Гнев Мегрэ

Глава 2

Розовые корпуса института на набережной Рапе походили скорее на фармацевтическую лабораторию, что ли, чем на старинный морг, расположившийся под огромными башенными часами Дворца правосудия. — За окошком, в светлом кабинете, Мегрэ и Люка увидели какого-то служащего, который тотчас узнал их и сказал с заискивающей улыбкой:

— Я полагаю, вы по поводу того типа с улицы Рондо?

Электрические часы над его головой показывали пять минут одиннадцатого, в окно были видны баржи, пришвартованные к причалам перевалочных складов на другой стороне Сены.

— Здесь уже ожидает один человек, — продолжал служащий, которому явно хотелось поговорить. — Кажется, какой-то родственник.

— Он назвал себя?

— Я спрошу у него фамилию, когда он опознает труп и будет подписывать акт…

Этот служащий имел дело с трупами только номинально, по регистрационным карточкам.

— Где он?

— В зале ожидания… Вам тоже придется запастись терпением, господин комиссар. У доктора Мореля работа в самом разгаре…

Коридор был белый, выложенный светлыми плитками, зал ожидания — тоже светлый, с покрытыми лаком двумя скамьями и стульями, с огромным столом, на котором не хватало только иллюстрированных журналов, чтобы почувствовать себя в приемной зубного врача. Выкрашенные масляной краской стены были голые, и Мегрэ уже успел подумать, какого рода картины или гравюры было бы уместно повесить здесь.

Антонио сидел на одном из стульев, зажав ладонями подбородок, и хотя он и сейчас выглядел красавчиком, лицо его было немного опухшим, как у человека, который недоспал, да и румянец на его щеках поблек.

Когда полицейские вошли, Антонио встал.

— Вы его видели? — спросил он.

— Еще нет.

— Я тоже. Жду уже больше получаса. Удостоверение личности — Эмиля, это точно, мне показали…

— Кто?

— Какой-то инспектор, у него такое смешное имя… Постойте… Морник?.. Борник?..

— Да, Борник…

Мегрэ и Люка переглянулись. Этот Борник из XX округа никогда своего не упустит. В районных комиссариатах их было несколько таких, — и не только инспектора, но и кое-кто из комиссаров, которые упорно соперничали с уголовной полицией, считая делом чести опередить ее.

О том, что труп найден, Мегрэ узнал из донесения, а ведь с той минуты, как это произошло, полицейские из XX округа не сидели без дела. Именно для того, чтобы оградить уголовную полицию от их чрезмерного усердия, Мегрэ уже давно работал над проектом реорганизации всей службы.

— Как вы думаете, доктор еще долго там провозится? Женщины совсем потеряли голову…

— Кто их известил?.. Борник?..

— Еще не было и восьми утра. Они только встали и занимались детьми. Он спросил: «Кто из вас Марина Буле?» Потом протянул моей сестре удостоверение личности… «Это удостоверение вашего мужа? Вы узнаете его на фотографии? Когда вы видели его в последний раз?» Представляете себе эту сцену? Ада тут же позвонила мне домой. Я спал. У меня не было времени не только позавтракать, но даже выпить чашку кофе. Через несколько минут я уже приехал на улицу Виктор-Массе, и, честное слово, инспектор словно бы подозревал меня… «Кто вы такой?» — «Шурин…» — «Этой дамы?» — «Нет, естественно. Ее мужа…» — Антонио с трудом сдерживал негодование. — Мне пришлось долго спорить, прежде чем я добился разрешения опознать труп вместо сестры. Да еще она упрямо твердила, что пойдет вместе со мной. Но я подумал, не надо ей идти, и заставил остаться дома…

Он нервно закурил.

— Инспектор не сопровождал вас сюда?

— Нет. Похоже, у него было другое дело. Он сказал мне, что здешний служащий даст мне заполнить и подписать бумагу…

Помолчав немного, он добавил:

— Как видите, я имел повод для беспокойства. А ведь позавчера вы слушали меня с таким видом, будто не верили мне… Улица Рондо, где это?

— У кладбища Пер-Лашез…

— Я тех мест не знаю. Что это за квартал?

Дверь открылась. Доктор Морель в белом халате, в шапочке и с болтающейся под подбородком марлевой маской поискал глазами комиссара.

— Меня предупредили, что вы ждете меня, Мегрэ… Хотите пройти?..

Он провел их в зал, свет туда проникал только сквозь матовые стекла, вдоль стен тянулись металлические ящики, словно в какой-нибудь канцелярии, с той лишь разницей, что были они необычно велики. Труп, накрытый простыней, лежал на столе-каталке.

— Пусть лучше сначала опознает его шурин, — сказал комиссар.

Привычным движением руки с лица покойного была приподнята простыня. Оно заросло рыжеватой, как и его волосы, щетиной длиною почти в сантиметр. Кожа была синеватая, на левой щеке явственно выступал шрам, о котором Антонио рассказал комиссару в «Дофине».

Тело под простыней казалось совсем маленьким и худым.

— Это точно он?

— Да, он, точно…

Чувствуя, что итальянца мутит, Мегрэ отослал его вместе с Люка в контору — выполнить формальности.

— Можно убрать? — спросил доктор, делая знак служителю в сером халате, который уже выдвинул один из ящиков. — Вы пройдете со мной, Мегрэ?

Они вошли в кабинет, в углу которого находился умывальник, и доктор, не прерывая разговора, тщательно вымыл руки, лицо, снял белый халат и стал похож на обычного человека.

— Я полагаю, до моего официального заключения вы хотите услышать от меня предварительное суждение?.. Еще необходимо, как обычно, сделать кое-какие анализы, на это уйдет несколько дней… Единственное, что я могу сказать вам сейчас, — на теле нет следов ранений… Покойный был удушен или, если точнее…

Морель колебался, словно он сам был не совсем уверен в своих предположениях.

— Это ведь пока приватно, правда?.. В официальном заключении я не буду столь категоричен… Если бы мне пришлось воссоздавать картину убийства исходя из того, что покойного удушили, я сказал бы так: на него напали сзади, обхватили рукой его шею и резким движением сдавили с такой силой, что даже сломали один из шейных позвонков. Короче говоря — смертельный удар…

— Он стоял?

— Стоял или в крайнем случае сидел… Я думаю, скорее стоял и не ожидал нападения… Это не было борьбой в прямом смысле слова… Он не защищался… Я тщательно обследовал его ногти и не обнаружил под ними ни шерстинки, а они были бы, если б он хватался за одежду напавшего, не обнаружил ни крови, ни волосков… На его руках нет ни единой царапины… Кто он?

— Владелец ночных заведений… Что вы думаете относительно даты его смерти?

— С тех пор, как этот человек умер, прошло по меньшей мере двое суток, но не более трех, и, опять же пока приватно, без ручательства, добавлю еще одну деталь: по моему мнению, сначала труп прятали в каком-то помещении… Сегодня вечером вы получите предварительное заключение…

Вошел Люка.

— Он подписал акт… Что с ним делать?.. Я пошлю его на улицу Виктор-Массе?

Мегрэ знаком показал, что не возражает, потому что ему еще нужно было осмотреть одежду Эмиля и содержимое его карманов. Позднее, сегодня же, это сделают еще раз, но уже в лаборатории, на более научной основе.

Одежда и вещи покойного находились в другой комнате — кучкой лежали на столе. Темно-синий костюм был абсолютно целый, даже не очень запыленный. Без малейших следов крови. И помят лишь слегка. Черные ботинки сияли, как у человека, который только что вышел из дому, но на коже виднелись две свежие царапины.

Мегрэ мог бы держать пари, что преступление было совершено не на улице, а в помещении и что от тела избавились, подкинув его на улицу Рондо, только сегодня на рассвете.

Откуда его привезли? Для этого почти наверняка воспользовались машиной. По тротуару его не волокли.

Содержимое карманов в какой-то мере разочаровывало. Эмиль Буле курил? Что-то непохоже. Во всяком случае, не было ни трубки, ни сигарет, ни зажигалки, ни спичек. И ни крошки табаку, а ведь его всегда находят в глубине карманов курильщиков.

Золотые часы. В бумажнике пять купюр по сто новых франков, три купюры по пятьдесят. Небрежно сунутые десятифранковые купюры в одном из карманов, в другом — горстка монет.

Связка ключей, перочинный нож, смятый носовой платок и еще один, аккуратно сложенный, в наружном кармашке. Маленькая коробочка с аспирином и мятными конфетами.

Люка, опорожняя бумажник, вдруг воскликнул:

— Ну вот! Моя повестка…

Повестка, по которой Эмилю Буле было бы весьма трудно явиться!

— Я думал, что он обычно носил с собой автоматический пистолет, — пробормотал Мегрэ.

Оружия среди разложенных на столе вещей не оказалось, но была чековая книжка, которую комиссар перелистал. Почти новая. Из нее вырвали всего три чека. Единственным значительным по сумме был чек на пятьсот тысяч старых франков с пометкой «для меня лично».

На чеке стояла дата — 22 мая, и Люка сразу же отметил:

— Это как раз тот самый день, когда я послал ему второй вызов на набережную Орфевр. А в первый раз я допрашивал его восемнадцатого, на следующий день после смерти Мазотти.

— Позвони-ка в лабораторию, пусть они придут за вещами и исследуют их…

Спустя несколько минут Мегрэ и Люка сели в черную машину, которую с благоразумной неторопливостью повел Люка.

— Куда едем, патрон?

— Сначала на улицу Рондо… Я хочу осмотреть место, где его нашли…

Залитая солнцем улочка не казалась мрачной, несмотря на близость кладбища и железной дороги. Издали они увидели нескольких зевак, которых удерживали на расстоянии двое полицейских, кумушек в окнах, играющих детей. Когда машина остановилась, к Мегрэ поспешил инспектор Борник и с напускной скромностью доложил:

— Я ждал вас, господин комиссар. Предполагал, что вы приедете, и позаботился…

Полицейские отошли в сторону, давая возможность увидеть на сером тротуаре нарисованные мелом очертания тела.

— Кто его обнаружил?

— Один рабочий-газовщик, он начинает работу в пять утра и живет в этом доме… Вон там, видите, в окне на третьем этаже его жена… Я, конечно, снял с него свидетельские показания… Я как раз дежурил ночью…

Поскольку вокруг толпились зеваки, момент для упреков был неподходящий…

— Скажите, Борник, у вас не создалось впечатления, что тело выбросили из машины или как-то иначе положили на тротуар?

— Конечно, его кто-то положил…

— Он лежал на спине?

— На животе… Поначалу можно было подумать, что какой-нибудь пьянчужка дрыхнет после попойки… А вот запаха алкоголя… Уж по части запаха я, скажу вам…

— Я полагаю, вы опросили жильцов?

— Всех, кто был дома… Главным образом женщин и стариков, мужчины-то ушли на работу…

— И никто ничего не видел и не слышал?

— Кроме одной старухи, она живет наверху, на шестом этаже, и, кажется, страдает бессонницей. Правда, консьержка уверяет, что она уже малость выжила из ума… Так вот, эта старуха клянется, будто в половине четвертого утра она услыхала шум машины… А машины в этом конце улицы проезжают не часто, она ведь кончается тупиком…

— А голосов она не слышала?

— Нет. Слышала только, как открылась дверца, потом шаги, потом стук захлопываемой дверцы…

— Она не выглянула в окно?

— Старуха едва ноги переставляет. Перво-наперво она подумала, что в доме кто-то болен и вызвали «Скорую помощь»… Она прислушивалась, ждала, когда хлопнет дверь подъезда, но машина почти сразу же развернулась и уехала…

И инспектор Борник добавил с видом человека, который знает свое дело:

— Я еще заеду сюда в полдень и вечером, когда мужчины вернутся с работы…

— Из прокуратуры приезжали?

— Да, прямо спозаранку… Но долго здесь не задержались… Так, для проформы…

Мегрэ и Люка под взглядами зевак сели в свою машину.

— На улицу Виктор-Массе…

На тележках зеленщиков, между которыми сновали домашние хозяйки, высились горы черешни и даже персиков. Париж в это утро выглядел очень оживленным, большинство прохожих шли по теневой стороне улицы, а не по той, которую нещадно палило солнце.

На улице Нотр-Дам-де-Лоретт они увидели желтый фасад кабаре «Сен-Троп», вход в которое был закрыт решеткой, а слева от него, в витрине, красовались на фотографиях полуобнаженные женщины.

На улице Виктор-Массе почти такая же витрина была на более широком фасаде «Голубого экспресса». Люка проехал чуть дальше и остановился перед солидным жилым домом. Дом был из серого камня, довольно богатый, и две медные дощечки извещали: одна — о том, что здесь живет доктор, другая — что здесь находится Общество по продаже недвижимого имущества.

— Вы к кому? — не очень любезно спросила консьержка, открывая застекленную дверь своей каморки.

— Мадам Буле…

— Четвертый этаж, налево, но…

Оглядев их, она спохватилась:

— Вы из полиции?.. Тогда можете подняться… Бедные женщины, должно быть, в таком состоянии…

Почти бесшумный лифт, красный ковер на лестнице, освещенной лучше, чем в большинстве домов Парижа. На четвертом этаже за дверью можно было различить голоса. Мегрэ нажал кнопку звонка, голоса стихли, послышались приближающиеся шаги, и в проеме двери появился Антонио. Он был без пиджака, в руке держал бутерброд.

— Входите… Не обращайте внимания на беспорядок…

Из спальни доносился плач ребенка. Маленький мальчик уцепился за платье довольно полной молодой женщины; она еще не успела причесаться, и ее черные волосы ниспадали на спину.

— Моя сестра Марина…

Как и следовало ожидать, у нее были покрасневшие глаза, и она казалась немного не в себе.

— Пройдите…

Она провела их в гостиную, где тоже царил беспорядок: на ковре валялась опрокинутая деревянная лошадка, на столе стояли немытые чашки и стаканы. Женщина постарше, еще более полная, одетая в халат небесно-голубого цвета, вышла из другой двери и с подозрением разглядывала пришедших.

— Моя мать… — представил Антонио. — Она почти не говорит по-французски… Видно, никогда уже не научится…

Квартира выглядела просторной, удобной, но обставлена была той непритязательной мебелью, что продается в универсальных магазинах.

— А где ваша младшая сестра? — поинтересовался Мегрэ, оглядываясь.

— С малышкой… Она сейчас придет…

— Как вы все это объясняете, господин комиссар? — спросила Марина; акцент у нее был меньше, чем у брата.

Ей было восемнадцать или девятнадцать лет, когда Буле встретил ее. Сейчас ей двадцать пять или двадцать шесть, и она еще очень красива — матовая кожа, темные глаза. Сохранила ли она свое кокетство? При таких обстоятельствах судить об этом трудно, но комиссар мог бы поспорить, что она уже не заботилась ни о фигуре, ни о нарядах, просто счастливо жила в окружении своей матери, своей сестры, своих детей и мужа, и ничто в мире больше не волновало ее.

Едва войдя в квартиру, Мегрэ потянул носом и почувствовал запах, который витал здесь и который напоминал ему запах итальянских ресторанов.

Антонио явно держался как глава семьи. Не был ли он им в какой-то степени еще при жизни Эмиля Буле?

Не у него ли бывший помощник метрдотеля должен был просить руки Марины?

Все еще держа бутерброд в руке, Антонио спросил:

— Вы что-нибудь выяснили?

— Я хотел бы знать, когда во вторник вечером ваш зять ушел из дома и был ли у него с собой пистолет?

Антонио посмотрел на сестру, та, поколебавшись минуту, торопливо прошла в другую комнату. Дверь осталась открытой, и через нее можно было увидеть столовую, Марина пересекла ее и вошла в спальню. Там она открыла ящик комода и вернулась с темным предметом в руке.

Это был пистолет, она держала его осторожно, как человек, который боится оружия.

— Он лежал на своем месте, — сказала Марина.

— Ваш муж не всегда носил его при себе?

— Нет, не всегда… В последнее время — нет…

Антонио вмешался:

— После смерти Мазотти и отъезда его банды на юг у Эмиля отпала необходимость носить оружие…

Это было показательно. Значит, выходя из дома во вторник вечером, Эмиль Буле не ожидал никакой опасной или неприятной встречи.

— В котором часу он вас покинул, мадам?

— Без нескольких минут девять, это его обычное время… Мы пообедали в восемь часов. Перед уходом он, как всегда, зашел поцеловать детей, они уже лежали в кроватках…

— Он не показался вам озабоченным?

Она силилась припомнить. У нее были очень красивые глаза, и в другое время они, должно быть, искрились лаской и весельем.

— Нет, не думаю… Вы знаете, Эмиль был сдержан, и тем, кто не знал его близко, он, верно, представлялся человеком замкнутым…

Две слезинки блеснули у нее на ресницах.

— По натуре он был очень добрый, очень чуткий…

Она повернулась к матери, которая слушала разговор, скрестив руки на животе, сказала ей несколько слов по-итальянски, и та в знак согласия закивала головой.

— Я знаю, что думают о владельцах ночных заведений… Их представляют себе своего рода гангстерами, да и правда, среди них есть такие…

Она утерла глаза и взглянула на брата, как бы спрашивая у него разрешения продолжить.

— А он скорее был робкий… Но только, пожалуй, не в делах. Его окружало столько женщин, с которыми он мог бы делать все, что ему заблагорассудится, но он не в пример большинству своих коллег считал их служащими и, даже если оставался с кем-нибудь из них наедине, вел себя уважительно… Я это прекрасно знаю, ведь прежде чем стать его женой, я тоже служила у него. Верите ли, нет, но он несколько недель обхаживал меня, словно юноша… Пока шло представление, он иногда разговаривал со мной, расспрашивал, где я родилась, где жила моя семья, в Париже ли живет моя мать, есть ли у меня братья и сестры… И только… Но ни разу за все время не коснулся меня… Даже ни разу не предложил проводить…

Антонио согласно кивал головой, всем своим видом показывая, что он никогда не допустил бы иного отношения.

— Конечно, — продолжала Марина, — он знал, что такое итальянки, ведь в «Лотосе» среди персонала всегда можно было найти двух или трех моих соотечественниц… Однажды вечером он спросил меня, нельзя ли ему встретиться с моим братом…

— Он был порядочный человек… — подтвердил Антонио.

Мать, по всей вероятности, все же понимала по-французски и время от времени открывала рот, чтобы вступить в разговор, но, не найдя нужных слов, продолжала молчать.

Вошла молодая девушка, одетая во все черное, уже причесанная и подкрашенная. Это была Ада. С виду лет двадцати двух, не старше, она, судя по всему, была вылитой копией своей сестры, когда та пребывала в ее возрасте. Ада с любопытством оглядела пришедших и сказала Марине:

— Наконец-то она уснула… — Потом обратилась к Мегрэ и Люка:

— Не угодно ли вам присесть?

— Насколько я знаю, мадемуазель, вы служили секретарем у вашего зятя?

У нее тоже чувствовался акцент, но едва заметный, как раз такой, чтобы придавать ей еще больше очарования…

— Это слишком громко сказано… Эмиль сам вел все свои дела… Они не требовали много писанины…

— У него был кабинет?

— Да, это называли кабинетом… Крохотная комнатка на антресолях над «Лотосом»…

— В котором часу он приходил туда?

— Обычно он спал до полудня и завтракал вместе с нами… К трем мы вместе отправлялись на улицу Пигаль…

Мегрэ переводил взгляд с одной сестры на другую, стараясь угадать, не возникало ли у Марины хоть немного чувства ревности к младшей сестре. Но во взгляде молодой женщины он не нашел и намека на это…

Насколько он мог судить, еще три дня назад Марина была женщиной вполне довольной своей судьбой, довольной тем, что она весьма беззаботно живет вместе с матерью и детьми в квартире на улице Виктор-Массе, и, наверно, если бы ее муж не умер, у нее было бы еще много детей…

Очень непохожая на нее по характеру, более подтянутая, более энергичная, Ада продолжала:

— Его всегда кто-нибудь ждал — артисты, музыканты, метрдотель или бармен того или другого кабаре… Не говоря уже о поставщиках вин и шампанского…

— Чем занимался Эмиль Буле в день своего исчезновения?

— Подождите… Это был вторник, так ведь?.. Мы спустились в зал, чтобы посмотреть одну испанскую танцовщицу, которую он ангажировал… Потом он принял представителя фирмы по кондиционерным установкам… Он намеревался установить кондиционеры во всех четырех кабаре… В «Лотосе» было особенно плохо с вентиляцией…

Мегрэ вспомнил, что видел среди вещей покойного какой-то каталог.

— Кто вел его финансовые дела?

— Что вы имеете в виду?

— Кто платил по накладным, персоналу?

— Счетовод, разумеется.

— Его кабинет там же, над «Лотосом»?

— Да, маленькая комнатка, что выходит во двор… Он пожилой человек, беспрестанно брюзжит и каждый раз, когда ему нужно платить деньги, страдает так, словно выкладывает их из своего кармана… Его фамилия Резон… Мсье Резон, как его зовут все, потому что, если к нему обратиться, не прибавив «мсье»…

— Он сейчас на площади Пигаль?

— Несомненно. Он единственный работает по утрам, ведь по вечерам и ночью ему там делать нечего…

Мать вышла из комнаты и вскоре вернулась с оплетенной бутылью кьянти и бокалами.

— По-видимому, в каждом кабаре есть свой управляющий?

Ада покачала головой.

— Нет. Совсем не так. Антонио управляет «Пари-Стрип» потому, что оно находится в другом квартале, там и публика иная и стиль иной… Вы понимаете, что я имею в виду?.. Кроме того, Антонио член нашей семьи… Три других кабаре расположены почти дверь в дверь… В течение вечера некоторые артисты переходят из одного в другое… Эмиль тоже ходил туда-сюда, как челнок, и следил за всем… Иногда часа в три утра из «Лотоса» в «Голубой экспресс», например, посылали ящики с шампанским или бутылки виски… Если в одном из кабаре было полно гостей и персонал не успевал обслуживать, Эмиль направлял кого-нибудь на подмогу из другого, где народу было поменьше…

— Иными словами, Эмиль Буле лично управлял тремя кабаре на Монмартре?

— На деле — да… Хотя в каждом был метрдотель, ответственный за…

— Мсье Резон занимался счетами и бумагами?

— Этого вполне достаточно…

— А вы?

— Я сопровождала зятя и брала все на заметку… Заказать то-то и то-то… Встретиться с таким-то поставщиком или таким-то антрепренером… Позвонить какой-нибудь артистке, которая выступает в другом месте, и попытаться ангажировать ее…

— По вечерам вы его тоже сопровождали?

— Только часть вечера.

— До которого часа обычно?

— До десяти или одиннадцати… Самое муторное — это подготовить все к девяти часам… Ведь всегда кого-нибудь не окажется на месте — или официанта, или музыканта, или танцовщицы… А то не привезут вовремя шампанское, юбки для танцовщиц…

Мегрэ задумчиво проговорил:

— Я начинаю представлять себе… Вы были с ним во вторник вечером?

— Как и каждый день…

Он снова взглянул на Марину и снова не обнаружил на ее лице и следа ревности.

— В котором часу вы расстались с вашим зятем?

— В половине одиннадцатого…

— Где вы тогда находились?

— В «Лотосе»… «Лотос» — как бы наш центр… А до этого мы побывали уже в «Голубом экспрессе» и в «Сен-Троп»…

— Вы не заметили ничего необычного?

— Ничего. Разве только подумала, что скоро пойдет дождь…

— Дождь был?

— Чуть поморосило, как раз когда я выходила из «Лотоса». Микей предложил мне взять зонтик, но я подождала, и через пять минут дождь кончился…

— Вы записывали деловые встречи Буле?

— При необходимости я напоминала ему о них. Но не часто, потому что он все помнил сам… Он был человек спокойный, рассудительный и относился к своим делам очень серьезно…

— Он ни с кем не должен был встретиться в тот вечер?

— Насколько мне известно, нет…

— А вы знали бы об этом?

— Наверное… Я не хочу преувеличивать свою роль… Например, он не обсуждал со мною ни своих дел, ни своих планов… Но вел разговоры при мне… Когда он принимал посетителей, я почти всегда присутствовала… Не помню случая, чтобы он попросил меня выйти… Иногда он говорил мне, к примеру: «Нужно сменить обивку в „Голубом экспрессе“…» Я брала это на заметку и назавтра днем напоминала ему…

— Как он реагировал на смерть Мазотти?

— Меня тогда не было. Он скорее всего узнал об этом ночью, как и весь Монмартр, ведь такие новости распространяются быстро.

— А на следующий день, когда проснулся?

— Сразу же попросил газеты… Я сходила за ними на угол…

— Обычно он читал газеты?

— Мельком — утреннюю, так же — вечернюю…

— Он играл на скачках?

— Никогда… Ни на скачках, ни в карты, ни в другие азартные игры…

— Он говорил с вами о смерти Мазотти?

— Сказал, что его, вероятно, вызовут в полицию, и попросил меня позвонить метрдотелю «Лотоса» и узнать, может быть, уже приходили оттуда…

Мегрэ повернулся к Люка, и тот понял его немой вопрос.

— Там были два инспектора из девятого округа, — сказал он.

— Буле выглядел встревоженным?

— Он боялся дурной молвы…

Теперь настала очередь Антонио вступить в разговор:

— Он всегда очень дорожил своим добрым именем… И мне тоже часто напоминал, что надо блюсти репутацию заведения… «Ведь если мы зарабатываем на жизнь, демонстрируя обнаженных женщин, — говорил он, — это не значит, что мы гангстеры… Я честный коммерсант и хочу, чтобы все это знали…»

— Верно… То же самое слышала от него и я… Не хотите ли выпить, господин комиссар?

И хотя у Мегрэ не было ни малейшего желания пить кьянти в половине двенадцатого утра, он все же пригубил.

— У него были друзья?

Ада посмотрела вокруг, как если бы это определяло ее ответ:

— Он не нуждался в друзьях… Вся его жизнь протекала здесь…

— Он говорил по-итальянски?

— По-итальянски, по-английски, немного по-испански… Он выучил языки, когда работал в Трансатлантической компании, потом в Соединенных Штатах…

— Вспоминал ли он о своей первой жене?

Никакого смущения у Марины, однако ответила сестра:

— Он каждый год ездил на могилу, а портрет ее висит в спальне…

— Еще один вопрос, мадемуазель Ада… Когда он умер, в его кармане обнаружили чековую книжку… Вы в курсе дела?

— Да… Он всегда носил ее с собой, но пользовался довольно редко. Большие платежи делал мсье Резон… Эмиль всегда имел при себе пачку денег… Это необходимо в его ремесле…

— Вашего зятя вызвали в Уголовную полицию восемнадцатого мая…

— Да, я помню…

— Вы сопровождали его туда?

— До входа… Я подождала его на улице…

— Вы приехали на такси?

— Он не любил такси, а частные машины тем более. Мы приехали на метро…

— Затем он получил вызов на двадцать третье мая…

— Да, я знаю… Это его беспокоило…

— Опять же из-за огласки?

— Да…

— Итак, двадцать второго мая он снял со счета в банке довольно крупную сумму — полмиллиона старых франков… Вам было известно это?

— Нет.

— Вы не имели касательства к его чековой книжке?

Она помотала головой.

— Он всегда держал ее при себе?

— Да нет… Это была его личная чековая книжка, и мне никогда и в голову не приходила мысль заглянуть в нее… Но он не прятал ее, оставлял на комоде в своей спальне…

— А раньше он снимал со счета в банке крупные суммы?

— Не думаю… В этом не было необходимости… Когда ему требовались деньги, он брал их в кассе «Лотоса» или какого-нибудь другого кабаре и оставлял записку…

— У вас нет предположений, для чего ему понадобились такие деньги?

— Никаких…

— Не могли бы вы как-нибудь выяснить это?

— Попробую… Спрошу у мсье Резона… Просмотрю корреспонденцию…

— Будьте настолько любезны, займитесь этим сегодня же и, если что-нибудь обнаружите, тотчас позвоните мне…

На лестничной площадке Антонио, несколько смущенный, спросил:

— Что нам делать с кабаре?

И так как Мегрэ смотрел на него, не понимая, уточнил:

— Открывать?..

— Лично я не вижу никакой причины, чтобы… Но думаю, этот вопрос должна решить ваша сестра…

— Если будет закрыто, пойдут слухи…

Подъехал лифт, Мегрэ и Люка вошли в него, оставив итальянца в растерянности.