Глубокая разведка

ГЛАВА 3

Утром Лена, как обычно, прямо из постели бежит к реке, лишь недавно освободившейся ото льда. Я успеваю заметить, что сегодня она, вопреки обыкновению, предварительно натянула шорты, а не побежала в чем мать родила. И то верно. Все-таки у нас гости.

Сам я не разделяю Ленкиного удовольствия плескаться в ледяной воде. Не понимаю я, какую радость можно при этом испытывать. Ленка посмеивается надо мной и говорит, что в бочке, стоящей у крыльца, вода холоднее, чем в реке. Пусть так. Но мне, честно признаться, лень каждое утро бегать на берег.

Когда я, проломив ледок, намерзший за ночь, умываюсь из бочки, мимо меня с крыльца сбегает Наташа. Она тоже в белых шортах, но дополнила свой «гардероб» белой майкой и красными тапочками-чешками. Все-таки она не Ленка, для нее еще холодновато.

Вернувшись в дом, я развожу огонь в очаге, ставлю кофейник и занимаюсь завтраком. А на поляне женщины уже занимаются гимнастикой. Мне это не в диковинку, а вот на Анатолия, вышедшего из комнаты, это зрелище производит ошеломляющее впечатление. Он замер, разинув рот, и только покачивает головой. А на солнечной поляне две молодые женщины то замирают в невообразимых позах (то ли змеи, то ли кошки, но только не люди!), то совершают головокружительные прыжки (вот-вот шеи себе свернут). Наташе до Лены еще далековато, но на Анатолия ее упражнения действуют сногсшибательно.

— Нравится? — спрашиваю я, подойдя сзади.

— Ничего себе! — бормочет он. — А я-то думал, куда это она в такую рань выскочила налегке? Я и не подозревал, что она так умеет.

— А это ее Лена научила, когда она жила у нас. Это еще что! Ты бы посмотрел, как она фехтует!

— Тоже ваша работа?

— А чья же еще? Ведь мы с ней занимались здесь по полной программе подготовки хроноагента.

Женщины тем временем заканчивают свои упражнения и снова бегут к реке.

— Иди, умывайся, — отсылаю я Анатолия. — Если к завтраку опоздаешь, ничего тебе не достанется, кроме кофе. У них после такой гимнастики аппетит зверский будет.

И точно. Через несколько минут Наташа с Леной возвращаются. Их вторжение подобно небольшому урагану. Наташа проскакивает в свою комнату, а Лена быстро снимает шорты и натягивает белый свободный комбинезон из бархатистой ткани с серебряной цепью вместо пояса. На ноги она надевает белые чешки.

— Ну, дорогой, мы проголодались, — заявляет она, распуская увязанные волосы, — быстро накрывай на стол.

Когда Анатолий возвращается, за столом сидит уже и Наташа. Она в таком же комбинезоне, только голубого цвета. Когда Ленка успела его сотворить? Наверное, ночью. Обе женщины за обе щеки уписывают завтрак.

— Садись скорее к столу, — говорю я. — Я же предупреждал, что они прибегут голодными и все подметут.

Анатолий присаживается к столу, но, вместо того чтобы есть, с изумлением разглядывает расставленные блюда.

— Что-то не так? — интересуется Лена.

— Нет, почему же, все так. Только мне непонятно одно. Я еще вчера хотел об этом спросить. Вот мясо, рыба, картошка, хлеб, мед — это понятно. Но откуда у вас в это время года зеленый лук, свежие помидоры, перец? А это откуда взялось? — Он показывает на сыр и масло. — Наташа говорила, что у вас здесь есть курятник, но о коровнике не упоминала. И уж совсем непонятно, откуда вы берете кофе и вино. Ни кофе, ни виноград здесь расти не могут.

Мы переглядываемся и улыбаемся. Я спрашиваю:

— А разве Наташа не рассказывала тебе о синтезаторе?

— Рассказывать-то рассказывала, только я ничего не понял и, откровенно говоря, не поверил. Слишком уж фантастично это звучало.

— Глянь-ка, Ленок! — говорю я. — Множество Параллельных Фаз и переходы между ними — это не фантастика, а рядовой синтезатор — фантастика, в которую невозможно поверить!

— Хм! Уж кто бы говорил об этом, друг мой, но только не ты. Вспомни, как ты осваивал этот рядовой агрегат. Кстати, я, по-моему, еще не рассказывала Наташе об этом. Тебе, Толя, тоже будет полезно послушать, поскольку в любом случае вам эту технику надо осваивать. А ты, милый, не делай страшного лица, не подмигивай так старательно и не маши рукой. Я все равно расскажу об этом все как было и, может быть, еще и от себя добавлю.

Так вот, синтезатор — система необычайно тонкая. Он очень чутко воспринимает биотоки оператора, и качество создаваемого предмета напрямую зависит от полноты и яркости представления о нем того, кто творит. Здесь нельзя ни в коем случае отвлекаться. Синтезатор уловит малейшие нюансы и выдаст такое, что не полезет ни в какие ворота, даже в футбольные. Поэтому осваивать его надо, идя от простого к сложному. Иначе можно запросто сотворить чашку ароматного и вкусного кофе со стрихнином, если допустить о стрихнине хотя бы мимолетную мысль. Мой же драгоценный друг, увидев, как я играючи творю на синтезаторе предметы одежды и туалета, а также кофе, бутерброды, пирожные, завтраки и тому подобное, решил, что он тоже сможет с этим справиться.

Как-то раз я украла у нашего шефа, Магистра Леруа, бутылку «Столичной». Кстати, Магистр делает ее на таком уровне, что ему самый прославленный ликероводочный завод позавидует. Значит, принесла я краденую водку к присутствующему здесь Андрюше Коршунову. Это, кстати, было, если не ошибаюсь, в первый месяц его пребывания у нас. Он решил не оставаться в долгу и организовать соответствующую закусь. Вместо того чтобы вызвать соленые огурцы или селедочку по линии доставки, мой ненаглядный и отважный Андрюшенька решил сотворить огурчики на синтезаторе. Он очень старался, и огурчики у него получились калиброванные, аккуратные, все в пупырышках. Но вот как они хрустели на зубах и каковы были под водку, мы с ним так и не распробовали. Просто не решились. Огурчики были рыжего цвета и имели ярко выраженный запах исландской селедки.

Любой здравомыслящий человек на этом бы и остановился. Но не таков был кандидат в хроноагенты экстракласса Андрей Коршунов! Таких людей трудности не только не останавливают, но побуждают к дальнейшим действиям. Огурцы не получились, сказал он себе, раз они вышли рыжими, сделаем соленые рыжики. И представьте себе, сделал. Рыжики получились изумительно рыжими, как лисий хвост. Но, увы, попробовать их нам тоже не удалось. Они имели такой же изумительный, как и цвет, лисий запах…

Минуты две никто не в состоянии произнести ни слова. Наконец Наташа, спрашивает:

— А дальше что было?

— Ничего. Дальше мы выпили эту водку под каспийскую селедочку с луком. Я заказала ее по линии доставки. Насмотревшись на его творения, я уже не рискнула подходить к синтезатору. Но все это были только цветочки… Кстати, о цветочках! Однажды он сотворил мне букет лилий с непревзойденным трупным ароматом. А еще как-то раз…

— Может быть, хватит? — умоляюще прошу я.

— Иди ты в Схлопку! Я еще не рассказала им о том великолепном кофе, которым ты меня угощал.

— Ну, здесь ты оказалась на высоте и сыграла превосходно!

— Еще бы! Вы бы видели, как он лопался от гордости, когда вынул из камеры две чашки черного как гудрон, дымящегося кофе! Нет, вы не в состоянии представить, как он был самоуверен! Он не попробовал, даже не понюхал!

Он так галантно преподнес мне чашку, что я не удержалась взяла ее и понюхала сама. К кофейному аромату явно что-то примешивалось и даже доминировало в нем. Я понюхала еще раз и поняла. Это был превосходный аромат высококачественных чернил! Подождите смеяться, это еще не все. Я осторожно пригубила, все поняла, и тут мне захотелось наказать моего самоуверенного Андрюшу…

— Стоп! Дальше расскажу я. Она блаженно улыбнулась, зажмурилась, посмаковала и устроилась в кресле поудобнее, вытянув ноги к камину. Весь ее вид говорил, что сейчас она будет наслаждаться и растягивать удовольствие. Я поспешно устроился в соседнем кресле, взял свою чашку и сделал приличный глоток. Это был рыбий жир!.. Ну, что? Отсмеялись? — продолжил я, выдержав паузу. — Знаете, мне до сих пор непонятно, почему получился рыбий жир? Если с огурцами и рыжиками все более или менее ясно, то здесь я был шокирован. Что общего у кофе и рыбьего жира? Вообще, когда работаешь на синтезаторе, надо быть предельно собранным, иначе можно получить такое! Примерно в то же время я решил сотворить пельмени. Я долго настраивался, вспоминал, как моя мама делала фарш… И тут мне вдруг вспомнилось, какое замечательное клубничное варенье она варила. В итоге у меня получились пельмени с фаршем, напоминающим по консистенции жеваную бумагу пополам с ватой, зато со вкусом клубничного варенья. Но запах у них был как у настоящих пельменей! Я даже полил их майонезом и посыпал перчиком. После первой пробы я хотел отправить это творение в утилизатор, но тут принесло Ленку. Я засмущался и добросовестно все сжевал.

— Да так смачно, что я сразу поняла: здесь что-то не то. Если бы пельмени у него получились, он обязательно похвастался бы и угостил меня. Но ты забыл о пиве, которым ты их запивал.

— Ах, да! Там было еще и пиво. Густая пена, полное отсутствие запаха и вкус наподобие чая, заваренного не менее чем пятый раз на одной и той же заварке.

— Тогда получается, что синтезатор предназначен только для избранных натур, — говорит Анатолий, вытерев выступившие от смеха слезы. — Я не понимаю, как можно в мельчайших деталях представить даже самую простейшую вещь.

— А это не требуется. И у нас, и здесь у каждого синтезатора есть что-то вроде каталога с кодами, по которым задается определенная, довольно жесткая программа. А в рамках этой программы ты волен импровизировать как хочешь. Вот, к примеру, я вижу, ты сидишь босой, и никакой обуви, кроме той, в которой ты сюда пришел, у тебя нет. Сейчас я сделаю тебе тапочки для домашнего пользования и спортивных тренингов. — Лена встает и подходит к синтезатору. — Я выбираю раздел «Обувь», нахожу подраздел «Спортивная», настраиваюсь дальше и выбираю модель. Если ее здесь нет, то я могу ее предварительно смоделировать, но она есть. Дальше я задаю цвет и размер, — Лена кладет ладонь на датчик, — и готово! Прошу.

Лена достает из камеры синтезатора синие тапочки-чешки. Но и здесь она остается верна себе. Тапочки получились с перламутровым отливом. Анатолий недоверчиво вертит их в руках, рассматривает, обнюхивает и чуть ли не пробует на зуб. Потом надевает их и говорит:

— Спасибо.

— Не за что. А если бы я не настроила синтезатор, то у меня сейчас могли бы получиться не тапочки, а пирожки или патроны для автомата. Но обязательно синего цвета и твоего размера.

— Ну, это мне понятно, — задумчиво говорит Анатолий, глядя на свои тапочки. — Как вы это делаете, ясно. А вот как он, — Анатолий показывает на синтезатор, — это делает? Вот вопрос.

Мы с Леной переглядываемся и улыбаемся. В самом деле, как? Я, к примеру, никогда не забивал себе этим голову и воспринимал синтезатор как удобный инструмент. Впрочем, также я относился и к Нуль-транспортировке, Нуль-Т. Мне объяснили принцип, и ладно. Были проблемы и поважнее и посложнее. Но как объяснить это Анатолию? Эту проблему берется разрешить Лена:

— Знаешь, Толя, не стремись объять необъятное. Если ты решил стать хроноагентом, то в Реальных Фазах тебе часто придется сталкиваться с разными непонятными вещами и пользоваться ими. Если всякий раз ты будешь ломать голову над вопросом, как эта штука действует, тебе придется забыть о работе, и польза от тебя будет нулевая.

— Вы хотите сказать, что не имеете представления о принципах его работы?

— Почему же? О принципах имеем. Он работает и синтезирует предметы на субатомном уровне. В нем осуществляется ядерный синтез.

— То есть, — удивленно смотрит Анатолий на синтезатор, — он представляет собой термоядерный реактор?

— Только не термо! — возражает Лена. — Это в вашем представлении ядерный синтез связан со звездными температурами. Та высокоразвитая Фаза, которая подарила Нуль-Фазе при ее основании синтезатор, благополучно миновала варварский способ применения ядерной энергии, связанный со сверхвысокими температурами.

— Возможно. Но, — не сдается Анатолий, — я не понимаю, как можно пользоваться чем-то, не зная, как это работает.

— Очень просто. Разве в твоей Фазе все имеют представление о том, как работает телевизор? Но тем не менее он имеется в каждой квартире. Ты скажешь, что это — обыватели, слепые потребители и тому подобное. Тогда ответь мне: из чего делается хлеб, и как он делается? Не скажешь, так как не знаешь. Но ты же ешь его! А порох? Попробуй самостоятельно его изготовить и снарядить патроны. Ты ездил в метро. А сможешь сам провести поезд? Сможешь управлять морским судном? Нет, Толя, еще раз говорю: не пытайся объять необъятное. Если тебе даны удобные приспособления, пользуйся ими и не задумывайся. У каждого своя работа. Кстати, нам, хроноагентам, надо уметь управлять судами: и морскими и звездными; водить и танки, и подводные лодки; летать и на самолетах, и на драконах. Объем информации, который мы должны усвоить, колоссальный. Есть ли у нас время разбираться в таких деталях, как принцип работы синтезатора? Мы им пользуемся, как ты используешь стиральную машину, пылесос, калькулятор. Это — обычная бытовая техника… — Лена неожиданно замолкает, потом говорит: — Только здесь мне неясно одно. У нас все синтезаторы были объединены в сеть и связаны с центральным компьютером. А здесь? Я думаю, здесь есть скрытый канал связи с базой ЧВП. Иначе остается предположить, что весь колоссальный объем информации, — Лена с сомнением смотрит на синтезатор, — хранится в этой тумбочке. Ну а чтобы закончить разговор на эту тему, я на вечер заказываю Андрею его фирменные пельмени, которые он сотворит нам на синтезаторе.

— Вкусные, как клубничное варенье? — ехидно спрашивает Наташа.

— Попробуете сами, потом скажете. Андрей, а может быть, ты и щучку свою сотворишь?

— Нет уж, подруга! Не хватало еще творить на синтезаторе то, что и здесь раздобыть можно. Щука будет завтра. Мы с Анатолием на заре со спиннингами прогуляемся, и на обед будет запеченная щука.

— Идет, — соглашается Лена. — Сегодня — пельмени, завтра — щука. Мы тут, ребята, аскетов из себя не изображаем. Но что-то мы говорим все о чем-то несущественном. Давайте о главном. Что вы решили?

— Мы идем с вами, — быстро отвечает Анатолий. Они с Наташей обмениваются взглядами. Молодая пара явно готова к тому, что мы сейчас начнем убеждать их, отговаривать. Но пауза затягивается. Я начинаю набивать и раскуривать трубку. Лена спокойно убирает со стола лишнюю посуду и наливает всем по чашечке кофе. И только покончив с этими делами, она будничным тоном спрашивает:

— Это решение вы приняли, взвесив все обстоятельства, в здравом уме и трезвом рассудке?

— Да, — твердо отвечает Наташа.

Она прищуривается и готовится отбивать наши атаки. Но Лена отпивает глоток кофе и спокойно говорит мне:

— Тогда сегодня все дела — побоку. Займемся составлением программы.

— Какой программы? — интересуется Анатолий.

— Программы вашей подготовки. Раз уж вы решили разделить нашу судьбу, то мы должны сделать все, чтобы нам не пришлось расстаться с вами при первом же осложнении, которое может встретиться на нашем пути.

— Вы что, считаете нас детьми? — пытается обидеться Анатолий, не обращая внимания на Наташу, которая дергает его за рукав. — Я отслужил в армии, был в роте разведки. С Наташей вы занимались почти полгода. Какая еще нужна подготовка?

— Самая тщательная, Толя, — отвечаю я. — Извини, но два года твоей службы в армии не дают нам оснований считать тебя готовым к той сложной и опасной работе, какая нам предстоит. Пойми правильно, если мы пойдем прямо сейчас, то нам придется там не работать, а опекать вас. Вместо того чтобы быть спокойными за свой тыл, мы будем вынуждены постоянно оглядываться на вас и беспокоиться за ваши жизни. И не возражай, — добавляю я, заметив, что Анатолий открыл рот. — Я могу, не откладывая в долгий ящик, показать тебе кое-что. После этого у тебя уже не будет возражений.

— Решено, — подводит итог Лена, — сегодня составляем программу. С завтрашнего дня приступаем к занятиям. Параллельно работаем над открытием перехода. Но даже если мы и сумеем открыть его через пару дней, мы туда не сунемся, пока вы не сдадите нам все зачеты и экзамены по программе. Предупреждаю, программа будет тяжелая, а экзамены — очень строгими. Есть возражения? Если есть, то переход будем осуществлять не туда, куда ушел Мог, а в вашу Фазу. Раз вы здесь оставаться не желаете, пойдете домой. Ну, так есть возражения?

— Нет! — хором отвечают Наташа и Анатолий.

— В таком случае, до вечера можете быть свободны. А мы с Андреем займемся вашей программой. Кстати, Наташа, на компьютер не целься, мы его сейчас займем.

— В кладовой есть удочки и спиннинги. Рыба здесь водится в изобилии. Обеспечьте на обед уху и пару щук к завтрашнему ужину, — предлагаю я.

Наташа с Анатолием, не говоря ни слова, встают из-за стола, собирают грязную посуду и уносят ее во двор, к бадье с водой. Мы с Леной быстро прибираемся и садимся за работу.

Задача перед нами стоит сложная. Надо суметь, не имея ни соответствующей базы, ни доступа к информационной сети, подготовить двух хроноагентов как минимум на третий класс. Правда, у нас уже есть опыт работы с Наташей. Но ведь тогда мы не ставили цель сделать из нее настоящего хроноагента. Мы рассчитывали отправить ее домой, а если не получится, то когда-нибудь забрать с собой в Нуль-Фазу. В этом случае занятия с ней можно было расценить только как подготовительный этап, не более. А сейчас надо готовить ребят всерьез.

В конце концов мы решаем до минимума сократить теоретическую подготовку. Я предлагаю ознакомить их только с самыми необходимыми понятиями хронофизики и темпоральной математики. Вряд ли им придется решать системы уравнений и рассчитывать последствия открытия межфазовых переходов до тех пор, пока мы не доберемся до Нуль-Фазы. Тем более ни к чему им сравнительная история. Им уж никак не придется в ближайшее время планировать и моделировать операции и воздействия.

— Но вот хроноэтику и сравнительную юриспруденцию им необходимо дать в полном объеме, — заявляет Лена.

— А ты хорошо их помнишь, чтобы дать в полном объеме? — спрашиваю я с сомнением.

— Не-а, — честно признается Лена. — Я думала, что ты их хорошо помнишь.

— Тоже мне, нашла специалиста, — усмехаюсь я невесело. — Ладно, вместе вспоминать будем.

Сократив до предела теоретическую подготовку, мы решаем как можно больше времени уделить физической, технической, психологической подготовке и аутотренингу. Хорошо, что в свое время я разработал и смоделировал для Наташи различные тренажеры на компьютере. Теперь это значительно упростит задачу.

Наконец мы добираемся до завершающего этапа. И тут упираемся в тупик. Как в этих условиях организовать курс морально-психологической подготовки (МПП)? А без нее хроноагент — не хроноагент, а хуже, чем приготовишка. Брать с собой в неизвестность двух людей, которые могут, не дай Время, хлопнуться в обморок при виде того, как с живого человека сдирают кожу или сажают его на кол? Или с ними случится истерика, когда они увидят, как аборигены поглощают живьем дождевых червей или личинки колорадского жука… А если мы, чем Схлопка не шутит, пока Время спит, попадем вдруг в древнюю подземную тюрьму, где нет даже ямы для отхожего места? Там и есть, и пить, и спать, и оправляться придется где попало. Тогда, вместо того чтобы ломать голову, как оттуда выбраться, нам с Леной придется ежеминутно приводить в чувство новоиспеченных хроноагентов. Я уже не говорю о таких невинных забавах, как гладиаторские бои, разнузданные сексуальные оргии, массовое истребление пленных, взятие городов и поселков с всеобщей резней и изнасилованием.

Любой хроноагент, прошедший курс МПП, в таких ситуациях будет вести себя адекватно. А как поведут себя Наташа с Анатолием, одно Время знает. Но даже все, что я себе сейчас представил, — детские мультики по сравнению с тем, в какие передряги можно попасть в гораздо более поздние времена. Гетто, лагеря смерти, ядерные бомбардировки, звездные войны, экологические катастрофы… Древнему Миру и Средневековью такие увеселения и не снились. Даже у автора Апокалипсиса на это не хватило фантазии. А уж он-то старался изо всех сил…

За такими невеселыми размышлениями нас застают Наташа с Анатолием, вернувшиеся с рыбалки.

— О чем это вы так крепко задумались? — интересуется Наташа, обиженная, что я даже не пытаюсь оценить их успехи.

— Да вот, подруга, кумекаем, каким образом организовать для вас здесь курс МПП.

— И что-нибудь получается?

— Ничего путного. Здесь это организовать невозможно.

— Значит, придется обойтись без него, — подает голос Анатолий.

— Вот как? — живо реагирует Лена. — Обойтись без него? Хроноагент, не прошедший курса МПП, — это хуже, чем слепой художник, глухой музыкант и безрукий скульптор.

— Даже так? — удивляется Анатолий. — А почему вы придаете этому курсу такое большое значение?

Я коротко излагаю ему те невеселые мысли, что копошились в моей голове перед их возвращением с рыбалки. Анатолий внимательно выслушивает и постепенно мрачнеет. Чем дальше, тем больше. Видимо, мои слова открывают перед ним такую сторону деятельности хроноагентов, о которой он не подозревал. Мне кажется, если бы он раньше знал об этом, вряд ли бы так легко принял это решение.

— Понимаешь, Толя, тебя можно многому научить, натренировать. Но здесь не помогут никакая учеба и никакие тренировки. В Нуль-Фазе существует специально разработанная методика, соответствующее оборудование и тренажеры. Вот сейчас мы с Леной и ломаем головы, как нам обойтись своими силами и подручными средствами. Потому как пускаться с вами в опасное путешествие по Фазам, пока вы не пройдете курс МПП, нельзя.

— Андрей! Ты только глянь, что они принесли! — Лена внезапно меняет тему разговора. — Я не смогу ждать до завтра, слюной захлебнусь! Обед будет роскошным. На первое — уха, на второе — твое фирменное блюдо: запеченная щука. Вы знаете, когда он оказался в Нуль-Фазе, то первое, что он сделал, — угостил меня такой щукой. Тем самым он окончательно завоевал меня и побудил утвердиться в своем выборе.

— Угу. Она меня за щуку полюбила, а я ее — за восхищенье ей…

Дружный смех прерывает мою глубокомысленную реплику. Столь резкая перемена темы говорит мне, что моя подруга уже нашла решение проблемы. Меня это весьма интересует, но Лена уже распоряжается подготовкой к обеду. Анатолия она отправляет в погреб за картошкой и в кладовую за луком и специями. Сама она вместе с Наташей отправляется чистить рыбу.

— Ну, а ты, друг мой, сам знаешь, что надо делать. Смотри, не ударь в грязь лицом, умывать не буду! — наказывает она.

Ясно, что решение у нее уже есть, но она не спешит говорить о нем. Хочет предварительно обмозговать за бытовыми делами. Что ж, она — психолог, ей и МПП в руки. В конце концов, это ее епархия.

Обед вышел на славу. Наташа с Анатолием уписывают уху и щуку за обе щеки и только изредка мычат от восторга. Единственное сожаление высказывает Лена:

— Жаль, Андрей, что ты не Магистр.

— Почему?

— Сотворил бы бутылочку. Такую уху и такую рыбку употреблять без водки — смертный грех!

Анатолий только кивает в знак согласия. Говорить он не может, рот занят. После обеда женщины уносят посуду, а мы с Анатолием закуриваем, и он спрашивает:

— Андрей, поясни мне, пожалуйста, еще раз: в чем все-таки смысл этой самой МПП? Почему вы придаете ей такое значение? Не знаю, как у Наташи, а у меня нервы крепкие. Ручаюсь.

— Я и не сомневаюсь. Не сомневаюсь в этом плане ни в тебе, ни в Наташе. Но дело в том, Толя, что для того, чтобы быть хроноагентом, это условие необходимое, но далеко не достаточное. Вижу, ты не до конца это понимаешь. Поясню на примере. Представь, что ты сидишь в театральной ложе, слушаешь Россини, Чайковского или Верди. Стенки между ложами достаточно тонкие, можно сказать, символические. И ты слышишь, как в соседней ложе какой-то пресыщенный набоб покупает у обезумевшей от голода многодетной матери ее восьми-девятилетнюю дочь. Сделка состоялась. Женщина, рассыпаясь в благодарностях, побежала кормить оставшихся детишек, а набоб тут же приступает к делу. Ты слышишь детский плач, жалобные лепетанья, крики страха, боли и отвращения, довольный смех набоба. И все это в сопровождении прекрасной музыки… Можешь не говорить мне, что ты сделаешь, вижу по твоему лицу и кулакам. Но сделать надо будет не это, а вот что. Надо будет дождаться антракта и зайти в ту самую ложу, откуда доносились возмутившие тебя звуки. Там надо будет сделать вид, что ты не замечаешь съежившуюся в углу в комочек, закутавшуюся в шаль, дрожащую девочку. Надо будет приветливо поздороваться с набобом, даже пожать ему руку и улыбнуться. Затем поговорить с ним о музыке, еще о чем-нибудь отвлеченном и договориться о встрече завтра вечером в ресторане. Сможешь так сделать? Вряд ли. А надо. И это я описал тебе еще одну из самых безобидных ситуаций, в каких мне приходилось действовать. Понимаешь теперь, что хроноагенту мало иметь крепкие нервы? Ему надо научиться принимать жизнь той Фазы, где ему приходится работать, как нечто само собой разумеющееся, обыденное, не достойное особого внимания. Надо научиться самому жить этой жизнью. Никто не заставляет тебя покупать девочек и насиловать их в театральных ложах под классическую музыку, но при этом не следует делать страшные глаза и хвататься за оружие, если тебе это предложат. Я уже не говорю о том, что иногда приходится делать самому. Я доходчиво объяснил? — Вполне.

Анатолий выглядит потрясенным. О такой стороне работы хроноагента он, видимо, и не догадывался. Ничего не поделаешь, у нас, как и в любой другой работе, присутствует не только романтика, но и достаточно теневых сторон. В том числе и много грязи, в которой приходится купаться, оставляя незапятнанным свое белоснежное оперение. А если ему рассказать о рутине? Когда несколько дней рассчитываешь операцию, моделируешь воздействие, и ничего не получается из-за какого-то камешка в ботинке? Он, пожалуй, окончательно разочаруется в своем выборе. Я похлопываю Анатолия по плечу.

— Ну, вот и хорошо, что понял. Давай закроем эту тему и с завтрашнего дня приступим к работе. Лена, как я понял, уже что-то придумала для вас в этом плане. Она — женщина толковая.

Я собирался было уйти по делам, но Анатолий останавливает меня:

— Андрей, чтобы закрыть эту тему, еще один вопрос. Наташа рассказывала мне, что свою работу хроноагента ты начал еще в сорок первом году, на войне. И попал ты туда без всякой подготовки, а уж тем более без МПП. Как же ты справился?

— Ну, Толя, ты сравнил! — смеюсь я. — Это же совершенно разные вещи. И ты, если бы попал в такую ситуацию, не ударил бы в грязь лицом. Я в этом не сомневаюсь. Конечно, если бы попал в пехоту, а не в авиацию. Разница во времени была всего пятьдесят лет. Это была совсем недавняя наша история, которую я хорошо знал. И работа была мне знакома: летай и сбивай противника. Это я умел. Так что приспособиться там мне труда не представляло. Хотя, что греха таить, без ошибок тоже не обошлось.

— Андрей, — неожиданно говорит Анатолий, — есть у тебя сейчас возможность — показать мне, как ты работал в сорок первом году? Наташа мне об этом рассказывала, но…

— Лучше один раз увидеть, — улыбаюсь я. — Хорошо. Что именно ты хотел бы увидеть? Учти, я работал там полгода.

— Самое начало, я имею в виду начало войны. Ну и…

— Понимаю.

Я настраиваю компьютер. На мониторе появляется аэродром. В небольших просеках замаскированы «Яки». Вдоль ночной стоянки ходит летчик. «Это я, Андрей Злобин», — поясняю я. Летчик часто останавливается возле своего истребителя и посматривает то на запад, то на штабную палатку, где возле рации сидит дежурный офицер, то на часы.

— Ночь на двадцать второе июня, — снова поясняю я. — А у вас когда началась война?

— Тоже двадцать второго июня, — отвечает Анатолий, Не отрывая от монитора напряженного взгляда.

А там уже прозвучал сигнал тревоги. Летчики выбегают из палаток. Злобин выбивает из-под шасси колодки, открывает фонарь и бежит в палатку за шлемофоном и парашютом. Я прокручиваю немного вперед. На мониторе видно, как пара за парой взлетают «Яки». «Первый боевой вылет», — комментирую я. Колонна «Дорнье» и «Хейнкелей». Наша атака. Заход, второй, третий… Пятная утреннее небо дымными следами, падают на землю самолеты. К сожалению, не только немецкие. В небе расцветают купола парашютов. Уцелевшие фашисты освобождаются от бомбового груза и удирают. Но с запада накатывают все новые и новые волны двухмоторных машин с крестами на плоскостях. Нам на смену приходит другой полк нашей дивизии, а мы возвращаемся на свой аэродром. Первый боевой вылет завершен.

— У нас так же было, — говорит Анатолий.

— А вот в моей Фазе, к сожалению, было далеко не так. В первые же часы около половины самолетов было уничтожено прямо на аэродромах, и такой отпор организовать было просто нечем. Да и в этой Фазе не все вышло благополучно. Мы стояли неподалеку от Минска, и у нас было время организованно подняться и встретить противника. А тем, кто стоял у самой границы, пришлось гораздо хуже.

Дальше я показываю сцены боев над Волковысском, где мы прикрывали коридор для выхода из окружения двух армий. Показываю бой над Птичью, где мы с Сергеем Николаевым вышли вдвоем против двадцати четырех Bf-110. Показываю, как вся авиация фронта штурмовала немецкую авиабазу под Белыничами. В небе темно от самолетов: наших и немецких. Мы отсекаем «мессеры». Но плотный, многоярусный зенитный огонь не дает прорваться к цели нашим штурмовикам и бомбардировщикам, мешает им работать прицельно. Потери страшные, но волна за волной идет на Белыничи все, что могло собрать командование фронта: от «Су-2» до «ТБ-3».

Новый налет на Белыничи через два дня. Мы ведем бой с «мессерами», а дивизия штурмовиков атакует разведанные позиции зенитчиков. Снова переживаю я страшную гибель генерала Колышкина, отца моей Ольги. Он вел в атаку головную группу штурмовиков, и его самолет взорвался от прямого попадания зенитного снаряда. Но смерть его не была напрасной. С базой в Белыничах было покончено.

Прокручиваю события дальше. Вот штандартенфюрер Кребс, вылетев из глубокой балки, сбивает заходящего на посадку нашего комэска, майора Волкова. А вот и мы с Сергеем ловим этого Кребса, когда он спустя несколько дней пытается повторить свою атаку из засады на последнюю заходящую на посадку пару.

Не забываю я показать и бараки, заполненные ранеными, Ольгу Колышкину, Гучкина и других хирургов, падающих от изнеможения возле операционных столов.

Наконец я показываю главное событие. Сергей Николаев уходит с разведданными о танковой группе Гудериана, нависшей над флангом нашего фронта. А я связываю боем десятку «мессеров», не давая им обнаружить и преследовать Серегу, вызываю огонь на себя.

Вот удирающий от «ЛаГов» нашей дивизии «Юнкере» освобождается от бомбового груза над поселком, где расположен госпиталь. Пятисоткилограммовая бомба попадает в дом, где развернута операционная. Там в это время работала моя Ольга. А вот и мой последний бой над Рославлем. Горящий «Як», направляемый моей рукой, пикирует прямо на бензохранилище. Взрыв…

— Вот и все, — говорю я. — Очнулся уже в Нуль-Фазе. И первым, кого я там увидел, была она.

Я показываю на Лену, которая с Наташей уже вернулась и, стоя сзади нас, вновь переживает военные действия с участием Андрея Злобина, то есть меня. Анатолий некоторое время молчит, потом спрашивает:

— А когда ты воевал в сорок первом году, ты знал, что в итоге попадешь в эту вашу Нуль-Фазу?

— Нет. Для меня это было полнейшей неожиданностью. Я рассчитывал вернуться в свое время. Лена может рассказать тебе, как я возмущался, когда узнал, что назад мне дорога закрыта, окончательно и бесповоротно.

— Тогда я не пойму… — Анатолий мнется.

— Ты договаривай, не стесняйся, — помогаю я ему. — Толя, а если бы ты попал в такую ситуацию, ты бы действовал иначе? Уверен, что нет. А в моем случае тем более. Ведь я в миру был профессиональным военным, летчиком-истребителем. И попав в сорок первый год, я там работал, исполнял свой долг, так же как и в Афганистане, и в других местах, куда меня забрасывала судьба. Воевать вполсилы невозможно. А что касается последнего эпизода, то здесь, ты сам видел, у меня оставался единственный выход: продать свою жизнь подороже. В такой ситуации и ты поступил бы так же.

Анатолий с сомнением качает головой. Я похлопываю его по плечу и поясняю:

— Ты думаешь, это подвиг, героизм, и на такое способен не каждый? Нет, Толя. Скажу больше: подавляющее большинство поступков, которые потом называют героическими, подвигами, совершаются именно так. У человека просто не остается выбора. Представь себя в кабине горящего самолета. Тянуть до своих — сгоришь заживо. Выбрасываться нельзя, внизу враг. Да и не на чем выбрасываться, парашют уже сгорел. Что делать? Заживо гореть не хочется. Я тогда решил спикировать до земли и прекратить эту пытку. Как раз в это время я обнаружил бензохранилище и довернул самолет на него. Погибать, так с музыкой. Вот и весь героизм.

— Да, музыка получилась громкая, — соглашается Анатолий и тут же возражает: — Допустим, что это действительно от безысходности. Согласен. А когда вы вдвоем атаковали двадцать четыре «мессера», это что было? А когда ты остался один против десяти, чтобы товарищ доставил разведку? Это — не подвиг?

— Неудачные примеры, Толя. Первый случай был не подвигом, а глупостью. Мы с Сергеем сунулись на них очертя голову, в азарте боя, не подумав. Так мне потом комэск перед строем и сказал: «Ходят в лоб на двухмоторные пушечные „мессершмиты“ только самоубийцы. Уж кто-кто, а ты, Злобин, должен воевать грамотней!» И я с ним полностью согласен. Так воюют только дураки, которым жизнь надоела. Мы с Сергеем просто не потрудились поискать другое решение, погорячились. Ну а второй случай — это особая статья. Ведь я и попал в сорок первый год только для того, чтобы сделать это. Я знал, что мне предстоит, и готовился к этому. Все обдумал, все рассчитал…

— Да разве в таком воздушном бою можно что-то рассчитать и обдумать? — возражает Анатолий.

— Ну, я не так выразился, — соглашаюсь я. — Но я готовился к этому полгода, из них пять месяцев на войне. Учти, что к тому времени я уже был асом, одним из лучших на фронте. А самое трудное заключалось знаешь в чем? Не выдержать бой с десятью «мессерами». Это было, конечно, не просто, но выполнимо. Труднее всего было убедить Сергея не ввязываться в бой, а уйти и оставить меня одного.

— Возможно, — говорит Анатолий и просит: — Покажи еще раз этот бой.

Я снова вызываю картинку. Вьются хищные тела «Мессершмитов», все воздушное пространство пронизано огненными трассами. А между смертельными струями огня кружится, лавирует, просачивается краснозвездный «Як». Я смотрю на это и спрашиваю себя: а смогу ли я сейчас повторить такое? А на мониторе «Як» не только уходит из-под огня, но и сам атакует. Вот загорается один «мессер», вот — второй.

— Им даже не надо крестов на могилы, — тихо говорит сзади Лена, — сойдут и на крыльях кресты.

Анатолий с удивлением оборачивается на мгновение и снова прилипает к монитору. А там мой «Як» уже получил смертельный удар. Но и раненый, он поражает еще одного противника, а потом садится на брюхо между траншеями с нашей пехотой.

— Что бы ты, Андрей, ни говорил, но, чтобы проделать такое, мало быть просто асом.

— Мы — летчики, — многозначительно отвечаю я. Лена смеется. Анатолий недоуменно смотрит на нее и снова спрашивает:

— А тебе еще приходилось работать по своей, так сказать, гражданской специальности?

— Не без этого. Раза три, так, Лена? — Моя подруга кивает в подтверждение. — Когда я только-только кончил курс обучения и защитил степень бакалавра, то сразу получил первое задание. Надо было предотвратить падение на химический завод опытного сверхскоростного самолета. Взрыв и пожар могли вызвать глобальную экологическую катастрофу. Я тогда вытащил потерявшую управление машину из пике в двадцати-тридцати метрах от земли…

— В шестнадцати, если быть точным, — поправляет Лена.

— Ну, пусть в шестнадцати. Моя первая, самостоятельно разработанная операция была направлена на предотвращение атомной бомбардировки Берлина. Я выступил в роли летчика люфтваффе. Мы с Леной атаковали над Северным морем американскую «суперкрепость» и сбили ее.

— С Леной?! — удивляется Анатолий.

— А что? — спокойно заявляет Лена. — Что в этом такого? Я все-таки хроноагент, а не саксофонист. Конечно, в искусстве воздушного боя мне до Андрея очень и очень далеко, но, по крайней мере, я половину стволов той «суперкрепости» на себя отвлекла. Но вы бы видели, как Андрей разделал эту колымагу! Мне даже страшно стало.

— Она просто скромничает. Знаешь, а ведь именно она, пока я разделывался с хвостовым стрелком, подожгла мотор у «суперкрепости». И это с предельной дистанции! Но кончилось все тем, что мы с пустыми магазинами и на последних литрах бензина встретились с советскими истребителями. Лену они сбили, а меня посадили на свой аэродром.

— А знаете, кто одержал над нами победу? — спрашивает Лена. — В жизни не догадаетесь. Сам Андрей Злобин, собственной персоной. Командир полка, полковник и дважды Герой!

— Но ведь он погиб! — удивляется Анатолий.

— Правильно, — говорю. — Погиб в той Фазе, где в его образе действовал я, то есть Андрей Коршунов. А в другой Фазе он выжил. А может быть, это была гармоника той самой Фазы.

— Гармоника? Что это такое?

— Будешь учить хронофизику, узнаешь и это. А пока поясню кратко. Во время войн и стихийных бедствий огромную роль играет элемент случайности. Хроночастоты Фаз при этом колеблются вокруг своего стабильного положения. Мы говорим: «вибрируют». Эти вибрации порождают множество гармоник. Некоторые из них затухают, а некоторые дают начало самостоятельной Фазе. Немец, который стрелял в Злобина над Рославлем, мог промахнуться, его самого могли сбить за секунду до этого. Сам Злобин мог открыть фонарь и расстегнуть ремни, и его могло взрывом выбросить из кабины и откинуть на безопасное расстояние. Что, кстати, и имело место в этой гармонике.

Анатолий задумчиво покачивает головой, минуты две осмысливает услышанное, затем машет рукой:

— Нет, в этом с разгону не разобраться. Потом, может быть, и пойму…

— Поймешь. Куда ты денешься? — смеюсь я.

— Ты говорил, что тебе пришлось трижды работать по гражданской специальности. А третий случай?

— В третий раз я тоже предотвращал ядерную бомбардировку. На этот раз Японии. Как там Магистр сказал? «У тебя, Андре, начинает вырабатываться узкая специализация». Американцы доставили на Гуам две ядерные бомбы. Я участвовал в авиационном налете на их базу и точно знал, в каком ангаре находятся эти бомбы. У меня в руках был японский бомбардировщик «Мицубиси». Штурманом был наш товарищ, Микеле Альбимонте. На подходе к острову нас встретили американские истребители. Один «Мустанг» привязался ко мне. Как выяснилось, его пилотировал не простой американец, а агент ЧВП… Что такое ЧВП, мы тебе объясним позже. Понятно, что это тоже был мастер своего дела. Но мне удалось его переиграть и вывести машину точно на ангар. Миша накрыл его прямым попаданием.

— А теперь он скромничает, — вмешивается Лена. — Удалось переиграть! А как? Ты, Толя, представляешь разницу между «Мустангом» и «Мицубиси»? У него не было никаких шансов. Так он на этой развалюхе выполнил петлю Нестерова! Пилот «Мустанга», кто бы он ни был, обалдел и долгие пятнадцать секунд не мог понять, куда же делся этот «Мицубиси»? Этого Андрею с Микеле вполне хватило.

— Но кончилось все тем, что этот «Мустанг» нас все-таки сбил. Правда, уже после того, как мы уничтожили ангар с ядерными бомбами. Но это он уже помахал кулаками после драки.

— Значит, все-таки он сбил вас? — спрашивает Анатолий.

— А что ты хотел? Против лома нет приема. На «Мицубиси» против «Мустанга» не повоюешь. Но давай пока закроем эту тему. Вам с Наташей я рекомендую насладиться последними часами безмятежной жизни. С завтрашнего утра ее у вас уже не будет. Как французы говорят: если назвался шампиньоном, полезай в ридикюль. Так что наслаждайтесь пока. А мы с Леной займемся подготовкой к занятиям. Ужин в девять вечера, не опаздывайте.

До вечера мы с Леной вплотную занимаемся разработкой и отладкой обучающих программ. Тем не менее Лена находит время о чем-то посекретничать с Наташей. Они полчаса сидят на диване, шепчутся, бросают загадочные взгляды на нас с Анатолием и улыбаются. Я уже знаю, Ленка что-то задумала. Но выяснять и отговаривать бесполезно. Ленка ни за что не скажет, а если я и догадаюсь, то она все равно поступит по-своему.

В половине девятого я бросаю дела и направляюсь к синтезатору. Надо творить обещанные пельмени. С четвертой попытки у меня получается то, что нужно. Записываю фирменное блюдо в память агрегата и творю пару бутылок вина. После этого иду заниматься салатами, на этот раз рукотворными. К девяти вечера на столе уже все готово, кроме пельменей; их я достану из синтезатора в нужном количестве и горячими. Мы с Анатолием сидим за столом и ждем женщин. Они не опаздывают, они лишь слегка задерживаются.

Наконец женщины появляются. Я усмехаюсь, а у Анатолия отвисает нижняя челюсть и стекленеет взгляд. Я прекрасно понимаю его состояние. Примерно так Лена в свое время воспитывала Микеле Альбимонте, когда он прямо из Средних веков попал к нам в Монастырь. Лена в своем любимом вечернем наряде. Если это, конечно, можно назвать нарядом. Узкий лоскуток белых кружев вместо трусиков. Прозрачная накидка из голубоватой, отливающей перламутром ткани. Это что-то вроде пончо, но, в отличие от него, она ничего не скрывает, скорее наоборот. На ногах белые босоножки, оплетающие ноги ремешками до самых колен. Вот и все. Наташа одета точно так же. Только трусики у нее синие, а босоножки красные. И лента, окаймляющая накидку по краям и вокруг шеи, тоже красная, в отличие от белой у Лены.

Анатолий смущенно отводит взгляд в сторону очага и начинает внимательно изучать языки пламени. Я понимаю его. Примерно так же я чувствовал себя, когда Лена заявилась ко мне в таком виде в первый же мой вечер пребывания в Монастыре. Теперь-то я уже привык к такой экзотике, она для меня в порядке вещей. А вот на Анатолия, как свежего человека, это действует ошеломляюще.

А женщины не обращают на его замешательство ни малейшего внимания. Они усаживаются за стол, и пламя очага начинает затейливо играть на их одеяниях. Их накидки то блестят перламутром, то становятся совершенно непрозрачными, то вдруг «исчезают». В этом случае Лена с Наташей предстают перед нами в одних трусиках и босоножках. Это обстоятельство никак не способствует укреплению душевного равновесия Анатолия. Еще немного, и он запаникует. Надо выручать парня. Я усаживаю его так, чтобы «сияние» женских фигур как можно меньше попадало в поле его зрения. При этом замечаю недовольную гримасу своей подруги. Ничего, перебьется. Больно уж она круто взяла. В таких делах, как мне думается, лошадей гнать ни к чему.

Выставляю на стол салаты и разливаю по бокалам вино. Затем достаю из синтезатора четыре порции пельменей. Анатолий принюхивается и с удовольствием крякает. «Слава Времени! Отвлекся», — отмечаю я про себя, а вслух извиняюсь:

— Оно, конечно, к такому столу неплохо бы водочки. Но, увы, сие не в моих силах. Рылом, как говорится, не вышел.

— Это верно, — поддерживает тему Лена. — В Нуль-Фазе водку умел творить только Магистр.

— Почему же? — возражаю я. — Творили ее многие, но настоящая «Столичная» получалась только у него. Матвей Кривонос тоже угощал меня водкой своего изготовления. Но у него всегда выходила из синтезатора только горилка. А у меня и у Андрея не получалось ничего лучше самогона. Однако хватит вспоминать, кто какую водку делал. Самое сомнительное удовольствие — это есть остывшие пельмени.

С затаенной гордостью наблюдаю, с каким нескрываемым аппетитом Наташа и Анатолий отдают должное моему творению. Про Лену я и не говорю. Она у меня гурман. Когда мы переходим к чаю и второй бутылке вина, Лена снимает со стены гитару и протягивает мне:

— Ударь по струнам, яви нам что-нибудь из Высоцкого.

Исполнив три песни, я с удивлением замечаю, что Анатолий и Наташа с творчеством Владимира Семеновича не знакомы. Оказывается, в их Фазе Высоцкий погиб в горах при съемках «Вертикали». Там он известен только тем, что полчаса «стонал, но держал» трех сорвавшихся с ледника альпинистов. А когда они закрепились, он сорвался сам, и перетертый трос не выдержал.

Понятно, что для наших молодых друзей песни Высоцкого — открытие. Правда, Наташа слышала их, когда жила у нас полгода, но она тогда ничем не выдала своего неведения. По их просьбе я пою еще и еще. Но Лена решительно прекращает поэтический вечер, грозящий перейти в ночь.

— Хватит. Высоцкого в исполнении Андрея вы еще не раз услышите, ручаюсь. А сейчас я как врач предписываю вам отдых. Потому как с завтрашнего дня его у вас уже не будет. За это я тоже ручаюсь. С утра вы начнете работать, и в особом режиме. А сейчас идите и набирайтесь сил.

— Боюсь, что первым этапом психологической подготовки ты добилась обратного эффекта, — говорю я, проводив взглядом удаляющихся в свою комнату Наташу и Анатолия. — Я имею в виду, что вряд ли они сейчас будут отдыхать. Больно уж Наташка выглядит эротично и соблазнительно.

— А я?

— Ты — другое дело. Ты у меня всегда выглядишь соблазнительно. Только вот Толю зря сегодня шокировала.

— Не лезь не в свое дело. Психология — это не твоя епархия. Я знаю что делаю.

С этими словами Лена присаживается на диван и тянется к ремешкам босоножек, застегнутым под коленями. Но я останавливаю ее:

— Не снимай. Пусть сегодня у нас будет как в ту, первую, ночь.

— Хорошо, — с улыбкой соглашается Лена и, приподняв накидку, медленно снимает трусики.