засохшей лужайке в нашу сторону.

«Понтиак» закачало, словно лодку, он резко дернулся вперед. Под оглушительный визг резины, я свернул за угол.

– Слава Богу! – воскликнул Джон. Он откинулся на спинку переднего сиденья, все еще держа в руке револьвер. – Ты видел это? Негодяй похолодел от ужаса, правда? – Рэнсом рассмеялся. – Он пошел на меня, а я поднял пушку и – БУМ! Вот так вот!

– Я бы с удовольствием пристрелил тебя, – сказал я.

– Не дури, все было отлично, – не замолкал Джон. – Видел огонь? Видел дым?

– Ты действительно хотел выстрелить? – Я несколько раз свернул направо-налево, готовясь услышать позади вой сирен.

– Конечно. Конечно, хотел. Этот старый мерзавец не верил, что я это сделаю. Я должен был его остановить, разве нет? Как еще я мог показать ему, что отвечаю за свои слова?

– Дать бы тебе хотя бы рукояткой по башке! – воскликнул я.

– Знаешь, кем был этот монстр раньше? Судя по виду, он привык разрывать людей пополам голыми руками.

– Он проработал двадцать пять лет на бумажной фабрике, – сказал я. – Когда уходил на пенсию, она подарили ему кресло-качалку.

Джон продолжал вертеть в руках револьвер, восхищаясь собственной храбростью.

Я снова повернул и увидел в нескольких кварталах впереди Тевтония-авеню.

– Как ты думаешь, почему он сказал, что наше настоящее место на Ливермор-авеню?

– Не обижайся, но это не самая высококлассная часть города.

Я не произнес больше ни слова, пока мы не оказались в Эли-плейс.

И меня заставило заговорить вовсе не прощение, а шок. Перед домом Джона стояла полицейская машина.

– Он записал твой номер, – сказал я.

– Черт! – выругался Джон. Он нагнулся, и я услышал, как пистолет упал под сиденье. – Не останавливайся.

Но было поздно. Дверца полицейской машины распахнулась, и оттуда показались сначала длинные ноги в синих форменных штанах а затем и все тело полицейского, который с трудом помещался в кабине. Сонни Беренджер стоял и ждал, пока мы остановимся возле него.

– Отрицай все, – сказал Джон. – Это наш единственный шанс.

Я вылез и кабины, сильно нервничая, так как прекрасно понимал, что Сонни не обманешь таким образом. Он стоял у патрульной машины, холодно глядя в нашу сторону.

– Привет, Сонни, – сказал я, и взгляд его сделался еще более тяжелым. Я вспомнил, что у Сонни есть весьма веские основания недолюбливать меня.

Он перевел глаза с меня на Джона и спросил:

– Где?

Джон, не сдержавшись, быстро оглянулся на «понтиак».

– У вас в машине?

– На все есть свои причины, – сказал Джон. – Не упадите, когда услышите нашу версию событий.

– Отдайте его, пожалуйста, мне. Сержант Хоган хочет получить его сегодня.

Джон уже пошел было к машине, но когда до него дошел смысл последней фразы Сонни, резко остановился.

– А я разве сказал, что это в машине?

– Что хочет получить сегодня сержант Хоган? – спросил я.

Сонни удивленно посмотрел на Джона, затем на меня.

– Старое дело. Не могли бы вы принести его мне, сэр, где бы оно ни находилось?

– А, – сказал Джон. – Ну да. Ты ведь видел его вчера вечером, да, Тим?

Сонни снова перевел взгляд на меня.

– Подождите здесь, – сказал я, направляясь к дому. Джон последовал за мной. Я ждал, пока он справится с замком. Сонни сложил руки на груди и каким-то непостижимым образом умудрился опереться о машину, не складываясь при этом пополам.

Как только мы вошли внутрь, Джон расхохотался. Я еще не видел его таким счастливым за время своего пребывания в Миллхейвене.

– После своей прочувствованной речи о том, что надо все отрицать, ты чуть было сам не отдал ему револьвер, – заметил я.

– Можешь мне поверить, в последний момент я бы что-нибудь придумал. – Мы стали подниматься по лестнице. – Жаль, что Хоган не подождал еще пару часов, прежде чем прислать за делом этого малышку Хью. Я хотел взглянуть на бумаги.

– Ты по-прежнему можешь это сделать, – сказал я. – Я сделал копию.

Джон поднялся со мной на третий этаж и постоял в дверях, пока я лазил под диван и доставал оттуда чемоданчик. Стерев ладонью пыль, я открыл чемоданчик, достал из него копию дела и передал ее Джону.

Он подмигнул мне.

– Пока я буду читать все это, почему бы тебе не съездить проведать Алана?

Сонни по-прежнему стоял, прислонившись к машине, когда я закрыл за собой дверь дома. Его неподвижность ясно давала понять, что я не заслуживаю даже того, чтобы Сонни пошевелился. Когда я протянул ему чемоданчик, Сонни выпрямился и взял его у меня, не сделав ни одного лишнего движения.

– Поблагодарите от меня Пола Фонтейна, хорошо?

Ничего не ответив, Сонни забрался в патрульную машину, положил чемоданчик на кресло рядом с собой и включил зажигание.

– В конечном счете, – сказал я, – вы оказали всем нам большую услугу, поговорив со мной в тот день.

Он посмотрел на меня так, словно я нахожусь на расстоянии в тысячу миль.

– Я считаю себя обязанным вам, – сказал я. – И постараюсь когда-нибудь расплатиться.

Лишь на одно короткое мгновение выражение глаз Сонни едва заметно изменилось. Затем машина рванула с места и вскоре исчезла за углом.

9

Стараясь говорить как можно тише, Элайза Морган проводила меня в гостиную.

– Я только что усадила его с ленчем перед телевизором. На четвертом канале пресс-шоу, а в перерывах показывают репортажи о марше протеста.

– Так вот куда подевались все репортеры.

– Хотите ленч? Грибной суп и сэндвич с куриным салатом. О, вот и он.

В коридоре уже грохотал бас Алана.

– Что, черт возьми, происходит?

– Я голоден, – сказал я Элайзе. – И с удовольствием позавтракаю.

Я последовал за Элайзой в гостиную. Алан сидел перед маленьким цветным телевизором на стойке с колесиками, держа на коленях поднос с едой, который чуть не опрокинул, когда обернулся на звук моих шагов.

– А, Тим, – сказал он. – Хорошо. Жаль было бы, если бы ты это пропустил.

Я присел рядом, стараясь не перевернуть его поднос, на котором вместе с плошкой супа и тарелкой с остатками сэндвича стояла вазочка с розовым бутоном. Поверх белоснежной сорочки и темно-красного галстука лежала белая салфетка. Алан наклонился к моему уху.

– Видел эту женщину? Элайзу. У тебя не может ничего с ней быть. Она – моя.

– Я рад, что она вам нравится.

– Шикарная женщина.

Я кивнул. Откинувшись на спинку, Алан посмотрел на свой суп. Джеффри Боу, Изабель Арчер, Джо Раддлер и три репортера, которых я не узнал, сидели за круглым столом перед Джимбо.

– ...Необыкновенно большое количество зверских убийств в городе такого размера, – ворковала Изабель. – И я удивлена, увидев выступление Ардена Васса на похоронах женщины, убийство которой могло бы считаться нераскрытым до сих пор, если бы не...

– Если бы не что! – завопил Джо Раддлер. – Не надо затыкать самой себе рот!

– ...если бы не удивительная готовность некоторых моих коллег верить всему, что им говорят, – закончила фразу Изабель.

Элайза Морган принесла мне точно такой же поднос, как у Алана, только без вазы с цветком. От супа поднимался аромат свежих грибов.

– Если захотите, там есть еще, – она села в кресло возле Алана.

Джимбо отчаянно пытался восстановить контроль над ситуацией в студии.

– Если вам не нравится здесь, мисс Арчер, – грохотал Джо Раддлер. – Попробуйте сделать карьеру в России, посмотрим, надолго ли вас хватит.

– Мне кажется, это интересно представить себе, Изабель, – сказал Джо Раддлер, но не стал развивать эту мысль.

– О, нам всем приятно представить это! – не унимался Раддлер.

– Мисс Арчер, – вмешался в разговор Джимбо – В условиях волнений в городе не кажется ли вам несколько безответственным продолжать критиковать....

– Безусловно! – вопил Раддлер.

– Мне кажется безответственным этого не делать, – ответила Изабель.

– Я застрелился бы на месте, если бы это помогло защитить хоть одного хорошего полицейского! – витийствовал Раддлер.

– Очень интересная мысль, – с улыбкой произнесла Изабель. – Даже если оставить на время разговор о двух нераскрытых убийствах «Голубой розы», остается еще убийство Фрэнка Уолдо, местного бизнесмена с весьма интересной репутацией.

– Мне кажется, вы отклоняетесь от темы, Изабель.

– Мы уберем их отсюда! Мы всегда так делаем!

– Мы всегда кого-нибудь убираем, – вставила Изабель, улыбнувшись облачку дыма, выпущенного Джеффри Боу.

– Кого? – спросил я. – О ком это они?

– Вы поели, Алан? – Элайза встала, чтобы убрать его поднос.

– О каком убийстве они говорят?

– Убили человека по фамилии Уолдо, – ответила Элайза, возвращаясь в комнату. – Я читала об этом в «Леджер» на одной из последних страниц.

– Его нашли на Ливермор-авеню? Перед баром под названием «Часы досуга»?

– Мне кажется, его тело обнаружили в аэропорту. Хотите посмотреть газету?

Я дошел сегодня утром только до статьи про пожар в Элм-хилл. И сказал, что с удовольствием просмотрю газету. Элайза снова вышла из комнаты и принесла мне сложенную пополам вторую секцию.

Расчлененный труп Фрэнсиса (Фрэнки) Уолдо, владельца и президента компании «Оптовая торговля мясом Айдахо», нашли в гараже «форда галакси», припаркованного на долгосрочной стоянке аэропорта Миллхейвена около трех часов утра. Служитель аэропорта заметил кровь, сочащуюся из багажника. Согласно сообщению полиции, Уолдо собирались в ближайшее время предъявить обвинение.

Интересно, что такое сказал этому человеку Билли Риц, от чего он выглядел таким счастливым, и что потом разладилось в их соглашении?

– О, Тим, ты, кажется, интересовался этими записями Эйприл? По поводу моста? Ну того, связанного с убийствами «Голубой розы».

– Они здесь? – спросил я.

Алан кивнул.

– Эйприл обычно работала в моей столовой. Думаю, Джон просто не разрешал ей работать дома. Но она всегда могла сказать ему, что идет навестить отца.

Я вспомнил покрытые пылью бумаги на столе в столовой Алана.

– Я просто забыл об этом, – продолжал старик. – А уборщица, которая сюда приходила, должно быть, решила, что это мои бумаги. Поэтому она подняла их, вытерла пыль и положила обратно. Элайза спросила меня вчера, что это за бумаги.

– Я принесу их вам, если хотите, – сказала Элайза. – Вам достаточно еды?

– Да, все было очень вкусно, – сказал я, передавая ей поднос.

Через несколько секунд Элайза вернулась с крафтовым конвертом в руках.

10

Рукопись была вовсе не хронологическим перечислением убийств «Голубой розы», как можно было предположить, зная о том, какие книги пишут обычно биржевые маклеры. Но в манускрипте Эйприл Рэнсом царило такое смешение различных жанров, что его никак нельзя было назвать одним словом.

«Проект моста» – действительно было название рукописи, а не просто удобное обозначение занятия Эйприл. Эйприл наверняка хотела сказать этим названием, что книга сама по себе является как бы мостом – между историческими изысканиями и журналистикой между событием и местом действия, между ею самой и мальчиком на картине под названием «Можжевеловый куст», между читателем и Уильямом Дэмроком. Она выбрала для книги эпиграф из Харга Крейна.

Хотя нити стелются по земле,

Тропинка, ведущая вверх, ведет к свету

Словно все нити сходятся к богу.

Эйприл начала работу с изучения моста на Горацио-стрит. В восемьсот семьдесят пятом году один гражданин пожаловался на страницах «Леджер» на то, что мост, соединяющий Горацио-стрит с западным берегом Миллхейвен-ривер, является переносчиком заразы и криминала в здоровые части города. Один из общественных лидеров отзывался об этом мосте как об «этом ужасе, заменившем старого доброго паромщика». Сразу же после своего создания мост стал местом ужасного преступления – изнасилования едущего в экипаже ребенка дикарем, скакавшим рядом на лошади. Мужчина перепрыгнул в экипаж, выхватил у кормилицы ребенка и снова вскочил на коня, бегущего рядом. Через два дня трупик ребенка обнаружили на импровизированном алтаре в подвале «Зеленой женщины». Преступника так и не нашли.

Эйприл раскопала даже старую историю о человеке с изорванными белыми крыльями, найденном бандой местных подростков, которые забили его камнями, передразнивая стоны несчастного. Я тоже натыкался когда-то на эту историю, но Эйприл сумела разыскать пересказ этой легенды в газетах и отнесла ее ко времени эпидемии гриппа, уничтожившей около трети ирландского населения, жившего когда-то вдоль моста. Одновременно она сообщала, что упоминания о человеке по имени М. Ангел, встречаются в полицейских отчетах за девятьсот одиннадцатый год – он умер, после того как его избили камнями, и был похоронен на старом поле для гольфа (через которое проходила теперь одна из секций шоссе, ведущего с востока на запад города).

Бар «Зеленая женщина», бывший раньше домиком паромщика также часто упоминался в отчетах полиции за конец девятнадцатого – начало двадцатого века, не считая пьяных драк, поножовщины и перестрелок, которые были в то время обычным явлением в заведениях подобного рода. «Зеленая женщина» считалась неформальным штабом «Фонарщиков» – одной из самых свирепых в городе банд. Говорили, что вожаками этой банды были люди, убившие в детстве М. Ангела. Они организовывали убийства и ограбления и, по слухам.

контролировали даже криминальную жизнь Милуоки и Чикаго. В четырнадцатом году бар сгорел дотла во время весьма подозрительного пожара, в котором погибли человек пять лидеров «Фонарщиков». Оставшиеся двое перешли к более мирным занятиям – купили себе дома на Истерн Шор-драйв и стали видными политическими деятелями Миллхейвена.

Именно со ступенек отстроенной заново «Зеленой женщины» уволенный с работы клерк стрелял и ранил Теодора Рузвельта, и психопат, стрелявший в Эйзенхауэра, но промахнувшийся, тоже выступил с пистолетом из глубины «Зеленой женщины».

Бог, к которому вели, по мнению Эйприл, все нити, яснее всего проявил свою волю через жизнь Уильяма Дэмрока, названного при рождении Карлосом Розарио. Ребенком его принесла к мосту на Горацио-стрит мать, которую настиг здесь ее убийца.

В течение нескольких недель после того, как обнаружили на берегу реки мертвую мать и живого ребенка, возродилась легенда о побитом камнями ангеле, видоизменившаяся, чтобы соответствовать обстоятельствам смерти Кармен Розарио. На этот раз ангел был не немощным стариком, а здоровым мужчиной с золотистыми волосами, развевавшимися на февральском ветру. И на этот раз убивали не его – убивал он.

Откуда Эйприл могла узнать о возвращении старой легенды? На следующее утро после обнаружения полузамерзшего младенца две городские церкви – методистская на Матиас-авеню и пресвитерианская – объявили о проповедях, называвшихся соответственно «Ангел смерти, погонщик мертвых» и «Возвращение Ариеля». Редакторская статья в «Леджер» советовала читателям газеты помнить, что у всех преступлений есть человеческие, а вовсе не сверхъестественные виновники.

Через три недели после смерти его матери, найденного ребенка передали в первый из серии сиротских домов и приютов, приведших его через пять лет к Хайнцу Штенмицу, недавно женившемуся молодому мяснику, открывшему магазин рядом со своим домом на Маффин-стрит в районе Миллхейвена, известном под названием Пигтаун.

В тот период своей жизни, писала Эйприл, Штенмиц был потрясающей фигурой, мужчиной с длинными белокурыми волосами и светлой бородой, напоминавшим немного Иисуса Христа. Тем более что по воскресеньям он вел службы в неформальной церкви. Много лет спустя, когда мясника судили за изнасилование малолетних мальчиков, это ставили ему в заслугу. Он обычно искал своих последователей в поездах и на автобусных остановках, при этом уделял особое внимание испуганным и обиженным судьбой иммигрантам из Центральной и Южной Америки, мучимым бедностью и плохим знанием английского языка.

11

Эйприл Рэнсом тонко подводила читателя к мысли, что это Хайнц Штенмиц убил мать Уильяма Дэмрока. Она верила, что это его развевающиеся по ветру волосы напомнили пьяным свидетелям происшествия легенду о побитом камнями ангеле.

Подняв глаза от рукописи, я увидел, что задремавший было Алан проснулся. Сложив руки на животе, он поднял подбородок – глаза его были ясными, в них сквозило любопытство.

– Тебе нравится? – спросил он.

– Очень необычно, – сказал я. – Жаль, что ей так и не пришлось закончить работу. Я не понимаю, как Эйприл удалось добыть эту информацию.

– Профессионализм. И, в конце концов, она ведь была моей дочерью.

– Очень хотелось бы прочитать эту работу целиком, – сказал я.

– Держи это у себя, сколько захочешь, – сказал Алан. – Я все равно не смогу это прочитать.

Слова Алана привели меня в состояние легкого шока. Он не мог прочитать манускрипт, а это означало, что Алан вообще не может больше читать. Я повернулся к телевизору, чтобы скрыть охватившее меня вдруг отчаяние. По телевизору показывали вид на Иллинойс-авеню. Люди стояли вдоль тротуаров в колоннах по двое, по трое, выкрикивая что-то вслед за человеком, вопящим в мегафон.

– О, Боже мой! – воскликнул я, поглядев на часы. – Мне надо повидаться с Джоном.

Я встал и собрался уходить.

– Я знал, что это будет здорово, – сказал мне вслед Алан.