На улице Мегрэ, щуря глаза от солнца, раскурил трубку и только хотел сказать что-то Люка, как его внимание привлекла характерная для Монмартра сценка. Неподалеку от «Голубого экспресса» с погашенной неоновой вывеской и закрытыми ставнями, как раз напротив дома Буле, из маленькой гостиницы торопливо вышла молодая женщина в черном вечернем платье и гипюровой шали, наброшенной на обнаженные плечи. В свете дня бросалось в глаза, что волосы у нее давно не крашены и она не удосужилась даже наложить косметику.
Она была высокая и худая, типичная герл из мюзик-холла. Перебежав на своих слишком высоких каблуках улицу, женщина вошла в маленькое бистро, где, верно, намеревалась выпить кофе с рогаликами.
Почти сразу же вслед за нею из гостиницы вышла другая личность — нордического типа мужчина лет сорока-пятидесяти, из числа деловых людей; бросив по сторонам взгляд, он направился к перекрестку, чтобы взять такси.
Мегрэ машинально поднял голову к окнам четвертого этажа дома, откуда они вышли, к квартире, где три женщины с двумя детьми создали свою маленькую Италию.
— Четверть двенадцатого… Я бы не прочь навестить мсье Резона в его кабинете. А ты за это время можешь порасспросить кое-кого в квартале, особенно в лавках у мясника, в молочной и других…
— Где я вас найду, патрон?
— Может, у Джо?
Бар, где убили Мазотти. У Мегрэ не было определенного плана действий. Ни единой мысли. Он немного напоминал охотничью собаку, которая мечется в поисках следа. И в глубине души ему даже хотелось окунуться в атмосферу Монмартра, где он не бывал так давно.
Он завернул за угол на улицу Пигаль, остановился у решетки, закрывающей вход в «Лотос», и поискал кнопку несуществующего звонка. Дверь за решеткой была заперта. Совсем рядом находилось еще одно кабаре, судя по всему, поменьше и довольно невзрачное, с выкрашенным в пронзительный сиреневый цвет фасадом, затем узкая витрина бельевой лавочки, на которой красовались экстравагантные трусики и бюстгальтеры.
Он наугад вошел в подъезд жилого дома, отыскал в каморке ворчливую консьержку.
— «Лотос»?
— Разве вы не видели, что там закрыто?
Она разглядывала его с подозрением, возможно, угадывая в нем полицейского.
— Я хотел бы видеть счетовода мсье Резона…
— Лестница слева во дворе…
Двор был тесный и темный, загроможденный мусорными ящиками, и окна, что выходили сюда, почти все были без занавесок. Коричневая дверь, оказавшаяся приоткрытой, вела на старую, еще более темную лестницу, ступени ее скрипели под тяжестью Мегрэ. К одной из дверей на антресолях была прикреплена цинковая табличка с небрежно выгравированными словами: «Полная луна». Так называлось соседнее кабаре. Напротив, на картоне, надпись: «Лотос».
Тусклое, пыльное, почти нищенское помещение никак не вязалось с мыслью о вечерних платьях, обнаженных женщинах, музыке и шампанском.
Мегрэ постучал, не услышал никакого отклика, постучал еще раз и решился повернуть круглую эмалированную ручку. Он увидел узкий коридор с облупившейся краской на стенах, дверь в глубине и еще одну — справа. В эту дверь он снова постучал и сразу же услышал, как в комнате поднялась какая-то возня. После довольно долгой паузы раздалось:
— Войдите…
Сквозь грязные стекла в комнату проникало солнце; тучный мужчина неопределенного возраста, скорее старый, с несколькими прядями седых волос, зализанными на лысой голове, поправлял галстук, а молодая женщина в цветастом платье стояла рядом с ним, пытаясь принять непринужденный вид.
— Мсье Резон?
— Да, это я… — ответил мужчина, не глядя на Мегрэ. Нежданный визитер явно помешал им.
— Комиссар Мегрэ…
В комнате было душно, резко пахло духами.
— Я пойду, мсье Жюль… Не забудьте, о чем я вас просила…
Смущенный счетовод открыл ящик стола, вытянул из потрепанного бумажника две или три купюры и протянул ей. С поразительной быстротой деньги перекочевали в сумку девицы, и она тут же удалилась.
— Все они одинаковы, — вздохнул мсье Резон, утирая носовым платком лицо, быть может, из боязни, что на нем остались следы губной помады. — Им платят по субботам, а уже начиная со среды они приходят клянчить аванс…
Странный кабинет и странный человек! Здесь никак не чувствуешь себя за кулисами кабаре, скорее в какой-нибудь более или менее подозрительной лавчонке. На стенах не висели фотографии артисток, как того можно было ожидать в подобном заведении, а лишь один календарь, да вдоль тянулись металлические ящики картотеки и стеллажи с папками. Вполне вероятно, что мебель купили по случаю на барахолке, а у стула, на который мсье Резон указал комиссару, одна ножка оказалась подвязанной веревкой.
— Вы его нашли?
К счетоводу еще не совсем вернулось самообладание. Когда он закуривал сигарету, его волосатые руки немного дрожали, и Мегрэ заметил, что кончики пальцев у него коричневые от табака.
В этот кабинет, окна которого выходили во двор, почти не доносились никакие уличные шумы, разве только смутный гул. Здесь был другой мир. Мсье Резон сидел без пиджака, на рубашке под мышками виднелись большие пятна пота, и его плохо выбритое лицо тоже было покрыто потом.
Мегрэ ни капли не сомневался в том, что у счетовода нет ни жены, ни семьи, что живет он один в каком-нибудь мрачном логове в этом же квартале и готовит себе еду на спиртовке.
— Вы его нашли? — повторил мсье Резон свой вопрос. — Он жив?
— Мертв…
Мсье Резон благоговейно вздохнул, потупил взор.
— Так я и подозревал… Что же с ним случилось?
— Задушен…
Он внезапно вскинул голову, так же пораженный, как в свое время Люка на набережной Орфевр.
— Его жена знает?.. А Антонио?..
— Я только сейчас с улицы Виктор-Массе… Антонио опознал труп… Я хотел бы задать вам несколько вопросов…
— Постараюсь ответить на них как можно точнее…
— Вы не знаете, Эмиль Буле имел врагов?
У мсье Резона были желтые зубы и, наверное, дурно пахло изо рта.
— Все дело в том, кого вы называете врагами… Конкурентов — да, имел… Кое-кто считал, что он слишком преуспевает… Его ремесло трудное, и в этих кругах, случается, убивают…
— Чем вы объясняете, что за несколько лет Буле смог купить четыре кабаре?
Счетовод начинал приходить в себя и теперь уже держался свободно.
— Хотите знать мое мнение? Лично я объясняю это тем, что мсье Буле вел дело так, как если бы он владел, ну, скажем, бакалейной лавочкой. Он был человек серьезный…
— Вы хотите сказать, что он не пользовался своим товаром? — не удержался от иронии комиссар.
Собеседник почувствовал намек.
— Если вы имеете в виду Леа, то заблуждаетесь… Я ей в отцы гожусь… Почти все они делятся со мной своими тайнами, рассказывают о своих затруднениях…
— И просят у вас аванс?
— Они постоянно нуждаются в деньгах…
— Если я правильно понял вас, у Буле были с ними исключительно деловые отношения?
— Безусловно. Он любил жену, семью… И жил скромно, у него не было ни машины, ни загородной виллы, ни виллы на берегу моря… Он не швырял деньгами и не пытался ни на кого произвести впечатление… Это — редкое явление в его ремесле… Он мог бы добиться успеха в любом торговом деле…
— Значит, конкуренты были недовольны им?
— Не настолько, чтобы убить… Что же касается преступного мира, то мсье Эмиль сумел заставить их уважать себя…
— Благодаря докерам…
— Вы говорите о Мазотти?.. Уверяю вас, в убийстве он не замешан… Просто он отказался платить и, чтобы образумить молодчиков, пригласил нескольких крепких парней из Гавра… Этого оказалось достаточно…
— Где они сейчас?
— Да уже две недели, как вернулись к себе домой… Инспектор, который занимался делом Мазотти, дал им разрешение…
Он говорил о Люка.
— Мсье Буле считал необходимым не нарушать правил… Вы можете расспросить своих коллег из полиции по борьбе с наркотиками, они бывают на Монмартре почти еженощно и знают, чего стоит каждый…
Неожиданная мысль мелькнула в голове Мегрэ.
— Вы разрешите мне воспользоваться телефоном?
Он позвонил домой доктору Морелю, которому утром забыл задать один вопрос.
— Скажите, доктор, не могли бы вы еще до результата анализов сказать приблизительно, через какое время после приема пищи был убит Буле?.. Как?.. Нет, я не требую от вас точного ответа… Ну, в пределах часа, да… Я знаю, что по содержимому желудка… Он обедал в восемь часов вечера… Как вы говорите?.. Между полуночью и часом ночи?.. Благодарю вас… — Одна крохотная клеточка заполнилась.
— Насколько я понимаю, мсье Резон, по вечерам вы не работаете?
Холостяк-счетовод чуть ли не с отвращением затряс головой.
— Нога моя никогда не переступала порога кабаре… Это не входит в мои обязанности…
— Я думаю, хозяин держал вас в курсе своих дел?
— В общем, да…
— Что значит — в общем?
— Ну то, к примеру, что он не посвящал меня в свои замыслы… Когда он купил «Пари-Стрип», чтобы поставить там управляющим своего шурина, я узнал об этом лишь накануне подписания акта… Он не был болтлив…
— А он ничего не говорил вам о встрече, которая должна была состояться у него во вторник вечером?
— Ни единого слова… Я сейчас попытаюсь дать вам понять, как ведутся у нас дела… Я бываю здесь утром и днем… По утрам почти всегда один… Во второй половине дня приходил хозяин с Адой, она служила у него секретаршей…
— Где его кабинет?
— Я покажу вам…
Кабинет хозяина находился в глубине коридора и был едва ли просторнее и ничуть не роскошнее того, откуда вышли Мегрэ и Резон. В углу — столик с пишущей машинкой. Несколько ящичков с картотекой. На стенах фотографии Марины и детей. Еще одна фотография — блондинка с грустными глазами, как предположил Мегрэ, — первая жена Буле.
— Он вызывал меня только тогда, когда я был ему нужен… Я занимался исключительно передачей заказов и оплатой счетов…
— Стало быть, вы осуществляли все платежи?.. Включая те, когда деньги передавались из рук в руки?..
— Что вы хотите этим сказать?
Если бы даже Мегрэ никогда не служил в полиции по борьбе с наркотиками, он все равно так же хорошо знал бы нравы ночных заведений.
— Я предполагаю, что во избежание налогов некоторые дела улаживаются наличными, без надлежащего оформления…
— Если вы позволите мне возразить вам, мсье Мегрэ, то я скажу, что вы заблуждаетесь… Я знаю, существует мнение, будто в нашем ремесле так и поступают и это — дело нетрудное… Но, честное слово, мсье Буле отличался от своих коллег именно своей убежденностью — я уже говорил вам об этом, — что все должно быть по правилам.
— В ваши обязанности входило составление деклараций о доходах?
— И да и нет… Я хранил у себя счета, подытоженные на текущий день, и в нужный момент передавал их адвокату…
— Предположим, Буле вдруг потребовалась некая весьма значительная сумма, ну, полмиллиона старых франков…
— Очень просто, он взял бы их в кассе одного из кабаре, а взамен оставил записку…
— И он брал?
— Такие большие суммы — нет… Брал сто тысяч… Ну, двести тысяч франков…
— Выходит, ему не было никакого смысла идти за деньгами в банк?
— Погодите… По утрам я здесь, и в сейфе всегда имеется приличная сумма… Ведь я ухожу в банк положить выручку предыдущего дня только около полудня… Впрочем, к слову сказать, по утрам я никогда не видел его, поскольку он спал… По вечерам, как я уже говорил вам, он брал деньги только в кассах «Лотоса», «Голубого экспресса» или «Сен-Троп»… А вот днем — совсем иное дело… Потребуйся ему полмиллиона франков в середине дня, он, пожалуй, пошел бы в банк…
— Именно так он и поступил двадцать второго мая… Эта дата ни о чем вам не говорит?
— Ни о чем…
— По вашим документам не предполагалось никаких значительных оплат в этот день или назавтра?
Они вернулись в кабинет мсье Резона, и счетовод просмотрел реестры, перевязанные черной тряпочкой.
— Никаких! — заключил он.
— Вы убеждены, что у вашего хозяина не было интимной связи?
— Для меня эта гипотеза абсолютно невероятна…
— Никто не шантажировал его? Вы можете проверить по банковским ведомостям, не брал ли Буле таким же образом деньги и по другим чекам?
Счетовод достал из своей картотеки какую-то ведомость, скользнул карандашом вдоль колонки цифр.
— В апреле ничего… В марте тоже… И в феврале… В январе опять же ничего…
— Достаточно.
Итак, за последние месяцы Эмиль Буле взял деньги из банка один-единственный раз. Именно этот чек продолжал тревожить комиссара. Он чувствовал, что-то ускользает от него, возможно, что-то важное, и его мысли крутились вокруг этого чека. Он повторил вопрос, который уже задавал:
— Вы убеждены, что ваш хозяин не производил расчетов из рук в руки?
— Я не вижу, за что он мог бы платить таким образом… Я знаю, в это трудно поверить, но вы можете расспросить метра Гайара… В подобных делах мсье Буле был почти маньяк… Он считал, что именно в коммерции нужно твердо держаться в рамках закона. Не забывайте также, что нам не доверяют, полиция глаз с нас не сводит, и не только полиция по борьбе с наркотиками, но и по борьбе с мошенничеством… Вот так-то! Кстати, мне вспоминается одна история. Два года назад в «Сен-Троп» инспектор обнаружил подмену виски в фирменных бутылках… Нет нужды говорить вам, что такое практикуется во многих заведениях… Естественно, акцизные чиновники ухватились за это… Мсье Эмиль поклялся, что ничего не знал. Вмешался его адвокат… И они сумели доказать, что подменой ради собственной выгоды занимался бармен… Хозяин все уладил, и опять же нет нужды говорить, что бармена вышвырнули за дверь… В другой раз я видел мсье Эмиля в еще большем гневе… Он заметил среди посетителей «Голубого экспресса» каких-то подозрительных типов… Когда привыкаешь к определенному кругу людей, сразу замечаешь тех, кто пришел совсем не ради того, ради чего пришли другие, понимаете?.. В этом случае полиции не пришлось вмешиваться… Мсье Эмиль сам рассказал им, что один новый музыкант торговал наркотиками, правда, на черной лестнице…
— И Буле выкинул его вон?
— В тот же вечер…
— Как давно это произошло?
— Да почти три года назад, еще раньше, чем история с барменом…
— Где теперь музыкант?
— Через несколько недель он покинул Францию и работает в Италии.
Ничто из всего этого не объясняло историю пятисот тысяч франков и еще меньше — смерть Буле, которого два дня и три ночи прятали бог знает где, прежде чем подбросить на пустынную улицу, идущую вдоль стены кладбища Пер-Лашез.
— Ваши кабинеты сообщаются с кабаре?
— Вот здесь…
Счетовод открыл небольшую дверь, которую Мегрэ принял за дверцу стенного шкафа. Пришлось зажечь свет, потому что за дверью царила почти полная темнота, и тогда они увидели крутую винтовую лестницу.
— Хотите спуститься?
А почему бы и нет? Мегрэ последовал за мсье Резоном по лестнице, ведущей в комнату, где вдоль стен висели женские наряды, некоторые из них были отделаны соломкой и искусственным жемчугом. На выкрашенном серой краской туалетном столике громоздились баночки с кремом и румянами, карандаши. В комнате витал сладковатый, тошнотворный запах.
Здесь, перед тем как появиться в свете прожекторов, артистки меняли свои городские платья на ту нелепую амуницию, в которой они выступали, а мужчины в зале, чтобы полюбоваться ими, платили за шампанское в пять или шесть раз дороже.
Еще артистки должны были пройти — как это сделали и мсье Резон с Мегрэ — через своего рода кухоньку, отделявшую их комнату от зала.
Два или три пучка солнечного света просачивались в зал через ставни. Стены были сиреневого цвета, на полу валялись серпантин и разноцветные бумажные шарики. Здесь чувствовался стойкий запах шампанского и табака. В углу, возле зачехленных оркестровых инструментов, валялись осколки разбитого бокала.
— Уборщицы приходят сюда после полудня. По утрам они убирают «Голубой экспресс». В пять вечера идут на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт, и в результате к восьми часам все готово к приему гостей…
Зрелище было удручающее, такое впечатление производит, к примеру, зимой вид берега моря с опустевшими виллами и закрытыми казино. Мегрэ смотрел вокруг, словно все это должно было породить в его голове какую-то идею, помочь найти отправную точку…
— Я могу выйти прямо отсюда?
— Ключ от решетки наверху, но если вам угодно…
— Не беспокойтесь…
Он снова поднялся на антресоли, чтобы, пожав потную руку мсье Резона, почти тут же спуститься по другой лестнице, выходящей во двор.
После всего было истинным удовольствием увидеть мальчугана, путающегося под ногами прохожих, вдыхать на ходу чудесный аромат, доносящийся с овощного лотка.
Мегрэ хорошо знал бар Джо, Джо-Кечиста, как его называли. Он знал этот бар уже двадцать лет, а может, и больше, там за это время сменилось множество владельцев. Не потому ли, что находилось это заведение в двух шагах и от площади Пигаль, и от площади Бланш, и от тех улочек, по которым ночами неутомимо вышагивают полуобнаженные женщины?
Бар десяток раз закрывала полиция, но он тем не менее снова становился местом сборища всяких подонков. И до Мазотти некоторые из них тоже распростились здесь с жизнью.
Однако в баре было спокойно, во всяком случае, в этот час. Обычная для парижских баров обстановка — обитая цинком стойка, зеркала вдоль стен, высокие табуреты… В углу четверо мужчин играли в белот[2], у стойки два штукатура — в халатах, с испачканными мелом лицами — пили вино.
Люка был уже там, и хозяин, верзила в рубашке с засученными рукавами, крикнул ему, увидев входящего комиссара:
— А вот и ваш патрон!.. — Потом обратился к Мегрэ: — Что вам подать, господин комиссар?
Джо-Кечист всегда держался насмешливо, даже во время самых щекотливых допросов, а за время своей деятельности, которая, впрочем, не влекла за собой никаких репрессий, он подвергался им не один раз.
— Немного белого…
По лицу Люка было видно, что он не узнал ничего интересного. Но это не разочаровывало Мегрэ. Комиссар и сам еще пребывал в той стадии, когда, как он любил говорить, только приноравливаешься.
Четверо игроков в карты время от времени поглядывали на него скорее иронически, чем боязливо. Чувствовалась некоторая ирония и в голосе Джо, когда он спросил:
— Ну, так вы нашли его?
— Кого?
— Да ладно вам, ладно, господин комиссар… Забываете, что вы на Монмартре, где новости распространяются быстро… Если три дня назад исчез Эмиль, а вас видят бродящим по кварталу…
— Что вы знаете об Эмиле?
— Я?.. — Джо-Кечист с наслаждением паясничал. — А что я могу знать? Разве такие господа, такие добродетельные коммерсанты, как он, часто посещают мое заведение?
Это вызвало улыбку у игроков в карты, но комиссар потягивал трубку и попивал вино, не давая вывести себя из равновесия. Самым серьезным тоном он объявил:
— Его нашли… Сегодня утром…
— В Сене?
— Нет, как раз-таки нет… Я бы мог сказать, что его нашли почти на кладбище…
— Он решил сэкономить на погребении?.. Это меня не удивляет… Но, кроме шуток, Эмиль мертв?..
— Уже три дня…
На этот раз Джо нахмурил брови, совсем как утром Мегрэ.
— Вы хотите сказать, что он мертв уже три дня, а нашли его только сегодня утром?
— Лежал на тротуаре на улице Рондо…
— Где это?
— Я же сказал… Тупик, который идет вдоль кладбища Пер-Лашез…
Игроки навострили уши, и чувствовалось, что они удивлены не меньше, чем хозяин бара.
— Но не лежал же он там трое суток?..
— Его подбросили туда сегодня ночью…
— Тогда, скажу я вам, если вы хотите знать мое мнение, — здесь что-то не вяжется… Ведь погода стоит довольно жаркая, не правда ли?.. И держать у себя в такое время покойника не так уж приятно… Кроме того, какой-то странный квартал выбрали, чтобы подложить такой подарочек… Разве только какой-нибудь тронутый…
— Скажите, Джо, вы можете хотя бы минутку быть серьезным?
— Я серьезен, как папа римский, мсье Мегрэ!..
— Мазотти был убит в тот момент, когда выходил от вас…
— Вечно мне везет!.. Я уже думаю, не сделали ли это нарочно, чтобы отобрать у меня лицензию…
— Заметьте, мы не докучали вам…
— Если не считать того, что три утра я провел у вашего инспектора, — отпарировал Джо, кивнув на Люка.
— Я не спрашиваю вас, знаете ли вы, кто стрелял…
— Я ничего не видел… Я как раз спустился в погреб за бутылками…
— Так ли это, нет ли, какая разница… Как, по-вашему, Эмиль Буле мог стрелять?..
Джо посерьезнел и, чтобы дать себе время подумать, налил в свой бокал вина, потом наполнил бокалы Мегрэ и Люка. Еще он бросил взгляд в сторону игроков, словно хотел просить у них совета или дать им понять, в какое положение попал.
— Почему вы спрашиваете об этом именно меня?
— Потому что вы один из тех, кто лучше других знает, что происходит на Монмартре…
— Репутация, которую мне создали…
И все-таки это ему польстило.
— Эмиль был дилетантом… — наконец пробормотал он как бы с сожалением.
— Вы не любили его?
— Не в этом дело… Лично я не имел ничего против него…
— А другие?
— Кто — другие?
— Его конкуренты… Мне говорили, будто он намеревался перекупить другие кабаре…
— Ну и что?
Мегрэ вновь вернулся к отправной точке.
— Буле мог убить Мазотти?
— Я уже сказал вам, что он был дилетантом. А дело Мазотти не для таких, вы это знаете не хуже меня. И тем более его докеры не могли пойти на такое…
— Второй вопрос…
— Сколько их у вас еще?
— Возможно, это последний…
Штукатуры слушали, подмигивая друг другу.
— Давайте! Не знаю, сумею ли я ответить…
— Вы сейчас сказали, что успех Эмиля не доставлял радости его конкурентам…
— Чей-то успех никогда не доставляет радости другим…
— Но ведь речь идет о среде, где не шутят и где за все нужно платить дорого…
— Допустим! Дальше?
— Не думаете ли вы, что Эмиль убит кем-нибудь из своих конкурентов?
— На этот вопрос я вам уже ответил.
— Разве?
— Ведь я же сказал вам, что не столь уж приятно держать у себя труп два или три дня, особенно в такую погоду… Предположим так — люди, о которых вы говорите, из числа чувствительных… Или еще — они достаточно осторожны, чтобы не рисковать… Как его убили?
Все равно в вечерних выпусках газет все будет расписано.
— Он задушен.
— В таком случае ответ будет еще более категоричным, и вы знаете, почему… Вот Мазотти — работка чистая… Если бы здешние заправилы захотели убрать Эмиля, они поступили бы так же… Разве вы нашли тех, кто свел счеты с Мазотти? Нет!.. И несмотря на ваших осведомителей, вы их не найдете… А когда человека душат, держат у себя двое суток и подбрасывают под кладбищенскую стену — это плохо пахнет, это случай особый… Вот мой ответ на ваш второй вопрос…
— Благодарю вас!
— Не за что. Еще вопрос?
Он держал бутылку наклоненной над бокалом.
— Не сейчас…
— Только не говорите мне, что вы рассчитываете прийти еще раз… Я ничего не имею против вас лично, но в нашем ремесле желательно видеться с вами не слишком часто…
— Сколько я вам должен?
— Сегодня моя очередь… В тот день, когда я три часа отвечал на вопросы вашего инспектора, он угостил меня кружкой пива и бутербродом…
Выйдя на улицу, Мегрэ и Люка долго молчали. Потом Мегрэ вдруг поднял руку, чтобы остановить такси, и инспектору пришлось напомнить ему, что они приехали на полицейской машине. Они отыскали ее, сели.
— Ко мне… — пробурчал Мегрэ.
У него не было никаких серьезных оснований завтракать вне дома. По правде сказать, он еще не представлял себе, с какого конца браться за дело. Единственное, что дал ему разговор с Джо-Кечистом, — а он знал, Джо говорил чистосердечно, — это еще большую уверенность в том, о чем он думал с самого утра.
Да, действительно, Эмиль Буле был дилетантом, который каким-то удивительным образом вклинился в самую гущу Монмартра.
И — любопытная вещь! — все наталкивало на мысль, что убит он тоже дилетантом.
— А ты? — спросил он Люка.
Тот понял, о чем его спрашивают.
— Три женщины хорошо известны торговцам квартала. Их называют итальянками. Немного подтрунивают над старухой, над тем, как она коверкает французский язык. Меньше знают Аду, она редко показывается в лавках торговцев, ее видели лишь тогда, когда она проходила мимо в обществе своего зятя… Люди, которых я расспрашивал, пока еще в неведении о случившемся… Семья держится так, словно они думают только о еде. Если мясник не преувеличивает, то просто невероятно, что они еще могут есть, требуют себе лучшие куски… После полудня Марина отправилась гулять в сквер Анвер, одной рукой катила коляску, другой вела мальчика…
— У них нет прислуги?
— Приходящая, три раза в неделю…
— Ты знаешь ее имя и адрес?
Люка покраснел.
— К вечеру буду знать…
— Что говорят еще?
— Жена хозяина рыбной лавки сказала мне: «Он хитрец из хитрецов!» Это, конечно, об Эмиле. «Он женился на старшей сестре, когда ей было девятнадцать лет… Заметив, что она начала полнеть, прибрал к рукам младшую сестру… Попомните мое слово, когда Ада, в свою очередь, тоже потолстеет, он отыщет в Италии еще одну сестру или какую-нибудь кузину…»
Мегрэ уже думал об этом. Не в первый раз встречал он мужчину, влюбленного в свою свояченицу.
— Постарайся навести справки об Аде… Главным образом узнать, нет ли у нее дружка или любовника…
— Вы думаете, у нее кто-нибудь есть, патрон?
— Нет. Но нельзя пренебрегать ничем. Я хотел бы также побольше узнать об Антонио… Если бы ты сегодня днем прогулялся на улицу Понтье…
— Идет…
Люка остановил машину около дома, где жил комиссар, и Мегрэ, подняв голову, увидел в окне жену. Она едва заметно махнула ему рукой. Он ответил ей тем же и стал подниматься по лестнице.